Стихотворения, Старостин Яков Артемьевич, Год: 1878

Время на прочтение: 6 минут(ы)

РАССКАЗЫ ДЕДУШКИ

Сядьте, детушки, — довольно
Бегать да скакать,
Мне хотелось бы немного
С вами поболтать.
Но на этот раз не сказкой
Я потешу вас,
Я на этот раз правдивый
Поведу рассказ.
Хоть рассказывать я стану
Об вещах простых —
Каждый день и зачастую
Вы видали их,
Но услышите вы много,
Много кой о чем,
Что быть может пригодится,
Детки, вам потом.
Не хитер рассказ мой будет,
Ну, а все ж порой
Вас, родимые, быть может
Прошибет слезой.
Так старайтесь хорошенько
Вникнуть в эту речь,
Это чувство, эти слезы
Надолго сберечь.
Поутру надев рубашку,
Как-нибудь порой
Вы задумались ли, детки,
Над рубашкой той?
Сколько пролито тут поту,
Сколько горьких слез
Может быть над каждой ниткой,
Детки, тут лилось!
Глубоко под лен крестьянин
Вешнею порой,
Обливаясь потом, землю
Взбороздил сохой,
И мужицкий труд обильно
Был вознагражден:
Трудовым политый потом,
Уродился лен,
Уродился тонок, долог,
Волокнист и бел…
(Ведь недаром же трудиться
В поте Бог велел)
Но еще трудиться много
Мужичку пришлось,
Прежде чем свой лен он в город
На базар привез.

Книга 1.
ОДА IV.

Куда плывешь, корабль, вновь по волнам бурливым.
Займи скорее порт. Не видишь, ослеплен,
Что злого Африка порывом
Твой бок от весел обнажен?
Чуть держится мачта, ревут и стонут снасти,
Канаты лопнули, твоя больная грудь
Валов могучих ярой власти
Уже противится чуть-чуть.
Нет новых парусов, угнетена бедою,
Понтийская сосна, дочь гордая лесов,
Взывает с тщетною мольбою,
Прося о помощи богов.
Ни славным именем пучин не обморочишь,
Не испугаешь их расписанной кормой,
О берегись, коль быть не хочешь
Ветров игрушкою пустой.
Холодный прежде, я тревожною измучен
Заботою теперь и ужасом объят:
Пройдешь ли ты благополучен
Меж скал блистающих Киклад?

ПТАШКА

Перезябнула малая пташка,
И, ко мне она бьется в окошко.
Без боязни влетай, моя крошка,
У меня отогрейся, бедняжка.
До весны я тебя здесь укрою,
Обижать никому не позволю,
Крупных зерен я дам тебе в волю,
Напою тебя чистой водою.
А как вешнее солнышко глянет
Так светло и тепло и радушно,
Будет здесь тебе тесно и душно
И тянуть на поля тебя станет, —
Ты томиться в неволе не будешь,
Сам тебе отворю я окошко…
Улетай, моя малая крошка…
Улетишь… и меня позабудешь.
Полетишь, запоешь и засвищешь…
А наступит плохая минута, —
Не ищи ты иного приюта:
Здесь всегда ты охрану отыщешь.

НОЧНАЯ ПРОГУЛКА

И ночь, и тишь! Брожу я одиноко
По улицам пустынным полон дум,
И в тишине разносится далеко
Моих шагов однообразный шум.
Недавно здесь, заботами тревожим,
По улицам спеша сновал народ,
Теперь все спят… Мы сна не потревожим:
Пусть Божий мир, усталый, отдохнет!
Во мне самом смеряется тревога,
Волнение разнузданных страстей,
Мое чело не так угрюмо строго
При кротком свете месячных лучей.
Я чувствую возможность примиренья,
Как дальний звук, в душе оно звучит…
И в тайники людского сновиденья
Моя мечта, незримая, скользит.
В темнице узник спит, закован в цепи,
Сочится кровь из-под желез,
И грезятся ему родные степи
И синева родных ему небес,
И слышит он знакомой песни пенье,
Приветно солнце блещет в вышине…
Свободен он… Пусть длится сновиденье:
Пусть будет он свободен хоть во сне!
Уснул бедняк на нищенской кровати,
Работаю измучен, полусыт,
И грезит он: в разубранной палате
Он за столом изысканным сидит,
И не тревожит тяжкое сомненье
Его души о следующем дне,
Он сыт, богат… Пусть длится сновиденье
Пусть будет сыт он, бедный, хоть во сне!
Спит девушка, не высохшие слезы
Еще у ней блистают на щеках,
Но блещет под наитьем светлой грезы
Веселая улыбка на устах.
Ей грезится в восторге упоенья:
В его объятьях счастлива вполне,
Любима вновь… Пусть длится сновиденье,
Пусть ей любовь приснится хоть во сне!
И ночь, и тишь! Но сладостные звуки
Внимет сердце чутко в тишине,
В груди умолкнул голос жгучей муки,
Водворено спокойствие во мне.
И ночь, и тишь! И сладостная нега
Наполнила измученную грудь,
И я б хотел добраться до ночлега
И мирным сном навеки там заснуть…

Журнал ‘Дело’ (Санкт-Петербург) 1870 год, No 10.

ДЕТСКИЕ ГРЕЗЫ

Мои ребяческие планы
Все вспоминаются порой.
Бывало в сказочные страны
Летал я детскою мечтой,
В те страны где не вянут розы.
Где царство вечное весны…
Где те несбыточные грезы?
Где те младенческие сны?
Тому мечтательному бреду
Душой отдавшись, грезил я:
Я шар земной вокруг объеду,
Увижу чуждые края,
Искусства чудные созданья,
Мир меркантильной суеты…
Где эти детские мечтанья?
Где те роскошные мечты?
Едва узнал любовь по книгам,
Огонь в груди затрепетал,
В моей душе создался мигом
Любви высокий идеал,
В порывах жгучего томленья
Мне снился образ красоты…
Где эти чудные виденья?
Где эти юные мечты?
И год тянулся вслед за годом,
И грез иных пришла пора,
И снилось мне: несу народам
Идеи правды и добра,
Снимаю с ближних крест страданья,
Несправедливость укротив…
Где те высокие мечтанья?
Где тот восторженный порыв?
И в жизнь вступил я. Жизни холод
Мой детский пыл охолодил,
А тяжкий опыт словно молот
Мечты воздушные разбил.
Теперь я поднимаюсь с зорькой
Для ненавистного труда,
И иногда с насмешкой горькой
Я вспомню детские года.

Журнал ‘Дело’ (Санкт-Петербург) 1871 год, No 5.

ПОЭТУ

Поэт! Чтоб стих в сердцах людей
Родил сочувственные звуки,
Пой не восторги светлых дней,
Пой темной жизни скорбь и муки.
Не часто слышится нам клик
Восторгов светлых, ликованья,
И платим мы за светлый миг
Годами жгучего страданья.
И даже ток кому судьбой
Дано изведать наслажденья,
Знаком с тяжелою борьбой
И с пыткой жгучего сомненья.

Журнал ‘Дело’ (Санкт-Петербург), 1873 год, No 5.

ПЕЧАЛЬ ПОЭТА

С участьем тайного привета
Вы задаете мне вопрос:
‘Зачем всегда душа поэта
Полна печали, жгучих слез?
А эти сладостные звуки,
Поэта грудью рождены,
Зачем страданьем жгучей муки,
Тоской и стонами полны?’.

* * *

— Зачем? В глубокой бездне моря
Не мало жемчугу лежит,
И сколько слез и мук, и горя
Зерно жемчужное таит.
Сбирая жемчуг, тихо ходит
Пловец отважный в глубине,
И вместо жемчуга находит
Следы крушения на дне.

* * *

Не без невольного испуга
Глядит — и видит, и дрожит:
Вот труп исчезнувшего друга
Обезображенный лежит.
И разразиться сердце просит
Слезами в глубине морской,
Но он на берег нам выносит
Не слезы — жемчуг дорогой.

* * *

Есть бездна глубже бездны моря,
Что в глубинах она своих
Таит и мук, и слез, и горя,
И перлов лучше перл морских!
То — грудь людская, где сбирает
Поэт свой жемчуг дорогой,
Но в той же бездне почерпает
Он слезы с жгучею тоской.

Журнал ‘Дело’ (Санкт-Петербург), 1874 год, No 9.

БОЛЬНОЕ СЕРДЦЕ

Заколдуй меня, кудесник,
И предай заклятью,
Это сердце запечатай
Семерной печатью,
Чтоб в груди оно не билось
Как дитя больное,
Чтоб не ждало, что вернется
Счастье прожитое,
Что целительной водою
Снова брызнут слезы,
Оживут опять надежды
И былые грезы,
Что в душе моей проснуться
Вновь святые звуки.
Только пусть оно не знает
Уж и жгучей муки,
Беспокойно не трепещет,
И, томясь и ноя,
Пусть ничем не нарушает
Моего покоя.
Не снимай с меня до смерти
Своего заклятья:
Пусть умру без сожаленья,
Но и без проклятья.

Журнал ‘Дело’ (Санкт-Петербург), 1876 год, No 8.

ТУЧКА

Всплывает тучка золотая,
Несется по небу, играя,
И видит землю под собою
В роскошном утреннем уборе.
Вон золотистою воною,
Переливаясь, блещет море.
Еще на лоне тишины
Почиют злачные долины,
Но блещут горные вершины,
Сияньем дня озарены,
Встал над дубровою дремучей
Туман серебряною тучей.
И тучка, радостна, светла,
По небу синему плыла.
Но вот открылись ей для взора
Картины мрачные раздора,
Вражды преступные дела:
Облиты кровью, рдеют долы,
Повсюду мертвые тела,
Дымятся города и селы.
Везде, куда ни бросишь взор,
Конями стоптанные нивы,
И селянин бежит пугливый
Во тму лесов, в ущелье гор.
Где битвы нет, — везде уныло
И мертво. Тучку омрачила
Невольно жгучая печаль, —
Но вновь она несется вдаль.
А там в туманной синей дали,
Столицы пышные сияли.
И видит тучка с высоты
Благоустроенные страны
Картины мелкой суеты
Да ложь, да алчность, да обманы.
Все те же темные дела
Злодейства, хитростью прикрыты,
И правде нет нигде защиты
Среди царюющего зла.
Людскими темными делами
Еще сильнее омрачась,
Внезапно горькими слезами
На землю тучка пролилась.

Журнал ‘Дело’ (Санкт-Петербург), 1878 год, No 3.

ДОБРЫЙ ГЕНИЙ

Был век стихов и рифм, — наш век иной:
Поэзия у нас теперь не в моде,
И на стихи спрос очень небольшой,
В поэзии мы видим что-то вроде
Ребячества и шалости пустой.
В наш век сухой, холодной, дельной прозы
Осмеяны несбыточные грезы
Об образах нездешней красоты.
Пустые, но роскошные мечты!
За ними мы не мало погонялись.
Но их убил рассудочный анализ.
Я сознаюсь: а все таки порой
Разделаться с поэзией нет мочи,
И я несусь восторженно душой
Куда то в даль, в мир грез… и часто очи
Туманятся непрошенной слезой.
Фантазия шалит и прихотливо
Рисует мне настойчиво так живо,
Так ярко ряд причудливых картин,
Рой образов… особенно один,
Таинственный, прекрасный и унылый,
Рисуется с особенною силой.
Не знаю, где душа его нашла,
И в душу мне навеян он откуда,
Один Бог весть, быть может, создала
Его моей фантазии причуда.
Но помню: я девчонкою была,
В дому отца в тяжелые мгновенья
Душа рвалась, — и в тишь уединенья,
Незримый гость, он прилетал ко мне,
Беседовал со мной наедине,
И к моему склоняясь изголовью,
Грудь согревал приветом и любовью.
Печаль сбегала с моего лица,
И погрузясь в задумчивые грезы,
Я забывала муку без конца,
Мою неволю, вечные угрозы,
И образом сурового отца
Я не пугалась. Весело, привольно
Мне становилось, высоко и вольно
Дышала грудь, и все в моих глазах
Преображалось чудно, на губах
Невольная являлася улыбка,
И сердце билось шибко, шибко, шибко.
Тот образ: чудное высокое чело,
На нем печать какой-то важной думы,
И грустное раздумье налегло,
Печальные, но вовсе не угрюмы,
Глаза глядят приветливо, тепло.
Взяв за руку меня одной рукою,
Куда то вдаль указывал другою.
И говорил таинственно: ‘Иди!’.
И предо мной, как будто впереди
Какая то завеса поднималась.
Хоть уловить я точно не могла
Картины той туманные контуры:
Я видела, в тумане без числа
Там двигались неясные фигуры,
Но эта даль, таинственно-светла,
Меня к себе влекла неотразимо,
Моя душа рвалась неудержимо
В тот край, куда указывал мой друг.
Я поднималась… Пропадало вдруг
Создание моей досужей грезы,
И горькие опять лила я слезы.
Темна, печальна женщины судьба,
Она чуть-чуть не с самой колыбели
Вплоть до часа последнего, — раба
Житейских дрязг и самой мелкой цели.
Я выросла, — и началась борьба.
Мне не хотелось общей женской доли —
Переходить в неволю из неволи,
Но долго мой противился отец, —
Что вынесла тогда я! Наконец,
Он уступил, и в сферы жизни
Вступила я с боязнию невольной.
И вот теперь, когда мне душу вдруг
Невольное сомнение встревожит,
В тяжелую минуту жгучих мук,
Когда мой дух в бореньи изнеможет,
Является таинственный мой друг,
И снова дух мой падший восстает,
И вновь веленью тайному послушна,
Ярмо невзгод несу я равнодушно.

Журнал ‘Живописное обозрение’ (Санкт-Петербург ), 1878 год, No 7.

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека