Стихотворения, Шиллер Фридрих, Год: 1804

 
 Фридрих Шиллер Стихотворения Перевод В. Жуковского Фридрих Шиллер. Избранные произведения Государственное Издательство детской литературы Министерства Просвещения РСФСР, М., 1955 Содержание Кубок Перчатка Поликратов перстень Рыцарь Тогенбург Желание Торжество победителей Путешественник Горная песня КУБОК (1797) 'Кто, рыцарь ли знатный иль латник простой, В ту бездну прыгнет с вышины? Бросаю мой кубок туда золотой: Кто сыщет во тьме глубины Мой кубок и с ним возвратится безвредно, Тому он и будет наградой победной'. Так царь возгласил и с высокой скалы, Висевшей над бездной морской, В пучину бездонной, зияющей мглы Он бросил свой кубок златой. 'Кто, смелый, на подвиг опасный решится? Кто сыщет мой кубок и с ним возвратится?' Но рыцарь и латник недвижно стоят, Молчанье - на вызов ответ, В молчанье на грозное море глядят, За кубком отважного нет. И в третий раз царь возгласил громогласно: 'Отыщется ль смелый на подвиг опасный?' И все безответны... вдруг паж молодой Смиренно и дерзко вперед, Он снял епанчу, снял пояс он свой, Их молча на землю кладет... И дамы и рыцари мыслят, безгласны: 'Ах! юноша, кто ты? Куда ты, прекрасный?' И он подступает к наклону скалы И взор устремил в глубину... Из чрева пучины бежали валы, Шумя и гремя, в вышину, И волны спирались, и пена кипела: Как будто гроза, наступая, ревела. И воет, и свищет, и бьет, и шипит, Как влага, мешаясь с огнем, Волна за волною, и к небу летит Дымящимся пена столбом, Пучина бунтует, пучина клокочет... Не море ль из моря извергнуться хочет? И вдруг, успокоясь, волненье легло, И грозно из пены седой Разинулось черною щелью жерло, И воды обратно толпой Помчались во глубь истощенного чрева, И глубь застонала от грома и рева. И он, упредя разъяренный прилив, Спасителя-бога призвал... И дрогнули зрители, все возопив, - Уж юноша в бездне пропал. И бездна таинственно зев свой закрыла: Его не спасет никакая уж сила. Над бездной утихло... в ней глухо шумит... И каждый, очей отвести Не смея от бездны, печально твердит: 'Красавец отважный, прости!' Все тише и тише на дне ее воет... И сердце у всех ожиданием ноет. 'Хоть брось ты туда свой венец золотой, Сказав: _кто венец возвратит, Тот с ним и престол мой разделит со мной_! - Меня твой престол не прельстит. Того, что скрывает та бездна немая, Ничья здесь душа не расскажет живая. Немало судов, закруженных волной, Глотала ее глубина: Все мелкой назад вылетали щепой С ее неприступного дна...' Но слышится снова в пучине глубокой Как будто роптанье грозы недалекой. И воет, и свищет, и бьет, и шипит, Как влага, мешаясь с огнем, Волна за волною, и к небу летит Дымящимся пена столбом... И брызнул поток с оглушительным ревом, Извергнутый бездны зияющим зевом. Вдруг... что-то сквозь пену седой глубины Мелькнуло живой белизной... Мелькнула рука и плечо из волны... И борется, спорит с волной... И видят - весь берег потрясся от клича - Он левою правит, а в правой добыча. И долго дышал он, и тяжко дышал, И божий приветствовал свет... И каждый с весельем 'Он жив! - повторял. - Чудеснее подвига нет! Из темного гроба, из пропасти влажной Спас душу живую красавец отважный'. Он на берег вышел, он встречен толпой, К царевым ногам он упал И кубок у ног положил золотой, И дочери царь приказал: Дать юноше кубок с струей винограда, И в сладость была для него та награда. 'Да здравствует царь! Кто живет на земле, Тот жизнью земной веселись! Но страшно в подземной таинственной мгле... И смертный пред богом смирись: И мыслью своей не желай дерзновенно Знать тайны, им мудро от нас сокровенной. Стрелою стремглав полетел я туда... И вдруг мне навстречу поток, Из трещины камня лилася вода, И вихорь ужасный повлек Меня в глубину с непонятною силой... И страшно меня там кружило и било. Но богу молитву тогда я принес, И он мне спасителем был: Торчащий из мглы я увидел утес И крепко его обхватил, Висел там и кубок на ветви коралла: В бездонное влага его не умчала. И смутно все было внизу подо мной, В пурпуровом сумраке там, Все спало для слуха в той бездне глухой, Но виделось страшно очам, Как двигались в ней безобразные груды, Морской глубины несказанные чуды. Я видел, как в черной пучине кипят, В громадный свиваяся клуб: И млат водяной, и уродливый скат, И ужас морей однозуб, И смертью грозил мне, зубами сверкая, Мокой ненасытный, гиена морская. И был я один с неизбежной судьбой, От взора людей далеко, Один меж чудовищ, с любящей душой, Во чреве земли глубоко, Под звуком живым человечьего слова, Меж страшных жильцов подземелья немого. И я содрогался... вдруг слышу: ползет Стоногое грозно из мглы, И хочет схватить, и разинулся рот... Я в ужасе прочь от скалы!.. То было спасеньем: я схвачен приливом И выброшен вверх водомета порывом'. Чудесен рассказ показался царю: 'Мой кубок возьми золотой, Но с ним я и перстень тебе подарю, В котором алмаз дорогой, Когда ты на подвиг отважишься снова И тайны все дна перескажешь морского'. То слыша, царевна, с волненьем в груди, Краснея, царю говорит: 'Довольно, родитель, его пощади! Подобное кто совершит? И если уж должно быть опыту снова, То рыцаря вышли, не п_а_жа младого'. Но царь, не внимая, свой кубок златой В пучину швырнул с высоты: 'И будешь здесь рыцарь любимейший мой, Когда с ним воротишься, ты, И дочь моя, ныне твоя предо мною Заступница, будет твоею женою'. В нем жизнью небесной душа зажжена, Отважность сверкнула в очах, Он видит: краснеет, бледнеет о_н_а, Он видит: в н_е_й жалость и страх... Тогда, неописанной радостью полный, На жизнь и погибель он кинулся в волны... Утихнула бездна... и снова шумит... И пеною снова полна... И с трепетом в бездну царевна глядит... И бьет за волною волна... Приходит, уходит волна быстротечно: А юноши нет и не будет уж вечно. ПЕРЧАТКА (1797) Перед своим зверинцем, С баронами, с наследным принцем, Король Франциск сидел, С высокого балкона он глядел На поприще, сраженья ожидая, За королем, обворожая Цветущей прелестию взгляд, Придворных дам являлся пышный ряд Король дал знак рукою - Со стуком растворилась дверь: И грозный зверь С огромной головою, Косматый лев Выходит, Кругом глаза угрюмо водит, И вот, все оглядев, Наморщил лоб с осанкой горделивой, Пошевелил густою гривой, И потянулся, и зевнул, И лег. Король опять рукой махнул - Затвор железной двери грянул, И смелый тигр из-за решетки прянул, Но видит льва, робеет и ревет, Себя хвостом по ребрам бьет, И крадется, косяся взглядом, И лижет морду языком, И, обошедши льва кругом, Рычит и с ним ложится рядом. И в третий раз король махнул рукой - Два барса дружною четой В один прыжок над тигром очутились, Но он удар им тяжкой лапой дал, А лев с рыканьем встал... Они смирились, Оскалив зубы, отошли, И зарычали, и легли. И гости ждут, чтоб битва началася... Вдруг женская с балкона сорвалася Перчатка... все глядят за ней... Она упала меж зверей. Тогда на рыцаря Делоржа с лицемерной И колкою улыбкою глядит Его красавица и говорит: 'Когда меня, мой рыцарь верный, Ты любишь так, как говоришь, Ты мне перчатку возвратишь'. Делорж, не отвечав ни слова, К зверям идет, Перчатку смело он берет И возвращается к собранью снова. У рыцарей и дам при дерзости такой От страха сердце помутилось, А витязь молодой, Как будто ничего с ним не случилось, Спокойно всходит на балкон, Рукоплесканьем встречен он, Его приветствуют красавицыны взгляды... Но, холодно приняв привет ее очей, В лицо перчатку ей Он бросил и сказал: 'Не требую награды'. ПОЛИКРАТОВ ПЕРСТЕНЬ (1797) На кровле он стоял высоко И на Самос богатый око С весельем гордым преклонял. 'Сколь щедро взыскан я богами! Сколь счастлив я между царями!' - Царю Египта он сказал. 'Тебе благоприятны боги, Они к твоим врагам лишь строги, И всех их предали тебе, Но жив один, опасный мститель, Пока он дышит... победитель, Не доверяй своей судьбе'. Еще не кончил он ответа, Как из союзного Милета Явился присланный гонец: 'Победой ты украшен новой, Да обовьет опять лавровый Главу властителя венец, Твой враг постигнут строгой местью, Меня послал к вам с этой вестью Наш полководец Полидор'. Рука гонца сосуд держала: В сосуде голова лежала, Врага узнал в ней царский взор' И гость воскликнул с содроганьем: 'Страшись! Судьба очарованьем Тебя к погибели влечет. Неверные морские волны Обломков корабельных полны, Еще не в пристани твой флот'. Еще слова его звучали... А клики брег уж оглашали. Народ на пристани кипел, И в пристань, царь морей крылатый, Дарами дальних стран богатый, Флот торжествующий влетел. И гость, увидя то, бледнеет: 'Тебе Фортуна благодеет... Но ты не верь - здесь хитрый ков, Здесь тайная погибель скрыта: Разбойники морские Крита От здешних близко берегов'. И только выронил он слово, Гонец вбегает с вестью новой: 'Победа, царь! Судьбе хвала! Мы торжествуем над врагами! Флот критский истреблен богами: Его их буря пожрала'. Испуган гость нежданной вестью: 'Ты счастлив, но Судьбины лестью Такое счастье мнится мне. Здесь вечны блага не бывали, И никогда нам без печали Не доставалися оне. И мне все в жизни улыбалось, Неизменяемо, казалось, Я силой вышней был храним, Все блага прочил я для сына... Его, его взяла Судьбина, Я долг мой сыном заплатил. Чтоб верной избежать напасти, Моли невидимые Власти Подлить печали в твой фиал. Судьба и в милостях мздоимец: Какой, какой ее любимец Свой век не бедственно кончал? Когда ж в несчастье Рок откажет, Исполни то, что друг твой скажет: Ты призови несчастье сам. Твои сокровища несметны: Из них скорей, как дар заветный, Отдай любимое богам'. Он гостю внемлет с содроганьем: 'Моим избранным достояньем Доныне этот перстень был, Но я готов Властям незримым Добром пожертвовать любимым...' И перстень в море он пустил. Наутро, только луч денницы Озолотил верхи столицы, К царю является рыбарь: 'Я рыбу, пойманную мною, Чудовище величиною, Тебе принес в подарок, царь!' Царь изъявил благоволенье... Вдруг царский повар в исступленье С нежданной вестию бежит: 'Найден твой перстень драгоценный, Огромной рыбой поглощенный, Он в ней ножом моим открыт'. Тут гость, как пораженный громом, Сказал: 'Беда над этим домом! Нельзя мне другом быть твоим, На смерть ты обречен Судьбою, Бегу, чтоб здесь не пасть с тобою...' Сказал и разлучился с ним. РЫЦАРЬ ТОГЕНБУРГ (1797) 'Сладко мне твоей сестрою, Милый рыцарь, быть, Но любовию иною Не могу любить: При разлуке, при свиданье Сердце в тишине - И любви твоей страданье Непонятно мне'. Он глядит с немой печалью - Участь решена: Руку сжал ей, крепкой сталью Грудь обложена. Звонкий рог созвал дружину: Все уж на конях, И помчались в Палестину, Крест на раменах. Уж в толпе врагов сверкают Грозно шлемы их, Уж отвагой изумляют Чуждых и своих. Тогенбург лишь выйдет к бою: Сарацин бежит... Но душа в нем все тоскою Прежнею болит. Год прошел без утоленья... Нет уж сил страдать, Не найти ему забвенья - И покинул рать. Зрит корабль - шумят ветрилы, Бьет в корму волна, - Сел и п_о_плыл в край тот милый, Где цветет она. Но стучится к ней напрасно В двери пилигрим, Ах, они с молвой ужасной Отперлись пред ним: 'Узы вечного обета Приняла она, И, погибшая для света, Богу отдана'. Пышны праотцев палаты Бросить он спешит, Навсегда покинул латы, Конь навек забыт. Власяной покрыт одеждой, Инок в цвете лет, Не украшенный надеждой, Он оставил свет. И в убогой келье скрылся Близ долины той, Где меж темных лип светился Монастырь святой: Там - сияло ль утро ясно, Вечер ли темнел - В ожиданье, с мукой страстной, Он один сидел. И душе его унылой Счастье там одно: Дожидаться, чтоб у милой Стукнуло окно, Чтоб прекрасная явилась, Чтоб от вышины В тихий дол лицом склонилась, Ангел тишины.. И - дождавшися - на ложе Простирался он, И надежда: _завтра то же_! - Услаждала сон. Время годы уводило... Для него ж одно: Ждать, как ждал он, чтоб у милой Стукнуло окно, Чтоб прекрасная явилась, Чтоб от вышины В тихий дол лицом склонилась, Ангел тишины. Раз - туманно утро было - Мертв он там сидел, Бледен ликом, и уныло На окно глядел. ЖЕЛАНИЕ (1801) Озарися, дол туманный! Расступися, мрак густой! Где найду исход желанный? Где воскресну я душой? Испещренные цветами, Красны холмы вижу там... Ах, зачем я не с крылами? Полетел бы я к холмам. Там поют согласны лиры, Там обитель тишины, Мчат ко мне оттоль зефиры Благовония весны, Там блестят плоды златые На сенистых деревах, Там не слышны вихри злые На пригорках, на лугах. О, предел очарованья! Как прелестна таи весна! Как от юных роз дыханья Там душа оживлена! Полечу туда... напрасно! Нет путей к сим берегам: Предо мной поток ужасный Грозно мчится по скалам. Лодку вижу... где ж вожатый? Едем!.. будь, что суждено!.. Паруса ее крылаты И весло оживлено. Верь тому, что сердце скажет, Нет залогов от небес, Нам лишь чудо путь укажет В сей волшебный край чудес. ТОРЖЕСТВО ПОБЕДИТЕЛЕЙ (1803) Пал Приамов град священный, Грудой пепла стал Пергам, И, победой насыщенны, К острогрудым кораблям Собрались эллины - тризну В честь минувшего свершить И в желанную отчизну, К берегам Эллады, плыть. 'Пойте, пойте гимн согласный: Корабли обращены От враждебной стороны К нашей Греции прекрасной!' Брегом шла толпа густая Илионских дев и жен: Из отеческого края Их вели в далекий плен. И с победной песнью дикой Их сливался тихий стон По тебе, святой, великий, Невозвратный Илион. 'Вы, родные холмы, нивы, Нам вас боле не видать, Будем в рабстве увядать... О, сколь мертвые счастливы!' И, с предвиденьем во взгляде, Жертву сам Калхас заклал: 'Грады зиждущей Палладе И губящей (он воззвал), Буреносцу Посейдону, Воздымателю валов, И носящему Горгону - Богу смертных и богов!' 'Суд окончен, спор решился, Прекратилася борьба, Все исполнила судьба: Град великий сокрушился'. Царь народов, сын Атрея, Обозрел полков число, Вслед за ним на брег Сигея Много, много их пришло... И незапный мрак печали Отуманил царский взгляд: Благороднейшие пали... Мало с ним пойдет назад. 'Счастлив тот, кому сиянье Бытия сохранено, Тот, кому вкусить дано С милой родиной свиданье!' 'И не всякий насладится Миром, в свой пришедши дом: Часто злобный ков таится За домашним алтарем, Часто Марсом пощаженный Погибает от друзей', - Рек, Палладой вдохновенный, Хитроумный Одиссей. 'Счастлив тот, чей дом украшен Скромной верностью жены! Жены алчут новизны: Постоянный мир им страшен'. И стоящий близ Елены Менелай тогда сказал: 'Плод губительной измены, Ею сам изменник пал, И погиб, виной Парида Отягченный, Илион... Неизбежен суд Кронида, Все блюдет с Олимпа он'. 'Злому злой конец бывает: Гибнет жертвой Эвменид, Кто безумно, как Парид, Право гостя оскверняет'. 'Пусть веселый взор счастливых, - Оилеев сын сказал, - Зрит в богах богов правдивых! Суд их часто слеп бывал: Скольких бодрых жизнь поблёкла! Скольких низких рок щадит!.. Нет великого Патрокла, Жив презрительный Терсит!' 'Смертный, царь Зевес Фортуне Своенравной предал нас: Уловляй же быстрый час, Не тревожа сердца втуне'. 'Лучших бой похитил ярый! Вечно памятен нам будь Ты, мой брат, ты, под удары Подставлявший твердо грудь, Ты, который нас, пожаром Осажденных, защитил... Но коварнейшему даром Щит и меч Ахиллов был'. 'Мир тебе во тьме Эрева! Жизнь твою не враг отнял: Ты своею силой пал, Жертва гибельного гнева'. 'О Ахилл! О мой родитель! - Возгласил Неоптолем. - Быстрый мира посетитель, Жребий лучший взял ты в нем. Жить в любви племен делами - Благо первое земли. Будем вечно именами И сокрытые в пыли!' 'Слава дней твоих нетленна - В песнях будет цвесть она. Жизнь живущих неверна, Жизнь отживших неизменна!' 'Смерть велит умолкнуть злобе! - Диомед провозгласил. - Слава Гектору во гробе: Он краса Пергама был, Он за край, где жили деды, Веледушно пролил кровь... Победившим - честь победы, Охранявшему - любовь!' 'Кто, на суд явясь кровавый, Славно пал за отчий дом, Тот, почтенный и врагом, Будет жить в преданьях славы'. Нестор, жизнью убеленный, Нацедил вина фиал И Гекубе сокрушенной Дружелюбно выпить дал. 'Пей страданий утоленье! Добрый Вакхов дар - вино, И веселость и забвенье Проливает в нас оно'. 'Пей, страдалица! Печали Услаждаются вином: Боги жалостные в нем Подкрепленье сердцу дали'. 'Вспомни матерь Ниобею: Что изведала она! Сколь ужасная над нею Казнь была совершена! Но и с нею, безотрадной, Добрый Вакх недаром был: Он струею виноградной Вмиг тоску в ней усыпил'. 'Если грудь вином согрета И в устах вино кипит: Скорби наши быстро мчит Их смывающая Лета'. И вперила взор Кассандра, Вняв шепнувшим ей богам, На пустынный брег Скамандра, На дымящийся Пергам: 'Все великое земное Разлетается, как дым: Ныне жребий выпал Трое, Завтра выпадет другим...' 'Смертный, Силе, нас гнетущей, Покоряйся и терпи, Спящий в гробе, мирно спи, Жизнью пользуйся, живущий!' ПУТЕШЕСТВЕННИК (1803) Дней моих еще весною Отчий дом покинул я, Все забыто было мною - И семейство и друзья. В ризе странника убогой, С детской в сердце простотой, Я пошел путем-дорогой - Вера был вожатый мой. И в надежде, в уверенье Путь казался недалек. 'Странник, - слышалось, - терпенье! Прямо, прямо на восток. Ты увидишь храм чудесный, Ты в святилище войдешь, Там в нетленности небесной Все земное обретешь'. Утро вечером сменялось, Вечер утру уступал, Неизвестное скрывалось, Я искал - не обретал. Там встречались мне пучины, Здесь высоких гор хребты, Я взбирался на стремнины, Чрез потоки стлал мосты. Вдруг река передо мною - Вод склоненье на восток, Вижу зыблемый струею Подле берега челнок. Я в надежде, я в смятенье, Предаю себя волнам, Счастье вижу в отдаленье, Все, что мило, - мнится - там! Ах! В безвестном океане Очутился мой челнок, Даль попрежнему в тумане. Брег невидим и далек. И вовеки надо мною Не сольется, как поднесь, Небо светлое с землею... Там не будет вечно здесь. ГОРНАЯ ПЕСНЯ (1804) Над страшною бездной дорога бежит, Меж жизнью и смертию мчится, Толпа великанов ее сторожит, Погибель над нею гнездится. Страшись пробужденья лавины ужасной: В молчанье пройди по дороге опасной. Там м_о_с_т через бездну отважной дугой С скалы на скалу перегнулся, Не смертною был он поставлен рукой - Кто смертный к нему бы коснулся? Поток под него разъяренный бежит, Сразить его рвется и ввек не сразит. Там, грозно раздавшись, стоят в_о_р_о_т_а_: Мнишь, область теней пред тобою, Пройди их - долина, долин красота, Там осень играет с весною. Приют сокровенный! Желанный предел! Туда бы от жизни ушел, улетел! Четыре п_о_т_о_к_а оттуда шумят - Не зрели их выхода очи. Стремятся они на восток, на закат, Стремятся к полудню, к полночи, Рождаются вместе, родясь, расстаются, Бегут без возврата и ввек не сольются. Там в блеске небес два у_т_е_с_а стоят, Превыше всего, что земное, Кругом облака золотые кипят, Эфира семейство младое, Ведут хороводы в стране голубой, Там не был, не будет свидетель земной, Царица сидит высоко и светло На вечно-незыблемом троне, Чудесной красой обвивает чело И блещет в алмазной короне, Напрасно там солнцу сиять и гореть: Ее золотит, но не может согреть. Шиллер Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Перевод В. Жуковского Ф. Шиллер. Избранные стихотворения OCR Бычков М. Н. mailto:bmn@lib.ru ---------------------------------------------------------------------------- Кассандра Граф Габсбургский Жалоба Цереры Элевзинский праздник КАССАНДРА (1802) Все в обители Приама Возвещало брачный час - Запах роз и фимиама, Гимны дев и лирный глас. Спит гроза минувшей брани, Щит, и меч, и конь забыт: Облечен в пурпурны ткани С Поликсеною Пелид. Девы, юноши четами По узорчатым коврам, Разукрашены венками, Идут весело во храм. Стогны дышат фимиамом, В злато царский дом одет. Снова счастье над Пергамом - Для Кассандры счастья нет. Уклонясь от лирных звонов, Нелюдима и одна, Дочь Приама в Аполлонов Древний лес удалена. Сводом лавров осененна, Сбросив жреческий покров, Провозвестница священна Так роптала на богов: 'Там шумят веселых волны, Всем душа оживлена. Мать, отец надеждой полны, В храм сестра приведена. Я одна мечты лишенна, Ужас мне, что радость там... Вижу, вижу: окрыленна Мчится гибель на Пергам. Вижу факел - он светлеет Не в Гименовых руках, И не жертвы пламя рдеет На сгущенных облаках. Зрю пиров уготовленье... Но... гор_е_, по небесам, Слышно бога приближенье, Предлетящего бедам. И вотще мое стенанье, И печаль моя мне стыд: Лишь с пустынями страданье Сердце сирое делит. От счастливых отчужденна, Веселящимся позор, Я тобой всех благ лишенна, О предведения взор! Что Кассандры дар вещанья В сем жилище скромных чад Безмятежного незнанья И блаженных им стократ? Ах, почто она предвидит То, чего не отвратит? Неизбежное приидет, И грозящее сразит. И спасу ль их, открывая Близкий ужас их очам? Лишь незнанье - жизнь прямая, Знанье - смерть прямая нам. Феб, возьми твой дар опасный, Очи мне спеши затмить! Тяжко истины ужасной Смертною скуделью быть. Я забыла славить радость, Став пророчицей твоей, Слепоты погибшей сладость, Мирный мрак минувших дней, С вами скрылись наслажденья! Он мне будущее дал, Но веселие мгновенья Настоящего отнял. Никогда покров венчальный Мне главы не осенит, Вижу факел погребальный, Вижу - ранний гроб открыт. Я с родными скучну младость Всю утратила в тоске... Ах, могла ль делить их радость, Видя скорбь их вдалеке? Их ласкает ожиданье, Жизнь, любовь передо мной, Все окрест очарованье, Я одна мертва душой. Для меня весна напрасна, Мир цветущий пуст и дик... Ах, сколь жизнь тому ужасна, Кто во глубь ее проник! Сладкий жребий Поликсены! С женихом рука с рукой, Взор любовью распаленный, И, гордясь сама собой, Благ своих не постигает: В сновидениях златых И бессмертья не желает За один, с Пелидом миг. И моей любви открылся Тот, кого мы ждем душой: Милый взор ко мне стремился, Полный страстною тоской... Но для нас перед богами Брачный гимн не возгремит, Вижу: грозно между нами Тень стигийская стоит. Духи, бледною толпою Покидая мрачный ад, Вслед за мной и предо мною Неотступные летят, В резвы юношески лики Вносят ужас за собой, Внемля радостные клики, Внемлю их надгробный вой. Там сокрытый блеск кинжала, Там убийцы взор горит, Там невидимого жала Яд погибелью грозит, Все предчувствуя и зная, В страшный путь сама иду: Ты падешь, страна родная, Я в чужбине гроб найду...' И слова еще звучали... Вдруг... шумит священный лес... И зефиры глас примчали: 'Пал великий Ахиллес!' Машут фурии змеями, Боги мчатся к небесам, И карающий громами Грозно смотрит на Пергам. ГРАФ ГАБСБУРГСКИЙ (1803) Торжественным Ахен весельем шумел, В старинных чертогах, на пире, Рудольф, император избранный, сидел В сиянье венца и в порфире. Там кушанья рейнский пфальцграф разносил, Богемец напитки в бокалы цедил, И семь избирателей, чином Устроенный древле свершая обряд, Блистали, как звезды пред солнцем блестят, Пред новым своим властелином. Кругом возвышался богатый балкон, Ликующим полный народом, И клики, со всех прилетая сторон, Под древним сливалися сводом. Был кончен раздор, перестала война, Бесцарственны, грозны прошли времена: Судья над землею был снова, И воля губить у меча отнята, Не брошены слабый, вдова, сирота Могущим во власть без покрова. И кесарь, наполнив бокал золотой, С приветливым взором вещает: 'Прекрасен мой пир, все пирует со мной, Все царский мой дух восхищает, Но где утешитель, пленитель сердец? Придет ли мне душу растрогать певец Игрой и благим поученьем? Я песней был другом, как рыцарь простой, Став кесарем, брошу ль обычай святой Пиры услаждать песнопеньем?' И вдруг из среды величавых гостей Выходит, одетый таларом, Певец в красоте поседелых кудрей, Младым преисполненный жаром: 'В струнах золотых вдохновенье живет, Певец о любви благодатной поет, О всем, что святого есть в мире, Что душу волнует, что сердце манит... О чем же властитель воспеть повелит Певцу на торжественном пире?' 'Не мне управлять песнопевца душой, - Певцу отвечает властитель: - Он высшую силу признал над собой, - Минута ему повелитель. По воздуху вихорь свободно шумит, Кто знает, откуда, куда он летит? Из бездны поток выбегает: Так песнь зарождает души глубина, И темное чувство, из дивного сна При звуках воспрянув, пылает'. И смело ударил певец по струнам, И голос приятный раздался: 'На статном коне по горам, по полям За серною рыцарь гонялся, Он с ловчим одним выезжает сам-друг Из чаши лесной на сияющий луг, И едет он шагом кустами. Вдруг слышат они, колокольчик гремит, Идет из кустов пономарь и звонит, И следом священник с дарами. И набожный граф, умиленный душой, Колени свои преклоняет С сердечною верой, с горячей мольбой Пред тем, что живит и спасает. Но лугом стремился кипучий ручей, Свирепо надувшись от сильных дождей, Он путь заграждал пешеходу, И спутнику пастырь дары отдает, И обувь снимает, и смело идет С священною ношею в воду. 'Куда?' - изумившийся граф вопросил. 'В село: умирающий нищий Ждет в муках, чтоб пастырь его разрешил, И алчет небесныя пищи. Недавно лежал через этот поток Сплетенный из сучьев для пеших мосток, Его разбросало водою. Чтоб душу святой благодатью спасти, Я здесь неглубокий поток перейти Спешу обнаженной стопою'. И пастырю витязь коня уступил И подал ноге его стремя, Чтоб он облегчить покаяньем спешил Страдальцу греховное бремя. И к ловчему сам на седло пересел И весело в чащу на лов полетел. Священник же, требу святую Свершивши, при первом мерцании дня Является к графу, смиренно коня Ведя за узду золотую. 'Дерзну ли помыслить я, - граф возгласил, Почтительно взоры склонивши, - Чтоб конь сей ничтожной забаве служил, Спасителю богу служивши? Когда ты, отец, не приемлешь коня, Пусть будет он даром благим от меня Отныне тому, чье даянье - Все блага земные, и сила, и честь, Кому не помедлю на жертву принесть И силу, и честь, и дыханье'. 'Да будет же вышний господь над тобой Своей благодатью святою! Тебя да почтит он в сей жизни и в той, Как днесь он почтен был тобою! Гельвеция славой сияет твоей И шесть расцветает тебе дочерей, Богатых дарами природы! Да будет же (молвил пророчески он) Уделом их шесть знаменитых корон! Да славятся в роды и роды!' Задумавшись, голову кесарь склонил: Минувшее в нем оживилось. Вдруг быстрый он взор на певца устремил - И таинство слов объяснилось. Он пастыря видит в певце пред собой - И слезы свои от толпы золотой Порфирой закрыл в умиленье... Все смолкли, на кесаря очи подняв, И всяк догадался, кто набожный граф, И сердцем почтил провиденье. ЖАЛОБА ЦЕРЕРЫ (1796) Снова гений жизни веет, Возвратилася весна, Холм на солнце зеленеет, Лед разрушила волна, Распустившийся дымится Благовониями лес, И, безоблачен, глядится В воды зеркальны Зевес. Все цветет - лишь мой единый Не взойдет прекрасный цвет. Прозерпины, Прозерпины На земле моей уж нет! Я везде ее искала, В дневном свете и в ночи, Все за ней я посылала Аполлоновы лучи, Но ее под сводом неба Не нашел всезрящий бог, А подземной тьмы Эреба Луч его пронзить не мог. Те брега недостижимы, - И богам их страшен вид... Там она: неумолимый Ею властвует Аид. Кто ж мое во мрак Плутона Слово к ней перенесет? Вечно ходит челн Харона, Но лишь тени он берет. Жизнь подземного страшится, Недоступен ад и тих: И с тех пор, как он стремится, Стикс не видывал живых. Тьма дорог туда низводит, Ни одной оттуда нет, И отшедший не приходит Никогда опять на свет. Сколь завидна мне, печальной, Участь смертных матерей! Легкий пламень погребальный Возвращает им детей, А для нас, богов нетленных, Что усладою утрат? Нас, безрадостно блаженных, Парки строгие щадят... Парки, парки, поспешите С неба в ад меня послать! Прав богини не щадите: Вы обрадуете мать! В тот предел, где, утешенью И веселию чужда, Дочь живет, свободной тенью Полетела б я тогда, Близ супруга на престоле Мне предстала бы она, Грустной думою о воле И о матери полна, И ко мне бы взор склонился, И меня узнал бы он, И над нами б прослезился Сам безжалостный Плутон. Тщетный призрак! Стон напрасный! Все одним путем небес Ходит Гелиос прекрасный, Все навек решил Зевес: Жизнью горнею доволен, Ненавидя адску ночь, Он и сам отдать не волен Мне утраченную дочь. Там ей быть, доколь Аида Не осветит Аполлон Или радугой Ирида Не сойдет на Ахерон! Нет ли мне чего от милой В сладко-памятный завет, Что осталось все, как было, Что для нас разлуки нет? Нет ли тайных уз, чтоб ими Снова сблизить мать и дочь, Мертвых - с милыми живыми, С светлым днем - подземну ночь? Так не все следы пропали! К ней дойдет мой нежный клик: Нам святые боги дали Усладительный язык. В те часы, как хлад Борея Губит нежных чад весны, Листья падают, желтея, И леса обнажены, Из руки Вертумна щедрой Семя жизни взять спешу И, его в земное недро Бросив, Стиксу приношу, Сердцу дочери вверяю Тайный дар моей руки И, скорбя, в нем посылаю Весть любви, залог тоски. Но когда с небес слетает Вслед за бурями весна, В мертвом снова жизнь играет, Сердце греет семена, И умершие для взора, Вняв они весны привет, Из подземного затвора Рвутся радостно на свет: Лист выходит в область неба, Корень ищет тьмы ночной, Лист живет лучами Феба, Корень - Стиксовой струей. Ими т_а_инственно слита Область тьмы с страною дня, И приходят от Коцита С ними вести для меня, И ко мне в живом дыханье Молодых цветов весны Подымается признанье, Глас родной из глубины, Он разлуку услаждает, Он душе моей твердит, Что любовь не умирает И в отшедших за Коцит. О, приветствую вас, чада Расцветающих полей! Вы тоски моей услада, Образ дочери моей, Вас налью благоуханьем, Напою живой росой И с Аврориным сияньем Поравняю красотой. Пусть весной природы младость, Пусть осенний мрак полей И мою вещают радость И печаль души моей. ЭЛЕВЗИНСКИЙ ПРАЗДНИК (1791) Свивайте венцы из колосьев златых, Цианы лазурные в них заплетайте! Сбирайтесь плясать на коврах луговых И с пеньем благую Цереру встречайте: Церера сдружила враждебных людей, Жестокие нравы смягчила И в дом постоянный меж нив и полей Шатер подвижной обратила. Робок, наг и дик, скрывался Троглодит в пещерах скал, По полям номад скитался И поля опустошал. Зверолов с копьем, стрелами, Грозен, бегал по лесам... Горе брошенным волнами К неприютным их брегам! С олимпийския вершины Сходит мать-Церера вслед Похищенной Прозерпины, Дик лежит пред нею свет. Ни угла, ни угощенья Нет нигде богине там, И нигде богопочтенья Не свидетельствует храм. Плод полей и грозды сладки Не блистают на пирах, Лишь дымятся тел остатки На кровавых алтарях. И куда печальным оком Там Церера ни глядит - В унижении глубоком Человека всюду зрит. 'Ты ль, Зевесовой рукою Сотворенный человек? Для того ль тебя красою Олимпийскою облек Бог богов и во владенье Мир земной тебе отдал, Чтоб ты в нем, как в заточенье Узник брошенный, страдал? Иль ни в ком между богами Сожаленья к людям нет И могучими руками Ни один из бездны бед Их не вырвет? Знать, к блаженным Скорбь земная не дошла? Знать, одна я огорченным Сердцем горе поняла? Чтоб из низости душою Мог подняться человек, С древней матерью-землею Он вступил в союз навек. Чти закон времен спокойный, Знай теченье лун и лет, Знай, как движется под стройной Их гармониею свет'. И мгновенно расступилась Тьма, лежавшая на ней, И небесная явилась Божеством пред дикарей. Кончив бой, они, как тигры, Из черепьев вражьих пьют И ее на зверски игры И на страшный пир зовут. Но богиня, с содроганьем Отвратясь, рекла: 'Богам Кровь противна, с сим даяньем Вы, как звери, чужды нам: Чистым чистое угодно. Дар достойнейший небес: Нивы колос первородной, Сок оливы, плод древес'. Тут богиня исторгает Тяжкий дротик у стрелка, Острием его пронзает Грудь земли ее рука, И берет она живое Из венца главы зерно - И в пронзенное земное Лоно брошено оно. И выводит молодые Класы тучная земля - И повсюду, как златые Волны, зыблются поля. Их она благословляет И, колосья в сноп сложив, На смиренный возлагает Камень жертву первых нив И гласит: 'Прими даянье, Царь Зевес, и с высоты Нам давай знаменованье, Что доволен жертвой ты! Вечный бог, сними завесу С них, не знающих тебя: Да поклонятся Зевесу, Сердцем правду возлюбя!' Чистой жертвы не отринул На Олимпе царь Зевес, Он во знамение кинул Гром излучистый с небес. Вмиг алтарь воспламенился, К небу жертвы дым взлетел, И над ней горе явился Зевсов пламенный орел. И чудо проникло в сердца дикарей: Упали во прах перед дивной Церерой, Исторгнулись слезы из грубых очей, И сладкой сердца растворилися верой. Оружие кинув, теснятся толпой, И ей воздают поклоненье, И с видом смиренным, покорной душой Приемлют ее поученье. С высоты небес нисходит Олимпийцев светлый сонм, И Фемида их предводит, И своим она жезлом Ставит грани юных, жатвой Озлатившихся полей И скрепляет первой клятвой Узы первые людей. И приходит благ податель, Друг пиров, веселый Ком: Бог, ремесл изобретатель, Он людей дружит с огнем, Учит их владеть клещами, Движет мехом, млатом бьет И искусными трудами Первый плуг им создает. И вослед ему Паллада Копьеносная идет И богов к строенью града Крепкостенного зовет, Чтоб приютно безопасный Кров толпам бродящим дать И в один союз согласный Мир рассеянный собрать. И богиня утверждает Града нового чертеж, Ей покорный означает Термин камнями рубеж, Цепью смерена равнина, Холм глубоким рвом обвит, И могучая плотина Гранью бурных вод стоит. Мчатся нимфы, ореады За Дианой по лесам, Чрез потоки, водопады, По долинам, по холмам С звонким скачущие луком, Блещет в их руках топор, - И обрушился со стуком Побежденный ими бор. И, Палладою призванный, Из зеленых вод встает Бог, осокою венчанный, И тяжелый строит плот, И, сияя, низлетают Оры легкие с небес И в колонну округляют Суковатый ствол древес. И во грудь горы вонзает Свой трезубец Посейдон, Слой гранитный отторгает От ребра земного он, И в руке своей громаду, Как песчинку, он несет - И огромную ограду Во мгновенье создает. И вливает в струны пенье Светлоглавый Аполлон, Пробуждает вдохновенье Их согласно-мерный звон, Сладким хором с ним поют И красивых зданий стены Под напев их восстают. И творит рука Цибелы Створы врат городовых: Держат петли их дебелы, Утвержден замок на них, И чудесное творенье Довершает в честь богам Совокупное строенье Всех богов - великий храм. И Юнона, с оком ясным, Низлетев от высоты, Сводит с юношей прекрасным В храме деву красоты, И Киприда обвивает Их гирляндою цветов, И с небес благословляет Первый брак отец богов. И с торжественной игрою Сладких лир, поющих в лад, Вводят боги за собою Новых граждан в новый град. В храме Зевсовом царица Мать-Церера там стоит, Жжет курения, как жрица, И пришельцам говорит: 'В лесе ищет зверь свободы, Правит всем свободно бог, Их закон - закон природы. Человек, прияв в залог Зоркий ум - звено меж ними, Для гражданства сотворен: Здесь лишь нравами одними Может быть свободен он'. Свивайте венцы из колосьев златых, Цианы лазурные в них заплетайте! Сбирайтесь плясать на коврах луговых И с пеньем благую Цереру встречайте! Всю землю богини приход изменил: Признавши ее руководство, В союз человек с человеком вступил И жизни постиг благородство. ИВИКОВЫ ЖУРАВЛИ На Посидонов пир веселый, Куда стекались чада Гелы [1] Зреть бег коней и бой певцов, Шел Ивик, скромный друг богов. Ему с крылатою мечтою Послал дар песней Аполлон: И с лирой, с легкою клюкою, Шел, вдохновенный, к Истму он. Уже его открыли взоры Вдали Акрокоринф и горы, Слиянны с синевой небес. Он входит в Посидонов лес... Все тихо: лист не колыхнется, Лишь журавлей по вышине Шумящая станица вьется В страны полуденны к весне. 'О спутники, ваш рой крылатый, Досель мой верный провожатый, Будь добрым знамением мне. Сказав : прости! родной стране, Чужого брега посетитель, Ищу приюта, как и вы, Да отвратит Зевес-хранитель Беду от странничьей главы'. И с твердой верою в Зевеса Он в глубину вступает леса, Идет заглохшею тропой... И зрит убийц перед собой. Готов сразиться он с врагами, Но час судьбы его приспел: Знакомый с лирными струнами, Напрячь он лука не умел. К богам и к людям он взывает... Лишь эхо стоны повторяет - В ужасном лесе жизни нет. 'И так погибну в цвете лет, Истлею здесь без погребенья И не оплакан от друзей, И сим врагам не будет мщенья, Ни от богов, ни от людей'. И он боролся уж с кончиной... Вдруг... шум от стаи журавлиной, Он слышит (взор уже угас) Их жалобно-стенящий глас. 'Вы, журавли под небесами, Я вас в свидетели зову! Да грянет, привлеченный вами, Зевесов гром на их главу'. И труп узрели обнаженный: Рукой убийцы искаженны Черты прекрасного лица. Коринфский друг узнал певца. 'И ты ль недвижим предо мною? И на главу твою, певец, Я мнил торжественной рукою Сосновый положить венец'. И внемлют гости Посидона, Что пал наперсник Аполлона... Вся Греция поражена, Для всех сердец печаль одна. И с диким ревом исступленья Пританов окружил народ, И вопит: 'Старцы, мщенья, мщенья! Злодеям казнь, их сгибни род!' Но где их след? Кому приметно Лицо врага в толпе несметной Притекших в Посидонов храм? Они ругаются богам. И кто ж - разбойник ли презренный Иль тайный враг удар нанес? Лишь Гелиос то зрел священный, [2] Все озаряющий с небес. С подъятой, может быть, главою, Между шумящею толпою, Злодей сокрыт в сей самый час И хладно внемлет скорби глас, Иль в капище, склонив колени, Жжет ладан гнусною рукой, Или теснится на ступени Амфитеатра за толпой, Где, устремив на сцену взоры (Чуть могут их сдержать подпоры), Пришед из ближних, дальних стран, Шумя, как смутный океан, Над рядом ряд, сидят народы, И движутся, как в бурю лес, Людьми кипящи переходы, Всходя до синевы небес. И кто сочтет разноплеменных, Сим торжеством соединенных? Пришли отвсюду:от Афин, От древней Спарты, от Микин, С пределов Азии далекой, С Эгейских вод, с Фракийских гор... И сели в тишине глубокой, И тихо выступает хор. [3] По древнему обряду, важно, Походкой мерной и протяжной, Священным страхом окружен, Обходит вкруг театра он. Не шествуют так персти чада, Не здесь их колыбель была. Их стака дивная громада Предел земного перешла. Идут с поникшими главами И движут тощими руками Свечи, от коих темный свет, И в их ланитах крови нет, Их мертвы лица, очи впалы, И свитые меж их власов Эхидпы движут с свистом жалы, Являя страшный ряд зубов. И стали вкруг, сверкая взором, И гимн запели диким хором, В сердца вонзающий боязнь, И в нем преступник слышит: казнь! Гроза души, ума смутитель, Эринний страшный хор гремит, И, цепенея, внемлет зритель, И лира, онемев, молчит: 'Блажен, кто незнаком с виною, Кто чист младенчески душою! Мы не дерзнем ему вослед, Ему чужда дорога бед... Но вам, убийцы, горе, горе! Как тень, за вами всюду мы, С грозою мщения во взоре, Ужасные созданья тьмы. Не мнится скрыться - мы с крылами, Вы в лес, вы в бездну - мы за вами, растерзанных бросаем в прах. Вам покаянье не защита, Ваш стон, ваш плач - веселье нам, Терзать вас будем до Коцита, Но не покинем вас и там'. И песнь ужасных замолчала, И над внимавшими лежала, Богинь присутствием полна, Как над могилой, тишина. И тихой, мерною стопою Они обратно потекли, Склонив главы, рука с рукою, И скрылись медленно вдали. И зритель - зыблемый сомненьем Меж истиной и заблужденьем - Со страхом мнит о Силе той, Которая, во мгле густой Скрываяся, неизбежима, Вьет нити роковых сетей, Во глубине лишь сердца зрима, Но скрыта от дневных лучей. И все, и все еще в молчанье... Вдруг на ступенях восклицанье: 'Парфений, слышишь?.. Крик вдали - То Ивоковы журавли!..' И небо вдруг покрылось тьмою, И воздух весь от крыл шумит, И видят... черной полосою Станица журавлей летит. 'Что? Ивак!..' Все поколебалось - И имя Ивака помчалось Из уст в уста... шумит народ, Как бурная пучина вод. 'Наш добрый Ивак! наш сраженный Врагом незнаемым поэт!.. Что, что в сем слове сокровенно? И что сих журавлей полет?' И всем сердцам в одно мгновенье, Как будто свыше откровенье, Блеснула мысль: 'Убийца тут, То Эвменид ужасных суд, Отмщенье за певца готово, Себе преступник изменил. К суду и тот, кто молвил слово, И тот, кем он внимаем был!' И бледен, трепетен, смятенный, Незапной речью обличенный, Исторгнут из толпы злодей: Перед седалище судей Он привлечен с своим клевретом, Смущенный вид, склоненный взор И тщетный плач был их ответом, И смерть была им приговор. [1] Под словом Посидонов пир разумеются здесь игры Истмийские, которые отправляемы были на перешейке (Истме) Коринфском, в честь Посидона (Нептуна). Победители получали сосновые венцы. Гелла, Элла, Эллада - имена древней Греции. (Примеч. В. А. Жуковского.) [2] Гелиос - имя солнца у греков. (Примеч. В. А. Жуковского.) [3] Хор Эвменид (Эринний, Фурий). Сии богини, дщери Нощи и Ахерона, открывали тайные преступления, преследовали виновных и мстили им на земле и в аде. (Примеч. В. А. Жуковского.) СРАЖЕНИЕ С ЗМЕЕМ Повесть Что за тревога в Родосе? Все улицы полны народом, Мчатся толпами, в_о_пят, шумят. На коне величавом Едет по улице рыцарь красивый, за рыцарем тащат Мертвого змея с кровавой разинутой пастью, все смотрят С радостным чувством на рыцаря, с страхом невольным на змея, 'Вот! - говорят, - посмотрите, тот враг, от которого столько Времени не было здесь ни стадам, ни людям проходу. Много рыцарей храбрых пыталось с чудовищем выйти В бой... все погибли. Но бог нас помиловал: вот наш спаситель, Слава ему!' И вслед за младым победителем _и_дут Все в монастырь Иоанна Крестителя, где иоаннитов Был знаменитый капитул собран в то время. Смиренно Рыцарь подходит к престолу магистера, шумной толпою Ломится следом за ним в палату народ. Преклонивши Голову, юноша так говорить начинает: 'Владыка! Рыцарский долг я исполнил: змей, разоритель Родоса, Мною убит, безопасны дороги для путников, смело Могут стада выгонять пастухи, на молитву Может без страха теперь пилигрим к чудотворному лику Девы пречистой ходить'. Но с суровым ответствовал взглядом Строгий магистер: 'Сын мой, подвиг отважный с успехом Ты совершил: отважность рыцарю честь. Но ответствуй: В чем обязанность главная рыцарей, верных Христовых Слуг, христианства защитников, в знак смиренья носящих Крест Иисуса Христа на плечах?' То зрители внемля, Все оробели. Но рыцарь, краснея, ответствовал: 'Первый Рыцарский долг есть покорность', - 'И рыцарский долг сей Ныне, сын мой, ты нарушил: ты мной запрещенный Подвиг дерзнул совершить'. - 'Владыка, сперва благосклонно Выслушай слово мое, потом осуди. Не с слепою Дерзостью я на опасное дело решился, но верно Волю закона исполнить хотел: одной осторожной Хитростью мнил одержать я победу. Пять благородных Рыцарей нашего ордена, честь христианства, погибли В битве с чудовищем. Ты запретил нам сей подвиг, Мы покорились. Но душу мою нестерпимо терзали Бедствия гибнущих братий, стремленьем спасти их томимый, Днем я покоя не знал, и сны ужасные ночью Мучили душу мою, представляя мне призрак сраженья С змеем, и все как будто бы чудилось мне, что небесный Голос меня возбуждал и твердил мне: дерзай! и дерзнул я. Вот что я мыслил: ты рыцарь, одних ли врагов христианства Должен твой меч поражать? Твое назначенье святое: Быть защитником слабых, спасать от гоненья гонимых, Грозных чудовищ разить, но дерзкою силой искусство, Мужеством мудрость должны управлять. И в таком убежденье Долго себя я готовил к опасному бою, и часто К месту, где змей обитал, я тайком подходил, чтоб заране С сильным врагом ознакомиться, долго обдумывал средства, Как мне врага победить, наконец вдохновение свыше Душу мою просветило: найдено средство! сказал я В радости сердца. Тогда у тебя позволенья, владыка, Я испросил посетить отеческий дом мой, угодно Было тебе меня отпустить. Переплыв безопасно Море и на берег вышед, в отеческом доме немедля Все к предпринятому подвигу стал я готовить. Искусством Сделан был змей, подобный тому, которого образ Врезался в память мою, на коротких лапах громадой Тяжкое чрево лежало, хребет, чешуею покрытый, Круто вздымался, на длинной гривистой шее торчала, Пастью зияя, зубами грозя, голова, из отверзтых Челюстей острым копьем выставлялся язык, и змеиный Хвост сгибался в огромные кольца, как будто готовый, Вдруг обхватив ездока и коня, задушить их обоих. Все учредивши, двух собак, могучих и к бою С диким быком приученных, я выбрал и мнимого змея Ими травил, чтоб привыкли они по единому клику Зубы вонзать в непокрытое броней чешуйчатой чрево. Сам же, сидя? на коне благородной арабской породы, Я устремлялся на змея и руку мою беспрестанно В верном метанье копья упражнял. Сначала от страха Конь мой, храпя, на дыбы становился, и выли собаки, Но наконец победило мое постоянство их робость. Так совершилось три месяца. Я возвращаюсь. Вот третий День, как пристал я к Родосу. О новых бедствиях вести Душу мою возмутили. Горя нетерпением кончить Дело начатое, слуг собираю моих и, ученых Взявши собак, на верном коне, никому не сказавшись, Еду отыскивать змея. Ты знаешь, владыка, часовню, Где богомольствовать сходится здешний народ: на утесе В диком месте она возвышается, образ пречистой Матери божией, видимый там, знаменит чудесами, Трудно всходить на утес, и доселе сей путь был опасен. Там, у подошвы утеса, в норе, недоступной сиянью Дня, гнездился чудовищный змей, сторож_а_ проходящих, Горе тому, кто дорогу терял! из темной пещеры Враг исторгался, добычу ловил и ее в свой глубокий Лог увлекал на пожранье. В ту часовню пречистой Девы пошел я, там пал на колена, усердной мольбою В помощь призвал богоматерь, в грехах принес покаянье, Таин святых причастился: потом, сошедши с утеса, Латы надел, взял меч и копье и, раздав приказанья Спутникам (им же велел дожидаться меня близ часовни), Сел на коня, поручил вездесущему господу богу Душу мою и поехал. Едва я увидел на ровном Месте себя, как собаки мои, почуявши змея, Подняли ноздри, а конь захрапел и пятиться начал: Блещущим свившися клубом, вблизи он грелся на солнце. Дружно и смело помчалися в бой с ним собаки, но с воем Кинулись обе назад, когда, развернувшися быстро, Вдруг он разинул огромную пасть, и их ядовитым Обдал дыханьем, и с страшным шипеньем поднялся на лапы. Крик мой собак ободрил: они вцепилися в змея. Сильной рукой я бросаю копье, но, ударясь в чешуйный, Крепкий хребет, оно, как тонкая трость, отлетело, Новый удар я спешу нанести, но испуганный конь мой, Бешено стал на дыбы, раскаленные очи, зиянье Пасти зубастой, и свист, и дыханье палящее змея В ужас его привели, и он опрокинулся. Видя Близкую гибель, проворно спрыгн_у_л я с седла и в сраженье Пеший вступил с обнаженным мечом, но меч мой напрасно Колет и рубит: как сталь чешуя. Вдруг змей, разъярившись, Сильным ударом хвоста меня повалил и поднялся Дыбом, как столб, надо мной, и уже растворил он огромный Зев, чтоб зубами стиснуть меня, но в это мгновенье В чрево его, чешуей не покрытое, вгрызлись собаки, Взвыл он от боли и бешено начал кидаться... напрасно! Стиснувши зубы, собаки повисли на нем, я поспешно На ноги стал и бросился к ним, и меч мой вонзился Весь во чрево чудовища: хлынула черным потоком Кровь, согнувшись в дугу, он грянулся оземь и, тяжким Телом меня заваливши, издох надо мною. Не помню, Долго ль бесчувствен под ним я лежал, глаза открываю: Слуги мои предо мною, а змей в крови неподвижен'. Рыцарь, докончивши повесть свою, замолчал. Раздалися Громкие клики, дрогнули своды палаты от гула Рукоплесканий, и самые рыцари ордена вместе С шумной толпой возгласили: 'Хвала!' Но магистер, Строго нахмурив чело, повелел, чтоб все замолчали, - Все замолчали. Тогда он сказал победителю: 'Змея, Долго Родос ужасавшего, ты поразил, благородный Рыцарь, но, богом явяся народу, врагом ты явился Нашему ордену: в сердце твоем поселился отныне Змей, ужасней тобою сраженного, змей, отравитель Воли, сеятель смут и раздоров, презритель смиренья, Недруг порядка, древний губитель земли. Быть отважным Может и враг ненавистный Христа, мамелюк, но покорность Есть одних христиан достоянье. Где сам искупитель, Бог всемогущий, смиренно стерпел поношенье и муку, Там в старину основали отцы наш орден священный, Там, облачася крестом, на себя они возложили Долг, труднейший из всех: свою обуздывать волю. Суетной славой ты был обольщен - удались, ты отныне Нашему братству чужой: кто господнее иго отринул, Тот и господним крестом себя украшать недостоин'. Так магистер сказал, и в толпе предстоявших поднялся Громкий ропот, и рыцари ордена сами владыку Стали молить о прощенье, но юноша молча, потупив Очи, снял епанчу, у магистера строгую руку Поцеловал и пошел. Его проводивши глазами, Гневный смягчился судья и, назад осужденного кротким Голосом кликнув, сказал: 'Обними меня, мой достойный Сын: ты победу теперь одержал, труднейшую первой. Снова сей крест возложи: он твой, он награда смиренью'. Сражение с змеем. Написано в 1831 г. Напечатано впервые в журнале 'Муравейник', 1831, No V. Перевод стихотворной повести Шиллера 'Der Kampf mit dem Drachen' ('Сражение с драконом'). Сюжет был взят Шиллером из истории Мальтийского ордена. Согласно преданию, молодой рыцарь Дьедонне де Гозона (XIV в.) нарушил запрет гроссмейстера Гийома де Вильнене, убив крокодила (змею), долго наводившего ужас на жителей. Между тем рыцарям ордена разрешалось обнажать меч лишь в борьбе с врагами церкви. Рыцарь получил прощение только через много лет, после смерти гроссмейстера он был избран его преемником. Ход действия и смысл подлинника в переводе переданы точно. Текст в переводе несколько сокращен. Подлинник написан четырехстопным ямбом, перевод сделан гекзаметром. О двух разновидностях этого стиха в поэзии Жуковского см. в примечании к 'Красному карбункулу'. Белинский считал, что 'Сражение с змеем' принадлежит к числу 'замечательных переводов' Жуковского (Полное собрание сочинений, т. VII, стр. 213). Иоанниты - члены ордена св. Иоанна, более раннее название Мальтийского ордена.