Стихотворения, Фруг Семен Григорьевич, Год: 1887

 
 С. Г. Фруг Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Поэты 1880-1890-х годов. Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание Л., 'Советский писатель'. Составление, подготовка текста, биографические справки и примечания Л. К. Долгополова и Л. А. Николаевой Л., 'Советский писатель', 1969 ---------------------------------------------------------------------------- Содержание Биографическая справка 232. Призыв 233. Прометею 234. Дума ('Вы вновь звучите мне, забытые мотивы...') 235. 'Горячих слез бушующее море...' 236. Сонет (Надпись на портрете) ('Перед тобою храм с закрытыми дверями...') 237. На родине ('Я вновь пришел к тебе, родная сторона...') 238. Иеремиада, I, 20, 22 ('Уноси мою душу в ту синюю даль...') 239. В капище 240. В Украйне 241. Вестники весны 242. Fata Morgana Семен Григорьевич Фруг родился в 1860 году на юге Украины, в еврейской земледельческой колонии Бобровый Кут Херсонской губернии. Отец его всю жизнь занимался земледелием. Свое учение Фруг начал в еврейской школе - хедере, которая, по признанию самого поэта, оставляла слишком мало простора чувствовать и мыслить (основным предметом изучения в хедере был талмуд). Без всякой посторонней помощи Фруг принялся за изучение русской грамматики и Библии. Особенно его увлекали сказания и легенды о древних пророках. Сам поэт писал впоследствии, что первой возможностью чувствовать и мыслить он обязан исключительно той всеобъемлющей поэзии, которого изобилуют пророки Исайя, Иезекииль и др. В 1869 году Фруг поступил в русское училище и пробыл в этом заведении около четырех лет. По выходе из училища он остался жить в родительском доме, продолжая изучение русского и древнееврейского языков. С шестнадцати лет Фруг начал самостоятельную жизнь: его отправили в Херсон, где он поступил писцом в канцелярию казенного раввина. В свободное от службы время он много читал, увлекался русской поэзией, заучивал наизусть многие стихотворения Пушкина, Лермонтова, Некрасова, с восторгом перечитывал думы украинского кобзаря Шевченко. К этому времени относятся первые стихотворные опыты самого Фруга. Несколько стихотворений он отправил в петербургские журналы. Молодым поэтом заинтересовались в журнале 'Рассвет', который в то время редактировал известный адвокат М. С. Варшавский. По вызову редакции 'Рассвета' весной 1881 года Фруг приехал в Петербург. Здесь сразу же начались его мытарства. Редакции 'Рассвета', просившей о прописке поэта в качестве переводчика с еврейского языка, в ходатайстве было отказано. Хлопоты частных лиц с видным служебным положением также не имели успеха. Фругу пришлось прописаться в качестве 'домашнего служителя' у своего покровителя М. С. Варшавского. Годы жизни поэта в Петербурге совпали с политическим безвременьем, наступившим после убийства народовольцами Александра II. В области внутренней политики эти годы были отмечены усилением карательных мер, ростом полицейского произвола, разжиганием шовинизма, еще более жестоким притеснением национальных меньшинств. Испытавший на себе давление национальной вражды и полицейской травли, Фруг в своей поэзии был, однако, далек от сознательного политического протеста. Как и многие другие поэты его поколения, он сторонился политики, смутно представлял источники царящего в мире зла, не видел в современном обществе сил, способных противостоять несправедливости и насилию. Преобладающие ноты поэзии Фруга - сострадание к угнетенным, романтические воспоминания о библейских временах и пророках, тщетные призывы к миру и любви, для которых действительность не оставляет места. Во многих стихотворениях Фруг говорит о живых связях, соединяющих его от рождения с русской землей, с общей печальной судьбой своей отчизны: Я - русский... С первых детских дней Я не видал иных полей, Иного не слыхал напева. Мне песни русской дорог был И грустный лад, и юный пыл, И вспышки сумрачного гнева. В начале мая 1884 года Фруг отправился на родину, в Херсонскую губернию, и там подготовил к печати свой первый сборник, изданный затем в Петербурге, - 'Стихотворения' (1885). В специальной статье, посвященной поэзии Фруга, известный критик и публицист К. Арсеньев особо отметил, что 'Библия дает ему материал для картин, для мечтаний, для снов, дает пищу и мстительному чувству, и мирным грезам об идеальном счастье... Не скроем, однако, - продолжал критик, - что господство одного мотива - и притом именно того, который избран г. Фругом, - имеет и свою опасную сторону. Оно окружает его иногда искусственной атмосферой, в которой неправильно преломляются лучи, безмерно растут очертания предметов, теряется или слабеет сознание действительности'. {К. Арсеньев, Поэты двух поколений. - 'Вестник Европы', 1885, No 10, с. 774-775.} Через два года после выхода первой книги Фруг издал новый сборник стихотворений - 'Думы и песни' (СПб., 1887), упрочивший его известность в литературном мире, но почти никак не изменивший бедственное материальное положение лоэта. В 1889 году первый сборник - 'Стихотворения' - вышел вторым изданием. Несколько сочувственных страниц его поэзии тогда же посвятил А. М. Скабичевский, считавший Фруга 'одним из самых симпатичных, искренних и, главное дело, истинных поэтов'. {А. М. Скабичевский, История новейшей русской литературы (1848-1890), СПб., 1891, с. 518.} С середины 80-х годов Фруг широко печатался в крупных литературных журналах: 'Вестнике Европы', 'Русской мысли', 'Русском богатстве' и др. Несмотря на литературный успех, Фруг оставался в Петербурге на положении парии, он испытывал чувство глубокого одиночества, упадок душевных сил и с присущей ему искренностью писал об этом в своих стихах. В 1891 году Фруг был выдворен из столицы, до июля 1892 года жил в Люстдорфе под Одессой, а затем, после усиленных хлопот Литературного фонда и поэта К. К. Случевского (имевшего придворное звание гофмейстера), Фругу разрешили вновь поселиться в Петербурге. В 1897 году появилось третье издание 'Стихотворений' Фруга, несколько его стихотворений увидели свет в сборнике 'Молодая поэзия' (1895). В 90-х годах он выпустил книги 'Встречи и впечатления', 'Эскизы и сказки' и др. Однако время литературной молодости и первого общественного успеха для Фруга уже миновало. Нужда заставляла его выступать на страницах 'Петербургской газеты' и 'Петербургского листка', где он помещал невысокого вкуса еженедельные фельетоны и стихи на злобу дня под псевдонимом 'Иероним Добрый'. В 1904-1905 годах в Петербурге вышло шеститомное 'Полное собрание сочинений' Фруга, которое подвело итог его двадцатипятилетней литературной работе. П. Ф. Якубович в своих 'Очерках русской поэзии', отдав должное лучшим произведениям раннего Фруга, достаточно сурово отозвался о втором и третьем томе его стихотворений, а также высказал сожаление, что поэт не смог выйти, из узкого круга национальных переживаний и подняться до сочувствия 'всем страдающим, обиженным и угнетенным людям'. {П. Ф. Гриневич (П. Ф. Якубович), Очерки русской поэзии, изд. 2, СПб., 1911, с. 288.} После 1908 года Фруг переехал из Петербурга в Одессу. Материальные лишения заставляли его разъезжать по городам с чтением стихов на публичных собраниях. В 1910 году он резко отклонил предложение о праздновании его 30-летнего литературного юбилея. Нужда и несчастья сопровождали поэта до последних дней жизни. Тяжело больной Фруг умер в Одессе в 1916 году. 232. ПРИЗЫВ Я звал тебя в те дни счастливых детских грез, Чарующих надежд и светлых упований, Когда мои глаза еще не знали слез, Душа еще не ведала страданий. И ты явилась мне в сияньи золотом, В венке из алых роз, в одежде серебристой - Вечерней звездочкой на небе голубом, Голубкою невинною и чистой. И говорила мне ты, весело смеясь: 'Смотри, как чуден лес, как тихо дремлют нивы, Как с ветерком по их изгибам, золотясь, Бегут огней вечерних переливы... Смотри - и плеск ручья, и эхо дальних гор, И кроткий луч звезды, и роз благоуханье Как бы сливаются в один волшебный хор Лучей и звуков, красок и дыханья... Смотри, как тихо всё и ясно вкруг тебя, В гармонии живой, в согласном, стройном клире... Ты послан в этот мир прекрасный, чтоб, любя, Учить любви живущих в этом мире...' Ты лиру мне дала... С отвагою живой По трепетным струнам персты зашевелились - И струны грянули, и звонкою струей Чарующие звуки покатились... Я звал тебя, когда в груди моей впервой Проснулись бурные порывы и стремленья, Нахлынул мрачных дум и чувств зловещих рой - И шевельнулись первые сомненья... И ты явилась мне - спокойна, но бледна, Две капли слез в очах задумчивых застыли, Какой-то кроткий блеск, святая тишина По всем твоим чертам разлиты были... И, голову свою склонив к моей груди, Ты говорила мне с любовью, утешая: 'Чтоб светел был твой путь, ты веруй и люби, Других любви и вере поучая...' И жадно я душой ловил слова твои... И новая струна на лире появилась - И зазвучала песнь о вере и любви, И сила в ней могучая таилась... Я звал тебя, когда в рядах святых бойцов, За правду и любовь подняв святое знамя, Я стал изнемогать под натиском врагов, - Когда кругом губительное пламя, Клокоча и шипя, сжигало всё, что мне О правде, о любви, о счастьи говорило, - И ты явилась мне, святая, вся в огне... Невинное чело обвито было Венком из терний... Кровь струилась по щекам... Но искрилась в очах таинственная сила... И, долгий, скорбный взор поднявши к небесам, Ты с грустью затаенной говорила: 'Ты видишь эту кровь?.. О, будь же, как и я, Неустрашим, будь чужд холодному сомненью И, веруя, любя, страдая и терпя, Учи других страданью и терпенью!..' И в хоре вещих струн еще одной струны Раздался звук - глухой, протяжный и печальный, Как темной ночью плеск объятой сном волны, Как стон последний в песне погребальной... С тех пор минули дни и годы протекли - И всё, что в глубине души моей смирялось Волшебной силою надежды и любви, Терпением упорным подавлялось, - Всё поднялось со дна души больной Угрюмым облаком, грозою закипая... И я теперь опять зову тебя с тоской, В отчаяньи молясь и проклиная! Явись, явись ко мне!.. Не стало больше сил... Неволя и вражда мне сердце истерзали!.. Я верен был тебе, я искренно любил, Но на любовь мне смехом отвечали! Я верил - но кругом так тьма была густа... Всё чистое и всё святое погибало... И из груди змеей холодной на уста Невольное проклятье выползало!.. В тоске тяжелой я все струны перебрал На лире золотой, врученной мне тобою, - И за струной струна рвалась, и замирал Последний звук под трепетной рукою... Явись же мне теперь! Со словом ли любви, В терновом ли венце, мечом ли потрясая... Явись и научи, каким путем идти... Явись, явись, великая, святая!.. <1885> 233. ПРОМЕТЕЮ 'И дал мне Господь две скрижали каменные... А на них все слова, которые изрек вам Господь на горе из среды огня...' Второзак<оние>, IX, 10 Я внимаю мучительным стонам твоим, И с глубокой тоскою в груди Я гляжу на громады скалы роковой, На тяжелые цепи твои... О, Зевес был жестокий, безжалостный бог, Беспощадный во власти своей!.. Но умолкни на миг, жертва мести слепой, Посмотри на меня, Прометей! Не украл я у бога святого огня, Не украл: он мне сам его дал, И нести его к людям, в мир рабства и тьмы, И беречь и хранить завещал! Не украл я у бога святого огня И не даром его получил: И слезами своими, и кровью своей Я за этот огонь заплатил. И доныне еще я плачу за него И слезами, и кровью своей, И не коршун один грудь больную клюет - Сотни коршунов, тысячи змей В беззащитное бедное сердце впились, Рвут кровавые раны мои... О, что значат, в сравнении с мукой моей, Все страданья, все муки твои?!. <1885> 234. ДУМА Для нас отчизна только там, Где любят нас, где верят нам. Лермонтов Вы вновь звучите мне, забытые мотивы, - И дышат сладостной прохладой на меня Зеленые луга и палевые нивы, И, в сени мирные приветливо маня, Кудрявой головой дремучий лес качает И грезой тихою мне душу обвевает... Молчит моя печаль, утихло в сердце горе, Все боли улеглись, душа чиста, светла... А песнь растет, растет, как в час прилива - море, Исполнена надежд, и света, и тепла... И слышатся мне в ней, полны любви и ласки, О счастии былом чарующие сказки... Вот бедный уголок, где песней соловьиной Катились дни моей исчезнувшей весны... Всё снова предо мной стоит живой картиной, И - мнится мне - среди глубокой тишины Седая вечность мне кивает головою, И тени прошлого беседуют со мною... И говорят они про юность золотую, Про веру теплую, и грезы, и мечты, Что волновали ум и душу молодую Пред светлым образом добра и красоты... Я жадно внемлю им душой своей тревожной, И радость для меня вновь кажется возможной... И вечно бы хотел я слышать эти сказки, Забыв, что больше нет уже тех чудных дней, Когда вокруг меня всё полно было ласки, И смело называл я родиной своей Те горы и поля, где - полный юной силы - Цветами убирал отцовские могилы. В надежде сладостной, в ликующих порывах Не внемля голосу души моей больной: 'Не возвратить вовек тебе тех дней счастливых, Как не поднять кустам, нависшим над рекой, Росинок, что с ветвей украдкою скатились И с мутною волной навек соединились...' <1885> 235 Горячих слез бушующее море Кипит и стонет предо мной, И бой ведет в нем на просторе Мое отчаянное горе С моей больной, измученной душой... Стихает бой и снова закипает... Бойцы ко дну идут - и там Душа в бессильи замирает, А горе... горе выплывает И с хохотом несется по волнам. <1885> 286. СОНЕТ (Надпись на портрете) Перед тобою храм с закрытыми дверями. Суровый ли чернец в безмолвной полумгле Невольно задремал и бледными лучами Играет блеск лампад на мертвенном челе? Весталка ль юная, отдавшись буйной власти Проснувшейся души, стоит перед огнем? Полна отчаянья, полна безумной страсти, Молитву ли творит в безмолвии ночном, Иль шепчет злобные проклятья и укоры? Кто скажет это нам? Железные затворы Молчат, безмолвен храм, ответа не дает... Так не ищи ж в чертах, без жизни, без движенья, Ни смысла тайных дум, ни скрытого значенья Того, что в глубине души моей живет. <1885> 287. НА РОДИНЕ Я вновь пришел к тебе, родная сторона, Пришел измученный, с поникшей головою, Но радостью немой душа моя полна, Той тихой радостью, той светлой тишиною, Что веют в полумгле румяных вечеров С обрывов и низин днепровских берегов, Где в светлой глубине души моей впервые Два звука родились, согласные, родные, Как два подземные ключа, - И песня первая, свежа и горяча, Зажглась в моих устах, вскипела под перстами И брызнула со струн звенящими струями... О родина моя, недаром же душой Стремился я к тебе... Я помню вечер ясный, Когда лишь в первый раз прощался я с тобой, - Безбрежной пеленой, цветущей и прекрасной, Лежали вкруг меня родимые поля, Широкого Днепра зеркальная струя, Озарена вдали румяною зарею, Звенела под горой, и сетью световою Ложился отблеск золотой От легкой зыби вод на скат береговой, Сирень цвела, роса вечерняя сверкала, - Всё миром, тишиной и негою дышало... То был ли шепот волн, то греза ли была? Я помню - всё во мне мгновенно встрепенулось, И звуки, стройные, как мерный шум крыла Орлицы молодой, - души моей коснулись... Родимый уголок мне тихо говорил: 'Прощай, дитя мое!.. Я много, много сил Вскормил в твоей груди... Иди без сожаленья, Куда влекут тебя заветные стремленья, - Бойцом свободы и добра, Живи, борись, люби!.. Когда ж придет пора И ты, измученный тяжелою борьбою, Поникнешь бедною, усталой головою, - Тогда вернись ко мне...' О родина моя, Прими меня, прими дитя свое больное! Ты много сил дала, - по капле, как змея, Их высосала скорбь и горе роковое. Я за себя страдал, боролся за себя - И устоял в борьбе, страдая и любя, Но горе, новое, неведомое горе, Безбрежное, как мир, бездонное, как море, Из тысяч стонущих грудей Проникло в грудь мою, в больной душе моей Безумный, страшный крик отчаянья раздался, - И заглушить его напрасно я старался... Но я вернулся к вам, родимые поля, И божья благодать живительной волною Струится в грудь мою... Полна душа моя Той тихой радостью, той светлой тишиною, Что веют в сумраке душистых вечеров Со скатов и низин днепровских берегов... Шуми, шуми же, Днепр, прохладой вод зеркальных Обвей больную грудь и бурю дум печальных В уме тоскливом утиши! Зажгись, заря, во мгле измученной души, - И пусть я встану вновь, на бой врагов скликая, Страдая и любя, молясь и проклиная!.. <1885> 238 Иеремиада. I, 20, 22 Уноси мою душу в ту синюю даль, Где степь золотая легла на просторе - Широка, как моя роковая печаль, Как мое безысходное горе. Разбужу я былые надежды мои, И теплую веру, и светлые грезы - И широкой волной по раздольной степи Разолью я горючие слезы. И по звонким струнам я ударю звучней, И хлынут потоком забытые звуки, Разом выльет душа все созревшие в ней Бесконечные, тяжкие муки... Уноси мою душу в ту чудную даль, Где степь золотая лежит На просторе - Широка, как моя роковая печаль, Как мое безысходное горе!.. <1885> 239. В КАПИЩЕ Торжественней звучит жрецов унылый хор, Стихает баядер неистовая пляска, Усталым пламенем горит их дикий взор, И гаснет на щеках горячечная краска. Уж каплет медленней душистая смола Из вазы бронзовой на уголь раскаленный, И тихо крадется таинственная мгла По нишам и углам божницы золоченой... А в нишах по стенам сидит недвижный ряд Гранитных идолов. Их каменные очи Сквозь сумрак на меня загадочно глядят. Мне жутко в этой мгле, мне душно, - но нет мочи Уйти от взора их: какой-то тайный страх Уста мои сковал. Без мысли и без слова Гляжу на лица их, померкшие сурово, - Гляжу, и мнится мне -на мертвых их устах Улыбка жалости и едкого презренья Зазыблилась слегка, застыла без движенья, И шепот медленный, как мерный шум дождя В безветрии ночном, души моей коснулся: '...Безумный человек, безумное дитя!.. От этих стен, как цепь, далёко протянулся Столетий ряд: звено последнее лежит На паперти того сияющего храма, Где ярким пламенем иной алтарь горит, Клубятся облака иного фимиама, И бог иной царит в могучем храме том, - Не идол каменный, объятый мертвым сном, Без власти и без сил, без ласки, без ответа, - Но вечный и живой, взирающий кругом С улыбкой благостной участья и привета, Бог мира и любви, бог истины и света. Не правда ль, перед ним и жалок, и смешон Весь этот ветхий мир, весь блеск, и шум, и звон, И наши алтари, и гимны, и куренья?.. Но там, у вас, скажи, умолк ли плач и стон? Рассеян ли кошмар бессилья и сомненья? О, да! Кому ж грустить, кому же плакать там, Где всё, что истинно, правдиво и прекрасно, Так близко разуму, так дорого сердцам, А взорам так светло, отчетливо и ясно? О, там - не правда ли? - и радости светлей, И нет там ни тоски, ни гнева, ни печали? Скажи, - ведь люди там давно уже познали, Чем сделать жизнь свою и шире, и полней? Какие ж там должны поля цвести! Какие Долины зеленеть, сады благоухать И песни звонкие, свободные, живые В тех рощах и полях рождаться и звучать! Скажи... Но что с тобой? Зачем в тоске бесплодной Ты голову склонил, вздыхая и грустя? Ты стонешь... Где? Пред кем? Ты, гордый и свободный, Ты слезы льешь... На что? На камень наш холодный?.. О, бедный человек! О, бедное дитя!..' Между 1884 и 1887 240. В УКРАЙНЕ В степи привольной без дороги Брожу один порой ночной. Вдали днепровские пороги, Полны неведомой тревоги, Грохочут громкою волной. Унылый явор чутко дремлет, Курганов сумрачную цепь Глубокий, мирный сон объемлет, И шуму волн днепровских внемлет Кругом темнеющая степь. Но чу! над старою могилой Мелькнула искра в мгле ночной... В кустах пронесся шум унылый... Певца Украйны образ милый Проходит тихо предо мной: Глубокий, скорбный взор, мерцая, Скользит задумчиво по мне, Струна бандуры, замирая, Как на заре струя речная, Дрожит и стонет в тишине. Звенит струна, дрожит, рыдает, И звонкий, острый, жгучий стих Из волн созвучий выплывает И знойным блеском наполняет Холодный сумрак дум моих. Звучит бандура... В мраке тонет Курганов сумрачная цепь, К могилам вербы ветки клонят, И - мнится - тихо, тихо стонет Кругом темнеющая степь... Между 1884 и 1887 241. ВЕСТНИКИ ВЕСНЫ Посмотри, в лазури ясной, Шумной радости полны, Снова стаей суетливой Реют вестники весны. Суетливой стаей вьются, И щебечут, и шумят. Снег последний быстро тает. Громы первые гремят. Чьи-то звуки, чьи-то песни Льются с радужных высот. Чей-то голос, нежный, милый, В даль звенящую зовет... Слушай, слушай!.. Эти звуки С нив, долин, лесов и гор... Ах, уйти, уйти бы в поле, В степь, на волю, на простор! Сны последние развеять, Цепь последнюю порвать... Крикнуть, свистнуть, грянуть песней, Засмеяться... зарыдать!.. Между 1884 и 1887 242. FATA MORGANA Не там, где небеса палящим пышут зноем, Исполнены немой, безжизненной тоски, Где красной пеленой, объятые покоем, Безбрежно стелются горячие пески, Не там, где караван, томимый жаждой жгучей, Уныло тянется по россыпи горючей, И смуглый сын степей, угрюмый бедуин, Пытливый, чуткий слух напрасно напрягает И, каждый звук ловя, с тоскою озирает Безжизненную ширь сверкающих равнин, - Не там, но в тихий час под бледною зарею, В прохладной, сочной мгле пестреющих долин, Под небом севера, мне грезится порою Воздушный сонм теней и призрачных картин... Прощайте все, с кем пил я чашу круговую За славу шумную, венки и алтари: От грез моих былых иду я в даль немую, Иных ищу цветов, я жду иной зари... Иная грезится мне Слава - там, за далью Неведомых равнин... Не пламенем и сталью, Не силой куплена, жестокой и слепой, В скрижалях мудреца, в созвучиях поэта Великой вестницей добра, свободы, света Является она пред чуткою толпой. Венок ее сплетен не из цветов могильных, Не над обломками возносится она, Есть слуги у нее, но нет рабов бессильных, Молитва есть без слез, веселье без вина... Не шумен пир ее, но вольная дорога Ведет к ее столу. Не спрашивают там: Где родина твоя? В какого веришь бога? Кому служил твой меч, курился фимиам?.. Придите все, кто жил, со злом и тьмою споря, Кто, к истине стремя все помыслы свои, Хоть каплю счастья влил в поток людского горя, Хоть малое свершил для правды и любви!.. Между 1884 и 1887 ПРИМЕЧАНИЯ Настоящий сборник преследует цель дополнить представление о массовой поэзии 1880-1890-х годов, которой посвящены другие тома Большой серии 'Библиотеки поэта'. За пределами сборника оставлены поэты того же периода, уже изданные к настоящему времени отдельными сборниками в Большой серии 'Библиотеки поэта' (П. Ф. Якубович, А. Н. Апухтин, С. Я. Надсон, К. К. Случевский, К. М. Фофанов, А. М. Жемчужников), не включены в сборник произведения поэтов, вошедших в специальные тома Большой серии: 'Революционная поэзия (1890-1917)' (1954), 'Поэты-демократы 1870-1880-х годов' (1968), 'Вольная русская поэзия второй половины XIX века' (1959), 'И. З. Суриков и поэты-суриковцы' (1966) и др. За пределами сборника оставлены также поэты конца XIX века, имена которых были известны в свое время по одному-двум произведениям, включенным в тот или иной тематический сборник Большой серии (например, В. Мазуркевич как автор слов известного романса 'Дышала ночь восторгом сладострастья...', включенного в состав сборника 'Песни и романсы русских поэтов', 1965). Составители настоящего сборника не стремились также ни повторять, ни заменять имеющиеся многочисленные стихотворные антологии, интерес к которым на рубеже XIX-XX веков был очень велик. Наиболее крупные из них: 'Избранные произведения русской поэзии' В. Бонч-Бруевича (1894, изд. 3-1908), 'Русские поэты за сто лет' А. Сальникова (1901), 'Русская муза' П. Якубовича (1904, изд. 3 - 1914), 'Молодая поэзия' П. Перцова (1895) и др. Во всех этих сборниках поэзия конца века представлена достаточно широко. Следует, однако, заметить, что никаких конкретных целей - ни с тематической точки зрения, ни со стороны выявления каких-либо тенденций в развитии поэзии - составители этих и подобных изданий, как правило, перед собой не ставили. {Исключение представляет лишь сборник, составленный П. Перцовым и ориентированный, как видно из заглавия, на творчество поэтов начинающих. О трудностях, возникших при отборе имен и определении критериев отбора, П. Перцов подробно рассказал в своих 'Литературных воспоминаниях' (М.-Л., 1933, с. 152-190).} Столь же общий характер имеет и недавняя хрестоматия 'Русские поэты XIX века' (сост. Н. М. Гайденков, изд. 3, М., 1964). В задачу составителей данного сборника входило прежде всего дать возможно более полное представление о многообразии поэтического творчества и поэтических исканий 1880-1890-х годов. Этим и объясняется известная пестрота и 'неоднородность' в подборе имен и стихотворных произведений. Главная трудность заключалась в том, чтобы выбрать из большого количества имен те, которые дали бы возможность составить характерное представление об эпохе в ее поэтическом выражении (с учетом уже вышедших в Большой серии сборников, перечисленных выше, из числа которых на первом месте следует назвать сборник 'Поэты-демократы 1870-1880-х годов'). Для данного издания отобраны произведения двадцати одного поэта. {Некоторые поэты, включенные в настоящий сборник, вошли в состав книги 'Поэты 1880-1890-х годов', выпущенной в Малой, серии 'Библиотеки поэта' в 1964 г. (вступительная статья Г. А. Бялого, подготовка текста, биографические справки и примечание Л. К. Долгополова и Л. А. Николаевой).} Творчество каждого из них составители стремились представить с возможной полнотой и цельностью. Для этого потребовалось не ограничиваться примерами творчества 1880-1890-х годов, но в ряде случаев привести и стихотворения, созданные в последующие десятилетия - в 1900-1910-е годы, а иногда и в 1920-1930-е годы. В результате хронологические рамки сборника несколько расширились, что позволило отчетливей выявить ведущие тенденции поэтического творчества, складывавшиеся в 1880-1890-е годы, и те результаты, к которым они в конечном итоге привели. При отборе произведений составители старались избегать 'крупных' жанров - поэм, стихотворных циклов, драматических произведений. Несколько отступлений от этого правила сделаны в тех случаях, когда требовалось с большей наглядностью продемонстрировать особенности как творческой эволюции поэта, так и его связей с эпохой. Сюда относятся: Н. М. Минский (драматический отрывок 'Последняя исповедь', поэма 'Гефсиманская ночь'), П. С. Соловьева(поэма 'Шут'), С. А. Андреевский (поэма 'Мрак'). В число произведений Д. С. Мережковского включен также отрывок из поэмы 'Смерть', а в число произведений Н. М. Минского - отрывок из поэмы 'Песни о родине'. В сборник включались преимущественно оригинальные произведения. Переводы помещались лишь в тех случаях, если они были характерны для творческой индивидуальности поэта или если появление их связано было с какими-либо важными событиями общественно-политической жизни (см., например, переводы Д. Л. Михаловского, С. А. Андреевского, А. М. Федорова, Д. П. Шестакова и некоторых других). В основу расположения материала положен хронологический принцип. При установлении порядка следования авторов приняты во внимание время начала творческой деятельности, период наибольшей поэтической активности и принадлежность к тем или иным литературным течениям. Стихотворения каждого автора расположены в соответствии с датами их написания. Немногочисленные отступления от этого принципа продиктованы спецификой творчества того или иного поэта. Так, в особые разделы выделены переводы Д. Л. Михаловского и Д. П. Шестакова, сонеты П. Д. Бутурлина. Даты стихотворений по возможности уточнены по автографам, письмам, первым или последующим публикациям и другим источникам. Даты, указанные в собраниях сочинений, как правило, специально не оговариваются. Даты в угловых скобках означают год, не позднее которого, по тем или иным данным, написано произведение (как правило, это время его первой публикации). Разделу стихотворений каждого поэта предшествует биографическая справка, где сообщаются основные данные о его жизни и творчестве, приводятся сведения о важнейших изданиях его стихотворений. Были использованы архивные материалы при подготовке произведений С. А. Андреевского, К. Р., А. А. Коринфского, И. О. Лялечкина, М. А. Лохвицкой, К. Н. Льдова, Д. С. Мережковского, П. С. Соловьевой, О. Н. Чюминой, Д. П. Шестакова. В ряде случаев архивные разыскания дали возможность не только уточнить дату написания того или иного стихотворения, но и включить в текст сборника никогда не печатавшиеся произведения (ранние стихотворные опыты Д. С. Мережковского, цикл стихотворений К. Н. Льдова, посвященных А. М. Микешиной-Баумгартен). На архивных материалах построены биографические справки об А. Н. Будищеве, А. А. Коринфском, И. О. Лялечкине, Д. М. Ратгаузе, Д. П. Шестакове. Во всех этих случаях даются лишь самые общие указания на архив (ПД, ГПБ, ЛБ и т. д.). {В биографической справке о Д. П. Шестакове использованы, кроме того, материалы его личного дела, которое хранится в Государственном архиве Татарской АССР (Казань).} Стихотворения печатаются по тем изданиям, в которых текст впервые окончательно установился. Если в последующих изданиях стихотворение иередечатьшалось без изменений, эти перепечатки специально не отмечаются. В том случае, когда произведение после первой публикации печаталось без изменений, источником текста для настоящего издания оказывается эта первая публикация и данное обстоятельство в каждом конкретном случае не оговаривается. Специально отмечаются в примечаниях лишь те случаи, когда первоначальная редакция претерпевала те или иные изменения, произведенные автором или возникшие в результате цензурного вмешательства. Примечания строятся следующим образом: вслед за порядковым номером идет указание на первую публикацию произведения, {В связи с тем, что в сборник включены представители массовой поэзии, произведения которых печатались в большом количестве самых разных изданий, как периодических, так и непериодических, не всегда с абсолютной достоверностью можно утверждать, что указанная в настоящем сборнике публикация является первой. Это относится прежде всего к произведениям, приводимым по стихотворным сборникам.} затем следуют указания на все дальнейшие ступени изменения текста (простые перепечатки не отмечаются), последним обозначается источник, по которому произведение приводится в настоящем издании (он выделяется формулой: 'Печ. по...'). Далее следуют указания на разночтения по сравнению с автографом (или авторским списком), данные, касающиеся творческой истории, историко-литературный комментарий, пояснения малоизвестных реалий и т. п. Разделы, посвященные А. Н. Будищеву, П. Д. Бутурлину, К. Н. Льдову, Д. С. Мережковскому, Н. М. Минскому, Д. Л. Михаловскому, Д. М. Ратгаузу, П. С. Соловьевой, Д. П. Шестакову, подготовил Л. К. Долгополов, разделы, посвященные С. А. Андреевскому, А. А. Голенищеву-Кутузову, К. Р., А. А. Коринфскому, М. А. Лохвицкой, И. О. Лялечкину, С. А. Сафонову, А. М. Федорову, С. Г. Фругу, Д. Н. Цертелеву, Ф. А. Червинскому, подготовила Л. А. Николаева, раздел, посвященный О. Н. Чюминой, подготовил Б. Л. Бессонов. СОКРАЩЕНИЯ, ПРИНЯТЫЕ В ПРИМЕЧАНИЯХ BE - 'Вестник Европы'. ВИ - 'Всемирная иллюстрация'. ГПБ - Рукописный отдел Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (Ленинград). ЖдВ - 'Журнал для всех'. ЖО - 'Живописное обозрение'. КнНед - 'Книжки 'Недели''. ЛБ - Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина. ЛН - 'Литературное наследство'. ЛПкН - 'Ежемесячные литературные приложения к 'Ниве''. МБ - 'Мир божий'. Набл. - 'Наблюдатель'. НВ - 'Новое время'. ОЗ - 'Отечественные записки'. ПД - Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР. ПЖ - 'Петербургская жизнь'. РБ - 'Русское богатство'. РВ - 'Русский вестник'. РМ - 'Русская мысль'. РО - 'Русское обозрение'. СВ - 'Северный вестник'. СМ - 'Современный мир'. С. Г. Фруг Стих. 1885 - Стихотворения, СПб., 1885. ДиП - Думы и песни. Стихотворения. 1884-1887, СПб., 1887. Стих. 1889 - Стихотворения. 1881-1889, т. 1, изд. 2, СПб., 1889. Стих. 1897 - Стихотворения, тт. 1-3, СПб., 1897. СТИХОТВОРЕНИЯ 232. Стих. 1885, с. 1. 233. Стих. 1885, с. 15, без эпиграфа, Стих. 1889, с эпиграфом. Печ. по Стих. 1897, т. 1, с. 13, в разделе 'На библейские темы'. Прометей (греч миф.) - титан-богоборец, защитник людей, научивший их пользоваться огнем. В наказание за это был прикован к скале, где каждое утро орел клевал его печень. Скрижали - каменные плиты, на которых было выбито десять заповедей пророка Моисея (см. примеч. 167). Второзак<оние> - название пятой книги Моисея в Библии, представляющей повторение законов, изложенных в предшествующих книгах. Главное содержание книги составляют беседы Моисея с народом. 234. Стих. 1885, с. 36. Эпиграф из поэмы Лермонтова 'ИзмаилБен'. 235. Стих. 1885, с. 45. 236. Стих. 1885, с. 60. 237. Стих. 1885, с. 61. Печ. по Стих. 1897, т. 1, с. 161, в разделе 'Листки из дневника'. 238. Стих. 1885, с. 75, в разделе 'Элегии'. Печ. по Стих. 1897, т. 1, с. 14, в разделе 'На библейские темы'. Иеремиада - библейский рассказ о плаче пророка Иеремии по поводу разрушения Иерусалима египтянами и вавилонянами. Положено на музыку П. Т. Глушковым, Е. Н. Греве-Соболевской, Ю. С. Сахновским, А. А. Жнляевым. 239. ДиП, с. 3. Печ. по Стих. 1897, т. 3, с. 31, в разделе 'Думы и элегии'. 240. ДиП, с. 28. Печ. по Стих. 1897, т. 3, с. 141, в разделе 'В поле'. В ДиП после ст. 5 была дополнительная строфа: Над беспредельными степями, На темном куполе небес Горят лучистыми толпами Светила ночи. Над волнами Туман клубится... Хмурый лес. Вместо ст. 11-13: И я брожу, и всею силой, И всей бездонной глубиной Души ловлю я шум унылый. Певца Украйны образ милый. Имеется в виду Т. Г. Шевченко. 241. ДиП, с. 41. Положено на музыку И. Соколом. 242. ДиП, с. 123, в разделе 'Песни скорби'. Печ. по Стих. 1897, т. 3, с. 75, в разделе 'Думы и элегии'. В ДиП после последнего ст. было. И вот идут они - с восхода и заката, С полуденных полей, от северных снегов, И в шумном хоре их я слышу голос брата, Освобожденного от вековых оков... И он идет туда!.. И он... Увы! я знаю, Далек и, может быть, несбыточен мой сон, Но, боже! этим сном я жизнь свою питаю, Когда и мрак, и смерть ползут со всех сторон... Как светлый херувим на сумрачных могилах, Мечта заветная встает передо мной... Не дай же ей сойти с небес моих унылых, Не дай померкнуть ей в душе моей больной. Fata Morgana (лат.) - мираж.