Стихотворения, Гольц-Миллер Иван Иванович, Год: 1869

 
 И. И. Гольц-Миллер Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Поэты 1860-х годов Библиотека поэта. Малая серия. Издание третье Л., 'Советский писатель', 1968 Вступительная статья, подготовка текста и примечания И. Г. Ямпольского. ---------------------------------------------------------------------------- СОДЕРЖАНИЕ Биографическая справка Другу Чем не гражданин? В грозу Мертвая тишь Отцам Когда же? 'Слу-шай!' К моей песне 'Родина-мать! твой широкий простор...' 'Путь мой лежит средь безбрежных равнин...' XIX век К родине Критянка в море По прочтении книги Бокля 'История цивилизации' 'Дай руку мне, любовь моя...' Мой дом Иван Иванович Гольц-Миллер родился 27 ноября 1842 года в местечке Иоганшкерях Ковенской губернии в семье смотрителя одного из учебных заведений, находившихся в ведении ковенской дирекции училищ. По переезде семьи в Минск учился в минской гимназии, которую окончил в 1860 году. Поступив на юридический факультет Московского университета, Гольц-Миллер примкнул к передовой студенческой молодежи. Он сблизился с П. Г. Зайчневским и П. Э. Аргиропуло и вошел в их революционный кружок, занимавшийся литографированием и распространением запрещенной правительством литературы, в том числе сочинений Герцена, Огарева, Шевченко. Летом 1861 года члены кружка были один за другим арестованы. Уже во время следствия, в мае 1862 года, была выпущена известная прокламация 'Молодая Россия', в составлении которой принял участие и Гольц-Миллер. Однако это установлено не было. Гольц-Миллер был приговорен к заключению в смирительном доме на три месяца, а затем - в июле 1863 года - выслан в город Карсун Симбирской губернии, где жил под надзором полиции. С этого времени началось скитальчество Гольц-Миллера по России, через восемь лет доведшее его до могилы. 'Он был убит преследованиями властей',- писал отец поэта, и в этих словах нет никакого преувеличения. В 1865 году Гольц-Миллеру было разрешено продолжать университетский курс в одном из провинциальных университетов. Он избрал Одессу. Чтобы как-нибудь просуществовать вместе со своим младшим братом, Гольц-Миллер давал частные уроки, писал фельетоны, театральные обозрения и другие статьи для газеты 'Одесский вестник'. В Одессе Гольц-Миллер возглавил студенческий кружок, целью которого, по свидетельству его товарища, а впоследствии видного народнического публициста С. Н. Южакова, предложил 'сделать не самообразование вообще, но специально политическое образование', а мирной культурно-просветительной деятельности противопоставлял деятельность революционную. Окончить университет ему так и не удалось - он был исключен за невзнос платы. В Одессе Гольц-Миллер похоронил горячо любимого брата. Еще до смерти брата ему было предписано направиться к родителям в Минск. Высылка была мотивирована исключением из университета, но подлинная причина заключалась в том, что на встрече Нового года, в тесном кружке Гольц-Миллер произнес горячую антиправительственную речь, о чем стало известно властям. В Минске полицейский надзор явился препятствием для поступления на государственную службу, и весною 1869 года Гольц-Миллер уехал в Петербург, а затем снова в Одессу, где тогда происходили студенческие волнения. Гольц-Миллер пробыл в Одессе совсем недолго и принужден был покинуть город: 'Ходили слухи, что он был замечен в пении недозволенных песен'. Гольц-Миллер отправился в Орел. И здесь, хотя к тому времени он уже был освобожден от полицейского надзора, на службу его не приняли. М. Н. Лонгинов, занимавший тогда пост орловского губернатора, 'на днях мне категорически объявил, - писал Гольц-Миллер сестре 9 сентября 1869 года, - что согласиться на мое определение на службу, - по имеющимся у него и самому мне вовсе не известным сведениям, - он не может'. Гольц-Миллер стал помогать местному присяжному поверенному. Его выступления в суде принесли ему известность, но не давали средств для самого скромного существования. Гольц-Миллер брал на себя защиту преимущественно бедняков, а если и попадались люди богатые, они нередко обманывали и не платили причитавшихся ему денег. В подавленном состоянии в августе 1870 года Гольц-Миллер покушался на самоубийство ('на романтической почве', по его собственному признанию). В связи с этим последовало запрещение жить не только в Орле, но и в пределах всей Орловской губернии. Гольц-Миллер перебрался в Курск и лишь тайком наезжал в Орел, где, как писал отцу, 'его любят и он любит'. При переезде он должен был продать за полцены свои любимые книги, приобретенные на скудные средства. В начале 1871 года Южаков ездил в Петербург с планами новой политической организацией и на обратном пути заехал в Орел. Настроение у Гольц-Миллера было довольно мрачное, но к планам он отнесся сочувственно и обещал создать филиал организации в Орле. Вместе с тем быстро стала развиваться чахотка. Почувствовав себя плохо, он приехал в Орел, где умер 5 августа 1871 года. Гольц-Миллер начал писать стихи в 1862 году, а печатать их в 1863 году, но за восемь лет - вплоть до самой смерти - появились лишь три десятка его стихотворений: в 'Современнике', а затем в 'Отечественных записках' Некрасова и некоторых других изданиях. В стихах Гольц-Миллера отразились и боевые настроения демократческой молодежи 60-х годов с ее ненавистью к насилию, верою в лучшее будущее, призывами к борьбе, и настроения подавленности и бесперспективности, вызванные эпохой реакции и личной судьбой. Последние в какой-то мере предвосхищали мотивы лирики Надсона. Гольц-Миллер переводил Байрона, Ленау, Кернера, Гейне, Барбье. Незадолго до смерти Гольц-Миллер решил издать сборник своих стихотворений. Он уже подготовлял его к печати, написал предисловие и вел по этому поводу переговоры с Некрасовым. В предисловии Гольц-Миллер отмечал, что 'предлагаемые стихотворения составляют отголоски известных настроений, пережитых, как я думаю, не мною одним только, но и значительной частью нашего молодого поколения... И вот почему я решаюсь, издавать эти стихотворения отдельной книжкой'. В качестве эпиграфа к сборнику поэт взял строки Некрасова: Если долго сдержанные муки, Накипев, под сердце подойдут, Я пою... {*} {* Из стихотворения 'Праздник жизни - молодости, годы...'. У Некрасова: 'Я пишу'.} После смерти Гольц-Миллера Некрасов не оставил своего намерения. Издание не было осуществлено, по всей вероятности, по причинам цензурного характера. Другие попытки в этом направлении также не увенчались успехом. Стихотворение Гольц-Миллера 'Слушай!' стало революционной песней. Издание стихотворений Поэт-революционер И. И. Гольц-Миллер. Составили Б. П. Козьмин и Г. Л. Лелевич. М., 1930. ДРУГУ Не кручинься, друг любезный, Грусть стряхни с души долой, Ведь тоскою бесполезной Не изменишь жизни строй!.. Верь, что боремся не тщетно Мы с насильем и со злом, Верь - уж близок день заветный, День победы над врагом... Пусть же сердце негодует, Пусть в нем ненависть кипит, - А добро восторжествует, Правда в мире прозвучит! Ну же, друг мой, веселее! И с надеждой молодой, Грусть стряхнув с души, смелее Вступим вместе снова в бой! 1862 ЧЕМ НЕ ГРАЖДАНИН? Нету в нем безумной гордости - Наважденья сатаны, Нету духа непокорности Ко преданьям старины, Сумасбродными затеями Он мальчишек не пленен, Вольнодумными идеями Тихий нрав не развращен... В каждый праздник, в воскресение Ходит к службе в божий храм, Развито в нем уважение К предержащим всем властям, Поведения он трезвого, В рот хмельного не берет, Нрава хоть не очень резвого, Но горячий патриот, Искру божью послушания В нем родитель заронил - С детства спину к изгибанию Пред начальством приучил, Подчиненный он примернейший. Образцовый семьянин, Патриот нелицемернейший - Чем еще не гражданин?.. 1862 В ГРОЗУ Небо насупилось тучами черными, Молнии ярко режут глаза, Блещут, сверкая лучами узорными,- Жутко смотреть - так взыгралась гроза! Но отчего же грозой не любуюсь я, Что же так больно заныло во мне! Бурю заслышав, бывало, волнуюсь я, Кровь закипает, горю как в огне!.. Помню - бывало, я, гром лишь послышится, Дрожу весь, дышится как-то вольней, - Что же теперь грудь так слабо колышется И на душе всё грустней и грустней?.. Долго ли ждать нам ту бурю желанную, Долго ли ждать нам желанный исход? Долго ли жизнь коротать бесталанную В грязи безвыходной мелких невзгод? О, поскорей бы нам в битву упорную, В бой за права человека вступить, О, поскорей бы порвать нам позорную Связь с нашим прошлым - и внове зажить! О, приходи же ты, грозная, дикая, - Сердце изныло тоской по тебе, О, приходи ты, святая, великая, Не дай заглохнуть нам в мелкой борьбе! А мы, исполненны чудною силою, Истины вечной согреты огнем, Ринемся в бой с этою жизнью постылою, Весело к смерти в объятья пойдем! Только приди ты скорей, заповедная! Ждем мы тебя, как невесту жених, - Не допусти ж, чтоб в сердца наши бедные Дух ядовитый сомненья проник... 1862 МЕРТВАЯ ТИШЬ Сон царит над землей... В тишине гробовой Жизни звук уловить не пытайся! Ночь глухая кругом... Страшно в мраке ночном - Есть ли жив человек? откликайся! Нет ответа на зов, Только стоны без слов Буйным ветром отвсюду приносятся... Сердце ноет с тоски - Ах, ему ведь близки Эти стоны, что в душу так просятся! И опять над землей, В тишине гробовой, Ночь одна без конца лишь чернеется... О, когда же сквозь туч Солнца утренний луч Над печальной землей заалеется?!. 1862 ОТЦАМ Вы - отжившие прошлого тени, Мы - душою в грядущем живем, Вас страшит рой предсмертных видений, Новой жизни рассвета мы ждем. Вы томитесь под игом преданий И в наросшей веками грязи, Наша жизнь - жизнь надежд, упований, Всё святое для нас - впереди. Путь пред вами один - покаянье, Ваша сила в глаголе молитв, Труд, борьба - это наше призванье, И мы сильны для будущих битв, Сильны верой живой в человека, Сильны к правде любовью святой, Сильны тем, что нас ржавчина века Не коснулась тлетворной рукой... Мы ли, вы ли в бою победите, Мы - враги, и в погибели час Вы от нас состраданья не ждите, Мы не примем пощады от вас!.. 1862 КОГДА ЖЕ? И день ид_е_, и ничь ид_е_... И, голову схопивши в руки, Дивуесся - чому не йде Апостол правди и науки?! Т. Шевченко Когда ж, когда настанет век Свободы, разума, любви И перестанет человек Бродить, как дикий зверь, в крови? Когда ж падет господство тьмы И царство ада на земле, И божий свет увидим мы, И отразится на челе Людей - разумной жизни след, И будет правда нам закон? Когда ж?.. когда? ужели нет Конца для варварских времен?!. Вторая половина 1863 'СЛУ-ШАЙ!' Как дело измены, как совесть тирана, Осенняя ночка черна... Черней этой ночи встает из тумана Видением мрачным тюрьма. Кругом часовые шагают лениво, В ночной тишине то и знай. Как стон, раздается протяжно, тоскливо: - Слу-шай!.. Хоть плотны высокие стены ограды, Железные крепки замки, Хоть зорки и ночью тюремщиков взгляды И всюду сверкают штыки, Хоть тихо внутри, но тюрьма не кладбище, И ты, часовой, не плошай: Не верь тишине, берегися, дружище, - - Слу-шай!.. Вот узник вверху за решеткой железной Стоит, прислонившись к окну, И взор устремил он в глубь ночи беззвездной, Весь словно впился в тишину. Ни звука!.. Порой лишь собака зальется Да крикнет сова невзначай, Да мерно внизу под окном раздается: - Слу-шай!.. 'Не дни и не месяцы - долгие годы В тюрьме осужден я страдать, А бедное сердце так жаждет свободы, - Нет, дольше не в силах я ждать!.. Здесь штык или пуля - там воля святая. Эх, черная ночь, выручай! Будь узнику ты хоть защитой, родная!..' - Слу-шай!.. Чу!.. шелест... Вот кто-то упал... приподнялся.. И два раза щелкнул курок... 'Кто идет?..' Тень мелькнула - и выстрел раздался, И ожил мгновенно острог. Огни замелькали, забегали люди... 'Прощай, жизнь, свобода, прощай!' - Прорвалося стоном из раненой груди... - Слу-шай!.. И снова всё тихо... На небе несмело Луна показалась на миг. И, словно сквозь слезы, из туч поглядела И скрыла заплаканный лик. Внизу ж часовые шагают лениво, В ночной тишине то и знай, Как стон, раздается протяжно, тоскливо: - Слу-шай!.. Вторая половина 1863 К МОЕЙ ПЕСНЕ Ой ты, песня моя, ой ты, радость моя, Верный спутник, товарищ в злой доле! Будь ты вечно со мной, не покинь ты меня, Будь мне друг, как бывало на воле!.. Было счастье тогда, были ясные дни, Хоть бывало и горе порою, Были братья-друзья, гнали горе они, Жизнь катилася светлой волною... Нынче нет уж тех дней, нету добрых друзей, Только горе осталося с нами, - Лейся ж, песня моя, лейся шире, вольней, Не залить злое горе слезами... Да и нам же к тому слезы некогда лить - Жизнь не всё отняла, что сулила. Эй же, песня, вперед! слезы прочь - надо жить: С нами молодость, вера и сила! Вторая половина 1863 * * * Родина-мать! твой широкий простор Скорбные думы наводит.... В нашей земле по ночам, точно вор, Мысль, озираяся, бродит... Мысль, озираяся, бродит, как вор, Словно убийца, тех губит, В ком, равнодушным и подлым в укор, Сердце тоскует и любит. Апрель 1864 * * * Путь мой лежит средь безбрежных равнин, Всё здесь цветет, зеленеет, Только от этих роскошных картин Скорбью тяжелой мне веет. Сердце привычно сжимает печаль. Очи туманит слезою... Чудится мне: по полям этим вдаль Узники идут толпою. Муки застыли на лицах у них, Руки им цепи сковали, И равнодушно рыданиям их Эти равнины внимали. Нет здесь отрады, в этих степях, Мрак всё, страданье и слезы! Здесь без следа разбиваются в прах Юности светлые грезы. Здесь одиноко, бесплодно любовь Гибнет в борьбе безотрадной... Кровь свою чистую, лучшую кровь Пьешь ты, о родина, жадно. Кончить пора, о жестокая мать, Прочь испытания эти! Скоро, быть может, тебя проклинать Станут несчастные дети. Октябрь 1864 XIX ВЕК Духом свободный, хотя бы в цепях были руки, Я никого о спасеньи своем не молю, Верую в Разум, надеюсь на силу Науки И Человека, откуда б он ни был, люблю, 1867 К РОДИНЕ Хоть и не сладок мне, о родина, твой дым И более упреков, чем благословений, Я посылал тебе, хоть пред лицом твоим Я никогда не гнул и не согну коленей, Но если бы мне стать на суд пришлося твой За то, что отнестись к тебе я смел с укором, Предстал бы я на суд с спокойною душой, А не с потупленным по-фарисейски взором. Да, чист я пред тобой, и я люблю тебя - Не той сценически красивою любовью, Что смотрит в зеркало сторонкой на себя В тот самый миг, как истекает кровью... Любовь моя к тебе спокойна и проста, Хоть одинаково твоя бесповоротно, Не знают вовсе льстивых слов ее уста И в излияния вступают неохотно. Но если жизнь моя нужна - она твоя, Мой труд - и он тебе принадлежит всецело, И только мысль моя одна - вполне моя, Она дороже мне, чем кровь моя и тело! 1867 КРИТЯНКА В МОРЕ На скале у моря, полная печали, Женщина с ребенком на руках сидит, Взором утонула где-то в синей дали И, забывшись, к морю грустно говорит: 'Он сказал, прощаясь: 'Победит свобода И кто ей пребудет верен до конца...' Скоро ль, море, скоро ль? Вот уже два года Мать не видит мужа, а дитя - отца... Он сказал, прощаясь: 'Веруйте и ждите - Недалек свиданья радостного час, Недалек тот миг, что весть о вольном Крите Ласточкой весенней долетит до вас'. С той поры для нас уж нет иных желаний, С той поры мы верим, с той поры мы ждем - Хоть прошло два года страшных испытаний, Хоть уж горсть героев меньше с каждым днем... Ты их видел с неба, боже справедливый, Эти годы крови, подвигов и слез - Ты и не допустишь, чтобы ветвь оливы Ангел твой ко гробу вольности принес! Но когда ж, о море, смолкнут эти битвы За свободу Крита и за нашу честь И в ответ на голос пламенной молитвы Принесешь ты нам обещанную весть? Скоро ли нас муж мой, счастливый и гордый, Встретит как хозяин на земле родной, И к груди своей уверенной и твердой Ласково прижмет могучею рукой? Скоро ли опять уйдет в ножны кровавый Меч, и перестанет с гор струиться кровь, И в объятьях гордой лучезарной славы Радостно утонет кроткая любовь?..' Так она грустила на скале у моря. Холода печали взор ее был полн, Речь звучала тихо, жалобно ей вторя, Раздавался окрест гул прибрежных волн... И, отдавшись вся одной глубокой думе, Бледная, с тоскливым трепетом в груди, Вслушивалась в говор волн, и в этом шуме Чудились слова ей страшные: 'Не жди!' Июль 1868 ПО ПРОЧТЕНИИ КНИГИ БОКЛЯ 'ИСТОРИЯ ЦИВИЛИЗАЦИИ' Был мрак. По временам во мраке этом То здесь, то там вдруг вспыхивал костер, Чтоб осветить на миг кровавым светом Фигуры мрачных иноков. Их взор, Воспламененный верою, их лица, Изнеможденные молитвой и постом, Светились радостью зловещей, и десница Грозила вдаль распятьем, как мечом. Дым ел глаза и, проникая в груди, Захватывал, дыханье палачам, И, задыхаясь в нем, вопили люди: 'Смерть чародеям и еретикам'. И твердой поступью, с улыбкою прощенья Всходили на костры 'еретики' И гибли в пламени за дело просвещенья От закоснелой в варварстве руки. Истлел костер - смирялася тревога, Ночь грозная спускала свой покров, Казалось - солнце умерло у бога И никогда уже не встанет вновь!.. И шли года, и шли столетья мимо, Толпами жглись в огне еретики, И из-под пепла их взошли незримо Как будто чудом взросшие листки Младенческого дерева свободы. Их не растила бережно любовь - Огонь дал жизнь, пытали их невзгоды, И поливала праведная кровь. Так медленно взошло, росло и крепло И покрывалось пышною листвой То деревцо, восставшее из пепла Героев света, побежденных тьмой. И тщетно в бешенстве пытались изуверы Свершить над ним свой грозный приговор - Кровавые бессильны были меры: Не брал огонь его, не брал топор! И не нашлось того титана в мире, Кто б истребить его мог до корней: Раз пав, оно вставало вновь и шире Раскидывало сеть своих ветвей... И, глядя с ужасом на знамения века, Вещали жалкие слепцы: 'Содом, Содом!', Хоть небеса, по зову человека, Не разражались огненным дождем. Всё было тщетно, грозные перуны, Что некогда смерть за собой несли, Шипели, как ослабленные струны, И страх вселить к себе уж не могли, И, развернувши стяг свой над землею, Стал разум человеческий с тех пор В ее делах верховным судиею, И страшен стал его лишь приговор. Расти ж, цвети, о дерево свободы, Крепчай в борьбе противу всех невзгод, И, осенив собою все народы, Даруй им твой благословенный плод - Даруй им мир!.. 1868 * * * Дай руку мне, любовь моя, Дай руку мне смелей! Милей всех благ мне речь твоя И блеск твоих очей. Не слаб мой дух, и тверд мой шаг, И верь, ребенок мой. Ни грозный рок, ни сильный враг Не сломят нас с тобой. Смелей же в путь! Судьбе назло, Мы весело вдвоем, Рука с рукой, подняв чело, В широкий свет пойдем, В широкий свет, в громадный свет. В мир вечной суеты, И всяких благ, и всяких бед, И лжи, и красоты! Не страшен мне безвестный путь, Не верю я в злой час, Сильна рука моя, и грудь Крепка, и зорок глаз. Что нам, что свет и зол, и груб? Во мне не дрогнет бровь - За око око, зуб за зуб, И кровь воздать за кровь. Смелей же вдаль, и в шум, и в гам, Навстречу суете, Навстречу счастью и бедам, И лжи, и красоте! <1869> МОЙ ДОМ И невелик, и небогат, И непригож мой дом, И только наш брат, демократ, Жить ухитрится в нем. Два стула, стол, комод, диван, Надломанный чуть-чуть, И заслужённый чемодан, Всегда готовый в путь, - Вот всё, что дом вмещает мой, И больше - для того, Кто носит всё свое с собой, Не надо ничего. Но хоть в желаньях скромен я И к малому привык, Всё ж роскошь есть и у меня - Есть две-три полки книг. Два тома древних мудрецов - Платон, Аристотель, И страх вселяющий в глупцов Великий Макьявель. Есть Конт и Бокль, есть Риттер, Риль, Сыны иных времен - Старик Бентам, Джон Стюарт Милль, И Пьер-Жозеф Прудон, И Адам Смит, а рядом с ним Воинственный Лассаль: Немного их, но как с родным Расстаться с каждым жаль! Как жадный скряга - свой металл, Свой герб - аристократ, Свою доктрину - либерал, Так я храню свой клад, Тот чудный клад, что мне дает Нередко столько сил, Что против всех лихих невзгод Мне сердце закалил. Привет же вам сердечный мой, Наставники-друзья! Вы все мои, куда б судьбой Заброшен ни был я, Вы все мои, везде, всегда, Вы - тот великий клад, С которым рок мой, ни нужда Меня не разлучат. Вы дали мне - чего другой Никто не в силах дать: Дар насмехаться над бедой И мужество - страдать! ПРИМЕЧАНИЯ В сборник включены произведения двадцати пяти второстепенных поэтов середины XIX века, в той или иной степени дополняющих общую картину развития русской поэзии этого времени. Тексты, как правило, печатаются по последним прижизненным изданиям (сведения о них приведены в биографических справках), а когда произведения поэта отдельными сборниками не выходили - по журнальным публикациям. Произведения поэтов, издававшихся в Большой серии 'Библиотеки поэта', воспроизводятся по этим сборникам. При подготовке книги использованы материалы, хранящиеся в рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинского дома) Академии наук СССР. Впервые печатаются несколько стихотворений В. Щиглева, П. Кускова и В. Крестовского, а также отрывки из некоторых писем и документов, приведенные в биографических справках. Произведения каждого поэта расположены в хронологической последовательности. В конце помещены не поддающиеся датировке стихотворения и переводы. Даты, не позже которых написаны стихотворения (большей частью это даты первой публикации), заключены в угловые скобки, даты предположительные сопровождаются вопросительным знаком. И. И. ГОЛЬЦ-МИЛЛЕР В грозу. О, приходи же ты, грозная, дикая... Ср. со стих. Добролюбова 'О, погоди еще, желанная, святая...', также обращенным к революции и незадолго до этого опубликованным. Отцам. Глагол - слово. Когда же? Четверостишие, взятое для эпиграфа, - одно из последних стихотворений Т. Шевченко. XIX век. В рукописном сборнике, составленном отцом поэта на основании бывших в его распоряжении автографов, озаглавлено 'Силы XIX века'. К родине. Хоть и не сладок мне, о родина, твой дым. Как бы ответ на стих из 'Горя от ума' Грибоедова: 'И дым отечества нам сладок и приятен'. Критянка в море. Летом 1866 г. на Крите вспыхнуло восстание греческого населения, добивавшегося присоединения острова к Греции. Борьба велась с большим упорством, греки одержали над турецкими войсками ряд побед. Демократические круги России с большим сочувствием следили за восстанием. Уже после опубликования стих. Гольц-Миллера Турция предъявила Греции ультиматум, требуя прекращения помощи восставшим и угрожая войной, а собравшаяся в Париже конференция великих держав признала эти требования справедливыми. Греции пришлось уступить, и критское восстание было таким образом окончательно задушено. По прочтении книги Бокля 'История цивилизации'. В рукописном сборнике озаглавлено 'Старая и новая Европа. По прочтении книги Бокля 'История цивилизации''. Бокль Г.-Т. (1821-1862) - английский историк и социолог, автор 'Истории цивилизации в Англии', пользовавшейся в 60-х годах большой популярностью и не раз издававшейся в русском переводе. Содом - город в южной Палестине, жители которого, по библейской легенде, навлекли на себя божий гнев своими пороками и развратом, Содом был сожжен огненным дождем и провалился в бездну. Перуны - громы и молнии (от имени древнеславянского бога грома и молнии Перуна). 'Дай руку мне, любовь моя...'. В рукописном сборнике озаглавлено 'Ритурнель'. Мой дом. Своеобразный разночинский вариант стих. Пушкина 'Городок'. Кто носит всё свое с собой. Перефразировка латинской пословицы: Omnia mea mecum porto (Все мое ношу с собой). Платон (ок. 427 - ок. 347 до н. э.) и Аристотель (384-322 до н. э.) - древнегреческие философы. Макьявель - Макиавелли Н. (1469-1527) - итальянский политический мыслитель и писатель эпохи Возрождения. Конт О. (1798-1857) - французский философ и социолог, основатель позитивизма. Бокль - см. с. 720. Риттер по-видимому, К. Риттер (1779-1859), известный немецкий географ. Риль - по-видимому, В. Риль (1823-1897), немецкий социолог, этнограф, историк искусства и писатель. Бентам И. (1748-1832) - английский правовед и философ-моралист. Милль - см. с. 731. Прудон - см. с. 725. Смит А. (1723-1790) - английский экономист и философ, основатель классической школы буржуазной политической экономии. Лассаль Ф. (1825-1864) немецкий социалист, положил начало реформистскому течению (лассальянству), основатель Всеобщего германского рабочего союза. Многие произведения упомянутых политических деятелей, мыслителей и ученых были изданы в 60-х годах в русском переводе и - иногда по-своему переосмысленные - пользовались большой популярностью у демократической интеллигенции того времени.