Стихотворения, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1884 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 14 минут(ы)

Н. М. Ядринцев

Поэзия

Он нам больше известен, как исследователь Сибири и Центральной Азии и первооткрыватель древнетюркских памятников. Чуть менее известен Ядринцев Николай Михайлович(18 [30] октября 1842, Омск — 7 [19] июня 1894, Барнаул) как публицист, писатель, критик, литературовед и общественный деятель. А вот как поэт он практически забыт. Мы решили прервать это незаслуженное забвение и опубликовать ряд его стихотворений.

Евгений Гаврилов

**Балаган*.**

Бедный, непокрытый,**)

Холодом подбитый,

Вьюгою повитый,

Скромный балаган.

Выстроен ты в лесе,

Сложен близко пашни,

Приютил ты первый

Наш крестьянский стан.

Среди вьюги зимней,

Осенью холодной

Предком ты построен

В этом месте был.

Меж народов диких,

Под грозою, ночью,

Строил тебя старый,

Да и не покрыл.

Долго тебя вьюгой

Даром заметало.

Зверь лесной, голодный

Здесь зимою жил.

Подожжен бродягой,

Проклят поселенцем,

Бедный, обгорелый

Я тебя открыл.

Ты меня согреешь***)

Ноченькой осенней,

Курево в тебе я

Летом разложу,

Злая меня мошка

Здесь не потревожит.

Я на утро бодрый

Пашню распашу.

Пополам с нуждою,

Средь лесов дремучих

Воспитаю сына

В балагане том.

Был бы балаган мой,

Знаю, что построит

Сын на этом месте

Лиственничный дом.

Он свою заимку

Оградит, обхолит

И тогда, наверно,

Балаган покроет.

* Это один из любимых образов Ядринцева. Он представлял себе Сибирь в виде балагана, первого жилья в тайге. Его мечты направлялись к тому, чтобы превратить этот балаган в жилой дом. Он не раз возвращался к этому образу. Ред.

** Это стихотворение в другом варианте напечатано в сборнике ‘Сибирские мотивы’. Изд И. М. Сибирякова. Спб. 1888, ст. 63—71.

*** Вместо всех следующих строф напечатан вариант, с небольшим изменением, приводимый в одном из писем Н. М. к Потанину (XLVII).

Из весенних песен

I.
Вероника

Едет в путь прекрасный рыцарь

И душой клянется,

Что чрез год к любимой даме

Снова он вернется.

Дни текли и год проходит…

Осень, лист желтеет,

Из Италии прекрасной

Рыцарь все не едет.

Много лет прошло. Близь замка

Госпожа гуляет

И по прежнему с тревогой,

Глядя в даль, вздыхает.

Голубых цветов весенних

Набрала на поле

И к груди прижала с плачем

О погибшей доле.

Но пока в руках держала

Те цветы опали

И больному сердцу этим

Что то подсказали…

Поглядев на голый стебель,

С горькою тоскою,

Тот цветок она назвала

‘Верностью мужскою’.

Мое сердце смеется и плачет,

От тоски и любви умирая,

Мое сердце смеется и плачет

По тебе, по тебе, дорогая!

Я бегу за тобой шаловливо,

Меж аллеями темных садов,

И кидаю в тебя незаметно

Кучу роз и весенних цветов.

Если ж вздумаешь гордой походкой

Ты пройти, ни на что не глядя,

Я цветами тебя забросаю,

Забросаю цветами тебя.

Никогда ты меня не увидишь,

Но тебя я увижу всегда,

Никогда ты меня не узнаешь,

Но тебя я узнаю всегда.

А когда обернется на зов мой

И когда я услышу твой смех,—

Навсегда убегу я из сада

И ты мой не заметишь побег.

С—лужинский

*) Камско-Волжская Газета 1873 г. No 52.

Вариант второй части из писем к Потанину Григорию Николаевичу

Милый призрак!…

Темной пропастью неволи отдаленный,

Не буди, молю, похороненных,

Навсегда уснувших в сердце грез!..

Я забыл, что жизнь мне обещала,

Я погреб, что сердце волновало…

Все с собой в могилу я унес.

Не сходи ж теперь из темной дали,

Светлый образ, в мрак моей печали,

Что один я терпеливо нес.

Что тебе в той жизни позабытой,

Что тебе в душе моей разбитой,

Полной лишь невыплаканных слез?

Не мани же, жизнь, меня мечтою,

Не чаруй нетленной красотою—

На могилах нам не нужно твоих роз!..

Отойди же, призрак неотвязный.

В мрак забвенья снова отойди

И в душе, на гибель осужденной,

Что прошло, напрасно не буди!…

Ветрянка*

(Сибирская легенда).

Снег обогрело, ручьи зажурчали,

Ранней весной выхожу я на поле,—

Надо взглянуть как природа цветет!

Грудью больной подышу я на воле!

Поле пустынно,— но символ весны

Первый цветок появился наружу —

Робкая ветрянка, робко взошла,

Робко взошла и поникла пред стужей,

Холод ручьи леденит вкруг не,

Мелкая травка кой-где выползает

И на открытый едва лепесток

Пурга весенняя снег навевает.

С видом отчаянья шепчет цветок:

‘Страшно цветам что всех ранее зреют!

Много несчастных погибнет, пока

Солнце поля обогреет’.

Много счастливей другие цветы—

Гордо взойдут они в жаркое лето.

Пышно разряженный их хоровод

Встретит природа приветом.’

‘Жизнь их начнется в веселой семье,

Нужною дружбой, любовью согрета,

Лето откроет им тысячи чар,

Таинство жизни и света’.

‘Мы же стоим одиноко средь бурь

Ветер холодный в лицо наше веет,

Смерть наступает, когда на земле

Все вокруг нас молодеет’.

Ветер холодный вдруг налетел,

Снег понесло и цветок умолкает,

Словно чахоточный ранней весной

Скошенный, он умирает…

Эта весенняя, тихая смерть

Страшное чувство во мне пробудило—

В раннем цветке я свой жребий проник,

В поздних цветах счастье родины милой!

Семилуженский

*) Ветрянка (прострел раскрытый, сон-трава) — первый весенний цветок в Сибири. Но туземному преданию он проклят Богородицей за то, что ядовит и обречен цвести только в то время, когда все остальные растения еще спят под покровам таящего снега.

Камско-Волжская Газета 1873 г. No 34.

Романс*

Полюбил тебя дикарка,

Я в родной глуши

И с тех пор тебе я отдал

Чувства лучшие души.

Разодену, разукрашу

Я тебя, любовь мою,

Но твое происхожденье

Ото всех я утаю.

В круг принцесс великосветских

Азиатку я введу,

Чтоб затмила красотою

Она гордую среду.

Но как в общество мы едем,

Одного боюся я,

Что мещанское словечко

Бухнет, дурочка моя.

Между дам великосветских

Я боюсь, чтоб дикий нрав

Свой она не показала,

Цепи светские порвав.

Чтоб ей сердце не сказало,

Для чего ей жизнь дана,

И своей лесной свободы

Чтоб не вспомнила она.

Восточный поэт.

* Волжско-Камская газета 1873 г. No 116.

ПЕСНЯ*

(Киргизский мотив).

Завершилося творенье,

Мир сиял красою полный,

Но земля была уныла

В красоте своей безмолвной.

В это время в выси неба

Песнь — богини проносилась

И на грудь земли с любовью

Тихо, тихо опустилась.

Перед нею степь лежала,

Где пастух блуждал привольно,

Обеспеченный стадами,

Вечно праздный и довольный.

Беззаботно век свой нежась

В материнском тихом лоне,

Поверял свои он думы

Только звездам в небосклоне.

Разнеслася по равнине

Песнь богини новым звуком

И проник пастух невольно

К сладким звуком чутким ухом.

С этих пор степей наездник

Славить стал набег свой резвый,

А в ночи меж камышами

Песни пел своей любезной.

Проносилася богиня

Над дремучими лесами,

Где народ мелькал угрюмый

С топорами и косами:

Всюду заняты работой

Люди лес с корней валили,

Топоры стучали громко,

Молота тяжело били.

Стар и млад, клонясь над нивой,

Домогался в поле хлеба

И не слышал за работой

Звуки, льющиеся с неба.

Мук исполненные взоры

Исстрадавшиеся груди—

Все казалось говорило:

Не для песен эти люди.

Прилетев сюда не в пору,

Песнь дрожала одиноко

И богиня поднялася

Над землей опять высоко.

Семилуженский

*) Волжско-Камская газета 1873 г. No 34.

СТРЕЛА*

(Сибирская легенда).

Великий хан полночных стран,

Кучум раз гневом разразился:

Один татарин молодой

Непослушаньем провинился.

Влекут виновного на суд

К лицу рассерженного хана.

И говорит ему Кучум

Среди собравшегося стана:

— Презренный раб, ты не хотел

Моим величьем наслаждаться,

Так знай, что должен будешь ты

Сегодня с жизнью расстаться!

— Что жизнь, что смерть? мой грозный хан!

Привык я с ней в боях встречаться,

Одну я родину любил,

Вот с ней мне тяжко расставаться!

И хан нахмурил грозно бровь,

Вскипев от дерзкого ответа,

— Страну родную больше любишь ты,

Так мне докажешь, раб, ты это…

Ступай ты в лагерь казаков,

Пока я эту ночь пирую,

Стрелу мне вражью принеси,

Тогда я жизнь тебе дарую.

И между тел казачьих в ночь

Татарин тихо проползает.

Чу! Слышен шорох—он погиб!

И холод в душу проникает…

Взошла заря. Толпа татар

Дивится, что смельчак вернулся,

Но, на лицо его взглянув,

Кучум сам грозный содрогнулся.

Татарин старцем стал в ту ночь.

Стрелу он подает с смиреньем,

Но гордый взор его сквозил

Упреком горьким и презреньем.

Восточный поэт

*) Легенда эта сохранялась в одной Сибирской летописи, в которой говорятся, будто сибирская битва, в которой погиб Ермак, имела такой счастливый исход для татар потому, что татары знали предварительно расположение казачьего лагеря, а это сведение было им доставлено одним татарином, которому хан Кучум казнь, за какое то преступление, заменил поручением сходить в казачий лагерь высмотреть его, и, в качестве вещественного доказательства, привести стрелу.

Камско-Волжская газета 1873 г. No 87.

Из восточных мотивов*

(Посвящение)

Ах, если б мог я, пропел бы тебе

Чудную песню про Азию милую,

Что приковало нам сердце с тобой—

Нам непонятною силою.

Песню бы эту так я запел,

Чтоб твое сердце слезами залилось

И, окропившись росою любви,

Светлой улыбкою вновь озарилось.

* Камско-Волжская газета 1873 г. No 116

Степь

(Из посвящения Мурзе У-чу.)

Солнце скрывается, алый закат

По небу яркой струей разливается,

Говор оживших мулов в степи

С тихой молитвой сливается.

Облако пыли крутится вдали,

Топот и крик пастухов чередуются,

И на кургане, залитом зарей,

Ждущая стадо киргизка рисуется.

Смерклось, и сумрак на землю упал,

Травы душистые тихо шевелятся,

Ветер ночной издали потянул,

Белый туман над озерами стелется.

Слышится где-то бубенчиков звон,

Всадников темных фигуры мелькаются,

Длинных верблюдов причудливо тень

Вслед за людьми выдвигается.

В кучах стада разлеглись между юрт,

Звездная ночь над землей расстилается,

Фыркают в мраке верблюды одни,

Да меж травою каскыр пробирается.

Кто то близ юрты в белом мелькнул:

Ах, не твоя ли джинет, это милая?..

Тихо киргизка идет за водой

Тянется песня по степи унылая.

Ахын

Песни*)

О, друг мой, помнишь ли ты край,—

Тот край, далекий и печальный,

Что сердцу нашему звучал

Одною песнью погребальной?

Где самовластна и дика

Царит природа, как богиня,

Где мир цветет во всей красе,

Но край — безмолвен, как пустыня.

Где кущей, девственных лесов,

Гранитная земля одета,

В которых воронов стада

Навили гнезд вдали от света.

Где вечно ясны небеса,

Звездами яркими покрыты,

Но людям, в жалкой темноте,

Там небо счастья не открыто.

Там в недрах золото течет,

Но труд бесплоден человека

И гибнет он, как жалкий червь,

Терпя лишение от века.

Там в вечной трудовой борьбе,

Безмолвно гибнут поколенья

И ни поэт и ни пророк

Не скажут слова утешенья.

II.
Неизвестному другу

Милый друг, в года разлуки

Сколько раз сжималось сердце!

Сколько раз с тоской, безмолвной,

Я стоял в бессильной муке

Над дорогой безысходной.

Но когда слабели силы,

Тень твоя ко мне являлась,

И душа моя невольно

Снова силой обновлялась.

Образ твой носил след муки,

На челе печать страданья,

Но в твоем читал я взоре

И любовь и упованье.

Мысль передам я потомству,

Верно, взойдет она вновь…

Но передам, ли горячее сердце?

Как передам я любовь?

III.

Ветер осенний дует в ночи,

Злобный недуг мое сердце тревожит.

Сердце больное, прошу, замолчи,

Чем наша грусть нам поможет?

Муки Данаев должны мы несть,

Жребий давно наш предвиден:—

Вечно томиться и вечно любить,-

Что никогда не увидим…

Но не удержишь порывов его,

Страстной мечтою его охватило,

В ярких картинах рисует оно,

Что мне мучительно мило.

Ночью лежал на родных я лугах,

Птицы мне песни свои напевали,

Ветры, родные, на вежды мои

Сладкие сны навевали.

Темные рощи шумят вдалеке,

Воды реки так прозрачно-прекрасны,

Воздух весенний теплом напоен,

Небо родное глубоко и ясно.

Чистый тот воздух хотел я вдохнуть,

В волнах реки я желал накупаться.

Землю родную устами искал

С тем, чтоб над ней нарыдаться.

Целую ночь эти жгучие сны

Только будили мне муки…

День наступает… Затем ли чтоб влить

Нового яду в разлуке.

IV.

Из Гейне

Она. Посмотри, мой друг, на землю,

Как сегодня день прекрасен,

Как поля цветут душисто.

Как хорош душистый ясень.

Он. Ах, мой друг, туман я вижу,

Сон глаза мои смежает

И на мертвенные вежды

Мрак свой саван опускает.

Она. Милый друг, больные грезы

Отгони при свете солнца,

Посмотри, как жизнь трепещет

Все зовет к любви и счастью!

Он. Милый друг, я вижу только

Вкруг себя одни могилы,

Где в бою погибшей столько

Молодой и честной силы.

Она. Ободрись, мой гордый рыцарь,

Залечу твои я раны,

Живы мы с тобою будем,

Для борьбы еще и славы!

Он. То не жизнь, мой утешитель,

Лампа тухнет, догорая,

Слышишь ты, как кровь сочится?—

Смерть я вижу, дорогая!

Она. Друг, еще одно усилье,

Жизнь опять к тебе вернется!

Чу, я слышу гордый топот,

То друзей отряд несется.

Он. Слышу, друг, то верный признак!

Жду на смену я отряда,

Но в тот миг и жизнь потухнет…

Так судьбе, должно быть, надо!

V.
Welcome! Welcome!

(Посвящается Л. Н. Н. и Г. К. К.)

Привет, привет, друзья мои!

Завидую я вам,

Вы на земле теперь родной,

Где нету места нам.

Не тесный круг чужих столиц

Вам кругозор теснит:

Природа и родной простор

Вам сердце веселит.

Широко степь видна кругом,

Безбрежны небеса

И светит негой голубой

Приватно их краса.

Вам песню старую поет

Прибой знакомых волн

И страстных грез и сладких дум

По-прежнему он полн.

Так переливчаты цвета

Родных волшебных гор,

Лелеет зеленью полей

Давно отвыкший взор.

Здоровый воздух веет вкруг,

Больную лечит грудь.

Ах, кто им долго не дышал,

Так сладко им вздохнуть!

Опять родимый тихий кров

Вам видеть суждено,

Что вы для пышных городов

Оставили давно.

Вас встретит в дебрях и лесах

Народный скромный труд

И силы новые вам в грудь

Те подвиги вдохнут.

И если старой жизни вид

Разрушил ваш кумир,

То здесь надежду воскресит

Цветущий новый мир.

Когда же не дали утех

Скитанья многих лет,

То, может, здесь найдете вы,

Что сердцу даст ответ.

Так странник в поисках любви

Обходит шар земной,

Но лишь тогда найдет ее,

Когда придет домой.

К родной земле он будет полн

Прощенья и любви,

И кто увидел вновь ее—

Свой рок благослови!

Ах, жажду эту испытал,

Лишь тот, кто в тьме ночной

Метался горько и рыдал,

Безумствуя по ней.

Ах, тот кто не был разлучен,

Быть может, не любил.

Как тот свободы не ценил,

Кто цепи не носил.

Вдали простор, вдали привет.

Край неба виден из тюрьмы,

Свободно птица мчится в даль—

Не вырвешься лишь ты.

Кто знал, как тяжко умирать

Приходится вдали,

И мутным взором не найти

Кругом родной земли.

(Конечно, Байрон это говорит о смерти в Греции — Н. Я.).

Семилуженский.

*) Камско-Волжская Газета 1873 г. No 41.

Замок Люнебург*

(Из песен о жертвах)

Слабым, бедным и несчастным

Человек родился,

Он с природою боролся,

Меж собою бился.

Наконец он вздумал прочно

Жизнь свою устроить

И решился город крепкий

Со стеной построить.

Чтобы мирный земледелец

Мог в стенах укрыться,

Чтоб ремесленник с семьею

Мог здесь защититься,

Чтобы мирно караванам

Проходить дорогу

И спокойно людям в храмах

Помолиться Богу.

Но, как люди не старались,

Что не водружали,

Духи, мрачные, стихии

Труд их разрушали.

Долго плакалися люди,

Чем им защититься,

И решили за советом

К старцам обратиться.

И сказали старцы людям

Слово в назиданье,

Пригласив их покориться

Мудрому преданью.

В том преданьи говорилось:

‘Быть, чтоб господином,

Человек, ты должен жертву

Принести стихиям.

Если строишь балаган ты

У берега моря,

Брось кусок земли ты в воду,

Что бы жить без горя.

Если хочешь ты жилище

Для детей оставить,

То убей живого агнца

Духов успокоить:

Только кровью окропленный

Труд добро приносит,

Дело каждое в начале

Жертв невинных просит.

Если вы хотите город

Сохранить потомку.

Обреките вы на жертву,

Деву и ребенка’!

И тяжелой страшной вестью

Город огласился,

Как народ от старцев мудрых

К семьям воротился.

II.

Назначен для решенья день.

Народ стекается толпою,

И похоронный тихий звон

Несется медленной волною.

В одеждах черных старики

Идут процессией суровой,

Неся младенца на руках

На жертвенник ему готовый.

Так ярко светит летний день,

Так веет жизнью и весною,

И так сияет на руках

Дитя невинной красотою!

И вышел каменщиков ряд

Для совершения обряда.

Пред любопытною толпою

Стояла мать одна, с тоскою

Глядя, как скроется дитя

На веки за глухой стеною.

И начат был обряд суровый—

Ребенка садят наконец

На возвышенье в склеп готовый.

‘Ах, мама, вижу я тебя’!

Тогда воскликнуло дитя.

Наложили кирпичи.

‘Мама, все еще теперь

Вижу я тебя немножко’.

Говорит с улыбкой крошка.

Замурована стена,

Камень лег последний в нишу.

А ребенок из-за ней:

‘Мама, я тебя не вижу’.

Восточный поэт

*) Камско-Волжская газета 1873 г. No 116.

Эпиграф к поэту

(Из Гейне)

Ты поешь, как Тиртей. Твоя песня

Вдохновенной отваги полна…

Но ты публику выбрал плохую,

Ты в плохие поешь времена.

*** * ***

В век сомненья и безверья

В горький век наш бытия,

Возлагаю я надежды

На тебя еще, дитя.

Умирающий для мира,

Обессиленный в бою

Веру в родину святую

Я тебе передаю.

Пусть любовь моя к отчизне

Перейдет в младую кровь,

Сохрани же, возлелей же

Эту, юноша, любовь.

Знай, что нет без веры жизни,

Как нет жизни без любви,

Если хочешь быть великим,

Ею сердце вдохнови,

Знанье, силу, крепость духа

Все добудешь ты себе,

Но любовь свою и сердце

Передаст ли кто тебе?

Из не над колыбелью

Я венок тебе совью,

Сохрани же, возлелей же

Веру в родину твою.

В мире нет могучей силы,

В час борьбы и смерти час

Сохранит живая вера

Силы свежие у нас.

Эту веру в век несчастий

Предок свято сохранил

И слабеющей рукою

Эти строки начертил.

Да увидишь ты, младенец,

В колыбели ту мечту,

Что теперь я, умирая,

Пред своей могилой чту.

Выступающая юность,

Ниву жизни обнови,

И из гроба пусть несется

Песнь ликующей любви.

Родные цветы

Снова иду по родным я лугам,

Вижу кругом я цветущие горы.

Тихо склоняюсь я к шепоту трав,

Слышу цветов разговоры.

Вот он мой ветрянки бедный цветок,

Вышедший рано наружу,

Тихо склоняясь, головкой поник

Перед последнею стужей.

Робкую жалобу небу он шлет:

‘Страшно цветам, что всех ранее зреют,

Много несчастных погибнет, пока

Солнце поля обогреет’.

Вижу затем я другие цветы:

Гордо взошли они в жаркое лето,

Встретила их мать-природа теплом,

В пышном наряде одета.

Весело всходят они средь подруг,

В дружной семье они жизнь начинали,

Лето повыдало им много чар,

То, что другие не знали.

Но между тем, как в долинах цветам

Прелести лета счастье сулили,

В снежных горах, на вершинах крутых

Гордые розы всходили.

Страстный цветок, над водами склонясь,

Тихо шептал здесь ручьям леденистым:

Зреет любовь в ваших снежных водах,

Хладных, но сладких и чистых.

В раннем цветке я свой жребий проник,

В позднем цветке — счастье родины милой,

Роза альпийская к милой земле

Тайну любви мне открыла.

Из пророков

Тоской измученный, усталый и унылый,

Желая излечить свою больную грудь,

Я издалека шел к тебе, мой край родимый,

Чтоб на полях твоих свободнее вздохнуть.

Несчастье и борьба меня лишили силы,

Я голоден и нищ пришел к тебе теперь.

Дай мне приют и отдых, край мой милый,

Твой блудный сын стучится робко в дверь…

Но тщетно я прошел родимое селенье,

Напрасно крова я у родичей просил,

Я пить хотел, но в час ужасный жажды

Воды к устам никто не подносил.

Любовью грудь моя в года те билась страстно,

Но не нашел любви своей ответа я,

И даже у тебя я встретил взор бесстрастный,

Мой гордый друг, желанная моя!

И с верой твердою пошел я на распутье,

Где громким голосом народу возвещал:

‘Друзья, принес я вам надежду и спасенье’,

Но голос мой… в пустыне замирал.

Непризнанный никем в земле моей родимой,

Я в дальний путь изгнания пошел.

Но край благословил свой милый

И имя прошептал любви своей постылой.

24 октября 1870 г.

Юмористические мотивы

Тяжело… и слез на сердце

Что-то много накопилось,

Я запел, но эта песня

Только смехом разразилась…

Свидание

В пору юности и счастья

Нас развеял вихорь жизни.

И покинули мы гордо

Неприветную отчизну.

Мы со смехом удалились,

Злому року повинуясь,

А за горы вместе с нами

Удалилася и юность.

На чужбине врассыпную

Мы довольно поскитались.

Шли года, и, сколько помню,

Мы здесь долго не смеялись.

Но, когда в родные горы

Из изгнанья воротились,

То, увидавши друг друга,

Разом смехом разразились.

И до слез мы хохотали

Над беззубыми устами,

Над плешивыми главами

И над теми костылями,

Что теперь нас подпирали…

Верному другу

(С чешского из Гавличка)

Обреченный на изгнанье,

Я давно людьми покинут,

Дни за днями силы гибнут,

Час за часом, чувства стынут.

Но нашелся ‘благодетель’ —

Всякий день ко мне с любовью

Стал ходить он и справляться:

— Каково мое здоровье?

Иногда в бессонной ночи

Сердце муки надрывали,

А на утро слышу голос:

‘Каково вы почивали?’

Не могу ни запереться

От него, ни отвязаться.

Он с мольбой стучится в двери —

‘Приказали-де справляться’…

Этот друг ни в лес, ни в воду

Не дает мне ‘отлучиться’

Ах, боюсь, что даже с горя

Он не даст мне утопиться…

Памяти Гейне

Слышите ль вы песню,

Что, аккордом звучным

Вырвавшись из сердца,

Понеслася в мире

Медленной волною.

Долго эта песня

Слышится на свете,

Хоть больное сердце,

Что е издало,

Разом с этой песней

Биться перестало.

* * *

Я десять лет в рядах дружины ратной

С пером моим без устали служил.

Одно молю: за край мой благодатный

Сложить главу, чтобы хватило сил.

Пельменная притча

Предок наш любил пельмени

И как с ними свел знакомство,

Сделал он пельмень огромный,

В назидание потомству.

Поразил пельмень тот видом

И своей массивной грудой,

Ровно кит заморский вышел

Он пельменем чудо-юдо.

Как и следует пельменю,

Был он с длинными ушами.

И лежал между Уралом

И Амура берегами.

Неугодно ли откушать?

Предложил наш предок миру.

Повалил народ poccийский,

Повалил ко звану пиру.

Благо, был пельмень пшеничный,

Начиненный вдосталь мясом

И пропитанный рассолом

Ровно был подернут маслом.

Стали гости его кушать,

Да похваливать от сердца.

Даже жарить принялися,

Подсыпая щедро перцем.

Ели три дня и три ночи,

Говоря: ‘какая туша’!..

Ели много, ели жадно,

Не могли однако скушать:

Жидковаты они были,

Не хватило у них духу,

Тот пельмень мог уместиться

Лишь купцам сибирским в брюхо,

Но на пире этом званном,

Только избранные были,

А сибирские желудки,

Почему то позабыли.

Г. Авесову

Когда я молод был, то розовое сердце

Тебе, красавица, с восторгом я дарил.

Оно тогда так жизни улыбалось.

Цветами я любви своей его обвил.

Но, гордая, то сердце не взяла ты,

И я ушел, в нем муки затая.

Возьми ж его теперь, облитое слезами

И кровью, родина моя!

Освобождение

(Ал. Дмитр. Ш-нову)

Свободен! спали кандалы,

И жизнь я начинаю снова…

Опять, опять прекрасен мир, —

И сердце вырваться готово!

Смотря на прежнюю тюрьму,

Не в силах вновь негодовать я.

Любовь и мир в душе моей…

Любовь и мир, но нет проклятья!.

Как тяжкий, но мгновенный сон.

Исчезли лет прожитых муки,

К чему их помнить, коль дрожат

В душе ликующие звуки!

Желаньям вновь запрета нет:

По морю жизни голубому

Несется вольная ладья,

Стремяся к берегу родному.

Колышется высоко грудь,

Смеется парус и играет,

И руку в счастие мою

Рука любимая сжимает…

Из песен о смерти

Когда он умер, на челе

Земная грусть еще лежала,

А на устах его немых

Улыбка тихая играла.

Допел он песню о любви,

От ней еще несутся звуки,

Но в ней надорванной струны

Дрожат рыдающие муки.

Кортесу, с испанского из поэмы ‘Предок’.

Много славных, много храбрых

В песнях витязей воспето,

И те песни служат в мире

Гордым подвигам приветом.

Но не слышу я меж ними

Одного только героя,

Хоть своим ревнивым сердцем

Больше всех ценю его я.

Отчего же это имя

Умирает год от года

И молчит о славном предке,

Даже песнь его народа.

Оттого ль, что после смерти

Весь народ того героя

Все еще не скинул траур,

Все молчит еще от горя.

Или в тяжкой, горькой доле

Он давно живет невесел,

И на ивы свои арфы

В знак печали он повесил.

А когда настанет время,

Снова он помолодеет,

И тогда любовь и гений

В песне он запечатлеет.

О, отец моей отчизны,.

О, герой могучей силы!

Скоро ль этот день настанет,

И ты встанешь из могилы?

А покуда в своем сердце

Я тебя не забываю,

И неведомо для мира

Образ гордый вызываю.

Овидий с Томи*.

* Этот псевдоним для меня, живущего. Ругаю вас, что велели подписать стихи Семилужинским. Ругаю, несмотря что все прощаю вам quand meme (Н.Я.)

Переведено в текстовой формат и отредактировано к современному языку Е. Гавриловым, 1 февраля 2018 года. Ссылка на сайт обязательна!

Источники

1. Письма Николая Михайловича Ядринцева к Г. И. Потанину. Вып. I. Издание редакции журнала ‘Сибирская Записки’ // Г. Красноярск, 1918 г., 2. Ядринцев, Николай Михайлович. Сборник избранных статей, стихотворений и фельетонов: из газ. ‘Камско-Волж. Слово’, ‘Сибирь’ и ‘Восточное Обозр.’ за 1873-1884 г. / Н. М. Ядринцев. — Красноярск, 1919. — [6], XIV, 223 с. : ил., портр.