Стихотворения, Лепетич Николай Николаевич, Год: 1913

Время на прочтение: 2 минут(ы)

В ДОРОГЕ

Светает. Дождь. Вдали дымит завод.
От стрелки — в длинный ряд вагоны стали.
Клубится пар. Моста темнеет свод.
За насыпью — полей осенних дали.
Тоска. Один на станции глухой
Сижу в ненастный серый понедельник.
В окне рассвет, кой-где огни, унылый ельник.
И гуси белым стадом за рекой.

В ИЮЛЕ

Недвижно на речке понурое стадо,
В тени от акаций ноет комар,
Еврейка качает сонливое чадо,
И дремлет на лавочке старый корчмарь.
В дорожной пыли и почтарь, и возница,
Свернули к оврагу — и стал тарантас.
Болтом на шесте заскрипела криница,
И лентой хрустальной вода полилась.
Томимые зноем, и жаждой, и зудом,
Пьют кони устало. Звенят удила.
Назойливо вьются слепни у седла,
И крупные мухи блестят изумрудом.

ТИХАЯ НОЧЬ

Месяц льет серебро над водой,
Где кремнистый по берегу скат,
Набегает вечерний прибой,
И ракушки дремотно шуршат.
Далеко одиноким огнем
Светит в сумраке дачный балкон.
Над сиренью, над сизым кустом
За оградой вспорхнул махаон.
Сладко сердцу в ночи отдохнуть.
Светел трепетный звездный приют.
Над пустынею вод — Млечный путь.
Тишина. Где-то в море поют.

БРАДОБРЕЙ

Облака. Дальний звон. Сквозь узор занавесок
Греет вешним лучом. Канарейка поет.
Перед зеркалом я. Брадобрей мой дремотно
Без конца что-то мне говорит — и стрижет.
Клонит в сон…
Как мираж — сумрак детской, лампадка,
Даль утраченных лет, Майн-Рида пора,
Первых чувств и любви первый сон — все воскресло…
И как будто все было — недавно, вчера.
Звонко ножницы так же стучат, как и в детстве,
Канарейка поет — и окно в голубом…
Только жизнь, вся-то жизнь позади уж осталась,
И блестят волоса на полу серебром…

СУМЕРКИ

Дождь перестал. Над низкой балкой
Дымит обрывком туч гряда.
Вдоль рельс, под насыпью — в канавах
Мерцает мутная вода.
С намокших бричек у перрона
Возницы жмутся под забор.
Далко, в небе догоревшем
Зажегся красный семафор.
Омытым блеском месяц светит
И серебрит издалека —
Потемки луж, каменоломню,
Полынь в степи и облака.

ВЕРБЛЮД

В зверинце в праздник гром органа,
И рев, и гомон, как в аду.
Толпа у клетки павиана,
И крик, и хохот какаду.
А там, за красной загородкой —
Горбы верблюда. По верхам
Скользит он взором с грустью кроткой,
Немой и непонятной нам.
Ладья пустынь, библейский путник,
Волхвов брадатых древний спутник —
Я в снах Востока пред тобой.
Какой встает загадкой странной
Здесь, в обстановке балаганной,
Ветхозаветный образ твой!

НА ЯРМАРКЕ

Народ. На ярмарке, за каланчой,
Гудит оркестр армейских музыкантов.
Платков и лент, монист и ярких бантов
Плывет цветник в ряд с пестрою толпой.
Успенья утро блещет бирюзой.
У карусели сбор бабья и франтов.
Божба и торг у кож, сапог и рантов.
Пылят мальчишки вскачь за саранчой…
А на плацу, за старою канавой,
Перед купцом — цыган, посадкой бравой
Под иноходь гарцует напоказ.
И лих своей курчавой шевелюрой,
‘Пади!’ — кричит он нищенке понурой,
Прищурив к девкам черный глаз!..

(‘Современник’. СПб., 1913. Кн. 6, июнь. С. 24.)

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека