А. В. Дружининъ
‘Стихотворенія графини Ростопчиной’. СПБ. 1856. ‘Стихотворенія Я.П. Полонскаго’. СПБ. 1855.— ‘Стихотворенія Ивана Никитина’. Воронежъ. 1856.
‘Стихотворения графини Ростопчиной’. СПБ. 1856. ‘Стихотворения Я.П. Полонского’. СПБ. 1855.- ‘Стихотворения Ивана Никитина’. Воронеж. 1856, Дружинин Александр Васильевич, Год: 1856
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Собраніе сочиненій А. В. Дружинина. Том седьмой.
С-Пб, Въ типографіи Императорской Академии Наукъ, 1865
OCR Бычков М. Н.
Три книжки стихотвореній! Какой обильный матеріалъ для критики! Лтъ пятнадцать, двадцать тому назадъ, он произвели бы ршительную эпоху въ литератур. Теперь… Но разв мы успли такъ сильно состарться за какихъ нибудь пятнадцать, двадцать лтъ? Или справедливо, что матеріализмъ ршительно увлекъ нашъ вкъ, что нтъ у насъ времени для лирическихъ изліяній, что мы поглощены заботами о матеріальномъ благ? Какъ бы то ни было, всюду замчается упадокъ вліянія поэзіи на общество. Западная критика раздлила поэтовъ на художниковъ и публицистовъ, и не знаетъ еще, кому изъ нихъ отдать предпочтенье. Въ то время, какъ искусство медленно подвигается впередъ, пуристы стараго времени стараются очищать его отъ такъ-называемыхъ постороннихъ примсей. Поклонники лирической поэзіи раздлились на два противоположные лагеря. Одни требуютъ отъ нея повторенія прежнихъ мотивовъ сердца, другіе хотятъ чего-то новаго, новой жизни и содержанія, новыхъ идеаловъ. То же раздленіе существуетъ и въ самомъ искусств.
Гд же искать разгадки этого страннаго раздленія? Взгляните на все, что длается вокругъ васъ, на этотъ ускоренный ходъ жизни — и вы, пожалуй, найдете ее, или, по крайней мр, постигнете въ смутномъ предчувствіи. Но взглядъ вашъ теряется въ неуловимой дали, и вы обращаетесь къ искусству, чтобъ оно само объяснило вамъ причины того патологическаго состоянія, въ которомъ находится. Нтъ, вы молоды, и все, что окружаетъ васъ, живетъ молодой, зеленющей силой. Прошлое представляется вамъ старикомъ-ддушкой. Вы исполнены жизненныхъ силъ, и чувствуете на себ безмятежное дыханье весны. Въ воздух слышится чудный, едва уловимый духъ, и исчезаетъ въ пространств. Отъ старика-ддушки вы ничего не узнаете — онъ пріютился на солнышк, и вдыхаетъ въ себя живительный воздухъ восьмидесятой весны. Не тревожьте его. Не тревожьте его… Но что скажетъ намъ искусство?
Оно также молодо, какъ и вы, и также увлекается неуловимымъ звукомъ, исчезающимъ въ небесныхъ пространствахъ. Но оно опытне васъ. Оно призадумалось надъ слдующей глубокомысленной фразой… немного темноватой, правда… Но вдь она высказана, впервые, поэтами Германіи:
‘Говорятъ, очень часто говорятъ, что литература есть выраженіе общественнаго духа. Кажется, она скоре выражаетъ прошедшее и будущее, чмъ настоящее. Посмотрите, одни изъ поэтовъ повторяютъ и воспваютъ старое, другіе оторвались и отъ прошедшаго и отъ настоящаго. Только немногимъ дано жить соками современной жизни, но такихъ насчитаешь не много. Лучшіе писатели и артисты, по большей части живутъ и жили въ прошедшемъ, настоящее и будущее не смютъ коснуться ихъ олимпійской думы.’
Искусству предстоитъ еще большая роль въ будущемъ, поэзія нашего времени ждетъ еще своихъ новыхъ и сильныхъ поэтовъ, но эти обстоятельства не должны мшать нашему сочувствію къ поэтамъ хотя не первокласснымъ, но благородно свершающимъ свое полезное поприще.
Передъ нами цлый рядъ стихотвореній, начинающихся съ… 1829 года и идущихъ вплоть до конца 1855. Ради Аполлона, если хотите быть справедливыми, не налегайте на нихъ всмъ натискомъ анализа, противъ котораго не устоитъ ни одно кристальное зданіе. Дло въ томъ, что вы, но счастливому случаю, перенесетесь къ памятнику, одна часть котораго — пьедесталъ — начата въ двадцатыхъ годахъ, другая отстроена въ сороковыхъ и, частью, въ пятидесятыхъ, третья, наконецъ (далеко еще не верхушка), только-что на дняхъ заложена. Много трудилось надъ сооруженіемъ памятника. Тмъ лучше.
Стихотворенія графини Евдокіи Ростопчиной, подъ ‘дтскимъ’ отдломъ которыхъ выставлены 1829—1832 годы, встртили, совершенію неожиданнымъ образомъ, сильно пристрастный и неумстный протестъ со стороны критики. Опредленнаго мннья о нихъ не высказно. Критика, не находя боле прочныхъ основъ для своихъ выводовъ, ограничилась опредленіемъ поэтической личности автора. А знаете ли, что сказалъ одинъ изъ самыхъ сознательныхъ поэтовъ-критиковъ недавняго прошедшаго, Бёрне, о великомъ поэт? ‘Отъ лирическаго поэта нельзя требовать, чтобъ онъ всегда и во всемъ оставался непоколебимо вренъ самому себ. Истинный поэтъ — натура, не только поэтически-настроенная, но и художественная — никогда не чувствуетъ самъ тхъ недуговъ, которые хочетъ изгнать изъ другихъ, не испытываетъ страданій, къ которымъ приходитъ на помощь.’ Опредляйте же, посл этого, значеніе поэта изъ того, что онъ говоритъ о самомъ себ! А ежели вы начнете нападать на личность поэта съ преднамреннымъ озлобленіемъ и выводами, полными обидной недобросовстности, вы даже перестанете быть критикомъ, и эту почтенную должность промняете на званіе всмъ ненавистнаго и всми презираемаго еректа.
А знаете ли почему, разбирая стихотворенія графики Ростопчиной, вы всего боле заговорили о личности поэта, тогда какъ при разбор другихъ писателей и писательницъ, прямымъ путемъ направляетесь къ художественности, пластичности и т. д.? Смшно сказать! По крайней мр, вы удивитесь простот разгадки. Потому, что даже въ самыхъ незначительныхъ стихотвореніяхъ графини Ростопчиной смло проглядываетъ личность. Дло заслуживаетъ ближайшаго объясненія.
Мы не станемъ, въ эту минуту, по поводу перваго тома сочиненій графини Ростопчиной, распространяться о ея значеніи въ новйшей литератур. Такой подробный разборъ заставилъ бы насъ обратиться къ многочисленнымъ томамъ старыхъ и новыхъ журналовъ, въ которыхъ разбросаны ея стихотворенія и прозаическія статьи. Ограничимся изложеніемъ мыслей, которыя невольно приходятъ на умъ при сличеніи находящихся у насъ подъ рукой произведеній трехъ замчательныхъ поэтовъ.
Во всей масс текущихъ литературъ, произведенія женскія рзко отличаются отъ мужскихъ. Изъ опыта послдняго времени дознано, что ни одно талантливое дамское имя не скроется отъ публики за мужскимъ псевдонимомъ — тотчасъ узнаешь, съ кмъ имешь дло. Женщина проглядываетъ, и, можетъ быть, еще рзче обыкновеннаго, даже въ писательниц-юморист, не смотря на то, что юморъ очень долго не считался женскимъ дломъ, и что мы готовы отдать преимущество женской школ тридцатыхъ и сороковыхъ годовъ — идеальной, сантиментальной, во многихъ случаяхъ глубокомысленной, исполненной живйшей поэзіи — передъ новйшимъ направленіемъ дамъ-юмористовъ, перешедшихъ къ намъ съ холодныхъ береговъ Альбіона. Въ новйшей литератур не разъ встрчались цлые періоды времени, когда дамская изящная литература почти брала верхъ надъ мужской. Разработка основныхъ причинъ этихъ случаевъ уяснила бы, въ нкоторой степени, животрепещущій современный вопросъ о лиризм. Когда насъ спросятъ, кто первый лирикъ новйшаго времени, вы остановитесь на имени творца Стеніо, Тренмора, маленькаго Массачіо и проч. Но въ то время, какъ литература Англіи гордится именемъ госпожи Бичеръ-Стоу, наши идеалистки-писательницы все еще останавливаются на герояхъ, сродныхъ, но безплотности, барону послдней повсти госпожи Евгеніи Туръ (‘Старушка’, въ ‘Русскомъ Встник’), и только недавно, да и то въ рдкихъ случаяхъ, создаютъ jeunes-premier своихъ романовъ и повстей не нмцами, не италіянцами и не испанцами.
Дло въ томъ, что женская литература движется впередъ несравненно медленне, чмъ мужская, но заимствуетъ отъ послдней извстнаго рода частицы, которыя потомъ, подъ рукой ея, созрваютъ въ зрлый и благоуханный плодъ. Женщина — за исключеніемъ весьма немногихъ дамъ-писатсльницъ — никогда не усвоитъ себ разнообразія поэтическихъ формъ. Воспвая Грецію и костюмъ гречанки, она и не подумаетъ подражать древнимъ или новымъ, которымъ не сочувствуетъ всми средствами своего таланта. Женщина-писательница всегда поддастся чужому вліянію, и рдко хранитъ свою самостоятельность въ направленіи. По общему направленію таланта, графиня Ростопчина не богата самостоятельностью. Но въ псняхъ ея есть и правда, и жаръ, и благотворныя убжденія, и музыка, и проявленіе честнаго сердца.
Теперь перенесемся къ концу двадцатыхъ и началу тридцатыхъ годовъ. Поэзія добывалась тогда довольно легко, по крайней мр во второстепенныхъ поэтическихъ сферахъ, и никто изъ подражателей Жуковскаго или Пушкина не воображалъ, какого тяжкаго труда стоитъ поэтическій подвигъ. Послушайте нсколько строкъ изъ исповди графини Ростопчиной, и вы припомните давно знакомые аккорды,— но аккорды, запечатлнные глубокимъ чувствомъ искренности, вылившіеся въ очаровательномъ стих.
Сухіе, жолтые листы,
Предвстники поры печальной,
Вы любы мн! Мои мечты,
Привыкши къ дум погребальной,
Сдружилось съ мыслью неземной,
И есть родство, родство святое
Межъ всмъ тоскующимъ и мной —
Клеймо дней прежнихъ надъ душой.
Люблю я колоколъ унылый
Въ вечерній часъ, вдали суетъ,
Мое любимое свтило
Не солнце пышное — о нтъ!
Нтъ!— то луна подъ покрываломъ
Прозрачно-сизыхъ облаковъ…
Я въ храм древнемъ, обветшаломъ
Молюсь теплй, среди лсовъ
Ищу не тополей красивыхъ,
Не липъ роскошныхъ, горделивыхъ,—
Но громомъ сломанныхъ дубовъ…
Златого утра блескъ роскошный
Встрчаю хладнымъ окомъ я,
Но бури шумъ, но втръ полночный —
Вотъ, вотъ поэзія моя!…
И я отдамъ весну младую,
Со всею жатвой гордыхъ розъ,
За осень блдную, нагую,
Иль за порывы лтнихъ грозъ!
Повторяемъ: критикъ, который бы хотлъ мрять произведенія довольно дальняго времени на ныншнюю мрку, никогда не достигъ бы врныхъ и справедливыхъ выводовъ. Стихотворенія графики Ростопчиной не возбуждаютъ въ васъ полнаго сочувствія. Но вспомните, что и Жуковскій, и Лермонтовъ, и, наконецъ, критика, отъ которой исходитъ собственная ваша дятельность, увлекались ими. И была на то причина. Графиня Ростопчина иметъ множество страстныхъ поклонницъ между женщинами, и женщины совершенію правы въ своей привязанности. Оцнка этого перваго тома укажетъ вамъ, какое важное общественное значеніе должны были имть, въ свое время, эти стихотворенія. Многимъ изъ нихъ нельзя не сочувствовать и теперь.
Въ стихотвореніяхъ графини Ростопчиной нтъ возможности сдлать никакихъ подраздленій на отдлы. Вс они вылились въ боле или мене однообразной форм, какъ мимолетныя впечатлнія почти всегда одинаково настроеннаго чувства.
Прислушайтесь къ первоначальной муз графини Ростопчиной: ея положительные идеалы, довольно слабы и неопредленны — полное чувство высказывается еще во всемъ безразличіи порывовъ, но въ прекрасномъ влеченіи своемъ отдастъ должную дань сочувствія всему прекрасному, его окружающему. Муза графини Ростопчиной далеко не сатирическая, а между тмъ вы глубоко сочувствуете тому благородному негодованію, которое выражается, довольно часто, въ стихахъ поэта. И если присмотритесь къ психологической сторон ея стихотвореній, замтите тсную связь между положительнымъ и отрицательнымъ ихъ лиризмомъ.
‘Кто поэтъ?’ спрашиваетъ себя романтикъ. Предложите себ этотъ вопросъ прежде, чмъ услышите отвтъ графини Ростопчиной… ‘Тотъ, кто создаетъ художественныя вещи’ — скажете вы, не заботясь подчинять фразой самого себя… И устыдитесь, когда услышите слдующій энергическій отвтъ писательницы.
Не тотъ поэтъ, кто въ очерк обычномъ,
Кто въ обществ людей спокойно взросъ,
Кто вскормленъ былъ разсяньемъ столичнымъ,
Кто крестъ тоски на раменахъ не нёсъ…
Не тотъ поэтъ, кто роскошью и счастьемъ
Взлелявъ былъ отъ колыбельныхъ дней,
Кто не знавалъ бушующихъ страстей,
Съ ихъ промежуточнымъ безстрастьемъ,
Кто въ области святого идеала
Страданьями гражданства не купилъ…
Не тотъ поэтъ, кто слова правды рзкой,
Кто мощный стихъ отвагой молодецкой,
Безстрашіемъ своимъ не заклеймилъ,
Кто истины не высказалъ предъ свтомъ,
Чей слабый духъ пороку былъ клевретомъ,
Кто потакалъ грху, и сильнымъ льстилъ…
Не тотъ поэтъ, кто съ странничьей клюкою
Изгнанья путь терновый не прошелъ,
Кто, прислонясь о камень головою,
Ночь бурную въ чужбин не провелъ…
Поэтъ прямой, кто съ раннихъ лтъ обжился
Съ грозой небесъ и бурею души,
Кто чистому кумиру поклонился,
Но одинокъ, въ убійственной глуши,
Младые дни свои сгубилъ въ тиши, и проч.
Не правда ли, эти прекрасные стихи, огнемъ своимъ, благородной безконечностью выраженныхъ въ нихъ стремленій, сильно подйствовали на вашу душу, и огненный ритмъ ихъ на долго сохранится въ вашемъ слух? Таково вообще первое слово романтизма, который иметъ великое значеніе въ исторіи поэзіи, какъ возбудительное слово, прорывающееся наружу, въ безконечномъ разнообразіи внутренняго содержанія, всякій разъ, когда нормальное, историческое развитіе искусства готово завершить одинъ изъ своихъ цикловъ. Романтизмъ никогда не относится враждебно къ новому порядку вещей въ искусств, онъ только врагъ стараго, отживающаго, врагъ немилосердый, заклятый.
Графиню Ростопчину называли, когда-то, поэтомъ бала. По нашему мннію это справедливо только отчасти и крайне несправедливо вообще. Женщина, воспитанная въ одномъ извстномъ кружк, который, само собою разумется, долженъ былъ оставить сильное впечатлніе на ея душу, поэтъ съ безпредльными, но неясными стремленіями, романтикъ двадцатыхъ годовъ, она не могла не платить дани обычаямъ того общества, изъ котораго вышла. Она не ршается постоянно держать въ рукахъ тотъ ‘поэтическій посохъ’, о которомъ мечтаетъ, не ршается, потому-что не сознаетъ опредленной цли своихъ стремленій. Но прислушайтесь къ ея бальнымъ стихотвореніямъ… они лишены той силы стиха, той теплоты чувства, которыми отличаются другія…
Но и здсь уже замтно благодтельное дйствіе романтизма на свтскую даму. Возьмите, за этимъ, сатирическую сторону стихотвореній графини Ростопчиной, и вы увидите, какъ раздражительное, мечтательное стремленіе къ идеаламъ, отрываетъ поэта отъ почвы, на которой онъ существуетъ. Все, отзывающееся пустотой и тщетнымъ блескомъ, кажется ему ничтожнымъ. Предаваясь такъ-называемымъ невиннымъ удовольствіямъ свта, онъ возстаетъ, съ свойственной ему энергіей, противъ того, что кажется ему ограниченнымъ и неблагороднымъ. ‘Неврной’, ‘Равнодушной’, ‘Разочарованной’, ‘Отринутому поэту’, ‘Совтъ женщинамъ’ — во всхъ этихъ пьесахъ вы найдете сильный протестъ противъ многихъ сторонъ великосвтской жизни…
Мы опредлили уже, въ общихъ чертахъ, характеръ графини Ростопчиной. Теперь намъ остается сказать нсколько словъ о значеніи первоначальной ея дятельности. Въ то время, когда Пушкинъ смолкъ и Лермонтовъ едва начиналъ образовывать свою школу поэтовъ, появленіе такого блестящаго дарованія, какъ графиня Ростопчина, должно было произвести огромный эфектъ въ обществ. Энергическій романтикъ высказался въ первыхъ же, дтскихъ стихотвореніяхъ графини…
Безъ видимой цли, безъ твердыхъ общественныхъ врованій, молодое сердце мчится вдаль, стремясь создать для себя поэтическій міръ въ настоящемъ. Ему хочется той поэтической простоты жизни, которая, какъ ей кажется, существовала въ прежнемъ быту, ему кажется, что вра теплй и религіозное чувство сильне въ древнемъ храм, ему кажется, что поэтъ не обыкновенный смертный, оно проклинаетъ все, что отравляетъ жизнь, и даже сверную зиму. Но при обаятельномъ дйствіи стремленій поэта на современное ему общество, протестъ его получаетъ полное значеніе именно потому, что самъ поэтъ не вполн отторгся отъ общества и все еще готовъ увлекаться свтомъ. Посмотрите, какъ сильно его стремленіе къ правд и уваженіе къ чистому длу искусства: французская академія словесности отказываетъ принять въ составъ членовъ своихъ Виктора Гюго… графиня Ростопчина обращаетъ къ нему слдующее трогательное посланіе:
‘Не избранъ ты… отверженъ ты… но слава
Своими лаврами осыпала тебя,
Въ теб гонимаго радушнй полюбя… и т. д.
Поэтическая натура сама уже по себ воздвигаетъ себ памятникъ. Имя графини Ростопчиной перейдетъ къ потомству, какъ одно изъ свтлыхъ явленій нашего времени. Въ настоящую минуту лирическая поэзія ищетъ для себя новой плодотворной почвы, и, покамстъ, боле или мене, вс наши поэты ограничиваются тмъ же неопредленнымъ, боле отрицательнымъ, чмъ положительнымъ лиризмомъ, какъ и графиня Ростопчина. Если же, наконецъ, новое поколніе все ближе и ближе подходитъ къ цли, оставляя всторон прежніе предметы вдохновенія,— справедливо ли обвинять поколніе прежнее, еще такъ недавно дйствовавшее и приносившее существенные плоды. Да и справедливо ли, что мы такъ далеко подвинулись впередъ? Во всякомъ случа, даже самый строгій критикъ почувствуетъ истинный родникъ поэзіи во многихъ изъ нын собранныхъ стихотвореній графини Ростопчиной. И въ настоящую минуту она принадлежитъ къ числу даровитйшихъ нашихъ поэтовъ. Огонь не потухъ еще на романтическомъ алтар, и если писательница наша осталась врной прежнему своему лиризму,— отдадимъ же полную справедливость этому прежнему направленію искусства и строго осудимъ втреныхъ бумагомарателей, глумящихся надъ талантомъ, который былъ уважаемъ нашими учителями и предшественниками.
Яковъ Петровичъ Полонскій принадлежитъ къ числу безупречныхъ поэтовъ нашего времени. Мало того — онъ одинъ изъ талантливйшихъ. Молодое поколніе знаетъ наизусть многія стихотворенія г. Полонскаго, дти твердятъ его прекрасную пьесу ‘Солнце и мсяцъ’. Все это служитъ неоспоримымъ ручательствомъ искренности и оригинальности нашего поэта. Между тмъ многіе, и даже талантливые критики, упрекали его въ безличности. По нашему мннію, онъ одинъ изъ самыхъ личныхъ поэтовъ современности, посл гг. Огарева, Некрасова, Фета, Майкова. Въ чемъ же заключается оригинальная сторона произведеній г. Полонскаго?
Справедливо замчено, что появленіе великаго поэта оставляетъ по себ нкоторую пустоту въ литератур, когда великій поэтъ смолкаетъ. Нужно быть слишкомъ самостоятельнымъ для того, чтобъ не увлечься общимъ потокомъ. Нужно быть Кольцовымъ или Лермонтовымъ. Говорить ли о колоссальной личности Пушкина, отозвавшагося, съ свойственной ему геніальностью, на вс вопросы времени и искусства? Пушкинъ замыкаетъ собой прежній періодъ нашей литературы, или, лучше сказать, заслоняетъ собой прежнюю подражательную литературу и полагаетъ прочное основаніе національному творчеству до того прочное, что прежняго порядка вещей какъ бы уже не существуетъ съ его появленіемъ въ литератур. Наслдство Пушкина раздробилось на части между позднйшими, нашими поэтами, тми, которые по справедливости называются второстепенными. Вмст съ новыми, самобытными элементами своей музы, Пушкинъ внесъ въ литературу и широкое пониманіе образцовъ иностранныхъ. Онъ первый далъ намъ уразумть красоты поэтовъ Италіи, возвелъ насъ до пониманія Шекспира, далъ почувствовать прелести греческой антологіи и привилъ байроновскій жизненный элементъ къ русской поэзіи (вспомните, что современники сравнивали Байрона съ Руссо и находили огромное сходство между обоими великими писателями). Такимъ образомъ геніальностью одного человка введены были въ поэзію нашу и настоящее искусство, и настоящая жизнь. Послдующіе поэты поняли, что вн національности нтъ поэзіи, и что ни одно изящное произведеніе не можетъ быть признано поэтическимъ, не подйствуетъ на массы, не будетъ имть значенія, если окажется неудовлетворительнымъ въ художественномъ отношеніи. Отсюда начало раціональнаго изученія великихъ образцовъ искусства и начало жизненнаго творчества. И между всми отраслями нашей литературы существуетъ, въ этомъ отношеніи, прочное единство. Боле свободныя формы повсти и романа быстро двинулись впередъ, благодаря множеству замчательныхъ талантовъ, которые принялись разработывать эту свжую почву. Присматриваясь къ послднимъ результатамъ нашихъ бельлетристовъ, нельзя не замтить, что они въ значительной степени подготовляютъ уже матеріалъ для лирическаго поэта, который тогда только можетъ могущественно начать свою дятельность, когда добыто будетъ для него полное жизненное содержаніе. Съ другой стороны, лиризмъ Пушкина все еще сохраняетъ за собой прежнее свое могущество. Да и что новаго внести въ жизнь, когда вы, читатель, все еще живете Пушкинымъ!
Среди нкотораго застоя нашей лирической поэзіи, происходящаго не по недостатку новыхъ талантовъ, а по причинамъ чисто-историческимъ, нкоторые изъ нашихъ поэтовъ примкнули къ тому направленію, которое преобладаетъ въ новйшей бельлетристик. Сравнительно, это огромный шагъ впередъ, и совокупная дятельность гг. Огарева, Хомякова, Аксаковыхъ, Майкова, Некрасова достигнетъ, можетъ быть, того, что и лирическая поэзія станетъ у насъ въ такія прямыя отношенія къ новйшей міровой жизни, въ какія романъ и комедія стали къ народной.
Посл названныхъ нами писателей, г. Полонскій всхъ боле отличается теплотою чувства, проявленіемъ симпатической личности въ своихъ стихотвореніяхъ. Прямому, сильному выраженію этого чувства препятствуетъ какая-то робость, весьма объяснимая въ наше время застоя лиризма. Но возьмите любое изъ оконченныхъ стихотвореній г. Полонскаго, наиболе заставляющихъ подозрвать въ себ присутствіе объективнаго творчества, и вы увидите, что поэтъ прибгъ для выраженія своего чувства къ иносказательной форм. Это напоминаетъ намъ отчасти древнія народныя псни, въ которыхъ душевныя ощущенія выражались соотвтствующими имъ образами природы. Вы скажете, можетъ быть, что такимъ же образомъ выражается и г. Фетъ, и другіе пластики. Нтъ! Г. Полонскій не увлекается образами, рисуя ихъ, на сколько нужно ему для выраженія своего чувства. Таковъ отличительный характеръ нашего поэта. Чтобъ убдиться, прочтите превосходныя стихотворенія его: ‘Дубокъ’, ‘Въ одной знакомой улиц’, ‘Качку въ бурю’, ‘Пришли и стали тни ночи’, ‘Мысли’, ‘Не жди’, ‘Моя судьба’, ‘Лсъ’, ‘Колыбель малютки’, и пр. и пр.,— для полноты указанія намъ бы нужно было перебрать всю книгу. Въ этихъ-то стихотвореніяхъ скрывается натура поэта полная сочувствія и въ высшей степени симпатичная. Отсюда получаютъ значеніе пьесы, написанныя на Кавказ подъ южнымъ небомъ, въ уединеніи, среди роскошной природы. Теплота и искренность разлиты въ этихъ задушевныхъ страницахъ г. Полонскаго. Мы не станемъ разбирать здсь, по многимъ причинамъ стихотворенія ‘Дубокъ’, но изъ граціозной пьески: ‘Затворница’ такъ и просятся на память эти три стиха, которые говоритъ поэту два его фантазіи:
‘Посщай, убжимъ!..
Гд нтъ людей прощающихъ,
Туда возврата нтъ!’
Тамъ, гд поэтъ старается одолть чуждый ему элементъ или остается подражателемъ, стихи у него выходятъ и слабы и холодны. Сюда нельзя не отнести, напримръ, ‘Узника’, ‘Разсказа волнъ’ и слабаго перевода Гётева ‘Рыбака’. Зато какъ милы т образы, которые онъ создаетъ подъ вліяніемъ собственнаго, непосредственнаго чувства! Что, напримръ, въ ‘Русой головк’, которую онъ восплъ и которую воспваютъ цлыя тысячи пвцовъ? А между тмъ простая, веселая псенка эта такъ оригинальна, что невольно ложится на музыку.
Какъ-будто противясь внутреннему своему стремленію, поэтъ нашъ, въ послднее время, боле и боле старается облекать лирическія мысли свои въ образы, и въ этомъ отношеніи начинаетъ уже мастерски овладвать формой. У него начинаетъ выработываться даже собственная манера. Прочтите, напримръ, слдующее маленькое, но полное содержанія стихотвореніе, въ которомъ личность художника какъ бы совершенно скрыта, и если вы хоть сколько нибудь знакомы съ нашимъ поэтомъ, вы скажете, что оно принадлежитъ г. Полонскому.
У АСПАЗІИ.
ГОСТЬ.
Чтобъ это значило?— вижу, сегодня ты
Домъ свой, какъ храмъ, убрала:
Между колоннъ занавсы приподняты,
Благоухаетъ смола,
Цитра настроена, свитки разбросаны,
У посыпающихъ полъ
Смуглыхъ рабынь твоихъ косы расчесаны,
Ставятъ амфоры на столъ.
Ты же блдна,— словно всми забытая,
Молча стоишь у дверей?
АСПАЗІЯ.
Площадь отсюда видна мн, сокрытая
Тнью сквозныхъ галлерей.
Шумъ ея замеръ, а это молчаніе
Въ полдень такъ странно, что вновь
Сердце мн мучитъ тоска ожиданія,
Радость, тревога, любовь.
Буйныхъ Аинъ тишину изучила я:
Это — Периклъ говорятъ…
Если блдна и молчатъ его милая,
Значитъ — весь городъ молчатъ!..
Чу! шумъ за площади… рукоплесканія…
Друга внчаетъ народъ!..
Но и въ лавровомъ внк изъ собранія
Онъ въ эти двери войдетъ.
Таково же, если еще не выше, и другое изъ новйшихъ стихотвореній г. Полонскаго: ‘Агарь’. Мы не упоминаемъ о стихотвореніяхъ, которымъ уже давно наша критика воздала должную дань хвалы и поощренія, такія пьесы, какъ: ‘Пришли и стали тни ночи’, ‘Зимняя дорога’, ‘Уже подъ ельникомъ, изъ за вершинъ колючихъ’, ‘Качка въ бурю’ давно оцнены по достоинству.
Теплый лиризмъ сквозитъ во всхъ произведеніяхъ Я. П. Полонскаго. Изъ-за образовъ вы видите поэтическую натуру, сочувствующую благороднымъ стремленіямъ времени. Посмотрите, какъ хороши у него всюду описанія природы, когда онъ касается ихъ мимоходомъ. Но г. Полонскій поэтъ лирическій по преимуществу,— онъ не увлекается, да и не можетъ увлекаться ими, точно также, какъ не въ силахъ былъ бы примкнуть и къ лиризму отрицательному, который не по плечу его кроткой, любящей, сочувствующей муз.
Какъ бы то ни было, книжка, лежащая передъ нами — плодъ свтлыхъ минутъ жизни одного изъ наиболе талантливыхъ современныхъ поэтовъ. Она составляетъ превосходный подарокъ литератур и, думаемъ, уже встртила общее сочувствіе публики. Мы показали общій характеръ музы г. Полонскаго, не излагая подробно всхъ ея достоинствъ и не указывая на недостатки, неизбжные всякой дятельности. И что г. Полонскому въ нашемъ совт? Совтъ лежитъ въ самомъ времени. Отъ начала до конца своего поприща онъ былъ постоянно преданъ искусству и совершенствовался. Чистое, постоянное, усердное служеніе своему призванію, и при холодности, и при невниманіи критики, и при многотрудныхъ житейскихъ обстоятельствахъ, служеніе ничмъ не возмущаемое и ничмъ не остановимое, вотъ заслуга Полонскаго, вотъ его дорогое право на уваженіе современниковъ. Теперь поэтъ уже возмужалъ окончательно. Нагрянь въ литературу нашу счастливая волна лиризма, и поэтъ сдлаетъ многое.
Имя г. Никитина — третьяго изъ разбираемыхъ нами поэтовъ — невольнымъ образомъ заставляетъ вспомнить Кольцова. Какимъ долженъ выйдти у насъ поэтъ, воспитанный сельскимъ бытомъ и сельскими нуждами, поэтъ-самородокъ? Какое новое содержаніе внесли бы самородки въ литературу нашу, обратившуюся съ такимъ жаромъ къ изученію и разработк народности? Вопросы эти пробуждаютъ живое любопытство, когда приступаешь къ знакомству съ новымъ самородкомъ.
По словамъ издателя только-что вышедшей книжки стихотвореній г. Никитина, мщанинъ-поэтъ ршительно лишенъ былъ возможности обработать свой прекрасный талантъ. Ему удалось разв только изучать Пушкина да Лермонтова. Вотъ ужь истинно поэтъ-находка, особенно когда вспомнимъ, какое всеобщее любопытство возбуждали первыя стихотворенія г. Никитина, напечатанныя въ ‘Москвитянин’ и въ ‘Библіотек для Чтенія’.
Мы хотимъ высказать г. Никитину откровенное мнніе наше о свойствахъ его таланта, и надемся, что онъ не постуетъ на наши замчанія, какъ начинающій, передъ которымъ открыты вс пути и вс дороги.
Мы со вниманіемъ прочли книжку его стихотвореній, въ которой собраны мелкія и крупныя пьесы его, написанныя съ 1810 года по 1854 включительно. По окончаніи чтенія, мы невольно остановились на автобіографіи поэта, именно потому, что поэтическій характеръ г. Никитина, особенно по стихотвореніямъ, помщеннымъ въ первой половин книжки, показался намъ загадочнымъ. Поэтъ говоритъ о себ, между прочимъ:
Задумчивый пвецъ, въ пустын неизвстной,
Неопытной рукой я струны пробуждалъ,
И псни грустныя, какъ даръ небесный.
Какъ драгоцнный кладъ, таилъ и сберегалъ.
Быть можетъ, силой чувствъ и мыслію глубокой
Я струнъ одушевить не могъ и не усплъ,
Никмъ незнаемый, съ лтъ раннихъ, одинокой,
Какъ птица вольная, я безъ искусства плъ.
Грустными стихами оканчивается автобіографія. Поэтъ жалетъ о прежнихъ дняхъ — глубоко-молчаливыхъ, когда онъ одинъ, въ глуши, слагалъ свою псню. Еще боле грустнымъ размышленіемъ исполнено другое стихотвореніе, написанное на ту же тему: ‘Я помню счастливые годы’. Поэтъ говоритъ, между прочимъ:
Пришла пора… Иные строки
Въ страницахъ жизни я прочелъ,
И въ нихъ тяжолые уроки
Уму и сердцу я нашелъ.
О, если бъ, въ пору перехода
Отъ дтства въ зрлые года,
Широкій путь моя свобода
Нашла для скромнаго труда!
Согртый мыслію живою,
Какъ гражданинъ и человкъ,
Быть можетъ, свтлою чертою
Тогда бъ отмтилъ я свой вкъ.
Но горекъ жребій мой суровый!
И много силъ я схоронилъ,
Пока дорогу жизни новой,
Средь зла и грязи, проложилъ!
Уже по этимъ строкамъ, по самому складу стиха, читатель видитъ, что знакомится съ молодымъ поэтомъ, воспитавшимся на пушкинской поэзіи. Еще съ большей силой приходитъ эта мысль на умъ-при чтеніи стихотвореній г. Никитина, написанныхъ съ 1849 по 1853 годъ. Вы встрчаете большое умнье обращаться съ стихомъ, который звученъ и гладокъ, тамъ и сямъ врные очерки природы, много мыслей, еще не глубоко затронувшихъ поэта, и — много подражаній образцамъ, которые возбудили въ немъ поэтическій жаръ, дали ему возможность высказаться. Независимо отъ силы бойко управлять стихомъ, вы видите въ г. Никитин не только умнаго, но и мыслящаго человка. И въ самомъ дл, многія изъ первоначальныхъ стихотвореній г. Никитина, помщенныхъ въ этой книжк, напоминаютъ вамъ Баратынскаго, напримръ, хоть начинающееся стихами: ‘Присутствіе непостижимой силы таинственно скрывается во всемъ’… Во многихъ стихотвореніяхъ (‘Жизнь и смерть’, ‘Успокоеніе’, ‘Наслдство’) встрчается очевидное и притомъ не всегда неудачное подражаніе Кольцову (особенно въ стихотвореніи ‘Наслдство’), но поэтъ всего боле сочувствуетъ раздумью нашего геніальнаго прасола-псенника. По этимъ признакамъ, мы можемъ предугадывать отчасти, каковъ бы былъ характеръ музы г. Никитина, если бы обстоятельства не помшали ей развиться вполн. Прочтите замчательное посланіе его къ ‘Пвцу’ — и вы поймете, что поэтъ не хочетъ выронить пснь свою даромъ. Когда вы подумаете о судьб г. Никитина, для васъ станетъ ясно, что не безъ причины великіе образцы поэзіи потрясли душу бднаго, одинокаго мщаннна, что въ ней уже были задатки къ воспринятію ихъ. На первыхъ страницахъ книжки, вы невольно спрашиваете себя: въ чемъ-же заключается въ г. Никитин та самостоятельность, которую не сомнвались найдти въ немъ посл знакомства съ его біографіею? Вамъ становится досадно, что поэтъ-самородокъ открытъ уже долгое время спустя посл того періода его жизни, когда онъ довольно-коротко познакомился съ нашей литературой. Вамъ бы хотлось прочесть, вмсто слабыхъ подражаній образцамъ мастеровъ, нсколько наивныхъ, задушевныхъ словъ русскаго человка, вамъ жадно хотлось бы уловить еще разъ волшебные звуки Кольцова….
Но одно и то же явленіе не повторяется два раза, и не въ одной только форм суждено выражаться поэту, воспитанному чисто народной жизнью. Въ стихотвореніяхъ г. Никитина есть начатки таланта несомнннаго.
По нашему мннію, уважаемый нами поэтъ не принадлежитъ къ тмъ исключительно поэтическимъ натурамъ (какъ, напримръ, Кольцовъ), которыя сами, изъ родниковъ души своей, создаютъ для себя и стихъ, и гармонію, и псню. Поэтическая натура его могла пробудиться отъ соприкосновенія другихъ, высшихъ поэтическихъ натуръ. Находясь подъ ихъ вліяніемъ, она еще не можетъ выйдти на самостоятельный путь, хотя и чувствуетъ сильное къ тому влеченіе. Лиризмъ Пушкина, Баратынскаго, Кольцова не могъ привиться къ ней можетъ быть потому, что уже нсколько поздно всколебалъ душу поэта. Но есть у г. Никитина стихотворенія, которыя вы прочтете съ полнымъ любопытствомъ и сочувствіемъ. Сюда принадлежатъ его баллады изъ простонароднаго быта: ‘Старикъ-другоженецъ’, ‘Зимняя ночь въ деревн’, ‘Ночлегъ извощиковъ’, ‘Ссора’, ‘Упрямый отецъ’, ‘Жена ямщика’, ‘Неудачная присуха’ и пр. Какъ только поэтъ, посл продолжительныхъ броженій, попалъ на свою колею, онъ сталъ подавать надежды на самостоятельность. И стихъ зашевелился бойче, съ быстротой, легкостью, картинностью, и описанія природы, и характеры — все это живописно ложится на бумагу. Замчательно, что почти вс позднйшія произведенія г. Никитина написаны въ этомъ род, и поэтъ нашъ, какъ бы почувствовалъ свое призваніе. Онъ понялъ свои силы — и эта правильность инстинкта въ художник не можетъ не радовать насъ: еще нсколько времени, еще нсколько самостоятельности — и баллады г. Никитина получатъ значеніе въ нашей литератур.
Замчательное дло! Даже въ мелочахъ, въ формальныхъ подробностяхъ — одинъ общій психическій законъ повсемстно управляетъ развитіемъ поэтическаго духа. По прочтеніи стихотвореній г. Никитина, невольно пришла намъ на умъ одна глава изъ сочиненія Филарета Шаля объ англійской простонародной литератур. И тамъ, какъ у насъ, она выразилась въ двухъ главныхъ формахъ — псн и баллад. Поврка справедливости этого закона сильно заняла насъ съ тхъ поръ, какъ мы открыли, отчасти, его оправданіе въ зрлыхъ начаткахъ г. Никитина. Посмотримъ, какихъ самобытныхъ результатовъ достигнетъ нашъ молодой поэтъ, которому мы отъ всей души желаемъ успха.
1856.