Чары земли, Кошкаров Сергей Николаевич, Год: 1916

Время на прочтение: 11 минут(ы)

Чары земли

Весенний день

Пойте, пойте, подруженьки милые,
Во моей светлостенчатой горенке,
Пойте песенки мне златокрылые,
Песни девичьи, ясные зореньки…
Заплетайте мне косы волнистые,
Косы черные, косы шелковые,
Наряжайте их пряди душистые
В ленты алые, в ленты пунцовые.
Сарафанчик мой, пуговки — золото,
С тайной думою девичьей сдруженный,
И янтарные бусы у ворота,
Что в подарок прислал мне мой суженый,
Разгорайтесь и ярко и радостно!
Буду я весела и нарядная!
День сегодня великий и благостный
И в цветах все поля неоглядные!
Черный скворчик порхает по тополю,
Есть у скворчика малые птенчики…
Кто-то радостный едет к нам по полю,
И со смехом гуторят бубенчики!…
Ах, то милый ко мне возвращается!
Знает он — его зорька-красавица
Для него, для него наряжается,
Чтобы милому больше понравиться!
Он — жених мой желанный и радостный,
В нем душа, как у сокола, вольная,
И поет он и звонко и сладостно
Про родимые степи привольные!

Ночное

Заря погасла… У реки
Во мгле пасутся тихо кони…
И, не смолкая, кулики
Кричат и кружатся в затоне.
Как колокольчики, звенят
Они над влажною осокой…
Внимая им, во тьме грустят
Немыt ветлы одиноко.
Поднялся месяц над водой,
И над уснувшим, тихим лугом,
Полузакрылся сонной мглой
И в ней застыл янтарным кругом.
И ночь прелестна и свежа…
В полях простерлась мгла немая…
И вдруг зажглася, вся дрожа,
Зарница бледно-голубая!…
И, охватив весь небосклон,
Простор полей, седые дали,
Она реку и весь затон
Зажгла огнем холодной стали!…
И неразгаданной ушла…
Кричит сова — ночная птица…
В полях темнее стала мгла,
Чтоб ярче вспыхнула зарница!

Кошкари

(Из моей автобиографии).

Были все предки мои — бурлаки,
Сильные духом и рослы,
Каждую весну от Вятки-реки,
Взявши тяжелые вёслы,
Дружной ватагой они, кошкари,
В путь отправлялися долгий,
Целое лето с зари до зари
С лямкой ходили по Волге!…
Плечи могутные, грудь как гранит,
Цепки и ловки, как кошки…
Так-то меж сирых, плакучих ракит
Шла по бурлацкой дорожке,
Берегом Волги, семья босяков,
Дружною братской гурьбою,
Шла меж сыпучих и желтых песков,
Барку таща за собою…
Смотрит, бывало, седой водолив —
Не было б с судном оплошки…
Бодро и смело идут под обрыв
Ловкие ‘волжские кошки’…
Мокрые, грязные с лямкой бредут…
Стонут, поют в отдаленьи…
Будет гульба им и отдых за труд —
В ближнем кабацком селенье!…
Много бурлацких семей было встарь…
Но у костров, у причала,
Древнее, честное имя — ‘кошкарь’ —
Гордо на Волге звучало!
Издавна любит весь русский народ
Труд для судов-караванов,
Волжские горы — свободы оплот,
Царство лихих атаманов.
Волга сильна лишь свободным трудом,
С черных же дней Годунова
Думает думу она об одном —
Воля вернулась бы снова!
Тот, кто на Волге работал хоть раз, —
Будет он с сердцем горячим!
Душу свою не засадит в приказ,
Дружен не будет с подьячим!…
В древнее время московский фискал,
Отпрыск татарского ханства,
Всюду на Волге все беглых искал
И водворял их в крестьянство…
Был он с народом безжалостно крут…
Мог ли понять он, — о, Боже, —
Душу народную, Волгу и труд,
Волю, что жизни дороже!?
Память о грозной расправе плетей
Наша семья сохранила,
Много сгубила свободных людей
Злая татарщины сила!
Ржавая отмель… Среди тишины
Песня звенит, замирая…
Это бурлаки бредут — мокшаны
Из подмосковного края!
Хмурые лица и гнев на челе,
Стерты, изорваны плечи:
‘Кончено! Всех прикрепляют к земле!
Скажут — не слезешь и с печи!!
Будете скоро и вы, кошкари,
Прыгать под барскую дудку…’ —
‘Ладно! Не каркай!… И мы, посмотри,
Выкинем знатную шутку!’
Плесом песчаным идут бурлаки,
Отдыха ждут и расчета…
А впереди — кабаки, кабаки,
Нет им на Волге и счета!
В скрытном сознаньи всей нашей родни
Думы сжились с Пугачевым…
Помним, как в грозные, страшные дни,
В красном кафтане парчовом,
Гневом и мщеньем великим горя,
С вольницей волжского края
Шел он по Волге, указом царя
Войско себе набирая!
Грозным походом давал он тогда
Раскрепощенье народу,
Цепи снимал и оковы с труда
И объявлял всем свободу…
Клич тот услыша, самьсот якорей
Бросили в воду артели
И к Пугачеву он всех кошкарей
С Волги собрал в две недели!…
Мало их, мало вернулось потом,
Вышли для них незадачи, —
Править на Волге вновь стали трудом:
Жадный купец и подячий!
Дед мой по кличке — Гаврила Кошкарь —
С братом бурлачил на Каме,
Весь обошел с ним лесной крутоярь,
К Волге спускался с плотами…
Был он высокий и смелый бурлак,
Силищи был он громадной,
Гнул между пальцами медный пятак,
Песни пел звонко и складно!…
С первым разливом бурливой весны,
Плыл он по Каме мятежной,
С лямкой по Волге ходил до Шексны,
Плавал на Каспий безбрежный…
В городе Вятке, уж будучи стар,
Правил, владел перевозом,
А по зимам на казанский базар
Хаживал вместе с обозом…
Дожил старик — как бурлаков семья
Встретила горе, невзгоды…
В это-то время, гудя и шумя,
Стали ходить пароходы!…
Волгу покрыла дымовая гарь,
Грозно свистки зазвучали…
Дед мой, последний ‘бурлацкий кошкарь’,
Полон был дум и печали!…
Сгибли бурлаки — пуста и темна
Горя народного полость,
Только под Вяткой деревня одна
Да ‘кошкаревская волость’
Грустно напомнят про жизнь кошкарей…
Кончено тяжкое бремя!
Труд стал народный светлей и бодрей!
Близится светлое время!
Умер мой дед, молодая жена,
Телом и кровью бурлачка,
В Вятке с сынишкой осталась одна,
Стала — поденщица-прачка…
С бедностью билась и в горе, в нужде,
Сыну тайком говорила:
‘Счастье и радость вся наша — в труде!
Так и отец твой Гаврила
Мне завещал, умирая, сынок…
Жизнь-то темна и сурова,
Ныне тебе уж десятый годок —
Помни отцовское слово!’
Время настало сынка приучить
К честным и нужным ремеслам,
В старое б время — голицы вручить
Да посадить его к веслам,
Новое ж время уж было не то —
Гибнул весь промысел древний,
Старое было машиной взято,
Труд шел иной для деревни!
Вятку покинув, с сынишкой вдова
Мыкалась, счастье искала,
Бредни чинила, плела кружева,
С Камы на Волгу попала…
Пять лет бурлачка в Казани жила,
Там в слободе, на Казанке,
Сына в аптеку она отдала —
Мыть и бутыли и банки…
Сын бурлачихи Никола Кошкарь,
В бедной казанской аптечке,
Грамотных видя, учить стал букварь —
Ночью, на кухне, при свечке!…
Барскому сыну ученье — полынь…
Сын же с бурлацкою кровью,
В грамоту вникнув, учить стал латынь
С жаркой, горячей, любовью!…
В разных аптеках поволжских служа,
С честною думой живою
К свету, простору рвалася душа,
Начал он грезить Москвою…
Сильным душою преграды здесь нет.
Долго пришлось хоть томиться,
Все-ж из Саратова в тридцать пять лет
Прибыл в Москву он учиться!…
Слушал там лекции… Взял там диплом.
Снова вернулся к аптекам…
Был он с открытым и честным умом,
Смелым он был человеком!…
Много он, много о воле мечтал!…
Жаждал, чтоб в русском народе
Светоч науки и знанья сверкал,
Счастье он видел — в свободе!..
В жизни кошмарной, в неравной борьбе,
Встретить не мог он участья,
Был он скитальцем, не мог он себе
Выковать личного счастья…
Сгинул, погиб он в далекой стране,
Умер старик в Намангаме,
Умер, мечтая о радостном дне,
Грезил о Волге, о Каме!…
Дивные зерна мятежной души
Сыну на сердце упали,
В грезах моих, загораясь в тиши,
Бурь они, отклика ждали!…
Гриша Алексинский, помнишь ли ты
Наши свиданья и грезы?
Раннего детства живые мечты.
Юности честные слезы?
Путь мы избрали — народных борцов
В детстве, друг с другом играя,
Связаны дружбою наших отцов,
Грезой поволжского края!!
Раннее детство мое протекло
В Нижнем, вблизи перекатов.
Помню Казань, Балаково село,
Помню мой милый Саратов,
Где я родился, где первый букварь
Дед мне купил на толкучке,
Где мне мальчишки кричали: ‘Кошкарь!
Где потерял ты онучки?
Знаем мы вас, бурлаков-кошкарей!
Только и мы, брат, не робки!
Батька твой лаптем ловил пескарей,
Шилом таскал из похлебки!’
Милый Саратов! Твои берега
Грозной обвеяны славой!
В каждую бурю их Волга-река
С глинистой пеной кровавой
Жадно целует и песни поет,
Моет и точит обрывы,
Брызгами, пеною их обдает
Жемчуг бросает на ивы!
Золотом мечет она, серебром,
Видя то, черные тучи
Молнией блещут, и огненный гром
Падает с неба на кручи!
Кончится буря — бегут под обрыв
Вольные волжские дети —
Грозные волны, весь берег изрыв
Бисер минувших столетий,
Золото, яхонт, алмаз и рубин,
Жемчуг с стальным переливом
Вынули щедро из волжских глубин,
Бросили их под обрывом…
Блещут, сверкают у желтых песков
Порванных бус самоцветы,
Много тут старых медяшек, крестов
Много тут древней монеты…
‘Знатно гуляли, знать, здесь волгари!
Глянь-ка скорее, Кошкарик,
Вот я нашел на песке, посмотри,
Огненный, маленький шарик!
Сам-то собой неказистый на вид,
Думал я — просто стекляшка,
Ан, погляди-ка, как весь он горит,
Экая диво-огняжка!’ —
‘Братцы! Да это ведь будет алмаз!
Вишь-ты, сверкает как ярко!’ —
‘Вон и голахи идут к нам как раз,
Спрячь-ка скорей его, Марко!’
Вот показались бродяжки с мешком —
Жалкие, грязные люди, —
Ищут и роют песок посошком,
Вот все смешалися в груде:
Что-то нашли под обрывом в песке,
Спорят и грозно клянутся,
Вот разбрелись на сыром бережке,
Тихо, покорно плетутся…
Всех загубило их в жизни вино,
Пропит и ум и наследство,
Вспомнят былое — и все там темно,
Светло одно только детство:
Пьяная, праздная жизнь прожита,
Жить уж осталось недолго…
Вдруг к ним нежданно подкралась мечта,
Грезы им бросила Волга…
Дрогнуло сердце, проснулась душа,
В грудь к ним запала отрада, —
Ходят по Волге, шепча и шурша,
Ищут богатого клада.
Кто-то незримый на Волге родной
Вышел к ним с дивною сказкой,
Греет им душу и плещет волной
И обещает им с лаской
Дать бриллианты, сапфир, изумруд,
Золота, жемчуга горы…
Вот они бродят, не в тягость им труд,
Радостно блещут их взоры!
Странные люди! Бедны и черны…
Солнце их зноем спалило…
Древнюю ж повесть родимой страны,
Все, что в поволжье здесь было,
Знают они… И я слушал не раз
Чудные, волжские были, —
Как здесь татары прошли на Кавказ,
Как здесь ушкуйники плыли…
Стенька здесь Разин раскинул свой стан,
Хищником рыскал по склонам
Здесь он персидский разбил караван,
Царскую дочь взял полоном…
Много здесь Разину было удач,
Здесь он пображничал вволю…
Берегом этим прошел и Пугач,
Справив мужицкую волю.
‘Слышно в народе, — схоронен здесь клад
Золота много здесь скрыто…
Вон, погляди-ка, как здесь наугад
Сколько земли-то изрыто!’
Помню, мы, дети, собравшись гурьбой,
Слухам тем чутко внимали…
Как-то нашли мы с резьбой голубой,
С блестками белой эмали —
Старый, казацкий, граненый кинжал —
Сердце у нас запылало,
Каждый от тайного страха дрожал,
Было тут крика не мало!
Страшно хотелось и клад нам достать,
Землю песчаную роя…
Можете ль вы эти чары обнять,
Дети чиновного строя?
С самого детства взлюбила меня
Мать моя, Волга родная,
Много мне бросила в душу огня,
Синие волны вздымая…
Словно почуяла Волга-река
Прежние, древние годы,
Словно узнала, что внук бурлака
С честною песней свободы
Выйдет к отчизне и смел и могуч,
Взглянет на Волгу с кургана,
В гусли ударит — и звонок и жгуч
Голос польется Баяна!
Всю красоту златотканых полей
Волга мне щедро раскрыла:
Синие дали, где мощь Жигулей
Белой громадой застыла,
Дебри лесные, где дремлют скиты
В алом багрянце заката,
Где так призывно сверкают кресты,
Воздух так полн аромата
Где на безбрежном разливе реки
Чаек жемчужные стаи,
Грозный обрыв, золотые пески
И соловьиные гаи!…
Волгу с низовьев до самой Твери
Всю обошел я, измерил,
Плакал, молился сияньям зари,
В дали безбрежные верил!…
Странников слушал, бездомных бродяг,
Всех, кто неправдой обижен, —
Вот почему весь и нежен я так
К детям бревенчатых хижин,
Вот почему я напевен и чист,
Дорог на ниве народной.
Честной поэмы оплаканный лист
Полон мечты благородной!
Если отчизна своей красотой
В сердце вложила мне чары,
Если мне грезы с волшебной мечтой
Бросили в душу пожары,
Если в груди богатырская кровь,
Предков великая сила,
Как луговая, поемная новь, —
Знойного дня запросила, —
Все же мне жизнь не раскрыла дверей!
Злобно-кошмарное время
Нас не взлюбило певцов-бунтарей,
Сеющих бодрое семя!…
Страшная бедность меня повела
Прочь от родимого дола,
Грамоту, знанье мне в жизни дала
Только трехклассная школа…
Злые кошмары былой нищеты
Жгут мое сердце, терзают,
Юности нежной святые мечты
Скорбные песни слагают…
Труд свой я начал в приказе с писца,
Думы там отдал в неволю,
Капали, капали слезы с лица,
Видел я горькую долю!..
Там бы и сгнил я в приказной пыли,
Душу сгубил бы бесславно…
Умер бы… дети меня бы снесли
К роще зеленой, дубравной,
Где на погосте немые кресты,
Кладбища скорбные гости,
Грустно сторожат могилок цветы,
Бедности хрупкие кости…
Горько бы плакать тут стала земля,
Видя, что порваны струны,
Что не принес я в родные поля
Дар ее светлый и юный,
Что не успел я отчизне пропеть
Вещие грезы Баяна,
Что я не мог всех невзгод претерпеть,
Сгинул бесславно и рано!…
Нет, не погиб я бесславно в толпе!
Бодрым я на гору вышел!
Все потому, что в упорной борьбе
Голос земли я услышал!
Жизненной злобы был страшен удар —
Пал я на землю родную,
С жаждою чуда и благостных чар —
Грудь к ней прижал я больную…
Добрая, честная пахарей мать
В недрах своих задрожала,
Стала бурлацкому сыну внимать,
Грозное слово сказала…
Страшную тайну сказала она,
Все свои думы открыла —
Как она гневом великим полна,
Грезой полна златокрылой!
Вспыхнуло сердце, зарделось лицо,
Снова вернулись мне силы —
И разорвалось кошмаров кольцо
Жизни бесцветной и хилой!…
Труден и долог был жизненный путь,
Вдоволь и я побурлачил…
Время настало — вздохни, моя грудь,
Честный батрак отбатрачил!
Сумерки жизни подходят к концу…
Скоро в родимом просторе
Вспыхнут, заблещут поэту-певцу
Светлые, алые зори!…
Скоро я к милым селеньям вернусь,
Встану у ветхого тына:
‘Мать ты родная!! Сермяжная Русь!!
Встреть ты бурлацкого сына!!
Честным и верным пришел он к тебе
Весь он душой исстрадался…
Видно, так надобно было Судьбе,
Чтобы я дольше скитался!’
Стукнет и скрипнет знакомый крылец,
Голос услышу любимый:
‘Что же один ты?! A где твой отец?!
Где же твои батько родимый?!’ —
‘Сгинул мой батько на трудном пути!
Умер он с доброю славой!
Тяжко мне, трудно к вам было идти,
Путь-то закрыт был заставой!’
Вспыхнет по окнам заря-светозарь,
Крикнут детишки там разом:
‘Вот он!! Вернулся бурлацкий Кошкарь!!
С дивным вернулся рассказом!!’
В каждую хижину, в каждый тут дом
Буду входить я свободно…
Будут дивиться детишки кругом,
Плакать над долей народной!
Честным, правдивым внимая словам,
Грезам родного поэта, —
Будут отцы их и матери там
Жаждать и правды и света…
Крепко полюбит мальченко-кубарь
Песни бурлацкого внука!
Купит мать сыну затейный букварь:
‘Вот, брат, учись-ка ты!! Ну-ка!!’

Осенний путь

Спадает дождик реденький,
Шумит в ручьях вода,
Иду я — странник седенький —
Неведомо куда.
Иду дорогой вязкою
В далекие края,
И светлой, теплой ласкою
Полна душа моя.
Иду — любуясь далями,
Где осени краса
Узорчатыми шалями
Склонилась на леса,
Упало Божье золото
На рощи, на поля,
От города до города
Украшена земля!
И желтые и красные
Горят на ней цвета.
Привет тебе, ненастная,
Родная красота!
Пришла к земле распутица:
В низинах, у дорог,
Бежит, в канавах крутится.
Гульливых вод поток.
Шумит вода под сваями
Бревенчатых мостов,
И реют галки стаями
Над жнивами хлебов…
Я вижу мудрость Божию
И славлю я Христа,
Иду по бездорожию
В далекие места…
Все в мире — мудро, благостно…
Я — жизни блеклый лист,
Но светлый весь и радостный,
И сердцем добр и чист!

Монашек

Утреннее золото, алая краса,
Пало на осенние, блеклые леса,
Глянуло, как в зеркальце, на речную ширь,
Где в полях красуется древний монастырь.
Загорелись маковки, Божии кресты,
Облачко багряное блещет с высоты,
Стала даль заречная ярче и светлей
И с лугов поднялася стая журавлей…
Вот мосток бревенчатый, бедный перевоз,
Молодой монашек, курчав, черноволос,
С золотыми веслами, в легком челноке,
Богомольцев, странников, ждет на бережке.
Черная одежда и белый монастырь…
Вся-то им прочитана Божия Псалтырь,
С библией сдружилася юная душа,
И глядит он ласково, кротостью дыша.
Бабы-богомольницы, странник ли седой,
Иль купец подъедет с дочкой молодой, —
Всех монашек бедненький сердцем встретить рад,
Всех приветит ласково и не ждет наград…
Вот пришли и девушки с ближнего села
Весело их, радостно, лодочка взяла,
Воды всколыхнулися с розовой каймой
Блестками зарделися, блещут за кормой…
Уплывает лодочка на речной простор,
Блещет переливами жемчуга узор,
В золоте купается весь лесной пустырь
И зовет к заутрене белый монастырь!

На реке

Сегодня во двор к нам пришли штукатуры
Пред ними в подъезде раскрылася дверь —
И ожил наш дом, и громадный и хмурый
И много в нем шума и смеха теперь.
Пришли маляры — загорелые люди —
И звонкие песни с собой принесли
Про черные очи, про девичьи груди,
Про алые зори, что блещут вдали.
Звенят и смеются лазурные песни,
И красятся стены — и шумно кругом.
И в блеске весеннем светлей и чудесней
Стал наш многоокий, балкончатый дом.
Где пошлость, и плесень, и жадность, и скука
Впиталися в воздух и в стены квартир, —
Там окна раскрылись — и много там стука,
И много там смеха, и новый там мир…
Сермяжные люди, чьи грубы так лица,
А руки в мозолях, — к нам в дом принесли:
Великие чары, живые зарницы
И светлую, бодрую радость земли!…

Осень в деревне

Над желтой нивой — лето бабье
В саду багрянцем рдеет клен,
А мы в луга, в низины жабьи,
Везем мочить побитый лен.
Шагает конь поджарый, серый,
И косо смотрит за плетень,
Где на току, не зная меры,
Цепы гуторят целый день…
Там бабы с пестрыми платками
И в красных юбках, босиком,
Ссыпают рожь в мешки лотками,
И шумно, весело кругом!,..
А в сизых далях, где нависла
Седая мгла немых болот, —
Там диких уток коромысла
И желтых пастбищ позолот.

* * *

Соберем мы, девушки, беседушку,
Позовем мы хворого солдатика,
Да седого старенького дедушку,
Да подростка Ванюшку-касатика…
Их посадим в красный угол в горенке,
Под божницами, где блещет золотцо…
Будем мы просить: ‘Солдатик хворенький,
Расскажи, где сгибли наши молодцы?’
Грустно спросит дедушка наш старенький:
‘Ты поведай правду мне, солдатушка, —
Как погиб у бедной дочки Вареньки
Ненаглядный внучек мой, Филатушка?’
Скажет-спросит Ванюшка с кручиною:
‘Расскажи про батюшку родимого,
Что сказал тебе он пред кончиною,
Вспоминал ли сына он любимого?’
Всю-то ночку, девушки-соседушки,
Что до самой ранней, алой зорюшки
Будет нам солдатик на беседушке
Говорить, рассказывать о горюшке!…
И начнет про горы он Карпатские
Говорить с кручиной неутешною,
Как там сгибли головы солдатские,
Как могилы рыли им поспешные!…
Скажет нам солдатик на беседушке:
‘Мы в сырых окопах зябли, стынули,
И убит там внучек был у дедушки,
И все ваши молодцы там сгинули!’

Голос земли

Стонет, плачет земля подъярёмная,
Серых пахарей бедная мать,
Разлилось по ней горе огромное
И умом его трудно обнять!
Злой неправдой земля перегружена,
Тяжко, тяжко земле под ярмом,
И встает она громом разбужена
На упорную битву с врагом.
Застонали курганы-могилищи,
Видя родины грозные дни,
И отмщеньем и страшною силищей
Переполнились в недрах они.
Задрожала земля безответная,
Чуя страшную силу в себе,
Рвет все ржавые цепи несметные,
Призывая к великой борьбе.
Всколыхнулася сила сокрытая,
Что дремала там тысячу лет,
И зовет она кровью залитая —
На великое вече-совет!
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека