Стихотворения и Басни, Кошкаров Сергей Николаевич, Год: 1907

Время на прочтение: 27 минут(ы)

С. Н. Кошкаров

Стихотворения и Басни

В поле
Лунный свет
Песня колосьев
Учительница
Лес срублен
Старик
Волость
Правда
На Волге
В забытой усадьбе
Стрижи
Ночь
Сплетня
‘Чудную песню я знаю…’
‘Помню я детские годы…’
В мастерской сапожника
Город
На улице
Пьяница
Лесной цветок
Песня в поле
Васильки
Дневник больного
У колодца
Смерть на пашне
Из мира сытых
Гусляр
Забытый певец
На кладбище
В деревне
Соловей
Песня
В клетке
Гром
На фабрике
‘В уездном плохом городишке…’
‘Кто дал бы мне руку…’
Беглец
17 Октября
‘Средь чванных глупцов, попирающих право…’
‘Я город покинул! Я снова на воле!..’
‘В море челн я сдвинул снова…’

В поле

Вот я в поле опять… Сколько здесь красоты!
Сколько света, приволья, простора!
Птицы песни поют… Солнце жжет с высоты…
А вокруг все цветы, и цветы, и цветы…
И от блеска смыкаются взоры!

* * *

Как отрадно дышать!.. Улетайте-ж скорей
Вы, гнетущие думы и горе!
Мне не надо тревог, мне не надо скорбей —
Я хочу отдохнуть средь любимых полей.
На весеннем ковре, на просторе…

* * *

Как прозрачен и чист свод небес надо мной!
Вьются ласточки стаей крикливой…
И ликуют они в вышине голубой, —
Там они далеки от неправды людской
И от жизни пустой, сиротливой!

Песня колосьев

Нас много, нас много поднялось на ниве!..
Под радостным солнца лучом
Колышатся волны, горят в переливе
Колосья веселым огнем!

* * *

Нас много, нас много, ряды за рядами…
Куда-бы не кинули взор,
Мы всюду сплотились, смеясь над врагами.
И заняли поля простор!

* * *

Нас много, нас много… На пашне мы встали
И дружную песню поем:
Не страшны нам бури и нет нам печали,
Что срежут нас завтра серпом.

* * *

Нас много, нас много! Пусть вяжут жгутами…
Погибнем, нам смерть не страшна!..
Мы снова поднимемся дружно рядами,
Лишь только вернется весна.

* * *

Нас много, нас много! — колышатся нивы…
Повсюду простерлись ковром,
И дружно в ответ нам кричат переливы:
‘Нас много, нас много кругом!’

Лес срублен

Лес срублен. Корявые, черные пни
Торчать предо мною повсюду.
Как важно, надменно расселись они!
Поверить не хочется чуду:
Давно-ли здесь стройные сосны росли!
Давно-ли шумели березы!
Но в год роковой они все полегли
И скрылись, рассеялись грезы…

* * *

Лес срублен… Разбросан валежник сухой…
Как хмуро кругом и безмолвно!
Случайно остались — десяток, другой, —
Забытые, старые бревна…
А лучшие — все уж давно свезены
Далеко… далеко… далеко…
О, как мои думы печальны, грустны!
Как сердце мое одиноко!

* * *

Лес срублен… Заветные думы, мечты
Здесь лес мне нашептывал тайно…
Как было в нем много тогда красоты!
Как был он велик чрезвычайно!
Но скрылись счастливые, чудные дни
И песен не слышно здесь ныне…
Одни лишь корявые, грязные пни
Торчать и гниют на равнине!

Волость

Жизнь — не праздная затеюшка:
Надо жить с умом, с догадкою…
Не дружился Фалалеюшка
С честным словом, правдой-маткою.
Знал, с кем надобно пображничать,
Не любил затеи-новости,
И за то стал ныне важничать
Старшиною целой волости.
Тучен, важен, вида бравого,
Любит, хвалит жизнь он русскую,
Может он, в сердцах, и правого
Наказать как-раз кутузкою.
Ты пред ним склони головушку
И почти ты Фалалеюшку:
Может он свести коровушку,
Может взять твою земелюшку,
Разберись потом с законами…
Да напрасно постараешься,
Все равно придешь с поклонами
К старшине, когда измаешься…
Попроси… Слова бессвязные
Он обсудит вместе с писарем,
Что ему бумаги разные
Пишет мелко, точно бисером…
Ум у писаря всезнающий,
Все законы им прочитаны,
Он в суде — судья решающий,
Подаяньем, мздой упитанный.
Обласкай, сумей понравиться —
И поднимется головушка,
И земля цела останется,
И оставится коровушка…
Так смекай умом, раскидывай,
Как жить-ладить надо в волости,
Мысли вредные откидывай,
И, смирясь, живи без гордости!

На Волге

Я вновь на твоих берегах,
Красавица светлая Волга,
Широким привольем твоим
Готов любоваться я долго.
Я города шум позабыл,
Любуюсь на светлые воды…
И дружно бегут предо мной
Гудя и шумя пароходы.
Вот тянутся мимо илоты,
Вот парусом лодки несутся,
Мелькает рабочий народ,
И песни родные поются…
Широкий, привольный простор!
К нему я как будто прикован…
О, Волга, родная река,
Тобою я вновь очарован!

* * *

Уж близок полдень… Сверх воды
Рисует нефть свои извивы…
Сегодня целый день плоты
По Волге тянутся лениво.
Привязан крепко к плоту плот,
Шагают сгонщики с баграми,
Крутой здесь Волги поворот,
Здесь мели с желтыми песками.
Плоты сгибаются, скрипят,
Обходят мели стороною,
А чайки стонут и кричат,
Кружась над сонною водою.
Вдали прозрачной, голубой,
Вот вновь плоты идут лениво,
И тихо, тихо над водой
Рыдают песни переливы…
Вон песня ближе все звучит,
Напев унылой песни странен:
Наверно в песне той грустит
Пермяк, быть может вологжанин…
Иной напев у волгарей,
Но стон… протяжный и унылый —
Он в бедной родине моей
Один — и всюду равной силы!..
Вот песня смолкла, и плоты
Плывут, чернея, под обрывы…
Спокоен воздух…. Сверх воды
Рисует нефть свои извивы….

* * *

Посмотри, как зорька, в небе догорая,
Отразилась в Волге яркой полосой,
Как волна-шалунья, искрясь и сверкая,
Плещется о весла звонкою струей.
Слышишь, как рокочут соловьи далеко?
Вот в соседней роще рокот зазвенел…
Громко песнь несется! В небе одиноко
Выплыл кроткий месяц, ярко заблестел.
Друг, не трогай весла — пусть несет волною,
С этой чудной ночкой мне расстаться жаль!
Будем слушать песни… Тихо над водою
Лодка, чуть качаясь, пусть несется в даль…
Смолкло все на Волге… Только песни льются,
Тихо лодка плещет, руль скрипит порой…
Но легко на сердце! Думы вдаль несутся…
Вновь душа согрета ласкою родной!

Стрижи

Румяная зорька пылает…
Стал воздух прохладней, свежей…
Над крышею с криком летает
Проворная стая стрижей…
Кружатся, снуют шаловливо…
Вот-вот пронеслись над прудом,
Вдали покружились над нивой
И скрылись за дальним леском…
Чу!.. Снова несутся проворно,
Как сеть, замелькали у ржи…
Вернулись к окну и задорно
Кружатся, щебечут стрижи!
Но тиха заря догорела…
Все смолкло, во мраке ночном
И стая стрижей присмирела
Под крышей, над старым окном…
А завтра — чуть утро проглянет —
Ликуя проснутся стрижи!
И стая кружиться вновь станет
Над крышей… у леса… у ржи…

Сплетня

Вот она, вот она — Сплетня идет,
Сплетня, седая старуха!..
Злобно, ехидно скрививши свой рот,
Шепчет слова она глухо:
‘Экий отец!.. Слышь, дождался он радости:
Дочка — умна, хороша…
Я про нее расскажу тебе гадости,
Пусть твоя дрогнет душа!..
Будет врагам твоим чем позабавиться,
Как по соседям кругом
Слухи и толки пойдут, что красавица —
Близко… сошлася… с дружком…’

* * *

Вот она, вот она — Сплетня идёт,
Сплетня, седая старуха!..
Злобно, ехидно скрививши свой рот,
Шепчет слова она глухо:
‘Экий молодчик, — как девица скромная!…
Дома все, милый, сидишь?
Правду-ль сказала мне ноченька темная, —
Будто ты ночи не спишь?
Карты… вино… и красоточки разные…
Есть у тебя и друзья…
Были скандала два-три безобразные,
В них называют тебя…’

* * *

Вот она, вот она — Сплетня идет,
Сплетня, седая старуха!..
Злобно, ехидно скрививши свой рот,
Шепчет слова она глухо:
‘Светлой идее служить ты стал смолоду,
Знаю, — чиста твоя честь…
Но про тебя по ничтожному поводу
Темная весточка есть,
Вот запорхала она уже птичкою,
Крыльями машет, поет…
Кончено!.. Скверною, гадкою кличкою
Каждый тебя назовет!’

* * *

Вот она, вот она — Сплетня идет,
Сплетня, седая старуха!…
Злобно, ехидно скрививши свой рот,
Шепчет слова она глухо:
‘Верный есть друг у тебя… Ты доверился
Честному сердцу его…
Если-бы друга чернить кто осмелился, —
Ты бы восстал на того!..
Я на тебя посмотрела с усмешкою,
Молвила слово шутя, —
Друг для тебя стал ничтожною пешкою,
Начал ты слушать меня!’.

* * *

Вот она, вот она — Сплетня идет,
Сплетня, седая старуха!..
Злобно, ехидно скрививши свой рот,
Шепчет слова она глухо:
‘Мною все сразу кругом замечается,
Зорко за всем я слежу,
Яд моих слов широко разливается,
К каждому в дом я вхожу.
Кто от меня увернется и спрячется?
Нет, ваша жизнь такова, —
Каждый из вас здесь горюет и плачется,
Слушая Сплетни слова!’

* * *

Вот она, вот она — Сплетня идет,
Сплетня, седая старуха,
Злобно, ехидно скрививши свой рот,
Шепчет слова она глухо…

* * *

Помню я детские годы…
Сыро в лачуге, темно…
Слышится плачь непогоды,
Кто-то стучится в окно…
Страхом душа вся объята:
Кто это стонет во тьме?..
Помню я бедного брата,
Робко он жмется ко мне…
Тихо прижавшись друг к другу,
Слушали мы у окна
Ведьму косматую вьюгу:
Песенку пела она.
В сердце та песня прокралась
Песней невинной, пустой, —
Только потом оказалась
Песней коварной и злой.
Жжет она сердце, терзает….
Годы прошли… а в груди
Песня все также рыдает,
Та же все ночь впереди!..

Город

&nbsp,Вот они, домов громады:
По бокам над мостовой,
Как две грозным ограды
Встали здесь во тьме ночной!
Этажи над этажами…
Светлых окон длинный ряд…
Всюду яркими огнями
Стекла искрятся, горят!
Ослепляют мои взоры:
Вазы, золото, цветы,
Ткани, дивные узоры,
Блеск волшебной красоты!..
День и ночь здесь слух мой слышит:
Крики, говор, стук копыт!
Грудь больная пылью дышит,
Сердце молотом стучит…
В жалком рубище, весь бледный,
Я бреду в гнилой подвал:
Даст ночлег за грош мне медный
Блеском залитый квартал.
Там во тьме, в углу подвала,
Где гниет сырой тюфяк,
Лягу я больной, усталый,
И ничтожный, как червяк…
Там подвала свод угрюмый
Эхом стон мой повторит,
Мои слезы, мои думы
Сном тревожным усыпит.
Ночь пройдет… И день заботы
Постучится вновь ко мне, —
Выйду я искать работы!..
Мозг мой, весь я, как в огне!..
Взгляд болезненный и дикий
Вновь на роскошь брошу я…
Говор, топот, шум и крики
Окружат опять меня.
Я пойду… Надежд немного…
Что я встречу впереди?
Люди мне ответят строго:
‘Нет работы, уходи!’
Полный горя, полный муки.
Робко я прижмусь к стене:
Может быть тихонько в руки
Медный грош кто сунет мне?
Я слежу с тоской глубокой
За беспечною толпой,
Всем ненужный, одинокий,
Истомленный и больной.
Где-ж, скажите, — люди-братья?
Их напрасно ищет взгляд…
И в душе моей проклятья
Подымаются, кипят…
Вот и ночи тень упала…
Чтож ты ходишь здесь, бедняк?
Уходи под свод подвала
И замри там, как червяк!

Пьяница

Рюмочку выпьешь — за ней и другую,
Третью, четвертую — так без числа…
Пусть я стал гадок, уж я не тоскую —
Рюмочка водки лишь только-б была!
Вот еще ныне, как шел я шатаясь,
Водки бутылку неся под полой,
Шел точно вор, все кругом озираясь, —
Встретился прежний приятель со мной…
Встречи все эти уж стали мне пыткой
Вот даже ныне — он только узнал,
Бросив мне взгляд свой с брезгливой улыбкой,
Я, как безумный, вперед побежал.
В угол к себе возвратился убогий,
Стала вся жизнь тяжела и горька,
Руки трясутся, сгибаются ноги,
Сердце сжимает и гложет тоска…
Рюмочку выпил — за ней и другую,
Третью, четвертую — так без числа…
Пусть он смеется, уж я не тоскую…
Рюмочка водки лишь только-б была!
Помню, жену навестил я случайно.
Как изменилась — насилу узнал!
Бледная стала, грустна и печальна…
Я перед ней, как дитя, зарыдал.
Дал ей я слово, что больше уж водки
Пить я не стану, что пьянству конец,
Дети стояли вокруг, как сиротки,
Чужд им и страшен был пьяный отец.
В сердце-ж моем разгорелася сила
Жить и работать для милой семьи…
В этот мне вечер так водка постыла,
Думал настали уж лучшие дни…
Рюмочку выпил — за ней и другую,
Третью, четвертую — так без числа…
Пусть жена плачет, уж я не тоскую,
Рюмочка водки лишь только-б была!
‘Пьяница подлый, сказал мне сердито,
Как-то на улице встретившись, тесть,
Бросил семью ты, жена позабыта,
Пропил совсем ты знать совесть и честь!’
Бедный старик зарыдал предо мною…
Прочь от него я скорей побежал,
Чудилось мне целый день, что с женою
Будто-бы тесть все меня окликал…
Силы не стало терпеть эти муки,
Стало на сердце так тяжко, темно,
Вздумал поднять на себя даже руки,
Взял и веревку… Да вспомнил вино!
Рюмочку выпил — за ней и другую,
Третью, четвертую — так без числа…
Пусть старик сердится, я не тоскую,
Рюмочка водки лишь только-б была!
Встретился как-то случайно с сынишкой.
Славный стал мальчик, но бледный какой!
Все поистерлось, и худо пальтишко,
Видно познался и он с нищетой,
Долго за ним я следил стороною,
Вспомнил невольно былые года —
Счастливо жили мы вместе с женою…
Светлые годы вернутся-ль когда?
Шел все и думал: весна золотая
В сердце заглянет, как солнце в окно, —
Только бы сила… да воля былая…
Стану работать, забуду вино…
Рюмочку выпил — за ней и другую,
Третью, четвертую — так без числа…
Пусть сын потерпит, уж я не тоскую,
Рюмочка водки лишь только-б была!

Песня в поле

Май торжествует… И чист и прозрачен
Воздух весенних полей…
По полю ходит в лаптишках, невзрачен,
Пахарь с лошадкой своей…
Пахаря песня над пашней несется…
Что же так песня грустна?
Что за печаль в этой песне поется,
Что за тоска в ней слышна?
Да, эта песня о доле тяжелой,
Песню я эту узнал:
С детства знаком мне мотив невеселый,
Всякий ту песню певал.
Горькую жизнь всю с нуждой и заботой
В ней рассказал нам бедняк,
Слезы и думы, — что даже работой
С сердца не сгонишь никак.
Выплакал все в ней бедняк горемычный,
Горе он ‘долей’ назвал
И, помирившися с долей обычной,
Счастья себе не сыскал.
Дрогнул вдруг голос и песнь замолчала,
Сжалося сердце тоской,
Лошадь над пашней беспомощно встала,
Пахарь поник головой…
‘Ну-же, родная, собравшися с силой.
Вспашем полоску скорей!’
Тронулась лошадь… И снова уныло
Песня звучит средь полей…

Дневник больного

1 мая.
И я угас для жизни шумной…
Пускай враги чернят меня,
Порыв их злобы не разумной
Не омрачит мне больше дня…
Я все забыл — измены, ссоры,
И яд позорной клеветы,
И пошлых сплетен разговоры,
И шум вседневной суеты…
И ныне я нашел дорогу
К сырой могиле, в тесный гроб,
Упорно, тихо, по не многу
Съедает кровь мою микроб…
Я заражен… Мне нет исхода…
И скоро, скоро я умру,
Быть может завтра уж к утру,
Иль протяну еще с полгода…
В душе измученной поэта
Погасли яркие огни
И я немного жду от лета,
Нужны мне — солнечные дни…
Как мотылек, я оживаю
От ярких солнечных лучей…
Что будет завтра… Я не знаю…
Со смертью спорить не желаю,
Покорно встречуся я с ней..
3 мая.
Вперед, как птица, поезд мчится,
Вагон над рельсами дрожит…
Широкой лентой серебрится
Река в дали… Прелестный вид!..
Поля… леса… деревни… села…
И долго, долго у окна
Стою я грустный, невеселый, —
Не для меня пришла весна!
Не для меня вся эта даль
Блестит улыбкой светлой мая,
И солнце радостно сверкая
Уж не рассеет мне печаль…
4 мая.
Но ночью я страдал ужасно,
И шла не раз из горла кровь
Струею клейкою и красной…
Я утихал и кашлял вновь…
Сжималась грудь моя больная,
И темной ночью, в тишине,
Казалось мне, что мать родная
Пришла и плачет обо мне:
‘Мой дорогой, я здесь с тобою,
Усни… а завтра молодцом
Ты встанешь… встретишься с отцом,
Со всей семьей своей родною…
Мы ждем тебя…’ И я послушно
Внимая матери стихал…
Но грудь сильней недуг сжимал
И становилось душно, душно…
А поезд мчался… И стучал
Вагон дрожащий не смолкая…
А паровоз вдали свистал,
Больное сердце мне терзая…
6 мая.
Я внял совету докторов,
Мое лекарство стало проще…
Совет мне дан без хитрых слов:
‘Спасти вас может воздух рощи, —
В деревню надо ехать вам,
Вы там, гуляя по полям.
Среди лесов, среди простора,
Поправитесь, поверьте, скоро!..’
И я увидел край иной…
В убогой, бедной деревушке
Живу я бледный и больной,
Найдя приют в простой избушке.
Никто меня здесь не тревожит…
В душе истерзанной моей
Печали, скорби не умножит
Воспоминанье прежних дней. —
Простите мне, вы далеки, —
Мои мечты, желанья, грезы,
Опали вы, как лепестки,
В холодной день расцветшей розы…
10 мая.
У ног моих снуют цыплята,
Я восторгаюсь, как дитя!..
Здесь у крыльца обед богатый
Им каждый день готовлю я…
Природа им дарует силы,
Для них и солнце и весна!
А мне открылась глубь могилы
И вечной ночи тишина…
Сверкает солнце… Предо мной
Вдали лесок за дымкой синей,
И след сохи — ряд стройных линий —
Кой-где чернеет за рекой…
Туда, туда я рвусь душою…
Собрав остаток жалких сил,
Вчера я целый день бродил,
Любуясь светлою рекою.
Цветы полей, как будто глазки,
Кругом смотрели на меня,
Я понял их немые ласки,
Благословил сиянье дня…
Спустился я дорогой торной
С обрывов глинистых к реке
И вдруг громадный ворон черный
Мне злобно каркнул вдалеке!
Минута, две… И закружился
Он черной тенью надо мной,
Не раз вблизи меня садился
И каркал, каркал… Боже мой!
15 мая.
Узнал он мой приют убогий
Ко мне летать стал каждый день
То сядет тихо у дороги,
А то кружится словно тень.
Чуть выйду я… И крик обидный
Смущает дух усталый мой…
Я понял все — ему знать видно,
Как смерть шагает вслед за мной.
Да будь он проклят!.. Дико, злобно
Я взял ружье, вложил патрон,
И весь заряд из ствола дробный
Вдруг получил в награду он!
И кровь его смешалась с пылью,
Погиб, погиб мой черный враг…
Его я поднял и за крылья
Понес и выбросил в овраг…
Но тайный голос мне сурово
Сказал: ‘Поверь, он не убит!..
Клянусь, даю тебе я слово:
Он отомстит! Он отомстит!..’
В нем жил злой дух, — твой враг могучий,
Тебя он эти дни искал…
Он у реки с зеленой кручи
Тебя случайно увидал…
18 мая.
Сегодня ночью… кто-то тихо…
Пришел… И скрипнуло крыльцо…
Я задрожал и вскрикнул дико —
Во тьме увидел я лицо…
Раскрыв глаза свои широко,
Пришлец стоял передо мной
В углу, у двери, одиноко
Костлявый… мерзкий… и немой…
И шепот тихий и невнятный
Пронесся в комнате пустой…
Вдруг крик раздался неприятный,
То ворон каркнул за рекой.
И сжалась грудь моя больная.
Я холодел весь, я дрожал…
Но закачалась тень седая.
Пришлец неведомый пропал.
Исчез бесследно гость ужасный,
Но он опять придет ко мне…
И я решил… К чему напрасно
Страдать на этом свете мне?..
19 мая.
Весь вечер я брожу унылый,
Тоска терзает грудь мою…
Мне тяжело… И нет мне силы
Стряхнуть от сердца грусть свою…
Мне шепчет чей-то голос тайный:
‘Ужели жизнь тебе мила?
Ты в этот мир пришел случайно
И сколько в жизни встретил зла! —
А верных средств кругом так много
Кинжал, иль пуля, или яд…
Ужели смерти ты не рад?
Поверь, тебе одна дорога…
Пора!.. Пора!..’ Но страшно мне,
Мой мозг пылает, как в огне, —
Прости же милый друг далекий
Погибну здесь я одинокий!..
Я выпил яд… Я умираю…
Я не желаю больше жить,
Своим врагам я все прощаю,
Прошу их в смерти не винить.
О, как легко!.. Как смерть приятна!
А это… пусть прочтут друзья…
Быть может… будет им понятна…
Поэма странная моя!….

Смерть на пашне

Народ всполошился в деревне —
Все в поле бегут и кричат:
‘На пашне, идя за сохою,
Упал и скончался Игнат!’
Бегут мужики, ребятишки…
Вот баб вереница спешит…
И видят, как в поле, далеко,
Умерший на пашне лежит.
Игната усталый Совраско
Стоит неподвижно с сохой,
Грачи неуклюже хлопочут
Над взрытой, сырой бороздой,
А пахарь вблизи одиноко,
Забывшись как будто бы сном,
Лежит равнодушно спокоен
С холодным и бледным челом.
Сбежалася дружно деревня,
В лицо ему каждый глядит…
Испуганно дети рыдают
И громко жена голосит.
Кой-как к полосе дотащился
Савелий, столетний старик,
И с плачем к умершему сыну
Седой головою приник…
Не вьюга заплакала горько,
Кружася над полем пустым, —
Заплакали бедные люди
Над милым кормильцем родным.
Простые несложные крики:
‘Родимый’, ‘кормилец родной’.
‘Жену и детишек покинул’…
Неслись над его головой.
Свершилось… Игнат горемыка,
Ты отдыха в жизни не знал…
В тяжелой и трудной работе
Кусок ты семье добывал!..
Земля тебе плохо родила,
А годы все шли тяжелей…
И сердце больное изныло
От скорби тяжелой твоей!..

Гусляр

&nbsp, Он беден был… Судьба ему
Дала певца удел.
Он, гусли взяв, надел суму,
Ходил и песни пел…
Бродя с дырявою сумой,
Не ведал горьких слез,
Он молод был и жил мечтой
Под сенью светлых грез.
Где он — там нет уже забот,
Там праздник, пир у всех…
Поет гусляр, поет народ,
Несутся песни, смех…
Растет гусляра чудный дар,
А голос все звучней,
Поет певец!.. И песен жар
Что день, то все сильней.
Зато везде привет певцу,
Хоть беден и с сумой,
Он смело к каждому крыльцу
Идет как в дом родной!
Лишь только вступит на порог,
Без песни не уйдет,
Он в мире стал не одинок,
С ним друг его — народ!
Идет гусляр из края в край
И всюду слышит он:
‘Зайди гусляр, зайди сыграй,
Мы любим гуслей звон…’
И льется голос молодой,
А гусли вторят в лад…
Дивясь, качают головой
Кругом и стар и млад.

На кладбище

Кладбище наше бедно и убого,
В нем мавзолеев найдется не много,
Да уж и те от дождей и ветров
Понаклонились, распались с боков.
Всюду, куда только взоры ни кинешь,
Только одно разрушенье и видишь:
Низко к земле преклонились кресты,
Кой-где упали… Над ними цветы
Пышно поднялись и скрыли могилы…
Памятник чей-то здесь смотрит уныло,
Низко склонившись над кущей цветов…
Видно он тоже упасть уж готов.
Около-ж храма грядою ползучей
Стелется, вьется шиповник колючий,
Кой-где опорою стал он крестам,
Кой-где засох уж и рушится сам.
Вот и она, дорогая могила,
Крест и над ней наклонился уныло…
Прошлое снова встает предо мной,
Сердце согрелося лаской живой.
Время несется, уносятся годы…
Ближе и ближе теснятся невзгоды,
Прежние светлые, чудные дни,
Смотритесь в душу вы, точно огни!
Вами душа моя снова согрета…
Сколько вы шлете мне ласки, привета!
Чудное время здоровья и сил —
Нет, я не даром тебя схоронил!
Жизнь обернулась мне тяжкой борьбою,
Биться пришлося с неправдой людскою,
Но не боялся я злобы врагов,
Гордых, надменных и чванных глупцов.
Друг и товарищ! В могиле глубоко
Мирно уснул ты… И я одиноко
С сердцем усталым от дум и скорбей
Снова склонился к могиле твоей.
Пусть одинок я… В груди же таится
Жажда с неправдой людскою сразиться,
Верю, — порвется покров черных туч,
Солнца заблещет мне радостный луч!

Соловей

Ночь… Мерцают в небе звезды…
Месяц свет свой тихо льет…
А в саду твоем вишневом
Соловей давно поет!

* * *

Я один в аллее сада…
Здесь тебя, друг милый, нет…
Но в окне твоем я вижу
Запоздалый лампы свет…

* * *

Тень твоя в окне мелькнула…
Распахнулося окно…
Слушай, друг мой милый, песню:
Соловей поет давно.

* * *

На свиданье я украдкой
Подойду к тебе, к окну…
И к твоей головке милой
Страстно, нежно я прильну!..

* * *

Ночь… Мерцают в небе звезды…
Месяц свет свой тихо льет…
А в саду твоем вишневом
Соловей давно поет!

В клетке

С косматой гривою громадной
Могучий лев, гроза степей,
В зверинце, пред толпой людей,
Лежит, как пленник, в клетке смрадной.
Вдали родных степей, в неволе,
Уж много лет томится он,.
Но сердце страстно жаждет воли,
И кровь волнует яркий сон…
Во сне знакомые картины
Плывут, меняясь чередой, —
Степей безбрежные равнины,
Родное небо, солнца зной…
Взлетая стаями с земли,
Высоко в небе реют птицы,
И караванов вереницы
По степи тянутся вдали…
Идут, звенят колокольцами…
И крик и ржание коней…
И в чистом воздухе степей
Несется хлопанье бичами…
И лев прилег в траве высокой,
За нею здесь не виден он,
Все ближе, ближе слышен звон…
И караван уж не далеко…
И брови сдвинул лев сурово!…
Но сон бледнеет и дрожит…
На смену сон приходит новый,
Иная степь пред ним лежит:
Уж скрылось солнце… Даль заката
Покрылась красной пеленой
И воздух, полный аромата,
С травой ласкается степной…
В вечернем сумраке прохлада.
Вблизи дороги у костров
Несется говор пастухов,
Мычит встревоженное стадо…
А ясный месяц одиноко
Плывет по небу и блестит,
И слышно, как в степи далеко
Шакал пронзительно кричит…
И лев, тряхнув косматой гривой,
С осанкой важной, горделивой
Перед решеткой грозно встал
Взглянул вперед… и задрожал!
Исчезли чудные виденья —
Родное небо, даль степей…
В железной клетке, в заточеньи,
Он жалкий пленник у людей!..

На фабрике

Удушлив воздух… Грохот, гром!
Шипят ремни, как будто змеи,
И в дикой схватке с колесом
Кружатся, для людской затеи!..
Стоят согнувшись у станков
Ряды людей и губят силы,
Здесь нет ленивых стариков —
Их взяли ранние могилы…
Сюда от пашен, от полей,
Покинув мирные дубравы,
Сошлися тысячи людей,
Товар готовить для забавы!
Удушлив воздух… Грохот, гром!
Шипят ремни, как будто змеи,
И в дикой схватке с колесом
Кружатся для людской затеи!..
Пред чванством, гордостью пустой,
Пред нашей роскошью обычной,
Чтоб заработать хлеб дневной —
Согнулся труженик фабричный.
Снует и бегает челнок…
И вот, сверкая прихотливо,
Товар идет через станок
Узорной лентою красивой.
Удушлив воздух… Грохот, гром!
Шипят ремни, как будто змеи,
И в дикой схватке с колесом
Кружатся для людской затеи!..
Поспешно собран весь товар…
Чтоб тешить праздный свет лукавый,
Он завтра, выйдя на базар,
Изрезан будет для забавы…
Он будет тешить, нежить глаз,
Украсят им красиво платья…
И там над ним еще не раз
Восторги будут и проклятья!
Удушлив воздух… Грохот, гром!
Шипят ремни, как будто змеи,
И в дикой схватке с колесом
Кружатся… для пустой затеи!

* * *

Кто дал бы мне руку и спас бы меня
От пошлых и праздных стремлений, —
От тины, которой охвачен был я
Во время невзгод и сомнений!
Кто дал бы мне злобу, чтоб мог презирать
Я пошлость людскую сильнее,
И в час роковой мог бы грозно восстать
За правду и честь, не робея!
Кто дал бы мне голос — правдивый, прямой,
Не знающий лести постыдной,
Чтоб не был я более жалкий, немой,
Униженный долей обидной!
Кто дал бы друзей мне, желанных друзей,
Чей круг бы, правдивый и верный,
В житейских невзгодах сплотнялся тесней
Дышал бы любовью безмерной!
Я назвал бы жизнью все это… Тогда
Стряхнул бы сомненья все разом…
Во имя любви и святого труда
Горел бы, как светоч, мой разум!
Но кто мне поможет?… Я здесь одинок,
Здесь жизнь развернулась иная, —
Друг любящий слабого друга далек
И ночь надо мной роковая…
Коварство и злоба теснятся ко мне,
Здесь всюду невзгоды и горе,
Как слабый пловец, отдаваясь волне,
Я гибну средь бурного моря…

17 Октября

И ночь прошла, и засверкала
Давно желанная заря:
Страна восторженно читала
Слова великие Царя.
Он угнетенному народу,
Во тьме искавшему простор,
Что б смыть с него войны позор —
Вдруг объявил, как дар, свободу…
И с теплой верой в обновленье
Страна встречала светлый день,
Меж тем над нею, в озлобленьи,
Враги сгущали мрак и тень…
Для них народная свобода
Была бы ужас и позор, —
В устах прозревшего народа
Уже слагался приговор!
Почуя близкий день расправы,
Они доверчивый народ,
Во дни дарованных свобод,
На путь направили кровавый…
И обагрившись братской кровью,
Народа радостные дни
И поруганью, и злословью,
И мщенью предали они!

* * *

Да будет стыдно тем, кто ныне
Страданью родины не внял,
И прав народных, как святыни,
Не оценил и не признал!
Кто отвергал, как раб лукавый,
Для праздных мелочных затей,
Для жизни пошлой и бесправой,
Свободу родины своей!
В войне прозревшему народу —
Им не сковать уже оков,
Свой ценный дар, свою свободу
Народ не выдаст для врагов…
Но вы, кто русскому народу
Во мраке светочи зажгли, —
В борьбе неравной вы легли
За братство, равенство, свободу! —
Пускай вас нет, пускай вы пали,
Освобожденная страна
Завета нового в скрижали
Запишет ваши имена!

* * *

Я город покинул! Я снова на воле!
И тройка лихая несется стрелой…
Пред мною широкое, чистое поле
Сияет весеннею чудной красой.
Я сердцем согрелся… Отдался простору,
Забылся под ласкою солнца лучей…
Давно уже страстно хотелося взору
Упиться красою роскошных полей!
Пестреют, мелькают цветы луговые…
Вот выглянул лес за отлогим холмом…
И вспыхнули светлые грезы живые
О крае далеком, о крае родном!

Лунный свет

Лунный свет, дрожащей лесенкой
Разрезая ночи тьму,
Как дитя, с веселой песенкой,
Забежал ко мне в тюрьму.
Резвый, светлый, гость мой радостный
Надо мной затрепетал…
С лаской нежной, с лаской сладостной
Он на грудь мою упал!
И, смеясь над ночью черною,
Проскользнул лучом к углу,
И дрожит парчой узорною
На асфальтовом полу…
Как дитя, веселым лепетом
Нежно бросив мне привет,
Он украдкой, с легким трепетом,
Мой рисует силуэт.
Я прогнал тоску угрюмую
От больного сердца прочь, —
Промечтаю и продумаю
С гостем светлым эту ночь…
Легкий, нежный, весь сверкающий,
Он в тюремной тишине
Лаской чудной, замирающей,
Много, много скажет мне!..

Учительница

Доброе сердце и нежную душу
Дал ей, страдалице, Бог…
В школу пошла она… Радостно, смело
Переступила порог.
Вместе с собою внесла она в школу.
Словно на праздник цветы,
Юного сердца порывы благие,
Светлые думы, мечты…
Стала учить она—каждое слово
Было так нежно, тепло,
Слушали малые детки, и было
Славно так в школе, светло!
Голос детишек был радостно-звонок…
Думала часто она:
‘Бедные! В жизни вас крепко охватит
Пошлости грязной волна.
Жизнь беспросветная, труд непосильный —
Будут давить, как рабов…
Боже! ужели и в них повторится
Горькая участь отцов?..’
Часто здесь в школе она получала
Книги и письма друзей, —
Счастья, успеха друзья ей желали,
Светлых и радостных дней.
Но не сбылпся друзей пожеланья:
Вскоре узнала она,
Как здесь над светлою жизнью, правдивой,
Злоба людская сильна!

* * *

Много над школой начальства есть всякого…
Староста… Батюшка наш…
Пристав… Урядник зайти не стесняется,
Если придет ему блажь…
Каждый мудрит здесь над школой по своему:
Вечером как то, в пивной,
Пьяный урядник, глумяся над школою,
Речи повел с старшиной:
‘Славно с тобой мы бумажку составили!
Сразу начальство поймет…
Я не позволю здесь в школе крамольничать,
Книжками портить народ!
Властью я пользуюсь, братец, громадною, —
Коль захочу, так дойму’…
— ‘Ноне, сказал старшина, так и надобно!..
Коль кто перечит — в тюрьму!’
Время настало… и власти наехали,
Обыск, дознанье, допрос…
Радуясь, темные силы воспрянули,
Злобный ликует донос…
Да не сбылися надежды их черные —
В школе осталась она,
Только с тех пор она стала печальнее,
Стала как будто бледна.

* * *

Много она здесь терпела…
Точно осенняя мгла,
Всюду ее окружала
Пошлая тупость села.
Кто ее светлые думы
Мог здесь понять, оценить?
Могут ли свет лучезарный
Совы ночные любить?
Дни проходили за днями,
Минул так год и другой, —
Сколько она в этой школе
Видела злобы людской!
Бледной, разбитой, усталой
Бросила школу она,
Горькая чаша страданий
Выпита ею до дна.
Рано она схоронила
В школе, в тяжелом труде,
Бодрую силу и веру…
Где же ты, бедная, где?

Старик

Прижмись ко мне, мой старый пес…
Измученный недугом
Я здесь умру в тени берез,
Простясь с тобой, как с другом.
Как ты, я в жизни ласк не знал,
Меня не раз с порога
Торгаш, нахмуря брови, гнал:
‘Уйди… проси у Бога!’

* * *

Грозили люди мне тюрьмой
За то, что корку хлеба
Просил я дряхлый и больной…
Пусть их осудить Небо!
В труде я отдыха не знал,
Работал в жизни много,
Стал стар — и каждый мне сказал:
‘Уйди… проси у Бога!’

* * *

Ты тоже стар… господский дом
Другой уж пес сторожит,
Тебя-ж прогнали прочь кнутом…
Их сердце не тревожит
Чужое горе… Ты узнал,
Как злобы в людях много!…
Я стар, — и каждый мне сказал:
‘Уйди… проси у Бога!’

* * *

Чу!.. В небе светлом, голубом
Запел нам жаворонок!..
А я весь век свой жил рабом,
Мой голос не был звонок,
Я в жизни радости не знал,
Нахмурив брови строго,
Мне каждый с гневом повторял:
‘Уйди… проси у Бога!’

* * *

Прижмись ко мне, мой старый пес….
Измученный недугом
Я здесь умру в тени берез,
Простясь с тобой, как с другом.
Как ты, я в жизни ласк не знал,
Меня не раз с порога
Торгаш, нахмуря брови, гнал:
‘Уйди… проси у Бога!’

Правда

С золотых небес спускалася
Правда Божья вековечная, —
Перед нею открывалась
Путь-дорожка бесконечная…
Правде Богом было сказано:
‘Будь ты Правдой, будь ты смелою!
Целый век тебе заказано
Биться с Кривдой закоснелою!’
Правде Богом освещалася
В небесах дорожка млечная,
А под нею озарялося
Царство Кривды вековечное!
Там вся в золоте, нарядная,
Смело ходит Кривда черная,
Ее царство — неоглядное,
Ей дорожка там свободная…
Там без счета люда темного
Кривдой черною унижено,
Много люда угнетенного
Кривдой-хитростью обижено.
Ходит Кривда, похваляется:
‘Что мне Правда, Божья странница?
Придет Правда — испугается,
Станет Кривде низко кланяться!…
Сила-силушка могучая,
Кривды воинство великое,
Собиралось грозной тучею
И кипело злобой дикою…
Правда Кривды не пугалася,
Перед нею не смутилася,
В одну звездочку сбиралася
И на землю опустилася…
Как слеза скатилась ясная!
Огнем искрой разметалася,
Всюду Кривде злой опасная,
Рассыпаясь, разгоралася…
Разгоралась огнем вражеским
В бедной хижине бревенчатой,
В золотом чертоге княжеском
И в тюремной тьме застенчатой.
Не подкупишь Правду золотом!
Не прогнать в страну далекую!
Не сморишь ее ни голодом,
Ни тюрьмою злой, высокою!..
С той поры живет и мается
Кривда злая, Кривда черная…
Всюду ложь ее сметается,
Ложь постыдная, позорная…
Нет уж жизни прежней, сладостной!
Миновала жизнь беспечная!
Все встречают Правду радостно:
‘Царствуй, Правда вековечная!’

В забытой усадьбе

Дорожка… Над нею березы
Нависли зеленым шатром,
А дальше — резная решетка
И старый с колоннами дом.
Распались террасы ступени
И пышно глядят из щелей
Кудрявый ивняк и крапива,
И грязный, колючий репей…
А в окнах опущены шторы,
И пусто, и хмуро кругом,
Стоит одинокий, угрюмый,
Усадьбы заброшенный дом.
Веселое солнце смеется,
Сверкают на окнах лучи…
На сучьях высокого вяза
Кричат, не смолкая, грачи…
А вот и столетние липы,
Заросший осокой прудок,
Скамейка… В траве одиноко
Торчит полусгнивший челнок…
Кудрявые, старые липы
Над ним разрослися стеной
И шепчут друг другу угрюмо
О жизни минувшей, иной…
Умчались счастливые годы
Довольства и праздных затей,
И в длинных аллеях не слышно
Веселого смеха гостей!

Ночь

Сад любимый стоит в заколдованном сне
Ясный месяц застыл средь небес в вышине,
Разливая таинственно тени…
Я окно растворил… И пахнуло ко мне
Ароматом цветущей сирени…

* * *

Как легко на душе! Но не долог покой,
Отдохнуть не могу я усталой душой,
Не надолго и сердце согрето…
Скоро думы придут с чародейкой мечтой
И промучат меня до рассвета!

* * *

Чудную песню я знаю…
Сердце терзая свое,
Часто над ней я рыдаю
И проклинаю ее…
Сколько в ней горя и муки!
Сколько страданий и слез!
Гений-ли эти мне звуки
С неба на землю принес?
Демон-ли, полный терзаний,
Плача над бездной, во тьме,
Выплакал песню страданий
И нашептал ее мне?
Голос быть может печальный
Пел мне из царства теней?
Звуки я эти случайно
Скрипке поведал своей…
Чудную песню я знаю!..
Сердце терзая свое,
Часто над ней я рыдаю
И проклинаю ее!..

В мастерской сапожника

Мы тачаем… Починяем
И подошву, и каблук…
Гвозди тесно в ряд вбиваем:
Тук-тук-тук…
Тук-тук-тук…
Каждый день здесь слышен стук!
День целый здесь в душной каморке
Я спину сгибаю свою…
Подай-ка, Ванюша, махорки, —
Изныла вся грудь… покурю…
Мне жить уж осталось немного,
Стал плох я, как старый башмак,
Но с теплой надеждой на Бога
Скопил я деньжонок кой-как…
Бог даст — я вернуся весною
В деревню, в родные поля:
Усталою грудью больною
Как сладко дышать буду я!..
Мы тачаем… Починяем
И подошву, и каблук…
Гвозди тесно в ряд вбиваем:
Тук-тук-тук…
Тук-тук-тук…
Каждый день здесь слышен стук!
Случилось, вот как-то намедни,
Зашел повидаться со мной,
Как я, — Ярославской губерни, —
Савелий Захарыч, портной…
Всю ночку мы с ним вспоминали
Деревню… родное село…
Как вместе с ним в Питер попали,
Как было нам здесь тяжело!:
— Довольно, Захарыч, терпели,
Сказал я, — поедем домой!..
Гляжу, задрожал вдруг Савелий, —
Заплакал земляк предо мной!
Мы тачаем… Починяем
И подошву, и каблук…
Гвозди тесно в ряд вбиваемы.
Тук-тук-тук…
Тук-тук-тук….
Каждый день здесь слышен стук!
Ты, Ваня, счастливей родился:
Увидишь ты светлые дни…
А я ремеслу здесь учился,
Встречая побои одни…
Насупивши брови сурово,
Сердитый хозяин у нас,
Бывало, как хватит хмельнова, —
Скрывайся скорее от глаз!..
Как хочешь тогда для злодея
Трудись ты, — а все не по нем…
За каждый пустяк, не жалея,
Он злобно стегал нас ремнем!
Мы тачаем… Починяем
И подошву, и каблук…
Гвозди тесно в ряд вбиваем:
Тук-тук-тук…
Тук-тук-тук…
Каждый день здесь слышен стук!
По разным подвалам немало
Здесь нас захирело, слегло…
Кто сыт, — тому горюшка мало.
Привольно тому и тепло!..
Но, Ваня, увидишь ты скоро, —
Иные права к нам придут…
И вас, малышей, без призора
От родины прочь не пошлют!..
В газете читал мне Савелий, —
Придут к нам счастливые дни…
Есть люди… они порадели…
Ты, Ваничка, их вспомяни!
Мы тачаем… Починяем
И подошву, и каблук…
Гвозди тесно в ряд вбиваем:
Тук-тук-тук…
Тук-тук-тук!
Каждый день здесь слышен стук!

На улице

В осенний день, ненастный и дождливый,
Я шел к себе измученный, больной,
В моей душе вставали сиротливо
Угасшие мечты и грез разбитых рой.
Я думал о тебе… Я вспомнил наши встречи,
Зеленый сад, скамейку у пруда,
И юности живой восторженные речи,
Для лучших дней, для светлого труда.
Я вспомнил все — все светлые мгновенья,
Все радости, восторги юных дней,
И образ твой, как чудное виденье,
Ко мне слетел и ярче и светлей…
И как в былые дни, резвяся и играя,
Звучал мне голос твой задорный и живой…
На улице меж-тем стучал не уставая
Осенний дождь и мелкий и сырой.
Над городом спускались ниже тучи,
Безлюдной улицей я брел домой один,
А ветер дул со злобою могучей,
Срывая лист с вершины
И я спешил усталый, молчаливый…
Но вдруг вблизи меня раздался дикий крик:
За мной шатаяся шагал неторопливо
По грязной улице мужик…
Он пьяный был! Качаясь безобразно,
Кого-то он озлобленно ругал,
И вдруг на улице, среди дороги грязной,
Качнулся в сторону и на землю упал!..
За ним вблизи, болезненно худая,
С грудным ребенком на руках
Шла женщина… И вот, беспомощно рыдая,
Она к нему склонилася в слезах.
Вся улица была пустынна и мертва,
Осенний дождь пошел еще быстрее…
А пьяный муж, жены не слушая слова,
Лежал в грязи, ругался сильнее…
Картиной дикою я был невольно поражен,
Пред пошлостью житейской прозы
Мои мечты, мои святые грезы
Рассеялись как сон.
И думал я, — в дни тягостной борьбы
В вине у нас находят так забвенье!
Понятно, почему у нас кругом рабы, —
Рабы достойные презренья!..

* * *

Но вдруг мой пыл сменился новой думой…
Как фея дивная, она слетела с высоты,
В моей душе измученной, угрюмой,
Зажгла иные, светлые мечты:
Увидел я убогую лачугу,
Сосновый стол, досчатую скамью…
Ребенок задремал… И на плечо супругу
Жена склонила голову свою.
Чуть видно их под сумраком глубоким,
Лампадка чуть горит и светится киот…
И стал для них вчерашний день далеким,
То был случайный день, — он снова не придет
Замолкло все… В окно стучит, стихая,
Осенний дождь и мелкий и сырой…
И вновь ко мне слетел твой образ, дорогая,
И дальше я побрел по улице пустой.
Опять мечте отдавшись прихотливой,
Увидел я, как ты, задумчива, одна,
В роскошной комнате печально-молчалива
Внимаешь осени у темного окна.
Осенний дождь стучит… Какой-то темной мглой
Покрылось небо все, что день — погода хуже. —
И вот с тревогою ты вспомнила о муже,
И вновь глаза твои покрылися слезой…
Он баловень судьбы! Он избалован с детства
Тебя оставил он — ему наскучил дом…
И вот с кокоткою отцовское наследство
Сорит он бешено кругом!
Богатый кабинет в роскошном ресторане
С друзьями занял он и искрится вино…
Нахальный женский смех… Всем весело, смешно
И ночь идет пред ними, как в тумане…
А завтра муж и бледный и холодный
К тебе придет — ты сердцем все поймешь
И на устах твоих замрет упрек бесплодный
И в муже ты участья не найдешь!..

Лесной цветок

Фиалка лесная в глуши расцвела
И в зелени робко мелькала…
Дочь мельника Надя в лесу раз была
И цветики там собирала…
А Надя сама, как цветочек лесной,
Свежа, молода и прекрасна…
В лесу повстречался сосед молодой
И Надя смутилась ужасно.
‘Не бойтесь! — промолвил он ласково ей —
Как много цветов вы набрали’…
Забилося сердце у Нади сильней,
На землю цветочки упали…
Но юноша Наде цветы подобрал,
А лесом как шел, провожая.
В зеленой траве он цветок увидал —
Росла там фиалка лесная.
Он сорвал фиалку… И скромный цветок
Вдруг к Надиной ручке прижался
И долго потом он, как робкий глазок,
У ней на груди красовался.
И тихо он ей на груди рассказал
Чудесную новую сказку,
Что утром ему мотылек нашептал…
Про милого друга… про ласку!..

Васильки

Кровью сердце мое обливалося…
Грустный шел я по краю межи:
На моих полосах не поднялося
Ни овса, ни гречихи, ни ржи…

* * *

Эх ты доля моя, ты тяжелая, —
Счастьем — радостью ты не красна!..
И такая кругом невеселая
На родимых полях тишина!..

* * *

Голубые ковры растилаются,
Протянулись до самой реки…
То в моих полосах поднимаются
Васильки, васильки, васильки!..

У колодца

Сошлись у колодца соседки,
Час целый там речи ведут,
Так сладко весною на ветке
И пташки в лесу не поют!
Ай, бабы, — ну ловкий народец!
Распелися, просто базар…
Кольцом окружили колодец,
Дурманит их сплетен угар:
— ‘У Дарьи беда приключилась,
Украли семнадцать рублей…
Смекай-ка, свекровь-то порылась
Тихонько в мешочке у ней!’
‘У Прохора сын непутевый,
Живет в Ярославле пять лет —
Ни денег не шлет, ни обновы,
И с год уж как весточки нет!’
‘У Марьюшки сын возвратится
Из Питера нынче весной:
Задумал сердечный жениться,
И дом хочет строить большой…’
‘Ох, горе, — вчера под забором
Петух околел у меня!’
‘Ай, ай, вот он грех: с разговором
Про печь-то забыла ведь я!..’
‘В сенях я в горшочке сметану
Оставила, вот ведь беда!..
Наверно, вернувшись, застану
Авдотьи соседки кота!’
Подняв коромысла на плечи,
Пошли говоруньи домой…
И тихо под праздные речи
Плескалися ведра водой…

Из мира сытых

(Сатира).

Я, — боров сытый и ленивый,
Забравшись в грязь среди свиней,
Лежу спокойный, молчаливый,
Без дум, без мысли, без идей…
Для многих жизнь — что год, то хуже,
А для меня в родном краю
Кругом так мягки, сочны лужи…
Нет, я доволен всем: ‘хрю-хрю!’

* * *

Храню я прадедов заветы,
Не развратил наукой ум,
Пусть каждый день кричат газеты
И подымают вздорный шум,
А я лежу спокойно в тине
И голос свой не подаю,
Чтоб изменять порядки ныне…
Нет, я доволен всем: ‘хрю-хрю!’

* * *

Идут повсюду крики, споры,
Терзая бедную сантру,
Я не вступаю в разговоры, —
Мне дела нет, что ветчину
Коптят из братьев, что щетину
Усердно дергают мою
И хлещет хлыст порой мне спину…
Нет, я доволен всем: ‘хрю-хрю!’

* * *

Конечно, было-бы возможно
Порой и мне протестовать
Слегка, немного, осторожно, —
Нельзя и нас ведь обижать!
И я, любя свою отчизну,
Порой свободно говорю,
Но не протест иль укоризну…
Нет я доволен всем: ‘хрю-хрю!’

* * *

Спокойной поступью, без шуму,
На пользу родины своей,
Я в государственную думу
Пойти готов бы был, ей-ей…,
Но если там возникнут споры,
Тогда и я заговорю:
‘Нам чужды ваши разговоры!
Мы всем довольны, да… хрю-хрю!’

Забытый певец

Чудной песней своей,
Полной слез и скорбей,
Он тиранов не славил народу,
Нет, он пел и страдал
И народ призывал
На святую борьбу за свободу!
И кто чист был душой,
Кто любил край родной,
Откликались те песням поэта,
И в сердцах у людей
Разгоралась сильней
Жажда правды, свободы и света…
И пришли времена —
Пробудилась страна,
И певца благотворное семя
Пышным цветом взошло,
Славный плод принесло,
Было рабства низвергнуто бремя!
Пел народ, ликовал,
Веселясь вспоминал
О недобром, уже пережитом…
‘Кто-ж нам песни сложил?’
Наконец он спросил…
Но певец — оказался забытым!

В деревне

Пало на сердце тяжелое горюшко,
Давит старуху, гнетет:
Взяли сынка ее в дальное морюшко,
Вести нет ровно, как год…
‘Эх, сторона ты, сторонушка дальная!
Где ты, откликнись, родной?
Вести-то, вести идут все печальный…
Враг к нам подкрался войной?’
Ляжет старуха, — во сне представляется
Море… Бегут корабли…
Дым над водою плывет, подымается…
Взглянешь — не видно земли!
Пушки грохочут, а море сердитое
Волны вздымает, кипит…
Гибнут кораблики, тонут разбитые…
‘Сын-то, чай, в морюшке спит?’
Знает одна только ночка глубокая,
Как пред иконой святой
Плачет старуха, грустить одинокая.
Крестится дряхлой рукой!…

* * *

Сердце сжимаем кручина тяжелая,
Сумрачным кажется день,
Думушка-дума гнетет невеселая,
Ходит старик точно тень.
В поле собрался, достал было борону…
Слышит — чу!.. ворона крик!..
В горе великом поверишь и ворону —
Дрогнул от страха старик!..
Начал креститься, стоять нету моченьки,
Плетью упала рука…
‘Господи Боже! Увидят ли оченьки
Снова родного сынка!’
Люди прохожие, люди случайные
Слухи несут про войну…
Слушает старый рассказы печальные,
Думает думу одну:
‘Жив-ли? быть можем морскою пучиною
Скрыло сынка под водой?’
Сердце сжимается тяжкой кручиною,
Ходит старик как шальной!

* * *

‘Вот она весть прилетела желанная:
Мир заключили с врагом…
Будет, старуха, грустить, бесталанная:
Встретимся снова с сынком…
Скоро вернется!… Сегодня в правлении
Сам мне сказал старшина:
Сын твой вернется теперь без сомнения —
Кончена, значит, война!’
С новой заботой старик уже мается:
Путь то уж больно далек!
Дни и недели бегут и скрываются,
Только… не едет сынок!
Чахнет старуха, грустит одинокая,
На сердце скорбь велика,
Шепчет ей черная ночка глубокая,
‘Значит — убили сынка!’

Песня

Гей, вы, цветики-дружки,
Не цветите в поле —
Вы и здесь недалеки
От людской неволи!
Птицы песни вам поют
Радостно и звонко,
Кузнецы стучат, куют,
Косы точат тонко.
Завтра утром до зари,
Только лягут росы,
Выйдут в поле косари,
Засверкают косы…
Гей, вы, цветики дружки,
Не цветите в поле —
Вы и здесь недалеки
От людской неволи!
Ляжем, ляжем полосой
Длинными рядами
Под железною косой
Травушка с цветами.
Грустно пташка зазвеним
В небе одиноко
И за рощу улетим
Далеко-далеко!..
Гей, вы, цветики-дружки,
Не цветите в поле —
Вы и здесь недалеки
От людской неволи!

Гром

Мой голос груб — он вестник грозной бури.
Я долго, был под гнетом черных туч,
Они от глаз моих скрывали свет лазури,
Скрывали солнца луч…
Я долго, был во тьме — угрюмый, равнодушии.
И молча от врагов обиды я сносил,
Но дни пришли — мне стало душно, душно,
Терпеть не стало сил…
Раздался голос мой и загремел сурово!
Обиду и позор — все вспомнил сразу он
И я воскрес для светлой жизни новой,
Врагов нарушил сон…
Я знаю их — им надо нежных песен,
Но голос мой не будет нежно петь…
Мне душно здесь, мне круг их праздный тесен
И я хочу греметь!
Я не боюсь врагов… Пред их могучим станом
Правдивый голос мой не смолкнет, не замрет —
Я бури жду — пусть грянет ураганом,
Моих врагов сметет!..

* * *

В уездном плохом городишке
Живешь ты, заброшен судьбой,
Злословье, вино и картишки
Тебя окружили стеной…
Житейская пошлость, дремота
Кольцом охватили тебя
И гады гнилого болота
Следят за тобою, шипя…
Ты им ненавистен, — я знаю…
И в тяжкой, упорной борьбе
Я сердцем сильнее страдаю,
Лишь вспомню, мой друг, о тебе!

Беглец

…И ночь немая,
Как мать любимая, родная,
Его в объятья приняла
И тихо, тихо замерла…
Луна бестрепетно взошла,
Взглянула на тюрьму-громаду,
На двор, на белую ограду,
Лучи скользнули за окно —
Там было пусто и темно.
И громко грянула тревога…
Чу! крики, громкий разговор…
Вот выстрел грянул!.. И на двор
Бегут в смятеньи из острога!…
Зарей румяной озаряясь,
Бледнела черной ночи тень,
Как зверь, пугливо озираясь,
Он лесом шел… И новый день,
Счастливый, радостный, случайный,
Ему поведал свои тайны
И много, много так сказал,
Чего он раньше — иль не знал,
Иль замечал быть может мало…
Душа впервые постигала
Свободы светлый идеал,
Прекрасный, чистый, как кристалл…
Не книг сухих нравоученья,
Не мертвых истин изреченья,
Иную мудрость понял он!…
А лес шумел со всех сторон…

* * *

Средь чванных глупцов, попирающих право,
Свивает гнездо себе лесть,
Там истины меркнет священная слава,
И слово пустое там честь,
Средь этих людей я не встретил привета,
Но злоба мне их не страшна,
Не смолкнет правдивая песня поэта,
Сильней разольется она.
И пусть мою песню чернят клеветою, —
Вся ложь от нее отпадет,
Не дрогнет мой голос пред злобной толпою,
Врагам моим гибель придет.
Как смелый убийца, взгляну я им в очи,
А песня моя, как кинжал,
Врагов поразит среди сумрачной ночи, —
Чтоб день нам счастливый вставал!

* * *

В море челн я сдвинул снова.
Поднял снова парус свой
И от берега родного
Плыть решился в край иной.
Не искать я выплыл счастья, —
Нет уж счастья для меня…
Слова теплого, участья,
Не увижу ныне я…
Но вдали, где серебрится
Ряд сердитых бурных волн,
Будет сердце сильно биться,
Будет смел мой утлый челн!

Углич: Типография К. П. Мухина в Угличе. Склад издания у автора в г. Угличе, 1907

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека