Стихотворения, Штейгер Анатолий Сергеевич, Год: 1934

 
 Анатолий Штейгер Стихотворения --------------------------------------------------------------------------- 'Мы жили тогда на планете другой...': Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990: В 4 кн. Кн. 1 М., 'Московский рабочий', 1995. --------------------------------------------------------------------------- 'Как ветер - вперед и вперед!..' Pere-Lachaise 'Крылья? Обломаны крылья...' 'Нет в этой жизни тягостней минут...' 'Только утро любви не забудь...' 'Бедность легко узнают по заплатке...' 'Уходила земля, голубела вода...' Божий дом (1-2) 1. 'От слов пустых устала голова...' 2. 'Пройдет угар ненужной суеты...' 'Мы говорим о розах и стихах...' 'В сущности, так немного...' 'Не верю, чтобы не было следа...' Дружба (1-2) 1. 'Где-то теперь мой друг?..' 2. 'Одна мечта осталась - о покое...' '...Наутро сад уже тонул в снегу...' 'Уже не страх, скорее безразличье...' 'Как закричать, чтоб донеслось в тюрьму...' 'Неужели навеки врозь?..' Расписание 'Бывает чудо, но бывает раз...' 'Если правда, что Там есть весы...' 'Года и на тебе оставили свой след...' 'Я выхожу из дома не спеша...' Кладбище (1-8) 1. 'Жизнь груба. Чудовищно груба...' 2. 'Как он, прощаясь, не сошел с ума...' 3. 'Возле могил для влюбленных скамейки...' 4. 'Склеп возвели для бедняжки княгини...' 5. 'В самом конце бесконечной аллеи...' 6. 'Долго подняться она не могла...' 7. 'Речи. Надгробные страшные речи...' 8. 'Преступленья, суета, болезни...' Свадьба (1-2) 1. 'Все в этом мире случается...' 2. 'Священник ведет новобрачных...' Сентябрь 'Слезы... Но едкие взрослые слезы...' 'Не до стихов... Здесь слишком много слез...' 'Снова осень, и сердце щемит...' 'У нас не спросят: вы грешили?..' * * * Как ветер - вперед и вперед! Но ветру - всегда непокорным. Под легкою поступью лед Становится зябким и черным. Под воду уходит стезя, Взбирается льдина на льдину. С одной на другую скользя, Преграды разрушу и сдвину. По льдинам, по хрупкому льду, Как ветер, но ветра свободней - На берег далекий взойду, Покорный лишь воле Господней! PERE-LACHAISE Пройдут года, и слабо улыбнусь Холодными и бледными губами: Мой нежный друг, я больше не вернусь На родину, покинутую нами. Мне суждено на чинном Pere-Lachaise Глядеть в чужое палевое небо, И я тоскую... Мраморных чудес Прекрасней поле скошенного хлеба. И этот холм, откуда поутру, Лишь небосклон слегка порозовеет, Так ясно видны села по Днепру И ветерок благословенный веет... Но я напрасно думаю и рвусь, Мой нежный друг - неумолима тайна. О, милая, покинутая Русь! О, бедная, далекая Украина! * * * Крылья? Обломаны крылья, Бога? Они далеки. На прошлое - полный бессилья И нежности взмах руки. Заклятье: живи кто может, Но знай, что никто не поможет, Никто не сумеет помочь. А если уж правда невмочь - Есть мутная Сена и ночь. * * * Нет в этой жизни тягостней минут, Чем эта грань - не сон и не сознанье. Ты уж не там, но ты еще не тут, Еще не жизнь, уже существованье. Но вот последний наступает миг, Еще страшнее этих - пробужденье. Лишь силой воли подавляешь крик, Который раз дозволен: при рожденьи. Пора вставать и позабыть о снах, Пора понять, что это будет вечно. Но детский страх и наши боль и страх Одно и то же, в сущности, конечно. * * * Только утро любви не забудь. И. Анненский Только утро любви не забудь, Только утро,- как нищая в храме, Мы, внезапно схватившись за грудь, Ничего не увидим за нами. Будет серая тьма жестока, И никто нам уже не поможет, Лишь прохожий, что два медяка На глаза, а не в чашку положит. * * * Бедность легко узнают по заплатке. Годы - по губ опустившейся складке. Горе? но здесь начинаются прятки - Это любимая взрослых игра. - 'Все, разумеется, в полном порядке'. У собеседника - с плеч гора. * * * Уходила земля, голубела вода, Розоватая пена вздымалась. Вместо сердца - кусочек холодного льда, Сердце дома, наверно, осталось. Время шло, но последний томительный год Был особенно скучен и долог. Горечь все наплывала, копилась, и вот Оживать стал прозрачный осколок. И забился, как сердце. Но только больней Угловатые стенки кололи. Так прибавились к боли привычной моей Капли новой томительной боли. БОЖИЙ ДОМ 1 От слов пустых устала голова, Глазам в тумане ничего не видно. Ах, неужели праздные слова Произносить не странно и не стыдно? Ведь вся земля такой же Божий Дом, Как небеса, планеты и созвездья,- Так отчего же, поселившись в нем, Мы не боимся Божьего возмездья? 2 Пройдет угар ненужной суеты, Что было тайно, снова станет явно. Виновны все, виновен даже ты, И без конца виновен я, подавно... Поля покроет синеватый снег, Но мы не станем радостней и чище. Земля, земля! что сделал человек С тобой, веселое Господнее жилище? 1928 * * * Мы говорим о розах и стихах, Мы о любви и доблести хлопочем, Но мы спешим, мы вечно впопыхах,- Всё на бегу, в дороге, между прочим. Мы целый день проводим на виду. Вся наша жизнь на холостом ходу, На вернисаже, бале и за чаем. И жизнь идет. И мы не замечаем. 1928 * * * В сущности, так немного Мы просим себе у Бога: Любовь и заброшенный дом, Луну над старым прудом И розовый куст у порога. Чтоб розы цвели, цвели, Чтоб пели в ночи соловьи, Чтоб темные очи твои Не подымались с земли... Немного? Но просишь года, А в Сене бежит вода Зеленая, как и всегда. И слышится с неба ответ Не ясный. Ни да, ни нет. 1930 Mahrisch Trubau * * * Не верю, чтобы не было следа, Коль не в душе, так хоть в бумажном хламе, От нежности (как мы клялись тогда!), От чуда, совершившегося с нами. Есть жест, который каждому знаком - Когда спешишь скорей закрыть альбом Или хотя бы пропустить страницу... Быть может также, что в столе твоем Есть письма, адресованные в Ниццу. И прежде, чем ты бросишь их в огонь И пламя схватит бисерные строки, Коснется все же их твоя ладонь И взгляд очей любимый и далекий. 1934 Париж ДРУЖБА 1 Где-то теперь мой друг? Как-то ему живется? Сердце, не верь, что вдруг В двери раздастся стук: Он никогда не вернется. Мне ли, себе на зло? (Или ему повезло.) 2 Одна мечта осталась - о покое. Не надо дружбы, все слова пусты, И это слово - самое пустое. (Для дружбы надо, чтобы было двое, Одним был я, другим был воздух: ты.) 1934 Ницца * * * Е. И. Демидовой ...Наутро сад уже тонул в снегу. Откроем окна - надо выйти дыму. Зима, зима. Без грусти не могу Я видеть снег, сугробы, галок: зиму. Какая власть, чудовищная власть Дана над нами каждому предмету - Термометру лишь стоит в ночь упасть, Улечься ветру, позже встать рассвету... Как беззащитен, в общем, человек, И как себя он, не считая, тратит... - На мой не хватит или хватит век,- Гадает он. Хоть знает, что не хватит. 1934 Берн * * * Уже не страх, скорее безразличье - Что им до нас, спокойных и серьезных? Есть что-то очень детское и птичье В словах, делах и снах туберкулезных. Особый мир беспомощных фантазий И глазомера ясного до жути, Всей этой грусти, нежности и грязи, Что отмечает в трубке столбик ртути. 1935 Прага * * * Как закричать, чтоб донеслось в тюрьму За этот вал и через стены эти, Что изменили здесь не все ему, Что не совсем покинут он на свете? Я видел сон, что я к тебе проник, Сел на постель и охватил за плечи. (Ведь он давно, наверное, отвык От нежности и тихой братской речи.) Но дружба есть, на самом деле есть, И нежность есть, стыдливая, мужская... Не долг, а честь, особенная честь, Сказать об этом, глаз не опуская. 1935 Брюссель * * * Неужели навеки врозь? Сердце знает, что да, навеки. Видит все. До конца. Насквозь... Но не каждый ведь скажет - 'Брось, Не надейся' - слепцу, калеке... 1936 Париж РАСПИСАНИЕ Надо составить опять расписание - В восемь вставание, в девять гуляние. После прогулки - работа. Обед. Надо отметить графу для прихода, Рядом оставить графу для расхода И для погоды - какая погода. За неименьем занятия лучшего Можно составить на двадцать лет. Вечером чтенье вечерних газет. И не читать, разумеется, Тютчева. Только газеты... И плакать - запрет. 1937 Париж * * * Бывает чудо, но бывает раз. И тот из нас, кому оно дается, Потом ночами не смыкает глаз, Не говорит и больше не смеется. Он ест и пьет - но как безвкусен хлеб... Вино совсем не утоляет жажды. Он глух и слеп. Но не настолько слеп, Чтоб ожидать, что чудо будет дважды. 1937 Венеция * * * Если правда, что Там есть весы, То положат бессонницу нашу Эти горькие очень часы В оправдание наше на чашу. Стоит днем оторваться от книг И опять (надо быть сумасшедшим) Призадуматься - даже на миг, Над - нелегкое слово - прошедшим, Чтоб потом не уснуть до зари, Сплошь да рядом уже с вероналом... Гаснут в сером дыму фонари. Подбодрись! Не борись. И гори Под тяжелым твоим одеялом. 1937 Сараево * * * Года и на тебе оставили свой след, Бороться против них никто, увы, не в силе. Не бойся - не черты. Твои черты... О, нет, Они сейчас еще прекраснее, чем были. Но уж одно, что ты сейчас со мною здесь И больше никого тебе еще не надо, И что за целый день и, вот, за вечер весь Ни разу на часы ты не бросаешь взгляда... И понемногу мной овладевает страх И в памяти встает старинное поверье: Счастливый никогда не вспомнит о друзьях, Счастливый никоща не постучится в двери. Я ждал тебя пять лет. Но рад и десять лет, И всю бы жизнь прождать в напрасной лихорадке, Лишь только б знать, что нет, на самом деле нет Ни капли истины в моей больной догадке... 1938 Париж * * * К. Елита-Величковскому Я выхожу из дома не спеша. Мне некуда и не с чем торопиться. Когда-то у меня была душа, Но мы успели с ней наговориться. Так, возвратясь с работы, старый муж Сидит в углу над коркою ржаною, Давно небрит, измучен, неуклюж, И никогда не говорит с женою. Да и она измучена, стара... А ведь была как будто бы пора... Теперь совсем иная наступила. И ни к чему была бы здесь игра... И чтоб играть - нужна к тому же сила. ...бродить в полях, но только одному. Не знать часов. Без цели, без дороги. Пока в сентябрьском палевом дыму Не сгинет лес. Покамест носят ноги. Пока внизу не заблестят огни, Не запоет сирена на заводе... Но разве в этом мире мы одни, За городом в такие точно дни, Искали что-то, только что? в природе. 1938 Загреб КЛАДБИЩЕ (Из agenda {*}) {* Записная книжка (лат.).} 1 Жизнь груба. Чудовищно груба. Выживает только толстокожий. Он не выжил. Значит - не судьба. Проходи, чего стоять, прохожий. 2 Как он, прощаясь, не сошел с ума. Как он рыдал перед могилой свежей. Но время шло. Он ходит много реже. - Забудь, живи, молила ты сама. 3 Возле могил для влюбленных скамейки, Бегают дети и носят песок, Воздух сегодня весенний, клейкий, Купол небес, как в апреле, высок. 4 Склеп возвели для бедняжки княгини, Белые розы в овальном щите. Золотом вывели ей по-латыни Текст о печали, любви и тщете. 5 В самом конце бесконечной аллеи, Там, где сторожка, а дальше обрыв, Черные долго толпятся евреи... Плачут. Особый горчайший надрыв. 6 Долго подняться она не могла. Долго крестила могилу шатаясь. Быстро спускалась осенняя мгла. Издали сторож звонил надрываясь. 7 Речи. Надгробные страшные речи. Третий болтун потрясает сердца. Сжальтесь! Ведь этот худой, узкоплечий Мальчик сегодня хоронит отца. 8 Преступленья, суета, болезни, Здесь же мир, забвение и тишь. Ветер шепчет: - Не живи, исчезни, Отдохни, ведь ты едва стоишь. 1939 Афины СВАДЬБА 1 Все в этом мире случается, Все непонятно для нас, Пышною свадьбой кончается Каждый хороший рассказ. Вот понесли за невестою Шлейф и вуаль и цветы. Перед дорогою крестного Стала прекраснее ты. Узкие кольца меняются. Сказано мертвое 'да'. Повесть на этом кончается... Падает с неба звезда. 2 Священник ведет новобрачных. Растерянный взгляд жениха. Как облаком, тканью прозрачной, Невеста одета, тиха. Все тленно. Конечно, изменит Она ему через год. Но чем этот мальчик заменит Все то, что он нынче не ценит, Все то, что он ей отдает? 1939 Давос СЕНТЯБРЬ Ты знаешь, у меня чахотка, И я давно ее лечу. Р. Ивнев Первый чуть пожелтевший лист (Еле желтый - не позолота), Равнодушен и неречист Тихо входит Сентябрь в ворота И к далекой идет скамье... Нежен шелест его Походки. Самый грустный во всей семье В безнадежности и в чахотке. Этот к вечеру легкий жар, Кашель ровный и суховатый... Зажигаются как пожар И сгорают вдали закаты. Сырость, сумрак. Последний тлен И последняя в сердце жалость... Трудно книгу поднять с колен, Чтоб уйти, такова усталость. * * * Слезы... Но едкие взрослые слезы. Розы... Но в общем бывают ведь розы - В Ницце и всюду есть множество роз. Слезы и розы... Но только без позы, Трезво, бесцельно и очень всерьез. * * * Не до стихов... Здесь слишком много слез, В безумном и несчастном мире этом. Здесь круглый год стоградусный мороз - Зимою, осенью, весною, летом. Здесь должен прозой говорить всерьез Тот, кто дерзнул назвать себя поэтом. * * * Снова осень, и сердце щемит - Здесь сильнее дыхание грусти. Эти дни хорошо проводить Где-нибудь далеко в захолустьи. Очертания острые крыш... В небе ратуши темные башни. Легеий сумрак... Стоишь и стоишь, Заглядевшись на камни и пашни. Вдаль уходят пустые поля, Темнота опускается ниже... Как ни странно, но все же земля С каждым годом нам будто все ближе. * * * У нас не спросят: вы грешили? Нас спросят лишь: любили ль вы? Не поднимая головы, Мы скажем горько: - Да, увы, Любили... как еще любили!.. ШТЕЙГЕР Анатолий Сергеевич (7 июля 1907, с. Николаевка Киевской губ. - 24 октября 1944, Швейцария). Происходил из старинного швейцарского рода баронов Штейгер, впрочем, давно обрусевшего. После революции вместе с семьей эмигрировал в Константинополь, затем в Прагу. В середине двадцатых годов переехал в Париж. С детства был болен тяжелой формой туберкулеза и ощущал себя приговоренным к смерти, что отразилось и на его поэтическом творчестве. Последние пятнадцать лет жизни провел в постоянных скитаниях: объездил и исходил пешком почти всю Европу. По убеждениям некоторое время примыкал к объединению 'младороссов'. Во время второй мировой войны благодаря своему происхождению смог получить швейцарское подданство и уехать в Швейцарию, где ему была предоставлена возможность лечиться в санатории. Уже смертельно больной, Штейгер прекратил писать стихи. В последние годы жизни составлял антифашистские листовки, причем столь успешно, что немецкие оккупационные власти пограничных со Швейцарией стран назначили награду за его голову. Печатать стихи А. Штейгер начал во второй половине двадцатых годов ('Современные записки', 'Русские записки' и др.). Брат поэтессы А. Головиной, он был знаком 'о многими поэтами парижской и пражской эмиграции. Был близок к Г. Адамовичу, собственно, стихи Адамовича н Штейгера и являются в чистом виде поэзией 'парижской ноты'. Он переписывался с М. Цветаевой, З. Шаховской и др. Известны его прозаические вещи и воспоминания о детстве, однако эти публикации носят фрагментарный характер. Три книги стихов Штейгера вышли при жизни автора, четвертая, задуманная как книга избранного, была им составлена, но оказалась уже посмертным изданием. Стихи А. Штейгера напечатаны в антологиях 'Якорь', 'На Западе', 'Муза Диаспоры'. БИБЛИОГРАФИЯ: 'Этот день' (Париж, 1928), 'Эта жизнь' (Париж, 1931), 'Неблагодарность' (Париж, 1936), '2x2 = 4' (1-е изд.: Париж, 1950, 2-е изд.: Нью-Йорк, 1982). 'Только утро любви не забудь...' Эпиграф и первая строка - из стихотворения И. Анненского 'В марте'. У Анненского это, в свою очередь, скрытая цитата из Надсона.