Стихотворения, Величко Василий Львович, Год: 1890

Время на прочтение: 7 минут(ы)

Ключъ.

Грозна, всесильна смерть! Побждена природа!
Глубокій снгъ покрылъ дубравы и поля,
Корою ледяной подернулися воды
И замерла въ цпяхъ страдалица-земля.
Кругомъ, везд царитъ унылое молчанье —
И въ чащ лишь порой мороза слышенъ трескъ…
Но… чу! откуда-то доносится журчанье.
Возможно-ль? Это сонъ?!… Но нтъ, то водный плескъ!
Изъ-подъ крутой горы струею серебристой,
Какъ слово истины, непобдимъ, живучъ,
Но камнямъ прыгаетъ и плещетъ влагой чистой,
Какъ дитятко рзвясь, неугомонный ключъ.
Задумавшись, надъ нимъ стоятъ дв стройныхъ ели,
Два мощныхъ витязя родимой стороны.
А вольный ключъ бжитъ, журча, къ далекой цли
И навваетъ имъ чарующіе сны.
И передъ нимъ зима суровая безсильна:
Она, сковавшая такъ много мощныхъ ркъ,
Все задушившая подъ пеленой могильной,
Малютки-ручейка сдержать не въ силахъ бгъ.
Лишь онъ не побжденъ! Одинъ изъ всей природы
Онъ лишь не рабъ — за то, что трудный путь избралъ,
Что съ грязью не смшалъ свои живыя воды,
Что чистъ и свтелъ онъ, какъ блещущій кристаллъ!
За то, что холоденъ онъ былъ въ разгар зноя,
Не сдался золоту полуденныхъ лучей,—
Теперь, когда царитъ молчанье гробовое,
Не смолкъ веселый плескъ живыхъ его рчей…
Такъ ты иди, пвецъ, тяжелою дорогой,
Надъ жизни холодомъ и зноемъ властелинъ,
Смясь надъ золотомъ — приманкою убогой —
И грязной роскошью сверкающихъ долинъ!
Когда-жь наступитъ часъ, подобный сну природы,
Когда подъ гнетомъ бдъ замретъ твоя страна,—
Ты громко скажешь ей, что вновь придетъ весна,
Ты гордо возвстишь дни правды и свободы!…
Василій Величко.

‘Русская Мысль’, кн.VI, 1888

В. Л. ВЕЛИЧКО.

I.
ИЗЪ КАВКАЗСКИХЪ ПСЕНЪ.

1.
ВЪ ГОРАХЪ.

Мы у костра, на выступ скалы.
Надъ нами сводъ лазури многозвздной…
А тамъ, внизу, средь непроглядной мглы,
Плыветъ туманъ, блющій надъ бездной.
И тайнъ полна суровая краса
Окрестныхъ горъ, въ дремоту погруженныхъ,
На лепесткахъ азалій благовонныхъ
Кой-гд блеститъ жемчужная роса.
Невдалек, сверкая пной блой
И въ бездну тьмы струей слетая смлой.
Шумитъ нотокъ, по круч путь избравъ.
А на крутомъ, почти отвсномъ склон,
Опьянены усладой сочныхъ травъ,
По ихъ ковру блуждаютъ наши кони.
Старикъ Муса, — мой другъ и проводникъ,
Угрюмо смолкъ и головой поникъ —
И чубукомъ пыхтитъ онъ изъ-подъ бурки:
А сынъ его, красавецъ смуглый, юркій.
Намъ шашлыки готовитъ на огн,
Папаху вплоть до самыхъ глазъ надвинувъ.
И тнь, дрожа, рисуетъ на стн
Сдой скалы, какъ будто въ страшномъ сн.
Косматыя фигуры исполиновъ…
Вздохнулъ старикъ, взглянулъ на небеса —
И, головой задумчиво качая,
Богъ всть кому какъ будто отвчая,
Заговорилъ прерывисто Муса:
‘Да, нелегко бороться было съ вами!
— Нашъ край всегда гордился удальцами,—
‘Да мало насъ! А вашихъ-то… полки!
‘Hy… И солдаты, правда, смльчаки-
‘И было намъ помряться не стыдно!
‘Есть у меня межъ ними кунаки!..
‘Судилъ ужъ самъ Аллахъ премудрый, видно,
‘Что покоритъ всесильный Блый Царь
‘Т горы, гд мы вольно жили встарь!..
Не плохо намъ… Потише только стало…
‘Веселья нтъ… Да вывелись лса…
‘За все плати… И дровъ зимою мало…
‘Да вотъ еще…’
Но тутъ замолкъ Муса,
Махнулъ рукой и злобно сдвинулъ брови…
— Вдь я кунакъ!— напомнилъ я ему,—
Такъ доскажи!..
Сердитый взоръ во тьму
Метнувъ, Муса продолжилъ: — ‘Мы по крови
‘Хоть не сродни, — но… приласкать сумй,
‘Не обижай, — и жить мы можемъ дружно,
‘И ничего намъ лучшаго не нужно!
‘Но…’
— Что-жъ еще?
‘Но этихъ черныхъ змй…’
— Что? Змй? Какихъ?!.
Какъ будто кончикъ стали
Сверкнулъ въ очахъ Мусы: — ‘Теперь не смй
‘Коснуться ихъ! А прежде трепетали!..’
— Ты про кого?!.
Онъ показалъ рукой
На огонекъ далекаго духана,
Внизу-внизу, въ долин, за ркой,
Едва мерцавшій намъ изъ-за тумана,
И продолжалъ, со злобною тоской:
‘Все въ ихъ рукахъ! Тутъ пьянства и разврата,
‘Слыхалъ ли ты? Вдь не было когда-то!
‘На молодежь рукой теперь махни!
‘Адаты кмъ блюдутся въ наши дни?!
‘А кто виной?! Все эти, все они!
‘Все въ ихъ рукахъ: и предковъ нашихъ кости.
‘Богатство, власть! Хозяева земли!..
‘Вы ихъ сюда пустили, привели —
‘И мы — рады, а вы здсь — только гости!!!…
— Мы привели?! Не мы, а мирный вкъ.
Торговля…
‘Да, но миръ бываетъ всякій!
‘Ужъ ты не спорь!.. Я, старый человкъ!..’
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И оборвалъ!.. Донесся лай собаки
Издалека средь мирной тишины —
И смолкло все… Мерцаютъ съ вышины
Огни, огни въ лазури многозвздной…
Туманъ плыветъ блющій надъ бездной…

2.
ПОДРАЖАНІЕ ПЕРСИДСКОМУ.

Глубокая полночь. Какъ тяжкія мысли,
Надъ моремъ зловщія тучи нависли —
И, словно подъ гнетомъ таинственной мглы,
Метались и глухо роптали валы.
Вдругъ… Бглое пламя, чуть видное пламя
Сверкнуло въ вод, заиграло съ волнами —
И взоръ устремился съ надеждою въ высь,
Гд кроткія звзды нежданно зажглись.
Пустыня глухая. Замученный зноемъ,
Объятъ караванъ былъ предсмертнымъ покоемъ,
Все на-земь безмолвно, покорно легло…
А солнце въ лазури сверкало и жгло…
Но вотъ, изъ незримаго дальняго сада
Повяли вдругъ ароматъ и прохлада —
И вольно вздохнула усталая грудь,
Надежды воскресли! Отважне въ путь!
Безмолвіе. Міръ онмлъ истомленный.
Порой будто слышался вздохъ затаенный,
Но гуще, все гуще росла тишина,
Зловщей, мучительной тайны полна…
И вдругъ заструились волшебные звуки!
Блаженствомъ свиданья, слезами разлуки,
Томящей любовью дышалъ ихъ призывъ!
И сердце заслушалось, міръ позабывъ!..
Средь сумрака ночи, безмолвья пустыни,
Увидлъ я ликъ свтозарной богини:
Онъ былъ недоступенъ, волшебно-далекъ,
И вдаль за собою онъ царственно влекъ!
Что сталось со мной,— не пойму я, не знаю!
Садовъ ли волшебныхъ отраду впиваю?
Доносится-ль райское пнье ко мн?
Звзда ли зажглась надо мной въ вышин?

II.
МОЛИТВА.

Что счастья утрата,
Стяжанья, и славы, и власти,—
Когда неизбжна расплата
Для сердца за жалкія страсти?!
Что близкихъ измна.
Что греза, манившая тщетно, —
Когда средь позорнаго плна
Душа на любовь безотвтна?
Что муки неволи,
Когда и на вол повсюду,—
И въ рощ, и въ радостномъ пол,—
Не врится горнему чуду?
Что сердца невзгоды
И суетной мысля тревоги,
Предъ вами, кромшные годы
Безъ думы отрадной о Бог?
Все строже и строже
Карай, истомляя борьбою!
Лишь духу дай скорбь, о, мой Боже!
Дай жажду сліянья съ Тобою!..

III.
ИЗЪ СТАРАГО ДНЕВНИКА.

Забвенья просилъ я, забвенья!
И жгучаго счастья мгновенья.
Мгновенья щемящей печали
Во мрак забвенья,
Одно за другимъ, угасали!..
И въ сумрак все потонуло…
И сердце заснуло… Заснуло,—
Какъ будто не знало во-вки
Того, что заснуло
Сномъ смерти въ живомъ человк!..
Средь моря, безмолвнаго моря
Плыву я, съ судьбою не споря…
Но странно: ищу тамъ, на грани
Безмолвнаго моря —
Хоть марева прежнихъ страданій!..

IV.
ЭСКИЗЪ.

Очами, полными мольбы,
Они глядли другъ на друга,—
Неодолимаго недуга,
Любви мучительной рабы!
Стной завтовъ и преданій
Ихъ міръ нещадно разлучалъ:
Грозилъ безчестьемъ, общалъ
За искру счастья, тьму страданій!
Какъ дальней бури смутный гнвъ,
Томила совсть ихъ заран,
Мутился разумъ ихъ, въ туман,
Въ разлад чувствъ оцпенвъ!
Но, втихомолку цпь желаній,
Ковала гршная мечта,
Нмли блдныя уста,
Дрожа въ предчувствіи лобзаній…
И — чаръ таинственныхъ рабы
Глядли молча другъ на друга
Очами, полными испуга,
И состраданья, и мольбы!..

Пушкинскій сборникъ. (Въ память столтія дня рожденія поэта) С.-Петербургъ, 1899

Легенда о суфи Халадж.

Святой Халаджъ, подвижникъ и мудрецъ,
За слово истины смиренно шелъ на плаху
И недоступенъ былъ ни слабости, ни страху:
Отраденъ былъ ему страдальческій внецъ.
Толпа, шумвшая на улицахъ Багдада,
Какъ разъяренныхъ волнъ мятущаяся рать, —
Того, кто въ мукахъ шелъ за ближнихъ умирать, —
Халаджа растерзать, какъ зврь, была бы рада.
Толпа рвалась къ нему, проклятій, камней градъ
Летлъ ему въ лицо, дышавшее любовью…
Онъ шелъ безропотно, шелъ, обливаясь кровью,
И слезъ и гнва чуждъ былъ мученика взглядъ.
Вдругъ нечестивою, нетвердою рукою
Въ страдальца грязи комъ швырнулъ одинъ дервишъ.
Халаджъ затрепеталъ, какъ подъ грозой камышъ,
И слезы потекли изъ глазъ его ркою…
Мгновенно стихло все. Въ гонителей сердцахъ
Какъ будто въ этотъ мигъ проснулось состраданье,
Иль озарило ихъ внезапное сознанье,
Что неземная скорбь сіяла въ тхъ слезахъ…
Но визирь Аль-Гамидъ, не вдавшій пощады,
Его съ улыбкою зминою спросилъ:
‘Что вижу я, Халаджъ! Иль не хватило силъ?!
Отъ боли плачешь ты, отъ страха иль съ досады?!’
И съ кротостью ему страдалецъ отвчалъ:
‘Гоненія ведутъ меня къ престолу Бога,
Даютъ свободу мн — и снесть готовъ я много!
Ты видлъ: до сихъ поръ терплъ я и молчалъ!
‘Скорблю я за людей! За цлый міръ мн больно!
Теб-то Богъ проститъ, усердный, льстивый рабъ!
Тщеславью, золоту служа, ты духомъ слабъ,
Ты гонишь истину порою и невольно!
‘Слпцовъ-мучителей несмтную семью,
Что проливаютъ кровь невинную мою,
Всевидящій Господь сквозь милосердья двери
Введетъ въ познанья рай и миръ имъ дастъ въ раю:
Они — безумные! Они не люди — зври!…
‘О нтъ! мн жаль того, кто грязью бросить могъ
Въ идущаго на смерть, измученнаго брата!
Онъ истину позналъ — и ею пренебрегъ!
Не зврь онъ — человкъ! И нтъ ему возврата
Изъ темныхъ дебрей зла въ добра святой чертогъ!
‘И, покидая плнъ своей темницы тсной,
Къ Теб, о кроткій Богъ, съ мольбой летитъ мой духъ!
Прости! Прости его! Нечестія недугъ
Въ злод исцли любовію небесной
‘И къ Свту призови бродящаго въ ночй!’…
Молчали вс кругомъ… А черезъ мигъ безъ страху,
Спокойной поступью взошелъ Халаджъ на плаху
И тихо вымолвилъ: ‘Свершайте, палачи!’…
В. Величко.

‘Русская Мысль’, кн.VII, 1890

Женскіе силуэты.

I.

Она не двочка!… Ей сердце волновали
Потоки разныхъ думъ, и счастье, и печали,
Горючихъ ею слезъ не мало пролито,
Цвты любви не разъ въ ней разцвтали пышно,
Но кто-то ей всегда нашептывалъ чуть слышно:
‘Нтъ!… все не то!…’
И часто на чел ея видна забота,
Волненье странное… Да, ждетъ она чего-то,
Кого-то ждетъ она!… Еще не бушевалъ
Въ пучин чувствъ ея, бездонной и безбрежной,
Всепобдительный, могучій и мятежный
Девятый валъ!…

II.

Онъ ей былъ, конечно, интересенъ
Злой насмшкой, даромъ вольныхъ псенъ,
Легкой дымкой грусти на чел…
Свтскій кругъ при немъ казался тсенъ,
Безъ него блуждала мысль во мгл…
Если такъ, она его любила?
— Богъ всть!… Нтъ! Она, скорй всего,
Чтобъ узнать, что въ сердц у него,
Сердце то охотно бы разбила…
Любопытство — больше ничего!…

III.

Что съ нею?… То вспыхнетъ румянцемъ она,
То станетъ внезапно блднй полотна,
То вдругъ на рсницахъ заискрятся слезы…
То звонко смется, то грусти полна,
Въ нмомъ обаяньи невдомой грёзы…
Какимъ лихорадочнымъ сталъ ея взглядъ!
Какъ странно изысканъ и ярокъ нарядъ!…
Что все это значитъ?… Не вызовъ ли мужу?
Не месть ли?… Какія въ ней раны горятъ,
Что въ сердц клокочетъ и рвется наружу?…
Ребенокъ, любимый ребенокъ забытъ!
Какая же мать такъ бездушно-сурова?!…
Все гибнетъ… Обида ей душу мрачитъ…
Спши же, охотникъ до счастья чужаго!
Спши,— оно ‘плохо лежитъ’!…
Василій Величко.

‘Русская Мысль’, кн.IV, 1891

Изъ восточныхъ мотивовъ.

I.
Персидская псня.

Въ тни гранатныхъ
Деревьевъ ароматныхъ
Укрылся я отъ зноя.
Тамъ птички пли,
Тамъ ручейки шумли
Прозрачною волною…

* * *

Сонъ легкокрылый
Неуловимой силой
Сковалъ мн тихо вжды,
Въ томъ сн глубокомъ
Кровавый дождь потокомъ
Багрилъ мои одежды,

* * *

Вонзая жало,
Какъ остріе кинжала,
Вползала въ сердце змйка…
И въ страх дикомъ
Н пробудился съ крикомъ:
Любовь моя Зюлейка!…

* * *

Цвты съ гранатныхъ
Деревьевъ ароматныхъ
Сдувалъ зефиръ прохладный,
А въ сердц страстномъ
Царилъ, былъ богомъ властнымъ
Твой образъ ненаглядный!…

II.
Царь Вахтангъ.

(Грузинская баллада).

Царь Вахтангъ на кон, далеко отъ дружинъ,
Быстрой лани во слдъ, въ горныхъ дебряхъ одинъ,
Безъ боязни, безъ устали скачетъ…
Конь ретивый заржалъ, прянулъ въ сторону вдругъ…
Оглянулся Вахтангъ,— видитъ: бдный пастухъ
На земл распростерся и плачетъ.

* * *

— ‘Ты о чемъ это, другъ?’ — ‘Государь, у меня
Былъ единственный конь — и сегодня коня
Поутру злые люди украли.
Очень крпко я спалъ’… Царь прервалъ его рчь:
— ‘Эдакъ могутъ украсть даже голову съ плечъ!
Голова то, пощупай, цла ли?’

* * *

‘Ахъ! лнтяй мой народъ!…’ — ‘Чмъ напрасно корить,
Ты бы долженъ былъ, царь, мн коня подарить.
Я плательщикъ оброка исправный,
За тебя кровь пролить я съумю, любя,—
Такъ не грхъ и поспать: хоть разокъ на тебя
Положиться, мой сторожъ державный!’…

* * *

Разсмялся Вахтангъ: ‘Ну, пастухъ — молодецъ,
Я коня теб дамъ!… Приходи во дворецъ!…’
И домой царь направился шагомъ,
На пути-жь разсуждалъ: ‘Оборвинецъ-то правъ:
Чмъ носиться безъ толку средь горъ и дубравъ,
Не заняться ли родины благомъ?…’
Василій Величко.

‘Русская Мысль’, кн.VIII, 1892

Пснь.

Звуки рютъ надо мною.
Звуки смутною волною
Вдохновенья вихрь нанесъ,
Пробуждая жажду свта,
Скорбь вопросовъ безъ отвта,
Боль невыплаканныхъ слезъ…
И глядятъ воспоминанья
Въ тьму сомннья, въ тьму страданья
Зыбкой цпью огоньковъ…
Сердце ждетъ, горитъ, трепещетъ…
Мигъ — и пснь моя заплещетъ
Изъ незримыхъ тайниковъ…
Лейся-жь, пснь, волной свободной,
Но печалью безъисходной
Предъ толпою не звучи:
Ей смшна тоска безсилья!
У орда возьми ты крылья,
У небесъ возьми лучи!
И, въ сознаньи силы гордомъ,
Торжествующимъ аккордомъ
Пробудивъ сердца людей,
Всхъ мани своимъ полетомъ
Къ пламенющимъ высотамъ,
Къ дали новыхъ, свтлыхъ дней!
Если-жь ты не въ силахъ врить
Въ эту даль,— чмъ лицемрить
Или плакать предъ людьми,—
Ихъ невольничьимъ потхамъ
Ты въ укоръ свободнымъ смхомъ,
Злой насмшкою греми!…
Василій Величко.

‘Русская Мысль’, кн.XII, 1892

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека