Стихотворения, Гердер Иоган Готфрид, Год: 1803

Время на прочтение: 14 минут(ы)

ГЕРДЕРЪ.

Нмецкіе поэты въ біографіяхъ и образцахъ. Подъ редакціей Н. В. Гербеля. Санктпетербургъ. 1877.
1. Не зови судьбы велнья. — А. Григорьева
2. Цецилія. — М. Дмитріева
3. Дитя заботы. — . Миллера
4. Изъ ‘Псенъ о Сид’
Іоаннъ-Готфридъ фонъ-Гердеръ, знаменитый поэтъ и критикъ, родился 24-го августа 1744 года въ Норунген, небольшомъ городк Восточной Пруссіи, гд отецъ его былъ учителемъ въ низшихъ классахъ гимназіи. Не смотря на неблагопріятныя обстоятельства, дарованія молодого Гердера развились сами собою. Взятый проповдникомъ Трешо, за хорошій почеркъ, къ себ въ дожъ и воспитывавшійся у него вмст съ его собственными дтьми, Гердеръ занемогъ сильно глазами. Это обстоятельство случайно познакомило его съ однимъ русскимъ врачёмъ, который предложилъ восемнадцатилтнему юнош отправиться съ нимъ въ Петербургъ, гд онъ общалъ учить его безплатно хирургіи. Гердеръ принялъ предложеніе и въ 1762 году оставилъ свой родной городокъ, но, пріхавъ въ Кёнигсбергъ и познакомившись случайно съ кмъ-то изъ преподавателей въ тамошней Фридриховой коллегіи, принялъ его предложеніе вступить въ число ея воспитанниковъ. Пробывъ въ названной коллегіи три года, употреблённые на изученіе богословія, философіи и физики, онъ принялъ въ 1765 году предложенное ему мсто директора главнаго училища въ Риг, соединённое съ должностью проповдника. Затмъ, въ 1768 году ему было предложено мсто инспектора въ училищ св. Петра въ Петербург, но Гердеръ предпочёлъ принять другое, сдланное ему въ тоже время предложеніе — сопровождать принца Гольштейнъ-Эйтинскаго во Францію и Италію. Но и на этотъ разъ возвратившаяся глазная болзнь помшала исполненію его желанія и заставила остаться въ Стразбург, гд онъ, уже авторъ ‘Отрывковъ’ и ‘Критическихъ лсовъ’, познакомился и подружился съ Гёте. Здсь, въ 1770 году, предложили ему занять мсто проповдника, суперъ-интендента и совтника консисторіи, которыя онъ и принялъ охотно. Пробывъ въ Стразбург пять лтъ, онъ былъ вызванъ въ Гёттнигенъ для занятія въ тамошнемъ университет каедры богословія, но, по прізд на мсто, былъ встрченъ рядомъ непріятностей. Онъ не только не былъ утверждёнъ курфюрстомъ въ новой должности. Но даже, въ противность обыкновенію, получилъ повелніе подвергнуться предварительному испытанію. Отъ этого униженія онъ былъ избавленъ вмшательствомъ Гёте. Благодаря ходатайству знаменитаго поэта, Гердеръ былъ приглашонъ занять въ Веймар мсто придворнаго проповдника, суперъ-интендента и перваго совтника консисторіи. Продолжая занимать дв первыя должности до самой смерти, онъ былъ возведёнъ въ 1798 году на степень вице-президента, а въ 1801 — на степень президента главной консисторіи. Это послднее мсто давалось только дворянамъ — и курфюрстъ Баварскій не замедлилъ пожаловать Гердеру дворянство, что, по семейныхъ обстоятельствомъ, доставило ему большое удовольствіе. Гердеръ скончался въ Веймар, 18-го декабря 1803 года, на шестидесятомъ году своей жизни, соорудивъ себ своими сочиненіями памятникъ несравненно боле прочный и великолпный, чмъ тотъ, какой нын стоитъ надъ его бреннымъ прахомъ.
Лессингъ приготовилъ явленіе Гердера, который воспользовался его классическими трудами и прибавилъ къ нимъ новые. ‘Гердеръ’, говоритъ Шерръ, ‘и вслдствіе своей литературной критики, которою онъ началъ своё поприще, составляетъ существенное дополненіе къ Лессингу: тамъ, гд Лессингъ убждать и діалектикою, онъ убждалъ возбужденіемъ фантазіи и чувства. Смлый тонъ его первыхъ сочиненій, бурно низлагающій предразсудки и узкіе взгляды, ставитъ его въ число людей бурнымъ стремленій. Эти юношескія произведенія полны геніальной, безпощадной полемики, но въ боле зрлые годы кипучая влага перебродилась въ умренное вино.’ Какъ философъ, историкъ, богословъ, филологъ, археологъ, эстетикъ, поэтъ и переводчикъ, онъ, въ продолженіи слишкомъ сорока лтъ, имлъ огромное вліяніе на Германію. Гердеръ оставилъ много теоретическихъ и критическихъ сочиненій, но ни въ одномъ изъ нихъ не выразилъ вполн своего взгляда, подобно тому, какъ это сдлалъ Лессингъ въ ‘Лаокоон’ и ‘Драматургіи’. Какъ Лессингъ, онъ оставилъ много матеріаловъ для эстетики вообще, для теоріи и исторіи поэзіи, но также, какъ и Лессингъ, не посягнулъ на созданіе полной теоріи. Важнйшихъ сочиненіяхъ Гердера вообще почитаютъ его ‘Идеи объ исторіи человчества’ (Рига, четыре части, 1784—1791), которыхъ онъ если не основалъ, то, во всякомъ случа, распространилъ въ Германіи, а потомъ и въ другихъ странахъ Европы, особенную историческую школу, которую, не безъ основанія, называютъ школою историческаго фанатизма. Его книга ‘Die ltoste Urkunde des Monscheugeschlechts’ (Рига, четыре части, 1774) впервые указала истинное мсто ‘Библіи’ въ ряду созданій человческаго духа. Въ Гердер критическій элементъ проявляется въ вид сильнаго, всеобъемлющаго чувства къ поэзіи всхъ вковъ и всхъ народовъ, во всхъ ея родахъ и видахъ и въ желаніи усвоить её себ и Германіи — и это чувство побждаетъ въ нёмъ творческую самодятельность, которая потому и могла выразиться въ нёмъ только какъ въ превосходномъ переводчик. ‘Гердеръ былъ ещё мене поэтъ, чмъ Лессингъ’, говоритъ Шорръ въ своей ‘Исторіи Всеобщей Литературы’, разсматривая его какъ поэта. ‘Его лирическія стихотворенія, раздленныя на девять книгъ, вращаются преимущественно въ области аллегоріи и дидактики. Впрочемъ, въ нкоторыхъ изъ его псенъ сквозь простыя слова проглядываетъ искреннее, тёплое чувство — въ особенности въ тхъ, въ которыхъ слышатся тихія и грустныя жалобы угнетённой юности поэта. Всего популярне его ‘Легенды’ и ‘Парамиіи’, хотя и он не удовлетворяютъ высшимъ требованіямъ поэзіи. Совершенно неудачными должно назвать его драматическія произведенія: ‘Admetus Haus’, ‘Ariadne-Libera’, ‘Раскованный Прометей’, ‘Эонъ и Эонида’, ‘Филоктетъ’ и ‘Брутъ’. Въ нихъ, не говоря объ ихъ драматическихъ недостаткахъ, господствуетъ аллегорико-дидактическая суть. Но сколько слабо поэтическое творчество Гердера, столько же сильна и благотворна его поэтическая воспріимчивость. Везд и во всёмъ искалъ онъ поэзію и умлъ находить её. Онъ именно и сообщилъ нмецкой литератур ея всемірно-литературную тенденцію и привёлъ въ связь и взаимодйствіе космополитическую идею, лежащую бъ основ нмецкой классики, съ конкретными поэтическими воззрніями всхъ народовъ. Во времена его силы пониманіе поэзіи было у Гердера поистин универсальное. Показавъ въ истинномъ свт Гомера въ своихъ ‘Критическихъ лсахъ’, какъ никто прежде него, Гердеръ въ ‘Листкахъ для нмецкой жизни и искусства’, которые онъ издавалъ вмст съ Гёте, открылъ своимъ современникамъ міръ Шекспира и Оссіана и такимъ образомъ указалъ на истинный источникъ тмъ, но жаждалъ ‘непосредственности природы и геніальной оригинальности’. Потомъ въ своихъ ‘Голосахъ народовъ’ онъ открылъ сокровищницу народной поэзіи всхъ европейскихъ націй, воспроизводя ихъ природные поэтическіе звуки съ неподражаемо-врныхъ, тонкимъ чувствомъ и тактомъ, и этимъ оказалъ огромную услугу истинной поэзіи, наперекоръ учоной и искусственной. Своимъ ‘Выборомъ изъ восточной поэзіи’ онъ расширилъ поэтическій горизонтъ, а своимъ превосходнымъ сочиненіемъ ‘О дух еврейской поэзіи’ — познакомилъ своихъ соотечественниковъ съ областью библейско-восточной фантазіи, и здсь постоянно указывая на естественные, первобытные элементы культуры и литературы и внося ихъ въ литературу нмцевъ. Отъ времени до времени съ новою любовью возвращаясь къ Греціи, онъ издалъ въ дополненіе къ народнымъ пснямъ ‘Греческую Антологію’ и наконецъ, позамствовавъ изъ Индіи ‘Сакунталу’, достойно завершилъ эту сторону своей литературной дятельности переводомъ ‘Испанскихъ романсовъ о Сид’, этой драгоцнности романтизма.’
И такъ если Гердеръ не былъ поэтомъ, то тмъ не мене всеобъемлющій духъ его свободно обнималъ Востокъ и міры греческій, римскій и новоевропейскій, что могутъ засвидтельствовать его безчисленные и превосходные переводы, едва ли не со всхъ языковъ земного шара, и критическія статьи, доказывающія наглядно его универсальность. И такъ почтёмъ память великаго критика и закончимъ нашу статью о нёмъ вдохновеннымъ восклицаніемъ Жанъ-Поля Рихтера: ‘Если Гердеръ не былъ поэтъ, то былъ поэтическихъ произведеінемъ, индо-греческой эпопеей, написанной какимъ либо чистйшимъ богомъ!’ Изъ сочиненій Гердера на русскій языкъ были переведены: ‘Мысли, относящіяся къ философіи исторіи человчества’ (Спб. 1829).
I.
Не зови судьбы велнья
Приговоромъ роковымъ,
Правды свтъ — ея закономъ!
И любовь въ закон ономъ,
И законъ необходимъ!
Оглянись, какъ подобаетъ,
Какъ мудрецъ всегда глядитъ:
Что пройти должно — проходитъ,
Что прійти должно — приходитъ,
Что стоять должно — стоитъ.
Кроткимъ, свтлымъ сёстрамъ рока,
A не фуріямъ на гнётъ
Жизни власть дана надъ нами…
Рокъ ихъ мощными руками
Поясъ граціямъ плететъ.
Съ той поры, когда Паллада
Вышла изъ чела отца,
Всё плетётъ она перстами
Покрывало, что звздами
Намъ сіяетъ безъ конца.
И глядятъ, дивяся, Парки
Въ умиленіи нмомъ,
Какъ отъ вка и до вка,
Отъ червя до человка,
Лучъ любви блеститъ во всёмъ.
Не зови жь судьбы велнья
Приговоромъ роковымъ,
Правды свтъ — ея закономъ!
И любовь въ закон ономъ,
И законъ необходимъ!
А. Григорьевъ.
II.
ЦЕЦИЛІЯ.
Гд цвтётъ лилія
Вчно-цвтущая?
Гд ты, небесная
Роза безъ тернія?
Об цвтутъ въ внк
Чистыхъ грёзъ двичьи[ъ,
Ихъ хранятъ ангелы
И наполняютъ ихъ
Райскою свжестью.
Вс собрались уже
Къ пиршеству брачному.
Вотъ и Цецилія,
Два небесная,
Возл — женихъ ея,
Юноша пламенный.
Флейты и струнные
Звуки согласные
Въ хоры сливаются.
Лишь въ твоёмъ двственномъ
Сердц, Цецилія,
Звуки любви другой,
Высшей волнуются!
Только душа ея
Слышитъ звучащіе
Въ неб сіяющемъ
Звуки священные,
Пніе ангеловъ.
Наедин съ нею
Милый приблизился.
‘Смю ль открыть теб,
Другъ мой’, промолвила
Тихо Цецилія,
‘Тайну завтную?
Гд не блуждаю я,
Всюду за мной свтлый
Юноша слдуетъ.
‘Если бъ ты видть могъ
Ликъ его радостный!
Если бъ ты слышать могъ
Гласъ его ангельскій!
Онъ теб бъ другомъ былъ.
Сходенъ съ тобою онъ,
Сходенъ ты, милый, съ нимъ
Въ мигъ, когда оба мы
Чистой, взаимною
Любимъ любовію!’
Молвивъ, коснулася
Глазъ она юнаго —
И увидалъ онъ
Возл стоящаго
Свтлаго ангела.
Блеща внцомъ небесъ,
Онъ непорочную
Дву увнчивалъ
Пышнымъ внкомъ изъ розъ
И напоялъ его
Свжестью райскою.
И молвилъ тихо онъ
Другу Цециліи:
‘Вотъ и теб цвтокъ
Чистый, невянущій!
Вкъ освжать тебя
Будетъ любовью онъ.
Вотъ теб лилія,
Вотъ и небесная
Роза безъ тернія!’
М. Дмитріевъ
III.
ДИТЯ ЗАБОТЫ.
Однажды, вечерней порою,
У дремлющихъ озера водъ,
Въ тни кипариса, печально
Сидла Богиня Заботъ.
Изъ глины прилежно лпила
Большую статую она,
В съ неба въ зеркальныя воды
Глядла царица-луна.
Юпитеръ, увидвъ Заботу,
Промолвилъ привтливо ей:
‘Повдай мн, грустная два,
Причину печали твоей?’
— ‘Зевесъ!’ отвчала богиня:
‘Исполни желанье моё:
Смотри, я слпила статую!
Молю: оживи мн её!’
— ‘Исполню твоё я желанье:
Смотри — ужь она ожила.
Но знай, я хочу, чтобъ отнын
Статуя моею была.’
— ‘Ахъ, нтъ!’ возразила Забота:
‘Она дорога для меня:
Не я ли трудилась надъ нею
Три долгія ночи, три дня?
— ‘Оставь мн её!’ — ‘Не оставлю!’
На то ей Зевесъ отвчалъ:
‘Я долженъ владть ей по праву:
Я душу живую ей далъ.’
— ‘Къ чему ваши споры?’ сказала,
Представши предъ ними, Земля:
‘Земное — земли принадлежность!
По праву статуя — моя!’
Тутъ снова заспорили боги:
Никто не хотлъ уступить —
И вотъ, наконецъ, согласились
Сатурна они попросить —
Чтобъ онъ разршилъ ихъ сомннье.
И Кронъ сдовласый предсталъ.
‘Владйте вы симъ истуканомъ
Вс трое!’ богамъ онъ сказалъ.
‘Земля, ты возьмёшь своё тло,
Когда онъ свой вкъ отживётъ!
Юпитеръ, ты душу получишь,
Когда его тло умрётъ!
А ты, его матерь, Забота,
Владй имъ во весь его вкъ!’
Не сходно ль его назначенье
Съ твоею судьбой, человкъ?
. Миллеръ.
IV.
ИЗЪ ‘ПСЕНЪ О СИД’.
1.
Пятерыхъ царей неврныхъ
Донъ-Родриго побдилъ —
И его назвали Сидомъ
Побждённые цари.
Ихъ послы къ нему явились
И въ смиреніи подданства
Такъ привтствовали Сида:
‘Пять царей, твоихъ вассаловъ,
Насъ съ покорностью и данью,
Добрый Сидъ, къ теб прислали.’
— ‘Ошибаетесь, друзья!’
Донъ-Родриго отвчалъ имъ:
‘Не ко мн посольство ваше:
Неприлично господиномъ
Называть меня въ томъ мст,
Гд господствуетъ Великій
Фердинандъ, мой повелитель:
Всё его здсь — не моё.’
И король, такимъ смиреньемъ
Сида храбраго довольный,
Говоритъ посламъ: ‘Скажите
Вы царямъ своимъ, что если
Господинъ ихъ Донъ-Родриго
Не король, то здсь по праву
Съ королёмъ сидитъ онъ рядомъ,
И что всё, чмъ я владю,
Завоёвано мн Сидонъ.’
Съ той поры не называли
Знаменитаго Родрига
Мавры иначе, какъ Сидомъ.
2.
Полныхъ семь лтъ безъ успха
Неприступную Коимбру
Осаждалъ Донъ-Фердинандъ.
Никогда бъ не одоллъ онъ
Неприступныя Коимбры,
Крпкой башнями, стнами,
Но является Санъ-Яго,
Рыцарь Господа Христа:
На кон онъ скачетъ бломъ,
Съ головы до ногъ въ доспхахъ
Свжихъ, чистыхъ и блестящихъ.
‘Симъ ключёмъ, который блещетъ
У меня въ рукахъ’, сказалъ онъ,
‘Завтра утромъ на разсвт
Отопру я Фердинанду
Неприступную Коимбру.’
И король вступилъ въ Коимбру —
И мечеть ея назвали
Церковью Маріи Двы.
Тамъ былъ рыцаремъ поставленъ
Донъ-Родриго, графъ Виварскій.
Самъ король своей рукою
Мечъ къ бедру его привсилъ,
Далъ сну лобзанье мира,
Только не далъ акколады,
Ибо то ужь для другого
Было сдлано имъ прежде,
И, въ особенную почесть,
Конь въ блестящей збру Сиду
Подведёнъ былъ королевой,
А Инфанта золотыя
На него надла шпоры.
3.
Мраченъ, грустенъ Донъ-Діего.
Что сравнить съ его печалью?
День и ночь онъ помышляетъ
О безчестіи своёмъ:
Посрамлёнъ навки древній,
Знаменитый домъ Ленесовъ.
Не равнялись ни Иниги,
Ни Аварки — славой съ нимъ.
И болзнью и лтами
Изнурённый старецъ видитъ
Близкій гробъ перодъ собою,
Донъ-Гормасъ же, злой обидчикъ,
Торжествующій, гуляетъ,
Не страшась суда и казни,
По народной площади.
Напослдокъ, свергнувъ бремя
Скорби мрачно-одинокой,
Сыновей своихъ созвалъ онъ
И, ни слова не сказавши,
Повеллъ связать имъ крпко
Благородныя ихъ руки.
И, трепещущіе, робко
Вопрошаютъ сыновья:
‘Что ты длаешь, родитель?
Умертвить ли насъ замыслилъ?’
Нтъ душ его надежды,
Но когда онъ обратился
Къ сыну младшему Родригу,
Въ нёмъ опять она воскресла.
Засверкавъ очами тигра,
Возопилъ младой Родриго:
‘Развяжи, отецъ, мн руки!
Развяжи! Когда бъ ты не былъ
Мой отецъ, я не словами
Далъ себ тогда бъ управу:
Я бы собственной рукою
Внутренность твою исторгнулъ,
Мн мечёмъ или кинжаломъ
Были пальцы бы мои!’
— ‘Сынъ души моей, Родриго!
Скорбь твоя — мн исцленье!
Грозный гнвъ твой — мн отрада!
Будь защитникъ нашей чести:
Ей погибнуть, если нын
Ты не выкупишь её.’
И Родригу разсказалъ онъ
Про свою тогда обиду
И его благословилъ.
4.
Удаляется Родрито,
Полонъ гнва, полонъ думы
О враг своёмъ могучемъ,
О младыхъ своихъ лтахъ.
Знаетъ онъ, что въ Астуріи
Донъ-Гормасъ богатъ друзьями,
Что въ совт королевскомъ
И въ сраженьи первый онъ.
Но того онъ не страшится:
Сынъ гидальга благородный,
Онъ, родившись, обязался
Жизнью жертвовать для чести.
И въ душ своей онъ молитъ
Отъ небесъ — одной управы,
Отъ земли — простора битв,
A отъ чести — подкрпленья
Молодой своей рук
Со стны онъ мечъ снимаетъ,
Древней ржавчиной покрытый,
Словно трауромъ печальнымъ
По давнишнемъ господин.
‘Знаю, добрый мечъ’, сказалъ онъ
‘Что теб ещё постыдно
Быть въ рук незнаменитой,
Но когда я поклянуся
Не нанесть теб обиды,
Ни на шагъ въ минуту боя
Не попятиться… пойдёмъ!’
5.
Тамъ на площади дворцовой
Сидъ увидлъ Донъ-Гормаса
Одного, безъ провожатыхъ,
И вступилъ съ нимъ въ разговоръ
‘Донъ-Гормасъ, отвтствуй, зналъ ли
Ты о сын Донъ-Діега,
Оскорбивъ рукою дерзкой
Святость старцева лица?
Зналъ ли ты, что Донъ-Діего
Есть потомокъ Лайна Кальва,
Что нтъ крови благороднй,
Нтъ щита его честнй?
Зналъ ли, что пока дышу я,
Не дерзнётъ никто изъ смертныхъ —
Разв Богъ одинъ Всевышній —
Сдлать то безъ наказанья,
Что дерзнулъ съ нимъ сдлать ты?’
— ‘Самъ едва ли ты, младенецъ’
Отвчалъ Горхасъ надменно,
‘Знаешь жизни половину.’
— ‘Знаю твёрдо! Половина
Жизни: почесть благороднымъ
Воздавать, какъ то прилично,
A другая половина:
Быть грозою горделивыхъ
И послдней каплей крови
Омывать обиду чести.’
‘Чтожъ? Чего, младенецъ, хочешь?’
— ‘Головы твоей хочу я.’
— ‘Хочешь розогъ, дерзкій мальчикъ?
Погоди, тебя накажутъ,
Какъ проказливаго пажа.’
Боже праведный, какъ вспыхнулъ
При такомъ отвт Сидъ!
6.
Слёзы льются, тихо льются
По ланитамъ Донъ-Діега:
За столомъ своимъ семейнымъ
Онъ сидитъ, всё позабывъ,
О стыд своёмъ онъ мыслитъ,
О младыхъ лтахъ Родрига,
О ужасномъ поединк,
О могуществ врага.
Оживительная радость
Убгаетъ посрамлённыхъ,
Вслдъ за нею убгаютъ
И довренность съ надеждой,
Но, цвтущія, младыя
Сёстры чести, вмст съ нею
Возвращаются он.
И, въ унылость погружонный,
Донъ-Діего не примтилъ
Подходящаго Родрига.
Онъ съ мечёмъ своимъ подъ мышкой,
Приложивъ ко груди руки,
Долго, долго, весь пронзённый
Состраданіемъ глубоко,
На отца глядлъ въ молчаньи,
Вдругъ подходитъ и, схвативши
Руку старца, ‘шь, родитель’ —
Говоритъ, придвинувъ пищу.
Но сильне плачетъ старецъ:
‘Ты ли, сынъ мой, Донъ-Родриго,
Мн даёшь такой совтъ?’
‘Я, родитель! Смло можешь
Ты поднять своё святое,
Благородное лицо.’
‘Спасена ли наша слава?’
— ‘Мой родитель, онъ убитъ.’
— ‘Сядь же, сынъ мой Донъ-Родриго,
Сядь за столъ со мною рядомъ!
Кто съ соперникомъ подобнымъ
Сладить могъ, тотъ быть достоинъ
Дома нашего главой.’
Со слезами Донъ-Родриго,
Преклонивъ свои колна,
Лобызаетъ руки старца,
Со слезами Донъ-Діего,
Умилённый, лобызаетъ
Сына въ очи и уста.
7.
На престол королевскомъ
Возсдалъ король-владыка,
Внемля жалобамъ народа
И давая всмъ управу.
Твёрдый, кроткій, правосудный,
Награждалъ онъ добрыхъ щедро
И казнилъ виновныхъ строго:
Наказаніе и милость
Врныхъ подданныхъ творятъ.
Въ чорной траурной одежд
Входитъ юная Химена,
Дочь Гормаса, вслдъ за нею
Триста пажей благородныхъ.
Дворъ въ безмолвномъ изумленьи.
Преклонивъ свои колна
На послднюю ступеню
Королевскаго престола,
Такъ Химена говоритъ:
‘Государь, прошло полгода
Съ той поры, какъ мой родитель
Подъ ударами младого
Сопротивника погибъ —
И уже я приносила
Передъ тронъ твой королевскій
Умилённую молитву.
Были мн даны тобою
Общанья, но управы
Не дано мн и понын.
Между-тмъ, надменный, дерзкій,
Издвается Родриго
Надъ законами твоими,
И, его надменность видя,
Ей потворствуешь ты самъ.
Государь правдолюбивый
На земл есть образъ Бога,
Государь неправосудный,
Поощряющій строптивость,
Сердцу добрыхъ не любезенъ,
Не ужасенъ и для злыхъ.
Государь, внемли безъ гнва
Симъ словамъ моей печали:
Въ сердц женщины почтенье
Превращается отъ скорби
Часто въ горестный упрёкъ.’
И король на то Химен
Такъ отвтствуетъ безъ гнва:
‘Здсь твоя печаль не встртитъ
Ни желза, ни гранита.
Если я сберёгъ Родрига,
То сберёгъ его, Химена,
Для души твоей прекрасной,
Будетъ время — будешь плакать
Ты отъ радости по нёмъ.’
8.
Въ часъ полуночи спокойной
Тихій голосъ, нжный голосъ
Унывающей Химен
Говорилъ: сотри, Хижена,
Слёзы грусти одинокой.’
— ‘Отвчай, откройся, кто ты?’
— ‘Сирота, меня ты знаешь.’
— ‘Такъ! тебя, Родриго, знаю:
Ты, жестокій, ты, лишившій
Домъ мой твёрдыя подпоры…’
— ‘Честь то сдлала, не я.’
9.
Въ храм Божіемъ Родриго
Такъ сказалъ своей Хижен:
‘Благородная Химена,
Твой отецъ убитъ былъ мною
Не по злоб, не измной,
Но въ отмщенье за обиду,
Грудь на грудь и мечъ на мечъ.
Я теб за мужа чести
Мужа чести возвращаю,
Я теб въ живомъ супруг
Всё даю, что прежде въ мёртвомъ
Ты отц своёмъ имла:
Друга, спутника, отца.’
Такъ сказавъ, онъ обнажаетъ
Крпкій мечъ свой и, поднявши
Остріё къ святому небу,
Произноситъ громогласно:
‘Пусть меня сей мечъ накажетъ,
Если разъ нарушу въ жизни
Мой обтъ: любить Химену!
И за всё моей любовью
Ей воздать, какъ здсь предъ Богомъ
Общаюсь и клянуся!’
Такъ свершилъ свой бракъ съ Хименой
Донъ-Родриго, графъ Биварскій,
Славный Сидъ Кампеадоръ.
10.
Сидъ во всхъ за Фердинанда
Битвахъ былъ побдоносенъ.
Наконецъ для Фердинанда
Часъ послдній наступаетъ:
На своей постел смертной
Онъ лежитъ лицомъ къ востоку,
Онъ въ рукахъ, уже холодныхъ,
Держитъ свчку гробовую,
Въ головахъ стоятъ прелаты,
Одесную — сыновья.
И уже свои онъ земли
Раздлилъ межь сыновьямм,
Какъ вошла его меньшая
Дочь Урака въ чорномъ плать,
Проливающая слёзы.
Такъ ему она сказала:
‘Есть ли гд законъ, родитель,
Человческій иль Божій,
Позволяющій наслдство,
Дочерей позабывая,
Сыновьямъ лишь оставлять?’
Фердинандъ ей отвчаетъ:
‘Я даю теб Замору,
Крпость, твёрдую стнами,
Съ нею вмст и вассаловъ
Для защиты и услуги.
И да будетъ проклятъ мною,
Кто когда-нибудь замыслитъ
У тебя отнять Замору.’
Предстоявшіе сказали
Вс: ‘аминь’. Одинъ Донъ-Санхо
Промолчалъ, нахмуря брови.
11.
Только-что усплъ Донъ-Санхо
Вмст съ братьями въ могилу
Опустить съ мольбой приличной
Фердинандову гробницу,
Какъ уже онъ на кон —
И гремитъ трубой военной,
И вассаловъ собираетъ,
И войной идётъ на братьевъ.
Первый, съ кмъ онъ началъ ссору,
Былъ Галиціи властитель,
Старшій братъ его, Донъ-Гарсій,
Но, сражонный въ первой битв
Съ малочиоленной остался
Онъ дружиною кастильцевъ.
Вдругъ явился Донъ-Родриго.
‘Въ добрый часъ, мой благородный
Сидъ’, сказалъ ему Донъ-Санхо:
‘Bо-время ко мн посплъ ты.’
— ‘Но ты самъ, король Донъ-Санхо,
Здсь не во-время’, сурово
Отвчалъ ему Родриго:
‘Лучше было бы, съ молитвой
Руки сжавъ, стоять смиренно
У родителева гроба.
Я исполню долгъ вассала,
Стыдъ же примешь ты одинъ.’
И Донъ-Гарсій побждённый
Скоро въ плнъ достался Сиду.
— ‘Что ты длаешь, достойный
Сидъ?’ сказалъ съ упрекомъ плнникъ.
— ‘Если бъ я теперь вассаломъ
Былъ твоимъ, я то же бъ сдлалъ,
Государь, и для тебя.’
Заключёнъ, по вол брата,
Въ башню крпкую Донъ-Гарсій.
За него король Леонскій
Возстаётъ и посылаетъ
Вызовъ къ Сиду, къ мужу чести,
Подымающему руку
На безчестно-злое дло.
— ‘Ополчись, мой благородный
Сидъ’, Донъ-Санхо восклицаетъ:
‘Ополчись, мой Сидъ могучій,
Перлъ имперіи священной,
Цвтъ Испаніи, зерцало
Чести рыцарской: леонцы
Идутъ противъ насъ войною.
Вютъ львы на ихъ знамёнахъ,
Но у насъ, въ земл Кастильской,
Много замковъ укрплённыхъ:
Будетъ, гд ихъ запереть.’
— ‘Государь, святое право
За Альфонса: лишь фортуной
Онъ неправъ’, такъ отвчаетъ
Королю Донъ-Санху Сидъ.
Донъ-Альфонсъ разбитъ и прогнанъ:
Онъ бжитъ къ толедскимъ маврамъ.
Какъ свирпый ястребъ, алча
Новой пищи посл первой,
Имъ отвданной добычи,
Когти острые вонзаетъ
Въ беззащитную голубку,
Такъ Донъ-Санхо ненасытный,
На одну сестру напавши,
Безпомощную насильно
Запираетъ въ монастырь.
12.
Мирно властвуетъ Урака
Въ крпкомъ город Замор.
Крпкимъ городомъ Заморой
Завладть Донъ-Санхо мыслитъ.
Онъ къ стнамъ его подходитъ.
Нтъ въ Испаніи другого!
Въ твёрдомъ выбитый утёс,
Имъ покрытый, какъ бронёю
Смлый рыцарь, окружонный
Свтло-влажными руками
Быстрошумнаго Дуэра,
Онъ стоитъ — и замки, башни
(Въ цлый день не перечесть ихъ)
Какъ внецъ его внчаютъ.
И сказалъ Донъ-Санхо Сиду:
‘Добрый Сидъ, совтникъ мудрый,
Дома нашего подпора!
Отъ меня къ сестр Урак
Ты посломъ иди въ Замору,
Предложи мну Урак:
Пусть свою назначитъ цну,
Но скажи ей въ осторожность:
Если нын отречется
То принять, что предлагаю,
Завтра самъ возьму я силой
То, о чёмъ теперь прошу.’
— ‘Что за стны!’ донъ-Родриго
Мыслитъ, глядя на Замору.
‘Чмъ на нихъ смотрю я дол,
Тмъ грознй и неприступнй
Мн являются он.’
— ‘Что за стны!’ повторяетъ
Про-себя король Донъ-Санхо.
‘Это первыя, которыхъ
Не заставилъ содрогнуться
Приближающійся Сидъ.’
— ‘Что за стны!’ размышляетъ
Конь могучій Бабіека,
Замедляя ходъ и грмву
Опуская до земли.
13.
Тихо въ город Замор:
Онъ печальный носитъ трауръ
По Великомъ Фердинанд.
Церкви города Заморы
Въ ткани чорныя одты
И на нихъ печальный трауръ
По Великомъ Фердинанд.
И Урака, затворившись
Въ замк города Заморы,
О сестрахъ и братьяхъ плачетъ
И печальный носитъ трауръ
По Великомъ Фердинанд.
И она вздыхала тяжко
Въ ту минуту, какъ явился
Передъ городомъ Заморой
Донъ-Родриго, вождь Кастильскій.
Вдругъ вс улицы Заморы
Зашумли, взволновались.
Крикъ до замка достигаетъ —
И Урака, на ограду
Вышедъ, смотритъ. Тамъ могучій
Сидъ стоитъ передъ стной.
Онъ свои подъемлетъ очи,
Онъ Ураку зритъ на башн,
Ту, которая надла
На него златыя шпоры.
И ему шепнула совсть:
‘Стой, Родриго! ты вступаешь
На безславную дорогу!
Благородный Сидъ, назадъ!’
И она ему на память
Привела т дни, когда онъ
Государю Фердинанду
Общался быть надежной
Дочерей его защитой,
Дни, когда они длили
Ясной младости веселье
При двор великолпномъ
Государя Фердинанда,
Дни прекрасные Коимбры.
‘Стой, Родриго! ты вступаешь
На безславную дорогу!
Благородный Сидъ, назадъ!’
Бодрый Сидъ остановился.
Онъ впервые Бабіеку
Обратилъ и въ размышленьи
Прошептавъ ‘назадъ’, похалъ
Въ королевскій станъ обратно,
Чтобъ принесть отчётъ Донъ-Санху,
Но разгнванный Донъ-Савхо
Такъ отвтствуетъ Родригу:
‘Безразсудны государи,
Осыпающіе честью
Неумренной вассаловъ:
Лишь мятежниковъ надменныхъ
Для себя они готовятъ.
Ты съ Заморой непокорной
Заодно теперь, Родриго,
Нын умъ твой дерзновенный
Не въ ладу съ моимъ совтомъ.
Съ глазъ моихъ пойди, Родриго!
Изъ Кастильскихъ выйдь предловъ!
Вс мои покинь владнья!’
— ‘Но которыя владнья,
Государь, велишь покинуть?
Завоёванныя ль мною,
Сохранённыя ли мною
Для тебя?’ — ‘Т и другія.’
Сидъ минуту былъ задумчивъ,
Но потомъ онъ улыбнулся,
Вкругъ себя спокойный бросилъ
Взоръ и слъ на Бабіеку.
Удалился Сидъ. Молчанье
Въ стан царствуетъ, какъ въ гроб.
14.
Длится трудная осада.
Много было поединковъ,
Много рыцарей кастильскиіъ,
Къ утшенью дамъ Заноры,
Было сброшено съ сдла.
Не возьмутъ они Заморы!
Тутъ являются къ Донъ-Санху
Графы, знатные вельможи.
‘Государь, отдай намъ Сида’,
Говорятъ они: ‘Безъ Сида
Не бывать ни въ чёмъ удачи.’
И король послалъ за Сидомъ.
Но съ домашними своими
Наперёдъ о томъ, что длать,
Посовтовался Сидъ.
‘Возвратиться’ — былъ совтъ
‘Если самъ король Донъ-Санхо
Признаётъ себя виновнымъ.
Сидъ покорствуетъ призванью.
Самъ король къ нему на встрчу
Вызжаетъ. Съ Бабіеки
Сходитъ Сидъ, его увидя,
И его цалуетъ руку.
Съ той поры на поединки
Вызывать гораздо рже
Стали рыцари Заморы
Смлыхъ рыцареи кастильскихъ:
Каждый былъ готовъ сразиться
Хоть съ пятью одинъ, хоть съ чортомъ,
Лишь бы только не съ Родригом’
Вдругъ изъ города Заморы
Вышелъ витязь неизвстный.
Къ пышной ставк королевской
Подошедши, такъ сказалъ онъ:
‘За совтъ мой ‘покориться’
Чуть меня не умертвили.
Государь, я знаю врный
Способъ здать теб Замору.’
Но съ высокія ограды
Въ то же время старый рыцарь
Прокричалъ: ‘Король Донъ-Санхо,
Знай, и вы, кастильцы, знайте,
Что изъ города Заморы
Вышелъ къ вамъ предатель хитрый:
Если сбудется злодйство,
Насъ ни въ чёмъ не обвиняйте.’
Но съ предателемъ Донъ-Санхо
Ужь пошолъ къ стнамъ Заморы
Тамъ предъ входомъ потаённымъ
Неприступныя ограды,
Видя, что король Донъ-Санхо
Съ нимъ одинъ и безоруженъ,
Острый свой кинжалъ предатель
Весь вонзилъ въ него — и скрылся,
A король смертельно раненъ.
Вкругъ него толпятся слуги,
И никто изъ нихъ не молвилъ
Слова правды, лишь единый
Добрый, старый, врный рыцарь
Такъ сказалъ ему: ‘помысли
О душ своей и Бог:
Остальное всё забудь.’
И уже король Донъ-Санхо
Предалъ въ руки Бога душу.
Много рыцарей кастильскихъ
Вкругъ него стоятъ и плачутъ,
Бол всхъ скорбитъ и плачетъ
Благородный Донъ-Родриго.
‘О, король мой, о Донъ-Санхо!’
Восклицаетъ онъ: ‘да будетъ
Проклятъ день тотъ ненавистный,
День, въ который ты замыслилъ
Приступить къ стнамъ Заморы!
Не боялся тотъ ни Бога,
Ни людей, кто беззаконно
Далъ теб совтъ нарушить
Честный рыцарства законъ.’
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека