Перейти к контенту
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Золотыми удавами блики
От курильниц скользят в сумрак ниш,
В пенно-белой, прозрачной тунике
Я курю с моим другом гашиш.
Там, за окнами, город взволнован,
Говорят — в целом мире война…
Бледный друг мой уже околдован,
Я — печальна и гневом пьяна.
Тонут жизни ненужные звуки
В древней сказке индийских ковров,
Кто-то взял мои тонкие руки —
Это больше, чем страсть и любовь.
И, дрожа, словно стебель ириса,
И бледней чем его лепестки,
Я ищу своего Озириса
В глубине моей вечной тоски.
19-е июля 1914
Александру Блоку
В стране полунощной, где мертвые цветы
Венчают чьи-то тихие могилы,
Где нет людских шагов, лишь ветр гудет уныло,
Среди снегов почиешь мирно ты.
Живой меж мертвыми и мертвый меж живыми,
Ты шепчешь мне слова давно забытых рун,
И силюсь вспомнить я твое былое имя
И слышу тихий вздох и шепот — Гамаюн.
1914 г.
Анне Ахматовой
Как пустыня, ты мною печально любима,
Как пустыня, твоя беспощадна душа,
Ты стройна, словно струйка прозрачного дыма
Гашиша.
Твои губы душистей смолы эвкалипта,
А улыбка на них — ядовитей змеи,
Улыбалася так лишь царевна Египта
Ан-нэ-и.
Твои мысли нам, смертным, темны и неясны,
Их прочтут только в будущем — жрец или бог.
Я хочу умереть под стопою прекрасной
Твоих ног.
1917 г.
Я — маленькая балерина,
Всегда нема,
Но ярче скажет пантомима,
Чем я сама.
И мне сегодня, за кулисы,
Прислал король —
Жемчужно-бледные ирисы
И лакфиоль.
И, затаив бессилье гнева,
Полна угроз,
Мне улыбнулась королева
Улыбкой слез.
1913 г.
На башне пробило двенадцать часов,
И подняла стража мосты.
Ах, замок наш крепок, супруг мой суров
Не вырвешься ты.
Супруг мой любовью и ревностью пьян.
Потупил он сумрачный взор,
С ним тайно шептался старик-капеллан,
Палач приготовил топор…
Я знаю, что буду томиться в аду,
Прости мне, Небесный Отец!
Я ходом подземным тебя проведу,
Прекрасный певец.
И верный мой паж оседлает коня
И ждать тебя будет в лесу,
Ты радость мою унесешь от меня,
Я — слезы твои унесу.
И буду я думать: где ступит твой конь,
Умрет, улыбаясь, трава.
И брошу я четки святые в огонь,
В очаг, где пылают дрова.
1914 г.
Скучно в курильне… Народу немного,
Старый матрос из Калькутты, да я.
Будто случайно скрестились дороги
Его и моя.
Он полунаг — здесь приличья так хрупки —
Щуря глаза, он бранит англичан,
Маленький бой приготовил нам трубки,
Маленький бой — Ли-Ю-Чан.
Полдень проносится в огненной пляске
Где-то вблизи, за саманной стеной…
Боже, как хочется счастья и ласки,
Боже ты мой!
Как надоело мотаться по свету:
Токио — Лондон, Москва и Париж.
Нет, гениальней не сыщешь поэта,
Чем вдохновенный гашиш.
Скоро мы будем как древние боги,
Старый матрос из Калькутты, да я.
Скрестятся снова наши дороги
В вечных садах небытья.
1916 г.
Взлетают проворные пальцы.
Игла, словно жало, скользит,
И быстро ложится на пяльцы
Узором воздушная нить.
Над пяльцами жизни лениво —
Над мукой царя и раба,
Лукаво смеясь, прихотливо
Узоры выводит судьба.
‘Современник’, No 10, 1913 г.
О, королева Изабелла,
Твой нежный, хрупкий виноград
Хранит ревниво сказки тела
И тонких пальцев аромат.
Моя душа тебя узнала,
Перешагнув за грань веков,
Когда ты гроздья обрывала,
Следя с улыбкой бой быков.
Мне мнится — корни винограда
Питала гордых мавров кровь
И горько плакала Гренада,
Среди разрушенных дворцов.
Иль инквизитор Торквемада,
Еретиков послав на казнь,
Вкушал от гроздий винограда,
Нечистой совести боязнь.
О, королева Изабелла,
Твой нежный, хрупкий виноград
Хранит ревниво сказки тела
И тонких пальцев аромат.
1917 г.
А……ой
Вся страсть, вся трепет, вся соблазны
Ты, — как весенняя земля,
Когда, пьянея, ветер влажный
Росой кропит ее поля.
Твои ресницы будто травы —
Так шелковисты и нежны,
Сквозь них, смеясь, глядят лукаво
Фиалки глаз — душа весны.
И юных губ подснежник алый
Меня слепит как солнца свет,
Когда счастливая, устало,
Ты вместо — да, лепечешь: нет.
Два раза повторил мое имя,
Просветлел и опять погас…
Неужели мы будем чужими
И на этот раз?
Ах, не знаю, кто мне дороже,
Ночь стала ярче дня…
Никола, угодник Божий,
Спаси меня!
1917 г.
Милый мой — лихой разбойник,
Буйной шайки атаман.
Променяла я повойник
На турецкий ятаган.
Но порой в ночи мне снится —
Терем девичий и мать,
И душа в слезах томится,
Но не смеет зарыдать.
Пусть метель бушует, пусть крепчает вьюга,
Заметая след.
В эту ночь, я снова поджидаю друга
Через много лет.
Атаманом шайки он гулял в Карпатах,
Был грозой господ,
За него молились здесь в крестьянских хатах,
Он любил народ.
И меня любил он — молодо и смело,
Весь огнем горел,
Он любил за душу, он любил за тело,
Просто — как умел.
А теперь, болтают, схвачен он войсками
Лгут, не верю им —
Легче сладить курам с горными орлами
Чем солдатам — с ним.
Пусть же злится ветер, пусть крепчает вьюга,
Заметая след.
В эту ночь, я снова поджидаю друга
Через мною лет.
1915 г.
День ненужный и хмурый скользит за окном,
Осень желтые листья срывает в саду,
Я раскинула карты — гадаю о нем,
Самовар загудел — накликает беду.
Карты лгут мне какой-то причудливый вздор —
Путь далекий, король с обручальным кольцом —
Ветер рвется из сада в поля на простор,
От порывов его содрогается дом.
Ах, упиться бы жизнью как старым вином,
Но кому же я сердце свое понесу?
Осень в окна стучится холодным дождем,
Да неясыть хохочет и плачет в лесу…
1917 г.
Твои духи — мираж Востока,
В них лень и солнечная тишь…
Так, целомудренно-жестоко,
Благоухает лишь гашиш.
И снятся мне сады Китая,
Его мистическая тишь,
