Стихотворения, Рем Дмитрий, Год: 1910

Время на прочтение: 12 минут(ы)

ДИМИТРИЙ РЕМ
(Алексей Алексеевич Баранов (1891—1920))

Собрание стихотворений

Содержание

I. Из: Дмитрий Рем, Алексей Сидоров. Toga Praetexta. Стихи 1909 года. — М., 1910.

‘Ласковый лик красоты отражает безумие боя… ‘

SOMMEIL NOIR

В цепях
‘Призывы рассвета скользнули по шторе…’
‘Я лицо таинственно закрою…’
Princesse nocturne
Вечер
Quies
‘Светлым сердцем Твой приход приемлю…’
У гроба

PRIMAVERA

Прощание с солнцем
В вагоне
Нить порвана
‘Я весь охвачен светлою пустыней…’
Liebes Sterben
‘Все прошлое безумною борьбою…’
To Mr V. Ledzinsky (Lines, Writen After His Giving Me A White Tuberose)
‘Удары минут на часах умирающих строги…’

. Из: Антология книгоиздательства ‘Мусагет’. — М., 1911.

ОСЕННИЕ СТАНСЫ

I. ‘Один брожу по светлым горам…’
II. ‘Нисходит ночь прохладным сводом…’
III. ‘Поля дышали пылью и полынью…’

III. Из: Круговая чаша. Десять московских поэтов. — 1913. Весна. Москва. (Димитрий Рем)

I. ‘Про пустыню юности, печальной и греховной…’
II. ‘Скрестив доверчивые руки…’
III. ‘Я людей ликующих миную…’

IV. Из: Морские камешки. Стихотворения А9нтонины: Романовской и Димитрия Рема. — М., 1913.

Предисловие
I. ‘Опять брожу по светлым горам…’
II. Урна.
III. ‘Опять томит осенний зной…’
IV. ‘Блажен, кто радость поцелуя…’
V. Лютик
VI. ‘На влаге тихого прилива…’
VII. ‘Волны разбились: измученный взор успокой…’
VIII. ‘Все глуше сеть тропинок трудных…’
X. Ангелу смерти
X. ‘Еще не время в забытьи…’
XI. ‘О, стройный ропот кленов упоенных…’
XII. ‘Я на пороге не прощаюсь…’
XIII. ‘Помедлил день в аллеях сада…’
XIV. ‘Не мучь любовью, не мучь борьбою…’
XV. ‘Опять даришь томительное счастье…’
XVI. ‘Былому счастью твердим проклятье…’
XVII. ‘Темнеет ум, остыло вдохновенье…’
XVIII. ‘Желанья упоила ядом…’
XIX. ‘Стены бездонными сводами сдавлены…’
XX. ‘Смутные игры теней, огней колыханье…’
XXI. ‘Скрестив доверчивые руки…’
XXII. ‘В ночных рыданьях содрогаюсь снова…’
XXIII. ‘Края небес уже румяны…’
XXIV. ‘Ни облаков, ни сосен, ни селений…’

I. Из: Дмитрий Рем, Алексей Сидоров. Toga Praetexta. Стихи 1909 года. — М., 1910.

* * *
Ласковый лик красоты отражает безумие боя,
Странные сказки любви, звуки, мечты и слова.
Так у источенных скал, орошенных слезами прибоя,
В стонущем море дрожит вечных небес синева.
Если тебе не чужда орифламма великого Феба,
Если понятен тебе жизни таинственный зов,
В пятнах лазурных сумей различить озаренное небо,
В бликах дрожащих пойми вечные сны облаков.

SOMMEIL NOIR

‘Un grand Sommeil noir
Tombe sur ma vie…’
P. Verlaine
— — —
В ЦЕПЯХ
К. А. Шараповой.
Нас томительно стиснули стены тюрьмы.
К. Д. Бальмонт.
Все кругом на долгий сон похоже.
Неизменен тихий бег минут…
Неужели завтра будет то же?
Неужели цепи не спадут?
Мир идет от царства снега к маю,
И опять молчит в холодном сне…
Твоего лица не различаю,
Наклонись, любимая, ко мне.
Мы давно стоим в глубоком склепе…
Лунный свет становится бледней.
Шевелятся медленные цепи,
Бродят блики матовых огней…
Заглушен таинственным жилищем
Шум людской не может к нам скользнуть…
В ярких снах забвенья мы не ищем,
Сталь колец в объятьи жалит грудь…
В щель окна глядит полоской дальней
Царство снега, царство серебра…
Профиль твой туманный и печальный,
Профиль твой бледнее чем вчера…
Абрис губ твоих сегодня строже…
Неизменен тихий бег минут.
Неужели завтра будет то же?
Неужели цепи не спадут?
* * *
Призывы рассвета скользнули по шторе,
По смутным колоннам темнеющей залы,
И песни про море, далекое море
Мы громко запели, поднявши бокалы.
Сжимались сердца от неясной печали
И помнилась ночь огневого позора.
Усталые женщины медленно стали
В ряды вдохновенно звенящего хора,
Царила дремота туманности ранней,
А странные звуки дрожа говорили
О бурях безбрежных, о бурях без граней,
О счастьи прибоя, о радужной пыли.
Светлеющий сумрак рассеялся вскоре
И брызнули краски могучего света…
А песня про море, далекое море,
Была позабыта, была недопета.
* * *
Я лицо таинственно закрою.
Я покорна, я осуждена.
Между мной и яркою землею
Протянулась тонкая стена.
Я вернуться к вам была бы рада,
— Ваша жизнь залитый солнцем храм —
Но крепка стеклянная преграда,
Недоступна просьбам и мольбам.
Странен цвет прозрачно тонких стенок.
Он упал на все, что вижу я.
Голубой, таинственный оттенок
Заслоняет краски бытия.
Звук речей, могучий возглас боя,
Шопот гимнов, песни мутных зал,
Словно шум далекого прибоя
Мне доносит медленный кристалл9.:
На людей усталых вереницы,
На расцветы вечно юных трав,
Я смотрю, как узник из темницы,
К голубой поверхности припав.
PRINCESSE NOCTURNE
А, А. Сидорову
Пока рассвет еще далек
Блуждаю в парке, тьмой объятом.
Моя душа ночной цветок,
Цветок с порочным ароматом.
Когда от царства древней мглы
Нисходит к нам глухое море,
Когда растут его валы
И темной влагой гасят зори,
Когда от сумрачной тоски
Рыдает мир в седом тумане —
Я раскрываю лепестки
Своих причудливых желаний…
Они цветут кощмарным сном
Пока жива ночная сила,
Но их мучительным вином
Я никого не упоила.
Одна брожу во мгле дорог
И становлюсь безумной снова,
Едва томительный восток
Блеснет, как белый взгляд слепого…
ВЕЧЕР
Темнеет запад. Мир стоит на грани.
Растет внизу волна вечерних чар.
Покорно тонет в синем океане
Осенний умирающий бульвар.
Кресты церквей еще горят багрово.
Все шумы дня в далекий гул слились.
Душа ясна, как бледный взгляд слепого,
Душа ясна, как мирный кипарис.
Давно растаял в ласковом тумане
Былого дня докучный блеск и зной,
И только облака воспоминаний
Плывут неторопливой чередой.
QUIES
Еще темнеют медленные тучи…
Она ушла, весенняя гроза.
На ветках лип блестит ее слеза,
И дышит луг, усталый и пахучий.
Весь мир — алмаз, опал и бирюза.
В моей душе опять восторг певучий,
Но я хочу молчать, закрыв глаза,
Под мирный шопот гаснущих созвучий.
Как хорошо… Такой дремотой спят,
Ушедшие с востока на закат,
Усталые, безмолвные скитальцы.
Сквозь дымку сна я вижу Светлый Лик,
Благословляя высохший родник
На грудь мою легли святые пальцы.
* * *
Светлым сердцем Твой приход приемлю.
Все мечты спокойны и легки.
Белым роем падают на землю
Райских роз, святые лепестки.
Как недавно рдели ветви сада
Похоронным блеском паутин!
На костре больного листопада
Мир сгорал, как падший властелин.
Каждый день осенние печали
В сердце мне вонзали острие,
Каждый день уста мои шептали:
Да приидет царствие Твое!
Ты пришла, царица с белым взгзядом,
Ты пришла, спокойной мглой дыша!
Как покорно ласковым отрадам
Отдается скорбная душа!
Сделай душу тихой как могила!
Мирной тенью сердце осени!
Пусть прозрачным облачком кадила
Поплывут утишенные дни!
Пусть покроют зыбкие туманы
Желтизну осеннего листа,
Поздних птиц ночные караваны.
И давно алеюшие раны
На челе усталого Христа.
У ГРОБА
Н. Н. Лямину.
Я один в безмолвии зала,
И ее не будет со мной…
Не печалься, она устала,
А усталым нужен покой.
Неужели смерть и могила
Не смутила ее мечты?
Перед смертью она говорила:
На могилах растут цветы.
Но зачем же страхом упорным
Омрачился последний бред?
Ты забыл священника в черном?
Он сказал ей, что смерти — нет.
PRIMAVERA
ПРОЩАНИЕ С СОЛНЦЕМ
Погасли тихо в закатном свете,
Погасли тихо твои черты.
Мы в странных грезах стоим как дети
И смутно смотришь на вечер ты.
И это солнце уйдет куда-то…
Быть может, любишь и жаждешь ты,
Не все погасло, что было свято,
Погасли тихо твои черты.
Вечерний воздух прозрачно-звонок.
Нисходит святость ночной мечты,
А я рыдаю — больной ребенок —
И тихо гаснут твои черты.
В ВАГОНЕ
Мерно стучат, убегая, колеса,
Мерно качается длинный вагон.
Блики ложатся багрово и косо.
Мысли и грезы сплетаются в сон.
Ты замолчала, моя дорогая…
В серых глазах засветилась печаль…
Полно. Не мы ли, кумиры сжигая,
Взглядом искали заветную даль?
Полно, не мы ли с прошедшим порвали,
Сталью разрезали цепкую нить,
Жаждали плавать в трепещущем вале,
Жаждали верить, желать и любить?
За руки взявшись, мы встретим буруны,
За руки взявшись пойдем за судьбой…
Мы ли не царственны? Мы ли не юны?
Мы ли не встретим ликующий бой?а
…Нет, на губах умирают призывы…
Долог мучительно медленный путь.
Блики заката багровы и лживы,
Смутно и странно сжимается грудь.
Словно на встречу надеждам и маю
В окна вагона врывается гром…
Я безотчетно и крепко сжимаю
Бледную руку с жемчужным кольцом.
Грустно следишь ты за лентой откоса…
Локоны выбились, взгляд утомлен…
Мерно стучат, убегая колеса,
Мерно качается длинный вагон.
НИТЬ ПОРВАНА
Я весь охвачен светлою пустыней.
Осенний день прозрачен как хрусталь.
Траву покрыл холодный, белый иней,
В струях ручья блестит нагая сталь.
Давно, давно увяли листья парка
Как тайный смысл давно забытых строк.
Отчетливо, бестрепетно и ярко
Я вижу каждый тонкий стебелек.
Уходит вдаль прозрачная картина
До мутных снов безжизненной реки.
А я один. Блестит огонь камина,
Горят твои душистые листки.
Они горят огнем прозрачно синим.
Еще трепещет тонкий аромат.
Мелькают строки: ‘Жалкий мир покинем,
Уйдем туда, где страсти нет преград’.
Я помню время, Грезы нас венчали…
Я был поэт. Я был безумно смел…
Исчезло все. Ни страсти, ни печали.
Последний пепел тихо догорел.
Перед тобой высокая эстрада,
Восторг толпы слепит твои глаза —
А я один. Мне ничего не надо.
Осенний день прозрачен как слеза.
* * *
Все прошлое безумною борьбою
В твоей душе навеки сожжено.
В ней холодно, пустынно и темно,
Вот почему мне сладко быть с тобою.
Закат угас… Волною голубою
Ночная мгла вливается в окно…
Земля сказала темному прибою,
Возьми меня… Возьми… Мне все равно.
Мы в тихой бездне мирно потонули
Как пара птиц, летящих на ночлег.
Мой тихий друг, ты хочешь знать, люблю ли?
Люблю тебя, как листья любят снег…
Я так устал, мои мечты уснули,
И ласков шелк твоих тяжелых век.
LIEBES STERBEN
Удары минут на часах умирающих строги,
И мы до рассвета в темнеющей комнате—двое,
…Монахиня тихо идет по далекой дороге,
В ажурных деревьях мелькает лицо восковое.
Она по ковру расстилает багровые маки,
И влажными пальцами нервно раскинула косы.
Мороз на окне начертил эфемерные знаки
С увядших листов улетают забытые росы…
Часы вспоминают о чемъ-то далеком и старом.
Мы ждем наступления мрака спокойно и строго,
Сердца содрогаются тихим и ровным ударом,
Далеко, далеко в деревнях чернеет дорога.
Монахиня тихо идет по далекой дороге,
Ажурные ветви закрыли лицо восковое.
Темнеют окрестности. Нет ни любви ни тревоги.
И нас до рассвета в затихнувшей комнате—двое.
* * *
В час вечерний, в час разлуки,
Я смотрю в твое лицо.
В час вечерний наши руки
Сплетены в одно кольцо.
Сквозь отворенные двери
Влагой дышет синий сад.
В наших думах — грусть потери.
В нашем шепоте невнятном
Страсти ласковый закат.
Скоро станет невозвратным
Каждый шорох, каждый взгляд…
В час вечерний смех и муки
Сплетены в одно кольцо.
В час вечерний, в час разлуки
Так спокойно сжаты руки,
Так светло твое лицо.
TO MR, V. LEDZINSKY
Lines, writen after his giving me a white tuberose
Love is not a hopeful madness,
Love is not a sparkling glee —
O, in it we know the sadness
Of the near eternity.
Such a thought with mighty power
O me dearest, grieveth me
When I kiss your gracy flower,
Smelling strangely, fair to see.
* * *
А. А. Сидорову
Мы пили чай из бледно-синих чашек,
Вдали шумел покорный вальсу бал.
И мой жемчужный, тонкий карандашик
Чертил тебе небрежный мадригал.
А ты смотрел без слова, без движенья
Забыв про мир, забыв про яркий прах,
На четкость своего отображенья
В моих остановившихся глазах.
Толпа шумела… Люди проходили,
Бесцветные, как стертое клише.
И было безмятежно, как в могиле
В моей давно утихнувшей душе.

II. Из: Антология книгоиздательства ‘Мусагет’. — М., 1911.

ОСЕННИЕ СТАНСЫ
I.
Один брожу по светлым горам,
Спокойным холодом дыша,
И только смертью и простором
Полна остывшая душа.
В краю, где зной, тоска и стены
Питают пасмурные сны,
Лишь ты одна чужда измены,
Пора предсмертной тишины!
К моим дверям, как горний воин,
Ты с мирной вестью подошла…
Да будет вечер мой спокоен,
Да будет ночь моя светла.
II.
Нисходит ночь прохладным сводом.
Осенний сумрак чист и нем.
Утихший мир по темным водам
Плывет в обещанный эдем.
Твои доверчивые руки
Легли на голову мою…
Я все безумие разлуки
Глубоко в сердце затаю.
Пускай в безмолвии великом
Над нами гаснет мертвый сад
И за твоим склоненным ликом
Как Божий нимб, горит закат….
III.
Поля дышали пылью и полынью,
Дышали гарью тлеющих лесов…
Мы тихо шли, покорные унынью
Туда, где нет цветов и голосов.
Из мертвой тьмы недавнего былого
Чредой вставали тягостные сны,
И ни одно доверчивое слово
Не озарило скорбной тишины.
Когда меня шипами увенчали,
Ты подала предсмертное вино —
И эти узы гнева и печали
Моей душе расторгнуть не дано.

III. Из: Круговая чаша. Десять московских поэтов. — 1913. Весна. Москва.

I.
Про пустыню юности, печальной и греховной,
Про года, угасшие в безрадостной борьбе,
Я в минуту сладкую усталости любовной
С тихой безнадежностью рассказал тебе.
Словно ангел мраморный, склоненный над гробницей,
Ты ко мне приблизила холодные уста.
В небе птицы поздние летели вереницей,
Там, над темным городом, даль была чиста.
II.
Скрестив доверчивые руки,
Ты вся теперь покой и прах,
Зачем же горечь тайной муки
Еще жива в немых чертах?
Ужели в тихий час причастий,
У входа в мирный сад Христа,
Безмолвный демон прежней страсти
Склонил к тебе свои уста,
И ты сошла в обитель Божью,
Как соблазненный серафим,
С неверным взором, робкой дрожью
И грешным именем моим?
III.
Я людей ликующих миную
В неизменно тихом полусне,
Как больной минует тьму ночную,
Покоряясь призрачной луне.
Что пьянило радостью когда-то
Иль тоской туманило чело,
Все в часы покоя и заката
От души угасшей отошло.
Но жива последняя отрада —
Уходить в безмолвье, тишь и мрак…
Долог путь. Меня будить не надо.
Тверд и ясен мой спокойный шаг.

IV. Из: Морские камешки. Стихотворения А9нтонины: Романовской и Димитрия Рема. — М., 1913.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Мы собрали эти стихотворения потому, что для каждого из нас они знаменуют некоторый вполне определенный и законченный эпизод жизни и литературных занятий. Мы издали их потому, что у нашей музы есть друзья, и нам было бы отрадно приобрести новых. Мы сделали это вместе, думая, что женское творчество уместно сочетать с мужским, ведь отчетливый рояль — хороший аккомпанимент для таинственной скрипки.
Большинство стихотворений печатается здесь впервые, с другой стороны, некоторые из появившихся уже в печати пьес мы не сочли нужным повторять на страницах этого сборника.
Стихи расположены не в хронологическом порядке и не датированы. Нам не кажется, что точные сведения о времени написания какой-либо пьесы могут доставить хотя бы малейшее удовольствие читателю. Правда, они облегчают задачу критики, но современной критикой мы интересуемся очень умеренно, а до будущей эта книжечка, разумеется, не доживет.

А. Романовская.
Димитрий Рем.

Москва, 10 Марта 1913 г.
I.
Опять брожу по светлым горам,
Осенним холодом дыша,
И только смертью и простором
Полна остывшая душа.
В краю, где зной, тоска и стены
Питают пасмурные сны,
Лишь ты одна чужда измены
Пора предсмертной тишины.
К моим дверям, как горний воин
Ты с мирной вестью подошла…
Да будет вечер мой спокоен,
Да будет ночь моя светла.
II. УРНА.
Я отыскал ее в глуши,
Среди томленья, увяданья,
Как находил на дне души
Нежданные воспоминанья.
Молчали стертые слова.
Тревожной, безнадежной дрожью
Роптала мертвая трава
И льнула к белому подножью.
А там — с холодной высоты,
Зажженной поздними лучами —
Приговоренные листы
Склонялись бледными струями.
III.
Опять томит осенний зной,
Томит опять.
Сестра, скажи мне, что со мной?
Безумной грусти не понять.
Пройдешь полями в теплой мгле,
В червонный спустишься овраг —
Пронзает болью каждый шаг
По умирающей земле,
О, как дремоту возвратить?
Тоску слепую чем унять?
Ужели знать? Ужели жить
Опять, опять?!
IV.
Блажен, кто радость поцелуя
Нежданно разделил с тобой:
Невинным холодом волнуя,
Нездешней вея чистотой.
Одну девичью неумелость
Не сберегли уста твои:
В них гроздий виноградных зрелость
И сладость позднего Аи.
V. ЛЮТИК
Вознесешь ли в тихом поле
Зыбкий стебель свой,
Или дрогнешь в темном доле
Искрой золотой —
Далека от злого шума
Тягостного дня
Чья-то благостная дума
Вспомнит про меня.
VI.
На влаге тихого прилива
Дрожала первая звезда,
Однообразно и тоскливо
Перекликались поезда.
И в миг, исполненный печали
Давно оплаканных потерь,
Одежды смутно прошуршали,
Бесшумно распахнулась дверь.
Дыша вечерними цветами,
И безмятежна, и чиста,
Ты нераскрытыми устами
Нашла умолкшие уста.
VII.
Волны разбились: измученный взор успокой.
Все роковое с последней отхлынет волной.
Вечер в воде содрогается дрожью бессилья,
Музыка дальняя где-то расправила крылья.
Счастье и горе — пустые людские слова!
Звук их незвучен, и скудная жизнь их мертва,
Тихо со мной отлетая в ночное бесстрастье,
Разве душа вдохновенная вспомнит о счастье?
VIII.
Все глуше сеть тропинок трудных,
Но лес могильный — все светлей.
Здесь немота церквей безлюдных,
Мир опустевших алтарей.
А над затишьем погребальным,
Где бледная раскрыта высь,
Узором пламенно-хрустальным
Вершины хрупко заплелись.
Забудешь о земных истомах,
Поникнешь светел, недвижим.
И самый скрип шагов знакомых
Пахнет напрасным и чужим.
IX. АНГЕЛУ СМЕРТИ
У врат лазурных мы расстались двое
И вышли в путь, и встретились в ночи…
Рассветный ангел, пощади земное,
В краю пустынном нас не разлучи!
Когда судьба все повести расскажет,
Когда умрет последняя мечта,
Когда на грудь пустое сердце ляжет
И встретятся бестрепетно уста,
Тогда промолви роковое слово!
Забытый путь усталым укажи
И увенчанья из листвы дубовой
На два чела прощально возложи.
Но возвещая новое скитанье,
Ты нераздельной сладостью взволнуй
Земной любви последнее лобзанье
И новой страсти первый поцелуй.
X.
Еще не время в забытьи
Сомкнуть застенчивые вежды,
Сначала темные твои
Облобызать позволь одежды!
Так в полдень, отыскав сирень,
Разгоряченными устами
Сперва листвы вдыхаю тень
И лишь потом упьюсь цветами.
XI.
О, стройный ропот кленов упоенных
В полдневный час!
Прошел порыв среди лесов бессонных
И вновь погас.
В немой тиши нежданно колыханье
Вершин златых.
Земли, быть может, тяжкое дыханье
Колеблет их?
Иль дуновеньем в воздухе согретом
Скользнула Ты,
И долгожданным, трепетным приветом
Дрожат листы?
XII.
Я на пороге не прощаюсь,
Не знаю позднего стыда,
И, уходя, не возвращаюсь,
Не примиряюсь никогда.
Не говори: ‘В деснице рока
Что отпаденья легкий миг?’
Твои черты уже далеко,
Уже невнятен твой язык.
О, слей в томительное жало
Всю боль упрека твоего —
Я улыбнусь тебе устало
И не отвечу ничего.
XIII.
Помедлил день в аллеях сада,
Заря далекая бледна…
Какая странная отрада!
Осталась только тишина.
А были, были дни страданий
И вот душа сказала: ‘Нет’.
Я ухожу… О, дай рыданий,
Да будет казнью твой ответ!
Но ты глядишь в немом покое,
И тихо, тихо стынет кровь…
О сердце бедное людское!
О мимолетная любовь!
XIV.
Не мучь любовью, не мучь борьбою,
Смирился пламень, потух мятежный,
В холодном небе летим с тобою,
Роняя слезы на бархат снежный.
Былое бледной сгорает зорькой…
Святись Подавший, святись Приявший!
Вкусим, жена, услады горькой:
Холодной тьмы, навеки вставшей.
XV.
Опять даришь томительное счастье,
Мятежный снова зажигаешь зной…
О, в горькое не веруй сладострастье!
Прощальных бурь не называй весной.
Нет, на земле изменчивой и шумной
Последний путь свершаешь ныне ты,
И все равно Офелии безумной
Кому дарить предсмертные цветы.
XVI.
Былому счастью твердим проклятье,
Жестокой речью страданья множим
И вдруг сольемся в немом объятьи
И рук безумных разнять не можем…
А в каждом сердце вскипает мука,
Томится каждый тоскою мести…
О Боже правый, страшна разлука,
Грешна разлука сплетенных вместе.
XVII.
…И дни мои как злак сечет.
Державин.
Темнеет ум, остыло вдохновенье,
Пора, пора остаться одному!
В мою тоску, в мое изнеможенье
Тебя ли, нежную, приму?
А помнишь день? Без клятвы, без обету,
(Речей любви — и тех не обменив)
Молитвенно ты предалась поэту,
И в детский я уверовал порыв.
Вечерний путь не просветлеет боле,
Там — позади — потерь не перечесть!
Но все душа не отгорит — доколе
Ей на земле одна святыня есть.
XVIII.
…Наша мертвая любовь.
В. Брюсов.
Желанья упоила ядом,
Огнем исполнила тела,
Взгляд усладила милым взглядом,
Но совершив — изнемогла.
И вот, к немой святыне гроба,
Где тленье примирило всех,
Опять несет людская злоба
Пустую речь и праздный смех.
О Боже, вервием жестоким
Святивший оскорбленный храм!
Сердцам печальным, одиноким,
Изнемогающим сердцам
Ты дал отрадного горенья:
Но в этот год тоски и лжи
Бичом холодного презренья
Своих рабов вооружи!
XIX.
Стены бездонными сводами сдавлены,
Тусклы огни почерневших икон
Темные ризы у входа оставлены,
Холодом веет безгрешный хитон.
Горе пустынное, счастье бесплодное,
Смутные сказки докучной толпы —
Все исповедало сердце холодное,
Все отряхнули стопы.
В темную скинию, скорбную скинию
Ныне вступаю без гимнов и слез…
Страшен грядущий нагою пустынею
Мертвенно светлый Христос.
XX.
Смутные игры теней, огней колыханье
Темных, покинутых зал неясные звуки…
Веки сомкнулись твои, слабеет дыханье,
Тяжко легли на меня холодные руки.
Кто-то из ночи пришел, стоит у порога,
Шепчет увядшей листвой устало и нежно:
‘В доме Отца Моего обителей много,
В доме Отца Моего отрадно и снежно’.
XXI.
Скрестив доверчивые руки
Ты вся теперь—покой и прах.
Зачем же горечь тайной муки
Еще жива в немых чертах?
Ужели в тихий час причастий,
У входа в мирный сад Христа,
Безмолвный демон прежней страсти
Склонил к тебе свои уста.
И ты сошла в обитель Божью
Как соблазненный серафим,
С неверным взором, робкой дрожью
И грешным именем моим?
XXII.
…e nel pensar m’assale
Una piet si forte di mi stesso…
Petrarcha
В ночных рыданьях содрогаюсь снова,
Отчаянья опять твержу язык
Когда из тихих заводей былого
Твой истомленный выплывает лик.
Забытый друг! То не любовь, не жалость
Душе привычный развевают сон:
Вся дольняя встает во мне усталость,
Вся боль времен.
Любили мы, и отгорели оба,
Но в сумрачный ты отошла предел,
А я живу, хотя для таинств гроба
Еще мучительней созрел.
XXIII.
Края небес уже румяны
И предрассветно высоки,
Но тихи смутные туманы
У холодеющей реки.
Не скоро ветер утомленный
В окно метнет ползучий хмель
И воздух сонный, упоенный,
Пронижет дальняя свирель.
Уснуло давнее страданье,
В усталом сердце нет огня,
И так отрадно ожиданье
Еще неведомого дня.
XXIV.
Ни облаков, ни сосен, ни селений.
Весною ранней я в полях опять…
Доколе петь отраву оскорблений?
Тоску обид доколе обновлять?
Тоска обид — она со мной пребудет
(Лишь от могилы отойдет она),
Но спит душа: не помнит и не судит,
Забыла дни и стерла имена.
Над поздним снегом, пасмурным и топким
Ты свеж как прежде, вздох родных полей…
Повей, повей и поцелуем робким
Уста мои навек запечатлей.
Оригинал здесь
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека