Стихотворения, Щербатов Михаил Михайлович, Год: 1789 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 20 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Щербатов Михаил Михайлович.

Сочинения в стихах.

Ода.

На день восшествия на всероссийский престол её императорского величества государыни императрицы Елизаветы Петровны.

Оставив бездны вод глубоки,

Уж Феб из недр морских грядёт,

И ясность льёт на свет широкий,

Блаженный нам сей день даёт.

Снега луч ясный проникает,

Природа путь переменяет,

Сквозь тучный снег трава растет,

Дубравы листья распускают,

Весну вдруг птицы воспевают,

И от мороза знаков нет.

Так вся природа, обновленна,

Являет радость в сей нам день,

А с ней Россия освященна.

Прошла печальной ночи тень.

Природа радость разделяет,

Что твой народ здесь ощущает,

В сей день внушила, как наш стон,

Себя угрозам подвергая

И всех врагов злых побеждая,

Вступила на Российский трон.

В уме я тщетно всё считаю

Героев всех, что свет носил,

И все дела их вспоминаю,

За что богами свет их чтил.

С тобой не можно им сравняться,

Ни делом равным величаться,

Творец тобой что обновлял.

Воззри, как слёзы проливали,

Тебя владычицей желали

Зреть, и Россию Он спасал.

Хоть прежде греки восславляли,

Что сын Алкмены в свете жил,

Между богов его считали

За то, что гидру он убил,

Тезея чтит тот град спасённый,

От дани что освобождённый,

Какую Минос наложил.

Чрез храбрость те лишь заслужили,

Хотя их смертные родили,

Но мир уж тех в Олимп вместил.

Но сколько тех не прославляли,

С тобой не можно их сравнить:

Щедроты те вовек не знали

И тщились только всех казнить,

Но целый ты народ спасаешь,

Судебно право обновляешь,

Что твой отец здесь утверждал.

Тобой вот грады утверждены,

Тобой законы обновлены,

Народ от злых судьбин восстал.

И тех нельзя сравнить с тобою,

Гомер что славный сколь хвалил,

Царей, что осаждали Трою,

Какой по свету всё ходил.

Дела те басней украшают

И тем их славу возвышают,

Алкид что в век свой доставал.

Ты в час всё то превозвышаешь,

Народ щедротой побеждаешь,

Отраду взор унылым дал.

Но как к престолу приступала,

Где прежде твой отец сидел,

Где зависть правду всю попрала,

Что Пётр великий поимел,

Враги здесь стражей окружены,

Огнём и сталью ополчены.

О! Как дерзнула ты идти,

Народ что б в гибели спасать,

С геройством щедрость показать,

Суды пристойно обновить.

Но уж предшёл там пред тобою,

Творец земли пространной всей,

Покрыл тебя Он той рукою,

Что щит есть правых всех царей.

Все стражи стали устрашены,

Или, тобою привлечены,

Желали вслед тебе идти.

Кого что прежде те хранили,

На тех бы меч свой обратили,

На горду б выю их ступить.

Хоть мысли прежде их скрывали,

Не смели с страху то открыть,

Елизавету что желали,

Что б ей царицей нашей быть.

Узрев ту, робость покидают,

По той стопам на смерть дерзают,

Хотят с ней жить и умереть,

Себя винят, что столь молчали

И кровь Петрову забывали.

Ты власть врагов идёшь стереть.

10.

Лишь кто хотел сопротивляться

Тому, что наш Творец велел,

От страха стал тот колебаться

Мутился дух и весь немел.

Тебя же тучи покрывали,

Вокруг же молнии блистали,

С ужасным треском гром гремел,

Кой, власть Творца нам изъявляя,

Петровой дщери помогая,

На всех врагов Свой страх навёл.

11.

Но ново чудо представлялось

Смущённым нашим там очам:

С реками море всё спиралось,

Вода всходила к небесам.

Как ты к престолу приступала,

Нева веселье ощущала,

Что ей та будет обладать,

Отец которой столько тщился,

Что б град тот славный появился,

Её брег коим украшать.

12.

Сгустившись, облако с тобою

Петра явило в славе всей:

Он меч держал одной рукою,

Другой венец преславный сей,

Герой которым сам венчался,

Когда победой прославлялся,

Спокойствие нам утвердил,

Как под полтавскими стенами

Врагов, окованных цепями,

Он жизнью щедро одарил.

13.

Из облаков длань простирая,

Он на тебя венец сложил:

‘Ты царствуй, царствуй, дщерь драгая, —

Герой тебе здесь говорил. —

От мест, восходит где зарница,

До мест, где кроется денница:

И там ты власть свою прострёшь,

Тобой златой век обновится,

И мир в России утвердится,

Ты род врагов своих сотрёшь’.

14.

Все с ужасом словам внимали,

Чем Божья власть открылась нам,

Хоры небесные молчали,

И ветер вторил по горам,

Планеты путь свою совершали,

Слова те тайно повторяли,

Что царствует Елизавет.

В себе Петра ты обновляешь,

С престола хищных низвергаешь,

Открылся россам новый свет.

15.

Враги твои здесь застонали,

Зря, сколь им злая смерть грозит,

От страха все вострепетали.

Владычица рук не багрит.

Коль мужеством их победила,

С приятной щедростью простила,

Лишь тщились власть у них отнять,

Что б козней боле не сплетали,

Народы бы не возмущали

Против владычицы восстать.

16.

Не то тебя ей побуждало,

Что бы и тем их наказать,

И щедро сердце всех прощало.

Суд прав тех злых велел карать.

Елизавет так поступает,

Творцу в щедротах подражает,

Коль право требует казнить,

Да сила прав всегда хранится,

Преступник коль во всём винится,

То казнь им тщится облегчить.

17.

На троне лишь себя явила,

Тогда мир россам возвращён,

И всех врагов злых устрашила —

Готф (швед) от меча пал, поражён:

Как гидра силу обновляет,

Наш меч всегда её терзает,

Всяк пред тобою побеждён.

Твою коль щедрость призываешь,

Его тогда же ты спасаешь,

И стал он миром награждён.

18.

Уж слава всем здесь, извещая,

С трубой гремящею летит,

Петрову кровь всем величая,

Какая в троне уж сидит,

Что правый суд восстановила

И дух Петра в себя вместила,

Явила свету прежний страх,

Что равно та во всём сияет,

С щедротой храбрость совмещает,

Своих врагов повергла в прах.

19.

Нептун пещеры оставляет,

Где трон его был утверждён,

И с радостью он вопрошает:

‘Не Пётр ли в дщери оживлён’?

Узнавши то, он веселится,

К Неве чрез бурны волны мчится,

И скипетр свой тебе вручил,

Какому волны покорённы,

И им Петру он был вручённым,

Четыре флота как водил.

20.

Напрасно речь я продолжаю,

Что бы хвалы все воспевать,

Лишь длительностью я скучаю —

Ту недостоин похвалять.

Ты добротой всех превышаешь

Из смертных, счастье разливаешь

И милость подданным даёшь.

Куда я глаз не обращаю,

Везде те милости встречаю,

Рукой своей на нас что льёшь.

1747 г.

Ода отмечена в статье Н. Д. Чечулина ‘Хронология и список сочинений князя М. М. Чербатова’ (‘Журн. Министерства народного просвещения’, 1900 г., No 8, июль, с. 344). Чечулин не решился признать её сочинением Щербатова. Но так как у нас нет примеров, что бы Щербатов переписывал чужие произведения, так как в её содержании нет ничего противоестественного идеям Щербатова, мы решаемся рассматривать данное поэтическое произведение, как оригинальное сочинение автора и включаем его в данный сборник.

Печатается с копии, хранящейся в архиве Государственного Исторического музея, г. Москвы (далее: ГИМ). (Архив, No 934, л. 230 — 238).

Война.

Ода.

Какая сильно буря веет

И ясный воздух весь мутит?

От туч свет солнечный темнеет

И от зенита гром разит,

И ад в свирепости зияет,

Он мрачны недра отверзает

И к небу шлёт огонь и прах.

Народы тщетно там мятутся,

Сердца в отчаяние рвутся,

И всех объемлет сильный страх.

На воздух чудо вылетает.

Там страшный образ око зрит:

Змея главу его венчает,

А факел в шуйце зло горит.

В деснице — меч окровавленный,

И змеями он окруженный

Народам гибелью грозит.

Рёв страшный воздух наполняет,

Живущих смертных устрашает,

Оставив плуг свой, смерд бежит.

(Далее в оригинале вычеркнуто три стиха:

Достойна дщерь проклятья ада.

Чинит как небо смертным глас,

И разрушается преграда…).

Что значит страшное виденье?

Ах! Зрю, сие — кровава брань.

Её такое нисхожденье,

Простёрла так на смертных длань.

Ей общество все составляют

И перед нею пробегают

Смерть с пагубной своей косой,

Суровость, страх и грабежи,

Тиранство, тяжки мятежи.

Приятный гонят те покой.

Вдали пред нею выступает

Девица всей толпы той злей,

В руке труба ту отличает,

И лестна слава имя ей.

Под маской дева сокровенна,

Одежда кровью обагренна,

В трубу свою царям гласит,

Их к вечной славе призывая,

Победой лёгкой обольщая,

Вослед войне идти велит.

Цари, сим гласом изумлены,

Потщились тотчас забывать,

Народом что постановлены, —

Ему чтоб счастье содевать.

Причины тщетно вымышляют,

Народа толпы собирают.

Там горько мать в слезах вопит,

Жена супруга обнимает,

На брань что спешно отъезжает,

В бесчувство горесть ту разит.

Ко брани трубы призывают

И ратников туда влекут,

Селения опустевают,

И глад грозит стране той тут.

Но это бедам лишь начало.

Хоть тем слабее царство стало,

Побором люд отягощён,

Земля лишилась земледелья,

А младенец без прокормленья

Куска последнего лишён.

Ужасно слышать то стенанье,

Внушать печальный людям глас.

Цари! Се зла есть начинанье,

И как не тронет оно вас?!

Но коль уже по вашей воле

Вступает войско в ратно поле,

Когда огонь пылает сей,

Злой адской силой составленной,

Селитрой с серою смешанной —

Огонь, украл что Прометей.

Когда те тяжкие громады

На гибель сделаны людей,

Что потрясают крепки грады,

Состав вмещая вредный сей,

Огнь и железо вдруг рыгают,

Полки вмиг ратных побивают,

Ужасный гром произведут,

Огонь со сталью сообщённый,

На жизнь людскую обращённый,

И тем тьмы ратников падут.

Как вы безумны, человеки!

Того ль вам ради разум дан?

(Далее вычеркнуто: ‘Зачем на жизнь стремился сам’?).

И так есть кратки ваши веки.

Зачем кто ищет гибель сам?

Какие скорби вас терзают,

Печали как отягощают!

Зачем их тщиться умножать,

Что б новое изобретенье,

Для вас самих на погубленье

Сыскав, хотеть употреблять?

10.

(Вычеркнуты три стиха:

Вам тигры в злобе уступают,

Хоть жажда крови тех томит,

Когтями лишь корысть терзают)…

И вот уж воинства вступают

В обильны страны их врагов,

Их страх и трепет предвещают…

На этом текст обрывается, не окончено.

1760 г.

Печатается с подлинной черновой рукописи, хранящейся в Архиве ГИМ (архив, No 984). Рукопись в хорошем состоянии, помарки незначительны. Стихи, вычеркнутые Щербатовым, мы восстанавливаем в скобках.

***

Уединенну жизнь хоть многие хвалили

Но я веселья в ней не мог себе найти,

И той хватители, знать, век одни не жили,

Речами только нас хотели обольстить.

Они в стихах своих согласно воспевают,

Что всяк одним собой доволен может быть,

Что пышность света всю совсем те презирают,

В себя вошедши, всяк счастливым может жить.

Против кого озлясь, бранить все устремлены,

Что в свете всё обман бесстыдные гласят,

Что часто честные плутами оскоблены,

Что верна друга нет, то часто лишь твердят.

Но спорить я о сём теперь не пожелаю,

Хоть эти все слова не можно утвердить,

Но скучно одному, опробовав, то знаю

И в истине лишь сей хочу их убедить.

На то ли человек на свете сем родился,

Чтоб сам, страшась всего, противен был он всем?

На то ль умом своим, с каким он предпочтился,

Чтоб не полезен был он обществу ни в чем?

Нет, вышнего предел рассмотрим лишь прилежно,

Противное сему увидит ясно всяк:

За тем творец ему вручил в дар сердце нежно,

Что б сжалиться он мог, несчастный видя зрак.

За тем имеет он над прочими скотами

Тот дар, что может он свою мысль изъяснять,

И видом он своим и ясными словами

Подобного себе на помощь к себе звать.

К сообществу его и страсти побуждают,

И самолюбие с другими быть влечет,

Что бдением своим премудры обретают,

Узнавши то от них, находит пользу, свет.

Чрез способы сии мы много умудрились,

И много человек спокойств себе обрел,

От сообщения науки пространились,

И ныне виден уж конец их и предел.

Несчастьем кто гоним, тот помощь обретает,

Иль в горестях своих хотя то получить,

Что он найдёт, что с ним печаль кто разделяет,

Печаль словами кто его способен исцелить.

Но кто один живёт в хвалимой сей пустыне,

Тот всем сим никого отнюдь не тяготит,

И сам не может быть участник благостыне,

Что человечество нам вообще велит.

Не может в скуке он утешиться словами

И мысль горестну весёлою прогнать,

Ни помощь получить, когда, гоним судьбами,

Болезнь его начёт ко гробу уже гнать.

Одним всё заключу, не простирая боле,

Когда, живя один, закрыл к тому кто дверь,

Глагола б я лишил, если б то в моей воле,

Не столь он человек, сколь есть он дикой зверь.

1761 г.

Печатается с подлинной черновой (с многими исправлениями) рукописи, хранящейся в архиве ГИМ (архив, No 934). Рукопись в хорошем состоянии. На первой странице рукописи вверху теми же чернилами рукой Щербатова были написаны, а затем зачёркнуты слова: ‘Реестр, у кого из крестьян взять их рожь и отдать мою в сём селении’, ниже сбоку с левой стороны надписано: ‘У Костянтина’, так же зачёркнуто.

См. Козлова М. И. ‘Рецепция античности в исторической мысли XVIII века’, 2011 г.

***

Оставь ты суету, в себя днесь возвратись

И тщетным счастьем ты уж более не льстись.

Надежды все твои прошли, как лёгкий сон,

Не радость зрю в тебе, но слышу тяжкий стон.

Умей ты, Филоктет, владеть теперь собою,

Всевышняя рука влечёт тебя к покою,

Ты можешь счастье всё и сам в себе сыскать,

Коль тщетности двора ты станешь презирать.

Ты нрав не знаешь мой и сердца преклоненья:

Не сетую, поверь на счастья я лишенье,

Не сетую о том, что я обманут был,

Когда вступал к двору, двора я не любил,

И первое — мой дух туда лишь устремлялся,

Пороков что б двора всегда остерегался.

В пучине мрачной сей три лета пребывал,

Три лета яд сей злой меня уж окружал.

Хвалю Всевышнего я милость над собою.

Пороки попирал я сильною ногою,

Я ближнему вреда нимало не искал,

Язык мой никогда слов лестных не вещал,

Смеялся суете, был твёрд среди волненья,

Недвижим я стоял для злобного стремленья.

Вздыхаю я теперь и должен воздыхать,

Пороки светские слезами обмывать.

Нет дружбы, ни любви! Святая добродетель

Бежит от сих злых мест, каких порок владетель.

Приятнейший там зрак скрывает злостный яд,

И под святошей там скрывается сам ад.

За слово лишь одно, за тщетно уваженье

Нет святости такой, к чему что бы почтенье

Дух подлый сих рабов могло преодолеть

Или склонить и честь, об этом сожалеть,

Что б всем таким тотчас не жертвовать бесстыдно,

О благе позабыв, что разуму не видно,

Неправый что закон всем язву причинит,

Творца что своего тот сам же погубит.

Дерзают и на то… Стой, бедный, осмотрись,

На страсти всех людей ты больше не сердись,

Что обманул себя, о том лишь сожалей.

Вошедши ко двору, каких ты мнил людей

Сыскать в опасном том и бурном сём жилище:

Не непричастных ли людской обычной пище?

И не подобных ли, превыше что б страстей,

Как духи, были бы во образе людей?

Нет, повести тебе так, знать, пообласкали,

Коль Марков, Троянов столь пышно представляли.

Великих сих мужей достойно обожать,

Но, робкий, двор от них ты должен отличать:

Те мудростью своей писателей пленили,

И только их дела они нам предложили.

Но если б происки двора им описать,

Легко б нам было в том, легко было узнать

Подобных же людей, себя на что столь чтили,

Какие антиков бесспорно обожили.

Итак, уверен будь навек ты в деле сём,

Подобен что век сей древнейшему во всем,

Что хитрость, злоба, лесть в придворных обитает,

Что подлая душа всегда царей ласкает

И что, когда народ и первого избрал,

И тот, забывши всё, народ тот презирал,

Что власть свою над всем хотел распространять,

Любил изменников, старавшихся ласкать.

Отечество, закон — лишь тщетны имена,

Не смотрят ни на что, кому лишь власть дана.

Их, собственно, любовь едина побуждает,

Не истина, но страсть делами управляет.

Таков издревле свет, таков судьбы предел.

Когда ж пороки злы ты в месте сём презрел, —

Любитель ты наук, и ими утешайся.

Беги коварности, меж злыми не мешайся,

Приятные поля тебя к себе зовут,

Где добродетели и истина живут.

Печатается с подлинной черновой рукописи, хранящейся в ГАФКЭ (ф. 481, No 44 — 91, бумаги Д. И. Шаховского).

Представленный в фонде текст, скорее всего, черновик, в нем много исправлений и зачеркиваний, многие слова или трудночитаемые, или совсем нечитаемые. Время создания текста не указано, но можно предположить, что он написан в 1780-1790-х гг. По переписке можно определить, что примерно в это время у М.М. Щербатова обострились проблемы со здоровьем. Возможно, у него была болезнь, связанная с воспалением суставов, это отразилось на его почерке: ‘я за недомоганиями моими не мог к тебе писать’ [6, л. 40]. Многие письма к сыну написаны его слугой, на них была только подпись историка (например ‘отец твой Михайло Щербатово’ [6, л. 46].), на некоторых он даже не смог подписаться — ‘покорный князя слуга’ [6, л. 66 об.]. Вероятно, личное настроение автора повлияло на то, что превозмогая проблемы со здоровьем, он изложил свои мысли на бумаге. Текст проникнут глубокой печалью и отчаянием. Это сочинение М. М. Щербатова пропитано горьким разочарованием в придворной жизни, печалью от не-возможности реализации в общественно-политической сфере.

Божественный жар.

Божественнейший жар, стихов моих властитель,

Чувств сердца моего всегдашний направитель!

Приди, огнём вновь грудь мою согрей,

Величия прибавь ты слабой песне сей.

Любовь к отечеству я петь предпринимаю

И ей единой все черты вдруг обнимаю.

Ещё Адамов род в злом неустройстве был,

Властитель всяк себе без властелина жил,

Не знали, судьи кто, не знали, что законы,

К порокам, грабежам нам не было препону.

Жестокость, воровство, насильства меж родов,

Убийства смертные, отнятие плодов

Труда и бдения всегда им угрожали,

Благими землями вельможи обладали.

Слабейших поразил столь справедливый страх,

От сильных рук бежав, попрятались в лесах.

Вертепы им сперва убежищем служили

Иль, странствуя, среди зверей свирепых жили.

Но вскоре хищники владений бедных сих

Отплату понесли всех наглостей своих:

Другие уж, придя, самих их с мест согнали,

Убежища они искать всё там же стали.

Но как ни трудна жизнь в пустынных сих местах,

Забыли наконец о прежних всех делах,

Злосчастием своим уж стали научены

И в общества с собой весьма соединены,

Приятна стала им страна пустынна их,

Забыли уже в ней всю тягу зол своих,

Суровы овощи приятны им казались,

И непогоды зря на них вооружались.

Привычка к пищи сей, привычка к той стране,

Привязанность к трудам, привязанность к родне

Произвели в них то, что раем уж считали

Те самые села, от гнавших как бежали,

Убежище себе где от врагов нашли.

Когда ж гонимые в места сии пришли,

Нашли уже народ весьма соединённый,

Любовью ко стране своей воспламенённый.

Порок того хвалит всегда его предмет,

Не ради он себя, ради того живет,

Хоть в самой вещи нет, монарха он любитель,

Но с выгоды своей превредный ему льститель.

Он любит лишь себя, о прочем мысли нет,

Отечество, царя в злу пагубу влечет,

Иль властвовать другой, над всеми лишь желая,

В сей мысли пагубной всю должность забывая,

О благе общества совсем уже не мнит.

Любовью к злату кто дух подлый заразит,

Тот, бедность зря в другом, отнюдь не возмутится

И правый продавать он суд не устыдится,

Корысти для своей невинность утеснит

И в пользу винного законы превратит.

Но так уж счастья все те люди достигают?

И, страсти самые те коим угождают,

Не суть ли мстители неправоты таких?

Коль тщетно ищут те часов себе благих,

Их совесть завсегда внутрь яду подливает,

Раскаянье и страх всечасно их терзают.

Скрывают тщетно те поступок гнусный свой,

В богатстве и чинах не знаю, что покой.

Но кто пороков чужд, отечества любитель,

Законов отческих прилежный был блюститель,

Спокоен духом тот весь свой проживёт,

В несчастьях даже он веселие найдёт.

Хоть злобой поражён, на жизнь свою взирая

И правотой своей дух собственный питая,

Всегда великий есть и сам собой почтён,

Терзаньем совести не будет огорчён.

Гонители его пред ним малы явятся

И мыслей подлостью своею устыдятся.

Отечество любя, всё с твёрдостью снесёт

И, не ропща на всё, с бесстрашием умрёт.

1778 г.

Печатается с подлинной черновой (с поправками) рукописи, хранящейся в архиве ГИМ.

Сатира на вельможу.

О муж почтенный, ты, украшенный звездами,

Подобно как корабль, обвешан парусами,

Скажи мне: для чего ты столько испещрен?

Созвездьем на тебе какой знак положен?

Все знаки видимы должны вещь означать.

‘Как? Знаков честных сих не можешь ты понять? —

Вельможа с гордостью спешит мне отвечать, —

Услуги что б мои пред всеми показать,

Тризвездия сего мне дали украшенье:

Сия вверху — значок о веры попеченья,

Сия — как с храбростью врагов я поражал,

А нижняя звезда — как правду защищал’.

‘Как веришь в сердце ты, того я, ей, не знаю,

Из слов твоих одних противно понимаю.

Когда кто говорит, что вера есть лишь бред,

Лишь мыслит о себе, а брату чинит вред,

Кто в лень и в роскошь столь привычен погружаться,

Поборником всех вер тот может ли назваться?

Я подлинно слыхал — начальник ты войск был,

Слыхал я и про то, — врагов ты победил,

Но я ещё слыхал, что рати претерпели,

Что кровью всех солдат поля те закипели,

В походах тяжких тех их сильный глад терзал,

О действиях твоих и повесть я читал:

Не мог приметить лишь я мудра учрежденья,

Искусного нигде не зрел я ополчения,

Ты случаев вперёд нисколько не познал,

Тюренну (1611 — 1675 гг.) Анри де ла Туру, виконту, знаменитому французскому полководцу) в маршах ты отнюдь не подражал,

Ни мудрости его устроить ополченья,

Кондеева в тебе нет храброго стремленья.

На рок один лишь ты, на счастье уповал,

Соотчичей своих ты смерти подвергал.

Их храбрость превзошла, попрала все преграды:

Они забыты все, тебе лишь все награды.

О правде говоришь, и стыд тебя не гложет?

Да больше кто тебя стремится уничтожить?

От края до конца просторных наших стран

Всё жертвуешь себе: права и честь, и сан,

В желаниях своих препона ты не знаешь,

И суд, и истину бесстыдно попираешь,

Довольствуя свою единую кичливость,

Возводишь всё плутов и гонишь всю стыдливость.

Народ в молчании пред Небом вопиёт,

И воин, и мужик кровавы слёзы льёт.

К тебе хоть правды знак судейский прикреплен,

А ты от правоты бываешь озлоблен.

Постой, причину я сему теперь вдруг понимаю

И истинный знак звёзд тебе я возвещаю.

Во младости своей предавшийся страстям,

И в роскоши, и в пышности её кто проводил,

К весельям жаден был и жаден к почестям,

Проступками свой дух совсем освободил,

Вовеки на себя свой взор не обращал,

Чрез низости одни вельможей быть добился,

Законам не учась, законником вдруг стал:

А дух его ещё сильнее возгордился!

Уж много лет вельможею живёт,

Дела ломает он, ломают как лукошки,

Богатство, почести в обилии он жнёт,

И в тёмных он делах иметь глаза мнит кошки.

Почтенной сединой вельможа уж покрыт,

Он подвиги свои пред всеми исчисляет,

Без знания себя, он, — гордостью набит, —

И звание своё трусливым выхваляет’.

Такую гордость зря, тогда ему сказал:

‘Постой, седой ты муж, украшен лоскутками!

Разумный муж тебя премудрым не назвал,

Хвалим лишь только ты роднёю и друзьями.

Не спорю, что ты есть давно уже в делах,

Что худо ль, хорошо ль ты эти исполняешь,

Что имя твоё всем наводит сильный страх,

Что властью ты своей даришь и разоряешь,

Но только ты при сём дозволь тебя спросить:

‘О сделанном тобой ты много ль размышляешь?

Ты мыслишь ли вперёд, что б вред не наносить?

И часто ли дела свои ты осуждаешь’?

Познай ты истину! Дерзну тебе сказать,

Что тысячи из лет с делами обращенья

Прямого звания не могут тебе дать,

Коль ты иметь не будешь размышленья’!

1779 г.

РНБ (Эрмитажное собр.).

Автор говорит о трёх звёздах, украшающих вельможу — это, очевидно, звёзды Андреевская, Александровская и Георгиевская.

Эпистола к Гарпагону.

В теченье многих лет порок я твой скрываю,

Терпенье потеряв, теперь к тебе вещаю.

Доколи в страсти злой пребудешь, Гарпагон (главное действующее лицо в комедии Ж. Б. Мольера ‘Скупой’, олицетворение скупости)?

Доколь тебя прельщает денег звон?

Уж их ты накопил изрядные всё кучи,

Расписок, векселей в твоём комоде тучи.

В тоске, однако, ты ночь целую не спишь

И прежде чем зарю, долгам реестр глядишь:

‘Тому, — ты говоришь, — уж срок теперь подходит,

Такой отсрочки день о долге производит’.

Хоть худо грамоте и цифр науки знаешь,

На счётах хоть с трудом, однако исчисляешь,

Что росту надлежит на час иль на день взять

И как бы нужного собрата притеснять.

К всеобщей радости монаршие щедроты,

Зрел слёзы я твои, зрел хищные заботы.

‘Возможно ль по пяти процента только брать?

Нельзя мне по сему закону поступать’!

Ты часто говорил и восклицал с слезами:

‘На что уж деньги нам, что нажили трудами!

Нет, в воду я пойду, я с камнем утоплюсь,

А пять процентов брать отнюдь не соглашусь’!

Но зрю, весёлый вид в тебе вдруг оказался…

Закон как обмануть, Гарпагон догадался,

Притворный вид приняв, заёмщикам сказал:

‘Законный рост что б брать, я клятву свято дал’, —

Но только лишь одно к тому он прибавляет —

За ассигнации платить он заставляет,

При редкости монет лишь чистым серебром.

‘Я сим, — сказал себе, — скоплю на свой вмиг дом,

Я брал по десяти — закон то запрещает,

Процентов он моих число установляет,

Но я умнее есть, чем самый сей закон,

Презрю народный плач, презрю я бедных стон,

Процентов 5 возьму, двенадцать же промену,

Не сделавши никак закону я измену,

Семнадцать получу и буду прав пред ним,

Исполню я закон, как пользуюсь я им’.

О хищный столь злодей! Душа, столь развращена,

В разврат от скупости глубоко погружена!

Ругатель общества, законов злой презритель!

Неблагодарный раб, монарха укоритель!

Ты мнишь ли, что б монарх, закон сей издавая,

Для граждан помощи казну им отверзая,

Возмог предвидеть то, в числе что бы граждан

При щедрости царя кто б сделался тиран?

Нужда и бедных честь проступок твой скрывает,

Но совесть уж тебя довольно, мню, терзает.

Воззри на свой ты дом, кому ты всё хранишь

И, сидя над мешком, кого ты ради бдишь?

Разврат и глупость уж там соединены,

Где зришь вокруг себя умы, развращены.

Стыд роду твоему, ты стыд гражданству сам.

Ты копишь серебро, лишь в прелесть тех очам,

Которые хотят наследниками стать,

С весельем что б тебя, скупец злой, погребать,

Тобой нажитое что б вскоре расточить.

Судьба велела так, что б удовлетворить

Обиженных тобой, тобою разорённых.

Найдёшь ли ты в других, тобою огорчённых,

Кто о судьбе твоей хоть мало б сожалел?

‘Нет, — всякий скажет мне, — Господь то повелел,

Что б родом сим скупца то было расточено,

Что им безжалостно неправо присвоено’.

Необходимый сей предел тебе грозит,

Но что ж последует, коль правда не кричит?

Ещё монаршья власть, щедротой преклонена,

Раскаяния ждав, есть ныне непременна.

Но коль возникнет суд и грянет правды гром,

Ты денешься куда, о бедный Гарпагон?

Презрев святой закон, чем можешь защититься,

Ограбив общество, какой надеждой льститься?

1785 г.

Печатается с подлинной черновой рукописи, хранящейся в архиве ГИМ (архив, No 934). Рукопись в хорошем состоянии. В тексте встречаются многочисленные поправки рукою Щербатова. Они носят исключительно стилистический характер, поэтому мы их не оговариваем. Написано по случаю издания указа Екатерины II о запрещении ростовщикам брать более 5 % годовых за денежные ссуды.

Эпиграмма.

Что б взятки прекратить, сей способ лишь удобен,

Развратный что б к делам всегда был неспособен,

Что б честный человек начальство получал

И низкий в бедности от гладу не стонал.

Пороки накажи, возвысь вдруг добродетель, —

И общего добра сим будешь ты содетель.

Что пользует толпа так названных судей?

Ищи ты не числа, ищи прямых людей.

1787 г.

*** * ***

Среди шумящих волн развратного днесь света

Я веку своего прожил цветущи лета.

День каждый я трудам и пользе посвящал

И к добродетели все мысли направлял.

Люблю я ближних всех, в их благе упражняюсь

Внушить им мысли благ в сердцах их устремляюсь.

Несчастье выносил, их строгость презирал,

В развратном свете жил, но правду всем вещал.

Увы, я мнил уже, что сердце утвердится,

Бедами новыми что дух мой не смутится,

Наукой наставлён, я сердце укреплю,

И злого рока казнь я с твёрдостью стерплю.

Но ныне, обмочив постель свою слезами,

О чувства искренни, несчастен есть я с вами,

Несчастье ближнего во мне тревожит кровь.

Исчезни из души, ты, отческа любовь,

Суровость зверская мне в сердце да вселится.

Увы, могу ли я и сим когда польститься?

Привыкнув к нежности, привык и полюбить.

Могу ли оттого все мысли отвратить?

Поверженный в печаль, в слезах тяжко рыдая,

К единым, к Вам теперь я мысли обращаю,

О книги, пища вы души всегда моей,

Наставники мои в приходе жизни сей.

Вы в юности меня приятно утешали

И против бед моих совет мне подавали,

Чрез вас я степень счастья получал

И вами именит и знаем многим стал.

Вы, верные друзья, теперь же не оставьте,

Утешьте днесь меня и крепости прибавьте.

Приди, глубокий Локк (Джон Локк (1632-1704 гг.) — английский педагог и философ), мне то здесь показать,

Что мысли разные возможет зарождать

И как душа у нас понятье получает,

Как скорби и печаль столь сильно ощущает,

Искусный Малебранш (Николя Малебранш (1638-1715 гг.) — французский философ-дуалист), путь к истине открой

И разум просвети, тем утверди ум мой.

Гассенди (Пьер Гассенди (1592-1655 гг.) — французский философ, математик, астроном и исследователь древних текстов), покажи небесные премены.

Гомер, вообрази, как пали Трои стены,

Несчастия людей, история, представь,

Бессмертный Божий дух, Писание, прославь,

Иль повестью какой мой дух воспламеняя,

Иль мысли к подвигам для службы увлекая,

Дайте хотя на час мне скорбь свою забыть,

Сквозь тёмну грустей ночь хоть луч света прозрить.

Утешьте вы меня при старости моей,

Вы, верны мне друзья, в печальной жизни сей.

1787 г.

‘Санкт-Петербургские ведомости’, No 269. 11. 12. 1857 г. С. 2.

Бык растерзанный.

Басня.

Слыхал я: в старину лев с бабром (то есть тигром) побранился,

И бык к бобру в войну охотно съединился.

Немало времени дрались те меж собой.

Ослабли как они, наскучил как им бой!

И вздумали они войну их прекратить.

Да чем им меж собой друг другу заплатить?

Подумавши весь час, зверь бобр тогда сказал:

‘Нарочно будто Бог быка к нам ниспослал.

Мы, глупую сию упрямую скотину

На части разделив, затушим всю причину

Столь длительной вражды’! То молвив меж собой,

Повергнув ниц быка, дерут его долой,

На мелки части вдруг скотину раздробляют.

На этом звери те вражду их прекращают.

Поляки! Сей пример вас должен научить:

От дерзости своей что б долго не тужить,

Что прежде от неё себе вы получили,

Владений ваших часть соседи разделили.

И вновь поступок ваш лишь то произведёт,

Что каждый часть сосед ещё у вас возьмёт.

1786 г.

Печатается с подлинной черновой рукописи, хранящейся в архиве ГИМ (архив No 984, в одну шестую листа, внизу справа до середины оторвано, текст не повреждён. На поле слева рукою Щербатова сделана пометка: ‘Т. 7, кн. 2’).

Сильна рука владыки.

Басня.

Волк не возлюбил овечку.

Хоть неприятели неравной силы,

Да волку было то не по сердечку,

Что к той овце все благосклонны были —

Сам лев и ближние его,

А без того,

Как пить бы дали,

Овечку растерзали.

‘Ну, коли так нельзя, — сказал наш волк, —

Так делу я сему иной дам толк’.

Коварны волчьи души.

Волк, у овцы отъевши хвост и уши,

На суд медведей сам предстал

И так медведей ублажал:

‘Хранители закона,

Блюстители священной львиной воли!

Приемлющие власть от выспреннего трона

Решать, вязать зверины доли,

Под ваш покров я прибегаю

И ухо преклонить к прошенью умоляю.

Обижен я! Но приведу вас в удивленье,

Когда скажу, обиду кто нанёс:

Овечка скромная! И весь наш лес

Тому свидетель,

Что за мою к ней добродетель

Когда-то раз

Меня, взбесясь,

Боднула рогом в глаз.

Сам в брань я с нею не вступил,

А рассудил

Прошенье к вам подать,

Благоволили что б овечку наказать’.

И как кто суд держал весь в лапе,

Тот был ему и сват,

И брат,

Вмиг дело стало находиться в шляпе,

И, не спросив, за что и как,

Тотчас

К овце указ

Прислали судьи знамениты,

Бесчестье, тяжбы, волокиты

Овца что б волку заплатила.

Овечку эта весть сразила.

Она ответствует им так:

‘Несчастием себе великим поставляю,

Безвинно что судом я ныне суждена.

Теряюсь в мыслях и не постигаю,

Как я рогатой сочтена!

Хоть изойди весь свет, —

Овцы с рогами нет!

Иль просьба сильного так ныне дорога,

Что и овцам куёт она рога,

Или законы суть такие — тонка сесть,

В которой лишь овца бессильно увязает,

А волк, её прорвав, свободно пролезает?

Так нам же где прибежище иметь?

Известно всем, сколь волк лукав,

Известен так же всем и мой, овечкин, нрав.

Все знают, сколь тиха овечка и проста,

А волк, лишив меня ушей, хвоста,

Да на меня ж и с просьбой залетел

И высший суд склонить умел,

Что б он мне повелел

Пред волком виноватой быть.

Я смею суд просить

Мне предписать

Пред суд предстать

И дать,

Конечно, очную напротив волка ставку’.

Плутишка-волк, смекая делом,

Что ежели оправится овца,

Не виноватая душой и телом,

Тогда черёд уж молодца,

Дадут уж волку давку, —

Вмиг всех зверей собрал

И убеждал

Свидетелями быть его с овцою ссоры

И насулил всем золотые горы.

Итак, свинья, баран, осёл,

Лисица, бык, козёл

Клялись все в том богами,

Что видели то сами,

Бодала как овца рогами,

И что им всем с овцою жить уж скучит,

Овца и их рогами бьёт и мучит.

А волк к дружку любовну грамоту послал

И предлагал,

Как можно от беды избавить

И эту тяжбишку на их манер поправить.

Овца, хотя и хлебосолка,

Искусства ж в свете жить не знала

И с заднего крыльца к медведям не бежала,

Была невинна и смела

И ухом не вела.

А волк — и так, и сяк,

И всяк

К судьям уж забегал.

Сутяга — волчий сват так судьям представлял:

Понеже де в обиде

Овцой речённой вышесказанного волка

Свидетелей в приказном виде

Уж более числа указного скопилось,

По-моему так дело то б решилось.

И истинным признал решенье то совет,

Овце что б выговор престрогий предписать

И приказать

О всём сём требовать подробнейший ответ.

И хоть овечка

Была чиста, как свечка,

Однако в лапы сжали

И по приказному тазали (журили, бранили).

Ответы брали

И под сукно их клали.

Тогда-то уж овца смекнула,

Что истины весы неправда пошатнула,

Прибегла до престола

И с сродной кротостью овечью полу

Царя зверей просила:

‘Великий лев!

Уж много лет ты льёшь на нас щедроты,

Тобою жизни сей вкушаем мы доброты,

Ни разу праведный твой гнев

Нить дней

Зверей

Не пресекал.

Монарх один сказал:

‘Коль подданных слеза едина хоть пролётся

Без ведома царя,

В неосторожность то ему причтётся.

Блаженство всех творя,

Он мог и должен был её предупредить

И очи плачущей щедротой осушить’.

Во времена твои текут слёз реки,

Но не от бед

Их каждый зверь льёт, но что живет

В счастливом для нас, прочих веке,

В который истина престолом правит.

И тем дивится свет и славит

Божественные все дела.

Невинность смелость мне влила

Коснуться до священства трона,

Причину жалобы и стона

Тебе, лев мудрый, объявить.

Довольно горестей от волка я сносила

И не просила.

Волк, недоволен тем, перед судом предстал,

Свидетелей набрал

И суд тем убедил.

Меня суд обвинил’.

Великий лев прознал,

Что суд овцу рогатою признал

И за рога

Бедняжку осудил,

Благоволил:

Овечку перевести на паству в тихие луга.

И там, избавившись от бед,

Овца даёт совет

И овцам, и котам,

И прочим всем зверям —

От сильных убегать.

И может всякий знать,

Что с сильным ссориться ведь польза невелика,

Где сильная рука — владыка.

1789 г.

Указанное сочинение отличается от других работ Щербатова. Как известно, М. М. Щербатов был автором ‘Истории российской от древнейших времен’, ‘О повреждении нравов в России’, ‘Путешествия в землю Офирскую господина С., шведского дворянина’, ‘Разных рассуждений о правлении’, ‘Размышлений о законодательстве вообще’, ‘Размышлений о дворянстве’, ‘Рассмотрения о пороках и самовластии Петра Великого’ и многих других. Во-первых, такой жанр как басня не типичен для М. М. Щербатова, во-вторых тон — ирония выделяет эту работу. В басне историк высмеивает те же пороки современного ему общества, что и в других сочинениях. Персонажами в этом произведении предстают хитрый волк, невинная и доверчивая овца и мудрый лев. Основным мотивом басни является несправедливость суда, который осудил безрогую овцу за то, что она забодала волка, главным в решении суда является не объективная правда, а мнение подкупленных свидетелей. Единственный, чье мнение оказалось более веским и мудрым, — это правитель, мудрый лев, и то, даже он не наказал суд, а только помог невиновной. В результате овца дает совет не предпринимать слабым попыток доказывать свою правду, а ‘убегать’ от сильных. Основная мысль басни ‘Сильна рука владыки’ заключается в том, что правда в государстве не в законах, не в судопроизводстве, а в преимуществе ‘сильных’ и богатых. Данный текст был найден в переписке автора с сыном Дмитрием. Возможно, сочинение написано в качестве наставления своему наследнику. Судя по тональности данного произведения, в минуты отдохновения, общаясь со своими близкими, М.М. Щербатов не был жестким критиком, ‘охулителем’ российской действительности, а мог посмеяться над ней, отнестись к положению своих личных и общественно-политических дел с юмором.

Печатается с подлинной черновой рукописи, хранящейся в РГАДА (No 1289). Тетрадь с письмами Щербатова к сыну Дмитрию и жене с приложением реестра сочинений Щербатова 1775-1789 гг. (оп. 1, д. 517), фонд 181, No 74 — 91, л. 16-19. Бумаги Д. И. Шаховского.

Кроме того, известны ещё два стихотворения М. М. Щербатова ‘Среди шумящих волн развратного здесь света’ и эпиграмма ‘Что б взятки прекратить’ (1787 г.). См. ‘Санкт-Петербургские ведомости’, 1857 г. No 269. Статья М. П. Заболоцкого-Десятовского ‘Материал для биографии князя М. М. Щербатова’.

Источники текста:

М. М. Щербатов. ‘Неизданные сочинения’, Соцэкгиз, ГИМ, [М.], 1935 г. С. 182 — 189.

М. И. Козлова. ‘Рецепция античности в исторической мысли XVIII века’, 2011 г. С. 140.

‘Актуальные проблемы источниковедения’, Материалы 3 международной научно-практической конференции. Витебск, ‘ВГУ им. П. Машерова’, 2015 г. С. 182 — 184.

Эпиграмма.

* * *

Читайте также:

*** * ***