Перейти к контенту
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Библиотека Поэта. Большая серия. Второе издание
Поэзия в большевистских изданиях 1901-1917
Л., ‘Советский писатель’, 1967
Как много бодрости и тайны
В твоих разбуженных мечтах.
И как чудесны и бескрайны
Поля в рубиновых цветах!
Пусть расцветут повсюду маки
Твоих затоптанных знамен
И пусть рубиновые знаки
Расторгнут гнет былых времен!
И над угрюмыми полями
Зардеет красная роса.
Встряхнем последними цепями,
Когда совсем уйдет гроза!
<Декабрь 1913>
220. ‘Просвещение’, 1913, No 12, с. 13.
С какой испуганной улыбкой
На эти окна смотришь ты!
Крикливый свет волною зыбкой
Тревожит робкие черты.
Тебя прельщает блеск фальшивый
Ненужной, пестрой мишуры?
Вернись к себе — под сенью ивы
Найдешь ты лучшие дары.
С настороженною душою
Цветком ты будешь средь цветов,
С благоуханною волною
Умчишься в мир весенних снов.
Беги скорей! Пока не поздно,
Покинь тревожных улиц шум, —
Перед тобой не встанет грозно
Стена неразрешимых дум.
Уйди же! За твоей спиною
Растет довольный, пошлый смех,
Бульвар с змеиной головою
Зовет тебя на страшный грех!
<Январь 1914>
222. ‘Просвещение’, 1914, No 1, с. 16, Прив., 1917, 2 сентября.
Разбухли пашни, словно тучи,
Дымят горбатые поля,
И жирно смазала онучи
Как деготь черная земля.
Кричу худой, уставшей кляче, —
Уперлась в грязь, хоть не кричи.
В овражках снег последний плачет
И бродят черные грачи.
Грачи по снегу, что монахи,
Гуляют чинно и галдят.
Парнишка в продранной рубахе
Гоняет по холмам телят.
Свистит на кочке рыжий суслик,
За ним упала узко тень.
Ручьи — серебряные гусли —
Звенят немолчно ночь и день.
И светлыми весна глазами
Глядит на пашни, лес, село,
И над горбатыми полями
Опять сиянье расцвело.
1913
238. 1-й сб., с. 20. Это и два последующих стих. (239, 240) датируются по кн.: М. Герасимов, Стихи, М., 1936, в ней все три стих, даны без заглавий и с незначительными разночтениями. М. Горький, беседуя с Д. Семеновским, одобрительно отзывался о стих, ‘Весеннее’ (см.: Дм. Семеновский, ‘А. М. Горький. Письма и встречи’, М., 1938, с. 48).
Я на заволжские курганы
Люблю взбегать в закатный час,
Пока белесые туманы
Еще не спеленали глаз.
Курятся синие лиманы,
Дрожат, как марево, леса,
А в пожелтевшие бурьяны
Выходит красная лиса.
Парит над небом хищный беркут,
Вдруг камнем канет в ковыли.
Уходят вдаль дороги, меркнут,
Лишь кости светятся в пыли…
И в этот миг, как витязь древний,
Глазами зоркими взгляну
Я на убогие деревни
И на родную ширину.
Я оболью степной отвагой
Мою расслабленную грудь
И, вспенив кровь хмельною брагой,
Пойду опять в далекий путь.
Как богатырь в кольчуге бранной,
Степным разгулом обуян,
На бой с врагами долгожданный
Шагну с кургана на курган.
1913
239. 1-й сб., с, 26.
В сады железа и гранита,
В аллей каменных домов
Пришел я, веснами обвитый,
На зов торжественных гудков.
Я раздружился с ветром воли,
Забыл безудержный размах
И тишину родных раздолий,
И землю мягкую в цветах.
Я променял на камень жесткий
Шелка баюкающих трав,
Я полюбил цветные блестки
И шумы уличных забав.
Захвачен в быстрые потоки,
Я стал душе своей чужей,
И стали мне как сон далекий
Былые дни среди полей.
1913
240. 1-й сб., с, 51.
Вечерней гармонии нежность.
Дремотно синеющий лед.
Спокойствие, ясность, безбрежность
И радость и грусти налет.
Клубятся туманные нити,
Прощальное солнце поет:
‘Пред ночью сильнее любите
Души своей творческий лёт.
Порвите позорные сети —
Томлений и болей звено.
Да встретимся мы на рассвете,
Друг другу сияя равно.
Пусть встречу я вас на восходе,
В зиждительный час бытия,
В достойной и гордой свободе
Цветущими ярко, как я !’
<1914>
242. 1-й сб., с. 164.
Меня веригою железной
Сковал Обуховский завод,
А белой ночи свод беззвездный
В таинственную даль зовет.
В неугасающем пространстве
Пожар полярный отражен,
На новый путь тернистых странствий
К миражам млечным манит он.
Я бился, скованный, бескрылый,
Весь черный, в угольной пыли,
Моих порывов тают силы
В дыму, где горны расцвели.
Хотел бы любящим предтечей
В благословенный мир глядеть,
На труб потушенные свечи
Любимым голубем взлететь.
В столице, над своей темницей,
Кружусь в изменчивой игре,
То был приколотою птицей
На Петропавловской игле.
А там, у недоступной грани,
Восходит красная заря,
И к пристаням иных скитаний
Душа бросает якоря.
<13>
321. Прив., 1917, 13 августа.
Весна, а в заводском поселке
Клубится дым, угар и чад,
Затравленные, словно волки,
Машины воют и рычат.
Среди испуганных домишек,
Как троны мрачных королей,
Вздымаются громады вышек —
Они царят среди полей.
И в неумытые оконца
Ползет туманом черным пыль,
В них ясное не взглянет солнце,
Приветно не кивнет ковыль.
Когда же выглянет нежданно
Лазурь в междымное окно,
Косматый дым взметнется странно,
И тухнет светлое пятно.
В кустах растрепанной сирени
Дрожит зачахнувший цветок,
А вместо соловьиных пений
Кричит надрывисто свисток.
И лишь усталые шахтеры,
Из черных вылезая нор,
Бросают радостные взоры
На дымно-блещущий простор.
<17>
322. Прив., 1917, 17 августа. В кн.: ‘Сборник пролетарских писателей’, 2. П., 1917 — строфы 1—2:
Весна, а в заводском поселке
Обычный дым, угар и чад,
И, как затравленные волки,
Машины воют и рычат.
Среди заплеванных домишек,
Как троны мрачных королей,
Насупились громады вышек —
Они царят среди полей.
Мы смотрим в сварочные печи,
Где в урагане плачет сталь,
Бросая пламенную шаль
На грудь, на голову и плечи.
