Стихотворения, Якубович Петр Филиппович, Год: 1915

 
 П. Я (П. Якубович-Мельшин). Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Антология русской лирики первой четверти XX века М., 'Амирус', 1991 ---------------------------------------------------------------------------- Содержание В плену. (Стихотворения. Т. II. 5-е изд. 1913) 'Волна упала, прошумев'. (Там же) Гимн любви. (Там же) Голуби. (Стихотворения. Т. I. 6-е изд.) 'День без ясного солнца, без месяца ночь'. (Там же. Т. II.) К родине. (Там же. Т. I.) 'Как вы, я петь бы мог'. (Там же) Ледоход. (Там же. Т. II.) Лесные тайны. II. Горелый лес. (Там же) 'Не в шуме гроз, не в красоте стыдливой'. (Там же) 'О, пасынок природы нелюбимый' (Там же) Первый дождь (Там же) Песня труда. (Там же) 'Проклятье - ваш, удел, безумные века'. (Там же. Т. I) 'Радость, влюбленная в солнце и смех'. (Там же. Т. II) Тишина. (Там же) 'Тук-тук!..' (Там же) У сфинксов. (Там же) * * * Как вы, я петь бы мог Заката пышный блеск, Луны сребристый рог, Волны дремотный плеск. Я также бы нашел И нужный склад, и слог, Ко мне б не хуже шел Дешевый ваш венок! Но взор прозревший мой В испуге увидал - В неволе край родной, В позоре идеал. И рай надежд моих Развеян, как мираж... Вот отчего мой стих Так не похож на ваш! 1890. ГИМН ЛЮБВИ. Под хохот злорадный могучего зла, Под стон непогоды мятежной, Как ландыш укромный, любовь расцвела В душе боязливой и нежной. Лазурные грезы ее стерегли Не добрые феи и гномы, А стаи шакалов, бродивших вдали, И злобно роптавшие громы. Преграды со всех поднимались сторон, Как сказочных стран великаны,- Различие веры, враждебность племен, Людских предрассудков туманы. Все призраки ада, все духи скорбей Теснились к ее изголовью, Но бодрствовал ангел хранитель над ней С небесной своею любовью! И пытки самой не страшилась любовь!.. Судьба тогда злей ополчилась: Друзей наших брызнула чистая кровь, За нами - тюрьма затворилась. Томленье разлуки, людская вражда, При жизни весь ужас могилы... Без вести живой за годами года, Убившие лучшие силы... Ах! часто я чудного демона клял, Который так долго и жадно Из сердца всю лучшую кровь выпивал, Томил и терзал беспощадно. И звал я отжившею ложью любовь, В грядущее мысль устремляя, Но гнев укрощался - и славил я вновь Ее, как посланницу рая. И свято я верю, мой друг: победить Любовь и могила не властна! Векам она будет далеким светить, Как греза эдема, прекрасна! 1894. К РОДИНЕ. За что любить тебя? Какая ты нам мать, Когда и мачеха бесчеловечно-злая Не станет пасынка так беспощадно гнать, Как ты детей своих казнишь, не уставая? Любя, дала ль ты нам один хоть красный день? На наш весенний путь, раскинутый широко, Ты навела с утра зловещей тучи тень, По капле кровь из нас всю выпила до срока! Как враг, губила нас, как яростный тиран! Во мраке без зари живыми погребала, Гнала на край земли, в снега безлюдных стран, Во цвете силы - убивала... Мечты великие без жалости губя, Ты, как преступников, позором нас клеймила, Ты злобой душу нам, как ядом, напоила... Какая ж мать ты нам? За что любить тебя? За что - не знаю я, но каждое дыханье, Мой каждый помысел, все силы бытия - Тебе посвящены, тебе до издыханья! Любовь моя и жизнь - твои, о мать моя! И, чтоб еще хоть раз твой горизонт обширный Мой глаз увидеть мог, твой серый небосвод, Сосновый бор вдали, сверканье речки мирной. И нивы скудные, и кроткий твой народ, За то, чтоб день один мог снова подышать я Свободою полей и воздухом лесов,- Я крест поднять бы рад без стона и проклятья, Тягчайший из твоих бесчисленных крестов! В палящий зной, в песке сыпучем по колени, С котомкой нищего брести глухим путем, Последним сном заснуть под сломанным плетнем В жалчайшем из твоих заброшенных селений!.. 1890. * * * О, пасынок природы нелюбимой, Изгнанья край! Ни голубых озер, Ни темных рощ: пустынный, нелюдимый, Грядами гор стесненный кругозор. Спеша, иду на голую вершину, В надежде там родной сыскать простор - Открытый вид на мирную долину, Иль на густой, в короне снежной, бор. Забвенья миг... И вот мечтою смелой В больной душе роскошный создан пир: Не там ли, там за этой гранью белой, Лежит и он, отчизны светлый мир? Вот верх скалы... О, тише, сердце, тише! Поднялся я - и слезы чуть сдержал: Ряд новых гор, еще мрачней и выше, К отчизне путь сурово преграждал!.. Спускалась ночь, кричала где-то птица, Валился снег на свежий волчий след... Мечтатель, стой! Прочна твоя темница - На родину пути отсюда нет! 1894. * * * Не в шуме гроз, не в красоте стыдливой Румяных зорь мне снится край родной, Не в блеске дня над опаленной нивой,- Он снится мне под утреннею мглой. Густой туман клубится над полями, Как призрак, бор синеет вдалеке, Едва блестит за влажными кустами Отсвет зари в извилистой реке. Вот сонный пахарь едет в отдаленьи,- Поник Гнедко, чуть дребезжит соха... Вот каркнул грач... И мертвое селенье Рог огласил тревожный пастуха. Промчался в даль работы зов бодрящий, Но солнца лик еще в туманной мгле. И столько грусти кроткой и щемящей Везде, во всем - на небе, на земле! Курган. Январь 1898. * * * Проклятье - ваш удел, безумные века... Когда отживший мир народы перестроят, - Не все исчезнет зло, не замолчит тоска, И язвы новых ран заноют. Где свет сплошной горел, увидим бездну тьмы, Победу возгласив, узнаем гнев бессилья И снова разбивать о душный свод тюрьмы Мы будем трепетные крылья! Но и в уныньи злом, в ночи без маяка Ни разум мудреца, ни пылкий дух поэта, Мечтая и скорбя о днях любви и света, Не обратятся к вам, проклятые века! 1892. * * * Волна упала, прошумев, Блеснув, как дивное виденье... Погибло наше поколенье - Любовь угасла, замер гнев! Но так был грозен этот блеск, Что полночь дрогнула пугливо... И до поры иной, счастливой Дойдет волны погибшей плеск! И волны новые придут На берег, сумраком повитый, И жизни острые граниты Усилий их не разобьют! 1898. ТИШИНА. Вечер румяный притих, догорая, Лист не прошепчет в лесной глубине, Тучек перистых гряда золотая В недосягаемой спит вышине. Тихо мелькнула звезда, и другая... Ночь надевает свой царский венец.. - Мука, великая мука людская! Стихла ли ты, наконец? 1899. ПЕСНЯ ТРУДА. (Из Бланчарда). - Братья, нет силы терпеть! Мы устали Биться за жизнь, эту жизнь нищеты и печали! Красного солнца хотим мы, душистых цветов,- Да, это богу угодно, - мы требуем: 'Восемь часов!' Всюду на фабриках, в доках в собраньях взывайте народных: Восемь часов для труда! Восемь для сна! Восемь - свободных!' Наши воды, что пасутся, покончивши труд, Птицы небесные, звери - счастливей живут. О, если так... для чего же душа в нас живзя? Сдвинемся, братья, сомкнёмся! Всюду, от края до края! Если молчать будет голос нужды и труда, Камни немые начнут вопиять от стыда! Верьте: не темная сила - дух правды и света Нас призывает стоять, не страшась перед богом ответа. Тот, кому образ свой вечный с любовью он мог даровать,- В прахе, как червь бессловесный, не должен лежать! Пусть же звучит и в полях, и в собраньях народных: 'Восемь часов для труда! Восемь для сна! Восемь - свободных!.' 1898. * * * Радость, влюбленная в солнце и смех, Льнет к золоченым палатам, Горе людское, в сторонке от всех, С видом стоит виноватым. Радость криклива: ей нужен исход, Ей в одиночестве тесно. Мышкой пугливою горе шмыгнет, Скроется в норке безвестной. В темных подвалах, в мансардах глухих, Миру незримые, льются Слезы несчастных, голодных, больных, - Силы последние рвутся... Если же к радости шумной с мольбой, Полною трепетной муки, Горе людское протянет порой Тощие, бледные руки,- Взгляд ему злобный она подарит, Оскорблена безгранично: 'Что за навязчивый голос и вид! Горе должно быть прилично'. 1899. ПЕРВЫЙ ДОЖДЬ. Грустят поля под бурыми снегами. Раздетый лес окован мрачным сном... Нет сил страдать! Как узник за стенами, Томится мир в затишьи ледяном! И ночь сошла, как крыша гробовая... Вдруг, странный шум раздался в тишине,- Как будто птиц неслась большая стая, Огромных птиц в незримой вышине. Сильней, слышней... С тревогою тяжелой Блуждает взор по темным небесам... И первый дождь, как молодость веселый, Могучий дождь ударил по полям! Как он хлестал! Как налетал он шумно, За строем строй кидая звонких стрел! С каким огнем и радостью безумной Он песнь борьбы, не уставая, пел! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Всю ночь, гремя, стихии бушевали... Под утро смолк нестройных голосов Сердитый спор, лишь капли лепетали. Как вздохи умирающих бойцов. Блеснул рассвет... Где ж бурый снег? Стыдливо, Как юная невеста под фатой, Глядит земля с улыбкою счастливой, И льется трепет жизни молодой... 1900. В ПЛЕНУ. Душа моя в плену, - в плену у тяжких дум, У дней без радости, у ночи без рассвета!.. Ни мирный сон полей, ни улиц пестрый шум Не будят больше в ней созвучного ответа. Рвануться бы, стряхнуть докучный гнет цепей, Взмахнуть бы широко орлиными крылами! Но цепи - где они? Вдоль стен тюрьмы моей Не ходит часовой с бессонными глазами. Куда, куда бежать? Пустынен кругозор, Зной опалил его дыханьем черной скуки... И солнце, как сквозь дым, бросает мертвый взор, И призрачны, как сон, и радости, и муки! Душа моя в плену!.. И грезится в дали Ей край пленительный, волшебный край свободы, Где шумный жизни пир, цветущий пир земли, Кипит, как вешние сверкающие воды... - Далекой юности блаженные края! Как все там солнечным залито светом было, Как сердце верило и пламенно любило Весну, людей и жизнь... В плену душа моя! 1900. У СФИНКСОВ. Вот они... Дремлют, как встарь, над Невою... Город вечерней окутался мглою, Цепью бегут золотой огоньки, Слышатся мощные всплески реки. В маленькой шапочке, в кофточке тонкой, Девушка, с обликом нежным ребенка, В полосу света бесшумно вошла, Юноша рядом - со взором орла. В тень я укрылся за темным гранитом. Влажного ветра порывом сердитым Несколько слов до меня донесло. Он говорил, улыбаясь светло: 'Нет, бескорыстные жертвы не тщетны, Это сгущается мрак предрассветный, Грозный девятый вздымается вал,- Час избавленья желанный настал!...' Дальше прошли и в тумане пропали, Смелые ж звуки все, будто, дрожали, Сфинксов будя очарованный сон, В сердце моем отзываясь, как стон. Вспыхнуло что-то во мраке душевном, Бурно прошло дуновением гневным... Словно вперед я сумел заглянуть - В темную ночь, на грядущий их путь. В чуждых, пустынных снегах утопая, Стелется он без конца и без края... Что там, вдали, так уныло звенит? Что так душа безутешно болит? В мертвом краю, в безотрадной разлуке, Годы потянутся, полные муки, Полные злобы, бессильных угроз, Гибели всех упований и грез... Холодно. Ветер сильнее... Сердито Плещутся волны о глыбы гранита. Газ в фонарях задрожал, зашипел... - Сфинксы, откройте: где скорби предел? 1903. ЛЕДОХОД. Берег пустынный опять пробужден - Свист, гоготанье веселое, стон... Лед на реке посинелый лежит, Вздулся сердито и гулко трещит. Холодно, жутко... Но радостно-дик В небе высоком несущийся крик. 'Скоро, уж скоро!' - поют журавли, - Скоро! - холмы отвечают вдали. Сердце безумной тревоги полно, - Скоро! - восторженно вторит оно: Порваны путы тяжелого сна - Это шумит молодая Весна!.. Сумерки. Ветер подул верховой. Лед шевелится внизу, как живой... Странные думы родятся в уме: Грозное что-то куется во тьме!.. 1903. 'ТУК-ТУК!..' Он вернулся, мой старый, проклятый кошмар: Загремела тяжелая дверь - И опять я один в ненавистных стенах, Как в ловушку захлопнутый зверь! Все, как прежде: с тройною решеткой окно И со сводом глухим потолок... Тускло светит ночник, в тишине гробовой Громко кровь ударяет в висок. Словно кто-то настойчивый злобно твердит: 'Нет возврата! Надеждам конец! Молчаливою бездной навек отделен Ты от мира живых, ты - мертвец'. Вдруг я вздрогнул... Прислушаться жадно спешу: Чу! невнятный, таинственный звук... Будто кто-то в стене молоточком стучит: 'Кто ты? Кто ты, товарищ? Тук-тук!' И к холодному камню, дрожа, я приник. '...Брат! Уж близок последний мой час, Враг жестокий, не зная пощады, терзал - Я разбит, но я честь мою спас. Если родину ты повидаешь опять - Ей снеси мой прощальный привет, Братьям милым скажи'... Молоточек замолк... Что с тобой мой печальный сосед? Вот с угрозой в дверях злобно щелкнул 'глазок' - И вскочил я, как раненый зверь... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . - Нет, не сдамся, не сдамся я вам, палачи! Вы могли мое тело сковать, Но свободную душу бессильны убить. Не хочу я, не буду молчать!..- Что-то грудь мне сдавило железным кольцом.,. - Ах!.. - и сбросил я тягостный гнет. То был сон!.. Но от боли я вновь застонал: На яву тот же ужас гнетет! Без решеток тюрьма и без каменных стен, А безмолвие то же вокруг... Лишь, порой, заглушённый призыв долетит. 'Брат, ты слышишь! Откликнись! Тук-тук!' 1903. * * * День без ясного солнца, без месяца ночь, Будто тени, уносятся прочь! И в толпе, и один, я всегда одинок: Я - как вырванный с корнем цветок. Опаленный грозой, тих и сумрачен сад - Только пни сиротливо торчат. Не ласкает его мягкий солнечный луч, Не поит сладко шепчущий ключ... И в зеленом шатре уж певец не гостит: Песни спела душа - и молчит! Дальше, дальше бежит шумной жизни поток... Я - как вырванный с корнем цветок! 1904. ЛЕСНЫЕ ТАЙНЫ. II. ГОРЕЛЫЙ ЛЕС. Грустный мир деревьев опаленных. Черных пней, обугленных стволов... Вон - дымки еще в вершинах сонных, Струйки красных хищных языков. Нет! то рыжих хвои висят лоскутья... Умер лес, кладбища сон кругом... Но смотри: все в нежных почках, прутья Снизу светлым брызнули ключом. Обвили зеленые листочки Голый ствол, веселые цветы Там глядят из обгорелой кочки... - Здравствуй, жизнь! Сильнее смерти ты! 1907. ГОЛУБИ. Тюрьма, как некий храм, я помню, в детства годы Пленяла юный ум суровой красотой... Увы! Не царь-орел, не ворон, сын свободы. К окошку моему теперь летят порой. Но стая голубей, смиренников голодных. Воркуя жалобно, своей подачки ждет, - Народ, не знающий преданий благородных, В позорном нищенстве погрязнувший народ! Эмблема кротости, любимый житель неба,- О, голубь, бедный раб, тебя ль не презирать? Для тощего зерна, для жалкой крошки хлеба Ты не колеблешься свободой рисковать. Нет! В душу узника ты лишь подбавишь мрака. Проклятье лишнее в ней шевельнешь на дне... - Воришка, трус и жадный забияка, Как ты смешон, и как ты жалок мне! 1885. П. Я. Петр Филиппович Якубович (известен еще под псевдонимами: Л. Мельшин, как беллетрист, и П. Ф. Гриневич, как критик) - род. 22 октября (ст. ст.) 1860 г. Умер 17 марта 1911 г. Происходит из стародворянской семьи Новгородской губ. В 1882 г. окончил филологический факультет С.-Петербургского Университета. В 1884 г. был заключен в Петропавловскую крепость и пробыл в ней около 3 лет. В 1887 г. по процессу Лопатина был приговорен военным судом к смертной казни, замененной 18 годами каторги, которую отбывал до 1890 г. в Карийской политической тюрьме, затем был переведен в Акатуйскую уголовную каторжную тюрьму и работал три года в рудниках. По ряду манифестов срок наказания был сокращен. В 1895 г. был отправлен на поселение в Курган Тобольской губ. В 1899 г. заболел нервн. расстройством и получил разрешение лечиться сначала в Казани, а затем в Спб. Печататься начал с 1878 г. в 'Деле'. В 1887 г. был издан его родными сборник его стихотворений под псевдонимом Рамшев. В 1882 г. и затем с 1895 был одним из ближайших сотрудников 'Русского Богатства'. Отдельные издания: 1) Стихотворения. Т. I. Изд. 'Русское Богатство'. СПБ. 1898.7-е издание вышло в 1913 г. 2) То же. Т. II. Изд. 'Русское Богатство'. СПБ. 1901. 5-е издание. 1913 г. П. Ф. Якубович Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Вольная русская поэзия XVIII-XIX веков. Подготовка текста, составление и примечания С. А. Рейсера. М., 'Художественная литература', 1975. OCR Бычков М. Н. mailto:bmn@lib.ru ---------------------------------------------------------------------------- Содержание Видения 'Глухая ночь... Ни проблеска, ни света...' 'Мне снилось сегодня: в безвестном краю...' ВИДЕНИЯ В сумраке прошлого, миром забытые, В полночь встают предо мной Тени замученных, кровью облитые, С тихой и скорбной мольбой: 'Бросив могилы свои отдаленные В области вечного льда, Думой поэта к нему привлеченные, Все мы слетелись сюда. Много терпели мы злого мучения, Всё за родимый наш край, Вспомни хоть ты нас и в бездну забвения Нам погрузиться не дай. Братьям скажи нашу жертву великую, Подвиг любви роковой, Ненависть к злу, беспощадную, дикую, Грустною песнью воспой! Хоть на минуту те звуки печальные Новую жизнь в нас вдохнут, Снова на родину, милую, дальнюю, К братьям любимым вернут...' Много их... Гордые жертвы страдания, Их не смирившей судьбы, Из-за могилы нам шлют завещания Непримиримой борьбы. Сестры прекрасные нам улыбаются, Дети лепечут привет, Все вереницею братской сплетаются... Много их... Счету им нет... Все, что в пустыне ногами усталыми Тихо к могиле брели, Все, что служили крупицами малыми Делу родимой земли, Все, что любили любовью глубокого Русский несчастный парод, Все, что боролись со властью жестокою, Шли, не бледнея, вперед... Братья любимые! Сестры мне милые! Мне ли исполнить ваш зов? Слово бессильное, слово постылое Не разрывает оков. Нет, оживят вас не песни печальные - Жалких страдальцев удел - Грянет в могилы к вам в стороны дальние Гром совершившихся дел! 1883 * * * Глухая ночь... Ни проблеска, ни света... Всю жизнь молчи, до смертного конца! Ни песнь любви здесь не найдет ответа, Ни стон не тронет мертвые сердца. Зачем же я безжалостной судьбою Один мечтою страстной возбужден, Когда уста не могут крикнуть: 'К бою!', Когда их стон темницей заглушён? Мой голос не дойдет к друзьям далеким: Враги друзей замучили твоих. Молчи, поэт! Бесплодным, одиноким Пускай замрет проклятый, жалкий стих! Молчи, молчи, когда горячей кровью Покрыты нивы родины твоей И к твоему ночному изголовью Доносит ветер звяканье цепей! Молчи, поэт, когда с тобой из гроба Знакомый голос тихо говорит! Пускай в груди растет в молчаньи злоба! Пускай о деле сердце все твердит! Поэт - не раб. Позорному кумиру Хвалебных песен он не пропоет, - Скорей свою беспомощную лиру О первый камень с гневом разобьет. Не станет он несчастному народу Бросать цветы в суровую тюрьму: Он меч возьмет и в битве за свободу Исполнит долг, завещанный ему. Да, горе тем, кто грязными руками Потушит факел истины святой! Придет их час, и тщетными слезами Им не омыть след крови пролитой. Судьба грозна, судьба неумолима! Придет пора, пробудится народ, И старый мир среди огня и дыма В потоках крови в бездну упадет. 1883 или 1884 * * * Мне снилось сегодня: в безвестном краю В слезах я родимую видел свою. 'Скажи, мой желанный, скажи, дорогой, Дожду ли тебя я, соколик, домой? Взгляни: мои очи ослепли от слез, И снега белей стали пряди волос... Все грезятся мне наяву и во сне Страданья твои в чужедальней стране! Все слышу бряцанье тяжелых цепей, Все вижу замки у дубовых дверей, За ними - знакомая поступь и речь... Нельзя мне спокойно в могилушку лечь!' 'О матушка милая! Рад бы душой Тебя я утешить, вернуться домой: Хоть были б три жизни даны мне в удел, Всё б отдал я, всё... и к тебе б полетел! Но душу живую я смею ль отдать? Могла ли б меня ты за сына принять?' И слезы лились у родимой рекой, И дряхлой качала она головой... 1890 Якубович Пётр Филиппович (1860-1911) - поэт и переводчик (под псевдонимом 'Мельшин' и др.), мемуарист и литературный критик, участник народовольческого движения. М. Л. Михайлов. Собрание стихотворений 'Библиотека поэта'. Большая серия. Второе издание Л., 'Советский писатель', 1969 П. Ф. ЯКУБОВИЧ 427. НА УТЕСЕ ПОЭТА {*} Внизу, в котловине угрюмой, - селенье. Пустыня вокруг. Замыкая простор, Как будто на страже, стоят в отдаленьи Вершины уныло темнеющих гор. Здесь, в этой глуши чужедальней, почило Кипучее сердце поэта, уста Тревожные смолкли... Но где же могила? Лишь высятся два одиноких креста Над славой кровавою Польши. Печален Нерусской их надписи смысл и звучит Упреком судьбе горделивым, повален Грозою, их третий товарищ лежит. А русской заветной могилы забыто И самое место - уж спорят о нем. Природа к погибшим добрее: покрыта Вся горка живых незабудок ковром, В безбрежном, лазурью сверкающем поле Незримое пенье весь день разлито - О жизни, о счастье, о солнце, о воле, О всем, что любил он и верил во что... Сажусь на поваленный крест и к былому Мечтой улетаю... 'О дух дорогой, Мой старший товарищ по делу святому, Ты слышишь ли оклик приветственный мой? Увы, не посол и не гость добровольный, Не с доброю вестью пришел я к тебе - Поведать, что жребий счастливый и вольный Отчизне достался в суровой борьбе. Узнай: не светлей была доля и наша, Победа венком не венчала и нас... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И, чудо! лишь смолк я - витающий гений Поэта с лазурной пропел вышины: 'Усилья отбиты двух-трех поколений - Ну что же? Иль три в океане волны? .. За днем опускается ночь, но смениться Рассветом в урочную пору должна, Волна за волною бесплодно промчится - Победная, знаю я, грянет волна! Пускай же сгущаются мрак и ненастье, Пусть дикая пурга о смерти поет, - Верь в молодость! Верь в ее силу и счастье, Зови ее песней отважной вперед!' Таинственный кончил певец, но звучали Аккорды любви и надежды во мне. Уверенным взором, без прежней печали, Смотрел я на запад, пылавший в огне. С востока уж мрачные тучи сползали, В долине всё было уныло, мертво, А там было солнце... Туда улетали Два братские сердца - мое и его!.. 1894 Дер. Кадая {* Известный поэт 60-х годов Михаил Ларион<ович> Михайлов, осужденный в каторжные работы по делу о прокламации 'К молодому поколению' и умерший в 1865 г. в дер. Кадае (Забайкал. обл., Нерчинск. округа). ПРИМЕЧАНИЯ 427. П. Я., Стихотворения, СПб., 1898, с. 120, без загл., с цензурными изъятиями ст. 8-17, 24, 28-31, 34, 35. Печ. по: П. Я. (П. Якубович-Мельшин), Стихотворения, т. 2, 4-е испр. и доп. изд., СПб., 1910, с. 5. Петр Филиппович Якубович (псевдоним - Л. Мельшин, 1860-1911) - деятель революционного народничества, писатель. Осужденный в 1887 г. на каторжные работы, он в конце 1893 г. был переведен в Кадаю, где в 1865 г. умер и был похоронен Михайлов. Якубович с трудом отыскал заброшенную могилу поэта, крест с которой был похищен. В своих воспоминаниях он описал местность вокруг могилы: 'Глаз приятно поражается прежде всего обилием растущих тут незабудок: весь холм буквально залит ими и синеет под ногами, как огромный голубой ковер... Глубоко внизу, по темной лощине тянется серая лента деревни, а с других сторон, по краям горизонта, высятся унылые остроконечные сопки, словно стерегущие невозмутимый сон мертвецов... В ясные солнечные дни воздух оглашается несмолкаемыми бесчисленными трелями жаворонков, привольно купающихся в небесной лазури, и под их торжественные звуки невольно вспоминаются стихи М. Л. Михайлова...' (далее приводится стихотворение 'Вышел срок тюремный...' - П. Ф. Якубович, В мире отверженных, т. 2, М.-Л., 1964, с. 374. Ср.: Л. Мельшин, На могиле М. Л. Михайлова. - 'Степной край', 1896, No 54). Лишь высятся два одиноких креста Над славой кровавою Польши... повален Грозою, их третий товарищ лежит. Рядом с могилой Михайлова находились могилы ссыльных участников польских восстаний 1831 и 1863 гг.