Стихотворения, Артамонов Михаил Дмитриевич, Год: 1917

Время на прочтение: 6 минут(ы)
Библиотека Поэта. Большая серия. Второе издание
Поэзия в большевистских изданиях 1901-1917
Л., ‘Советский писатель’, 1967

М. Артамонов

186. УТРО

Там, где темные окраины
За амбарами и срубами,
Корпуса, что сталью спаяны,
Задымились рано трубами.
Где Нева гранитом скована,
В кандалы одета, пленница,
Ранней зорькой зацелована,
Стонет фабрика-изменница.
И свистками даль разбужена,
Дрогнул воздух, зазмеилася
Та толпа, что здесь до ужина
У машин стальных томилася.
За горами, за угорами
Тают зори златотканые,
И бегут шагами скорыми
В корпус девушки румяные.
<23>
186. ‘Путь правды’, 1914, 23 апреля.

193. ВЫСЕЛКИ

(Посвящаю Максиму Горькому)

На бледной неба просини,
В тиши родных полей
От третьегодней осени
Дрожит стоокий змей,
Дрожит и пышет полымя
Бросая дым, патью
Между полями голыми,
Предав всё забытью.
То фабрика-изменница
На выселки дымит,
То тучею оденется,
То змеем засвистит.
Гудят стальные матицы,
Подпоры этажей,
И эхом, гулким, катится
Шум в проголи полей.
Не паханы, не ораны
Поля и косяки,
Кружатся низко вороны
На гумках у реки.
Как время-то изменится!
Где рожь — репейник там,
Всех фабрика-изменница
Взяла по корпусам.
Бывало, над угорами
Гармонь, зовет, звеня.
Глаза горят задорами:
Поймай-ка, мол, меня!
Бегут по склону девушки, —
Парням ли не догнать?..
В горелки, в погорелушки
Теперь им не играть.
Семик ли правят девицы,
Березки — ал наряд.
Где склоны зеленеются,
Гармоники звенят,
И смех зовущий, внутренний
Влечет, зовет игрой,
До самой до заутрени
Не тихнет над рекой…
Колдуют ночи чарами,
Угарами — в Семик,
В поёме над стожарами
Вороний слышен крик.
Захлопали, закаркали,
Над выгоном кружась…
‘Сударушка, подарка ли,
Венца ли — всё для нас!
Не я ли зори красные
Тоскую и не сплю?
Ой, милая, ой, ясная,
Тебя ль я не люблю?..
Вся жизнь моя не почата,
Всю жизнь тебе отдам!
А зори-то, а ночи-то,
Взгляни: гадают нам…
Ой, ночи, ночи ранние,
Кого вам не смутить?
Жизнь радостней, туманнее,
Теперь ли нам не жить?’
Венки плетут и венчики,
Бросают в бочаги,
Рвут алые бубенчики
В поёме у реки…
Звенит смех девий около:
Кем буду занята?
Гадают про мил-сокола,
Глядятся в омута.
Кто суженый, кто ряженый,
Скажи, царь водяной,—
Кто будет разнаряженный
Венец держать со мной?
Во гумнах в ночку темную
Кто будет милой звать
И с лаской неуемною
Мне косу расплетать?..
Гадают о мил-соколе,
Глубоко ли падет,
Глубоко ли, далеко ли
Венок их проплывет?
Придет ли праздник Троица,
День Духов, — средь села
Игра-певун настроится,
Шумна и весела.
Ломают парни пряники
И потчуют девьё:
‘Ой, милая, хорошая,
Ой, солнышко мое!
Возьми, отведай пряника…’
— ‘Любила бы — взяла!’
Ой, солнышко, ой, красное,
Напрасные слова!..
Все взрослые с подростками
В Купала девью ночь
Стоят над перекрестками —
Сорвать цветок не прочь,
Стоят, колдуя старыми
Поверьями времен,
И слышен за стожарами
Их поцелуйный звон.
Колдуют ночи пьяные,
Дышит росой трава.
И льстивые, смутьянные
И пьяные слова…
‘Ой, вейся, вейся, алая
Ты, ленточка-косник.
Тебя ль не сберегала я?
Да развил чаровник…
Вошел ко мне мой суженый,
Мой ряженый вошел.
Вся жизнь моя разбужена,
Он косыньку расплел…’
Прошло то время вольное,
Былой разгульный взмах.
На фабрике — раздольное —
Попрятано впотьмах.
Стоят на прежнем гульбище,
На Высельском холму,
Три корпуса фабричные,
Стоят, гудят в дыму.
И с этих пор предания,
Былой изустный сказ
Стал призрачней, туманнее,
Всё гас и гас… погас.
Всех девушек-зорянушек,
Чей облик светел, мил,
Всех корпус город-фабрики
К себе заполонил.
Парней, что шли с гармонями
В Семик, весенний день,
Загнал тот змей — угонями
С окружных деревень.
И старые и малые
Стоят по корпусам.
‘Ой, снежки-снеги талые,
Не бегать в поле нам!..
Придешь в ночи измученный,
Раздавленный, больной.
Все вместе, но разлучены,
За каменной стеной.
Шумит, гремит и охает
И стонет меж полей
На горе нам построенный
Стоокий корпус-змей.
Гудят стальные матицы,
Весь люд затих, угрюм.
Рокочет, стонет, катится
Фабричный гулкий шум…
Ой, очи, очи синие!
Понять ли в вас тоску?
На фабрику богинею
Вошла ты ткать к станку.
Коса, что лен расчесанный,
Пленила, обожгла,
Ты, взглядами забросана,
Ткала, ткала, ткала…
Бежал уток с основою,
Шумели корпуса,
Не свыклась с жизнью новою
Ты, русая коса!
Потухли очи синие,
Туман их заволок,
Все, будто в блестки инея,
Наряжены в хлопок.
Коса, что лен расчесанный,
К тебе всех привела.
Ты, взглядами забросана,
Терпела, но ткала.
Шли целыми оравами:
Контора, мастера,—
Пронизана лукавыми
Ты взглядами с утра.
Всё ждали, ждали случая
Втоптать бы в грязь тебя.
О кроткая, могучая
И светлая моя!
Верь, сгинет тьма нещадная!..
Забудь ты скорбь свою.
Крепись же, ненаглядная,
Ты в жизненном бою!’
<15>
193. ‘Трудовая правда’, 1914, 15 июня. Патья — угольная пыль. Семик — религиозный праздник, отмечавшийся на седьмой неделе после Пасхи, сопровождался гаданиями, плетением венков. Бочаг — омут, яма с водой.

195. РАЗОР

Многие крестьяне по весне не
приступали к полевым работам: скотина
и инвентарь описаны и проданы за
неплатеж податей.
(Из газет)
Борона
Продана
Сбрую всю забрали,
А скотину
К господину
Земскому угнали.
Эх ты, быль!
Не бобыль —
Хуже бобыля я!
Ходишь тенью
По селенью,
Голову роняя.
Вспомяну
Ту весну —
Слезы проступают!
Я-то в поле
Хуже, что ли,
Тех, что работают?..
Весь надел
Оглядел,
Горевал над пашней,
Над кормилицей моей,
Впроголодь — всегдашней…
Эх, дела!
Два тягла
И земли-то… Тесно!
А налогу —
Только богу
Одному известно…
Уж не я ль
Мерял даль,
Плугом разрезая?
В молотьбе ли
Средь артели,
Устали не зная?
Весь оброк,
Кабы мог,
Внес бы… не впервые.
Век веревки из нас вили
Господа крутые.
Да поди,
Посуди
Да поспорь с судьбою!
Становому лучше знать,
Что творить с тобою.
Нет, шабаш! Не хочу!
Эй, дорогу шире!
В батраки
Так в батраки.
Здесь лютей Сибири!
<26>
195. ‘Трудовая правда’, 1914, 26 июня.

М. Артамонов

232

Не затем я пришел, чтобы лавры стяжать,—
Мне ли их получить? Мне ли их ожидать?
Я пришел лишь сказать, только слово сказать:
‘Оглянитесь, растет пролетарская рать!’
Мне ль узоры победно-певучие ткать?
Мне ли искрой огня мрак ночей рассекать?
Я пришел только с думой поведать, сказать:
‘Оглянитесь, растет пролетарская рать!’
Мне ль победную песню народу создать,—
Чтоб заставила мозг клокотать и стонать?
Я пришел не затем, я пришел вам сказать:
‘Оглянитесь, растет пролетарская рать!’
Много будет певцов наши песни слагать,
Много будет поэтов сердца зажигать,
Я же только затем и пришел, чтоб сказать:
‘Оглянитесь, растет пролетарская рать!’
<18>
232. ВП, 1914, No 17, с. 7.

233. ОГОНЬКИ

Огоньки ночные светятся, дрожат,
Будто нам гадают, будто ворожат.
Звездами глядится темный небосвод
По зеркальным гладям отдаленных вод,
Да колебля сумрак, в тальнике реки
Синие, как звезды, тают огоньки.
По холмам заросшим в ивняке оград
Огоньки ночные светятся, дрожат.
Этот свет холодный робко осветил
Ряд крестов истлевших, ряд сырых могил.
По усопшим душам царь природы сам
Будто панихиду правит по ночам…
Но не бойся, путник, не страшись огней:
Это кости тлеют вымерших людей!
По проселкам дальним в зарослях лесов
Множество болотных тлеет огоньков,
Множество зыбучих, перелетных глаз
В зарослях мерцает в полунощный час…
Люди — те же искры. Теплятся они,
Как в болоте ночью робкие огни.
Много по проселкам в глубине веков
Тянется в народе чутких огоньков.
Если бы не эти светлые огни, —
Как бы дотянуть нам сумрачные дни?
Кто бы поддержал нас, душу осветил
На распутье жизни, при упадке сил?
В утренниках белых близится рассвет!
Теплятся, мерцают, теплятся и нет…
Люди, люди, свечи, света алтари —
Огоньки ночные, вестники зари…
<29>
233. ВП, 1914, No 20, с. 15.

——

Ярь. Стихи. Михаил Артамонов, Александр Германов, Анатолий Субботин. Вологда: Костер, 1920

* * *

Опустилась над землею
Белорозовая тьма.
Гаснут в зареве малиновом
Горящие дома.
То поплачу злой обидой.
То на зарева взгляну.
Гром все ухает да катится,
Срывая тишину.
О полях на сердце дума,
По деревне сладкий сон
Как от думушки избавиться
Среди чужих сторон?
Все мерещится былое,
Трудно явь перенести.
Как от думушки избавиться,
От думушки уйти?
Для чего дома зажжены —
Часто мучит злой вопрос —
Разве мало в мире горя
И невыплаканных слез?

* * *

Голубая мгла просветлела,
Светозарных ищу путей.
Нет начала, конца и предела
Неразвеянной грусти моей.
Отдохну на дымящихся росах,
Обойму я душою поля
И опять, опираясь на посох,
Я пойду, бытие восхваля.
Велики светозарные дали
И дороги-пути далеки.
В них развею мирские печали
И великие зовы тоски.

* * *

1.

В небе вспыхнули алые пятна.
Где то горят дома — строенья.
Слышен из поля гул невнятный,
Это отзвук боя — сраженья.
Ветер треплет, срывает яро
В черном небе алое пламя.
Ах зачем, ах зачем пожары
Третий год стоят перед нами?
Третий год кровавые зори
Каждую ночь на небе пылают.
Люди тонут в кровавом море,
Выхода ищут, и где — не знают.

2.

В город иду я тихой тропою,
Гляжу на пожары, горящие ало.
Чем тебя сердце мое успокою?
В великом смятеньи душа устала.
Ах, как устала душа, истомилась,
К светлой жизни тихо рвется,
Хоть бы на миг ты, радость, явилась…
Но нет… безвозвратно ушла — не вернется.
Но что это? Крики? Слушаю где-то,
Где-то близко стон оборвался.
Нет, должно быть, почудилось это,
Нет, должно быть, так показалось.

3.

Снова иду я к багряному свету,
В пылающий ад, в город горящий.
Ах, зачем, ах, зачем не сон это,
А самый бой людской настоящий?
Снова стон оборвался рядом.
Белая женщина бежит прямо.
По ее больным, блуждающим взглядам
Я понял, я понял ее драму.
К чему слова? На душе проклятье.
Вся драма ее и так открылась.
Белая женщина в белом платье,
Куда ты прошла? Куда скрылась?

4.

Вот и город, горящий огнями.
Алое пламя кипит, пылая.
Укрылся народ внизу под домами,
Жизнь свою от огня спасая.
А над городом рвутся огни-шрапнели,
Слышен полет разорванной стали.
Неприятель бьет по намеченной цели,
Но города люди не покидали.
И укрылись люди по домам-подвалам,
А город горит, алеет пламя,
В зареве пожара великом, кровавом
Огонь клубится, плывет над домами.

5.

Город горит… А в огне люди.
Горят дома, горят и подвалы.
Гулко дрожит стон орудий,
Грохот огненный, звон металла.
Кругом обгорелые тела нагие
Валяются неубранные на мостовой.
На месте одних людей другие
Разгораются в факел живой.
Люди от боли зубами скрежетали:
Жуток хрястский скрежет зубов.
Отцы детей своих забывали.
Дети забывали своих отцов.

6.

Вот уже пламя пахнуло в лицо мне,
Справа рухнул сгорающий дом.
Как живую картину я помню —
Тихую девушку с жутким лицом.
Побежала и крикнула что-то,
И ломала руки она…
Вот за ней запахнулись ворота —
И потом тишина… тишина…
В крике девушки жизнь сказалась.
Не забыть этот огненный крик.
Сердце кровью во мне обливалось.
Я упал. Я на камень поник.

7.

Свистя и шипя, рвутся гранаты,
Разбивают стены, двери, рамы.
От гула дрожат дома — палаты,
От гула рушатся дома, храмы.
Горят и дети и народ старый,
Ломают руки в великой драме…
Ах, зачем, ах, зачем пожары
Третий год стоят перед нами?
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека