Стихотворения, Вяземский Петр Андреевич, Год: 1828 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 23 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Альбомъ Сверныхъ Музъ.
Альманахъ на 1828 годъ,
Изданный A. И.

Санктпетербургъ.
Въ Типографіи Александра Смирдина.
http://az.lib.ru

Къ * * *

Графин * * *

Даръ вс длать не въ попадъ. (Изъ Рюльера.)

Онъ въ разныхъ видахъ мной замченъ…

КЪ * * *

Вс росказни мои вы назовете бредомъ

Согласенъ, спора нтъ, и я за вами слдомъ

Ихъ соннымъ бредомъ назову:

Но тотъ, кто разъ быть вмст съ вами,

Признается легко, что бредитъ я стихами.

О томъ, что каждый въ васъ увидитъ на яву.

Кн. Вяземскій

ГРАФИН * * *

Что поднесетъ новорожденной милой

Поэтъ, здоровіемъ и дарованьемъ хилой?

Онъ поднесетъ ли вамъ нескладные склады,

Стихи, горячки алой горячіе слды,

Стихи снотворныя, безсонницы поруки?

Но не безсовстно ль ему,

Отъ скуки и на васъ нагнать смертельной скуки

Неотразимую чуму?

Нтъ, надъ собой я одержу побду,

Нтъ, въ день рожденья вашъ, я васъ не уморю,

И къ лихорадочному бреду

Въ добавокъ бредомъ римъ съ оглядкой подарю.

Болзни голову — что жь длать? — покорю,

Но сердце чистое недугу не подвластно,

Волненью чуждое, оно на един,

Какъ въ магнетическомъ и дальновидномъ сн

И врно чувствуетъ, и съ истиной согласно.

Пусть за меня оно привтствовать спшитъ

Улыбку первую новорожденной милой,

И, вдохновенное пророческою силой,

Въ избытк чувствъ ей говоритъ:

‘Ты будешь — (ты — не въ оскорбленье,

Вы — предразсудка дань условной сует,

Но сердце вольное, въ природной простот,

Избрало ты въ мстоимнье

И Божеству и красот!)

‘Ты будешь жить для радостей и счастья,

Какъ цвтъ, ласкаемый лобзаньемъ тишины,

Доврчиво цвтетъ на родин весны,

Подъ небомъ радостнымъ, не знающимъ ненастья!

Такъ немерцающій разсвзтъ

Свтлетъ и теб на неб жизни ясной,

И тихая весна души твоей прекрасной

Теб взлелетъ счастья цвтъ!’ —

Умнье нравиться безъ помощи искуства,

Умъ, образованный подъ вдохновеньемъ чувства,

Ученость, но не та, что съ хартіей върук

И въ шапк докторской влачитъ педанства узы,

А свтлая подруга свтлой Музы

Въ похищенномъ у Граціи внк,

Дарь псней , про себя, безъ жажды къ книжной слав,

Въ словахъ затйливость блестящей остроты,

И прелесть милой простоты

Въ открытомъ я веселомъ прав: —

Все это вамъ судьбой дано!…

И только ли? Нтъ, посл врныхъ справокъ,

Еще припомнилъ я достоинство одно:

Глаза прелестные въ добавокъ!

А женщин, чета прелестныхъ глазъ,

Какъ умъ не умничай, не лишне для счастья,

Въ техъ — тайна женскаго надъ нами самовластья,

А кто не радъ господствовать изъ васъ?

Любуясь прелестью дитяти,

Какъ я ни общалъ свой укротить языкь,

Но заболтался я не кстати,

Хлыстова бодрый ученикь.

Кн. Вяземскій.

ДАРЪ ВС ДЛАТЬ НЕ ВЪ ПОПАДЪ.

(Изъ Рюльера.)

Кому изъ васъ, друзья мои,

Еще отъ дтства не извстно,

Какъ въ оные волшебны дни

Киприд поясъ данъ чудесной,

Но неравно извстно всмъ,

Какъ своенравною судьбою

Супругь ея былъ между тмъ

Наградой удленъ иною:

Тяжелой и большой сумою,

Несчастнымъ выродкомъ изъ сумъ,

Куда на зло, иль наобумъ,

Цари Олимпа накидали

Познаніе, веселость, умъ, .

И на смхъ все перемшали

Одно съ другимъ и къ верьху дномъ!

Къ нимъ въ слдъ забросили потомъ

Услужливость и торопливость,

Которыя въ глаза глядятъ,

Толкуютъ вашу молчаливость,

Пыхтятъ, вертятся и спшатъ,

Чтобъ ничего не кончить въ пору,

Опаздывая въ торопяхъ.

Несправедливую укору

Съ обидой горькой на устахъ,

Смхъ глупости, смхь принужденья,

Холодныхъ наставленій свтъ,

Полудогадки, подозрнья,

Обиняковъ лукавыхъ смхъ,

И оправданія дурныя

Во слдь намреньямъ благимъ,

И предисловія большія

Къ дяньмъ мелкимъ и пустымъ.

Но изъ даровъ сумы просторной,

Важншій даръ, изъ всхъ отборной,

По всмъ примтамъ и правамъ,

Всегда, везд несноснй намъ,

Который отравляетъ радость,

Разочаровываетъ младость,

И прелесть безобразить радъ —

Есть даръ: все длать не въ попадъ.

Однажды въ небесахь гуляя,

Вулканъ, неловко припадая,

Споткнулся и упалъ мшокъ

Разсыпался съ несчастнымъ кладомъ,

И многихъ съ головы до ногъ

Дарами заметалъ какъ градомъ!

Мн поменно ихъ назвать

Теперь въ стихахъ не осторожно,

Но намъ самимъ легко ихъ можно

Въ гостиныхъ барскихъ распознатъ.

Кн. Вяземскій.

ЭПИГРАММА.

Онъ въ разныхъ видахъ мной замченъ,

Противуречій много въ немъ:

Онъ скрытенъ сердцемъ, но умомъ

Ужъ какъ за то чистосердеченъ.

Кн. Вяземскій.

Польской.

Упалъ на дерзкія главы

Громъ мести сильной и правдивой:

Знамена, мстители Москвы,

Шумятъ надъ Сейной горделивой.

Возстань, о древній градъ Царей!

И отряси съ чела туманы,

Да славою твоихъ дтей

Твои цлятся нын раны!

Xоръ.

Мы празднуемъ твою здсь месть!

Москва! хвала Теб и честь!

Твои развалины священны!

Он гробницей бдъ вселенны.

Небесъ къ намъ грозныхъ приговоръ

Просилъ отъ свта жертвы славной,

Безъ ропота и безъ укора

Склонилась ты главой державной,

Три дни объятая огнемъ,

Ты гнвъ ихъ ярый утомила,

Разящій отвратила громъ

И Небо съ нами примирила.

Xоръ.

Москва! твоихъ развалинъ видъ

Краснорчивй пирамидъ!

Он и отдаленныхъ внучать

Геройскимъ подвигамъ научатъ

Сраженъ полуденной кумирь

Отъ твердой Свера десницы,

Уже сердцамъ свтлетъ миръ,

Какъ посл бури лучъ денницы,

И съ умиленіемъ въ Москв

Народы, жертвы долгой брани,

Въ благоговйномъ торжеств

Вовзосятъ благодарны длани.

Xоръ.

Народы! бичъ вашъ гордый паль!

День отдыха для васъ насталъ!

Омытые своею кровью,

Связуйтесь миромъ и любовью!

Красуйся славою въ вкахъ

Москва! спасительница міра,

Да будетъ въ вкъ въ твоихъ стнахъ

Обитель щастія и мира!

Да процвтутъ твои сыны

И двы, прелестьми внчанны,

Да прійдетъ съ ужасовъ войны

Къ теб скорй твой Царь желанный!

Хоръ.

Спши, о радостный вамъ часъ!

Да узримъ мы Царя средь васъ!

Да отдохнетъ на нашихъ дланяхъ

Герой, увнчанный во браняхъ!

Кн. П. Вяземской.

Многолтіе, птое во время ужина при питье за здравіе Государя Императора.

Многія лта, многія лта

Спасшему Царства праведной битвой!

Слав Россіи, радости Свта!

Боже! тронися нашей молитвой:

Спасшему Царства праведной битвой,

Слав Россіи, радости свта,

Многія лта! многія лта!

К. П. Вяземскій.

‘Сынъ Отечества’, ч. 14, 1814

НЕТЛННЫЙ ЦВТОКЪ.

Объятый молніей случайной,

Погибъ красавицы уборъ,

Подъ коимъ прелестію тайной

Она обворожала взоръ.

Уже, счастливецъ дерзновенный,

Ты лобызать не будешь вновь

Душистыхъ кудрей шелкъ безцнный,

Что нжно выпряла любовь.

Какъ блескъ зарницы лтней ночи,

Изъ-подъ погибшаго внца

Уже горть не будутъ очи

И зарево кидать въ сердца.

Ты вкъ свой отжилъ: такъ утратимъ

Мы вce, что веселило насъ,

И сожалніемъ заплатимъ

Веселья легкокрылый часъ.

Но недотронутый бдою

Цвтокъ въ yбор yцллъ?

Неизмнимой красотою

Онъ свтиъ, какъ всегда свтллъ.

Когда нетлнною святыней

Щадилъ тебя и самый рокъ,

Въ огн испытанный, будь нын

Сердечной памяти цвтокъ.

Такъ, пусть судьбы враждебной пламень

Похитить рдости готовъ

И опалитъ послдній камень,

Воздушныхъ замковъ нашихъ сновъ,

Ho, врны думой благодарной

Томъ, чего у насъ ужь нтъ,

Мы отомстимъ судьб коварной,

Храня воспоминанья цвтъ.

К. Вяземскій.

СЛЕЗЫ ПРОЩАНІЯ.

Благодарю тебя за слезы:

Роса ихъ утренней свжй

Взлелетъ въ памяти моей

Неувядаемыя розы.

Я помнить буду этотъ часъ,

Ознаменованный разлукой:

Такъ, будь за жизнь, и смерть за насъ

Онъ въ дружб врною порукой!

Когда въ вражд съ самимъ собой

Другими буду недоволенъ

И ядовитою тоской

Сердечнаго припадка болнъ:

Прощанья вспомню я слезу,

И добрый встникъ примиренья,

Она, какъ радуга спасенья,

Смиритъ сердечную грозу.

Иль какъ слеза воздушной Пери

Изъ заточенья мрачныхъ думъ,

Къ надежд растворяя двери,

Она искупить грустный умъ.

Скажу себ: тотъ жилъ не даромъ,

Къ кому слезою взоръ свтллъ,

Кто сердце ближней тихимъ жаромъ

Священной дружбы разогрлъ

Князь Вяземскій.

‘Сверные цвты на 1827 годъ’

Да какъ бы не такъ

Пока нашъ умъ молокососъ,

И жизнь поитъ насъ полной чашей,—

Судьба на каждый нашъ вопросъ

Намъ говоритъ: все въ вол вашей!

Когда жъ сосудъ ужъ поизсякъ,

A сердце пить еще все хочетъ:

Что ни спроси, судьба бормочетъ:

‘Да какъ бы не такъ!’

Вотъ рдкая душа Оргонъ!

Всхъ ближнихъ братьями онъ числитъ,

И о нуждающемся онъ

Безъ слезъ и сонный не помыслитъ.

A попроси въ займы плтакъ,

Или услуги на два гроша,

Что жъ, радъ себя отдать святоша?

‘Да какъ бы не такъ!’

Женился старый нашъ Маіоръ,

Маіорша въ три раза моложе:

Онь на замокъ и домъ, и дворъ —

И самъ безсмнно на сторож.

Ужъ вотъ благочестивый бракъ!

— ‘Есть дти?’ — ‘ Трое! ‘ — Что жъ, умора

Вс такъ и вылиты въ Маіора!

‘Да какъ бы не такъ?’

У дружбы есть двойчатка: лесть,

Он съ лица отчасти схожи,

Съ одной знакомство трудно свесть,

Съ другою знаются вельможи.

Какъ разъ жди съ нею ссть въ просакъ:

Что жъ какъ разнюхаютъ сударку,

Ее по ше да въ припарку….

‘Да какъ бы не такъ?’

Секретъ подписокъ и программъ

Есть высшій взглядъ Литературы,

Вс деньги прибери къ рукамъ, —

А публика? — жди корректуры.

Когда народъ нашъ былъ простякъ,

Честь авторства цилась строже:

Честь денегъ каждому дороже? —

‘Да какъ бы не такъ!’

Какъ міръ нашъ при свчахъ хорошъ!

Какъ при свчахъ вс люди гладки!

Нигд пятна не разберешь,

Нтъ ни морщинки, ни заплатки.

Везд улыбка, блескъ и лакъ,

Погасъ фонарь: и дня свтило…. ‘

— ‘Бдаженства новыя раскрыло?’

‘Да какъ бы не такъ?’ —

Князь П. Вяземскій.

Сновидніе

Какъ могъ присниться я теб?

Какой игрой воображенья

Ниспослано мн въ даръ обманомъ сновиднья,

Что на яву моей отказано мольб?

Я мыслью былъ твоей, и ею освятился,

Съ тобой на един въ таинственной тиши

Мой образъ, для тебя незримый отразился

На зеркал твоей души.

И я не чувствовалъ, и мысль моя слпая,

Земная узница, не разгадала мн,

Что Ангелъ обо мн мечтаетъ въ сняхъ рая,

Что улыбнулся онъ быть можетъ мн во сн.

К. Вяземскій.

Бирюза

Много камней драгоцнныхъ

Ярко радуютъ глаза,

Но для глазъ его прельщенныхъ

Всхъ свтле бирюза.

Бирюз данъ цвтъ чудесный,

Въ ней прелестныхъ таинствъ цвтъ,

Въ ней земл залогъ небесный

Необманчивыхъ примтъ.

Разсвтаетъ небо Мая

Бирюзовой красотой,

Незабудка голубая

Дышетъ свжей бирюзой.

И ему она являетъ

Неземныя красоты,—

И въ душ его питаетъ

Незабвенныя мечты.

Все предъ нимъ мертво, уныло,

Гд не видитъ бирюзы,

Будто жизнь пріоснило

Мрачнымъ облакомъ грозы.

Околдованный невольно

Дань улыбки, дань слезы,

Онъ приноситъ богомольно

Тайной власти бирюзы.

Бирюза приманка взгляду,

Въ ней нашелъ онъ талисманъ,

И растраву и усладу

Для сердечныхъ тайных ранъ.

Охлажденный и суровый,

Онъ забылъ ужь про любовь,

Нын цпью бирюзовой

Онъ къ любви прикованъ вновь.

К. Вяземскій.

Прощаніе

(A. O. Смирновой.)

Ha Музу и меня напали вы въ расплохъ.

Hи сердце, ни мой умъ, покуда гриппой сжатый,

Не приготовлены, въ прощальный часъ утраты,

Поднесть вамъ грустный стихъ и задушевный вздохъ.

Незнаю, что сказать, иль зная, не умю

Мысль наскоро одть, убрать и расцвтить,

Дать образъ таинству, которымъ тихо зрю

И чувство въ мрный стихъ живьемъ заколотить.

Въ экспромтахъ никогда я не былъ парень ловкой:

Влюблялся иногда экспромтомъ, — спора нтъ —

(И, кажется, вы въ томъ дать можете отвтъ),

Но плъ всегда моихъ красавицъ съ подготовкой.

Мн грустно, больно мн, мн душно на груди,

И сердце налилосъ слезами, будто чаша,

При мысли, что для насъ ужъ завтра Вы не наша,

Что долгая насъ ждетъ раздука впереди.

Вотъ, если эту скорбь глубокую, живую

Хотите вы назвать Поэзіей: будь такъ!

Примите вы ее, какъ сердца дань нмую

И преданныхъ вамъ чувствъ простой и врный знакъ.

К. Вяземскій.

17 Января 1833.

‘Новоселье’, СПб, 1833

Складчина. Литературный сборникъ составленный изъ трудовъ русскихъ литераторовъ въ пользу пострадавшихъ отъ голода въ Самарской губерніи

С.-Петербургъ, 1874

СТИХОТВОРЕНІЯ КНЯЗЯ П. А. ВЯЗЕМСКАГО.

Крымскія фотографіи 1867 года. I—XII.

Петръ Алексевичъ

Notturno

Лсъ.

КРЫМСКІЯ ФОТОГРАФІИ 1867 Г.

АЮ-ДАГЪ.

(дорогой).

Тамъ, гд извилины дороги

Снуютъ свою вкругъ моря сть,

Вотъ страшно выползъ изъ берлоги

Громадной тучности медвдь.

Глядитъ налво и направо,

И вдаль онъ смотритъ съ-высока,

И подпираетъ величаво

Хребтомъ косматымъ облака.

Въ своемъ спокойствіи медвжьемъ

Улегся плотно исполинъ,

Любуясь и роднымъ прибрежьемъ

И роскошью его картинъ.

Порой — угрюмый онъ и мрачный,

Порой его прелестенъ видъ,

Когда, съ закатомъ дня, прозрачной

Вечерней дымкой онъ обвитъ.

Порой на солнц въ нг дремлетъ

И гретъ жирные бока,

Онъ и не чуетъ и не внемлетъ,

Какъ носятся надъ нимъ вка.

Вотще кругомъ реветъ и рдетъ

Гроза иль смертоносный бой, ‘

Все неподвижно, не старетъ

Онъ допотопной красотой.

Нашъ зврь обросъ зеленой шерстью!…

Когда же зной его печетъ,

Спустившись къ свжему отверстью,

Онъ голубое море пьетъ.

Сынъ солнца южнаго! на взморь

Теб живется здсь легко,

Не то, что въ нашемъ зимогорь,

Тамъ, въ снжной ночи, далеко,

Гд мишка, братъ твой, терпитъ холодъ,

Весь день во весь зваетъ ротъ.

И, чтобъ развлечь тоску и голодъ,

Онъ лапу медленно сосетъ.

И я, сынъ сверныхъ метелей,

Сынъ непогодъ и буйныхъ вьюгъ,

Пришлецъ, не вдавшій досел,

Какъ чуденъ твой роскошный югъ,

Любуясь, гд мы ни продемъ,

Тмъ, что даритъ намъ каждый шагъ,

Я самъ бы радъ зажить медвдемъ,

Какъ ты, счастливецъ Аю-Дагъ!

II.

БАХЧИСАРАЙ.

(ночью при иллюминаціи).

Изъ тысячи и одной ночи

На часть одна пришлась и мн,

И на яву прозрли очи,

Что только видится во сн.

Здсь ярко блещетъ баснословный

И поэтическій востокъ:

Свой рай прекрасный, хоть грховный,

Себ устроилъ здсь пророкъ.

Сады, сквозь сусракъ, разноцвтно

Пестрютъ въ лентахъ огнскихъ,

И прихотливо и привтно

Облита блескомъ зелень ихъ.

Красуясь стройностію чудной,

И тополь здсь и кипарисъ,

И крупной кистью изумрудной

Роскошно виноградъ повисъ.

Обвитый огненной чалмою,

Встаетъ стрльчатый минаретъ.

И слышится ночною тьмою

Съ него молитвенный привтъ,

И нгой, полной упоенья,

Нотнаго воздуха струи

Намъ навваютъ обольщенья,

Мечты и марева свои.

Вотъ одалиски легкимъ роемъ

Воздушно по саду скользятъ:

Глаза ихъ пышутъ страстнымъ зноемъ м

И въ душу вкрадчиво глядятъ.

Чуть слышится ихъ тайный шопотъ

Въ кустахъ благоуханныхъ розъ:

Фонтаны льютъ свой свжій ропотъ

И зыбкій жемчугъ звонкихъ слезъ.

Здсь, какъ изъ ндръ волшебной сказки,

Мгновенно выдаются вновь

Давно отжившей жизни краски,

Власть, роскошь, слава и любовь,

Волшебства міръ разнообразный,

Сновъ фантастическихъ игра,

И утонченные соблазны,

И пышность ханскаго двора.

Здсь многихъ таинствъ, многихъ былей,

Во мрак лтопись слышна.

Здсь дикимъ прихотямъ и сил

Служили молча племена,

Здсь, въ царств нги, бушевало

Не мало смутъ, домашнихъ грозъ,

Здсь счастье блага расточало,

Но много пролито и слезъ.

Вотъ стны темнаго гарема!

Отъ страстныхъ думъ не отршась,

Еще здсь носится Зарема,

Загробной ревностью томясь.

Она еще простить не можетъ

Младой соперниц своей,

И тнь ея еще тревожитъ

Живая скорбь минувшихъ дней.

Невольной, роковою страстью

Несется тнь ея къ мстамъ,

Гд жадно предавалась счастью

И сердца ненадежнымъ снамъ.

Гд такъ любила, такъ страдала,

Гд на любовь ея въ отвтъ,

Любви измна и опала,

Ее скосили въ цвт лтъ…

Все дни счастливыхъ вдохновеній,

Тревожно постилъ дворецъ

Страстей сердечныхъ и волненій

Самъ и страдалецъ и пвецъ.

Онъ слушалъ съ трепетнымъ вниманьемъ,

Рыданьемъ прерванный не разъ

И дышущій еще страданьемъ,

Печальной повсти разсказъ.

Онъ понялъ раздраженной тни

Любовь, познавшую обманъ,

Ея и жалобы и пени

И боль неисцлимыхъ ранъ.

Предъ нимъ Зарема и Марія —

Сковала ихъ судьбы рука —

Грозы дв жертвы роковыя,

Два опаленные цвтка.

Онъ плакалъ надъ Маріей бдной:

И образъ узницы младой

Тоской измученный и блдный,

Но свтлый чистой красотой,

И непорочность и стыдливость

На двственномъ ея чел,

И безутшная тоскливость

По милой и родной земл,

Ея молитва предъ иконой,

Чтобы отъ гибели и зла

Небесъ Царица обороной

И огражденьемъ ей была.—

Все понялъ онъ! Ему не ново

И вчуж сознавать печаль,

И пояснять намъ слово въ слово

Сердечной повсти скрижаль.

Маріи двственныя слезы,

Какъ чистый жемчугъ, онъ собралъ,

И свжій кипарисъ и розы

Въ внокъ посмертный ей связалъ.

Но вмст и Заремы гнвной

Любилъ онъ ревность, страстный пылъ,

И отголососъ задушевной

Въ себ ихъ воплямъ находилъ.

И въ немъ борьба страстей кипла,

Душа и въ немъ отъ юныхъ лтъ,

Страдала, плакала и пла,

И подъ грозой созрлъ поэтъ.

Онъ передалъ намъ вщимъ словомъ

Вс впечатлнія свой,

Все, что прозрлъ онъ за покровомъ,

Который скрылъ былые дни.

Тнь и его здсь грустно бродитъ,

И онъ, нашъ Данте молодой,

И насъ по царству тней водитъ,

Даруя образъ имъ живой.

Подъ плескъ фонтана, сладкозвучный

Здсь плачется его напвъ,

И онъ, сопутникъ неразлучный,

Младыхъ Бахчисарайскихъ двъ.

III.

ЧУФУТЪ-КАЛЕ.

Грустна еврейская Помпея,

Въ обломкахъ городъ тихъ и пустъ,

Здсь ветхій голосъ Моисея

Переходилъ изъ чистыхъ устъ

Въ уста преданьемъ непрерывнымъ,

И, врный праотцамъ своимъ

Хранилъ завтъ ихъ съ рвеньемъ дивнымъ

Благочестивый караимъ.

Сюда, изгнанникъ добровольной,

Онъ свой Израилъ перенесъ:

Въ обрядахъ жизни богомольной

Съ годовъ младенческихъ онъ росъ,

И совершивъ свой путь смиренный,

Достигнувъ мирно позднихъ дней,

Онъ возвращалъ свой пепелъ бренный

Земл — кормилиц своей.

Крутизнъ и голыхъ скалъ вершины,

Природы дикой красота

Напоминали Палестины

Ему священныя мста.

Здсь онъ оплаканнаго края

Подобье милое искалъ

И чуялось ему: съ Синая

Еще Господь благовщалъ.

Теперь здсь жизнь уже остыла,

Людей житейскій гулъ утихъ,

И словно буря сокрушила

Й разметала домы ихъ.

Не тронуты одн гробницы

Почившихъ въ вчности колнъ,

Сіи нетлнныя страницы

Изъ повсти былыхъ временъ.

Народъ, разрозненный грозою,

Скитальцы по лицу земли!

Здсь, наконецъ, вы подъ землею

Осдлость врную нашли.

Въ Іосафатовой долин

Васъ ждалъ желаемый покой:

И ужъ не выживутъ.васъ нын

Изъ лона матери родной.

IV.

ВОЗВРАЩАЯСЬ ИЗЪ КОРЕИЗА.

Усяно небо звздами,

И чудно т звзды горятъ,

И въ море златыми очами

Красавицы съ неба глядятъ.

И зеркало пропасти зыбкой

Купаетъ ихъ въ лон своемъ

И вспыхнувъ ихъ яркой улыбкой,

Струится и брызжетъ огнемъ.

Вдоль моря громады утесовъ

Сплотились въ единый утесъ:

Надъ ними колоссъ изъ колоссовъ

Ай-Петры ихъ всхъ переросъ.

Деревья, какъ сборище тней,

Воздушно толпясь по скаламъ,

Подъ сумракомъ съ горныхъ ступеней

Киваютъ задумчиво намъ,

Тревожное есть обаянье

Въ сей теплой и призрачной мгл,

И самое ночи молчанье

Несется какъ пснь по земл.

То нгой, то чувствомъ испуга

Въ насъ сердце трепещетъ сильнй:

О ночь благодатнаго юга!

Какъ много волшебнаго въ ней!…

Вдоль горы, поросшей лсомъ,

Есть уютный уголокъ:

Онъ подъ втвяннымъ навсомъ

Тихъ и свжъ, и одинокъ,

Пріютившися въ ущелью,

Миловидный Кореизъ,

Здсь надъ моремъ, колыбелью

Подъ крутой скалой, повисъ.

И съ любовью, съ нжной лаской,

Ночь, какъ матерь, въ тихій часъ

Сладкой пснью, чудной сказкой

Убаюкиваетъ насъ.

Сквозь глубокое молчанье,

Подъ деревьями въ тни

Слышны ропотъ и журчанье:

Съ плескомъ падаютъ струи.

Этотъ говоръ, этотъ лепетъ

Въ вчно-льющихся струяхъ

Возбуждаетъ въ сердц трепетъ

И тоску о прошлыхъ дняхъ.

Улыбалась здсь красиво

Ненаглядная звзда,

Съ намъ слетвшая на диво

Изъ лазурнаго гнзда.

Гостья въ блеск скоротечномъ

Нын скрылася отъ насъ,

Но, въ святилищ сердечномъ

Милый образъ не угасъ.

VI.

МСЯЧНАЯ НОЧЬ.

Тамъ, высоко, въ звздномъ мор,

Словно лебедь золотой,

На безоблачномъ простор

Ходитъ мсяцъ молодой,

Нашъ красавецъ ненаглядной,

Южной ночи гость и другъ,

Все при немъ, въ тни прохладной,

Все затеплилось вокругъ:

Горы, скаты ихъ, вершины,

Тополь, лавръ и кипарисъ

И во глубь морской пучины

Выдвигающійся мысъ.

Все мгновенно просвтлло —

Путь и темные углы,

Все пріяло жизнь и тло,

Все воспрянуло изъ мглы.

Съ нгой юга сны востока

Поэтическіе сны,

Всти, гости издалека,

Изъ волшебной стороны, —

Все для свернаго сына

Говоритъ про міръ иной,

За картиною картина,

Красота за красотой:

Тишь и сладость нги южной,

Въ неб звздный караванъ,

Здсь струей среброжемчужной

Тихо плачущій фонтанъ.

И при мсячномъ сіяньи,

Съ моря, съ долу, съ высоты

Вьются въ сребряномъ мерцаньи

Тни, образы, мечты.

Новыхъ чувствъ и впечатлній

Мы не въ силахъ превозмочь:

Льешься чашей упоеній,

О, таврическая ночь!

Вотъ татаринъ смуглолицый

По прибрежной вышин,

Словно всадникъ изъ гробницы

Тнью мчится на кон.

Освщенный луннымъ блескомъ,

Дико смотритъ на меня,

Вдругъ исчезъ! и море плескомъ

Вторитъ топоту коня.

Здсь татарское селенье:

Съ плоской кровлей низкій докъ

И на ней, какъ привиднье,

Два въ облак ночномъ.

Лишь выглядываютъ очи

Изъ накинутой чадры,

Какъ зарницы темной ночи

Въ знойно-лтніе жары.

VII.

KАЛОША.

(Е. Л. И.)

Въ чаду прощальнаго поклона

У васъ, въ послдній вечерокъ,

Какъ молодая Сандрильона,

Оставилъ я свой башмачекъ.

Нтъ, лучше слогъ кудрявый брошу,

И реализма ученикъ,

‘Оставилъ я свою калошу,’

Скажу вамъ просто на прямикъ.

Одну, у вашего порогу,

Благополучно я надлъ:

Но вспомнить про другую ногу

Я, растердишись, не сумлъ.

Все такъ дышало обаяньемъ

И нгою въ ночной тиши,

И вы подъ мсячнымъ сіяньемъ

Такъ чудно были хороши,

И мсяцъ такъ свжо глядлся

Въ морскую синюю волну,

Что самъ невольно засмотрлся

Я и на васъ и на луну.

И кто жъ тутъ память не утратитъ?

Кому до ногъ и до калошъ,

Когда тебя восторгъ обхватитъ

И поэтическая дрожь?

Конечно, тепелъ вечеръ южный,

И ночь нагрта зноемъ дня,

Здсь осторожности не нужны,

Но зябки ноги у меня.

Прошу васъ оказать услугу,

Мн и разрозненной чет,

Пришлите врную подругу

Моей калош — сирот.

Когда-то — но теперь все плоше,

И время ужъ совсмъ не то —

Сказалъ бы, что у васъ съ калошей

Еще забилъ я кое-что.

Но это кое-что — напрасно

Дерзнулъ-бы я вамъ въ дань принесть:

Въ внокъ вашъ свжій и прекрасной

Цвтовъ весенній должно вплесть.

Тутъ нужно чувство помоложе,

Чтобъ не попасть какъ разъ въ просакъ:

А сердце старое вамъ тоже,

Что вашъ изношенный башмакъ.

VIII.

ГОРЫ НОЧЬЮ.

(дорогою).

Морскаго берега стна сторожевая,

Дающая отбой бунтующимъ волнамъ,

Въ лазурной глубин подошву омывая,

Ты гордую главу возносишь къ облавамъ.

Рукой невдомой изсченныя горы,

Съ ихъ своенравного и выпуклой рзьбой!

Нельзя отъ нихъ отвлечь вперившіеся взоры

И мысль запугана ихъ дикой красотой.

Здсь въ грозной прелести, могуществомъ и славой

Природа царствуетъ съ первоначальныхъ дней:

Здсь стелется она твердыней величавой

И кто помриться осмлился бы съ ней?

Ужъ внятно, кажется, природа человку

Сказала: здсь твоимъ наздамъ мста нтъ:

Здсь бурямъ да орламъ, однимъ испоконъ-вку,

Раздолье и просторъ! а ты будь домосдъ.

Но смертный на земл есть гость неугомонной,

Природы-матери онъ непослушный сынъ,

Онъ съ нею борется, и волей непреклонной

Онъ хочетъ матери быть полный властелинъ.

Крамольный сынъ, ее онъ вызываетъ къ бою,

Смльчакъ, пробилъ ея онъ каменную грудь,

Утесамъ онъ сказалъ: раздвиньтесь предо мною

И прихотямъ моимъ свободный дайте путь!

И съ русской удалью, татарски-беззаботно,

По страшнымъ крутизнамъ во всю несемся прыть,

И смлый лозунгъ нашъ въ сей скачк поворотной:

То bee ог not to bee, иль быть, или не быть.

Здсь пропасть, тамъ обрывъ: все трынь-трава, все сказки!

Валяй, ямщикъ, пока не разршенъ вопросъ:

Иль въ море выскочимъ изъ скачущей коляски,

Иль лбомъ на всемъ скаку ударимся въ утесъ!

IX.

ЛИВАДIЯ.

(27 іюля).

Отчего красою новой

Улыбается намъ день,

Свявъ съ тверди бирюзовой

И послдней тучки тнь?

Отчего онъ такъ свтлетъ?

Отчего еще нжнй

Насъ лобзаетъ, насъ лелетъ

Теплой ласкою своей?

Отчего такъ благосклонно

И такъ празднично глядятъ

Море, берегъ благовонной

И его роскошный садъ?

Отчего такъ солнце блещетъ,

Златомъ даль озарена

И такъ радостно трепещетъ

Моря синяя волна?

Въ этотъ день, всхъ дней прекраснй,

И земля и небеса,

Отчего еще согласнй

Въ пснь сливаютъ голоса?

Отчего везд такъ мило,

Чье-то имя слышно намъ

И молитва, какъ кадило,

Свой возноситъ иміамъ?

Въ уголокъ сей безмятежный

Отчего нашъ тайный врагъ —

Пресыщенье — неизбжный

Спутникъ всхъ житейскихъ благъ,

Не помыслитъ, не посметъ

Заглянуть за нашъ порогъ,

И затихнувъ, здсь нметъ

Шумъ заботливыхъ тревогъ?

Древній міръ очарованья

Нын вновь помолодлъ,

Словно въ первый день созданья

Юной жизнью онъ разцвлъ,

Непочатый самовластьемъ

Разрушительныхъ вковъ,

Юныкъ блескомъ, юнымъ счастьемъ,

Свжей зеленью цвтовъ —

Онъ увнчанъ, опоясанъ

Онъ жемчужною волной,

Сводъ небесъ надъ нимъ такъ ясенъ,

Да и самъ онъ — рай земной.

Отчего, съ природой дружно,

На кого ни погляди,

Вс сердца горятъ такъ южно

Въ нашей сверной груди?…

Оттого здсь все такъ живо

Блещетъ праздничной красой,

Что встрчаемъ день счастливой

Годовщины дорогой.

Въ этотъ день у колыбели

Ангелъ жизни предстоялъ

И младенцу къ свтлой цли

Свтлый путь онъ указалъ.

Съ возрастающей надеждой

Предсказаніе сбылось,

И подъ царстведной одеждой

Сердце чистое зажглось.

Кроткій духъ благоволенья

Возлелялъ и развилъ

Вс души ея движенья

И весь строй душевныхъ силъ.

Жизнь созрла и богато

Принесла дари свой,

Все, что благо, все, что свято

Ей знакомо, ей сродни.

Не страшась завоеванья,

Для другихъ враждебныхъ лтъ,

Свжестью благоуханья

Въ ней роскошенъ жизни цвтъ.

Ей къ лицу и багряница,

Но еще она хилй,

Если прячется царица

Въ женской прелести своей

Въ свтломъ праздничномъ убор.

Оттого здсь небеса,

Гори, голубое море

И душистые лса

Вс, ревнуя другъ предъ другомъ,

Расточаютъ блескъ и тнь,

Чтобъ отпраздновать всмъ югомъ

Этотъ радостный намъ день!

Слуху милыя названья,

Зрнью милыя мста!

Свтлой цпью обаянья

Къ вамъ прикована мечта.

Вотъ Ливадія, Массандра!

Благозвучныя слова!

Съ древнихъ береговъ Меандра

Ихъ навяла молва.

Гаспра тихая! Красиво

Разцвтающій Мисхоръ!

Оріанда, горделиво

Поражающая взоръ!

Живописнаго узора

Свтлый, свжій лоскутокъ —

Кореизъ! Звздой съ Босфора

Озаренный уголокъ!

Солнце, тнь, благоуханье,

Горъ таврическихъ краса,

Въ немерцающемъ сіянь

Голубыя небеса!

Моря блескъ и тишь и трепетъ!

И средь тьмы и тишины

Вдоль прибрежья плачъ и лепетъ

Ночью плещущей волны!

Поэтической Эллады

Отголоски и залогъ,

Мира, отдыха, услады,

Пристань, чуждая тревогъ!

Здсь, не знаяся съ ненастьемъ,

Жизнь такъ чудно хороша,

Здсь цлебнымъ, чистымъ счастьемъ

Упивается душа.

Съ нашимъ чувствомъ здсь созвучнй

Горъ, долинъ, лсовъ привтъ,

Намъ ихъ таинства сподручнй,

Словно таинства въ нихъ нтъ.

Здсь намъ родственнымъ нарчьемъ

Говоритъ и моря шумъ,

Съ дтскимъ здсь простосердечьемъ

Умиляется нашъ умъ.

И съ природою согласно

Свжесть въ мысляхъ и мечтахъ,

Здсь и на сердц такъ ясно,

Какъ въ прозрачныхъ небесахъ.

XI.

ОРІАНДА.

Море яркою парчою

Разстилается внизу,

То блеснетъ златой струею,

То сольется въ бирюзу,

Въ изумрудъ и въ яхонтъ синій,

Въ ослпительный алмазъ,

Зыбью радужной пустыни

Ненасытитъ жадный глазъ.

И предъ моремъ, съ нимъ сподручно,

Моремъ зелень разлилась

И растительностью тучной

Почва пышно убралась.

Тамъ, гд стелется веранда,

Гд гори даетъ отлогъ,

Забллась Оріанда,

Какъ серебряный чертогъ.

И надъ нимъ сапфирной крышей

Развернулся неба сводъ,

Воздухъ здсь струится тише

И все тише ропотъ водъ.

Какъ твердыня, скалъ громада

Уперлася въ полукругъ,

И охрана и ограда

Отъ напора зимнихъ вьюгъ.

Знать, здсь громы рокотали

И огнемъ своихъ зарницъ

Горъ осколки разметали

Съ этихъ каменныхъ бойницъ.

Средь прохлады и потемокъ

Древъ, прескшихъ солнца свтъ,

Допотопныхъ горъ потомокъ,

Камень — древній домосдъ —

Весь обросшій срымъ мохомъ,

На красу картинъ живыхъ,

Какъ старикъ глядитъ со вздохомъ

На красавицъ молодыхъ.

На скал многоголовной,

Освященьемъ здшнихъ мстъ,

Водруженъ маякъ духовной —

Искупительный нашъ крестъ.

Чуть завидя издалече

Это знаменье, морякъ,

Ободрясь благою встрчей,

Совершаетъ крестный знакъ.

И скитальцамъ въ бурномъ мор,

И житейскихъ волнъ пловцахъ,

Въ дни попутные и въ гор,

Крестъ и вождь и свточь намъ.

XII.

Опять я слышу этотъ шумъ,

Который сладостно тревожилъ

Покой коихъ лнивыхъ думъ,

Съ которымъ я такъ много прожилъ

Безсонныхъ, памятнихъ ночей,

И слушалъ я, какъ плачетъ море,

Чтобъ словно выплакать все горе

Изъ глубины груди своей.

Не выразитъ языкъ земной

Твоихъ рыдающихъ созвучій,

Когда, о море, въ тьм ночной

Раздастся голосъ твой могучій!

Кругомъ все тихо! втръ уснулъ

На возвышеньяхъ Аю-Дага:

Ни человческаго шага,

Ни словъ людскихъ не слышенъ гулъ.

Дневной свой подвигъ соверша,

Земля почила посл боя:

Но бурная твоя душа

Одна не вдаетъ покоя.

Тревожась внутренней тоской,

Томясь невдомымъ недугомъ,

Какъ пораженное испугомъ,

Вдругъ вздрогнувъ, ты подъемлешь вой.

Таинственъ мракъ въ ночной глуши,

Но посреди ея молчанья

Еще таинственнй душа

Твоей, о море, рорицанья!

Ты что-то хочешь разсказать

Про таинства природы вчной

И намъ волною скоротечной

Глубокій смыслъ ихъ передать.

Мы внемлемъ чудный твой разсказъ,

Но разумть его не можемъ:

Съ тебя мы не спускаемъ глазъ

И надъ твоимъ тревожнымъ ложемъ

Стоимъ, вперяя жадный слухъ:

И чуемъ мы благоговя,

Какъ мимо насъ, незримо вя,

Несется бездны бурный духъ!…

ПЕТРЪ АЛЕКСЕВИЧЪ.

Когда, какъ будто вихрь попутный,

Приспособляя крылья намъ,

Уноситъ насъ вагонъ уютный

По русскимъ дебрямъ и степямъ:

Благословляю я чугунку!

И вдругъ мн что-то говоритъ:

На васъ, весь вытянувшись въ струнку,

Петръ Алексевичъ глядитъ.

Почуя гулъ необычайный,

Царь всталъ тревожно изъ земли

И съ любопытствомъ, думой тайной,

Вперилъ на насъ глаза свои.

Въ ум недолго онъ пошарилъ,

Всю важность дла онъ смекнулъ,

И по лбу вдругъ себя ударилъ.

И тяжко, нашъ родной, вздохнулъ.

Чудовищемъ любуясь жадно,

Ему отвсилъ онъ поклонъ,

Но все жъ голубчику досадно,

Что зврь сей не при немъ рожденъ!

Паръ, эту пятую стихію,

Еще не выдумалъ народъ,

А царь нашъ матушку Россію

На всхъ парахъ ужъ гналъ впередъ.

Вставъ съ позаранку, чарку хватитъ,

Подастъ къ походу зычный свистъ,

И сплошь свою громаду катитъ

Нашъ внценосный машинистъ.

Не зная тундръ, ни буераковъ,

Онъ то-и-дло бороздитъ,

Не догадавшись, что Аксаковъ

Его за это пожуритъ.

Такъ твердо тендеръ свой державной

Онъ въ руки мощныя забралъ,

Что съ рейсовъ ковки стародавной

По новымъ круто насъ помчалъ.

Россію онъ вогналъ въ Европу,

Европу къ намъ онъ подкатилъ,

И пристрастившись къ телескопу,

Окно онъ въ море прорубилъ.

Морская зыбь — его веселье!

И самъ катается по ней

И погостить на новоселье

Скликаетъ стаи кораблей.

Быть можетъ, скажутъ: ‘засидлись,

Мы слишкомъ долго у окна

И на чужое заглазлись!’

Но полно, тутъ его-ль вина?

Онъ окончательнаго слова

Сказать, нашъ зодчій, не усплъ,

Имъ недостроена основа

Великихъ помысловъ и длъ!

Какъ-бы то ни было, на славу

Изъ ботика развелъ онъ флотъ,

По-русски отстоялъ Полтаву

И Питеръ вызвалъ изъ болотъ.

Намъ скажутъ: ‘Русь онъ онмечилъ!’

Нтъ, извините, господа!

Россію онъ очеловчилъ,

Во имя мысли и труда.

Петръ быль не узкій подражатель

Однихъ обычаевъ и модъ,

Нтъ, съ бою взялъ завоеватель

То, въ чемъ нуждался нашъ народъ.

Хоть самъ былъ среднимъ грамотемъ,

Науку ввелъ бъ намъ на проломъ,

Всему, что знаемъ, что имемъ,

Всему онъ крестнымъ билъ отцомъ.

Въ его училищ и нын

Урокъ для всякаго добра,

Да и Второй Екатерин

Не быть безъ Перваго Петра!

Онъ, въ царство тьмы, во время оно,

Одинъ въ грядущее проникъ,

Одинъ былъ собственной персоной

Свой телеграфъ и паровикъ.

Но мысль его, прижавши крылья,

На долгихъ совершала путь,

И не могли бойца усилья

И даль и время въ комъ сомкнуть.

Что врядъ приснится ли любому,

Онъ на яву свершилъ одинъ,

Но все жъ творилъ онъ по людскому,

Хоть и шагалъ какъ исполинъ.

Въ свой краткій вкъ онъ жилъ сторично,

Безсмертья заживо достигъ,

Онъ трудъ вковъ обдлаль лично

И своеручный міръ воздвигъ.

Ученыхъ не прося совта,

Онъ зналъ не хуже англичанъ,

Что время та-же есть монета,

И онъ пускалъ ее въ чеканъ.

Везд пройдетъ — гд есть лазейка,

Гд нтъ — пробьетъ и впуститъ трудъ,

Часъ каждый, каждая копйка

На пользу и въ процентъ идутъ,

Хоть сакъ онъ былъ держаннымъ зодчимъ,

Учиться побжалъ въ Сардамь,

И тамъ трудясь чернорабочимъ,

Блескъ придалъ царственнымъ рукамъ.

Онъ пиво пилъ, курилъ онъ кнастеръ,

Кутилъ, но длу не въ ущербъ,

И изъ кутилы вышелъ мастеръ,

Которымъ славенъ русскіе гербъ.

Въ Карлсбад, гд силачъ нашъ хворый

Пилъ самородный кипятокъ,

Гд съ Лейбницемъ вступалъ онъ въ споры,

Онъ тутъ же первый былъ стрловк,

Съ сдла сбивая смыслъ нмецкій

(Карлсбадъ то въ хронику вписалъ),

Верхомъ на Гиршпрунгъ молодецки

Онъ съ русской удалью вскакалъ.

Такъ онъ вскакалъ и на Россію

И за собой ее повлекъ:

Коню скрутилъ немножко выю —

Но ужъ таковъ былъ нашъ здокъ!

Онъ крутъ былъ малую толику,

Но бодры въ немъ и духъ и плоть,

И мощью на добро владыку

Самъ щедро надлилъ Господь.

Какого-жъ русскаго вамъ надо,

Когда и онъ отмченъ въ бракъ,

Природы русской типъ и чадо,

Наирусйшій онъ русакъ!

Нтъ, нтъ! онъ нашъ, и первой масти!

Въ немъ русскихъ доблестей залогъ,

И согршилъ ли въ чемъ, такъ страсти

Въ немъ тотъ же русскій духъ разжегъ.

Пусть онъ подписывался Piter,

Но предъ отечествомъ на смотръ

Все жъ выйдетъ изъ заморскихъ литеръ

На русскій ладъ: Великій Петръ.

Ужъ то-то задалъ бы онъ тряску,

Когда бъ про коврикъ-самолетъ

Онъ могъ бы въ быль упрочить сказку,

Безъ лишнихъ справокъ и хлопотъ,

Когда бъ онъ, силъ своихъ въ избытк,

Всю Русь могъ обручемъ спаять,

Ее жъ по проволочной нитк

Заставить прыгать и плясать: .

Раздолье было бъ нощной вол!

Паръ — электричеству сродни,

И въ русскомъ скороспломъ пол

Сегодня сй, а завтра жни.

Вотъ отчего, когда стрлою

Нашъ поздъ огненный летитъ,

На насъ съ завистливой тоскою

Петръ Алексевичъ глядитъ.

Утшься, соколъ нашъ родимый!

Не ты-ль насъ завалилъ въ борьб?

Нтъ, не пройдетъ надъ Русью мимо

Святая память о теб.

Что ты задумалъ, что съ любовью

Посялъ щедрою рукой,

Когда работалъ ты надъ новью

Земли, распаханной тобой,

Все дало плодъ, даетъ задатокъ,

Твой мудрый свточъ не погасъ!

И нашъ Петровскій отпечатокъ

Вками не сотрется съ насъ!…

На желзной дорог.

Іюль 1867 р.

NOTTURNO.

Вечеръ свжестью смняетъ

Полдня знойные часы,

И на землю расточаетъ

Бисеръ сребряной росы.

Не лепечетъ втка съ вткой,

Пріумолкъ глубокій лсъ

И подернутъ звздной сткой

Сводъ безоблачныхъ небесъ.

Все утихло! Все смиряя,

Воцарилась тишина:

Только мрно ударяя,

Въ берегъ плескомъ бьетъ волна.

Только въ ней одной движенье

Чутко слышится вдали,

Какъ сердечное біенье

Сномъ забившейся земли.

II.

Нигд такъ роза не алетъ,

Такъ не плняетъ красотой,

Нигд такъ плющъ не зеленетъ,

Віяся бархатной волной,

Нигд прикованные взгляды

Такъ не любуются на нихъ,

Какъ на развалинахъ ограды,

Какъ средь обломковъ вковыхъ.

Нигд златой зари отливы,

Нигд блескъ сребряной луны

Такъ непричудливо красивы,

Какъ на святыняхъ старины,

Какъ на часовн одинокой,

На башн ддовскихъ временъ,

Гд годы врыли слдъ глубокій

По камнямъ посдвшихъ стнъ.

Нигд такъ пснью звучно-томной

Не умиляетъ соловей,

Какъ на кладбищ, ночью темной,

Въ глуши сгустившихся втвей.

Въ противорчьяхъ этихъ — прелесть!

Съ ней изъ того же родника

Во глубь души струится, не-всть

Съ-чего, и радость и тоска.

И молодость, внокъ прелестный,

Который радости сплели,

И красота, сей гость небесный,

Сей гость, поэзій земли,

Нигд такой отрадой милой

Не благодатны для души,

Какъ и-бокъ съ старостью остылой

И увядающей въ тиши.

III.

Еслибъ мн была свобода

Звзды съ голубаго свода

До послдней вс сорвать:

Тайной чуднаго издлья,

Вамъ въ внецъ и ожерелья

Я хотлъ бы ихъ собрать.

Еслибъ я вс розы міра

Съ Кипра, Пестума, Кашмира,

Съ Испагани могъ собрать:

Какъ невольникъ предъ царевной,

Каждый шагъ вашъ ежедневно

Я хотлъ-бы устилать.

Еслибъ я вс вдохновенья,

Вс созвучья, пснопнья

Въ строй одинъ могъ сочетать

И всемірнымъ быть поэтомъ:

Васъ одну предъ цлымъ свтомъ

Я хотлъ бы воспвать.

Еслибъ свыше данной властью

Могъ я къ радостямъ и счастью

Путь надежный отыскать:

Васъ навелъ бы на дорогу,

Самъ любуяся съ порогу,

Какъ въ васъ блещетъ благодать.

ЛСЪ.

Въ лсу за листомъ листъ кругомъ

Съ деревьевъ валится на землю:

Самъ, въ увяданіи моемъ,

Паденью ихъ съ раздумьемъ внемлю.

Глухой ихъ шорохъ подъ ногой —

Въ моей прогулк одинокой,

Какъ шорохъ тни въ тьм ночной,

Тревожитъ лса сонъ глубокой.

Кладбища сонъ и тишина!

А жизнь съ улыбкой обаянья

Вчера еще была полна

И нги и благоуханья.

Не листья ль жизни нашей дни?

Насъ и они въ свой срокъ обманутъ,

Какъ листья, опадуть они,

И какъ они, печально вянутъ.

Гд лсъ былъ зеленью обвитъ,

Теперь одни листы сухіе:

Такъ память грустная хранитъ

Отцвтшей жизни дни былые.

Но свжей роскошью втвей

Весной очнется вновь дуброва:

В намъ на пепл нашихъ дней

Цвтущихъ не дождаться снова!

Гамбургъ.

Ноябрь 1873.

ТОМУ СТО ЛТЪ *).

Тому сто лтъ, подъ тихимъ кровомъ

Богобоязненной семьи,

Гд чистымъ дломъ, чистымъ словомъ

Хранилась заповдь любви:

Въ краю, гд Волгой плодородной

Поятся нивы и луга,—

Гд жизнью бодрой и народной

Кипятъ рка и берега….

Тому сто лтъ, зимой суровой,

Младенецъ, Божья благодать,

Младенецъ, въ жизнь пришелецъ новой,

Утшилъ страждущую мать.

Любуясь имъ, она гордилась,

Заботъ и благъ въ немъ зря залогъ,

О немъ и о себ молилась,

Чтобъ ихъ другъ другу Богъ сберегъ.

Но жизнь и вся земная радость,

Все тнь, неуловимый паръ:

Въ чемъ предвкушаемъ счастья сладость,

Въ томъ часто намъ грозитъ ударъ.

Была молитва завщаньемъ

Передъ разлукой роковой,

Любви привтомъ и прощаньемъ

Съ новорожденнымъ сиротой.

Еще молитвы, сердцу надой,

Мать не успла досказать,

А смерти Ангелъ чернокрылый

Клалъ на уста ея печать.

Гробъ рядомъ съ юной колыбелью

И съ гранью жизни — жизни даль:

И въ домъ попутчицей веселью

Вошла семейная печаль.

Но нжной матери моленье

Угодный небу иміамъ:

Мать замнило Провиднье.

Не по годамъ, а по часамъ

Младенецъ, отрокъ благодушный,

И подросталъ и разцвталъ,

И въ тайн, матери послушный,

Рчамъ загробнымъ онъ внималъ.

Ужъ раннимъ пламененъ горли

Ребенка чуткіе глаза,

Пытливо вдаль они смотрли,

Въ нихъ вдохновенная слеза

Свтллась чувствомъ многодумнымъ

Предъ блескомъ утреннихъ небесъ,

Или когда подъ втровъ шумнымъ

Тревожно плъ и плакалъ лсъ.

Все что-быть можетъ мысли пищей,

Или потребностью души,

Все съ каждымъ днемъ яснй и чаще,

Еще въ пророческой тиши,

Еще невдомо для свта

Въ немъ развивалось красотой:

И проблескъ тихаго разсвта

Былъ дня прекраснаго зарей.

За утромъ дтскихъ обаяній

Настала зрлости пора:

Съ умомъ алкающимъ познаній,

Съ душею жаждущей добра,

Вступалъ, онъ въ жизнь, какъ въ бой воитель,

Какъ труженикъ, любящій трудъ,

Служенья чистаго служитель,

Избранный Промысломъ сосудъ.

Сперва, попыткою искусства,

На новый ладъ настроивъ рчь,

Усплъ онъ мысль свою я чувства

Прозрачной прелестью облечь….

Россія рчью сей плнилась

И съ новой грамотой въ рук,

Читать и мыслить пріучалась

На Карамзинскомъ язык.

Понятьямъ міръ открылъ онъ новый,

Пустилъ ихъ въ общій оборотъ,

Снялъ съ рчи тяжкія оковы

И слову русскому далъ ходъ.

Не смйтеся надъ Бдной Лизой,

Младой красавицей въ т дни:

Окутавшись забвенья ризой,

Всмъ намъ она еще сродни.

Все шире, глубже и просторнй

Онъ мирный подвигъ совершалъ:

И все теплй, все благотворнй

Лучи онъ свта проливалъ.

Казалось, новый воздухъ вялъ

На вновь раскрытыя бразды,

И все что онъ съ любовью сялъ

Несло сторичные плоды.

Намъ предковъ воскресилъ онъ лица,

Ихъ образъ въ насъ запечатллъ:

И каждая его страница

Зерцало древнихъ дней и длъ.

Своей живительной рукою

Событій нить связалъ онъ вновь,

Сроднилъ насъ съ русскою семьею

И пробудилъ онъ къ ней любовь!

Въ иныхъ художественный пламень,

Но малъ запасъ рабочихъ силъ:

Здсь зодчій самъ за камнемъ камень

Въ свой исполинскій трудъ вносилъ.

Воздвигъ онъ храмъ сей величавый,

Прекрасный стройностью частей,

Сей памятникъ и русской славы,

И славы собственной своей.

Любви къ трудамъ, къ добру, къ природ

Въ своихъ твореньяхъ учитъ онъ,

Онъ учитъ: въ нравственной свобод

Блюсти общественный законъ,

Отечеству быть врнымъ сыномъ

И человчество любить,

Стоять за правду гражданиномъ

И вмст человкомъ быть.

Нтъ тни въ немъ противорчья:

Гд авторъ, тамъ и жизнь сама,

Та-жь теплота добросердечья

И трезвость свтлаго ума…

Предъ нимъ одна была дорога,

Проселковъ не искалъ ни въ чемъ.

Онъ чистотой души и слога

Былъ, есть и будетъ образцомъ.

Съ покорностью благоговйной

Къ тому, кмъ призванъ къ бытію,

Любилъ онъ свой очагъ семейный,

Всхъ ближнихъ какъ семью.

На горе братьевъ, на ихъ радость,

И на закат позднихъ лтъ,

Какъ и въ доврчивую младость,

Въ созвучномъ сердц былъ отвтъ.

И славы онъ извдалъ чары,

И ласку и пріязнь Царей,

Судьбы дары, судьбы удары, —

Но въ мір съ совстью своей

Не зналъ онъ ропота въ печали,

Ни счастья суетныхъ тревогъ,

И жизни чистыя скрижали

На Божій судъ принеси онъ могъ.

Нашъ праздникъ надъ минувшимъ тризна,

Но мыслью жизни онъ согртъ:

На немъ сочувствуетъ отчизна

Тому что было за сто лтъ.

Въ своей отваг разнородной,

Какъ ни забывчивы умы,

Здсь благодарности народной,

Здсь гласъ потомства слышимъ мы.

И и день сей памятный межъ днями,

Столтняго преданы день,

Не носится ль еще надъ ними

Россію любящая тнь?

Не онъ ли самъ, роднымъ влеченьемъ

Возставъ изъ гроба, въ этотъ часъ,

Благословляетъ съ умиленьемъ

И слово русское и насъ?…

П. Ч. Кн. П. Вяземскій

(*) Стихотвореніе это читано въ домъ празднованія столтней годовщины рожденія Н. М. Карамзина, 1-го декабря 1866 г., въ Московскомъ университет.

‘Бесды въ обществ любителей Россійской словесности’. Выпускъ первый. Москва, 1867

ЭПИГРАММА.

Благословенный плодъ проклятаго терпнья

За цну сходную онъ отдаетъ въ печать,

Но къ большей врности, за чмъ не досказать:

За цну сходную съ достоинствомъ творенья?

Кн. Вяземскій

‘Славянинъ’, No 2, 1829

Новоселье. Ч. 2.

Санктпетербургъ. Въ типографіи А. Плюшаpa. 1834.

Балтійское видніе.

Мн улыбнулася Балтійскихъ подъ царица

И сердце отъ ея улыбки разцвъло,

Какъ въ утро Майское когда взойдетъ денница

Взыграетъ сонныхъ волнъ Сапфирное стекло.

Какъ лебедь царствуетъ на зеркал спокойномъ

Залива тихаго, подобья небесамъ,

Младая, статная она въ величьи стройномъ

Живописуется внимательнымъ глазамъ.

Какъ пна свжая волны среброкипящей

Прозрачной близной чаруетъ взоръ она,

Но озаренная звздой веселья чаще

Оттнкой алою въ ней дышетъ близна.

Лазурью чистою, какъ небо голубое

Ей безпечные глаза освщены:

Въ нихъ сердце свтится свободное, живое,

Какъ жизнь младенчества, какъ Херувимовъ сны.

Въ нихъ нтъ минувшаго съ его печальной тнью,

Тоски о будущему, нтъ страха, нтъ страстей:

Лишь благодарность въ нихъ сіяетъ къ Провиднью

За жизнь, которая такъ миловидна въ ней.

Ревель, 1850 г.

КЪ…
ПРИ ПОДАРК КНИГИ СЪ БЛЫМИ ЛИСТАМИ.

Примите блые листы,

Нмыя, тайныя скрижали,

Готовыя принять цвты

И поэтической печали

И поэтической мечты.

Ввряйте имъ надеждъ залоги,

Преданья: звуки старины,

Ума холодные итоги

И сердца пламенные сны.

Пусть здсь хранится проза, псни

Неврной жизни: баснь и быль.

То чего нтъ ужь здсь, воскресли!

То чего нтъ еще, проглянь!

Такъ! этотъ памятникъ смиренный,

Нжнйшихъ чувствъ и дружбы дань,

Будь отголосокъ сокровенный

Всего, что звучно поразитъ

Души таинственныя струны

И умъ внимательный и юный

Въ васъ сродной мыслью огласитъ.

Вы все прекрасное объяли,

Вы зоркимъ чувствомъ разгадали

Задачи темнаго труда,

И чувству тайному въ возмездье

Вамъ безъ завсы завсегда,

Какъ ваше врное созвздье,

Горитъ Поэзіи звзда.

Храните съ набожнымъ пристрастьемъ

Сей высшій даръ, сей горній лучъ,

Онъ озаритъ васъ подъ ненастьемъ

Волненій жизни, хладныхъ тучь.

Онъ будетъ тайной примиренья,

Когда въ разгласіи съ собой,

Въ тоск свинцовой охлажденья

Вы изнеможете душой.

Когда въ чаду и въ вихр свта

Среди побдъ, среди забавъ

Наскучась ими, тщетно ждавъ

На голосъ сердца съ нихъ отвта,

Вы вдругъ очнетесь, и въ тиши

Мечтами свтло населенной,

Приступите съ мольбой смиренной

Къ священнымъ таинствамъ души:

Въ семъ благодтельномъ недуг,

Въ слезахъ душевной чистоты,

Помыслите о врномъ друг,

Взглянувъ на блые листы.

Кн. Вяземскій.

‘Литературная газета’, No 14, 1830

Путь къ честности.

Излучистымъ путемъ къ фортун достигая,

Змин! ты наконецъ за трудъ свой награжденъ.

Въ твои хранилища бжитъ струя златая,

Услужниковъ толпа , друзьями окруженъ,

И жизнь среди утхъ спокойно протекаетъ.

Теперь никто теб быть честнымъ не мшаньъ!

К. В.—й.

——

[Вяземский П.А.] Путь к честности (‘Излучистым путем к фортуне достигая…’) / к. В-й // Вестн. Европы. — 1812. — Ч.61, N 3. — С.204.

КЪ…ПРИ ПОДАРК КНИГИ СЪ БЛЫМИ ЛИСТАМИ.

Читайте также:

КЪ…
ПРИ ПОДАРК КНИГИ СЪ БЛЫМИ ЛИСТАМИ.