--------------------------------------------------------------------------- Дон-Аминадо. Наша маленькая жизнь: Стихотворения. Политический памфлет. Проза. Воспоминания M., 'ТЕРРА', 1994. --------------------------------------------------------------------------- Стихотворения, вошедшие в сборники Из сборника 'ПЕСНИ ВОЙНЫ' ТАЛИСМАН Гремят торжественные клики, Молчанью мудрому уча. Я имя нежной Вероники На стали вырезал меча. Иди!- сказали - и подъемлю И опускаю острие - За эту горестную землю, За сердце детское твое! И знаю: враг себя, наверно, Как я, мечом опоясал. И чье-то имя суеверно На светлой стали написал. Настанет час! Мы кровью свежей Поля немые обагрим!.. И, может быть, одни и те же Слова со вздохом повторим! Сквозь мглу последнего тумана Блеснут в расширенных очах Два изменивших талисмана На верных жребию мечах! 1914 ТУДА! Грохочут в ночи и летят поезда - И рельсы охвачены дрожью. А в небе далекая светит звезда Над ветром взволнованной рожью. И черный бросает во тьму паровоз Свой свист и глухой и протяжный. Горящие искры взметнувшихся роз Росой поглощаются влажной. Все дальше, и мимо немых деревень, Минуя родные пригорки,- Туда, где вдали занимается день Неведомый, жуткий и зоркий! Здесь высятся грудой живые тела - Сплетенные братские руки. И ловит пугливая, чуткая мгла Их сонного шепота звуки. И теплые вздохи родимой земли Дарит им проснувшийся клевер. В сердца нам отвагу, отвагу всели, Наш грустный, задумчивый Север! Солдатик! Товарищ! Ты видишь? Смотри На узкую солнца полоску! За эти деревни! За трепет зари! За эту немую березку! Медвяные запахи спеющей ржи Ты вспомнишь, почувствуя порох! Свой остро отточенный меч обнажи С мечтой о далеких просторах! Вбери же, впитай в эту мощную грудь Все тени, все запахи ночи! Быть может, тяжелый и длинный твой путь Покажется легче, короче!.. И в час, когда крепко вонзятся клинки, Горячей обрызганы кровью, Ты вспомнишь поля и на них васильки- И вспыхнешь великой любовью! ...Грохочут в ночи и летят поезда - И рельсы охвачены дрожью, И в небе далекая светит звезда Над ветром взволнованной рожью!.. 1914 В ЭТИ ДНИ... Играй нам, веселый шарманщик! В домах этих радости нет... Баюкай, бродячий обманщик, За несколько звонких монет! Ты видишь - мы стали добрее: Как много летит серебра! Мы чувствуем раны острее И лечим их ложью добра! От горестей стали мы старше! Нас крепким вином напои, Играй нам веселые марши И грустные вальсы твои! Гляди - из раскрывшихся окон Один за другим, чередой, Мелькает девический локон, А рядом печально-седой... Всем хочется ложью минутной Купить своим душам покой. Играй же, шарманщик беспутный, Играй же, забавный такой! Ты - вольный, не связанный цепью Из маленьких звеньев любви! Ты звал свою родину степью, А мы... Вот монета! Лови! Тревожные мысли! Не жальте! Вернутся, вернутся они! Как много монет на асфальте Звенит в эти грустные дни!.. Звенит суеверная плата За счастье в далеком краю! За мужа, за сына, за брата, Быть может, погибших в бою!.. ...Играй нам, веселый шарманщик! В домах наших радости нет... Баюкай, бродячий обманщик, За несколько звонких монет!.. 1914 ОДНА ИЗ МНОГИХ Еще вчера она плясала В утеху сытым господам И взгляды жуткие бросала По очарованным рядам. Звенели кольца и запястья, Но каждый чувствовал и знал, Что это только призрак счастья Обманный танец танцевал! Потом танцовщицу ласкали Холеной, опытной рукой И каждый в пенистом бокале Искал свой призрачный покой. Еще вина! Еще веселья! В душе скребет когтистый зверь. Пусть дальше, дальше час похмелья! Пусть завтра, завтра! Не теперь!.. Вина! Огней! Цыганских песен! И самых пламенных отрав! Просторный зал сегодня тесен Для их изысканных забав!.. И вдруг!.. Оттуда, из предместий, Из переулков и углов, Вползли неслыханные вести И гул тревожных голосов... И в ней, невесте пред амвоном,- Гитану тщетно я искал... И прозвенел печальным звоном На землю брошенный бокал. Не тамбурин-другие звуки В далеком поле будят кровь... Благословляю эти руки И материнскую любовь!.. Она склоняется тревожно. Невольно катится слеза. И закрывает осторожно Чужие-близкие глаза... Еще вчера!.. Под звон запястья Ты танцевала мне вчера!.. Плясунья, жаждавшая счастья, Моя нежданная сестра!.. 1914 ТАК НАДО!.. До свиданья, мой нежно любимый, До свиданья, мой светлый жених! Собери эти слезы и вымой Раны в жарких слезинках моих! Сразу скрылося солнце за тучу, Сразу спряталось счастье от нас. Не сердись на меня, что я мучу И тебя, и себя в этот час! Это сердце всегда было радо Твоему покоряться уму. Ты печально промолвил: 'Так надо!' Я не смела спросить: 'Почему?' Обовью эти мощные плечи! Не отдам эти кудри врагу! Ты уходишь? Так надо?.. Я свечи Пред старинной иконой зажгу! Буду жарко молиться, чтоб злую Отвратила погибель гроза, А потом горячо поцелую Дорогие, родные глаза! О, печальные девушки, верьте: Не отнимет любимых судьба! Разве веет дыхание Смерти Вкруг высокого, чистого лба? Загремели призывные трубы, Словно стаи проснувшихся птиц. И горячие девичьи губы У любимых трепещут ресниц. А колес надоедливый ропот Заглушает свистком паровоз. Торопливый, стремительный шепот Оборвался и замер средь слез. ...Еле слышна вдали канонада. Груда мертвых и раненых тел. Зоркий ястреб, кружась, пролетел И на труп опустился...- Так надо!.. И изогнутый клюв свой как раз Он вонзает в закрытые веки Этих скорбных, уснувших навеки - Бесконечно целованных глаз!.. 1914 ИГРА Вы уходите, милый? Так надо? Слиться с ними? Стать частью? Зерном? Вам - с тоской близорукого взгляда, Напоенного терпким вином? А маркиза в робронах и в пудре? Что же будет, подумайте, с ней? Вы так тщательно светлые кудри Рисовали, мне помнится, ей! Эти нервные, тонкие пальцы - Для чего они там, на войне? Вам, как девице,- пряжу да пяльцы, В освещенном закатом окне!.. Темный сад... Упадали на грядки Лепестки отцветающих роз. И, как странно, вы помните? Сладкий Вдруг прилив неожиданных слез! Впрочем, это понятно, понятно: Были чисты и молоды все! И потом... эти белые пятна Наших девушек в лунной росе!.. Наконец, ваши книги, эстампы И коллекции старых гравюр! Ровный свет металлической лампы И зеленый ее абажур... О, я знаю: так надо! Но, милый... Отчего вместо скорби у вас Блещут новой и действенной силой Два огня удивительных глаз? Вы такой углубленный и нежный... А война - это ставка на кровь! Так откуда же взгляд ваш мятежный? Отчего так изогнута бровь? И, я помню, вы тихо сказали, Расставаясь со мной поутру: - Я художник! и тишь ли, гроза ли, Я люблю только блеск и игру! ...Может быть... Может быть... И, не зная, Что сказать, вашу руку я сжал - И была та рука ледяная. Свет неверный на небе дрожал... В церкви тихо и скорбно пропели. Рдел закат, как тогда, как вчера. Бедный друг! Милый друг! Неужели Это - всей вашей бури игра?! 1914 ПРЕДЧУВСТВИЕ Мягкими хлопьями падает Первый летающий снег. Сердце больное не радует Санок отчетливый бег. Легкие, нежные венчики Белых мистических роз... Смехом встречают бубенчики, Смехом встречают мороз. Ты, как седая пророчица, Снова приходишь, зима! Сердцу болезненно хочется Выведать тайну ума. Ты не поможешь, суровая, Только следы заметешь! Сердце опутает новая, Новая сладкая ложь. С призраком веры таинственным Нищих душой обручи! Разве не мы об единственном Плачем неслышно в ночи?.. Медленно небо бесстрастное Розы роняет земле. Вижу чело я прекрасное: Алый венок на челе!.. Вижу родное, любимое В пламенных розах лицо. Туже и туже незримое Темных предчувствий кольцо. Нет! Не солжешь, не опутаешь Сказкою зимнего дня. Тщетно, пророчица, кутаешь В светлые ризы меня! Слышите,- стонут бубенчики Имя родимое вслух!.. Легкие, нежные венчики - Легкий, летающий пух. Белые розы склоняются Там, где могильная тьма... Веснами зимы сменяются- Вечная в сердце зима!.. 1914-1915 НЕВЕСТА I Где-то тихо стонут скрипки. Вальс воздушно-голубой. Я дарю тебе улыбки, Потому что я с тобой! А в цветные окна зала Смотрит светлая весна. Для тебя - она сказала - Радость утреннего сна! Повязала белым шарфом Темно-русую косу. Приказала нежным арфам Целый день звенеть в лесу! Снежным цветом померанца Осыпает дальний путь, Как легко в полете танца Бьется сердце, дышит грудь!.. Ты сжимаешь стан мой гибкий. В небе - звезд весенних дрожь. И звенят и стонут скрипки Про чарующую ложь!.. II Как звучат печально трубы. Почерневший лес в бреду. Я твои немые губы Поцелую и уйду. Ветер бешено срывает Листья желтых тополей. Никогда никто не знает Час погибели своей!.. Приказала осень елкам Панихиду петь в лесу. Повязала черным шелком Темно-русую косу. Луч последнего румянца Пронизал немую твердь. В вихре бешеного танца По полям несется смерть!.. Сердце - в муке бесконечной, В небе звездочки скорбят. О какой-то правде вечной Трубы звонкие трубят!.. 1914-1915 ЧАСЫ Как верный товарищ - со мною часы, Со мною - часы золотые. Кладу на неверные жизни весы Свой жребий впервые, впервые! Любовно и нежно часы берегу - Старинный подарок от деда. Когда я бросаюсь навстречу врагу, Часы отбивают: победа! На крышке чеканные есть вензеля И ангел из бледной эмали. И тикают часики: наша земля Томится в слезах и печали!.. Не правда ли, сладко всегда сознавать, Что в них есть родного частицы: Изба у опушки, любимая мать И чьи-то густые ресницы!.. Когда я в росе на поляне лежу И голову давит котомка,- Часы золотые в тиши завожу, И часики тикают громко. С поблекшею астрою шепчется мак, И бледно луны покрывало. А часики милые: так, мол, и так: Все было и все миновало!.. Но будет, ведь будет! Мы молоды все! Домой возвратимся - поверьте! И с астрами шепчутся маки в росе О счастье, о жизни, о смерти... Вот стрелка большая дошла до пяти, И брезжит заря на востоке. Вставайте, товарищи! Скоро идти! Все вместе - и все одиноки!.. У каждого тяжкая дума лежит, Так хочется радости жадно! А часики тикают. Время бежит. О, время бежит беспощадно! ...Вдали голубой показался дымок. За выстрелом - мига короче- С поблекнувшей астры упал лепесток На кровью залитые очи!.. Зловеще судьба наклонила весы - И замерло сердце в надежде! Рукой коченевшей сжимал он часы, А маятник тикал, как прежде!.. 1914-1915 ФРАНЦИИ В эти дни, когда клики: 'Осанна!' Заглушаются криком: 'Распни!', Позабытый рассказ Мопассана Воскрешают невольно они. Как далеко умел он провидеть, Как обид не хотел он забыть! Как он страстно умел ненавидеть, Как безумно и нежно любить! Горечь скорби душа сберегала, Сладость мести таила она! Страстным бунтом восставшего Галла Эта жуткая книга полна! И тому, кто тревожную совесть Не распродал по сходной цене, Пусть напомнит печальная повесть О жестокой минувшей войне! ...И, как ныне, лихие драгуны, Совершали набеги - тогда! Как теперь полудикие гунны, Обращали во прах города! Вот один во враждующем стане - Престарелый печальный аббат: Лента крови на черной сутане, Но священник трезвонит в набат! Вам прекрасные девушки в Лилле, Содрогаясь, расскажут о том, Как их наглые швабы любили, Как бросали солдатам потом! И рубцы, и кровавые шрамы Вам расскажут о муках людей, Защищавших священные храмы, Где кормили враги лошадей! Не осталось у Франции милой Бледных лилий, не смятых ногой,- И рыдает поэт над могилой, Над могилой ее дорогой! Но души просветленной - 'Осанна!' Заглушить бесноватых: 'Распни!' ...Слаще яда строка Мопассана Для любви в эти жуткие дни!.. 1914 ПЕТРОГРАД Возник на топких берегах Наперекор природе грозной. Назначен путь ему в веках - Сверкать, как свет сверкает звездный! И вместе с ним пришла пора Давно желанного рассвета Железной волею Петра, Мечтой венчанного поэта. Сказал: 'Да будет!' - и гранит Затеплил блеск дотоле скрытый. Руда певучая звенит - Меж камней клад поет отрытый. И город-призрак, город-сон Растет на севере пустынном, Как будто в сказке вознесен Он мановением единым. Как взмахом верного весла, Порой смиряется стихия, Так с новым городом росла И крепла новая Россия! И там, где прежде тишина И ночь глубокая царила,- Полоска узкая одна Леса и степи озарила. Благословенная Судьба Победный путь нам предвещала И в повелителя раба Других народов обращала. Так было свыше суждено - И мы живем еще мечтами, Что станет прежнее окно Отныне светлыми вратами! Здесь двух веков немая грань Проведена чертой упорной. Подхвачен снова клич: восстань! Страною, жребию покорной! На дерзкий вызов свой ответ Даст вновь гранитная громада - И вновь блеснет России свет С высот родного Петрограда! 1914 РЕЙМССКИЙ СОБОР Еще одна сожженная страница, Где мир занес немые письмена!.. Из книги прошлого исторгнута она. Легенд и снов пылает и дымится - Легенд и снов живая вереница, Каймою траурной навек окаймлена. Старинный Реймс - зияющая рана!.. Шампанских лоз чудесная земля Венчала здесь на царство короля. Простая девушка - легенда Орлеана,- В лучах любви явившаяся Жанна, Чтоб славой вновь покрыть свои поля! Не сил игрой, не знаком совпаденья Отмечен был ее победный путь. Но в душу Франции она пришла вдохнуть Живую мощь по воле Провиденья - Сама Весна, как символ возрожденья, Весну полям растоптанным вернуть! И мир хранил в своей душе, как чудо, Как высшую от века благодать, Воскресшей Франции ту девственную мать, Простую девушку, пришедшую оттуда, Где бедной ржи снопов желтела груда, Чтоб лентой их цветной перевязать. Мы свято чтим душою благодарной Ее души величественный взлет, Который нам расскажет водомет Над полной снов муаровою Марной: Кто слышал бред седой и легендарный,- Лишь тот Любовь великую поймет! Прекрасный Реймс! Быть может, для немногих Собор твой был источником утех У ног Мадонн задумчивых и строгих, Где мог аббат простить печальный грех, Где окрылить надеждой новой мог их... Но сказкой чудною собор твой был для всех! ...И он горит, как драгоценный свиток Легенд и снов, начертанных Судьбой. Восходит к небесам не ладан голубой... Вином причастия свинцовый стал напиток!.. Горит собор в огне позорных пыток Под хохот варвара, идущего на бой!.. 1914-1915 АНГЛИЯ Царица гордая бушующих морей. Легенда старая суровых капитанов! Страна загадочных и сумрачных туманов, В лесах из мачт и прихотливых рей - Ты блещешь красными огнями фонарей В пути бесчисленных гигантских караванов! Соленых волн рассыпчатая пыль Сверкает брызгами над всеми парусами. Им бури грозные родными голосами Всегда рассказывают пламенную быль Про то, каких пространств касался острый киль, Какими небеса смеялись небесами!.. Есть тайна вещая в безмолвных моряках Для тех, чья родина - раскинутые степи. Гремят всегда их якорные цепи, Всегда огонь - в далеких маяках, Тугой канат - в натруженных руках И что-то детское, задорное в их кепи! На их гербе - к прыжку готовый лев Грозит дерзнувшего безумца окровавить: Не даст легко он женщин обесславить - Британских девушек с осанкой королев! Кто испытал величественный гнев,- Попытку дерзкую спешит скорей оставить! ...В машинном грохоте дымятся города. Щетина труб венчает кровли зданий - Эмблемой черною испытанных созданий, Плодов упорного и мощного труда. Веков истории проходит череда В простых словах пленительных преданий. ...Как верный щит - британская скала Стоит в плену бушующего моря, И, с бурей волн рокочущею споря, В глубоких гаванях звонят колокола: Пусть знают путники, что затаила мгла В пучине вод - пучину зла и горя!.. Пускай теперь осмелится пират Направить бриг на грозные утесы. Назад!..- колокола немолчно говорят. Вперед!..- поет волна,- вперед, мои матросы! 1915 КТО ПРАВ? У них был спор о тайне мира. Один - мудрец. Другой - поэт. Судьбой дана поэту лира. Другому - опыт долгих лет. И, убеленный сединами, Мудрец смиренно изрекал: - Не создан мир великий нами, Но я в нем истину искал! Я в книгу тайную природы Свой погружал пытливый ум. Бежали дни, тянулись годы В плену величественных дум. Весенней бабочки строенье, Волны рокочущий прилив Рождали новое сомненье, Исканьем душу окрылив! И понял я, что тайна мира, Во всем сокрытая,- одна, Она в безгранности эфира И в малой капельке видна. К земле ли взор опустишь тленной, Измеришь мысленно ли высь,- Один указан путь вселенной, Один закон: живи! трудись! - О, нет! - восторженный и праздный, Ему ответствовал поэт,- Не сможет труд твой безобразный Пленить прекрасный этот свет! Послушай мерные напевы В прибрежном шуме тростника, Взгляни в глаза прекрасной девы, На краску крыльев мотылька! Послушай море в час прибоя, Как шепчут пенные струи! Внимай, как небо голубое Безумно славят соловьи! И кто сильнее и чудесней Певца пред смолкшею толпой?! Весь мир живет одною песней! Живи, поэт! Живи и пой! - Поэт! не нами мир устроен!.. - Старик! Но тайна, тайна в чем?.. ...Но в этот миг пришедший воин Отсек им головы мечом!.. 1915 ГЕРМАНИИ Сквозь лак асфальтовой культуры Прорвался дремлющий дикарь. Что фрак взамен звериной шкуры? В нем - зверь неистовый, как встарь! Кричал он долго миру - Гений! 'Германский гений-дань веков!' - Неслись из всех сооружений Псалмы пронзительных гудков: Не я ль огнем своих заводов Копчу и плавлю небеса? Не мне ль восторженных народов Поют о славе голоса? Глядите! Тонкой паутиной Повисли цепкие мосты!.. Во мне, во мне залог единый Все побеждающей мечты! Летят мои аэропланы, И гордо реет цеппелин! Что пред тобой другие страны, Вселенной правящий Берлин?! И все, что волей человека Создать доселе суждено,- Во мне от века и до века Самой судьбой заключено! Пропев пред целою вселенной, Тевтон блестящий вынул меч, Чтоб объявить Европу пленной И рабству 'Гению' обречь!.. Вперед! на женщин безоружных! На города, где нет солдат! Напор полков лихих и дружных Не будет женщинами смят! Вперед! Вперед! Пусть плачут бабы, Больные хнычут старики! Стрелять, воинственные швабы! Рубить, блестящие полки! Сквозь лак асфальтовой культуры Прорвался дремлющий дикарь! Что фрак взамен звериной шкуры? В нем зверь беснуется, как встарь!.. 1914-1915 ИЗ СБОРНИКА 'ДЫМ БЕЗ ОТЕЧЕСТВА' У ВРАТ ЦАРСТВА Все опростали. И все опростили. Взяли из жизни и нежность, и звон. Бросили наземь. Топтали и били. Пили. Растлили. И выгнали вон... Долго плясала деревня хмельная. Жгла и ходила смотреть на огонь. И надрывалась от края до края Хриплая, злая, шальная гармонь. Город был тоже по-новому весел. Стекла дырявил и мрамор дробил. Ночью в предместьях своих куролесил, Братьев готовил для братских могил. Жили, как свиньи. Дрожали, как мыши. Грызлись, как злые, голодные псы. Строили башню, все выше и выше, Непревзойденной и строгой красы. Были рабами. И будут рабами. Сами воздвигнут. И сами сожгут. Господи Боже, свершишь ли над нами Страшный, последний, обещанный Суд?! 1920 КОНСТАНТИНОПОЛЬ Мне говорили: все промчится. И все течет. И все вода. Но город - сон, который снится, Приснился миру навсегда. Лаванда, амбра, запах пудры, Чадра, и феска, и чалма. Страна, где подданные мудры, Где сводят женщины с ума. Где от зари и до полночи Перед душистым наргиле, На ткань ковра уставя очи, Сидят народы на земле И славят мудрого Аллаха, Иль, совершив святой намаз, О бранной славе падишаха Ведут медлительный рассказ. Где любят нежно и жестоко И непременно в нишах бань. Пока не будет глас Пророка: Селим, довольно. Перестань. О, бред проезжих беллетристов, Которым сам Токатлиан, Хозяин баров, друг артистов, Носил и кофий и кальян! Он фимиам курил Фареру, Сулил бессмертие Лоти, И Клод Фарер, теряя меру, Сбивал читателей с пути. А было просто... Что окурок, Под сточной брошенный трубой, Едва дымился бедный турок, Уже раздавленный судьбой. И турка бедного призвали, И он пред судьями предстал И золотым пером в Версале Взмахнул и что-то подписал. Покончив с расой беспокойной И заглушив гортанный гул, Толпою жадной и нестройной Европа ринулась в Стамбул. Менялы, гиды, шарлатаны, Парижских улиц мать и дочь, Французской службы капитаны, Британцы, мрачные, как ночь. Кроаты в лентах, сербы в бантах, Какой-то сир, какой-то сэр, Поляки в адских аксельбантах И итальянский берсальер, Малайцы, негры и ацтеки, Ковбой, идущий напролом, Темно-оливковые греки, Армяне с собственным послом! И кучка русских с бывшим флагом И незатейливым Освагом... Таков был пестрый караван, Пришедший в лоно мусульман. В земле ворочалися предки, А над землей был стон и звон. И сорок две контрразведки Венчали новый Вавилон. Консервы, горы шоколада, Монбланы безопасных бритв, И крик ослов...- и вот награда За годы сумасшедших битв! А ночь придет,- поют девицы, Гудит тимпан, дымит кальян. И в километре от столицы Хозары режут христиан. Дрожит в воде, в воде Босфора Резной и четкий минарет. И мужчин поет, что скоро Придет, вернется Магомет. Но, сын растерзанной России, Не верю я, Аллах, прости, Ни Магомету, ни Мессии, Ни Клод Фареру, ни Лоти... 1920 СВЕРШИТЕЛИ Расточали каждый час. Жили скверно и убого. И никто, никто из нас Никогда не верил в Бога. Ах, как было все равно Сердцу - в царствии потемок! Пили красное вино И искали Незнакомок. Возносились в облака. Пережевывали стили. Да про душу мужика Столько слов наворотили, Что теперь еще саднит При одном воспоминанье. О, Россия! О, гранит, Распылившийся в изнанье! Ты была и будешь вновь. Только мы уже не будем. Про свою к тебе любовь Мы чужим расскажем людям. И, прияв пожатье плеч, Как ответ и как расплату, При неверном блеске свеч Отойдем к Иосафату. И потомкам в глубь веков Предадим свой жребий русский: Прах ненужных дневников И Гарнье - словарь французский. 1920 ВСЕЛЕНСКИЕ ХЛОПОТЫ Мы всюду искали святую Каабу. Мы все уверяли вполне откровенно Навзрыд голосившую тульскую бабу, Что ейный кормилец - защитник Лувэна. Британия?! - Бог мой, дорогу Гладстонам! Италия?!- Ясно! Спасем Капитолий! А сами уж керенки мяли со стоном, Да лузгали семечки волей-неволей. За синею птицей, за спящей царевной! Воистину, был этот путь многотруден. То русский мужик умирает под Плевной, То к черту в болото увяжется Рудин. А как умилялись Венерой Милосской! Шалели и млели от всех мемуаров. И три поколенья плохой папироской Дымили у бедной стены Коммунаров. И все для того, чтоб в конечном итоге, Прослыв сумасшедшей, святой и кликушей, Лежать в стороне от широкой дороги Огромной, гниющей и косною тушей. 1920 ЭДЕМ Made in Russia Расстреливают щедро и жестоко. Казнят за ять. И воспевают труд. Интеллигенция разучивает Блока И пишет на машинках Ундервуд. Все силятся получше и покраше Господние дары размалевать. Послал бы я их к чертовой мамаше! Да совестно... хоть чертова, а мать. 1920 ЧЕСТНОСТЬ С СОБОЙ Через двести-триста лет жизнь будет невыразимо прекрасной. Чехов Россию завоюет генерал. Стремительный, отчаянный и строгий. Воскреснет золотой империал. Начнут чинить железные дороги. На площади воздвигнут эшафот, Чтоб мстить за многолетие позора. Потом произойдет переворот По поводу какого-нибудь вздора. Потом... придет конногвардейский полк: Чтоб окончательно Россию успокоить. И станет население, как шелк. Начнет пахать, ходить во храм и строить. Набросятся на хлеб и на букварь. Озолотят грядущее сияньем. Какая-нибудь новая бездарь Займется всенародным покаяньем. Эстетов расплодится, как собак. Все станут жаждать наслаждений жизни. В газетах будет полный кавардак И ежедневная похлебка об отчизне. Ну, хорошо. Пройдут десятки лет. И Смерть придет и тихо скажет: баста. Но те, кого еще на свете нет, Кто будет жить - так, лет через полтораста, Проснутся ли в пленительном саду Среди святых и нестерпимых светов, Чтоб дни и ночи в сладостном бреду. Твердить чеканные гекзаметры поэтов И чувствовать биения сердец, Которые не ведают печали. И повторять: 'О, брат мой. Наконец! Недаром наши предки пострадали!' Н-да-с. Как сказать... Я напрягаю слух, Но этих слов в веках не различаю. А вот что из меня начнет расти лопух: Я - знаю. И кто порукою, что верен идеал? Что станет человечеству привольно?! Где мера сущего?! - Грядите, генерал!.. На десять лет! И мне, и вам - довольно! 1920 ОЧЕНЬ ПРОСТО Дипломат, сочиняющий хартии, Секретарь политической партии, Полномочный министр Эстонии, Представитель великой Ливонии, Президент мексиканской республики, И актер без театра и публики, Петербургская барыня с дочками, Эмигрант с нездоровыми почками, И директор трамвая бельгийского, Все... хотят возрожденья российского! И поэтому нужно доказывать, Распоясаться, плакать, рассказывать Об единственной в мире возлюбленной, Распростертой, распятой, загубленной, Прокаженной и смрадной уродине, О своей незадачливой родине, Где теперь, в эти ночи пустынные, Пахнут горечью травы полынные, И цветут, и томятся, и маются, По сырой по земле расстилаются. 1920 ПИСАНАЯ ТОРБА Я не могу желать от генералов, Чтоб каждый раз, в пороховом дыму, Они республиканских идеалов Являли прелести. Кому? и почему?! Когда на смерть уходит полк казацкий, Могу ль хотеть, чтоб каждый, на коне, Припоминал, что думал Златовратский О пользе просвещения в стране. Есть критики: им нужно до зарезу, Я говорю об этом, ее смеясь, Чтоб даже лошадь ржала марсельезу, В кавалерийскую атаку уносясь. Да совершится все, что неизбежно: Не мы творим историю веков. Но как возвышенно, как пламенно, как нежно- Молюсь я о чуме для дураков! 1920 ЛЮБИТЕЛИ БЕСКРОВНОЙ И СВЯТОЙ Я не боюсь восставшего народа. Он отомстит за годы слепоты И за твои бубенчики, Свобода, Рогатиною вспорет животы. Он будет прав, как темная лавина, Которая несется с высоты. И в пламени последнего овина Погибнут книги, люди и скоты. Я не боюсь, что все Наполеоны Зальют свинцом разинутые рты. Что вылезут из нор хамелеоны И хищные, хрустящие кроты. Так быть должно. И так уже бывало. Гроза сметет опавшие листы. И будет день. И будет все сначала. И новый сад. И новые цветы. Но я боюсь, что два приват-доцента, Которые с Республикой - на ты, И полтора печальных декадента, И Клара Львовна, девушка мечты, Они начнут юлить и извиваться И, вдруг поджав унылые хвосты, Попробуют ворчать и добиваться Прощения... во имя Красоты! Их шепот будет беден и нескладен. Но он внесет ненужность суеты В торжественность безмолвных перекладин Под небом величавой пустоты. 1920 ПОСЛЕ ВСЕГО Ну, итак, господа отрицатели, Элегантные циники, скептики, Извергатели слов, прорицатели, Радикалы с прохвостинкой, критики, Псалмопевцы грядущей республики, Забияки, танцоры на кладбище И любимцы почтеннейшей публики, Что ж, теперь вы довольны, не правда ли?! Разве вы не твердили, что истина Воссияет, как солнце горячее, Над холодными тундрами Севера, Если в тундрах созвать предпарламенты?! Ах, вы все гениально предвидели, Расторопные чижики-пыжики, Талейраны из города Винницы, Постояльцы и вечные дачники! Торжествуйте же, вы, предсказатели, Игрецы на затейливых дудочках, Всероссийская голь перекатная Без души и без роду, без племени. Только тише ходите по улицам, Не болтайте в трамваях, в кондитерских, Притворяйтесь бразильцами, чехами, Но - ни слова о том, что вы русские!.. Ибо третьего дня иль четвертого Мы имели хоть призрак отечества. И за смутную тень полуострова Нас терпели консьержи с консьержками. А сегодня... О, Господи праведный! Об одном я молю Тебя, Господи! Сделай так, чтоб не слышал я жалобы Недержателей речи рифмованной, Ибо горше, чем тупость противников, Вопиющая пошлость соратников! Ибо несть от друзей избавления, Аще несть Твоего повеления. 1920-1921 БИБЛЕЙСКИЙ СЛУЧАЙ Уже эпох был ясен перелом. Опутанная, скованная злом, Кружилась сумасшедшая планета. И уж не раз разгневанный вулкан Грозил разъять Великий океан Зловещего, опалового цвета. Уже земля качалась на Весах. И возникали в бледных небесах Последние кровавые закаты. А ночью упадали с высоты, Похожие на редкие цветы, Горящие сапфиры и агаты. И слышен был на целый материк Граничивший с истерикою крик Великого безумца Эдисона. Но мир теней на зов не отвечал. И серп луны несчастье предвещал. И в том году не выбрали Вильсона. Еще - не мог Всевышний претерпеть, Что стали размножаться и наглеть Какие-то республики латгальцев. И бысть отмщен многоголовый грех. И хрустнул мир, как маленький орех, Раздавленный усилиями пальцев. И злой осел, загадивший Восток, На Арарат копыт не уволок И пал под глас Демьяновой свирели. И в ту же ночь погибли пошляки, Писавшие негодные стишки О родине, которой не имели. 1920-1921 ПРО БЕЛОГО БЫЧКА Мы будем каяться пятнадцать лет подряд. С остервенением. С упорным сладострастьем. Мы разведем такой чернильный яд И будем льстить с таким подобострастьем Державному Хозяину Земли, Как говорит крылатое реченье, Что нас самих, распластанных в пыли, Стошнит и даже вырвет в заключенье. Мы станем чистить, строить и тесать. И сыпать рожь в прохладный зев амбаров. Славянской вязью вывески писать И вожделеть кипящих самоваров. Мы будем ненавидеть Кременчуг За то, что в нем не собиралось вече. Нам станет чужд и неприятен юг За южные неправильности речи. Зато какой-нибудь Валдай или Торжок Внушат немалые восторги драматургам. И умилит нас каждый пирожок В Клину, между Москвой и Петербургом. Так протекут и так пройдут года: Корявый зуб поддерживает пломба. Наступит мир. И только иногда Взорвется освежающая бомба. Потом опять увязнет ноготок. И станет скучен самовар московский. И лихача, ватрушку и Восток Нежданно выбранит Димитрий Мережковский. Потом... О, Господи, Ты только вездесущ И волен надо всем преображеньем! Но, чую, вновь от беловежских пущ Пойдет начало с прежним продолженьем. И вкруг оси опишет новый круг История, бездарная, как бублик. И вновь на линии Вапнярка-Кременчуг Возникнет до семнадцати республик. И чье-то право обрести в борьбе Конгресс Труда попробует в Одессе. Тогда, о, Господи, возьми меня к Себе, Чтоб мне не быть на трудовом конгрессе! 1920 ВСЕ ТЕЧЕТ Трижды прав Гераклит древнегреческий: Все течет. Даже вздор человеческий, Даже золото скипетров царственных, Даже мудрость мужей государственных, Даже желчь, что толкает повеситься - При сиянии бледного месяца... 1920 ПАРИЖ 1 Горячий бред о том, что было. И ураган прошедших лет. И чья-то бедная могила. И чей-то милый силуэт. И край, при мысли о котором Стыдом, печалью и позором Переполняется душа. И ты, которая устало В мехах московских утопала, Красою строгою дыша. И дом, и скрип зеленой ставни. И блеск оконного стекла. И сон, и давний, и недавний. И жизнь, которая текла. И нежность всех воспоминаний, И мудрость радости земной. И все, что было ранней-ранней Неповторимою весной. И то, чем жизнь была согрета И от чего теперь пуста, Я все сложил у парапета Резного Сенского моста. 2 Не ты ли сердце отогреешь И, обольстив, не оттолкнешь?! Ты легким дымом голубеешь И ты живешь и не живешь. Ты утончаешь все движенья, Облагораживаешь быль. И вечно ищешь достиженья, Чтоб расточить его, как пыль. Созревший, сочный и осенний, Прикосновений ждущий плод, Ты самый юный и весенний. Как твой поэт, как твой народ. Латинский город, где кираса Не уступает канотье. Где стансы Жана Мореаса Возникли в сумерках Готье. Где под часовенкой старинной Дряхлеет сердце короля. Где сумасшедшею лавиной Чрез Елисейские поля В Булонскии лес, зеленый ворот, Стесненный пряжкой Этуаль, Летит, несется, скачет город,- Одна певучая спираль. 3 И я с тобою, гость случайный, Бегу, чтоб только превозмочь Мою окутанную тайной И неизвестностию ночь. Чтоб размотать на конус пиний Тоскливых дум веретено, Чтоб выпить этот вечер синий, Как пьют блаженное вино. Благословить моря и сушу И дом чужой, и отчий дом, И расточить больную душу В прозрачном воздухе твоем. 1920 1920 Стекло и медь. В мерцании витрин Поют шелка, которым нет названья. В них собраны сокрытые желанья И все цвета. Пустой аквамарин. Рубин, огонь нетленного пыланья, И синий цвет, любимый цвет Орканья. И розовый, как цвет Бургундских вин. Оранжевый, как светлый мараскин. Зеленый, как блаженная Кампанья. И пепельный, как серебро седин. И черный цвет, печальный цвет незнанья. О, галстуки, поющие без слов, Роняющие пламенные вздохи! Все суета, весь тлен моей эпохи, И свист гранат ее, и шум ее балов, И все, что создано, и распылилось в крохи, Поет без слов и расточает вздохи. И я, приехавший из северной страны, Зачеркнутой на европейской карте, Я созерцаю вас в убийственном азарте, Но знаю, что и вы обречены! Чтоб растоптать дразнящую красивость И покарать великолепный грех, Вас соберет святая Справедливость, Которая уравнивает всех. И вас сожгут в какой-нибудь Вандее, Сровняв бугор с сентябрьскою землей. И облекут намыленные шеи Общедоступною веревочной петлей. <1921> КОЛЫБЕЛЬНАЯ Спи, мой мальчик, спи, мой чиж. Саша Черный Спи, Данилка. Спи, мой чиж. Вот и мы с тобой в Париж, Чтоб не думали о нас, Прикатили в добрый час. Тут мы можем жить и ждать, Не бояться, не дрожать. Здесь - и добрая Sainte Vierge, И консьержка и консьерж, И жандарм с большим хвостом, И республика притом. Это, братец, не Москва, Где на улицах трава. Здесь асфальт, а в нем газон, И на все есть свой резон. Вишь, как в самое нутро Ловко всажено метро, Мчится, лязгает, грызет, И бастует - и везет. Значит, нечего тужить. Будем ждать и будем жить. Только чем?! Ну что ж, мой чиж, Ведь на то он и Париж, Город-светоч, город-свет. Есть тут русский комитет. А при нем бюро труда. Мы пойдем с тобой туда И заявим: 'Я и чиж Переехали в Париж. Он и я желаем есть. Что у вас в Париже есть?!' Ну, запишут, как и что. Я продам свое пальто И куплю тебе банан, Саблю, хлыст и барабан. День пройдет. И два. И пять. Будем жить и будем ждать. Будем жаловаться вслух, Что сильнее плоть, чем дух, Что до Бога высоко, Что Россия далеко, Что Данилка и что я- Две песчинки бытия И что скоро где-нибудь Нас положат отдохнуть Не на час, а навсегда, И за счет бюро труда. 'Здесь лежат отец и чиж', И напишут: 'Знай, Париж! Неразлучные друзья, Две песчинки бытия, Две пылинки, две слезы, Две дождинки злой грозы, Прошумевшей над землей, Тоже бедной, тоже злой'. 1920 НЕПОБЕДИМОЕ Сижу в золотом Тюильрийском саду И с грустью вздыхаю о многом. О том, что нельзя мне играть в чехарду Пред этим безнравственным богом. О том, что истлел знаменитый артист, А бог неподвижен, как прежде. О том, что косится на фиговый лист Старушка в напрасной надежде. О том, что и я, и monsieur Клемансо Порукою связаны прочной. Он грузно вращает судьбы колесо. А я - свой хребет позвоночный. О том, что и надо же так угодить, Чтоб... трижды роняя по вздоху, Позволить себя бесконтрольно родить В такую шальную эпоху!.. Куда мне идти? И куда я пойду? Анелька... Деревня... Россия... Как много гвоздик в Тюильрийском саду! И все они тоже чужие. <1921> ЗАСТИГНУТЫЕ НОЧЬЮ Я поздно встал. И на дороге Застигнут ночью Рима был. Тютчев Живем. Скрипим. И медленно седеем. Плетемся переулками Passy. И скоро совершенно обалдеем От способов спасения Руси. Вокруг шумит Париж неугомонный, Творящий, созидающий, живой. И с башни, кружевной и вознесенной, Следит за умирающей Москвой. Он вспоминает молодость шальную, Веселую работу гильотин И жизнь свою, не эту, а иную, Которую прославил Ламартин. О, зрелость достигается веками! История есть мельница богов. Они неторопливыми руками Берут из драгоценных закромов, Покорствуя величественной воле, Раскиданные зернышки Руси, Мы очередь получим в перемоле, Дотоле обретаяся в Passy. И некто не родившийся родится. Серебряными шпорами звеня, Он сядет на коня и насладится- Покорностью народа и коня. Проскачут адъютанты и курьеры. И лихо заиграют трубачи. Румяные такие кавалеры. Веселые такие усачи. Досадно будет сложенным в могиле, Ах, скучно будет зернышкам Руси... Зачем же мы на диспуты ходили И чахли в переулочках Passy. 1921 ПАНТЕОН 1 Здесь погребен monseiur Израильсон. Он покупал по случаю брильянты И твердо веровал, что президент Вильсон Окажется решительней Антанты. Но падал франк. Летела марка вниз. Вода Виши не помогла желудку. И умер он, умученный от виз, Любя Россию вопреки рассудку. 2 Молодой человек. Из хорошей семьи. Основатель Бюро переводов. Умер честно. Один. Без хорошей семьи. На глазах европейских народов. 3 Вся жизнь его прошла в мечтах. Он шибко жил и умер быстро. Покойся мирно, бедный прах Дальневосточного министра!.. 4 Здесь погребен веселый щелкопер. Почти поэт, но не поэт, конечно. Среди планет беспечный метеор, Чей легкий свет проходит быстротечно. Он роз и слез почти не рифмовал. Но, со слезой вздыхая о России, Стихию он всегда предпочитал Соблазну полнозвучия Мессии. Он мог бы и бессмертие стяжать. Но на ходу напишешь разве книжку?! А он бежал. И он устал бежать. И добежал до кладбища вприпрыжку. <1921> РЕСПУБЛИКАНСКИЕ ВОСТОРГИ Как не стать республиканцем В чудном городе Париже, Где, по щучьему веленью, Снятся сладостные сны? Как не стать республиканцем, Если только стать поближе К молодому поколенью Этой ветреной страны?! Как легко и вольно дышат Эти дети и не дети, Расточающие в Вечность И начала и концы. Если в небе только слышат, То в божественном совете Им присудят Бесконечность И Бессмертия венцы. Там, где немец углубляет, Англичанин хмурит брови, Закипает итальянец И кичится славянин, Там сверкает и играет Каждой каплей галльской крови С юных дней республиканец, С колыбели гражданин! Пусть брюзжат социалисты, Пусть ужасно недоволен Всех земных конфедераций Генеральный секретарь. Пусть во гневе роялисты С монастырских колоколен Предвещают гибель наций, Эта жалкая бездарь! Ибо толща и консьержи, И хозяйки пансионов, Мелких лавочников форум, Каждый зяблик и кулик, Фамм-де-шамбры, демивьержи И десятки миллионов, Все кричат согласным хором: Vive, хоть тресни, Republique! И, взглянув на дело шире, Разве маленькая сошка Всей истории моменты Сотворила не сама?! Где еще в подлунном мире Из вагонного окошка Вылетают президенты В полосатых пижамах?! Где еще легко и нежно, Как слабительное средство, О преемственности власти Мудрый действует закон?! Где так просто и небрежно Драгоценное наследство, То, которое отчасти Создавал Наполеон, Пококетничав с минутку Перед публикой плебейской, Принимает крепкий дядя, Сделав дамам реверанс, И идет, роняя шутку, Во дворец свой Елисейский, И толпа, с восторгом глядя, Возглашает: 'Vive la France!' И опять автомобили Сотрясают мостовые, И на улице мальчишки Издают веселый свист. Никого не застрелили. Все по-прежнему живые. И на Эйфелевой вышке Господин телеграфист Точно, ясно и бесстрастно Сообщает неуклонно В Конго, в Чили и в Уэльсы, И во всякий пункт земной, Что на свете все прекрасно И что ныне из вагона, Если выпадет на рельсы, То не прежний, а другой... В жизни каждый миг чудесен, Если жить не среди хмурых, А меж тех, кто легким танцем Исчерпал себя вполне! Как не спеть веселых песен, Дробь не выбить на тамбуре, Как не стать республиканцем В этой ветреной стране!.. 1920 О, MADELON! Везет же знаменитому Гамбетте! Кашена не положат в Пантеон. Да здравствует неравенство на свете. О, Madelon! Представьте, что на мраморные урны Всем гражданам давали бы талон И номер на бессмертие дежурный... О, Madelon! Какая это жуткая потеха Долбить, что был умней Наполеон Всего древообделочного цеха. О, Madelon! Благословенны пахари на пашне. Но разве те, чье имя легион, Построят чудо Эйфелевой башни? О, Madelon! Дай всем вкусить оливы аркадийской, Но все ль вкусят и аркадийский сон, О, ветреница в шапочке фригийской, О, Madelon! 1920 СТИХИ О БЕДНОСТИ Не упорствуй, мой маленький друг. И не гневайся гневом султанши. Мы с тобой не поедем на юг. Мы не будем купаться в Ла-Манше. Я тебя так же нежно люблю, Все капризы готов исполнять я. Но, увы, я тебе не куплю Кружевного брюссельского платья. Потому что...- богата ли мышь, Убежавшая чудом с пожара?! Что же ты, моя мышка, молчишь? Или, бедный, тебе я не пара? Не грусти. Это только-пока. Перешей свое платье с каймою, То, в котором, светла и легка, По Тверской ты гуляла весною. Заскучаешь, возьму автобус И до самой Мадпэн прокатаю! Я ведь твой избалованный вкус, Слава Богу, немножечко знаю... Разве кончена жизнь уже? Разве наша надежда напрасна?! Почитай господина Мюрже, Ты увидишь, что жизнь прекрасна. А сознанье, что в нашей судьбе Есть какая-то мудрость страданья?! Разве это не лестно тебе? Разве мало такого сознанья?.. Жить, постигнув, что все - Ничего! Видеть мир, превращенный в обломки!.. Понимаешь ли ты, до чего Нам завидовать будут потомки?! Не сердись же, мой маленький друг. Не казни меня гневом султанши. Мы с тобой не поедем на юг. Мы не будем купаться в Ла-Манше. 1920 РЕЗОЛЮЦИЯ Хорошо бы в море бросить Всех, кто что-то проповедует. Зачесать умело проседь, Зачесать ее как следует. Предоставить спор невежде, Не вступая с ним в дискуссию. И ухаживать, как прежде, За какой-нибудь Марусею. Не ходить встречать Мессию И его не рекламировать. Со слезою про Россию Ничего не декламировать. Не скулить о власти твердой С жалким видом меланхолика. Вообще, не шляться с мордой Освежеванного кролика. Но, избрав потверже сушу, Все суметь, что юность ведает. И взбодрить и плоть, и душу, И взбодрить их так, как следует. Предоставить спор невежде, Не вести ни с кем дискуссию. И... ухаживать, как прежде, За какой-нибудь Марусею! 1920 ЧЕРНОЗЕМНЫЕ ПОРЫВЫ Я в мире все, покорствуя, приемлю. Чтоб самый мир осмыслить и постичь. Иван Ильич желает сесть на землю. Я говорю: садись, Иван Ильич! По всем его движениям и позам Я понимаю, это - крик души. Он говорит: хочу дышать навозом! Я говорю: действительно, дыши! Он говорит: я заведу корову. Я говорю: конечно, заводи! И, веря ободряющему слову, Он чувствует стеснение в груди. Так высказаться мученику надо. Так нужен этот дружеский жилет. Он говорит: представь себе! Канада! Мохнатый плащ! Ботфорты! Пистолет! Я жизнь дам иному поколенью, Я населю величественный край!.. С участием к сердечному волненью Я говорю: конечно, населяй! А через час, беспомощней сардинки, Которая не может ничего, Он вновь стучит на пишущей машинке И курит так, что страшно за него! 1921 РОМАН С БРЕТОНКОЙ Хорошо у моря, летом, Быть влюбленным, быть поэтом, Быть преступно молодым, Жить в избушке у бретонца, Подыматься раньше солнца, Когда в небе - синий дым, Когда спит на бедном ложе Та, что в мире всех дороже, И прекрасней, и милей. Натянуть суровый парус И рассечь воды стеклярус Легкой лодкою своей. Выбрать место. Сеть закинуть. Долго ждать. Тянуть - и вынуть, Словно жребий золотой, Океанский, настоящий Пестрых рыб улов, блестящий Многоцветной чешуей! А потом, при блеске солнца, Плыть назад, к избе бретонца, И живую скумбрию, Что по-рыбьи пляшет в лодке, На шипящей сковородке Поднести, как жизнь свою, Той, что в мире всех дороже, Той, которая... О, Боже! Пусто ложе! Где ж она?! Где бретонка?! Бог иль дьявол! Неужель, пока я плавал, Здесь возился сатана?! Жалкий, красный, как редиска, Я гляжу, лежит записка На французском языке: 'Рыбаки мне надоели, Неужели, в самом деле, Счастье только в рыбаке?! Я ищу, мой друг минутный, Страсти боле сухопутной. Все вы просто пескари. Если ж вы меня любили, То зачем вы уходили До рассвета, до зари?!' Вот ушла - и не вернется. Где бретонка, там и рвется! - Уязвленно думал я, Проклиная мир и лодку, Ненавидя сковородку, Где шипела скумбрия. ТРУЖЕНИКИ МОРЯ 'Уж небо осенью дышало', Уже украли покрывало С террасы казино. И ветер, в злости беспечальной, На крыше флаг национальный Уже сорвал давно. Тромбон, артист с душой и вкусом, Бродил с большим и страшным флюсом На правой стороне. Уже не ждали ветра с юга И ненавидели друг друга, И жили в полусне. Рыжеволосая актриса Избила туфлею Париса, И он ходил, как тень. Вино, что день, то было жиже. И все мечтали о Париже, Когда кончался день. Но, общей связаны порукой, Все говорили с тайной скукой, Участвуя в игре: Ах, все зависит от циклона. Пройдет циклон, разгар сезона Наступит в сентябре. А море бешено кидалось, Лизало берег, возвращалось, Чтоб закипеть опять, Купальню смыть назло французу, И на песок швырнуть медузу И на песке распять. И ночью снилась небылица, Далекий вальс и чьи-то лица, И нежность чьих-то глаз, И ненаписанные стансы, И трижды взятые авансы Под стансы и рассказ. И море снилось, но другое, Далекое и голубое, И милый Коктебель. Курьерский поезд петербургский. Горячий борщ, конечно, в Курске, И северная ель. Скорей, скорей! Уж Тула-справа. Вот старый Серпухов. Застава. Мгновенье... и - Москва. - Пожа-пожалте, прокатаю!- И вдруг я смутно различаю Не русские слова. И, слышу, снова бьет Париса Рыжеволосая актриса, Должно быть, за циклон, Который в море хороводит. Madame! Не бейте! Все проходит, И все пройдет. Как сон. 1920 СЕМНАДЦАТОЕ СЕНТЯБРЯ Правда, странно? Что за дата? Что случилось там когда-то, Далеко от здешних мест? Каратыгина рожденье? В Борках поезда крушенье? Или просто манифест?!. Нет, не то и не другое, И не третье, а-иное. Ну же! Вспомните скорей! Неужели вы забыли? Неужели не любили Вы на родине своей?! Неужели в ваших венах Песню песней сокровенных Никогда не пела кровь? Неужели даже прежде И не к Вере, ни к Надежде Не швырнула вас Любовь?! Но уж к Софье?! К вашей тетке, Чьи смешные папильотки На чело роняли тень,- В старый домик на Плющихе, Где и сны, и вздохи тихи, Вы явились в этот день?! О, конечно, вы любили. Вы любили, но забыли Сочетания имен, Запах роз, и рук, и платья, Ибо все, и без изъятья, Исчезает в тьме времен. Пел рояль. Играли в фанты. В зеркалах мелькали банты. И цвела весна в глазах. Но с пустыни ветер грянул. Вешний цвет в полях увянул, Обратился в бедный прах. Не бросайте ж в ночь изгнанья Добрых дней воспоминанья, Ибо все, что мы храним, Только тени восхождений, Только отблеск сновидений, Смутный дым и легкий дым. <1921> СМИРЕНИЕ От земли струится пар. Над землей плывет угар Легкий, дымный, голубой. Надо мной и над тобой. На каштанах белый пух. Зорче глаз и тоньше слух. Если только пожелать, Можно многое понять. И понять и претерпеть, Если только захотеть. Есть такой блаженный час, Когда видишь в первый раз, Изумленно и любя, И другого и себя. Нет свершения вовне. Я - в других. И все - во мне. А над всем и над тобой Легкий, пьяный, голубой, Золотой весенний пар, Дым, и нежность, и угар. 1921 ИЗ СБОРНИКА 'НАКИНУВ ПЛАЩ' НАКИНУВ ПЛАЩ Накинув плащ особого покроя - Классических и сладостных годов, Чудесный плащ любовника, героя, Веселого хозяина пиров, Капризный плащ беспечного бродяги, Охрипшего от страстных серенад, Скорей, друзья... Струею дивной влаги Воспламеним и отуманим взгляд! Хоть раз в году участники Пролога, Освободившись от кручины злой, Войдем, как все, и станем у порога, 'Накинув плащ, с гитарой под полой!' И пусть дрожат натянутые струны, Звенит хрусталь и пенится вино, Вообразим, что мы, как прежде, юны, Что нам, как прежде, многое дано! Ах, разве не великая задача Такою брагой душу опоить, Чтоб - все равно!.. то радуясь, то плача, Могла она две жизни пережить!.. Так складывать ли звонкие рапиры, Разменивать по мелочи булат, Когда, быть может, лучшие турниры Еще нам только завтра предстоят?! Пора давно уныние отбросить, Сомнение, как падаль, отшвырнуть, И зачесать непрошенную проседь, И выпрямить надломленную грудь, Принять опять классическую позу И петь... во мраке ночи ледяной! - И соловья, и девушку, и розу, 'Накинув плащ, с гитарой под полой...' 1928 ГОРОДСКИЕ ФОНТАНЫ Когда бы не боялся я прослыть Бездельником, лентяем и поэтом, Мечтателем, которого всегда Презрительной улыбкой награждают, Я утром бы исправно уходил, Как ходят клерки в скучную контору, В гранитный мир парижских площадей, Чтоб слушать шум блистательных фонтанов! В огромных и нарядных городах, Где все имеет смысл и назначенье, Нет более напрасной красоты, Чем этих вод безумное теченье... Когда ревут недобрые гудки, И каждый миг из мрака подземелья Измученная, черная толпа, Заране обреченная на муки, С тревогой неизбежною в глазах, Торопится, друг друга обгоняя, И, задыхаясь, мчится и спешит, Чтоб тусклый день еще у жизни вырвать... Одни фонтаны светлою сгруей Холодный блеск бесцельно расточают, И падает на каменное дно Оформленная прихотью стихия. Она взлетает, бешеная, вверх, Но каплей каждою к земле влечется, Чтоб, вновь себя на брызги расточив, Подняться вновь для нового безумья. И если долго вслушиваться в шум, То ясно в нем улавливаешь дактиль, Скользяпщй ямб, послушливый хорей И медленную женскую цезуру... Один фонтан на площади Конкорд Швыряет в небо столько сочетаний, И столько строф, и строф чередований, Что все стихи Овидиевых книг, Корнеля стансы и романы Гейне Собой бассейн наполнить не могли б... Когда бы в них была вода, конечно! 1927 БРОДЯГА О, синьор в цилиндре строгом, В рединготе и с пластроном, С пестрой ленточкой в петлице За заслуги перед троном!.. Вы сердиты. Вы дугою Изогнули ваши брови, Даже держите свой зонтик Вы как будто наготове. Да, вы правы. Я зевака. И стою я, рот разинув, Пред витринами нарядных, Освещенных магазинов. И могу смотреть часами, Как в плену своем хрустальном Улыбается, сияет Эта кукла в платье бальном... Иль прильнув к зеркальным стеклам Ресторана или бара, И глядеть, как честным людям Подают во льду омара, Удивительные фрукты, Замороженные вина, От которых радость в сердце Может вспыхнуть беспричинно! А еще люблю я очень Слушать музыку шарманки И встречаться с грустным взором Бесприютной обезьянки... Вообще, синьор, немало Есть вещей на белом свете, Вызывающих восторги И в зеваке, и в поэте. И напрасно вы замкнулись В вашем строгом рединготе, И от улицы, от встречи Ничего уже не ждете! Вот, была ж у вас... со мною... Хоть на миг одна дорога. А ведь встреча с человеком Это, право, очень много. Если ж вам и это чуждо, Значит, дух ваш полон мрака, Значит, вы не... теплый парень, Не поэт и не зевака! 1927 СЕНТЯБРЬСКИЕ РОЗЫ Осенние дни еще тихо И робко толпятся в преддверье. Сентябрьские розы пылают Пыланьем последнего дня. Латинские сумерки сини, Легки и воздушны, и кратки. И снова блаженное лето Отходит, как юность твоя. Когда человек вспоминает О том, что давно миновало, То знай, это старость в преддверье, Дыханье в груди затая, Старается тихо подкрасться И, время по вздохам считая, Войти, как входила когда-то Упрямая юность твоя... Войдет и осмотрит рапиры, Которые быстро ржавеют, И сядет, оправив старинной, Шуршащей оборки края. Скользнет снисходительным взглядом По толстым и пыльным тетрадям, Где спят миллионы терзаний, Прошедших, как юность твоя. Но ветер с неслыханной силой Ударит в железные ставни, И вспыхнут каминные угли, Как розы осеннего дня... И сердце впервые постигнет Покорности жуткую сладость, Но только иную, чем знала, Чем ведала юность твоя. <1928> ВЕТЕР С ПУСТЫНИ Уже стихов Екклезиаста Я познавал сладчайший яд. Уже оглядывался часто И я, не мудрствуя, назад. И, наливаясь, тяжелели Давно отсчитанные дни. И ровным пламенем горели Мои вечерние огни. И так, улыбкой многознанья, Я встретил зарево очей, И стан, не ведавший касанья, И легкость милого дыханья, И взгляд открытый и ничей. Но ты прошла, смеясь над блеском Моих расширенных зрачков. Трещал камин привычным треском. А стук веселых каблучков Звучал, как громы золотые, Как злые ямбы Бомарше, В моей смирившейся впервые И вновь взволнованной душе. Ах знаю, знаю: все бывало! Но, многознанью вопреки, Над синей жилкой так устало, Так нежно вьются завитки... Пусть ветер, веющий с пустыни, Каминной тешится золой. Мы посмеемся, я над ветром, А глупый ветер надо мной. 1926 УЛИЧНЫЙ ПЕВЕЦ Люблю весенние кануны, Когда вдали от бедных сел Уже настраивает струны Мифологический Эол. Когда во двор, колодезь узкий, Приходит уличный певец И благородно, по-французски! Поет о нежности сердец, О Маргаритах, о Сюзаннах, О взорах нежно-голубых И о каких-то дивных странах, Где нет печалей никаких. И на асфальт сырой и грязный Летят звенящие гроши...- То благодарность за соблазны, За обольщения души. 1927 ВООБРАЖАЕМОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ В окне у Кука и сына Есть пароходная модель. Маршруты сказочных недель, Марсель, Сицилия, Мессина... Слова, в которых бродит хмель, И слышен запах апельсина И запах душных лепестков, Мимозы, розы и граната! В них очертанья облаков, Уже приснившихся когда-то, Венецианского заката Незабываемый покров, И имя женское Беата, И легкость итальянских слов... Войти и бросить груду денег, И грубо буркнуть: 'Мистер Кук! Я человек и неврастеник От котелка до самых брюк. Прошу вас, дайте мне плацкарту, Мне все равно, куда-нибудь... Благоволите сами в карту Своим британским пальцем ткнуть! Мне важно плыть и видеть море, Курить сигару и плевать'. ...И с равнодушием во взоре Начнет мой Кук соображать. Сообразит. Поставит штемпель. И, заглушая лязг и стон, Пойдут качаться в мерном темпе Семнадцать тысяч триста тонн. 1927 СТАРАЯ АНГЛИЯ Веселое пламя, шипенье полен. Надежные, крепкие рамы. Темнея от времени, смотрят со стен Какие-то гордые дамы. В поблекших, тугих и тяжелых шелках, В улыбке лица воскового, И в этих надменных, седых париках Есть нежность, уже обращенная в прах, Суровая нежность былого. Но весело, ярко пылает камин, А чайник поет и клокочет, Клокочет, как будто он в доме один И делает все, что захочет. А черный, огромный и бархатный кот, С пленительным именем Томми, Считает, что именно он это тот, Кто главным является в доме. И думает, щурясь от блеска огня На ярко начищенной меди: 'Хотел бы я видеть, как вместо меня Тебя бы погладила леди!..' И Томми, пожалуй, действительно прав. Недаром же чайник имеет Такой сумасшедший и бешеный нрав, Что леди и думать не смеет Своею божественно-дивной рукой Коснуться до крышки горячей... И, явно утешенный мыслью такой, Опять погружается Томми в покой, Глубокий, ленивый, кошачий. За окнами стужи, туманы, снега. А здесь, как на старой гравюре, Хрусталь, и цветы, и оленьи рога, И важные кресла, и блеск очага, И лампы огонь в абажуре. Я знаю, и это, и это пройдет, Развеется в мире безбрежном. И чайник кипящий, и медленный кот... И женщина с профилем нежным. И в том, что считается счастьем земным, Убавится чьим-то дыханьем, И самая память исчезнет, как дым, И только холодным, надменным, чужим Останется в раме блистаньем. Но все же, покуда мы в мире пройдем, Свой плащ беззаботно накинув, Пускай у нас будет наш маленький дом И доброе пламя каминов, Пусть глупую песенку чайник поет И паром клубится: встречай-ка!.. И встретит нас Томми, пленительный кот, И наша и Томми хозяйка. 1927 СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ ЗАПИСЬ Шуми, моя осень, заветными шумами, Холодные слезы на землю пролей, И глухо отсчитывай капельки малые Над бедной, над временной кровлей моей. Шуми на просторах морей неизведанных, На милых, приснившихся мне островах. Ладьей пролетела короткая молодость, Веселой ладьей на тугих парусах. А самое нежно и жадно желанное Мелькнуло, как дымная даль островов. Как слово, которое не было сказано Меж праха ненужных и сказанных слов. На книгах блестит позолота тиснения, Живая струится от них тишина- Довольно веселия, музыки, пения, Лукавого смеха, хмельного вина! Все было. Все будет. И только Желанного Не будет никем никому не дано. Шуми, моя осень, осенними шумами, Стучи в освещенное лампой окно. Ты видишь, покорно, смирясь и не жалуясь, О прежнем, прошедшем, почти не скорбя, Стою на пороге и жду, и с улыбкою, Как добрый хозяин встречаю тебя. Садись и давай вспоминать, перелистывать Знакомую повесть, главу за главой. Ты только меня ни о чем не расспрашивай, А слушай и молча кивай головой. И будет не слышно за всхлипами, всплесками, За быстрыми шумами брызг дождевых Ни шелеста этих страниц упоительных, Ни слез запоздалых, упавших на них. 1927 МАДРИГАЛ Не надо ангелов, ни неба, ни алмазов. Я жить хочу сегодня, и сейчас! Заветный шепот просьбы и отказов И синий блеск неповторимых глаз, Ах, сколь они милее всех алмазов И ангелов, невидимых сейчас!.. Пусть ветр иной другие губы студит И треплет легкую и синюю вуаль. Нам все равно. Пусть будет то, что будет. Нам все равно. Нам прошлого не жаль. Сегодня день, которого не будет. И только о сегодняшнем печаль. Люблю я ваше смутное дыханье, Усталость легкую от прошумевших лет, Разлет бровей и молний полыханье Из синих глаз, которых краше нет! Их блеск живой, веселый и слепящий, Последнее пристанище мое. И славлю день, прелестный, преходящий, И краткое, земное бытие. Вы из комедии бессмертного Шекспира, Иль нет, не так... Из свадьбы Бомарше! Ваш синий взор пронзает, как рапира, Но только он дает покой душе. Куда же бег сегодня нам направить, Какую ныне посетить страну?.. Начну молить, вы станете лукавить. Лукавить станете, я вновь молить начну... Но пусть. Он ветреного шепота отказов Не меркнет блеск неповторимых глаз. Не надо ангелов, ни неба, ни алмазов, Мы жить хотим сегодня, и сейчас! 1927 В ТЕАТРЕ Есть блаженное слово-провинция... Кто не видел из русских актрис Этот трепет, тоску, замирание Во блистательном мраке кулис!.. Темный зал, как пучина огромная, Только зыбкие рампы огни. Пой, взлетай, о, душа многострунная, Оборвись, как струна, но звени!.. Облети эти ярусы темные, В них простые томятся сердца. Вознеси, погрузи их в безумие И кружи, и кружи без конца!.. Дай испить им отравы сладчайшие, И, когда обессилевши, ниц Упадешь на подмостки неверные Хрупкой тяжестью раненых птиц, Дрогнет зал ослепительной бурею И отдаст и восторг, и любовь За твою небылицу чудесную, За твою бутафорскую кровь!.. <1928> ГРОЗА Он шумит, июньский ливень, Теплый дождь живого лета, Словно капли - это ямбы Из любимого поэта!.. Распахнуть окно и слушать Этот сказ их многостопный, Пить и выпить эту влагу, Этот дух гелиотропный, И вобрать в себя цветенье, Этот сладкий запах липы, Это летнее томленье, Эту радость, эти всхлипы, Этой жадности и жажды Утоление земное, Это небо после ливня Снова ярко-голубое, Наглядеться, надышаться, Чтоб и в смертный час разлуки Улыбаться, вспоминая Эти запахи и звуки!.. Вот промчался, отшумел он, Отблистал над целым миром, Словно царь, что, насладившись, Отпустил рабыню с миром, Подарив ей на прощанье Это солнце золотое, Это небо после ливня Совершенно голубое! И покорная рабыня После бурных ласк владыки Разметалася на ложе Из душистой повилики, И цветы гелиотропа Наклонились к изголовью, А кругом пылают розы, Отягченные любовью... И невольно в каждом сердце Что-то вздрагивает сразу, Сладкой мукой наполняет До предела, до отказу, И оно безмерно бьется, Ибо знает суеверно, Что над ним еще прольется Страшный, грозный и безмерный, Тоже бурный, летний ливень С громом, молнией, с грозою, И с очищенною ливнем Дивной далью голубою! <1928> БЕЗ ЗАГЛАВИЯ Я люблю осенний дождь, Когда он стучит по крыше, Барабанит мне в окно И звенит в оконной нише. И стекает на асфальт, А оттуда прямо в Сену, Словом, я люблю, когда... Это дождь по Андерсену! Если вспомнить хорошо Сказку юности туманной, То у каждого ведь был Свой солдатик оловянный. Тот, который на заказ Был раскрашенным на славу, Тот, который как-то раз Из окна упал в канаву. Я не знаю, может быть, Это все такая малость - Старый, добрый Андерсен, Наше детство, наша жалость, Этот милый переплет С пожелтевшими краями, Из которого весь мир Открывался перед нами, Этот дивный сладкий бред И порыв, еще неясный, И солдатик без ноги, Оловянный, но прекрасный! Я не знаю, может быть, Для сегодняшних, для новых, Научившихся любить Эту поступь дней суровых, Для которых каждый миг Только миг преодолений, Для обветренных в боях, В дымном порохе сражений, Правда, может быть, для них Чуждо все, во что когда-то Раз уверовали мы И доныне верим свято! Пусть... Поделим этот мир, Нашим чувствам сообразно. Слава Богу, что любить Так умеют люди разно. Я люблю и не горжусь Кур, намокших под забором. Потому что я мирюсь С их куриным кругозором. Я люблю, когда земля Пахнет влагой дождевою. Дождь стучит в мое окно, Круг от лампы надо мною. Сядешь. Вспомнишь обо всем. Дни побед. И дни падений. Нет! Люблю осенний дождь, Уж за то, что он осенний. 1926 ПРОЛОГ Привет вам, годы вольнодумства, Пора пленительных затей, Венецианские безумства Прошедшей юности моей, Где каждый миг был, как подарок, И весел, шумен, бестолков, И ослепителен, и ярок Был полдень майских пикников. И только вздох цезур лукавый Был тем законом красоты, Которым нам давалось право Быть с мирозданием на ты! 1927 ЖИЛИ-БЫЛИ Если б вдруг назад отбросить Этих лет смятенный ряд, Зачесать умело проседь, Оживить унылый взгляд, Горе - горечь, горечь - бремя, Все - веревочкой завить, Если б можно было время На скаку остановить, Чтоб до боли закусило Злое время удила, Чтоб воскликнуть с прежней силой - Эх была, да не была! Да раскрыть поутру ставни, Да увидеть под окном То, что стало стародавней Былью, сказочкою, сном... Этот снег, что так синеет, Как нигде и никогда, От которого пьянеет Сердце раз и навсегда. Синий снег, который режет, Колет, жжет и холодит, Этот снег, который нежит, Нежит, душу молодит, Эту легкость, эту тонкость, Несказанность этих нег, рупкость эту, эту звонкость, Эту ломкость, этот снег! Если б нам, да в переулки, В переулки, в тупички, Где когда-то жили-были, Жили-были дурачки, Только жили, только были, Что хотели, не смогли, Говорили, что любили, А сберечь, не сберегли... 1927 УЕЗДНАЯ ВЕСНА Пасха. Платьице в горошину, Легкость. Дымность. Кисея. Допотопная провинция. Клены. Тополи. Скамья. Брюки серые со штрипками. Шею сдавливает кант. А в глазах мелькает розовый Колыхающийся бант. Ах, пускай уж были сказаны Эти старые слова. Каждый год наружу новая Пробивается трава. Каждый год из неба синего Нестерпимый льется свет. Каждый год душе загадывать, Слышать сладостный ответ. Для чего же в мире тополи, Гул морей и говор птиц, Блеск очей, всегда единственных, Из-под ласковых ресниц? Для чего земля чудесная Расцветает каждый год, Наполняя сердце нежностью, Наливая соком плод? Для того, чтоб в милом городе, На классической скамье, Целый мир предстал в пленительной, В этой белой кисее, В легком платьице в горошину, В кленах, в зелени, в дыму, В том, что снилось сердцу каждому, Моему и твоему! 1927 СЕРЕБРЯНЫЕ КОНЬКИ Синий вечер, белый снег. Ровен, ловок, легок бег. Вейтесь, вейтесь в нашу честь, Все снежинки, сколько есть. Каждый локон Тани - мой. Каждый локон - золотой. Каждый вьется завитком Над беспомощным виском... Таня, Таня! Дайте ж мне такую власть, Чтоб мгновение заклясть, Легкий бег остановить, Круг навеки очертить, Чтоб на синем на снегу, В заколдованном кругу, На серебряных коньках, С бедной муфточкой в руках, В быстром вальсе наклонясь, Смехом радостным смеясь, Вся алея от стыда, Ты могла бы навсегда, В легкой, зимней пороше, Вечно жить в моей душе. Таня, Таня! 1927 ПРИЗНАНИЕ На минувшее взираю Я почти с благоговеньем. Я завидую невольно Предыдущим поколеньям. Было все когда-то легче, Было все когда-то проще, Три кита на свете были: Русь, исправники и тещи. У купца, у Пастухова, Что у Каменного моста, Все, что в мире совершалось, Объяснялось очень просто. Шею шарфом обмотавши, Алкоголик и безбожник, В наводивших страх галошах Приходил к нему художник, И за три рубля в неделю, С возмущеньем непритворным, Всю уездную управу Пригвождал к столбам позорным. 'О, доколе, Катилина...' - Восклицал он без варьяций, Осуждая непорядки Городских ассенизации. А потом, надев намордник, Тещу, женщину сырую, Рисовал в ужасном виде, Вообще, как таковую. Ах, я знаю, все проходит, Все есть тлен и быстротечность. Отошла и наша теща В пожирающую Вечность. Но когда я меж консьержек Заблудившись безнадежно, Вспоминаю то, что было И что стало невозможно, У меня вот к этой теще, К сатирическому устью, Прямо, знаете ли, нежность, Перемешанная с грустью!.. 1926 МОНОЛОГ Милостивые государи, Блеск и цвет поколенья. Признаемся честно В порыве откровенья! Зажглась наша молодость Свечой яркого воска, А пропала наша молодость, Погибла, как папироска... В Европе и в Америке Танцевали и пели Так, что стекла дрожали, Так, что стекла звенели, А мы спорили о Боге, Надрывали глотки. Попадали в итоге За железные решетки. От всех семи повешенных Берегли веревки. Радовались, что Шаляпин Ходит в поддевке. Девушек не любили, Находили, что развратно. До изнеможения ходили В народ и обратно. Потом... то, чего не было, Стало тем, что бывает. Кто любит воспоминания, Пусть вспоминает. Развеялся во все стороны Наш прах неизбывно. Не клюют его даже вороны, Потому что им противно. 1926 ПРИЗЫВ К БОДРОСТИ Человек, не вешай нос Ни на квинту, ни иначе. Не склоняй ни роз, ни слез, А уж грез и наипаче. В плащ не кутайся, зловещ: И прохладно, и не модно, Только бодрость-это вещь, Все другое производив. И не так уж тесен мир, Чтобы в нем не поместиться. А затем... ведь ты ж не сыр, Чтоб слезой своей гордиться. Сколько тягостных колец Вкруг затягивалось уже. Так уж худо, что конец! А глядишь назавтра... хуже. Это значит, что вчера За сугроб ты принял кочки, Это значит, что игра Не дошла еще до точки. Если ж так, то выше нос. 'Еще Польска не сгинела'. Жил да был такой Панглосс, Понимавший это дело. И когда его Вольтер Посадил однажды на кол, Он, классический пример, Сел и даже не заплакал. И подействовала так Эта твердость на Вольтера, Что сказал он: 'Слезь, дурак, Ты не годен для примера!..' 1926 В АЛЬБОМ Я гляжу на вас, Нанета, И испытываю гордость. Я все думаю: откуда Эта сдержанная твердость? Эти милое проворство, И рассчитанность движений, И решительность поступков, Не терпящих возражений? Если б в старом Петербурге Мне сказали, что Нанета, Эта хрупкая сильфида, Эта выдумка поэта, У которой как перчатки Настроения менялись, И у ног которой сразу Все поклонники стрелялись, Если б мне тогда сказали, Что, цветок оранжерейный, Эта самая Нанета Этой ручкою лилейной Будет шить, и мыть, и стряпать, И стучать на ундервуде, Я бы только улыбнулся, Ибо что я смыслю в чуде?!. Между тем, моя Нанета, Это чудо совершилось. Правда, многое на свете С той поры переменилось. Но из всех чудес, которым Овладеть дано душою, Это вы, моя Нанета, Чудо самое большое! Это вы крестом болгарским Шьете шаль американке И приносите, сияя, Ваши собственные франки. Это вы, накрасив губки, Отправляетесь на рынок, Поражая взор торговок Лаком лаковых ботинок. Это вы, царя на кухне, Словно Нектар олимпийский, Льете щедрою рукою Дивный борщ малороссийский. Это вы при свете лампы, Словно жрица в тайном действе, Ловко штопаете дырки, Неизбежные в семействе. Жанна д'Арк была святая, Вы не Жанна. Вы Нанета. Но простая ваша жертва Будет некогда воспета. Потому что в эти годы Отреченья и изгнанья Сердцу дороги и милы Только тихие сиянья. Потому что и Нанетой Я зову вас тем смелее, Что Нанета - это песня, А от песни - веселее! 1926 ЭЛЕГИЯ Помнишь ты или не помнишь Этот день и этот час, Как сиял нам луч заката, Как он медлил и погас? Ничего не предвещало, Что готовится гроза. Я подсчитывал расходы, Ты же - красила глаза. А потом ты говорила, Милым голосом звеня, Что напрасно нету дяди У тебя иль у меня. Если б дядя этот самый Жил в Америке, то он Уж давно бы там скончался И оставил миллион... Я не стал с тобою спорить И доказывать опять, Что могла бы быть и тетя, Тысяч так на двадцать пять. Я ведь знаю, ты сказала б, Что, когда живешь в мечтах, То бессмысленно, конечно, Говорить о мелочах. 1926 ПРОСТЫЕ СЛОВА Хорошо построить дом На просторе, на поляне. Возле дома сад с прудом. А в пруду карась в сметане. Да в саду чтоб рос левкой, Лиловел пожар сирени. А в душе чтоб был покой. Да-с. Не боле и не мене! Утро. Вишни. Белый пух. Встать. Полить цветы из лейки. Да чтоб мимо шел пастух И играл бы на жалейке. На террасе круглый стол Серебром блестит кофейным. Кресло. В кресле слабый пол В чем-то этаком кисейном... Сядешь. Крякнешь. Пьешь и ешь. Прямо мнишь себя младенцем. Лишь порой лениво плешь Отираешь полотенцем. Ну, потом... ползешь в гамак. Тишина. И дух сосновый. А читаешь, как-никак, Приключенья Казановы. Как прочтешь одну главу, Да начнешь моргать ресницей, Книжка падает в траву... Ветерок шуршит страницей. Где-то муха прожужжит, Прогремит вдали телега. В доме люстра задрожит. Тишина. Блаженство. Нега. Встанешь. Бешено зевнешь, Чуть не вывихнувши челюсть. Квасу, черти!.. Ну... и пьешь, Ледяной. С изюмом. Прелесть!.. В общем, дети, несмотря На неравенство земное, Хорошо, когда заря Нежит небо голубое, Когда с вишен белый пух Расстилается над садом, Когда вечером пастух Возвращается со стадом. Когда есть просторный дом, Белый, с крышею зеленой, А при доме сад с прудом, В нем карась определенный, На террасе белый стол, На столе прибор кофейный, В мягком кресле слабый пол, А на поле дым кисейный!.. 1927 ТОСТ Одного Нового года нам мало, Эх, где наша не пропадала, Один раз вплавь, другой раз вброд, Встретим еще один Новый год. Пей, как говорится, Мелкая земская единица, Сивка и Россинант, Рядовой эмигрант! Пей за мировую бесконечность, За мгновение, и за Вечность, За красоту, и за момент, И за третий элемент. Пей за свободу слова, За народ, давший Толстого, За чувство мировой тоски И за эти самые огоньки. Пей за нашу профессуру, За приват и за доцентуру, Пей за адвокатуру, Пей за литературу, Даже за температуру, Но, главное ж, пей... Пей за все яркое, за все огневое, За искусство как таковое, За выси гор и за ширь долин, За Мечникова лактобациллин. Пей за друга читателя, Пей за друга издателя, Пей за друга писателя, И даже за переписателя, Но, главное, пей... Пей за нашу альма-матер, За вулкан и за кратер, За подробность, за суть, За исторический путь, За луч света в царстве мрака, За излечение рака, За молнию и грозу, За Сидора и за козу, За творчество и за муки. И за мучеников науки, За исстрадавшиеся низы, И за Сидора без козы, И за прекрасную Францию, Последнюю нашу станцию, Где по два раза в год Встречаем мы Новый год, Но твердо и неуклонно, На Онуфрия и на Антона, С танцами до утра, Пока придет пора, А не придет, так приснится... Пей, мелкая единица, Ура! 1927 ПОКА НЕ ПОЗДНО! В парижском небе рдеют розы. Не то закат. Не то восход. Купил на улице мимозы. В душе тоска, в уме - расход. Но, сердцу делая уступку, Стараясь разум усыпить, Иду и нюхаю покупку И говорю: спешите жить! Спешите жить и в дни изгнанья, И этим дням ведется счет. А по руслу воспоминанья Обратно время не течет. Какая польза будет миру, Когда, под звуки горных лир, Покинув здешнюю квартиру, Вы перейдете в лучший мир С одним сознанием безвкусным, Что, не жалея поздних слез, Положит некто с видом грустным На прах ваш несколько мимоз?! <1928> У МОРЯ Утро. Море. В море парус. Чтоб сравнений не искать, Море, скажем, как стеклярус. Тишина и благодать. Человек закинул сети И веслом не стал грести, До чего же рыбы эти Дуры, Господи прости!.. Ну о чем ты, рыба, грезишь В этой бездне голубой? Видишь, кажется, а лезешь. А другие за тобой. И, как дважды два четыре, Зашипишь в сковороде... Где ж прогресс в животном мире, Где, я спрашиваю, где?! Впрочем... Солнце. Блеск. Природа. Горизонт и пароход. Прямо в грудь из небосвода Так и льется кислород. Выдыхай его обратно, Погружайся в забытье, Не считай на солнце пятна, Это дело не твое. И не думай, ради Бога, О бессмертии души! Вообще, дыши немного, Понимаешь ли, дыши! Допусти, что все химера, Допусти и помирись... Но красив же чайки серой Этот взлет в простор и ввысь, Хороша волны прохлада, Даль прозрачна и ясна, Так чего же тебе надо, Дьявол этакий ты, а? 1927 ТЯГА НА ЗЕМЛЮ Городскому человеку Страстно хочется на волю. У него тоска по небу, Колосящемуся полю, По похожим на барашков Облакам и легким тучкам И еще по всяким разным В книжках вычитанным штучкам. Городскому человеку, Даже очень пожилому, Страшно хочется зарыться Прямо в сено иль в солому И вдыхать сосновый запах, От соломы, но сосновый!!! И глядеть, как в час вечерний Возвращаются коровы... Городскому человеку Так и кажется, что вымя Сразу вздуто простоквашей И продуктами другими, И что надо только слиться С лоном матери-природы, Чтобы выровнять мгновенно Все - и душу и расходы. Городскому человеку, Утомленному столицей, Снится домик очень белый С очень красной черепицей. В этом домике счастливом На окне цветут герани, А живут там полной жизнью Краснощекие пейзане. Городские ощущенья Одинаковы и стерты... Вот и тянет человека На натюры да на морты. И мечтает он однажды Убежать от шума света И купить клочок землицы, Где, неведомо... Но где-то! Развести цыплят, коровок, Жить легко и без печали, Получая ежегодно Три серебряных медали: За цыплят и за коровок, И за то, что образцово Деревенское хозяйство Человека городского. Но пока о куроводстве, Улыбаясь, он мечтает, Грузовик его бездушный Пополам переезжает. Потому что не цыплята По навозной бродят жиже, Не цыплята, и не бродят, И не в жиже, а в Париже!.. И теперь на Пер-Лашезе Он лежит, дитя столицы. Городскому человеку Много надо ли землицы?! 1926 ВЕСЕННИЙ ПРОЛОГ Погоди. Не плачь. Терпение! Мир воспрянет ото сна. Скоро будет наводнение, Равноденствие, весна. Вспыхнут в окнах многогранные, Разноцветные лучи. Прилетят, от солнца пьяные, Сумасшедшие грачи. Станет кот умильно нежиться, Выгибаться неспроста, И, как дура, кошка врежется, То есть втюрится в кота... И, нахален, с вышки чучела Будет голос воробья: Мне в яйце сидеть наскучило, Вот и вылупился я! И, поднявшися над близкою, Слишком низкою землей, Он с такой же анархисткою, С воробьихой молодой, В неоглядный путь отважится, Где в просторе голубом Все ему, наверно, кажется В освещении ином... А теперь подумай, глупая, Что вокруг произойдет! Через лужу, важно хлюпая, Гусь с гусыней проплывет, Грач под самым подоконником Станет душу изливать, Канарейка по поклонникам Будет прямо изнывать, Конь заржет и лев зарьпсает По желанной, по своей, Как умеет, прочирикает Серенаду воробей. Так ужели исключение Станешь ты собой являть? Солнце! Небо! Наводнение! Равноденствие весеннее! Тольку чуточку терпения, Только малость подождать!.. 1928 МАРТ МЕСЯЦ Оттепель. Дымка. Такси вздорожали. Нежность какая-то. Грусть. Двух радикалов куда-то избрали. Поезд ограбили. Пусть. Ноет шарманка. Рапсодия Листа. Серб. Обезьянка в пальто. Я вспоминаю Оливера Твиста, Диккенса, мало ли что... Все-таки лучшее время природы - Это весна, господа! Все сочиняют поэмы и оды. Даже извозчики. Да. Что-то весеннее грезится миру, Бог его ведает, что. Ах, если б мне итальянскую лиру... Даже не лиру, а сто! 1926 В БУЛОНСКОМ ЛЕСУ Черно-голые деревья. Легкость статуй. Тяжесть тумб. Пахнет свежестью и влагой От больших цветочных клумб. Звонко цокают копыта. Пронеслась... И скрылись вдаль Темно-рыжая кобыла, Амазонка и вуаль. И, смешавшись с вялым тленом Прошлогодних серых мхов, Долго держится в аллее Запах сладостных духов. 1927 ДВЕНАДЦАТЬ Легки под этим небом ясным Живые запахи весны. И блеском кратким, но прекрасным Земные дни озарены. Мадам торговка! Вид мой жалок, Но я имею двадцать су. Продайте мне пучок фиалок, Бесплатно выросших в лесу. Не анархист, не безобразник, Хочу традицию блюсти. Я не хочу на пышный праздник Как бедный родственник прийти И объяснять прохожей даме, Что гость случайный я у них. Пускай чужой, но я с цветами! А где цветы, там нет чужих. Идут, идут... Плывут знамена. И, вешней брагой охмелев, На трон из легкого картона Париж возводит королев. О зависть, худший вид порока! Но я завидую им всем. Как хорошо не помнить Блока, И, прошумев свой Ми-Карем, Не декламировать красиво, Что глубже нас на свете нет, И мрачно требовать надрыва От знаменитой Мистангэт!.. 1926 ГОЛУБЫЕ ПОЕЗДА Каждый день уходит к морю Голубой курьерский поезд. Зябко кутаются в соболь Благороднейшие леди. Пахнет кожей нессесеров, И сигарой, и духами, И еще щемящим чем-то, Что не выразить стихами... Если вы не лорд английский, Не посол Венесуэлы, Не владелец медных копей В юго-западном Техасе, Если герцогов Бульонских Вы не косвенный потомок, Не глава свиного треста, Не плантатор из Таити, Если вы не задушили Тетку, Пиковую даму, То чего же вы стоите И куда же вы суетесь?! Ах, шестое это чувство, Чувство рельс, колес, просгрансгва То, что принято у русских Называть манящей далью... Замирающее чувство, Словно вы на полустанке. Вот придет швейцар огромный - Страшный бас и густ, и внятен: - Пер-рвый... Поезд... на четвертом... Фастов... Знаменка... Казатин... 1927 ВАРИАНТ Вянет лист. Проходит лето. Солнце светит скупо. Так как нету пистолета, То стреляться глупо. И к чему былого века Пошлые замашки, Когда есть у человека Честные подтяжки! Мы не узкие педанты, Нам и сосны в пору... Вот и будут эмигранты - С сосенки, да с бору! 1926 ДНЕВНИК НЕВРАСТЕНИКА Честь имею доложить, Что ужасно трудно жить, Прямо, искренне сознаться, Невозможно заниматься!.. В гневе мрачный небосвод Разверзается библейском, И потоки многих вод Мчатся в страхе иудейском. Человеки и стада Мокнут купно и отменно. Вот уж именно когда Всем им море по колено. Это значит, что опять Ной в порядке диктатуры Станет тварей отбирать Для грядущей авантюры. ...Этак мыслью воспаришь - И еще противней станет. Над тобой по скатам крыш Дождь немолчно барабанит. Куришь. Киснешь. Морщишь лоб. Невозможно заниматься. Эх, мамаша! Хорошо б Чистым спиртом нализаться, Наложиться, словно зверь, И мурлыкать откровенно: Вот уж именно теперь Мне и море по колено!.. 1927 'МЫС ДОБРОЙ НАДЕЖДЫ' Провижу день. Падут большевики, Как падают прогнившие стропила. Окажется, что конные полки Есть просто историческая сила. Окажется, что красную звезду Срывают тем же способом корявым, Как в девятьсот осьмнадцатом году Штандарт с короной и орлом двуглавым. Возможно все на свете пережить, Невольные и вольные бесстыдства. Всего отведать и всего вкусить, Хотя бы только ради любопытства. Пусть трижды повторяется стезя, И дедов сны пускай приснятся внуку. Но только скуку вынести нельзя, Тупую и торжественную скуку! А между тем уже грядет она, Российская, дебелая, тупая. Такая, как в былые времена, Во времена Батыя и Мамая. Придет и станет каяться в грехах Смиренно, унизительно и кротко, И захлебнется в прозе и в стихах По поводу любого околотка. Она найдет своих профессоров, Чтобы воспеть парад кавалерийский, Открыть, что зад московских кучеров Не просто зад, а древневизантийский. И прибегут из разных заграниц Любители по-своему развлечься, И упадут всеподданнейше ниц С единственным желанием - посечься. 1926 ЮБИЛЕЙ Топали. Шарили. Рылись. Хватали. Ставили к стенке. Водили. Пытали. Словом, английским сказать языком: Дом моя крепость, и... крепость мой дом. Площадь очистили. Цоколь. Ступеньки. Памятник общий Емельке и Стеньке. Именно в память того, что ко дну Стенька персидскую сплавил княжну. Осень проходит. Одна. И другая. Третья... Шестая... Седьмая... Восьмая... Вот и десятая глазом видна! 'Грустную думу наводит она'. Песня ль доносится... Жалоба ль, вздох ли... Лес обнажился... Грачи передохли... Ветер гуляет в просторах полей... В общем, приятная вещь юбилей. <1928> ЛЮБОВЬ ОТ СОХИ Зацветают весенние грядки. Воробей от безумья охрип. Я люблю вас в ударном порядке, Потому что вы девушка-тип! Ах, в душе моей целая смута, И восторг, и угар, и тоска. Приходите, товарищ Анюта, Будем вместе читать Пильняка. Набухают весенние почки. С точки зрения смычки простой, Я дошел, извиняюсь, до точки! Ибо я индивид холостой. Прекратите ж сердечную муку, Укротите сердечную боль. Предлагаю вам сердце и руку И крестьянского типа мозоль. <1928> 'ХОД КОНЯ' В Москве состоялся розыгрыш дерби для крестьянских рысаков. Я чувствую невольное волненье, Которое не выразишь пером. Прошли года. Сменилось поколенье. Все тот же он, московский ипподром. Исчезли старые и милые названья, Но по весне, когда цветет земля, Легки и дымны дней благоуханья И зелены Ходынские поля. Иные краски созданы для взора, Иной игрой взволнована душа,- Не голубою кровью Галтимора И не дворянской спесью Крепыша. Из бедности, из гибели, из мрака, Для счастья возродяся наконец, Лети, скачи, крестьянская коняка, В советских яблоках советский жеребец! Ты перенес жестокие мученья И за чужие отвечал грехи, Но ты есть конь иного назначенья, Ты, скажем прямо, лошадь от сохи. Пусть ноги не арабские, не тонки, И задняя с передней не в ладу, Есть классовое что-то в селезенке, Когда она играет на ходу. Прислушиваясь к собственным синкопам И не страшась, что вознесется бич, Ты мчишься этим бешеным галопом, Который завещал тебе Ильич. И, к милому прошедшему ревнуя, Я думаю над пушкинским стихом: Вот именно, крестьянин, торжествуя, Играет в ординаре и двойном. 1926 ИЗ СБОРНИКА 'НЕСКУЧНЫЙ САД' НАША МАЛЕНЬКАЯ ЖИЗНЬ Точка. Станция. Шлагбаум. Треплет ветер на ходу Три романа Викки-Баум, Позабытые в саду. Круг замкнулся. Сократился. Ни концов и ни начал. Доктор Шмелькин возвратился. Дождь в окошко застучал... Из разверзнутого лона Целый хлынул водоем. Кто-то ищет компаньона В одиночестве своем. Кто-то громко объявляет В напряженной тишине, Что паркеты натирает По неслыханной цене. А другой, в какой-то злобе Сообщая адрес свой, Ищет фюрера к особе, Очевидно, пожилой. Капли падают все чаще, Тяжелее бабьих слез. Кто-то голосом дрожащим Предлагает пылесос. И опять кончиной света Угрожает неба высь. И опять мечта поэта Пишет Бобику: вернись! (1927-1934) ТРУДЫ И ДНИ 1 Доклад: 'Любовь и веронал'. Билеты - франк, у входа в зал. 2 Вышли в свет воспоминанья: 'Четверть века прозябанья'. 3 Нужен смокинг или фрак Для вступающего в брак. Там же ищут для венца Посаженого отца. 4 Ищут вежливых старушек Для различных побегушек. 5 Отдается домик с садом, С крематориумом рядом. 6 Ищут крепкую эстонку К годовалому ребенку. 7 Диспут в клубе на Клиши О бессмертии души. Там же прения сторон, Русский чай и граммофон. 8 Ищут скромную персону Средних лет - Отвечать по телефону: Дома нет. 9 Срочно нужен на Европу Представитель по укропу. 10 Имею восемь паспортов, На все готов. 11 Скромный русский инвалид Ищет поручений По устройству панихид Или развлечений. 12 Отдается дом с гаражем, С правом пользования пляжем. Непосредственно из спальни Вид на женские купальни. 13 Ищут тихого злодея. Есть старушка. Есть идея. 14 Сохранившийся мужик, Бывший крымский проводник, Сокращает скуку дней На отрогах Пиренеи. 15 Ищу мансарду для прислуги, Чтоб проводить свои досуги. 16 Комната с диваном За урок с болваном. 17 Холостяк былой закваски Жаждет ласки... 18 'Вырыта заступом яма глубокая'... Адрес для писем: Алжир. Одинокая. 19 'Жорж, прощай. Ушла к Володе!.. Ключ и паспорт на комоде'. 20 Пришли. Ушли. Похоронили. 'Среди присутствующих были...' 1933 ТВОРИМАЯ ЛЕГЕНДА Все было русское... И 'Бедность не порок'. И драматург по имени Островский. И русская игра, и русский говорок, И режиссер, хоть пражский, но московский. Все было русское... И песня, и трепак, И гиканье, и посвист молодецкий. И пленный русский князь, и даже хан Кончак. Хоть был он хан, и даже половецкий. Все было русское... Блистательный балет, И добрые волшебники, и феи. И греза-девочка четырнадцати лет В божественном неведенье Психеи. Все было русское... И русские лубки, И пляски баб, и поле, и ракита, И лад, и строй гитар, исполненный тоски, И человек по имени Никита. Все было русское... И клюква, и укроп, И русский квас, изюминой обильный. И даже было так, что даже Мисс Europe Звалась Татьяной и была из Вильны. Все было русское... И дни, и вечера, И диспут со скандалом неизбежным. И столь классическое слово - Opera, И то оно казалось зарубежным. Все было русское... От шахмат и до Муз, От лирики до водки и закуски. И только huissier, который был француз, Всегда писал и думал по-французски... 1933 ВЕРШКИ И КОРЕШКИ Начинается веселая пора... Обнаглела, повзрослела детвора. Что ни девочка, то целый бакалавр, Что ни мальчик, то не мальчик, а кентавр. Не успели даже дух перевести, Даже сделать остановку на пути, Разобраться в этом космосе самом, А тебя уже на свалку да на слом. Вы, папаша, не читали Мериме, Вы, мамаша, прозябали в Чухломе, Вы, мол, молодость ухлопали на ять, Вам Расина да Корнеля не понять. И пошли, залопотали, ну! да ну! Как сороки-белобоки на тыну, Так Бальзаком, Мориаком и костят, Про Лажечникова слышать не хотят... И плывет уже вечерняя заря, А в траве уже от блеска фонаря Умирают, угасают светлячки... И выходит, что папаши дурачки, И что все есть только пепел и зола. И что молодость действительно прошла. 1933 ИЗ ГЕНРИХА ГЕЙНЕ В зелено-лиловой гостиной, В убийственно-милой семье, Сидели приятные гости На страшно уютных сомье. Им в тело пружины впивались, Им внутренность жег кипяток. Но вольно текла их беседа, Как быстрый и шумный поток. Хрустевшие бублички с маком Весьма оживляли их спор. А спор был о чувстве природы, О прелестях моря и гор. Какие безумные планы Не строили все они вслух, В какие роскошные страны Не влек беспокойный их дух! Увядшая Лиза Попова, Вращая зрачком и белком, Хотела испанских пейзажей С дымящимся кровью быком. Сосед ее, скромная личность, Сказал, чтобы нос утереть, Что жаждет взглянуть на Неаполь, Взглянуть - и потом умереть. Хозяйка же дома сказала, Имея и опыт, и стаж, Что если уж ехать, то ехать Куда-нибудь к морю, на пляж... И так это бюст колыхнула, Что Петр Александрович Шпан Почувствовал качку морскую, Хотя он и был капитан. А траченный молью Кулябкин, Весьма пожилой холостяк, Вздыхал о высокой Юнгфрау... Лелея надежды на брак. И все говорили о лете, О синей морской синеве, О жизни над уровнем моря, На тысячу метров, на две. Когда же оно наступило, Исполнено всяких чудес, Никто никуда не поехал - Ни к морю, ни в горы, ни в лес. И жизнь продолжалась, как прежде, В природе, на службе, в семье. И так же пружины скрипели На старых, почтенных сомье. 1934 АСИ-МУСИ Под Парижем, на даче, под грушами, Вызывая в родителях дрожь, На траве откровенными тушами Разлеглась и лежит молодежь. И хотя молодежь эта женская И еще не свершила свое, Но какая-то скука вселенская Придавила и давит ее. И лежит она так, босоногая, Напевая унылый фокстрот И слегка карандашиком трогая Свой давно нарисованный рот. Засмеется - и тоже невесело, Превращая контральто в басы. И глядишь, и сейчас же повесила На обратную квинту носы. А потом задымит папиросками Из предлинных своих мундштуков, Только вьется дымок над прическами, Над капризной волной завитков. И гляжу на нее я, и думаю: Много есть достижений вокруг. Не исчислишь их общею суммою, Не расскажешь их сразу и вдруг. Много темного есть в эмиграции, Много темного есть и грехов. Одного только нет в эмиграции... В эмиграции нет женихов. 1932 'МАНЯЩАЯ ДАЛЬ' Их давит грань. Им тесен мир. Их тянет всех в Гвадалквивир. В испанский бред. В испанский сон. На бой быков, на сто персон. Кто есть российский эмигрант? Он принц, он нищий, он инфант. Он хочет сам рукой своей Пожать отроги Пиренеи. Взойти на высь, на Пампелун, Спуститься вниз под рокот струн. И завернуть, как древле, в Яр, В Аранжуэц и в Альказар... Шумит волна. Роскошен лавр. Под каждым лавром дышит мавр. Под каждым мавром дышит конь, И вся Испания огонь. Седеют лавры. Маврам мор. На Пиренеях русский хор В Гвадалквивир с горы плюет И 'Вниз по матушке' поет. 1933 ПОСЛЕДНИЕ РИМЛЯНЕ И был Октябрь. Звонили телефоны. Имел хожденье русский пневматик. И был билет. И ставка на мильоны. И жизнь была. И рюмка. И шашлык. И, несмотря на массу осложнений, На полный мрак, на кризис мировой, Какое-то беспутство или гений Спасали нас от бездны роковой. А между тем под сланцами, под мглистым Покровом глыб, безумьем обуян, Уже дышал дыханием нечистым, Уже пылал и пенился вулкан. И желт был дым в фарватерах, в воронках... И, помолясь безжалостным богам, Вставал монгол и шел на плоскодонках От устьев рек к безвестным берегам. Из тундр пешком спешили алеуты, И пел шаман в убийственной тоске. И вел киргиз худой и необутый, Киргизский вождь в коровьем башлыке. И шум стоял во всем авиахиме, И горизонт был сумрачен и хмур, И говорил словами, и плохими, Какой-то тип, оратор и манчжур. События шли стремительно и быстро, Гремела сталь, и цокал пулемет, Во всей Европе не было министра, Который спал бы ночи напролет... А мы, глупцы, переводили стрелку, Платили тэрм, писали пневматик И покупали кошку или белку,- Для жен. Для шуб. На женский воротник... 1933 ОТ ВОРОТ ПОВОРОТ На скучных берегах, у Вавилонских рек, Взирая на прохладные теченья, Стоял интеллигентный человек И вспоминал былые прегрешенья. Себя рукою в грудь он колотил, В другой держал для памяти записку... И продолжительно, и горько голосил, И каялся не просто, а по списку. Зачем он государство отрицал, В божественности власти сомневался? Зачем на потрясение начал, Безумием охвачен, покушался? Почто горел на жертвенном огне, Грозил, орал, и требовал, и рыкал, И кнопками на собственной стене Марусю Спиридонову истыкал?! Испытывая сладостную грусть, И тошноту, и даже дрожь в коленке, Зачем учил он Маркса наизусть, И слепо поклонялся Короленке? Подайте мне Аксакова сюда! Киреевского с братом! Хомякова! И в чаянии страшного суда, Леонтьева! Федотова! Лескова! И, с сахарною патокой в лице, Да возвращусь к наставникам смиренным... Да растворюсь в святом Молоховце, Во кислых щах и в поросенке с хреном! Да преисполнюсь древнею икотой, Отрыжкою отцов моих и дедов, И, повернув обратно, в Домострой, И многожды и знатно отобедав, Приму апоплексический удар И кончу жизнь весьма благополучно, И отлетит душа моя, как пар, Освободясь от оболочки тучной!... <1935> ЖИЗНЬ ГРАФИНИ ДЕ ПЕТРУШКИ У графини де Петрушки Был обычный фестиваль. Был посланник фон Пампушки С баронессой фон дер Шваль. Был полковник Ерофейка, Граф Авдотья, князь Свисток, Грандюшесса Тимофейка С дочкой, Дунькой-Ветерок. Генерал Фома-Ерема, Дюк Маруська, прэнс Шпана. И была подруга дома, Толстоевского жена. После общей джигитовки, С полонезом многих пар Егермейстер де Смирновки Внес кипящий самовар, А потом большое блюдо Из литого серебра, Где лежала прямо грудой Астраханская икра. Съели. Выпили. Размякли. Пригласили русский хор. И зажгли из древней пакли Свой березовый костер. А наутро, в недрах бани И под колокола звук, После долгих возлияний Паром парился грандюк... И дюшесса Цикцикуцки, В белом платье, как была, Так на койке, на грандюцкой, Растянулась и спала. А свидетели пирушки, Беллетристы разных стран, Жизнь графини де Петрушки Переделали в роман. 1934 КРИК ДУШИ Солнце всходит и заходит, Пробивается трава. Все упорно происходит По законам естества. Отчего ж у юмористов На лице такая грусть? Почему судебный пристав Знает все и наизусть? Отчего на белом свете Семь считается чудес? Отчего в любой газете Только сорок поэтесс? Отчего краснеет густо Только вываренный рак? Отчего писать под Пруста Каждый силится дурак? Отчего так жизнь угрюма, И с душой не ладит ум? И зачем Леона Блюма Родила мамаша Блюм? 1930, 1931 ПАНОПТИКУМ Темные горы сосисок. Страшные горы капуст. Звуки военного марша. Медленный челюсти хруст. Ярко палящее солнце. Бой нюренбергских часов. Ромбы немецких затылков. Циркуль немецких усов. Роты. Полки. Батальоны. Ружья. Лопаты. Кресты. Шаг, сотрясающий недра, Рвущий земные пласты. Ярмарка. Бред Каллигари. Старый, готический сон. Запахи крови и гари. Золото черных знамен. Рвет и безумствует ветер. С Фаустом Геббельс идет. В бархатном, черном берете Вагнер им знак подает. Грянули бешеным хором Многих наук доктора. Немки с невидящим взором Падали с криком 'ура!'. ...Кукла из желтого воска, С крепом на верхней губе, Шла и вела их навстречу Страшной и странной судьбе. 1934 'СВЯЩЕННАЯ ВЕСНА' Была весна. От Волги до Амура Вскрывались льды... Звенела песнь грача. Какая-то восторженная дура Лепила бюст супруги Ильича. И было так приятно от сознанья, Что мир земной не брошен и не пуст, Что если в нем имелися зиянья, То их заткнет, заполнит этот бюст. Как хорошо, что именно весною, Когда едва зазеленеет лист, Когда к земле, к земному перегною Из городов стремится пантеист. И в небеса, в лазурное пространство Уходит дым, зигзагами струясь, И всей Руси беднейшее крестьянство На тракторы садится, веселясь. Как хорошо, что в творческом припадке Под действием весеннего луча Пришло на ум какой-то психопатке Изобразить супругу Ильича. Ах, в этом есть языческое что-то! Кругом поля и тракторы древлян, И на путях, как столб у поворота, Стоит большой и страшный истукан, И смотрит в даль пронзительной лазури На черную под паром целину... А бандурист играет на бандуре Стравинского 'Священную Весну'. 1932 РОДНАЯ СТОРОНА В советской кухне примусы, Вот именно, горят. Что видели, что слышали, О том не говорят. ...В углу профессор учится, В другой сапожник влез. А в третьем гордость нации, Матрос-головорез. В четвертом старушенция Нашла себе приют. А жить, конечно, хочется, Вот люди и живут. С утра, как эти самые, Как примусы коптят, Зато в советском подданстве И крепко состоят. А примус вещь известная, Горит себе огнем, А кухня коллективная И вечером и днем. Хозяек клокотание, Кипение горшков, И все на расстоянии Вот именно вершков. Как схватятся соседушки, Как вцепятся в упор! А в воздухе, вот именно, Хоть вешайте топор. Четвертая, гражданская, Сапожника жена Заехала профессорше Бутылкой от вина. Бутылка, значит, в целости, Профессорша - навряд. А примусы упорствуют, А примусы горят. 1926, 1931 ПОЭТ Вся жизнь моя была победой света Над тьмою тем. Я был рожден по воле комитета, Не знаю кем. Но понял я, что был не самостийным Мой первый час. А отвечал желаниям партийным Вождей и масс. И мне сказал неведомый родитель: Смотри, подлец! Уже стяжал покойный наш учитель Себе венец... Его пример, средь прочих наипаче, В душе храни, И не зевай, и в случае удачи И сам стяни. И я пришел в рабочие артели, Как некий бард. И песнь моя не жаворонков трели, А взрыв петард! И каждый звук, и мысль моя, и слово, И крик души, Как погреба пожар порохового В ночной тиши. Я не ищу в поэзии разгадку Тайн бытия. Мне все равно, что сапогами всмятку Торгую я. Я свой огонь кузнечными мехами Раздул, и вот Я как вулкан, который вдруг стихами Сейчас прорвет. И хлынет вниз из горла, из воронки, Сорвав затор, Мой молодой, мой бешеный, мой звонкий Мой адский вздор, И озарит пылающим поленом Грядущий век!.. И скажет мне вся партия, весь пленум: - Се, человек. 1932 ПОЗНАЙ СЕБЯ Басня Однажды Сидоров, известный неврастеник, С самим собой сидел наедине, Рассматривал обои на стене, И табаком, напоминавшим веник, Прокуривал свой тощий организм И все искал то мысль, то афоризм, Чтоб оправдать, как некую стихию, Свою тоску, свою неврастению, И жизнь свою, и лень, и эгоизм. Но мысли были нищи, как заплаты, И в голову, как дерзкие враги, Не афоризмы лезли, не цитаты, А лишь долги. Когда ж ему невыносимо стало Курить и мыслить, нервы теребя, Он вспомнил вдруг Сократово начало: Познай себя! И подскочил, как будто в нем прорвались Плотины, шлюзы, рухнувшие вниз. И он в такой вошел самоанализ, В такой невероятный самогрыз, В такой азарт и раж самопознанья, В такое постижение нутра, Что в половине пятого утра, На потолок взглянув без содроганья, Измерил взглядом крюк на потолке, А ровно в пять висел уж на крюке. * Сей басни смысл огромен по значенью: Самопознание приводит к отвращенью. 1935 ГОРОСКОП Будет вечер танцевальный В пользу мальчиков-волчат. Будет вечер музыкальный В пользу девочек-галчат. Будут елки-маскарады, Будет праздник Рождество. Будут детям мармелады, Будет взрослым ничего. Все писатели напишут Свой рождественский рассказ, Появившийся в печати По четырнадцати раз. Будут плакать Сандрильоны. Будет мальчик замерзать. Будут шляться почтальоны... Так, что в сказке не сказать. А потом струею брызнет Госпожа моя Клико. А уж с ней о смысле жизни Разговаривать легко. И ораторы стараться Станут в очередь, на крик. И начнет тут заплетаться Их тургеневский язык. Будет тост и звон бокала, Хор цыган из тупичка, И начнется быль сначала Про знакомого бычка. 1933 PRIMAVERA Была прелестная пора... Цвели фиалки. Птицы пели. Звенели чище серебра Ручьи во вкусе Боттичелли. Блестели лужи. И лучи Врывались в щели и в простенки. Кружились первые грачи, Как на картинах Ярошенки. И расцвели в какой-то срок И лес, и роща, и поляна. И плыл над рощицей дымок, Как на картинах Левитана. И все сияло, и вокруг Таким дышало ароматом, Что каждый встречный был нам друг, А поперечный был нам братом. И шел такой от братьев дух, И столько этих братьев было, Что мы уж спрашивали вслух: А где же братская могила?- Чтоб уложить их всех туда, И чтоб над ними птицы пели, И с синих гор неслась вода, Как на картинах Боттичелли. 1934 УЕЗДНАЯ СИРЕНЬ Как рассказать минувшую весну, Забытую, далекую, иную, Твое лицо, прильнувшее к окну, И жизнь свою, и молодость былую? Была весна, которой не вернуть... Коричневые, голые деревья. И полых вод особенная муть, И радость птиц, меняющих кочевья. Апрельский холод. Серость. Облака. И ком земли, из-под копыт летящий. И этот темный глаз коренника, Испуганный, и влажный, и косящий. О, помню, помню!.. Рявкнул паровоз. Запахло мятой, копотью и дымом. Тем запахом, волнующим до слез, Единственным, родным, неповторимым, Той свежестью набухшего зерна И пыльною уездною сиренью, Которой пахнет русская весна, Приученная к позднему цветенью. 1929-1935 ПРИЗНАНИЯ Мы были молоды. И жадны. И в гордыне Нам тесен был и мир, и тротуар. Мы шли по улице, по самой середине, Испытывая радость и угар - От звуков музыки, от солнца, от сиянья, От жаворонков, певших в облаках, От пьяной нежности, от сладкого сознанья, Что нам дано бессмертие в веках... Мы были молоды. Мы пели. Мы орали. И в некий миг, в блаженном забытьи, В беднягу пристава то ландыши швыряли, То синие околыши свои. Звенела музыка, дрожала мостовая... Пылал закат. Изнемогавший день Склонялся к западу, со страстию вдыхая Прохладную лиловую сирень. Мы были смелыми. Решительными были. На приступ шли и брали города. Мы были молоды. И девушек любили. И девушки нам верили тогда... Клубились сумерки над черною рекою. Захлопывалось темное окно. А мы все гладили прилежною рукою Заветное родимое пятно. Мы поздно поняли, пропевши от усердья Все множество всех песен боевых, Что нет ни пристава, ни счастья, ни бессмертья... Лишь ландыши, и то уж для других. 1934 ДЫМ Помнишь дом на зеленой горке, В четырех верстах от станции? Помнишь запах рябины горький, Которого нет во Франции... Помнишь, как взлетали качели Над садом, над полем скошенным, И песню, которую пели Девушки в платьях в горошину. Помнишь, как мы дразнили эхо, И в строгом лесу березовом Сколько, Господи, было смеха, Сколько девушек в белом, в розовом! А когда темно-синий вечер Над земными вставал покоями, Помнишь, как зажигали свечи В гостиной с голубыми обоями, Где стояли важные кресла И турецкий диван с узорами, И где было так чудесно Упиваться 'Тремя мушкетерами'... 1928, 1935 ВТОРАЯ МОЛОДОСТЬ Я устал от весеннего гула, От звенений, от звуков извне!.. Я уверен, что царь Калигула, Тот, что въехал в сенат на коне, Задыхался от счастья без меры, Распиравшего царскую грудь,- Оттого, что небесные сферы Озаряли блистательный путь. Оттого, что весенняя нега, От которой он весь изнемог, Не вмешалась в размеренность бега И в простое движение ног. Лишь верхом на горячем животном, И, вонзив свои шпоры в бока, Мог ворваться он грубым и потным, Как крылатый Пегас в облака, В этих медленных старцев собранье, В эту курию скучных мужей, И дохнуть в них весенним дыханьем, Ослепить их сияньем лучей. Кинуть вызов и Риму, и миру, Изумить и заставить дрожать, И, подбросив на воздух порфиру, Рассмеявшись, назад ускакать. Но куда пешеходу простому, Человеку такому, как я, Разметать эту сердца истому, Размотать эту нить бытия, Расплескать эту нежность и ярость, Ту, которой до самого дна Невзирая на раннюю старость, Переполнила душу весна? Ни коней, ни сената, ни Рима... Только слабая в поле трава. Только мимо плывущего дыма Над усталой землей синева. Только проволок в небе гуденье. Только запах густой и хмельной, И дрожанье, смятенье, звененье Из земли, на земле, над землей. 1935 АВГУСТ Тяжкие грозди глициний, Утро, симфония света. Воздух прозрачный и синий, Воздух парижского лета. Прелые запахи тлена, Милая сладость земного. Легкая, смертная пена, Горечь бессильного слова. Разве не чуют, что ветер С русской, бескрайной равнины Вихрем взметет эти розы, Стебли, газоны, куртины, Станет в слепом сладострастье, В страшном припадке удушья Рвать и топтать это счастье, Мстить за предел равно душья,- Лишь бы, сломав, уничтожив, Вольно гулять по пустыне, Сыпля на смертное ложе Хрупкие грозди глициний!.. 1931-1935 ИЗ АЛЬБОМА ПАРОДИЙ Повяжу, как Генрих Гейне, Шею шелковым фуляром, Отпущу себе бородку С темно-русым перегаром, И на узком повороте, За избушкой дровосека, Стану в позу, в рединготе Девятнадцатого века. И живую вырву розу Прямо с корнем из петлицы, И опустит Клара скромно И головку, и ресницы, И пред нею на колени Опущусь я в серых брюках, И скажу ей очень просто О любви своей и муках. Но батистовая Клара, Дочь и гордость дровосека, По традициям любовным Девятнадцатого века, Разобьет поэту сердце По-немецки и по-женски, И возьмет поэт печальный Пистолет свой геттингенский, И нажмет свою собачку, Не свою, а пистолета... И не станет ни бородки, Ни фуляра, ни поэта. 1929-1935 НОЧНОЙ ЛИВЕНЬ Напои меня малиной, Крепким ромом, цветом липы. И пускай в трубе каминной Раздаются вопли, всхлипы... Пусть скрипят и гнутся сосны, Вязы, тополи иль буки. И пускай из клавикордов Чьи-то медленные руки Извлекают старых вальсов Мелодические вздохи, Обреченные забвенью, Несозвучные эпохе. Напои меня кипучей Лавой пунша или грога И достань, откуда хочешь, Поразительного дога, Да чтоб он сверкал глазами, Точно парой аметистов, И чтоб он сопел, мерзавец, Как у лучших беллетристов. А сама, в старинной шали С бахромою и с кистями, Перелистывая книгу С пожелтевшими листами, Выбирай мне из 'Айвенго' Только лучшие страницы И читай их очень тихо, Опустивши вниз ресницы. Потому что человеку Надо в сущности ведь мало... Чтоб у ног его собака Выразительно дремала, Чтоб его поили грогом До семнадцатого пота, И играли на роялях, И читали Вальтер Скотта, И под шум ночного ливня Чтоб ему приснилось снова Из какой-то прежней жизни Хоть одно живое слово! 1929-1935 СОН В ЗИМНЮЮ НОЧЬ Девичьи лица ярче роз. Увы! Ни девушки, ни розы... В душе убийственная тьма. Ей снятся русские морозы, Ей снится русская зима. И как ни мучай иль ни милуй, К каким соблазнам не склоняй, Один ей мил на свете милый, Один ей дорог в мире край. Попробуй взять ее искусно, Заставь держать ее башо - Ей все равно повсюду грустно, Ей все равно не хорошо. Таскай хоть в Лувр ее, к Венерам, О смысле жизни говори, Пои чистейшим Редерером, Читай ей Поля Валери, Покуда Поль не рассердился, Услышав вопль ее и крик: - Хочу, чтоб пылью серебрился Его бобровый воротник!.. А там в снегах, что сердцу снятся От огорчения его, Бобры проклятые плодятся, Не зная сами для чего. 1933 ИЗ СБОРНИКА 'В ТЕ БАСНОСЛОВНЫЕ ГОДА' 'ПРОЛЕГОМЕНЫ' - Долой Пушкина и Белинского, Читайте Степняка-Кравчинского! Прочитали, марш вперед. Девятьсот пятый год. От нигилизма - ножки да рожки. Альманахи в зеленой обложке. Андреев басит в Куоккале, Горький поет о соколе. Буревестник взмывает вдаль. Читает актер под рояль. - Эх, грусть - тоска... Дайте нам босяка! Идет тип в фуражке. Грудь. На груди подтяжки. Расчищает путь боксом, Говорит парадоксом. Я это 'Я', не трожь! Молодежь в дрожь... Дрожит, но ходит попарно. Читает стихи Верхарна. Плюет плевком в пространство, Говорит, что все мещанство... А ей навстречу Санин. Мне, говорит, странен Такой взгляд на вещи! А сам глядит зловеще, И сразу - на жен и дев, От Ницше осатанев. А рояль уже сам играет. А актер на измор читает. Начинается ловля моментов. Приезд, гастроль декадентов. Стенька Разин в опале. Босяки совсем пропали. Полная перемена вкусов. На эстраде Валерий Брюсов. Цевницы. Блудницы. Царицы. Альбатросы из-за границы. Любовь должна быть жестокой. У девушек глаза с поволокой. Машу зовут Марго. А в оркестре уже - танго... Бьют отбой символисты. Идут толпой футуристы. Паника. Давка. Страх. Облако, все в штанах! Война. Гимны. Пушки. Полный апофеоз теплушки. Глыба ползет, сползает. А Ходотов все читает. На балкон выходит Ленин. Под балконом стоит Есенин, Плачет слезою жалкой, Бьет Айседору палкой. А актер, на контракт без срока, Читает 'Двенадцать' Блока. 1932 БЕЛОВЕЖСКАЯ ПУЩА Эстрада затянута плюшем и золотом. Красуется серп с историческим молотом. Тем самым, которым, согласно теории, Весьма колотили по русской истории. Сидят академики с тухлой наружностью, Ядреные бабы с немалой окружностью, Курносые маршалы, чуть черноземные, Степные узбеки, коричнево-темные. Фомы и Еремы, тверские и псковские, Столичные лодыри, явно московские, Продольные пильщики, крепкие, брынские, Льняные мазурики, пинские, минские, Хохлы Николая Васильича Гоголя, И два Кагановича, брата и щеголя... 1938 ГОЛУБЬ МИРА ...Был день сотворения мира. Какие-то тучи клубились. Какие-то воды бурлили, И в них протоплазмы носились. В разъятых пространствах и лонах Вскипали моря-окияны. И в рощах детей незаконных Рожали в бреду обезьяны. И все было жутко и страшно. И небо казалось в овчинку. И Каин в тоске бесшабашной Хватался уже за дубинку. И вдруг... Среди кровосмешений, Убийства, разврата, порока,- Какой-то неслыханный гений Является прямо с Востока. И сразу забили литавры, И грянули гимны победы. И скопом несли ему лавры Наследники Нобеля, шведы. А он к пьедесталу припаян, Холопской толпе улыбался... И в мире один только Каин Потоками слез разливался. 1936 'ДВЕНАДЦАТЫЙ ЧАС' Немцы кричали: долой инородцев. Лошади ржали: долой иноходцев. Даже свинья, уж на что новичок, Гордо ссылалась на свой пятачок. С горечью вспомнив обиды и раны, В тропиках выли навзрыд обезьяны, Сразу забыв в эгоизме своем Дарвина! Дарвина кожаный том!.. 1938 ИДИЛЛИЯ Я раскладывал пасьянсы, Ты пила вприкуску чай. Дядя Петя пел романсы - 'Приходи и попеняй'... Тетя Зина Жюль Ромэна Догрызала пятый том. Старый кот храпел блаженно И во сне вилял хвостом. Колька перышком царапал, Крестословицы решал. А над крышей дождик капал, А в углу сверчок трещал. И хотя порой сжималось Где-то сердце много крат, В общем, жизнь утрамбовалась, Утряслась, как говорят. Что там дальше, неизвестно... Вероятнее всего, Мы пасьянс закончим честно, Неизвестно для чего. И порой, и то с конфузом, Вспомнив дедов и папаш, Средним вырастет французом Этот самый Колька наш. 1936 В КАРТИНЕ КУСТОДИЕВА Ручкой белою прикрылась, Застыдилась, в круг вошла. В круг вошла да поклонилась, Поклонилась, поплыла. Стан высокий изгибает, Подойдет и отойдет. А гармоника рыдает, А гармоника поет. 1930-е годы СВОЙ УГОЛ 1 Блажен, кто вовремя постиг, В круговорот вещей вникая, А не из прописей и книг, Что жизнь не храм, а мастерская. Блажен, кто в этой мастерской, Без суеты и без заботы, Себя не спрашивал с тоской О смысле жизни и работы. 2 Но был воистину блажен Лишь тот, кто в жажде совершенства, Меж четырех укрывшись стен От слишком шумного блаженства, Вкушал нехитрые плоды, Не пил лекарственной полыни И старых циников труды Читал лениво по-латыни. 1936 AMO-AMARE Довольно описывать северный снег И петь петербургскую вьюгу... Пора возвратиться к источнику нег, К навеки блаженному югу. Там молодость первая буйно прошла, Звеня, как цыганка запястьем. И первые слезы любовь пролила Над быстро изведанным счастьем. Кипит, не смолкая, работа в порту. Скрипят корабельные цепи. Безумные ласточки, взяв высоту, Летят в молдаванские степи. Играет шарманка. Цыганка поет, Очей расточая сиянье. А город лиловый сиренью цветет, Как в первые дни мирозданья. Забыть ли весну голубую твою, Бегущие к морю ступени И Дюка, который поставил скамью Под куст этой самой сирени?.. Забыть ли счастливейших дней ореол, Когда мы спрягали в угаре Единственный в мире латинский глагол - Amare, amare, amare?! И боги нам сами сплетали венец, И звезды светили нам ярко, И пел о любви итальянский певец, Которого звали Самарко. ...Приходит волна, и уходит волна. А сердце все медленней бьется. И чует, и знает, что эта весна Уже никогда не вернется. Что ветер, который пришел из пустынь, Сердца приучая к смиренью, Не только развеял сирень и латынь, Но молодость вместе с сиренью. 1930-е ЛЕТНЯЯ ЗАПИСЬ Лето пахнет душным сеном. Сливой темною и пыльной, Бледной лилией болотной, Тонкостанной и бессильной. Испареньями земными, Тмином, маком, прелью сада. И вином, что только бродит В сочных гроздьях винограда. А еще в горячий полдень Лето пахнет лесом, смолью. И щекочущей и влажной Голубой морскою солью. Мшистой сыростью купальни, Острым запахом иода И волнующей и дальней Синей дымкой парохода. 1928 КОРОТКАЯ ПОВЕСТЬ Уже обрызганная кровью, Упала роза на гранит. Уже последнею любовью Пылают астры. Сад молчит. Он отшумел. Он умирает. Дом заколочен. В доме тьма. И у балкона ветр играет Обрывком женского письма. И, чуя гибели предтечу, Сентябрьский тлен и смертный прах, Тревожно ласточки щебечут На телеграфных проводах. А сад в бреду. Он умирает. Дом заколочен. В доме тьма. И ветер злится и играет Обрывком женского письма. 1928 ДРУГ-ЧИТАТЕЛЬ Читатель желает - ни много, ни мало Такого призыва в манящую ширь, Чтоб все веселило и все утешало И мысли, и сердце, и желчный пузырь. Допустим, какой-нибудь деятель умер. Ну, просто, ну взял и скончался, подлец... Ему, разумеется, что ему юмор, Когда он покойник, когда он мертвец? А другу-читателю хочется жизни И веры в бодрящий, в живой идеал. И ты в него так это юмором брызни, Чтоб он хоронил, но чтоб он хохотал. 1930-е годы НАТЮРМОРТ Декабрьский воздух окна затуманил. Камин горел. А ты в стекло то пальцем барабанил, То вдаль смотрел. Потом ты стал, как маятник, болтаться. Шагать. Ходить. Потом ты просто начал придираться, Чтоб желчь излить. Ты говорил, что пропасть между нами- Вина моя. Ты говорил роскошными словами, Как все мужья. Ты вспоминал какие-то ошибки Прошедших дней. Ты говорил, что требуешь улыбки, Не знаю, чьей. Ты восклицал, куда-то напряженный Вперяя взгляд: - Как хороши, как свежи были жены... Лет сто назад! Пришла зима. Ударили морозы. И ты сказал: 'Как хороши, как свежи были розы'... И замолчал. Но я тебе ни слова не сказала. Лишь, вопреки Самой себе, молчала... и вязала Тебе носки. 1936 ЛИРИЧЕСКИЙ АНТРАКТ Воскресают слова, Точно отзвук былого. Зеленеет трава, Как в романе Толстого. Раздвигается круг, Где была безнадежность. Появляется вдруг Сумасшедшая нежность. Этак взять и нажать На педаль или клавиш, И кого-то прижать, Если даже раздавишь! Что с того, что стрелой Краткий век наш промчался... Даже Фет пожилой, Как мальчишка, влюблялся. Даже Виктор Гюго, С сединами рапсода, Не щадил никого, В смысле женского рода. Этак вспомнишь и зря, Повздыхаешь, понятно. Вообще ж говоря, Просто вспомнить приятно. 1939 БИОГРАФИЯ Жил такой, никому не известный И ничем не прославивший век, Но убийственно-скромный и честный И милейшей души человек. Веря в разум и смысл мирозданья, Он сиял этой верой с утра И кормился от древа познанья Лишь одними плодами добра. Состязаясь с змеей сладострастной, Он, конечно, немало страдал, Но зато, просветленный и ясный, Все во сне херувимов видал. Ограничив единой любовью Неизбежные сумерки дней, Он боролся с проклятою кровью, С человеческой плотью своей. И напрасно в бреду неотвязном, В красоте естества своего, Соблазняли великим соблазном Многогрешные жены его. Он устоев своих не нарушил, Он запретных плодов не вкушал. Все домашнее радио слушал, Простоквашею дух оглушал. И, когда задыхаясь от жажды И вздохнувши испуганно вслух, Испустил он, бедняга, однажды Этот самый замотанный дух, И, взбежав по надзвездным откосам, Очутился в лазоревой мгле И пристал к херувимам с вопросом - Как он прожил свой век на земле?.. В небесах фимиамы и дымы В благовонный сгустилися мрак, И запели в ответ херувимы: - Как дурак! Как дурак! Как дурак! 1937 ЗАКЛЮЧЕНИЕ В смысле дали мировой Власть идей непобедима: От Дахау до Нарыма Пересадки никакой. 1951 Стихотворения, не вошедшие в сборники СОБРАТУ ПО ПЕРУ Пером боролся ты недаром: За гонорар метал ты гром, Но пал, сраженный гонораром,- Да будет прах тебе пером!.. <1914> СУДЬБА КАЙЗЕРА Пожалуй, я и теперь соглашусь на мир, если они так хотят, но только чтобы мою империю и меня самого ни, ни, ни!.. Чтобы я и она оставались неприкосновенны. Из последней речи, приписываемой кайзеру Сначала кайзер их сказал: 'Вселенная! Таков мой максимум! Таков мой минимум! Победа жалкая, обыкновенная Увлечь не может мой великий ныне ум!' Что ж делать!..- кайзеру тогда ответили Полки несметные, на бой идущие. Штыки холодные покорно встретили И пули, в воздухе про смерть поющие... Была ль то мания его величия Иль жажда подвига и приключения,- Для них-то, собственно, ведь нет различия: Идти! и кончено!.. Без исключения!.. Отбарабанили!.. и понемножку Летят солдатики под пушек громами! О, нервы кайзера!.. Он сыплет в ложечку,- Что час, то натрами, что час, то бромами!.. А планы рушатся... И он в истерике Кричит: 'Послушайте! Эй, вы там, публика!.. Ну, так и быть уже! Пусть без Америки!.. Готов я сбросить вам полтинник с рублика!..' Отдули кайзера - мое почтение! И в хвост, и в гриву бьют, что называется... Должно быть, лопнуло его терпение - И с речью новою он обращается: 'Как, значит, бьете вы, в таком-де разе я Готов к вам с новыми ужо-тко скидками! Примерно, сколько же?' - 'Да хоть бы Азия!..' Изрядно мято, знать, по подмикитками!.. Но пуще прежнего гремит баталия. Все пушки грозные в атаку пущены. 'Да, вот вам Африка! Ну, вот Австралия!.. (Усы не взвинчены, а вниз опущены!..) Ну хоть Европу-то одну, по крайности, Могу я взять себе по справедливости?!' 'Сие зависит все лишь от случайности!' - Ему ответили не без игривости... Летят солдатики, как та от кос трава, Все дело кончилось пустой записочкой: 'Сидеть вам в домике. Ни шагу с острова. А вот и пенсия: пивцо с редисочкой!..' <1915> ТРИ ИЗМЕРЕНИЯ Кайзер сказал ей: 'Амалия! Главное в жизни - рожать! Пусть распускается талия,- Незачем нас поражать!.. Важно лишь то, что вещественно: Важно солдат наплодить! Также не мене существенно - В церковь исправно ходить!..' Полной восторга Амалии Кайзер заканчивает речь: 'Кухня - предел! И - не далее! Стряпать, мейн шецхен, и печь!' Мига покоя не ведая, Трудится верно жена: Часто свой грех исповедуя, Тут же рожает она. Бисером туфли покойные Шьешь повелителю ты! Два подбородка достойные Будят невольно мечты... Все распускается талия, Все добросовестней шнур! Пусть себе пишут, Амалия, Там про каких-то Лаур!.. <1915> О ЧЕМ ПЕЛА ФЛЕЙТА Германцы на улицах разгромленного Антверпена устраивают военные концерты. Из газет Играйте марш! Но самый бурный, Такой, чтоб топот конских ног С его прелюдией бравурной Нигде соперничать не мог! Играйте марш! Но полный гнева, Такой, чтоб слышать не могли, Как стонет женщина иль дева Над телом, брошенным в пыли! Играйте марш! Но марш победный, Чтоб заглушить со всех сторон Призыв рокочущий и медный, Напевы жутких похорон!.. Чтоб дикий хохот сумасшедших И тех, кто вынужден страдать, Векам грядущим о прошедших Не мог свой ужас передать! И грянул марш!.. Гремели трубы, Бил барабан, ревел гобой! И в кровь окрашенные губы Смеялись громко над судьбой! Играйте марш! Всю мощь излейте! Отвага - в робкие сердца! Но, чу!.. Вы слышите?.. На флейте Рыдает кто-то без конца... Флейтист! Безумец! Флейта стонет, Рыдает флейта среди труб! Твоя мелодия не тронет Того, кто дик, того, кто груб! А ты заплатишь головою За то, что в этот страшный час Огонь, твоей душой живою Всегда владевший, не погас! Но флейта в звуках изливала И скорбь, и жалость, и привет, И на вопрос душа давала Свой сострадающий ответ: О всех, кто плачет в эти ночи, О всех, кто страждет в эти дни, О нежной девушке, чьи очи, Смеясь, позорили они!.. О том, что сладкого возмездья Наступят скоро времена, О том, что кроткие созвездья Увидит бедная страна! ...И как ни силились литавры Разбить мелодию тоски,- Сама судьба вплетала в лавры Печальных лилий лепестки!.. <1915> 'БУДЕТ РАДОСТЬ!' Еще одной империи не стало. Республики плодятся, как грибы. Хивинский хан низвергнут с пьедестала. О, трижды хан! О, пасынок судьбы!.. Как некий смерч, мятущий по Сахаре, Как некий дух, бушует Карахан. В халате хорохорится в Бухаре Во страхе - всебухарский хан. И, царь царей, в каракулевых штуках И в прочих экзотических вещах. Весь ежится в предчувствиях и муках Луна всех лун и всеперсидский шах. А дальше - Индия! Раджи с магараджами! Ах, и они не смогут устоять!.. И в книгах Ведды выскоблят ножами И ижицу индусскую, и ять!.. Потом орда того же Карахана Пройдет Памир, Иран и Гималаи И, так как нет в Китае богдыхана, Мгновенно переделает Китай. Объявлен будет Будда вне закона Нирвана будет вдруг отменена. И в откровениях восточного циклона Родится истина... и даже не одна! И, к удивлению английских делегаций, Привезших из Москвы поклон, Настанет день - и будет Лига Наций! И будет Трэд и будет Унион! 1920 СТИХИ, НАПИСАННЫЕ ВО ВРЕМЯ ДОЖДЯ Пыль Москвы на ленте старой шляпы Я, как символ, свято берегу. ...Буду плакать... Жгучими слезами С полинявшей ленты смою пыль. Lolo Поэты писали о тяжких этапах, О пыли на лентах, о лентах на шляпах, О том, что на свете не все справедливо... И было мне грустно, и было тоскливо. Я думал о том, что душа позабыла, Что все это верно, что все это было, Что были дни гнева, и скорби, намести - И падали шляпы... и головы вместе. И головы с шумом катились по плахам, И все это стало бессмысленным прахом: Король и виконты, поместья и ренты, Пророки, поэты, и шляпы, и ленты!.. Мы пишем в газетах, толпимся в подъездах, Томимся в приемных, взываем на съездах - То к сербам, то к чехам, то к чехословакам, То даже к румынам, то даже к полякам. Нам ставят условья. И чертят границы. Но мы не согласны!.. Мы... важные птицы!.. Конечно, нас били на разных этапах. Но все же не выбили пыли на шляпах! И пыль эту смоем мы только слезами... Чего ж вы глядите большими глазами?! Вам кажется странным такое занятье? В Европе - вы щетками чистили платье!.. О, вечная пропасть! Гранит и стихия! Европа есть Марфа! Россия - Мария! Христос и Антихрист! И лик и личина! Не в этом, не в этом ли скрыта причина, Что нас с нашей малою горсткою пыли Ни в Гайт, ни в Булон, и ни в Спа не пустили?! Не знаю. Возможно. Но сердцу тоскливо. Ужасно, что в мире не все справедливо, Что снова Терсит побеждает Патрокла, Что дождь барабанит в оконные стекла, Что нету зонта, чтоб дойти до этапа, Что надо идти и что вымокнет шляпа... 1920 ЧАСТУШКИ 1 Не нахвалится кулик На свое болото. Репюблик-то Репюблик, А сырья - ни лота. 2 Говорил хамелеон, Что синица-дура. У кого-Наполеон, А у нас... Петлюра!.. 3 Все на свете пустяки, А любовь - игрушки, Подвезли большевики К Тегерану пушки. 4 Нынче барышни мудрят, Завтра ходят, сумны... Про Ллойд Джорджа говорят, Что он очень умный! 5 Мой миленок - что ранет, А цена - полтинник. Ходит Красин, ходит, свет, Словно именинник! 6 Стала Катька говорить, Ходит - руки в боки: - С анжанером буду пить Только файфоклоки!.. 1920 ПОКАЯНИЕ 1 Надо быть злободневным! Согласен. Надо чувствам горячим и гневным Дать естественный выход, Чтоб Красин Сразу высох от черной печали!.. И чтоб все, Негодуя, читали! Все, кто любит стихи об отчизне- В этой жизни... 2 Надо помнить, что поздно Иль рано Будут все рифмовать Мильерана. Как когда-то хулители прозы Находили, что розы И слезы - Это лучший шедевр Аполлона, И писали об них Неуклонно!.. 3 Признаю. Обещаю. Клянуся. Никакая отныне Маруся, Никакой океан и приливы, Никакие морские отливы, И ни плечи, что гипса белее, И ни губы, что вишен алее, И ни взор, что острее рапиры,- Не смутят арендованной лиры!.. 4 Буду крепче, упорней и тверже, Чем граниты, поросшие мохом. Буду честно писать о Ллойд Джордже. И со вздохом!.. Зараженный примером конфреров, Вообще,- Опущусь до премьеров, Ибо мир, Потрясенный грозою, Любит ямбы, как сыр. Со слезою!.. 1920 * * * Честь безумцу, который навеет Человечеству сон золотой! Каждый в юности что-то лелеял. Ибо молодость - это стезя. И безумец пришел и навеял! Так навеял, что лучше нельзя. Не напрасно я вспомнил поэта, О котором забыли потом. Не седьмое ль кончается лето, Как Россия - во сне золотом?! Современники, мы еще слабы, Чтоб виденья свои толковать. Но пускай генеральные штабы Продолжают нам сны навевать!.. Сладко спать на подушке сомнений, Как философ Монтень говорил. Впрочем, разве без всяких Монтеней Мы не чувствуем веянья крыл?.. Это было однажды, в июле, Закружившись в бесовской игре, Мы упали, да так и уснули При последнем российском царе. И во сне, золотом бесконечно, Кто-то лил нашу темную кровь За какой-то курган в Молодечно, За какую-то, к черту, любовь!.. Снились нам наши горькие муки. Снилась гибель великой страны. И теперь, разметав свои руки, Мы не спим ли, не видим ли сны?!. Вся мужицкая Русь цепенеет. Сон пройдет - и не будет Руси. 'Честь безумцу, который навеет...' И сердечное наше мерси!.. 1920 LA DONNA E MOBILE И встретились они. И поняли без слов. Апухтин 1 Буду ждать тебя в Люцерне, Мой учитель, мой кумир. В старой, сводчатой таверне Нам дадут швейцарский сыр. И к слезе его прозрачной Я добавлю и свои - Слезы жизни неудачной, Слезы горестной любви. Как одна с другою слита, Ты поймешь ли, мой педант?.. Жду. Тоскую. Джиолитта. Отвечай мне poste-restant. 2 Хорошо. Придется взвесить. Врозь ужасно тяжело. Выезжаю ровно в десять. Твой всегда влюбленный Лло. 3 Я свободна. С прежней силой Пробудилась в сердце страсть. Будьте добрым, милый, милый, И не дайте мне упасть. Если кровь седого галла Не ушла из ваших вен, Если любите хоть мало, Приезжайте в Экс-ле-Бэн. Неужели позабыты Ночь, гондола?.. смятый бант?.. Жду. Тоскую. Джиолитта. Отвечайте poste-restante. 4 Хорошо. Без оговорок Все прощу. Но взвесь. Пойми. Выезжаю в десять сорок. Обнимаю. Твой Мими. 5 Сэр! Прошу вас, помогите, Напишите Джиолитте, Что пора кончать роман. Надоела. Мильеран. 6 Cher monsieur, пишите сами. Ибо, строго между нами, Я уж дал ей атандэ. Надоела. Ваш Л. Д. 1920 ПРИЧИНА ВСЕХ ПРИЧИН А как пили! А как ели! И какие были либералы!.. Чехов У одной знакомой беженки, У жеманницы, у неженки, Растерявшей женихов, Отыскал я томик свеженький Иго-Игоря стихов. Знай свисти себе, насвистывай И странички перелистывай, Упивайся и читай Про веселый, про батистовый, Гладко выглаженный рай. В душу глянешь - вся изранена, Вся печалью затуманена, А уста должны молчать. Вот тогда-то Северянина И приятно почитать. Слаще сладостной магнезии Откровения поэзии, Повествующей о том, Как в далекой Полинезии Под маисовым кустом Не клянутся и не божатся, Горьким горем не тревожатся, Фиги-финики едят И лежат себе, и множатся, И на звездочки глядят. Все мужчины - королевичи, Или принцы, иль царевичи, В крайнем случае князья. А про женский род, про девичий Лучше выдумать нельзя. Очи синие, наивные. Плечи белые, узывные. Поглядишь - царица Маб. И красоты эти дивные Охраняет черный раб. Ну не персик, ну не груша ли Петербургский этот плод?! Как мы жили! Как мы кушали! Что читали, что мы слушали У гранитов невских вод?! Забирались в норки, в домики, Перелистывали томики, Золотой ценя обрез. А какие были комики И любители поэз!.. И порой я с грустью думаю, За судьбой следя угрюмою, Что она - итог грехов, И что все явилось суммою, Главным образом, стихов! Тут - мужик, а мы - о грации. Тут - навоз, а мы - в тимпан!.. Так от мелодекламации Погибают даже нации, Как лопух и как бурьян. 1920 КОСМОС ВПРИКУСКУ Когда массы поймут, тогда... Из газетной статьи Когда массы поймут...- Это слаще признания, Это слаще свидания, Когда любят и ждут! Когда массы поймут... В этой строчке торжественной - Рим и цезарь божественный, И над Цезарем - Брут! Когда массы поймут... О, простор бесконечности, О, дыхание Вечности, Где уже не живут! Когда массы поймут... Это так утешительно. Так легко и внушительно, Как для лошади кнут! Когда массы поймут... Вместо сроков с отсрочками - Три понятия с точками, Три понятия тут! Когда массы поймут... Разрешенье от бремени Вне пространства и времени, Вне каких-либо пут! Когда массы поймут... О, веселые перышки, О, газетные скворушки, Что не сеют, не жнут! Когда массы поймут... То-долой, то - ура поют, Глянь, возьмут - нацарапают, А потом промакнут!.. Когда массы поймут... Вот спасибо, утешили. Черт ли, дьявол ли, леший ли - Всем им будет капут. Когда... массы... поймут! Поколенья придут. Поколенья пройдут. От какой-нибудь малости Лопнет ось. И в усталости Закружится земля - И ее подтолкнут, И она упадет В состоянии вялости. И не будет земли, И ни нас, и ни вас. И ни масс... И тогда-с!..- Будет то, что для шалости Было сказано тут, Будет ясно доказано То, что было нам сказано: Когда массы поймут... 1920 ПОСЛЕ ВСЕГО!.. На каком основании я обязан вам верить, Дорогой собутыльник и провидец в веках? Я уже не желаю, не могу лицемерить. У меня уже тоже седина на висках. Стоит вам приложиться к дорогому сотэрну И увидеть под пеплом огоньки папирос, Вы теряете почву, отрицаете скверну И плетете гирлянды, и, конечно, из роз!.. Вы твердите, что небо...- Небо будет в алмазах, И что кровь человечества станет легка. И во всех ваших клятвах, и во всех ваших фразах Что-то есть, что похоже на мечты бедняка. Вы всегда говорите об исполненных сроках, Прожигаете скатерть папироской своей И в каких-то неясных и туманных намеках Обещаете радость воплощенных идей. Почему это радость?! И кому эта радость?! Ах, в блаженном сотэрне доказательства нет. Но в бокале есть горечь, и в бокале есть сладость, И в их вечном слиянии-вечный ответ. Я прощаю вам речи о повергнутом хаме, Но когда б только сила мне была суждена,- Я бы всем оптимистам, исходящим стихами, Не давал - ни сотэрна, ни другого вина!.. 1920 ИСПОЛНЕННОЕ ЧУДО Председатель совета министров Дальнего Востока г. Бинасик выступил с программной речью... Из газет Изображу ль сердечное волненье? Вмещу ль в слова святое вдохновенье И как тебя, взволнованный, почту?! Ты снова здесь, прелестное виденье, И будишь вновь дразнящую мечту!.. Я был один. Покорствуя судьбине, Влача в тоске на горестной чужбине Безжалостно отсчитанные дни, Я был один. Я думал: где вы ныне, Родных домов веселые огни?.. Придет зима. У всех на белом свете Есть теплый кров и есть жена и дети. Их соберет пылающий очаг. И только мы пред Господом в ответе. И кто нам друг? И кто, увы, не враг?! Она прошла - от севера до юга, От Жигулей до Западного Буга И от Литвы на пламенный Восток - Она прошла, бессмысленная вьюга, Лишь крымских роз оставив лепесток. И вдруг!.. О, жизнь всегда благоуханна! Недалеко от царства Богдыхана, Как яркий луч среди полночной тьмы, Бежав цепей владыки Карахана, Возникнул он, волнующий умы!.. Гряди ж, Гомер! Восстань, великий классик! И имена красноармейских Васек Развей, как дым, летящий к облакам!.. И пусть один, торжественный Бинасик, Горит звездой завистливым векам!.. Не одинок я в юдоли суровой. Горит восток зарею трижды новой!.. Хочу гитан! Пусть бьют в тимпан!.. Я пьян!.. Как аргонавт, принять руно готовый, Я верю: вот обещанный баран!.. 1920 ФЕДЕРАЦИЯ ТАК ФЕДЕРАЦИЯ 1 О, мелкий бес проклятого злорадства, Смиряй души мучительную боль, Дразни ее бравадой святотатства, Которое хмельней, чем алкоголь! 2 Не Гегель я, не Кант и не Спиноза, Чтоб рассуждать с величием тупым, Когда растоптана единственная роза, Согретая дыханием моим!.. 3 Вулкан - в огне. Клокочущая лава Растет и вырастает, как стена. Георгия Великая держава! К тебе моя любовь обращена!.. 4 Ты первая почувствуешь восторги, Которые - презрительны к судьбе - Твои же воспаленные георги, Готовили на Севере тебе!.. 5 Отметить с благодарностью не кстати ль, Что в мире не проходит ничего?! Чхеидзе был наш первый председатель, А Скобелев - и более того!.. 6 О, светлые подсолнухи свободы, О, семечки февральской суеты, Из вас по ухищрению природы Возникли настоящие цветы!.. 7 Но все есть прах. И уж бегут лавины. И ветер рвет кавказскую доху. И снова обратятся георгины В подсолнухов родную шелуху. 8 И притекут разрозненные страны. Вернутся псы к блевотине своей. 'Они идут, цветные караваны!..' - Как говорил писатель наших дней. 1920 НЕОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ У слона был длинный хобот И ужасный аппетит. Если ж слон бывал голоден, Он был страшен и сердит. Как-то утром мистер Джэксон Съел свой завтрак и ушел. В это время слон домашний В ту же комнату вошел. О, варенье! - и в мгновенье Все варение слизнул И в себя в большом волненье Хобот собственный втянул. Ах, обжорство!.. Ты - причина Неприятных в жизни дел!.. Слон держался, как мужчина, Но заметно побледнел. Он терял уже рассудок, Да и как не потерять, Когда хобот влез в желудок Глубиною метров в пять!.. Стал он белым, как бумага, И, всю жизнь свою губя, Потянул в себя, бедняга, Половину от себя. Трах!..- и что-то разорвалось, Точно лопнула струна. Трах!..- и кляксы не осталось От несчастного слона. И когда вернулся Джэксон, Он был очень удивлен, Ибо сгинул, как букашка, Молодой и честный слон. Вы не верите?! Спросите! Я могу вам адрес дать: Мистер Джэксон. Лондон-Сити. Пудль-Вудль. Номер пять. 1921 СОЗВЕЗДИЕ КОНСТИТУАНТЫ 1 Я помню, помню - мутный день, Штыков мечтательную сень, Седой Таврический дворец, Начало, сущность и... конец. И, помню,- старые грехи! - Я декламировал стихи, Чтоб успокоить ритмом строк Полупечаль, полуупрек: 'Есть упоение в бою И бездны мрачной на краю...' 2 Прошли года. И вот опять Могу взволнованно стоять У края бездны дорогой Под небом Франции чужой. Ушла печаль, рассеян страх,- Все звезды снова на местах!.. И с уст срывается моих Размер стихов уже иных: 'Открылась бездна, звезд полна, Звездам числа нет, бездне-дна'... 1921 В ДНИ МЕССИИ Анни Безант заявляет, что приход Мессии в лице индуса Кришнамурти повлечет за собой новое распределение материков, морей и племен. Из газет 'Я пришел к тебе с приветом' Рассказать, что под Бомбеем Происходит крах законов, Сочиненных Галилеем. Дело в том, что Кришнамурти, Сын почтенного индуса,- Человек огромной воли, Человек большого вкуса! От Мадраса до Сорбонны Он проделал путь немалый, Не совсем обыкновенный И таинственный, пожалуй. Это, знаешь ли, не всякий К быстрой склонен перемене, Чтоб вчера купаться в Ганге, А назавтра плавать в Сене. Но индус был, очевидно, Не в родстве с магараджами, Для которых вся Европа Воплощается в пижаме. И однажды он почуял, Как почуял - неизвестно, Некий дух предначертанья В существе своем телесном!.. Трудно нам себе представить, Нам, коснеющим во мраке, Чтоб Мессия появился В дорогом парижском фраке, Чтоб учился он в Сорбонне, Жил, как все, на Монпарнасе, Даже если он родился В древнем городе Мадрасе. Но толпы непониманье Умаляет ли идею?.. И направил Кришнамурти Путь к священному Бомбею. И оттуда смуглой дланью Дал он знак для поколений О великом дне прихода. О великом дне свершений. 'Разве ты еще не слышишь Приближение циклона, Нарушенье всех законов Галилея и Ньютона?!. В эскимосской жалкой юрте Видишь пламенные розы?!' Верю, верю, Кришнамурти, Я во все метаморфозы!.. Слышу голос Атлантиды, Восстающей из пучины, Боже, как они небриты, Атлантидские мужчины!.. Вижу, Волга, наша Волга Не в бассейн течет Каспийский, А несется полноводно По пустыне Аравийской. В Ледовитом океане- Остров с городом Опочкой, И живет в нем Венизелос С Венизелихой и с дочкой. Эльборус торчит в Нью-Йорке, Между Кубой и Ираком, А ирландский город Корки Отошел к чехословакам. В Ницце древние ацтеки Продают моржей румынам, А в Канаде мерзнут греки И тоскуют по маслинам. Все смешалось. Сбились расы, Точно овцы после бури. И сознательные массы Призывают к диктатуре. Слышен грозный клич народов И племен весьма различных: Не хотим плодить уродов, А хотим детей приличных!.. У славян - носы с горбинкой, В страшном ужасе славяне. Совершенно без горбинки - И евреи, и армяне. Во вселенной грохот ада, Накопивши лавы много, Бьют вулканы где не надо. Наконец, для эпилога, От Парижа до Белграда Бродит тень Палеолога... О, великий Кришнамурти! Мир далек от совершенства. Но... находит в мерзлой юрте Эскимос свое блаженство. Если ж страсть к перемещеньям Столь сильна в душе индусской, То займися на досуге... Эмиграциею русской! Ибо, если ты Мессия, Ты же должен сделать чудо: Им - Париж, а нам - Россия, Нас - туда, а их - оттуда!.. 1926 ШУТЛИВЫЕ СТРОЧКИ I КАПРИЧЧИО Диктатор Пангалос арестовал б. премьера Папа-Анастасиу. Снова Брут и снова Кассий. Торжествует лицемер. Бедный Папа-Анастасий, Бывший греческий премьер! Ты вчера был на вершине, Но, покорствуя судьбе, Под вершиною ты ныне, А вершина на тебе. Вечность-краткое мгновенье. Власть - падучая звезда. Где правитель, где правленье, Где именье, где вода? Знаю, жалостью моею Ты себя не усладишь. Я ж за то тебя жалею, Что ты Папа, а сидишь. Если б имени такого За тобою я не знал, Я сказал бы про другого: Что же!.. был и перестал. Мало ль кто кого сажает С незапамятных времен, Даже грек не вспоминает Тучу греческих племен, Кандалакис - Пангалоса, Кундуритис - Кеорели, Папандопуло - Миноса, Пенелопос - Mаразли. Кто ваш Брут и кто ваш Кассий, Все в тумане, все в дыму!.. Но в хаосе катавасий, Сам не знаю почему, Папа, Папа - Анастасий Близок сердцу моему!.. II ФРАНЦУЗСКИЙ ФИЛЬМ Парижские адвокаты ходатайствуют об исключении Садуля из сословия Среди звенящих сочетаний Еще подобное найду ль?! В нем легкой рифмы обаянье, Он сам прелестное созданье И называется Садуль!.. Садуль!.. Как много в звуке этом Для сердца русского слилось!.. Как не почтить его приветом, Как не приветствовать куплетом За это русское авось?! 'Авось' не скажешь по-французски, 'Авось' нельзя перевести... Но разве это не по-русски: Веди, сажай меня в кутузки, Авось удастся и уйти!.. Ушел! и стал ситуаеном И поворачивает руль. Почто ж в служении смиренном Своим коллегам дерзновенным Так не понравился Садуль?! О пчел встревожившийся улей, Ты за границей жалишь злей И не щадишь своих Садулей, Как мы заезжих Садулей!.. 1926 ВЕСЕННЕЕ БЕЗУМИЕ Хорошо, что весна Не бывает бедняцкой. Хорошо, что весна Не бывает батрацкой. Хорошо, что весна Никакой не бывает. Но зато хорошо, Что весна наступает. Прилетают грачи - И дуреют поэты. Золотятся лучи И другие предметы. Вот, на ваших глазах Все становятся пьяны! В Елисейских полях Зашумели фонтаны, Истомились зимой, Навсегда отошедшей, Бьют веселой струей, Бьют струей сумасшедшей Прямо в солнечный диск, Несравненный в Париже! Ну, а если не в диск, То немножечко ниже... Опьянев, я иду, Неприкаянный бражник, Убежден, что найду Знаменитый бумажник, Что окажется в нем Миллион или вроде... Сосчитаю потом, Не спеша, на свободе! И танцует земля У меня под ногами, Елисей и поля Перепутались сами, Заблудился я в них И, вниманье рассеяв, Не найду никаких Я таких Елисеев... Эй, шоферы, такси, Все на свете моторы!.. Отвезите в Пасси Человека, который... Почерпал от земли Мощь старинной былины! И шоферы везли, Так, что лопались шины. Привезли. Выхожу. Так и тянет к природе. Но на счетчик гляжу: Миллион или вроде... Ах, зачем так остро Я мечте предавался, Ах, зачем не в метро Я домой возвращался, И себя опьянял Идеалом плебейским, И зачем я гулял По полям Елисейским?! 1926 'МОРАЛИТЭ' Третьего дня в парижском зоологическом саду удав-самка проглотила удава-самца. Из газетной хроники Какое падение нравов, Какое зияние дна!.. Он был из породы удавов, И той же породы - она. Случалось, что женского жала Она не умела сдержать, Но в общем его обожала, Как может змея обожать. На них с любопытством глазели Прохожие толпы людей, Они только тихо шипели, Свернувшися в клетке своей. Быть может, они вспоминали Преданья седой старины, Какие-то райские дали Среди неземной тишины, И день, когда голая Ева К прабабушке их подошла, И та - заповедного древа Ей плод запрещенный дала, И Ева, вкушая отраву, Постигла и мелочь и суть...- Кому уж кому, а удаву Есть молодость чем помянуть! Вдали от политики пошлой, Вдали от мирской суеты, Жива только памятью прошлой Устало дрязнящей мечты, Они проводили досуги. Во сне и в еде и питье, Как многие в жизни супруги, Как многие в жизни рантье. Тем боле загадочен случай, Трагический этот конец, Который тревогою жгучей Наполнит немало сердец. Затем ли, что очень любила, Иль кто ее знает, зачем,- Супруга-удав проглотила Супруга-удава совсем!.. И жертва боролась устало, Потом перестала, увы. Она же супруга глотала, Как спаржу глотаете вы. Потом от еды осовела И думала что-то свое. - Мне кажется, я овдовела,- Глаза говорили ее. ...Семейные драмы не редки, В Париже их даже не счесть, Но просто пойти на объедки И дать себя заживо съесть, Погибнуть без всякой причины, Исчезнуть в какой-нибудь час,- Меня беззащитность мужчины Приводит в уныние, да-с!!! Начальник пробирной палатки Недаром советовал: бди!.. Разгадка сей краткой загадки: Не грейте змею на груди!.. Об истине сей забывают, Хотя это грех забывать. Уж если удавы страдают, То что ж не-удавам сказать?! 1926 ВАЛЬС ГИППОПОТАМА Я люблю, когда зацветают березы... Н. Е. Марков II-ой Раннее утро. Березоньки. Пташечки. Солнышко. Реченька. Запах цветов. Булочки. Пышечки. Блюдечки. Чашечки. Сливки от собственных курских коров. Зернышки сыплет дородная птичница. Ржанье жеребчиков. Песиков лай. Уточки. Курочки. Яйца. Яичница. Душечка, душечка!.. Не вспоминай! Ты же у нас политический деятель, Ты же отечеству вместо отца, Ты же начала разумного сеятель, Что же ты сеять начал с конца?! Видишь, как горько рыдает купечество. Даже дворянство намокло от слез. Ты бы, хотя бы для блага отечества, Мог отказаться от этих берез. Ты ведь мужчина огромных способностей, Что бы сказать подходящую речь?! Надо ль касаться древесных подробностей, Просто бы мыслью по древу потечь!.. Ждут от тебя политической хартии, Грозного слова и неких зерцал, Вместно ль, чтоб лидер влиятельной партии Этак на лире рукою бряцал?! Правда, в натуре твоей поэтической Есть соловьиная, курская трель. Все-таки Высший Совет Монархический - Это не стадо! Почто же свирель?! Сей инструмент, недоступный влиянию. И говорю я тебе, не смеясь: Если ты кит, рассекай Океанию! Кит в сковородке - не кит, а карась. Сфинкс на верху пирамиды покоится. Можно ль поставить его на камин?! Кто же сравниться с тобой удостоится, Если ты все-таки только один? Сфинксом, кентавром, китом и мандрилою Будь для сподвижников малых твоих. Встань и обрушься с неслыханной силою Всей твоей массой веществ жировых! Выйди, как лев, на средину экватора, Царственной лапой Сахару возрой! Требуй, чтоб дали тебе гладиатора, Помни, что ты - это Марков Второй! Бремя тяжелое - бремя известности, Время настало ее возродить, Вспомни былое и стань на окрестности, Панику стань на Париж наводить!.. Плюнь на березоньки!.. Криком выкрикивай, Так, чтобы начали стекла дрожать!.. Пусть этот бедный француз мажестиковый Знает, как залы внаем отдавать... 1926 КАК ПРОВЕСТИ ЛЕТО? Яша спрашивал поэта: Где вы думаете это Наступающее лето В смысле лета провести? Яша, Яша! В ваши лета Меж пятью частями света Можно часть себе найти! Что вам нужно, мой мечтатель? Пару брюк, брюкодержатель И плохие папиросы, Папиросы 'Марилан'. Вот ответы на вопросы, Даже повесть и роман! Рано утром вы встаете, И идете... И идете Три-четыре километра В направлении на юг. Там есть лес, и есть опушка. За опушкой деревушка. Шум травы и шумы ветра. И большой, зеленый луг. На лугу коровки ходят. Среди них телята бродят. Это, Яша, есть натура. Это, Яша, есть пейзаж. Это то, что человека С незапамятного века, Будь он даже злой и хмурый, Все равно приводит в раж. Этой жизнью первобытной Взор насытив ненасытный, Лягьте прямо на лужайку И засните! Добрых снов! Если только Бог захочет, Летний дождик вас намочит, А разбудит вас хозяйка Вышесказанных коров. Не ищите больших лавров. Чтут крестьянки бакалавров, А особенно бездомных И мечтателей, как вы. Значит, вам уже удача: Есть и дачница, и дача, Без свидетелей нескромных, Без любителей молвы. Все зависит от безделиц. Глядь, и стал землевладелец. И не Яков, и не Яша, А скажите, просто Жак. Если б Яша был поэтом, Если б ездил к морю летом, Он, конечно, воля ваша, Не устроился бы так. Саши, Яши, Коли, Пети, Одним словом, наши дети! Не мечтайте о Трувиле, Не витайте в царстве грез. Но ищите жизни новой И не брезгайте коровой, Ибо чтоб ни говорили, А корова - кельке шоз. 1926 РОБКОЕ ПОДРАЖАНИЕ Поэт должен сочинить новые или в крайнем случае сокращать и переделывать старые слова. Маяковский. 'Как делать стихи' Эй, вы! Рыдающие рыданты, Обезкогтенные тигры, По-старому, эмигранты, А по-новому, эмигры, Попивающие жижи Кафе и кафе-натюра, Живущие в Париже. Близ Эйфелева Тура! Бредущие Пассями, Торгующие ветром Или чужими таксями С чужим таксометром. В течение суток Не кормящие деток, Не имеющие обуток, Не имеющие одеток, Мечтающие о чуде, В расчет на как-то, Вообще, голые люди Голого факта! Вы, которые в Европу Через заставы патруля Врезались, как в антилопу - Охотничья пуля. Вы, которые живете, Взыскуя о граде, Без американской тети, Без американского дяди, Не сеете и не жнете - И... не бываете сыты, И все-таки живете, Ибо не убиты!.. Вы, которые тверже, Или даже твердее, Чем все Ллойд Джорджи В своей идее, Вы, которые молчите Молчаньем зловещим, Вы, которые горчите Бельмом, но вещим, Символом поколений, Не искавших лазеек, И ждущих воспалений Коммунистических ячеек!.. На этом основанье Продолжим наши игры, Мы, которых названье - Эмигранты, или эмигры, Мы, которых улещали На разные стили, Мы, которых сокращали И не сократили!.. 1926 ВОЛЬНОЕ ПОДРАЖАНИЕ Ничего не ответило солнце, Но душа услыхала: гори! Я спросил у любимца Фортуны, Как подняться в такую же высь? Ничего не ответил любимец, Но душа услыхала: 'Нагнись!' Я спросил одного рецензента, Как прославиться в тусклые дни? Ничего рецензент не ответил, Но душа услыхала: 'Брани!' Я политика спрашивал робко, Как минуют в политике грязь? Ничего не ответил политик, Но душа услыхала: 'Не лазь!' Я спросил у профессора Зэта, Как вернуть нам потерянный рай? Ничего не ответил профессор, Но душа услыхала: 'Вещай!' Я издателя спрашивал тихо, Что приводит издателя в раж? Ничего не ответил издатель, Но душа услыхала: 'Тираж!' Я философа спрашивал скромно: Как от пошлости скрыться и где? Ничего не ответил философ, Но душа услыхала: 'Нигде!' И спросил я великого снова: А спасет нас от глупости кто? Ничего не ответил великий, Но душа услыхала: 'Никто!' Я спросил одного дипломата, Что являет спасения ось? Ничего дипломат не ответил, Но душа услыхала: 'Авось!' Я спросил зарубежного дядю, Чем он действовать будет потом? Ничего не ответил мне дядя, Но душа услыхала: 'Кнутом!' И тогда я спросил патриота, Что есть истинной власти залог? Патриот ничего не ответил, Но душа услыхала: 'Сапог!' И спросил я их, каждого снова, Научились чему-нибудь вы? И опять ни один не ответил, Но душа услыхала: 'Увы!' И спросил я простого детину, Как он смотрит на всех забияк? Мне, признаться, и он не ответил, Но душа услыхала: 'Никак!' Никого я не спрашивал больше, Любопытство насытить спеша, Ибо если ее переполнить, Не удержится в теле душа... 1926 ЗАПИСКИ НЕВРАСТЕНИКА Ворон каркнул: Nevermore... Эдгар По Как-то утром неприветным Над листом склонясь газетным, Я романом уголовным Свой усталый тешил взор. Вдруг, неведомо откуда, Предо мною - перьев груда, И из перьев - безусловно! - Крик вороний: Nevermore!.. Как влетел он, гость случайный, Для меня осталось тайной, Но одно я помню ясно: На меня глядел в упор, Сев на бюст Наполеона, Черный ворон иль ворона, И твердил, почти бесстрастно, По-английски Nevermore!.. Сто чертей и вся Антанта! Утром, в доме эмигранта, На девятый год изгнанья И такой заумный вздор?!. Сгиньте, мистер! Что вам надо? Знаю, есть про вас баллада, Ей давно уж отдал дань я, Ну же, мистер, до свиданья? Ворон крикнул: Nevermore!.. Ах, вы так! - сказал я грозно,- Ну, тогда начнем серьезный И для первого знакомства Самый светский разговор. Но не думайте при этом, Что любым своим ответом Вы обяжете потомство!.. Ворон крикнул: Nevermore!.. Как, скажите без сентенций, Франко-русских конференций Будет течь поток певучий, Так, как тек он до сих пор? Иль над мирным этим лоном - Ливнем, золотом червонным Из Москвы прольются тучи? Ворон гаркнул: Nevermore!.. Ну тогда, скажите, вещий, Безответственные вещи Долго ль в стиле манифеста Будут злой будить задор? Или есть надежда все же, Что глупец истратит дрожжи И осядет сам, как тесто? Ворон каркнул: Nevermore!.. Вы убийственная птица. Отвечайте: заграница Долго ль будет за алмазы Принимать советский сор? Или, опытом богаты, И купцы, и дипломаты Уничтожат яд заразы? Ворон каркнул: Nevermore!.. И, в припадке злобы тяжкой, Я пустил в мерзавца чашкой, Но попал в Наполеона, Гипс рассыпав на ковер... Чу! Хозяйка... Я бледнею. Откуплюсь ли перед нею?! И, как прежде, монотонно Ворон каркнул: Nevermore!.. 1926 РАЗМЫШЛЕНИЯ О ВЕЛИКОМ Он был титулярный советник, Она - генеральская дочь, Он страстно в любви ей признался, Она ж прогнала его прочь... П. Вейнберг Ах, где это милое время, Когда он советником был, И тайно читал Монте-Кристо, И явно страдал и любил!.. Носил он со штрипками брючки И веничком чистил сюртук. А сердце его изнывало От самых убийственных мук. Любовь - это страшная сила, Она не взирает на чин - И сколько ж от ней погибает Вполне знаменитых мужчин!.. И где невозвратное время, Когда, в кружевах и шелках, Она танцевала мазурку На конногвардейских балах... На ленточке веер качался, А шпоры малиновый звон Рассказывал барышне этой, Что в барышню каждый влюблен. Когда ж она в сани садилась И паром дымился рысак, Напрасно отчаянным взглядом Искал ее взгляда бедняк. Когда ж в петербургском тумане Божественный лик исчезал, Глядел он на белые штрипки И ногти свои загрызал. Потом в исходящих бумагах Он важные путал дела. Она ж в это самое время В роскошных альковах спала. Но грянули черные вихри И так закружили во мгле, Что даже и табель о рангах Исчезла на русской земле. Безумные годы промчались И, вот, как бывает всегда, Она ему - нет! не сказала, А вовсе промолвила - да. И как-то в парижском предместье, Буквально не веря глазам, Я вижу: сидят на скамейке Мамаша, детишки и сам. Ах, время, проклятое время!.. На склоне бальзаковских лет Кто мог бы в дородной гусыне Узнать петербургский портрет?.. А он, этот труженик честный, Что грустно поник головой,- Ужель титулярный советник, Женатый, семейный, живой?! Она что-то штопает, вяжет, А он бутерброды жует. А детки в песочек играют. А солнышко греет и жжет. Гляжу я на детские игры, И думаю: да или нет? Могли ль эти дети родиться, И в прежнее время на свет?! Далек я от мысли, конечно, На свергнутый строй клеветать, Что будто при старом режиме Нельзя было вовсе рожать... Но чтоб титулярный папаша Имел генеральских детей!..- Да этого даже и Марков Не скажет в гордыне своей. 1926 ПРИПАДОЧНЫЕ Сов. власть учредила клинику для изучения психологии растратчиков. Какое сумасшедшее влеченье К тому, что называют тарарам! Зачем такая пышность облаченья И склонность к ослепительным словам?! Казалось бы: ну, да. Проворовались. На то ведь он и вор, чтоб воровать. Так, нет... Помилуйте... Психический анализ! Исследовать!.. В спирту заспиртовать!.. ентгеном осветить ему печенку, Зарисовать всех внутренностей вид! Как мог украсть советскую тысчонку Ответственный советский индивид?! Как мог он жить, дышать под небесами, Как мог глядеть на лучезарный свет! Да вы же проповедовали сами, Что собственности не было и нет!.. Подумаешь, какие недотроги, Какие херувимы во плоти, Философы Владимирской дороги, Великого казенного пути!.. Не вы ли непрожеванным Прудоном Наштурхали мужицкую кишку, Откуда всероссийским самогоном Прудоны ваши бросились в башку?! Не ваш ли чудотворствовавший Будда, Кривой, эпилептический Тарзан Творил почти неслыханное чудо От имени рабочих и крестьян? Не он ли над толпою разверзался, Как древле огнедышащая хлябь, И добрым своим смехом заливался! Товарищи! Награбленное грабь... Не вы ли взбунтовавшиеся массы, Одетые в матросские штаны, Вели на несгораемые кассы Чрез пламя догорающей страны?! Так в чем же дело? Словно по бумажке, Исполнены заветы Ильича. Почто ж взываете к убогому Семашке? Зачем тревожите советского врача? Какие вам угодны результаты? Чего слепцы восторженные ждут? Возьмут растратчики анализы растраты. Взболтают их и просто разопьют... О, мудрость тонконогих политкомов, О, вечная яичница в мозгах! Мы понимаем: Сталин - не Обломов, И у него действительно размах! Мы понимаем, что в грузинском теле - Грузинский дух и лава - пополам. И все же мы постигнуть не сумели: Зачем такой ужасный тарарам?! 1926 'СИЛЬНЫМ И ДОСТОЙНЫМ' Сокрушим железной волей сопротивление наемников жидовской власти! 'Русская Правда' Нет! Восемь лет, по-видимому, мало. Ничто не изменилось под Луной. Все та же челюсть злобного оскала, Обрызганного бешеной слюной. Напрасно прикрываете плащами Косую сажень будущих Малют! Все теми же прокиснувшими щами Прокатные доспехи отдают. И видно по движениям бесстыжим: Ничто не изменилось и никак. Шатались по Европам, по Парижам, А все-таки сморкаетесь в кулак. Должно быть, это древнее начало!.. Как бармы, соболя и епанча. Нет! восемь лет, по-видимому, мало. Рычит нутро, как искони рычало, От дней Батыевых до полдня Ильича. Чтецы и декламаторы под водку, Отечественных дел секретари, Ужели, отпустив себе бородку, Вы верите, что вы богатыри?.. Ах если б вместо пошлых декламаций Учились вы по здешним городам Системе городских канализаций, Которая потребуется там?!. Какую драгоценную услугу Могли бы вы России оказать!.. Но тянет вас на шлем да на кольчугу, Чтоб витязей собой изображать... Нет! Восемь лет, по-видимому, мало. Все те же песни, те же тенора. Старается охрипший запевала, Которому на пенсию пора. Какая потрясающая скука Наступит в заключение всего! На сцене будет прежняя Вампука, В отчаявшемся сердце - ничего! Толпились по далеким заграницам, Перевидали сказочную тьму, Шагали по блистательным столицам И все не научились ничему. Какие-то уездные кликуши Стараются, кричат до хрипоты. И мертвые ответствуют им души, Дошедшие до сказанной черты. Нет! Восемь лет, по-видимому, мало. Расшиблен лоб. Но с шишкою на лбу Не повторить ли с самого начала Всех этих лет веселую судьбу?! И как же с меланхолией во взоре Хотя бы факт известный не проклясть, Что Волга все впадает в то же море, А море в Волгу не желает впасть! 1926 ЭМИГРАНТСКАЯ ЖАЛОБНАЯ Все пташки, канерейки Так жалобно поют, А нансеновский паспорт Бесплатно не дают. Ходил опять сниматься, Уже в который раз, И нипочем не в профиль, А именно анфас. Гляжу на свой портретик И думаю, зловещ: Да это же не личность, А каторжная вещь... Когда ж еще поставят Казенную печать, Наверное, придется За кражу отвечать!.. И если б ночью встретил Себя ж я самого, Я б выстрелил в мерзавца, И больше ничего. Сказать, что тут фотограф Огулом виноват, Так он же мне не дядя, И даже и не сват. А, в общем, как посмотришь, Поймешь в один момент, Что ты простой убийца, Хотя интеллигент... Приходит доктор Нансен И говорит: 'Пардон!' А сам глазами смотрит, Глядит со всех сторон. Потом намажет клеем С обратной стороны, Не обратив вниманья На возраст и чины. И пташки, канарейки Так жалобно поют, А их в гуммиарабик Безжалостно кладут. Напрасно предаваться Бессмысленным мечтам, И очень грустно липнуть К постылым паспортам, Возьмут твои анфасы, Заклеют их сполна, Разлука, ты, разлука, Чужая сторона. И как же канарейкам, Всем пташкам не грустить, Когда за это надо, Вот, именно, платить. 1926 БЕЗ ЗАГЛАВИЯ 1 Люблю давно забытые романсы, Под звон гитар настойчивый куплет, Любовный бред и жалобные стансы, Балкон, и плащ, и розы, и стилет... Ах, чья рука по струнам не водила, И кто не пел до розовой зари: 'Не говори, что молодость сгубила!' А, впрочем... если хочешь, говори. 2 Когда слежу я Маркова Второго Все те же несравненные дела, Когда опять меж призраков былого Идет игра в орлянку и Орла, Мне грезится: Аскольдова могила. Трактиры. Вывески. Мигают фонари... 'Не говори, что молодость сгубила!' А, впрочем, если хочешь... говори. 3 Когда я слышу смелого Бадьяна, Я думаю: вот это человек! Сапожник по профессии. Но, странно,- По стилю настоящий дровосек. И хочется так ласково, так мило Сказать ему: Бадьянчичек, не ври, 'Не говори, что молодость сгубила'... А, впрочем... если хочешь, говори! 4 Когда, сменив и пардессю, и вехи, Известный и маститый Мандельштам Мечтает починить свои прорехи, Я тоже... предаюсь своим мечтам. Ораторство - губительная сила. О, как кричал он: Бесы!.. Дикари! 'Не говори, что молодость сгубила', А, впрочем... если хочешь, говори. 5 Когда брожу по рощам евразийским И вижу, как у взрослых на виду Карсавин лепит с видом олимпийским Из кизяка татарскую орду, Я понимаю: нянька уронила, И тут уж не поможешь, хоть умри!.. - 'Не говори, что молодость сгубила!'... А, впрочем, если хочешь... говори. 6 ...Вот так, живем. Покуда не насупит Старик Харон седеющих бровей, И скоро уж, действительно, наступит Не частный, а всеобщий юбилей. Что ж, эмигрант!.. До лет Мафусаила Когда дойдешь, то тихо повтори: 'Не говори, что молодость сгубила?'... А впрочем, если хочешь... говори! 1926 ВАНЯ, ДИТЯ ЭМИГРАНТСКОЕ Спи, мой отпрыск! Спи, урод! Скоро будет Новый год, Он кончается на семь, Значит, счастье будет всем. Почему да почему? Так уж велено ему! А чрез двести-триста лет, Как сказал один поэт, Еще легче будет жить, Значит, нечего тужить! Если ж клоп не будет спать, Если будет приставать, Почему, да отчего, Так не будет ничего. Спи покуда-подрастешь, Все решительно поймешь. А не то придет ажан: 'Где шоферский мальчик Жан, А подать его сюда!' Что поделаешь тогда?! А потом придет отец, Скажет: 'Где мой молодец? Почему пуста кровать?' Что я стану отвечать?! ... Ваня слушал и сопел, А потом не утерпел, Стал во весь свой Ванин рост И бесхитростен, и прост, Вкусен, сдобен, как бриош, Отчеканил маме: врешь!.. 'У ажанов есть семья, Для чего ж ажану я, Разве он такой злодей, Чтоб хватать чужих детей?.. Если ж он кладет их спать, Как он может охранять Все квартиры и дома, Как учила ты сама? Если ж ты такая мать, Чтоб ребенков отдавать, Так зачем же их родить, Огород лишь городить?!' И, сказав свой первый спич, Вкусный, сдобный, как кулич, На подушки соскользнул, Повертелся и уснул... Что испытывала мать, Сами можете понять, А не можете, увы! Холостые, значит, вы... 1926 НАТЮРМОРТ 'Духовной жаждою томим', Пошел я в гости. Анна Львовна Не то, что полный серафим, Но тихий ангел, безусловно! Законный Анны Львовны муж Иван Андреевич Федотов, Широкоплеч, осанист, дюж, Притом любитель анекдотов. Живут, как все. Шоффаж сентраль Буфет, как водится, в рассрочку. И напрокат берут рояль, Чтоб приобщить к искусству дочку. А дочке ровно десять лет. Коленки голы. Плечи узки. По-русски знает - да и нет, А остальное - по-французски. Вошел. Обрадовались.- Ах! Сплошное - ах, и скалят зубы. А Анна Львовна впопыхах Сейчас же стала красить губы. Вопрос-ответ. Ответ-вопрос. И те, и эти сплошь избиты. Но вот, уже напудрен нос, И на столе лежат бисквиты. Она вздымает бывший бюст,- И он мгновенно исчезает. Из кухни слышен дальний хруст, Хозяин ужин доедает. Доел и вышел. Полон взор Воспоминанья о котлетке. И вот, поплелся разговор, Как иерей на бисиклетке. - Петров с Петровой разошлись, А Пупсик с Тупсиком сошлись, Но разойдутся скоро снова... - Не может быть?- Даю вам слово, Мой муж видал ее вчера С каким-то бритым и брюнетом!.. - Но ведь она уже стара... - Стара, но опытна при этом... И, словно в сладком забытьи, Хозяйка пальцем погрозила 'И жало мудрыя змеи' В подругу лучшую вонзила. Затем меня в работу взял Иван Андреич, не жалея, И анекдоты рассказал Про армянина и еврея. 'И горних ангелов полет' Я ощутил душой и телом... Но вот уже и полночь бьет, Как быстро время пролетело!.. - Куда вы? Что вы?.. Раньше трех Мы не ложимся... до свиданья!.. ... За дверью слышен сложный вздох, Вздох облегченья и зеванья. И вышел с чувством я двойным, Живот подтягивая туже. 'Духовной жаждою томим' И мучим голодом к тому же... 1926 ЭМИГРАНТСКИЕ ЧАСТУШКИ 1 Пароход плывет по Сене, Хлещет пена за кормой. ...Нас миленки в воскресенье Угощали синемой. 2 Сини в поле василечки, Прямо жаль по им ходить. ...Кабы не было б рассрочки, Так не стоило бы жить! 3 Я с рождения румяна, Ни к чему мне ихний руж. ...У консьержки два ажана, У меня же один муж. 4 Мы живем, не жнем - не сеем, Песней душу веселя. ...Только ходим к Елисеям, В Елисейские поля. 5 Мой миленок ездит ночью, Говорит,- шофер ночной. ...Это грустно, между прочим, Быть шоферскою женой!.. 6 Если барин при цепочке, Значит, барин етот - франт. Если ж барин без цепочки, Значит, барин - емигрант. 7 Завела в метре я шашни, С Лувра едучи сюда, ...А у Ейфелевой башни Разошлась с ним навсегда. 8 Вся природа замерзает, Только мне ее не жаль. ...Ваня-сокол согревает За шоффаж, и за сантраль. 9 Хорошо небесным птицам На воздусях, в вышине. ...Я ж по этим заграницам Нагулялася вполне. 10 Этот факт, когда напьется Наш французик из Бордо, Так сейчас обратно льется Из французика бордо. 11 Через блюдце слезы льются, Не могу я чаю пить. ...Нынче барыни стригутся, А потом их будут брить. 12 На горе стоит аптека, И пускай себе стоит. ...Ах, зачем у человека Ежедневный аппетит?.. 1927 ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ И КОШАЧЬЕ Ветер. Слякоть. Норд и Ост. Барабанит дождь в окошко. Лижет собственный свой хвост Несознательная кошка. Облизала и глядит На работу с умиленьем. Хорошо ей жить в кредит Под центральным отопленьем, Без убийственных забот, Живы ль резвые котята, Жив ли тот сибирский кот, Что прельстил ее когда-то. Вероятно, вся семья Обрела свою обитель, Не единственный же я На земле благотворитель... - Правда, кошка, если б ты Даром речи обладала, То наверное вот так, Так бы точно рассуждала?.. Впрочем, кошке... все равно, Пребывай в покое праздном, Ведь недаром нам дано Думать разно и о разном. Я, к примеру говоря, Склонен думать о высоком. Вот на лист календаря Я гляжу печальным оком... А печалюсь я не зря. В половине января, Словно послан тайным роком, Кто-то дернет за звонок И войдет чрез все преграды. А входящий это Рок, Рок, не знающий пощады, Рок войдет и заберет... За три месяца вперед, Потому что он есть тот, Кто не ведает пощады. Дуй же, Норд! Свирепствуй, Ост! Угрожай земному миру!.. - Ты вот только лижешь хвост И не платишь за квартиру, И, как некий троглодит, Чуждый всяким треволненьям, Ты живешь себе в кредит Под центральным отоплепьем?! ...И от тягостных проблем Раздражаясь понемножку, Я пустил не помню чем, Но тяжелым чем-то в кошку... Взгляд, желтее янтаря, Был исполненным упрека: - Ну, чего дерешься зря, А, потом, еще до срока?!. 1927 РОМАН ПИШУЩИХ МАШИНОК Я не знаю, правда это, Явь ли это или сон?.. Мы стучали на машинках Ундервуд и Ремингтон. Он стукал на Ундервуде, Я стучала на другой. Он имел свою работу, Я отдел имела свой. Мы молчали и любили. Мы любили... этот труд. Мы молчали и стучали, Ремингтон и Ундервуд. А когда двенадцать било, Сердце билось в унисон, И стучать переставали Ундервуд и Ремингтон. Он молчал и улыбался, Улыбалась я ему. И краснели, и бледнели, Неизвестно почему... А в двенадцать с половиной, Что-то в душах затая, Мы садились и вздыхали - Первый он, вторая я. И опять к бумажным грудам Возвращались - я и он, Он, склонясь над Ундервудом, Я, уткнувшись в Ремингтон. Так могло бы продолжаться Вплоть до Страшного суда. Если б наш столоначальник Не сказал однажды: да!.. Да!..- сказал он - да! я вижу, Этот дьявольский сосуд: Шрифт машинки Ремингтона Переходит в Ундервуд!!! Допустимо ли однако Это, скажем, рококо В документах нашей фирмы, Фирмы 'Джонсон, Смит и Ко'?! Нет! никак недопустимо!..- Мы сказали в унисон, Проклиная две системы Ундервуд и Ремингтон. И немедленно над нами Совершен и Страшный суд: Он посажен к Ремингтону, Мне же дан был Ундервуд. После этой пересадки Я молчала, он молчал. Я старалась и стучала, Он старался и стучал. И когда двенадцать било, Под часов старинный звон - Ундервуд? - спросил он кратко, Я сказала: Ремингтон... И вздохнул он облегченно, И вздохнула я легко, Как вздыхают только клерки Фирмы 'Джонсон, Смит и Ко'. А о том, что было после Меж бумажных этих груд, Знают только две машинки - Ремингтон и Ундервуд. 1927 ГАРМОНИЧЕСКИЙ ПОРЯДОК Там, где море голубое В берег плещется бесцельно, Где оно, само собою, Безранично, безспредельно, Где в коварном Геллеспонте Размножаются дельфины, Где на синем горизонте Выделяются маслины И где лавры поседели От веков и от печали, Двое спутников сидели И убийственно молчали. Был один седой учитель, Небожителей посредник, Всякой мудрости ревнитель, Всех оракулов наследник. Разогнуть не в силах чресел, Он взирал угасшим взглядом На того, кто юн и весел, На песке валялся рядом. Тот, другой, был златокудрый И, как море, синеокий, Не ученый и не мудрый, Но красивый и высокий, Получивший в дар от Феба Песен дивное искусство, Прославлявший только небо, Воспевавший только чувство. Промолчав часа четыре, Повели беседу оба О бессмертии, о мире И другом, тому подобном. - В чем же дело? В чем? Скажи мне!..- Вопрошал певец пытливо, Растворяя душу в гимне Многопенного прилива. - Дело в разуме природы, В постижении загадок. Будут некогда народы Чтить божественный порядок. Человек, венец созданья, Покорит моря и сушу И избавит от страданья Гармоническую душу! - Нет! - певец воскликнул страстно,- Ты не прав, старик почтенный, Только песне сладкогласной Управлять дано вселенной! Разве нас от горькой муки Избавляет теорема? Разве могут дать науки То, что нам дает поэма?! И, внимая волн шипенью, Смотрят оба в глубь столетий. А за ними легкой тенью На скале таится третий... Этот третий, он не книжник, Не поэт, а просто нищий. Он искал напрасно пищи, Он нашел простой булыжник, Он швырнул его с размаху И затем во имя Феба Снял с философа рубаху, У певца ломоть взял хлеба, И, любуяся прибоем, Стал жевать случайный ужин, Тот, который тем обоим Был теперь уже не нужен. После ж долгого жеванья Он в прибой швырнул их туши И избавил от страданья Гармонические души. И заснул он сном счастливым, Совершив сей труд полезный, И во сне его приливом Унесло в морские бездны. Море ж пенилось угрюмо, Расстилалось без предела И шумело вечным шумом: В чем же дело, в чем же дело?.. 1927 СОН КЛЕРКА Хорошо уехать в Чили Или, скажем, в Пернамбуко... И заняться обработкой Знаменитого бамбука! Трижды девственную рощу Взять в бессрочную аренду, Богатеть ежеминутно И творить свою легенду. А потом однажды утром, Зарядив слегка двустволку, Выйти в рощу и внезапно Встретить юную креолку. Опустить пред ней оружье, Этот довод трижды скользкий,- И сказать ей все, что нужно, Но, конечно, по-креольски. Объяснить ей откровенно Про Фоли и про Бержеры, Вообще уж привести ей Подходящие примеры. Рассказать ей, что Парижем Правит Идол, правит Молох, И что Молох помешался На креолках и креолах!.. Если ж девушка упрется, То немедля, для острастки, Выбрать веточку бамбука На бамбуковом участке И сказать ей страшным басом: - Жозефина, не ломайся, Уложи свои бананы И сейчас же собирайся... А потом с попутным ветром, Погулявши в Новом Свете, Плыть по волнам океанским На разбойничьем корвете И с безумным романтизмом, Подкупив матросов банду, Ночью вынести на берег Дорогую контрабанду. А затем. За неименьем Рынка рабского для сбыта... Заявить ей совершенно Откровенно и открыто: 'Госпожа моя, креолка, Пернамбукская Диана! Ты явилась жертвой чтенья Авантюрного романа. Жертвой жажды приключений С доброй свадьбой в эпилоге, Без особых упражнений В психологии и слоге!.. Но в романах есть безумцы, Графы, герцоги, бароны, И, потом, они герои, А не мокрые вороны. Не безумец и к тому же Я не знатный полуночник. Я - бухгалтер, даже хуже, Я бухгалтера помощник!.. У меня жена и дети- Оля, Коля, Ваня, Таня... Понимаешь, Жозефина. Жозефеня, Жозефаня?!' И когда дитя природы, Смуглый жемчуг Пернамбуко, Овладеет гибкой тростью Из чудесного бамбука И захочет этой тростью В явном гневе замахнуться, В эту самую минуту... Клерку следует проснуться!.. 1927 ТО, ЧЕГО НЕ ЗНАЕТ КОЛЯ Заказали Коле в школе Сочиненье. О весне. Трудно в школе. Трудно Коле. А еще труднее мне. Коля что!.. Возьмет тетрадку И, пока его бранят, Нарисует по порядку Двадцать восемь чертенят, Самых гнусных и хвостатых, Отвратительных, рогатых, С выражением таким, Что посмотришь - станет больно, И вздохнешь непроизвольно Не над ними, а над ним. Нет у мальчика святыни, Тут весна, а он - чертей!.. Вот извольте на чужбине Образовывать детей! Ах ты, Коля, погубитель, Нигилист своей души, Да простит мне твой учитель, Слушай, Коля, и пиши: 'Проблеск неба голубого. Сердце верит. Сердце ждет. Дымка. Оттепель. Корова Через улицу бредет. У забора зеленеет Бледной зеленью трава. Где-то тлеет, где-то преет Прошлогодняя листва. Запах дегтя, свежих булок... Среди площади навоз. С полной бочкой переулок Проезжает водовоз. Над землею дух угарный, Вьются весело грачи. Ослепительный пожарный Гордо смотрит с каланчи. Тучный доктор едет в бричке И мотает головой. Козыряет по привычке На углу городовой. Сердцем ветрены, но чисты, Дух законности поправ, На бульваре гимназисты Курят в собственный рукав. На столбе висит афиша, Что проездом через Н. Даст концерт какой-то Миша, Малолетний, но Шопен. А из неба так и льется Золотой весенний свет. Грач вокруг грачихи вьется. Дымно. Нежность. Сердце бьется, Придержи, а то порвется... Понял, Коля, или нет?' 1927 ФИНАНСОВОЕ САМООБОЗРЕНИЕ (Из записок потерянной личности) Не поддаваясь настроениям Сладких самообманов, Занялся обозрением Собственных карманов. Вывернув до основания Изнанку своего банка, Обнаружил колебания Единственного франка. После всесторонней критики Положения финансов Решил следовать политике Подвижных балансов. - Пойти к Петру Мойсевичу, Взять у него сотку, Отдать ее Ивану Андреичу И заткнуть ему глотку!.. Конечно, такой операцией Не продержишься долго, Но это будет консолидацией Основного долга... Став на такую позицию И уповая на Бога, И с одной денежной единицею Можно сделать много. Жаль, что лишены эластичности Современные законы И что отдельные личности Не могут выпустить боны. Уж я бы Ивану Андреичу, А он самый упрямый, Насыпал бы, не жалеючи, Этих бонов с монограммой... Пусть, мол, человек утешается, Следя по курсу газеты, Сколько ему причитается, Если считать на пезеты!.. ...А в общем, я констатирую, Что кредиторы - бандиты, И поэтому я себе вотирую Новые кредиты. Иван Андреевич заботливо Выслушивает мой вотум И спрашивает так отчетливо: 'Вы меня считаете идиотом?' Тогда я спешу откланяться И сделаться незаметным. Но что ж теперь станется С предложением сметным?! Перевернуты до основания И карман, и изнанка, О, эти колебания Последнего франка!.. 1927 АЛЛЕГРЕТТО В число профессоров 'Школы фашизма' записался и В. В. Шульгин. Ты не пей простого пива, А ты пей вино Киянти, Фашьо Россико эввива, Фашьо Россико аванти! По неведомой причине На язык родных 'осини' Перекладывает ныне Базилико Шульгинини, Наше гранде монаркиста, Манифесто дель фашиста! Гавдеамус, что Fie скисла, Наша слава, браво-браво!.. Ерундиссимо для смысла, Но фортиссимо направо! Приготовься, мужикато, Не раскачиваясь сдуру, Сделать легкое скакато Ух! и прямо в диктатуру! В полной форме и при шпоре Будет грозен вроде тучи Этот самый диттаторе, Этот самый русский дуче. Уж как сядет он с разбега На затылок твой крестьянский - Пропадай моя телега... Говоря по-итальянски! Станет дути, станет гнути, Разминать тебе все части, И покажет тутти-футти, Тутти-футти твердой власти! Но елико деревянный Шаток русский Капитолий, То, от власти фортепьяный, Упадет он с антресолей... И тогда, о, мужикато, Пейзанино бородато, Вспомни: есть еще береза, Тонкоствольна, грандиоза! Сей породою древесной, Как гласит о том легенда, Надо действовать отвесно, Надо действовать крещендо, А окончив, молвить: встаньте, Встаньте, дуче, и - аванти!.. 1927 ТРИ ДУШИ Три бедных тени... С. Фруг Эту дивную легенду Сплошь окутывает мрак. Что случилось, то случилось, А случилось это так. Там, где звездные алмазы Тонут в бездне голубой, Три души предстали сразу Пред Верховным Судией. Грянул гром, как полагалось, Грозный грохот. Дивный гул. И из звездного пространства Свет пронзительный блеснул. И когда они предстали Там, в небесной вышине, То они затрепетали, Что естественно вполне. И над первой грянул Голос, Предвещающий грозу: - Кем была? И с кем боролась? И что делала внизу? Безупречен и достоин, Был ответ отменно тих: 'Я был витязь, я был воин И защитник малых сих. Но, от раны умирая, Я мечтал, что будет день И войду я в двери Рая, В упоительную сень...' И раздался Глас повторный, Обращенный ко второй. И ответ души покорной Был как крик души живой: Мне всегда был чужд и тесен Мир земного бытия. Я певец, и, кроме песен, Ничего не видел я. Но, созвучьем очарован, Я не клял судьбу свою, Ибо знал, что уготован Мне приют в Твоем раю...' - Ну, а ты каким деяньям Сопричастницей была?! ...И наполнилась страданьем Неба дымчатая мгла. И душа вздохнула честно, Так вздохнула в первый раз, Что у ангелов небесных Слезы брызнули из глаз. И ответною слезою Был исполнен шепот слов: 'Я... увы... была душою... Устроителя балов...' А!.. сочувственно звенели В горних сферах голоса. И все более светлели, Прояснялись небеса. * * * И божественным глаголом Преисполнилася высь: 'Отойди, о воин, голый, И, певец, посторонись! Ты одна, душа святая, Будешь вечный мир вкушать!' И открылись двери Рая, И захлопнулись опять. 1927 ЕГИПЕТСКИЕ НОЧИ ШУЛЬГИНА Не лезьте против рожна. Превратитесь в большинство! В крайнем случае - к оружию! Фашистский монолог Шульгина '_Чертог сиял. Гремели хором_'. Юнцы старалися помочь. Был полон зал. Был полный кворум. Была Египетская ночь. И, как царица Клеопатра В толпе поверженных мужчин, Восстал среди амфитеатра Василь Витальевич Шульгин. Он рек - 'и ужас всех объемлет', И видят все, что у него Один лишь разум только дремлет, А так... - не дремлет ничего! Бунтует сердце. Кровь вскипает, Стучит, как молотом, в виски. Когда ж белками он вращает, То просто страшно за белки... 'С тех пор, как первого варяга Нам ниспослал счастливый рок, Мы государственное благо Познали вдоль и поперек. Почто ж не следовать, о дети, Примерам собственных отцов И поискать на белом свете Чужих, но добрых образцов? Нам плотник-царь привез голландцев, Екатерина - пруссаков. А я даю вам итальянцев Во славу будущих веков! Не вскормила нас волчица. Была иною наша быль. Но Киев все-таки столица, Хоть я не Ромул, а Василь. Пылай, фитиль, и рыкай, пушка, Греми, ура, со всех сторон! Чем хуже русская галушка Сих италийских макарон? Возьму коня и оседлаю, И на коне ворвусь в Сенат! Я так хочу! Я так желаю! Я - царь, я - Бог, я - шах, я - мат!..' Умолк. 'И ужас всех объемлет'. Глаза выходят из орбит. И зал в священном страхе внемлет И всеми фибрами скорбит. И есть действительно причина Для омраченных скорбью толп: - Такой фашист, такой мужчина, И сан - и общество, и столп. И вдруг!..- и каждый понимает, Что тут уж горю не помочь. Пустеет зал и затихает, Консьержка двери запирает. Темна Египетская ночь. 1927 ВЕСЕННИЙ БАЛ 1 Если вам семнадцать лет, Если вас зовут Наташа, То сомнений больше нет,- Каждый бал стихия ваша! Легкий, бальный туалет Освежит портниха Маша, Ослепительный букет Вам предложит ваш предмет, Задыхающийся Яша, Или, если Яши нет, То Володя или Саша... Пенье скрипок! Розы! Свет! Первый бал в семнадцать лет - Это лучший бал, Наташа! 2 Если вам до тридцати Не хватает только года, Вы обязаны пойти! В тридцать лет сама природа Говорит душе: цвети!.. Тридцать лет есть полпути, Силы требуют исхода, Сердцу хочется цвести, Сердцу меньше тридцати - И ему нужна свобода. Призрак осени у входа. Все пойми - и все прости! Крылья выросли - лети! ...Вы должны, должны пойти, Если вам до тридцати Не хватает только года!.. 3 Если ж вам до сорока Только месяц остается, Все равно!.. Бурлит, несется Многоводная река. Дымны, странны облака, Горе тем, кто обернется! Надо жить и плыть, пока... Надо жить, пока живется. Сердцу мало остается. В сердце - нежность и тоска, Но оно сильнее бьется. Юность смотрит свысока, Зрелость - взглядом игрока: Проиграешь, не вернется! Значит, что же остается У преддверья сорока? Жить и жить. Пока живется... 4 Если ж вам за пятьдесят, Знайте, жизни добрый Гений Может долго длить закат, Бодрых духом поколений! Тяжек, сочен плод осенний. Вечер есть пора свершений. В седине есть аромат Поздних, сладостных цветений В наслоении декад - Простота проникновений. Пусть горит, горит закат Все безумней, все блаженней... Всех, кому за пятьдесят, Я зову на Бал Весенний!.. 1927 БЕЗ ЗАГЛАВИЯ В мире что-то совершилось, Полог снят! Кошка Машка разрешилась - Пять котят. То, что снилось, воплотилось, Милый друг! В мире что-то совершилось- Сразу!.. Вдруг!.. Все приемлющим земное, Нам дано - Золотое, голубое Пить вино, Не струя из неба льется - Океан, Кто напьется, захлебнется, Будет пьян! Все набухнувшие почки Расцвели, Пар идет от каждой кочки, Из земли. Даже лужи отражают Небеса, В каждом сердце назревают Чудеса! Красоты большой поклонник, Но плебей, Прилетел на подоконник Воробей. На родительницу-кошку Поглядел, Прочирикал, клюнул крошку, Улетел. Мне, конечно, больше надо, Чем ему. Но и так уж сердце радо Потому... Потому, что после бури Снеговой - Тонет золото в лазури Голубой. Потому, что если очень Пожелать, Можно многое постигнуть И понять. Потому, что если очень Захотеть, Можно многое на свете Одолеть... Но для добрых одолений, Для чудес Выбирайте день весенний! Из небес Голубого зелья льется Океан, Кто напьется, захлебнется, Станет пьян!.. 1927 В АЛЬБОМ Милый Коля Сыроежкин, Эмигрантское дитя! Я гляжу на мир серьезно, Ты глядишь на мир шутя. Что же должен я такое Написать тебе в альбом, Чтобы ты, приятель милый, Не бранил меня потом? Было б самым честным делом, И совсем тебе под стать, На листе блестяще белом Двух чертей нарисовать... Закрутить им хвост покруче - Если бес, мол, так уж бес! А внизу простую надпись: 'Дорогому Коле С.' Но тогда бы все сказали - Это ужас и позор Тешить мистикой подобной Любопытный Колин взор!.. И поэтому, оставив Соблазнительных чертей, Мы займемся тем, что может Быть полезным для детей... Смысл моих нравоучений Поразителен и прост: 1. Если ты увидишь кошку, Не хватай ее за хвост. 2. Если пишешь, то старайся Весь в чернильницу не лезть. 3. Не грызи зубами ручку, Если даже хочешь есть. 4. Если ты уроки учишь, То учи их, а не спи. 5. Не разглядывай обои. 6. Не пыхти. И не сопи. 7. Не болтай ногою правой. 8. Левой тоже не болтай. 9. Не пиши на каждой стенке- Сыроежкин Николай. 10. Не клади резинки, перья И веревочки в карман. 11. Под грамматику тихонько Не подкладывай роман. 12. Не играй с чужой собакой. 13. Не срывай куски афиш. 14. Не тверди на каждом слове, То и дело, же-ман-фиш! 15. Не просись в синематограф Непременно каждый день. 16. Не носи свою фуражку Непременно набекрень. 17. А уж паче, наипаче, Вняв совету моему, Не допытывайся, Коля,- Отчего, да почему!.. ----- А теперь скажу я честно И скажу тебе я так: Если Коля Сыроежкин Не лягушка, не слизняк, Если в Коле сердце Коли Сыроежкина живет, То на все семнадцать правил Он возьмет - и наплюет!.. 1927 ЛЮБОВЬ РАЗЛОЖИВШЕГОСЯ КОММУНИСТА За стихи о 'дамском упоенье' разложившийся коммунист одесской контрольной комиссии из партии исключен... 'В каком-то дамском упоенье' Гляжу на щечки эти две, И - словно солнца ударенье В моей несчастной голове. Кругом одесская натура Лежит бесчувственным пластом, А вы, как чудная гравюра, Смеетесь дивным вашим ртом. И это тем понятно боле, Что вы смеетесь, хохоча, А ваши зубки, как фасоли На фоне знойного луча. Когда же, чувствуя симпатью, Я в глазки ваши заглянул, Я закричал благою матью: Тону! Спасите! Караул! В них глубина была такая И выходил оттуда свет, Что я сказал вам: Рая, Рая! Вы камень, Рая, или нет? Когда вы камень, так скажите, И разойдемся навсегда. Но только шутки не шутите - И нет, так нет, а да, так да!.. Но вы, как будто статуэтка. Один лишь хохот и обман. Зачем же, дивная кокетка, Крутить наш бешеный роман?! Конечно, риск святое дело, Но я ж не должен рисковать, Когда душа моя и тело Не могут вам принадлежать, Имея звание партийца, И если вдруг такой уклон, Мне скажут: вы - самоубийца, И убирайтесь вовсе вон... Но, несмотря на эти мысли, Вы идеал такой большой, Что я люблю вас в полном смысле И организмом, и душой! И я в припадке благородства - Не только серп и молоток, Но все орудья производства Отдам за чувство, за намек. Но если ж суд меня осудит, А ваша ручка оттолкнет, Так что же будет?! Ясно будет, Что я последний идиот... 1927 ДОМАШНЕЕ Этот Коля Сыроежкин, Это дьявол, а не мальчик! Все, что видит, все, что слышит, Он на ус себе мотает. А потом начнет однажды Все разматывать обратно, Да расспрашивать, да мучить Многословно, многократно. Вот, пристал намедни к маме,- Так что маме стало жарко: Объясни ему, хоть тресни, Чем прославился Петрарка?! - Ах ты, Господи, помилуй! - Умилясь, вздохнула мама. Оторвалась от кастрюли И сказала Коле прямо: 'Да!.. Петрарка!.. Это, Коля, Был такой мужчина в мире, Он был ласков, он был нежен И всегда играл на лире. А любил он так, как любят Только редкие натуры. И писал стихи при этом В честь возлюбленной Лауры'. Коля хмыкнул. И промолвил Так, что маме стало жарко: 'Если это только правда, Значит, папа не Петрарка!..' А когда пришел с работы Сам папаша Сыроежкин, Коля взял его на мушку Без антрактов, без задержки: - Папа, кто была такая Эта самая Лаура?! ...Папа выдержал атаку И сказал довольно хмуро: 'Да!.. Лаура... это, Коля, Нечто вроде херувима. Это то, что только снится, А потом проходит мимо... Ясность духа. Тихость взора. Легкость медленной походки. А в руках благоуханных - Кипарисовые четки...' И заметил Коля тоном Настоящего авгура: 'Если только это правда, Значит, мама не Лаура!..' Посмотрел на маму папа. Мама папу осмотрела. А потом, конечно, Коле От обоих нагорело. Пусть!.. Зато по крайней мере Будут красочны и ярки Впечатленья в сердце Коли О Лауре и Петрарке. 1927 КАК СОЧИНЯТЬ СЦЕНАРИЙ НЕМЕЦКИЙ ФИЛЬМ Герой должен быть блондин. И гусар смерти. Сидит он как-то, один, В концерте, А рядом, изображая судьбу, Сидит дама. Гусар хлопает себя по лбу, И начинается драма. Дама вертит хвостом И ведет себя тонко. Но дело-то все в том, Что она шпионка. И вот блондина гнетет Всякая чертовщина. С одной стороны, он патриот, А с другой стороны,- мужчина. Конец адски зловещ: Стрельба. Конвульсии. Хрипы. А называется эта вещь - 'Когда цветут липы'... ФРАНЦУЗСКИЙ ФИЛЬМ Герой должен быть брюнет И одет по моде. Героине семнадцать лет Или в этом роде. Он несомненный маркиз, Она вполне белошвейка. Обстоятельств этих из - Ясно, что жизнь... злодейка! Отец хмурит нависшую бровь И пробует крайнее средство: - Либо ликвидируйте любовь, Либо лишу наследства... - Нет! - говорит благородный Жюль,- Никаких ятей! И откидывает белый тюль Над колыбелью с дитятей. - Ах! - говорит счастливый дед.- Благословляю без оговорок! И дает званый обед На человек сорок... РУССКИЙ ФИЛЬМ Герой ни блондин, ни брюнет, И не о нем речь-то. Героя вообще нет, А есть нечто. Нечто - это борьба миров Высшего порядка, Настоящая песня без слов, И вообще загадка. Начинается же все с того Вечно-рокового, Что она любит одного И в то же время другого. А этот самый один Изводится от сомнений, Брюнет он или блондин, Беспутство или гений? Затем рушатся все миры Под рев стихий и ветров. ...А в картине-то полторы Тысячи метров! 1927 ИЗ АЛЬБОМА ПАРОДИЙ Для утонченной женщины Игорь Северянин Для утонченной женщины Есть одна только мистика - Распороть прошлогоднее И отрезать ненужное! И, подобно Праматери, Из ничтожного листика Сочинить и исподнее, И придумать наружное!.. Для утонченной женщины Только платье - Вселенная, Кружева - это облако, Декольте - Океания. И грядет она Вечная, И грядет она бренная, Неизвестного возраста, Неизвестного звания... О, законы наследия Ослепительной грации, Чье явление яркое Незнакомо с изъятьями! О, какая трагедия, Находясь в эмиграции, Сочетать свою выдумку С прошлогодними платьями! Вы берете материю, И окраской химической Достигаете в сущности Недоступно-желанного, И потом вы сияете Красотой поэтической, И сверкаете радугой Перелива нежданного! И когда вы проходите В этом платье муаровом, Сногсшибательной кошкою По краям отороченном, О, я знаю, я чувствую, Что увы! я не пара вам, Ибо весь я в единственном, Ибо весь я в рассроченном... Но, чудес провозвестница, В величайшей прострации Я стою перед вами, И далекой, и близкою, И твержу: О, прелестница, Вы есть ось эмиграции, Ибо дух ваш господствует Над материей низкою!.. 1927, 1930 ЯЗЫК БОГОВ Была весна. Эпоха браков, Пел соловей. И цвел жасмин. Письмо любви, без твердых знаков, Писал советский гражданин. Следя событий непреложность, Он даже в страсти соблюдал И выражений осторожность, И свой партийный идеал. Отравлен гибельной отравой, Программных слов изведав власть, Он заключил в их круг лукавый Свою безвыходную страсть. Он говорил: 'Товарищ Нелли, Моя желанная, когда ж, Объединившись к общей цели, Вы прекратите саботаж?! Задев неслыханные струны, Что пели в тайной глубине, Не вы ль, по ордеру Фортуны, Всю душу вывернули мне?! Я был свободным элементом, Но вы пришли. Свобода - дым!.. Я стал гнилым интеллигентом, Который просится в Нарым. Как соблазнительная сказка Мелькнули!.. Ну? И я влюблен. И получилась неувязка И нежелательный уклон. Я честь, характер, волю разом В могиле братской схоронил, Эвакуировал свой разум И душу вами уплотнил. Ужель любовных резолюций Я добиваюся вотще?! О, нет! Я жажду контрибуций И всех аннексий вообще... Я не боюсь огласки страстной, Столь презираемой людьми. Долой рассудок буржуазный, Вся власть инстинктам, черт возьми! Когда душа в такой истоме, Так разве мыслимо сейчас, Чтоб я режимом экономии Стеснял себя и даже вас?! Но если вы не хотите очень Иметь законный силуэт, Так я согласен, между прочим, Пойти в домовый комитет. И пусть товарищ председатель Возьмет обоих на учет. И это будет даже, кстати, Для вашей маменьки почет. А я исполню с благородством Мне предуказанную роль. И пусть над нашим производством Осуществляется контроль!..' 1927 НЕВИННЫЕ ПРОГУЛКИ Человек не царь природы, А дитя своей среды. Вот идет дитя на рынок, Видит сочные плоды, Видит овощи земные, Изобилье, благодать... Чтобы просто человеку, Поглядев, пощекотать Вкус и чувство обонянья, Взор порадовать живой, И купить чего там надо, И пойти себе домой?!. Нет, так он, извольте видеть, Выше этого всего. У него не просто зренье,- Точки зренья у него!.. И на овощи земные, И на сочные плоды Он глядит, как на продукты Политической среды. И выходит, что редиска, Что ты там ни говори, Несомненно монархистка, Ибо белая внутри. Репа очень либеральна, Несмотря на вялый цвет. Сельдерей есть явно Высший Монархический Совет. Лук - плебейское растенье, Ест глаза и жжет язык, Словом, точное сравненье: - Настоящий большевик. Овощ самый евразийский - Это тухлый шампиньон, И сомнительный по вкусу, И гнилой со всех сторон. Помидор - непримиренец, Якобинец, радикал. А поганка - возвращенец, Наступил и растоптал!.. Артишок продукт фашизма - Заграничен и кудряв, Вряд ли можно артишоком Ублажать российский нрав... Что касается укропа, Беспартиец, не взыщи!.. И для запаха кладется Всеми партиями в щи. Если ж просто эмигранта Вам угодно, наконец, То, конечно, эмигранта Представляет огурец. На случайных огородах Восемь лет уже подряд Он растет, а тверд и зелен, Словно восемь лет назад! И, купив его для скудной, Незатейливой еды, Возвращается обратно Человек, дитя среды. 1927 ХРЕСТОМАТИЯ ЛЮБВИ ЛЮБОВЬ НЕМЕЦКАЯ Домик. Садик. По карнизу Золотой струился свет. Я спросил свою Луизу: - Да, Луиза? Или нет? И бледнея от сюрприза, И краснея от стыда, Тихим голосом Луиза Мне ответствовала: да!.. ЛЮБОВЬ АМЕРИКАНСКАЯ '- Дзынь!..- Алло! - У телефона Фирма Джемса Честертона. Кто со мною говорит? - Дочь владельца фирмы Смит. - Вы согласны?- Я согласна. - Фирма тоже?- Да.- Прекрасно. - Значит, рок?- Должно быть, рок. - Час венчанья?- Файфоклок. - Кто свидетели венчанья? - Блек и Вилькинс.- До свиданья'. И кивнули в телефон Оба, Смит и Честертон. ЛЮБОВЬ ИСПАНСКАЯ Сладок дух магнолий томных, Тонет в звездах небосклон, Я найму убийц наемных, Потому что... я влюблен! И когда на циферблате Полночь медленно пробьет, Я вонжу до рукояти Свой кинжал ему в живот. И, по воле Провиденья Быстро сделавшись вдовой, Ты услышишь звуки пенья, Звон гитар во тьме ночной. Это будет знак условный, Ты придешь на рокот струн. И заржет мой чистокровный, Мой породистый скакун. И под звуки серенады, При таинственной луне, Мы умчимся из Гренады На арабском скакуне!.. Но чтоб все проделать это, Не хватает пустяка... - Выйди замуж, о, Нинета, Поскорей за старика!.. РУССКАЯ ЛЮБОВЬ Позвольте мне погладить вашу руку. Я испытываю, Маша, муку. Удивительная все-таки жизнь наша. Какие у вас теплые руки, Маша. Вот надвигается, кажется, тучка. Замечательная у вас, Маша, ручка. А у меня, знаете, не рука, а ручище. Через двести лет жизнь будет чище. Интересно, как тогда будет житься, Вы хотели бы, Маша, не родиться? Не могу больше, Маша, страдать я. Дайте мне вашу руку для рукопожатья. Хорошо бы жить лет через двести. Давайте, Маша, утопимся вместе!.. 1927 БЕЗ ЗАГЛАВИЯ Не шей ты мне, матушка, Красный сарафан! Не подходит, матушка, Он для здешних стран. Да и, кроме этого, Толку ль без конца Наряжать отпетого Вольного певца?.. Помню я, невпорушка, Говорила ты: 'Свет ты мой, Федорушка, Ангел красоты!.. Рот раскроешь - рубликом Каждого даришь, Всем нашим республикам Угождаешь, вишь!..' А теперь что вздумала, Обалдела, знать? Федора Шаляпина Голоса лишать!.. Раз не ходит ходором, Чтоб челом нам бить, Стало быть, и Федором Он не может быть... Не желаешь жаловать, Гонишь со двора, Думаешь разжаловать Баса в тенора!.. Я ж долбил в дубовую Голову твою, Что одну басовую Партию пою, Ты ж, жестоковыйная, Не внимала речь, Думала в партийные Партии запречь, Эх, кабы да ежели, Да таких впрягать! Только мне ль, невеже ли, Да тебя понять?.. Нет, не шей мне, матушка, Красный сарафан, Пусть рядится в красное Бедный твой Демьян, Пусть народным гением Числится, чудак, Пусть и тешит пением, Ежели уж так!.. В жизни путь-дороженька Каждому своя. А с меня достаточно, Что Шаляпин - я!.. 1927 ШАЛЯПИН Постановлением Совнаркома Ф. И. Шаляпин лишен звания народного артиста республики. Известно ли большой публике, Что такое народный артист, Народный артист республики? И какой его титульный лист? 'Бас всея Великороссии, Малороссии и Новороссии, Края Нарымского, Полуострова Крымского, Кахетии И Имеретии, И не более, и не менее, Как Грузии и Армении, И всего Дагестана, И Афганистана, Как это ни странно... Певец советский, Артист Соловецкий, Донской и Кубанский, Рабоче-крестьянский, Бедняцкий, батрацкий, Великий шаман бурятский, Песельник бурлацкий, Запевало солдатский, Всенародный, всемужицкий, Полный идол калмыцкий, Почетный человек сибирский, Идолище башкирский, Солист кашмирский, Утешитель татарский, Великий халат бухарский, Радость всякого эскимоса, Переносица Чукотского носа, Любимец узбеков, И прочих человеков, И всякой разномастной публики... Вот что такое артист республики!!!' ...Ах! Ах! И трижды ах! Слава, как дым. Слава, как прах. Употребляя высокий слог, Отряхните сей прах от ног. И черкните на скользком, На картоне бристольском, Без титулов, без биографии, По какой угодно орфографии, Что не царский, не Луначарский, Не барский, не пролетарский, Без всякой отметки, Не бабкин, мол, и не дедкин, И не мамин, мол, и не папин, А просто Шаляпин. Авось поймут... И у бурят, и у якут! 1927 ПОЛИТИЧЕСКИЙ ОБЗОР Русскому кабинету надлежит определить, на каких условиях и т.д. ... Газета Temps На протяженьи многих лет, В кровавом отблеске пожаров, Впервые со страниц газет Мелькнуло слово прежних лет: Совет народных комиссаров Был назван - русский кабинет!.. Не знаю, радость иль смущенье, Но что-то странное в уме Сменило вдруг оцепененье, Как будто свет в кромешной тьме Зажжен на краткое мгновенье, Блеснул обманчивым огнем, Как призрак гибельный и милый, И в изумлении на нем Остановился взор унылый. Так иногда случалось вам Услышать в странном сочетанье Из уст достопочтенных дам Вдруг о потерянном созданье Столь неожиданный рассказ, Что он невольно тронет вас: - Вы знали падшую блондинку, Дуняшку с Невского?.. Так вот, Какой, представьте, поворот! Купила швейную машинку, Строчит, и штопает, и шьет, И, перст судьбы и верх каприза, Выходит замуж, чтобы стать Женой чиновника акциза, Почти матроной, так сказать... И пусть в моральные заслуги Такой Дуняши, господа, Поверить трудно иногда, Но это звание супруги, Швеи и женщины труда - Такую власть приобретает Над нашей робкою душой, Что, подавив сомнений рой, Мы говорим: 'Ну, что ж... бывает!..' И хоть качаем головой, Но все ж не можем тем не мене К такой чудесной перемене Не отнестися с похвалой... ...О, сила слов! О, тайна звуков! Пройдут года, и, может быть, Невероятных наших внуков Нельзя уж будет убедить В такой простой и явной вещи, Какой является для всех Дуняшки падшей и зловещей Происхожденье и успех... Калинин, сторож огородный, Крыленко, сверх-Юстиниан, Буденный, унтер всенародный, И, красноречия фонтан, Зиновьев бурный, многоводный, И, 'счастья баловень безродный', Какой-то смутный Микоян, Бухарин, жуткая кликуша, И Сталин, пастырь волчьих стай, И оплывающая туша Веселой дамы Коллонтай, Матрос Дыбенко, мудрый Стучка, Стеклов, святой анахорет, И Луначарский - Мусагет,- И эта, мягко скажем, кучка... Зовется,- русский кабинет!.. Как, онемев сперва как рыба, Не молвить, Господи спаси, И заграничное спасибо, И древнерусское мерси?!.. 1927 ЭМИГРАНТСКАЯ ОДА 'О, ты, что в горести напрасно', Меняя жалоб вариант, Ежеминутно, ежечасно, На Бога ропщешь, эмигрант! Заткни роскошные фонтаны,- Не натирай души мозоль. Не сыпь на собственные раны Свою же собственную соль. Не пялься в прошлое уныло, Воспоминанья - это дым. Не вспоминай о том, что было, И не рассказывай другим. Не мни прикидываться жертвой, Судьбы приемлющей удар. И не клянись, что фокстерьер твой Был в оно время сенбернар. Себя на все печали в мире Монополистом не считай И нервным шагом по квартире В минуты гнева не шагай. О жизни мелкобуржуазной Слезы насильственной не лей. И десять раз в году не празднуй Один и тот же юбилей. Не доверяй словам красивым И не предсказывай конец. Не пей рябиновку с надрывом, А просто пей под огурец. И ты не думай, что настанет - И грянет гром, и вспыхнет свет... Весьма возможно, что и грянет, Но ведь возможно, что и нет. А посему не злобствуй страстно И не упорствуй, как педант, 'О ты, что в горести напрасно' На Бога ропщешь, эмигрант! Но возноси благодаренья И не жалей хороших слов За то, что в час столпотворенья, Кровосмешенья языков Ты сам во столп не обратился, Не изничтожился в тоске, Но вдруг от страха объяснился На столь французском языке, Что все французы испытали Внезапный приступ тошноты И сразу в обморок упали - И им воспользовался ты!.. 1927-1933 КЛЮКВА, СОУС ПИКАН, ИЛИ МАНИФЕСТ РУССКИХ ФАШИСТОВ Объявляем всем нашим верноподданным, Не купленным и не проданным, А действующим, говоря кратко, В состоянии - Припадка! Первое и самое главное: Правление будет самодержавное! Страна и посередине - трон. (Несогласных просят выйти вон.) Вокруг трона - развесистая клюква, На клюкве - увесистая буква, Чтоб легче было читать!.. А буква эта - Ять! Власть будет неограничена, То есть, кому зуботычина, А кому и две. Как и сейчас в Москве... Если же опираться придется, То монарх обопрется Об государственный строй Противоположной своей стороной, Раскормленной и тяжелой... А строй будет веселый И, к примеру, такой: Справа от его величества - Представитель от католичества. Слева от самодержавия - Представитель от православия, А позади - Шульгин, Главный духовный раввин!.. Народ же будет стоять, Смотреть на Ять И медленно повторять, Балдея и холодея: - Вот это идея так идея - Взять эллина и иудея И так их взболтать, Чтоб нельзя было понять, Хоть тресни, хоть обалдей, Где эллин и где иудей!.. Готовьтесь же, россияне, В каждом аррондисмане Дух свой воэвеселя, Счастья вашего для!.. Взбодри же свое ретивое, И ты, поколение молодое, И становись головой вниз, И вылезай своей шкуры из!.. Там-тарарам-там-там!.. Все по своим местам! Муха - не муха, а слон! В правом ухе звон! Надо только терпеть... Будет и в левом звенеть! Градусник, градусник мне. Половина фигуры в огне... Где же, где ж голова?.. Температура сорок и два!!! 1927 ОКТЯБРЬСКИЕ РАЗДУМЬЯ Итак, опять у поворота. С горы и в гору. И опять. И снова быстрым дням без счета В усталой памяти мелькать. Блаженный мир чужой свободы... И лишь своей не обрести. А позади остались годы, Как версты долгого пути. Невозвратимы. Неповторны. Лишь оглянуться. И вздохнуть. Да головою непокорной С притворной удалью тряхнуть. И перекликнуться во мраке. Приятель!..- Здесь я! Спутник?..- Есть! И у костра, на бивуаке, В кружок редеющий присесть. И, доброй верные привычке, Не так ли мы на вольный сход, Для смотра сил, для переклички Приходим все из года в год? Не без того и на ресницах Блестит непрошено слеза. Но разве есть усталость в лицах, И затуманены глаза?.. Одна ли буря нам грозила, Одним ли ветром вдаль несло! Какой волной не уносило И нос, и мачту, и весло?.. Какие горы не синели, Какой нам лес не зеленел!.. Как часто близ заветной цели Дух обессиленный слабел. И на каких огней мерцанье В проклятый мрак устав смотреть, Мы не спешили с содроганьем, Чтоб в их обманчивом сиянье Свое холодное дыханье Хоть на мгновенье обогреть?.. И где тот камень придорожный, На чью неласковую твердь Мы не склонялись безнадежно Во сне, безрадостном, как смерть? И все ж, и после всех крушений, И чашу выпив до конца, Отравой поздних сожалений Мы не наполнили сердца. И вновь держась в открытом море Лишь за обломок корабля, Плывем и с ветром буйным споря И ждем, когда же в темном море Блеснет нам милая земля!.. 1927 БЕЗ ЗАГЛАВИЯ В России выпал первый снег. I Все идет своим порядком, Монотонной чередой. Вновь над Эйфелевой башней Светит месяц молодой. Утром солнышко сияет, Воздух ясен, воздух чист. И шуршит в лесу Булонском Под ногой опавший лист. И с высоких колоколен Не срывается набат. И скользит неслышной тенью Человек и дипломат. Быстро меркнут диадемы, Ореолы и венцы, А курьерский поезд мчится Из Парижа на 'Столбцы'. И выходит он в раздумье Из вагона с узелком: - Да-с... Судьба меня слизнула, Как корова языком. II Все идет своим порядком И в столицах и окрест. Скоро будут на заборах Клеить новый манифест. И в густом российском мраке В честь советских именин Восклицательные знаки Вновь получит гражданин. Благородные владыки Будут миловать воров, Озарят огнем бенгальским Мглу осенних вечеров. И хрипеть, что это искры, Из которых, там и тут, Вспыхнет пламя мировое Через сорок пять минут... III Все идет своим порядком, И пускай себе идет! Сердце все-таки чудесным, Чем-то собственным живет. Не о том его тревога, - Не о том его печаль, Что посла и человека Унесло в родную даль. Не о том оно тоскует, Что в Москве об эти дни Будут факелы, и плошки, И ракеты, и огни. Бьется сердце суеверно Оттого, что где-то там - Можно русский снег увидеть И... прижать его к устам. 1927 ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ Чуден Днепр при тихой погоде... Я тоже помню эти дни, И улицы, и переулки, И их зловещие огни, И топот, медленный и гулкий... Он замирал и снова рос, Неотвратимый и мятежный. Как смерть, как горечь поздних слез Перед разлукой неизбежной. Усталый свет ночной звезды, Заря, окрашенная кровью. Заиндевевшие сады Сбегали, жались к Приднепровью. Туман. Рассвет. Сырая мгла. Под снегом тополи седые. Во мгле, в тумане купола, Старинные и золотые. И вдруг... какой-то дальний стон, И зов бессильный, бесполезный. И крик, и рык, и скок, и звон, И конский храп, и лязг железный. Взлетели. Скачут. Близко. Вот! Уже не видят и не слышат. По низким лбам струится пот. Свистят. Ревут. И паром дышат. Какой забытый, древний сказ Восстановил из страшной были И эти щели вместо глаз, И выступ скул и сухожилий, И темных лиц пещерный склад, И лоб, проросший шерстью длинной, И водяной, прозрачный взгляд Тысячелетний и звериный?!.. О, эта киевская ночь, Которой нет конца и края... Все в мире можно превозмочь - И отойти от скорби прочь, Благословляя и прощая. Понять. Простить. Но не забыть! Забыть той ночи невозможно. Ее нельзя душе изжить. И будет вечно сердце ныть И замирать в груди тревожно. И, свято в памяти храня Давно прошедшее, былое, Я говорю на склоне дня: - Пусть будет чуден без меня И Днепр, и многое другое... 1927 ЧЕХОВСКИЙ ГЕНЕРАЛ НА СОВЕТСКОЙ СВАДЬБЕ И пусть республика человеческих пчел наполнит небо музыкой своих крыльев и благоуханием золотого меда... Юбилейное письмо Ромена Роллана И имя у вас вне сомнения, И фамилия не плоха. А вот насчет поздравления, Извините! - Чепуха. Вы звездные миры числите, Витаете в этих мирах. Но что вы, ей-Богу, смыслите В русских делах? Я понимаю: вы грезите, Впадаете в радость, в грусть, Но куда вы, Господи, лезете Вплавь и наизусть? Положительно, мир становится, Как пятачок, стерт. Есть, знаете ли, пословица: Младенец и черт. Горе, ежели свяжутся Один и другой. Как это вам кажется, Мосье, дорогой?.. Чубаровская публика, Подвыпивший комсомол, Это, по-вашему, республика Человеческих пчел?.. Между расстрелами и насильями Со всех сторон, Это они производят крыльями Музыкальный звон?! Неумолкающий, иэрыгающий Свинец пулемет, Это, что ль, благоухающий Пчелиный мед?! Эх, вы, многое могущий, Мосье Роллан!.. Писали бы вы лучше Свой роман, Спокойное свое занятие Продолжали бы всласть!.. Воображаю этих облупленных Предводителей масс, Торжественных и насупленных, Как провинциальный бас, Которому от бенефисного Восторга в дар Взяли, мол, да и тиснули Монограмку из портсигар!.. ...Многое уж мы пережили, И это переживем. Потому, друзья мои, ежели В положении своем Станем по каждому случаю Желчь разливать, Так и нашей, многотекучей, Может желчи не стать!.. 1927 С КРАСНОЙ ГОЛОВКОЙ За истекший год потребление водки в Советской России достигло 30 милл. ведер Тридцать миллионов в год. Не воды, а водки... Во-первых, какой доход, А, во-вторых, глотки! Это вам не кабаре, Не ананасы в шампанском, А чистый спирт в нутре Рабоче-крестьянском. Грешен человек и слаб, И человек, и товарищ. Но ежели ему дать масштаб Мировых пожарищ, Да нарисовать план Программы широкой, Да отвинтить ему кран, И сказать - жлекай!.. Да положить ему в рот Перцу с лавром... Так он и себя пропьет, И мавзолей с Кадавром! Правда, старый стиль Обошли уловкой. Это вам не бутыль С белой головкой, Вид коей зловещ И наводит на мысли... А, действительно, это вещь В высшем смысле! И венчик, и герб, И клеймо, и обводка, И молот, и серп, И, вообще... водка!.. Недаром мчится век, Несется ретиво. Пей, порядочный человек И член коллектива! К горлышку припадай, Государству на прибыль, Пей и не рассуждай, Рассуждение - гибель!.. Линию гни свою, Меня, говори, не троньте, Я, говори, не просто пью, А на пьяном фронте!.. 1927 А. А. АЛЕХИНУ Свет с Востока, занимайся, Разгорайся много крат, 'Гром победы, раздавайся', Раздавайся, русский мат!.. В самом лучшем смысле слова, В смысле шахматной игры... От конца и до другого Опрокидывай миры! По беспроволочной сети Всяких кабелей морских Поздравленья шлите, дети, В выражениях простых!.. Рвите кабель, рвите даму, Телеграфную мамзель, Сердце, душу, телеграмму, Не задумываясь, прямо - Шлите прямо в Грандотель. Буэнос. Отель. Алеше. Очень срочно. Восемь слов. 'Бьем от радости в ладоши, Без различия полов'. А потом вторую шлите За себя и за семью: 'Ах, Алеша, берегите И здоровье, и ладью!' Третью, пятую, шестую Жарьте прямо напролет: 'Обнимаю и целую Шах и мат, и патриот'. Главным образом вносите В текст побольше простоты, Вообще переходите Все с Алехиным на ты! 'Гой еси ты, русский сокол, В Буэносе и в Аире! Вот спасибо, что нацокал Капабланке по туре!.. Десять лет судьба стояла К нам обратной стороной, Той, что, мягко выражаясь, Называется спиной'. И во тьму десятилетья Ты пришел и стал блистать! Так возможно ль междометья, Восклицанья удержать?! Стань, чтоб мог к груди прижаться Замечательный твой миф, Заключить тебя в объятья, Невзирая на тариф!.. Все мы пешки, пешеходы, Ты ж орел - и в облаках! Как же нам чрез многи воды, Несмотря на все расходы, Не воскликнуть наше - ах!.. 1927 В ЛОЖНОКЛАССИЧЕСКОМ ДУХЕ Рецидив антисередняцкого уклона, несмотря на ликвидацию оппозиции... Из еще одной речи Микояна О, Муза, воспой Микояна, Дитя закавказской природы, Дитя, из которого вырос Брюнет мирового масштаба! Когда из далекого края, Где кажется небо в овчинку, Где Гиперборейские ветры Вздымают снега и метели, Из царства безрадостной скуки... Веселенький тенор раздастся, То знай! Это новый Меркурий Беспечно гортань упражняет! Никто на советском Олимпе, Ни сам огнедышащий Сталин, Ни лающий Цербер-Менжинский, Ни бог-Аполлон Луначарский, Ни многовизжащий Бухарин И ни Коллонтай-Афродита, При всем недержании речи, Не могут его переплюнуть. Подобен расплавленной лаве Гортанный глагол Микояна. Но лава, изринувшись, стынет, А он непрестанно дымится... Кто знает, быть может, не сердце, А сопка в груди волосатой Стремится наружу чрез глотку, Сей кратер, всегда воспаленный?.. Но что есть реченье и слово Без мыслей, в него заключенных, Без этого горнего взлета В пространство, в эфир, в бесконечность?.. И где ж, о скажи, современник, Ты видел такое паренье, Такой ослепляющий пафос, Такое сверканье, пыланье, Как в этой квадратной фигуре Со сросшейся черною бровью, С папахой, надвинутой грозно На всю черепную коробку?! О, Муза, воспой же России Эпоху шашлычно-баранью, И небо, что стало в овчинку, И край, превращенный в мерлушку, Где в страшном безмолвии ночи, В безмолвии снежной равнины Один Микоян веселится, Брюнет мирового масштаба!.. 1928 КАРНАВАЛ В Европе веселятся. Танцуют. Коломбины. Пьеретты. Пьеро. И все друг дружку целуют Во втором классе метро. Найдут себе худую девицу, Раскрасят ее от пят до ланит, Посадят на колесницу И рады, что она сидит. А сами бегут вприпрыжку, Толкаясь, не щадя боков, Старые, невзирая на одышку, Молодые, глядя на стариков. Флагами нехитрыми машут. Надуваются, трубят трубачи. А в лужах дробятся, пляшут Солнечные лучи. Сомневаться ли, что мир чудесен, Когда весь он залит огнем, Когда столько бравурных песен, Дрожанья, звененья в нем?.. Европейская толпа лукава, Беспечна и весела. Давно уже гражданского права Она свой курс прошла. В неизвестность ее не тянет, Не толкает ее в обрыв. Только голову слегка туманит Легкий аперитив. Опоздавшие на праздник милый, На их карнавал шальной, Только мы проходим с унылой, Понуренной головой. Не жалуемся и не ропщем, Но и так наш взор зловещ. Какая же все-таки, в общем, Нелепая жизнь - вещь!.. Лучшие растрачивать годы, И в усталую грудь вдыхать Воздух чужой свободы, И обратно его выдыхать. Чувствовать, что мы иностранцы, И поэтому мы должны Танцевать половецкие танцы, А в антрактах есть блины! Чтоб европеец имел понятье, Хоть лопни, а докажи, Что и у нас есть свое занятье И своя ностальжи... 1928 ЛЮБОВЬ ПО ЭПОХАМ ШЕСТИДЕСЯТЫЕ ГОДЫ Опуститься на скамью И в аллее, где фиалки, На песке писать - люблю - Наконечником от палки. Слушать пенье соловья, Замирать от муки сладкой И, дыханье затая, Поиграть ее перчаткой. А когда начнут вокруг Все сильней сгущаться тени, Со скамьи сорваться вдруг, Опуститься на колени, Мелкой дрожью задрожать, Так, чтоб зубы застучали, И к губам своим прижать... Кончик шарфа или шали. ВОСЬМИДЕСЯТЫЕ ГОДЫ Прийти в гости. Сесть на диван. Покурить. А после куренья Встать и сказать: 'Жизнь-это обман... С моей точки зренья!' Потом, постояв, опять сесть, Грузно, чтоб пружина заныла. И вдруг взять и наизусть прочесть 'Я не помню, когда это было...' Потом со вздохом сказать: 'Н-да...' Схватить пальто, стать одеваться И на глупый женский вопрос: 'Куда?' Грубо ответить: 'Домой!.. Стреляться!..' 1905-Й Никаких фиалок. Никакой скамьи. Ни пасторали, ни драмы. Отрицание любви. Отрицание семьи. Отрицание папы и мамы. Она безвольно шепчет: 'Твоя'. А он отвечает зловеще: 'Я утверждаю свое - я!..' И тому подобные вещи. Утвердив, он зевает. Пьет чай. И молча глядит в пространство. Потом он говорит: 'Катя, прощай... Потому что любовь - мещанство'. ЭВАКУАЦИЯ Наша жизнь подобна буре, Все смешалось в вихре адском. Мы сошлися при Петлюре, Разошлись при Скоропадском. Но, ревниво помня даты Роковой любовной страсти, Мы ли, друг мой, виноваты В этих быстрых сменах власти?.. ЭМИГРАЦИЯ Чужое небо. Изгнание. Борьба за существование. Гнешь спину, хмуришь бровь. Какая тут, к черту, любовь?!. 1928 НАША МАЛЕНЬКАЯ ЖИЗНЬ Черт толкает человека Испытать свою удачу И отправиться к знакомым!.. В воскресенье!.. И на дачу!! Мылит щеки он с какой-то Дрожью, прямо сладострастной, Ибо черт его толкает Бриться бритвой безопасной. Окровавленный, как туша, Скажем вежливо, баранья, Он завязывает галстук, Тоже морщаясь от страданья. Ибо где же вы видали, Чтоб охваченный экстазом Человек спешил на поезд И возился с самовязом?.. Наконец, напудрив личность Желтой жениною пудрой, Все, что следует, приемлет Он с покорностию мудрой: Час езды по подземелью, Пять законных пересадок, Словом, весь не нами в мире Установленный порядок. Чуден путь от Сен-Лазара По зигзагам рельс гудящих, В допотопном третьем классе, В отделенье для курящих... Чуден плебс, когда он дышит Перегаром литров многих И подруг своих щекочет, Некрасивых, но нестрогих. А в окно мелькают трубы, Уголь, фабрики, заводы- Вообще, сплошное лоно Изумительной природы!.. После долгой, жуткой тряски И размяв насилу кости, Человек с крахмальной грудью Наконец приехал в гости. Сорок тысяч восклицаний, Восхищенье... панорамой, Чай, холодный, как покойник, И салфетки с монограммой. Кто-то старым анекдотом Угостил и был доволен, А потом и солнце село За верхушки колоколен. Долго шли гуськом по парку. Воздух в легкие вдыхали. А когда качнулся поезд, Все платочками махали. - До свиданья...- До свиданья!.. Паровоз нахально свистнул. Человек невольно вздрогнул, И задумался, и скиснул. 1928 ПЕСЕНКА 'Дождик, дождик, перестань!..' Мы отправимся в Бретань Всем составом всех частей С целым выводком детей, С граммофоном впереди, С фокстерьером позади, С утопающим в кульках Папой с зонтиком в руках, С мамой, виснущей на нем, В шляпе с розовым пером, С нянькой старой и рябой, С оттопыренной губой, Цугом, скопом, словом, все На траво и на форсэ, На форсэ и на траво! Неизвестно для чего... Папа будет тосковать, Мама будет загорать, Нянька будет говорить, Что в России лучше жить, Дети будут рвать трико, Пить парное молоко, Удобрять чужой пейзаж, Бегать голыми на пляж, И, с детей беря пример, Угорелый фокстерьер, Мир и Космос возлюбя, Будет прямо вне себя!.. А потом придет наш срок - Узелок на узелок, Чемодан на чемодан, И унылый караван После каторжных работ В путь обратный потечет... С утопающим в кульках Папой с зонтиком в руках, С мамой, виснущей на нем, В шляпе с розовым пером, С недовольною судьбой Нянькой старой и рябой, С целой тучею детей Всех фасонов и мастей, С граммофоном впереди И с собакой позади... 1928 НА ТЕМЫ ДНЯ Итак, возрадуемся ныне По той причине, что опять Зиновьев будет в прежнем чине В придворной должности блистать, И, волоокий, многогубый, Партийной роскоши предмет, Прольет он снова свет сугубый На середняцкий полусвет!.. С ним вместе Каменев дородный, Сей нунций с ног до головы, 'И счастья баловень безродный', Какой-то Рапкин из Москвы, И многодумный Евдокимов, Простак и в жизни, и в борьбе, И человек без псевдонимов, А вовсе Беленький себе, И сонм иных, друг с другом схожих Брюкодержателей, льстецов, И от опального вельможи Оттроцковавшихся птенцов... И, вновь обласканы судьбою, Они, устав от сеч и битв, Соединятся меж собою 'Для вдохновений и молитв', И для любви, и для коварства, И для пайков, и для чинов, Для должностей, для комиссарства, Для Соловков, для островов... И, значит, вновь игра все та же, На крепость нервов, кто кого! И нам опять стоять на страже, На страже духа своего. И, значит, снова зубы стиснуть, Чтоб горьких слов не проронить, И не размякнуть, не раскиснуть, Но ждать, готовиться и жить, Носить легко любое бремя И не парить во облаках, А просто слушать Изу Кремер На всех на свете языках И удивляться, что богами Такая сила ей дана, Что сразу всеми языками Она ворочает одна!.. 1928 ЛЕТНИЕ РАССКАЗЫ Не в Ла-Манш, не в Пиренеи, Не на разные Монбланы, Не под пальмовые рощи, Не в диковинные страны... Я уехал бы на Клязьму, Где стоял наш дом с терраской, С деревянным мезонином, С облупившеюся краской, С занавесками на окнах, С фотографиями в рамах, Со скамейкой перед домом В почерневших монограммах, С этой гревшейся на солнце, Сладко щурившейся кошкой, Со спускавшеюся к речке Лентой вившейся дорожкой, Где росли кусты рябины, Волчья ягода чернела, Где блистательная юность Отцвета и отшумела!.. Как летела наша лодка Вниз по быстрому теченью, Как душа внимала жадно Смеху, музыке и пенью, Плеску рыбы, взлету птицы, Небесам, и душным травам, И очам твоим правдивым, И словам твоим лукавым... А когда садилось солнце За купальнями Грачевых, И молодки, все вразвалку, В сарафанах кумачовых Выходили на дорогу С шуткой, с песней хоровою, А с реки тянуло тиной, Сладкой сыростью речною, А в саду дышали липы, А из дома с мезонином Этот вальс звучал столетний На столетнем пианино, Помнишь, как в минуты эти В этом мире неизвестном Нам казалось все прекрасным, Нам казалось все чудесным! Богом созданным для счастья, Не могущим быть иначе, Словно Счастье поселилось Рядом, тут, на этой даче, В этом домике с терраской, С фотографиями в рамах, И сидит, и встать не хочет Со скамейки в монограммах... 1928 ПУТЕВАЯ ТЕТРАДЬ 1 Люблю глядеть на спущенные шторы, На золотую солнечную пыль, Ревниво выверить надежные затворы. Потом, блюдя старозаветный стиль, Присесть перед отъездом на диване, Прочувствовать, подумать, помолчать, И, позвенев монетами в кармане, С приятностию крякнуть и привстать. И, подавляя легкую тревогу, Благословить на дальнюю дорогу И крепко отъезжающих обнять. 2 Люблю вокзалов летнюю прохладу, От дыма почерневшую аркаду Навесов, сводов, ниш и галерей, Рекламы пестрые и легкую наяду На гребне нарисованных морей... Соблазны, оболыценья путешествий, Старинные соборов кружева, Предчувствие каких-то происшествий, Волнующие внутренно слова, Эпическую музыку названий, Таинственные дали островов, И прелесть незнакомых сочетаний, И сутолоку новых городов. 3 Стальных чудовищ огненные пасти, Чугун, котлы, сверкающая медь И это клокотание от страсти, Стремление промчаться, пролететь, Осилить угрожающие ветры, Ворваться в пролегающий туннель, Преодолеть шальные километры, Пожрать пространство, и, завидев цель, Наполнить ночь тревогою и жутью, И, бросив крик в безмолвие полей, Вздохнуть своей измученною грудью, Дохнуть огнем и копотью своей, И сердцу, утомившемуся биться, Неслышно приказать: остановись! И, веер искр швырнув в ночную высь, У сказочной черты остановиться... 1928 ЗЕМНОЕ 1 Осень пахнет горьким тленом, Милым прахом увяданья, Легким запахом мимозы В час последнего свиданья. А еще - сладчайшим медом, Душной мятой, паутиной И осыпавшейся розой Над неубранной куртиной. 2 Зимний полдень пахнет снегом, Мерзлым яблоком, деревней И мужицкою овчиной, Пропотевшею и древней. Зимний вечер пахнет ромом, Крепким чаем, теплым паром, Табаком, и гиацинтом, И каминным перегаром. 3 Утро солнечного мая Пахнет ландышем душистым И, как ты, моя Наташа, Чем-то легким, чем-то чистым, Этой травкою зеленой, Что растет в глухом овраге, Этой смутною фиалкой, Этой капелькою влаги, Что дрожит в лиловой дымке На краю цветочной чаши, Как дрожат порою слезы На ресницах у Наташи... 4 Лето пахнет душистым сеном, Сливой темною и пыльной, Бледной лилией болотной, Тонкостанной и бессильной, Испареньями земными, Тмином, маком, прелью сада И вином, что только бродит В сочных гроздьях винограда. А еще в горячий полдень Лето пахнет лесом, смолью И щекочущей и влажной Голубой морскою солью, Мшистой сыростью купальни, Острым запахом иода И волнующей и дальней Дымной гарью парохода... 1928 ИЗ ЛЕТНЕГО РЕПЕРТУАРА Хорошо лежать у моря, На песке сыром и сером, Притворяясь целый месяц Молодым миллионером. Ослепительным набобом, Путешественником знатным, Снисходительно-веселым, Изумительно-приятным! Если правда, что природой Дан инстинкт нам театральный, То такой наряд способен Заменить халат купальный, Нивелирующий знаков И отличий блеск и глянец, Под которым одинаков И набоб, и голодранец, Под которым так бесследно, Так абстрактно и зловеще Исчезают все на свете Геральдические вещи! Даже черт сломает ногу, Несмотря на все старанья, Чтоб извлечь из-под халата И сословия, и званья, Чтоб узнать, не принц ли это С голубой прозрачной кровью Или муж, принадлежащий Прямо к третьему сословью?! О, стихия океанов, Ты смываешь все плотины... Утверждая просто личность Просто голого мужчины, С точки зрения дворянской Нарушая чин и службу, Но зато осуществляя Ту неслыханную дружбу, Над которой изнемог уж Человеческий рассудок И которая возможна Меж купальных этих будок. Только здесь, где все законом Управляется особым И последний голоштанник Притворяется набобом! 1928, 1930 ЧЕТЫРЕ ПОДХОДА К РУССКОЙ Сначала надо говорить о Толстом, О живописи, об искусстве, О чувстве, как таковом, И о таковом, как чувстве. Потом надо слегка вздохнуть И, не говоря ни слова, Только пальцем в небо ткнуть И... вздохнуть снова. Потом надо долго мять в руках Не повинную ни в чем шляпу, Пока Она, по-женски, не скажет: Ах! И, по-мужски, пожмет вам лапу. К НЕМКЕ Немку надо глазами есть, Круглыми и большими. Ни с каким Толстым никуда не лезть, А танцевать шимми. Танцевать час. Полтора. Два. Мучиться, но крепиться. Пока немецкая ее голова Не начнет кружиться. И глядь,- веревка ль, нитка ль, нить,- Незаметно сердца свяжет. И не надо ей ничего говорить... Она сама все скажет. К ДОЧЕРИ АЛЬБИОНА Для англичанки все нипочем, И один есть путь к победе: Все время кидать в нее мячом И все время орать: рэди! Потом, непосредственно от мяча, С неслыханной простотою, Так прямо и рубить сплеча: - Будьте моей женою! И если она за это не даст Ракеткой по голове вам, Значит, она либо любит вас, Либо... остолбенела. К ФРАНЦУЖЕНКЕ Французский женский нрав таков, Что, отбросив в сторону шутки, С дамой надо без дураков Говорить об ее желудке. Они не любят этих ши-ши, И хотя души в них немало, Но если прямо начать с души, Тогда просто пиши - пропало!.. 1928 ТОЛЬКО НЕ СЖАТА... Все хорошо на далекой отчизне. Мирно проходит строительство жизни. 'Только не сжата полоска одна. Грустную думу наводит она'. Партия, молвил Бухарин сердито, Это скала, и скала из гранита! Это, сказал он, и грозен, и вещ, Первая в мире подобная вещь! Только... Раковскому шею свернули, Только... Сосновский сидит в Барнауле, Только... Сапронова выслали с ним, Только... Смилга изучает Нарым, Только... Как мокрые веники в бане, Троцкий и Радек гниют в Туркестане, Словом: гранит, монолит, целина! 'Только не сжата полоска одна'. Школы - источники знанья и света. Что ни зародыш-то два факультета. Верх достижения! Стены дрожат! В яслях доценты в пеленках лежат! Только в лохмотьях, в отребиях черных Шляется жуткая тьма беспризорных, Только по улицам бродит шпана, 'Только не сжата полоска одна'. Землю крестьянскую трактором взроем! Площадь посева удвоим! Утроим! Все разверстаем! Запишем! Учтем! Хлебом завалим! Задавим! Зажмем! Только опять не везет Микояну, Только опять по разверстке, по плану, В очередь, в хвост растянулась страна... 'Только не сжата полоска одна'. В области высшей политики то же: Кто в чистоте своих принципов строже, Кто, как одна лишь советская власть, Душу за принцип готов прозакласть?! - Нам ли читать договоры Европы? Мы ли за нею пойдем, как холопы. Мы ли, носители новых идей, Будем еще разговаривать с ней?! - Трррр!... и, грустное перышко вынув, Так из Москвы расписался Литвинов, Так!!. что в Америке подпись видна... 'Грустную думу наводит она'. 1928 БЕЗ ЗАГЛАВИЯ Я гляжу на вашу шубку, Я расстроиться готов: Сколько было перебито Милых дымчатых кротов. Сколько твари этой серой Уничтожено в полях, Лишь бы вам блистать Венерой, Утопающей в мехах!.. А когда еще и мрамор Вашей шейки неземной Оттеняете вы пышной Черно-бурою лисой, Мне, кому бы только славить Вашу смутную красу, Мне становится обидно... Не за вас, а за лису! Я гляжу на ваши руки, И считаю, мизантроп, Сколько надо было горных, Темноглазых антилоп, Грациознейших животных Меткой пулей пронизать, Чтоб могли вы и перчатки, Как поклонников, менять!.. Я гляжу на сумку вашу, На серебряный затвор. А на сумке чья-то кожа Очаровывает взор. И встает передо мною Голубой, далекий Нил... И шепчу я с тихой грустью: - Бедный, бедный крокодил! Наконец, на ваши ножки Я взволнованно гляжу, И дрожу, и холодею, Холодею и дрожу... Ради пары ваших туфель, Ради моды, для забав... Черным негром был отравлен Ядом собственным удав!! И когда в звериных шкурах, В перьях птиц и в коже змей, Вы являетесь Дианой, Укрощающей зверей, Я хочу спросить невинно, Тихо, чинно, не дыша: - Где у вас, под всей пушниной, Помещается душа? 1928 'ЭКЗЕРСИС' Когда будете, дети, студентами... Апухтин Когда будете, дети, шоферами, Не витайте над звездными сферами, Не питайтесь пустыми химерами, Не живите отжившими эрами, Не глядите на жизнь староверами, Не мечтайте быть в Англии пзрами, Во французской республике мэрами, Ни в Испании Примо-Риверами, Ни в Америке миллиардерами! И не вздумайте бредить Венерами, Расточать свою юность амперами, Унижаться пред злыми мегерами И, пленившись такими карьерами, Стать любовных утех браконьерами! Нет, друзья... Не подобными мерами Надо в жизни бороться с мизерами! И не весело слыть лицемерами, Быть ханжами и важными сэрами, Оставаясь в душе изуверами, Украшать свою грудь солитерами И, вовне щеголяя манерами, Поражать бенуары с партерами... Иль, всегда занимаясь аферами, Быть дельцами и акционерами, Услаждать свои взоры Ривьерами, Чтоб затем, нагрузившись мадерами, Очутиться во склепах с пещерами, И, покоясь под плитами серыми, Быть осмеянным всеми Мольерами. Нет, друзья мои! Ставши шоферами, Вдохновляйтесь иными примерами! Вам ли легкими править галерами, Соблазняясь земными цитерами, Чтоб за краткое счастье с гетерами Всех небес заплатить атмосферами? Вы, рожденные легионерами, Оставайтесь всегда кавалерами! Вы не можете быть шантеклерами! Но, построясь густыми шпалерами И на счетчик воззрившись пантерами, Будьте нашей надежды курьерами, Будьте честными, будьте шоферами! И за это Гомеры с конфрерами Вас прославят любыми размерами. 1929 ПОСЛАНИЕ ДЕМЬЯНУ БЕДНОМУ Официально отпразднован 20-летний юбилей Д. Бедного Птички прыгают на ветке. Распускается жасмин. Честь имею вас поздравить С юбилеем, гражданин! Двадцать лет писать поэмки, Гнать стишки на километр... Это даже и ребенку Очевидно, что вы мэтр! От сохи ль вы, я не знаю... Но, по слогу, по стиху, Вы, как я предполагаю, Прямо вделаны в соху! Говорят, что местный рынок Тверд в решении своем: Что ни слово, то суглинок, Что ни строчка, чернозем. И, уверясь в идеале Окружающей мордвы, Вы действительно пахали, Прямо землю рыли вы!.. Но у вас характер пылкий, В поле тесно было вам... Вас влекло на лесопилки, К доскам, к бревнам, к топорам!.. Стон стоял на всю окрестность, Закачалися леса. - Пропадай, моя словесность, Все четыре колеса! Честный пот с лица катился, И, упарясь и вспотев, Вы имели трижды право Изливать гражданский гнев! - Я не скучный слов точильщик,- Вы сказали,- я другой... Я простой продольный пильщик, Я работаю пилой! И, рубанок взяв упрямый, Страшный выпятив кадык, Вы стругали этот самый, Сплошь тургеневский язык... И за это вас прославить Должен хилый будет век. Честь имею вас поздравить, Гражданин и дровосек!.. 1929 ТО, ЧЕГО НЕ БУДЕТ (Окончательный и отрицательный гороскоп на 1929-й год) Не бросит Горький дом в Сорренто. Не успокоится Китай. Коти не станет президентом. Не станет девой Коллонтай. Бритьем и стрижкой Аманулла Не обновит Афганистан. Не станет килькою акула. Не станет Пушкиным Демьян. Не перестанет славить ханов Эфрон, Карсавинский баскак. И, раз отравленный, Бажанов Не успокоится никак. И, несмотря на все сиянье, На славы блеск, и треск, и дым, Не уменьшится расстоянье Между Красновым и Толстым. И если все со счета скинув, Суд скажет - Он не виноват... То все же младший брат Литвинов Не будет там, где старший брат. Не перестанет в вечном трансе Качаться Струве вниз и вверх. Не станет душкой доктор Нансен, Наш Богом данный главковерх. Никто чудесного грузина Не сможет, скажем... так и быть! Ни переделать на блондина, Ни в Бэконсфильда превратить. Но, осудив его сурово, Что зрим в полярности его? Ведь и из Маркова Второго Не выйдет ровно ничего!.. Засим, чтоб кончить гороскопа Столь негативную чреду, Мы скажем просто: ни потопа Не будет в нынешнем году, Ни пробужденья сил инертных И ни стихийного вреда, Ни в Академии бессмертных Князь-Святополка, господа!.. 1929 РЯД ВОЛШЕБНЫХ ИЗМЕНЕНИЙ Троцкий, Троцкого, Троцкому... 1 Стоять на черных площадях, Чеканить медленную прозу И принимать, внушая страх, Наполеоновскую позу... Сжимать во гневе кулаки, Готовив адские реторты, 'И слабым манием руки' Передвигать свои когорты... Хрипеть, командовать, грозить И так вздымать и нос и профиль, Чтоб каждый мог сообразить, Что это явный Мефистофель... Швырять в провал грядущих лет Казну награбленных наследий... - Какой заманчивый сюжет... Для исторических трагедий! 2 'Во глубине сибирских руд' Страдать за твердость убеждений И все рассчитывать на суд Каких-то новых поколений... Во мраке северных снегов, Точь-в-точь как Меншиков опальный, Сносить обиды от врагов И проклинать свой рок печальный... Являть собою тип борца, Который полон чувств высоких, И ждать коварного свинца От соглядатаев жестоких... Глядеть на собственный скелет, Считать былые килограммы... - Какой заманчивый сюжет Для многоактной мелодрамы! Но, за порог успев шагнуть, Начать сейчас же, и не кстати, В двояко-вогнутую грудь Себя публично колошматить. Но пококетничать не прочь, Не соблюдя достоинств чина, Взорваться бешено, точь-в-точь Как пневматическая шина... Но, хмуря бледное чело, Плечами двигая худыми, Замучить сорок дактило Воспоминаньями своими. И завалить столбцы газет Изыском слова, слога, стиля... - Какой заманчивый сюжет, Какой сюжет для водевиля! 1929 БЕЗ ЗАГЛАВИЯ Был месяц май, и птицы пели, И за ночь выпала роса... И так пронзительно синели, Сияли счастьем небеса, И столько нежности нездешней Тогда на землю пролилось, Наполнив соком, влагой вешней, И пропитав ее насквозь, Что от избытка, от цветенья, От изобилья, от щедрот, Казалось, мир в изнеможенье С ума от счастия сойдет!.. Был месяц май, и блеск, и в блеске Зеленый сад и белый дом, И взлет кисейной занавески Над русским створчатым окном. А перед домом, на площадке, Веселый смех, качелей скрип. И одуряющий и сладкий, Неповторимый запах лип. Летит в траву твой бант пунцовый, А под ногой скользит доска, Ах, как легко, скажи лишь слово, Взмахнуть и взвиться в облака!.. И там, где медленно и пышно Закатный день расплавил медь, Поцеловать тебя неслышно, И если надо, умереть... Был месяц май, и небо в звездах, И мгла, и свет, и явь, и сон. И голубой, прозрачный воздух Был тоже счатьем напоен. Молчанье. Шорох. Гладь речная. И след тянулся от весла. И жизнь была, как вечер мая, И жизнь и молодость была... И все прошло, и мы у цели. И снова солнце в синеве, И вновь весна, скрипят качели, И чей-то бант лежит в траве. 1929 ВЕШНИЕ ВОДЫ 'Дождались мы светлого мая' И радостных, майских гонцов!.. И вот уж вода ключевая, Стекая от верхних жильцов, Бежит по упрямым карнизам И льется в наш тихий уют, И так эти струйки капризно На головы наши текут, Как будто мы вслух умоляли, Чтоб утром, в назначенный час, Соседи цветы поливали И хлюпали прямо на нас. - Дождались! Дождались! Дождались... Кипение! Пена! Угар! Какие-то шлюзы прорвались, Слетели со всех Ниагар, И всхлипами всех клокотаний, И накипью желчи и слез, И грозною бурей в стакане Семейный бурлит купорос!.. - У Петьки экзамен французский, А он и не думает, хлыщ. Катюша вздыхает о блузке. У Оленьки выскочил прыщ. Из платьица выросла Тася. И нужен жене туалет, И требует каторжник Вася Свободы, штанов и штиблет! А папа, пронзив зубочисткой Единственной мудрости зуб, Мечтает от истины низкой, Уйти в возвышающий клуб, Отдаться слепому азарту И в счастья вступить полосу, Вот так и поставить на карту И жизнь, и дырявое су!.. А в окнах хрипят граммофоны, Посудой кухарки стучат, Трещат и звенят телефоны, Какие-то дети кричат, И тонут в их хоре жестоком Счастливые вздохи отцов... А вешние воды потоком Стекают от верхних жильцов. 1929 ОТРЫВКИ ИЗ ИСТОРИИ МИРА 1 Люди каменного века Жили медленно и вяло... Назначенье человека Только в том и состояло, Чтоб чесать себя под мышкой, Состязаться в диком вое И с убийственной отрыжкой Жрать сырье как таковое. И хотя они не лезли Никогда в аристократы, Но зато ж у них и нервы Были вроде как канаты! 2 Дети Греции и Рима Жили более развратно. Жили тоже без комфорта, Но красиво и приятно. То упорно предавались Жесточайшей в мире брани, То мастикой натирались В знаменитой римской бане, То дымящеюся кровью Заливали прах арены, То себе ж, во вред здоровью, Перерезывали вены. Но и римляне и греки, Уверяют Геродоты, Не имели огорчений И не ведали заботы. 3 Смутный мир средневековья, Католический и хмурый, Баритоном и любовью Освежали трубадуры. Надевали полумаски И часа четыре сряду Про одни и те же глазки Голосили серенаду. Пели страстно, пели жарко, Все забыв на этом свете! А потом пришел Петрарка, А потом пошли и дети... 1929 ЧЕЛОВЕК И ЕГО ПРИТОКИ Философские размышления Мир как солнечная призма. Небосвод блаженно тих. Для тоски, для пессимизма - Оснований никаких. Начиная с Гераклита, Все струится, все течет. И менять свое корыто Не резон и не расчет. Прав философ, что, не споря, Не борясь за идеал, Сел на корточки у моря И погоды ожидал. - Будет, будет вам погодка!- Говорил он сам себе, Научившись очень кротко Подчинению судьбе. И когда его приливом Прямо в море унесло, Было также горделиво Философское чело. И да будет нам уроком Этот самый Гераклит, Что внизу, на дне глубоком, Столько времени лежит. Ибо мы не сознаемся, Восставая на судьбу, Что и мы течем и льемся В водосточную трубу, Кто потоком, кто каскадом, И сверкая, и змеясь, Кто широким водопадом, Кто по капельке струясь... Но, когда земных страданий Весь наполнив водоем, В этом жидком состоянье Мы предстанем пред Творцом, Мутны, скользки, безобразны, Отвратительны на вид, Он нас всех в газообразный В пар и в воздух обратит!.. И, сгустившись в небе синем В сумрак, в тучу и в грозу, Мы таким потоком хлынем На оставшихся внизу, Так намочим их сердито, Что они, под треск и звон, Вспомнят, черти, Гераклита Древнегреческих времен! 1929 ОДА НА УХОД А. В. ЛУНАЧАРСКОГО В последний раз блистательным светилом Озарены граниты колоннад. Так суждено. И вот с суконным рылом Солдат Бубнов грядет в калашный ряд. Потрясены порфировые своды, И небеса грозой омрачены. И - в ужасе счастливые народы Счастливейшей на глобусе страны. И в рубище, во вретище изгнанья Исходит он!.. И слышатся вокруг Гражданских жен безумные стенанья, И стон, и вопль оставленных подруг. Поет труба. Бетховенские марши Наводят грусть и панику окрест. И уж бегут во страхе секретарши С насиженных и секретарских мест. И только он, и Феб и Анатолий, И драматург, и тайный беллетрист, По склонностям законченный Павзолий, По паспорту весьма социалист, С лукавою улыбкою взирает На новообращенную Дафнэ, И прядь волос небрежно оправляет И вскидывает потное пенсне. Он все постиг: и негу пресыщенья, И власти хмель, и некой бездны край. И видел он на ниве просвещенья Такой необычайный урожай, Такой восторг счастливого покоса, Таких соревнований идеал, Что в качестве жнеца и наркомпроса, Вот именно, и сеял, и пожал. Разбита цепь невежества и мрака... Теперь в избе любого мужика Читают утром Бобу Пастернака, А вечером читают Пильняка! Исчез Олимп. Осиротели горы. Поэзия покинула Парнас И переходит прямо на заборы- Для действенного пользования масс. ...И свет блеснул над плешью комиссара, И снова тьма. И слышен шум шагов Грядущего на смену кашевара С веселенькой фамилией Бубнов. 1929 НА МОТИВЫ КАДРИЛИ Выпью штофа половину, Дух селедочкой взбодрю И прославлю Октябрину, Эту девушку-зарю, Эту деву-комсомолку Под орешек и под дуб, Этих кос льняную холку, Эту челку, этот чуб, Этих глаз ее калмыцких Две продольных бирюзы, И красот ее мужицких Первозданные низы, И лукавый, скорый, зоркий, Этот взгляд из-под бровей, И живой скороговорки Ослепительный ручей!.. Славься, славься, Октябрина, Славься, девушка-заря! Это ты первопричина Перемен календаря!.. Это ты пришла как Муза Под орех и под бамбук, В Академию Союза, В Академию Наук! Это ты их вдохновила На великие дела, Разделила, сократила, Закусила удила, И со ржаньем, со гражданским, Приумножа свой задор, По твердыням юлианским Понеслась во весь опор, Окрылила вдохновеньем Раболепные стада И субботу с воскресеньем Зачеркнула навсегда!.. Отчего ж, и в самом деле, Не ввести в советский строй Восемь пятниц на неделе, А субботы ни одной?!.. Это даже интересно, Это прямо торжество - Уничтожить день воскресный, Неизвестно для чего! Жизнь - не храм, а мастерская, Жизнь-слободка, а не клуб... Ах, ты, милая, какая, Муза, девушка под дуб!.. Очень весело живется С Октябриной на Руси, А из сердца так и рвется И спасибо, и мерси!.. 1929 АТЬ! ДВА!.. В четыре года покончить с невежеством, в три года ликвидировать безграмотность! Приказ Бубнова, народного комиссара 'Гром победы раздавайся'... От верхов и до низов! Ты ж не дрыгай, не шатайся, Ослепительный Бубнов! Стой, наследник Дидерота, Просветивший наши дни, Стой на месте, злая рота, Даже глазом не моргни! Не тебя ль покойник Бебель Предвещал во тьме времен, Наш пронзительный фельдфебель, Наш Брокгауз, наш Ефрон?! Не твою ль в грядущем мраке Он провидел красоту - В гимнастерке цвета хаки И в сапожках на ранту?! И, рябой и красномордый, С грудью полным колесом, Ты ступил походкой твердой На российский чернозем. Стал навытяжку, не киснул, Оглядел себя до пят, Пальцы в рот - и зычно свистнул, Так, как именно свистят Солдафоны и матросы, Запевалы, свистуны И другие наркомпросы Этой северной страны. И, привыкшая беспечно К зычным посвистам и встарь, Вся страна легла, конечно, На отечества алтарь. И, в лежачем положенье На верхушке алтаря, Предавалась с увлеченьем Изученью букваря. А над ней стоял спесиво Писарь с пальцами во рту И толкал ее в загривок Сапожками на ранту... 1929 'ГАМЛЕТ, ПРИНЦ ВЯТСКИЙ...' Крестьяне просят разъяснить, подлежит ли свинья коллективизации? Известия Как поступить с последнею свиньей? Считать ее наследницею барства, Которая подтачивает строй Единственного в мире государства? С презрением хавронью заколов, Предать ее копчению, а копоть, Без пафоса, без пошлости, без слов, Вот именно, не рассуждая, слопать? А гиблый дух Шекспировских цитат?.. - Пожрать-уснуть... Уснуть, быть может грезить... 'А если сон виденья посетят?' Особенно, когда свинью зарезать?! Иль, подавив естественный порыв И низменное чувство аппетита, Отдать свинью в ближайший коллектив, Как некий взнос для общего корыта? И чувствовать, что ты освобожден! - Исполнен долг борца и гражданина, И поколеньям будущих времен Уже приуготовлена свинина... Хотя с другой, с обратной стороны, С обратной, но, конечно, не свинячей, Кем могут быть гарантии даны, Что поступить не мог бы ты иначе?! Республика... Отечество... Алтарь- Ударный жест... решительная схватка... Но требовать ударного порядка Легко в теории. А в практике-ударь, Так эта бессознательная тварь Берет и подыхает без остатка!.. А ты хоть извивайся как змея,- С советской властью шуточки плохие: Доказывай, что это не свинья, А мелкобуржуазная стихия!.. Но власть не верит, грозно, впопыхах, Она орет: 'Уловка да лазейка!..' Берет за чуб, трясет, вгоняет в страх. Недаром выражался Мономах: - Да, тяжела ты, шапка и ячейка!.. 1930 СОВЕТСКИЙ АЛЬБОМ 1 Не обольщайтесь, человеки, На стогнах ваших заграниц... Не говорите: вскрылись реки И слышен шум и гомон птиц! Под впечатлением момента Не говорите - вот, заря!.. Когда убьют корреспондента Или побьют секретаря. Когда дежурная Маруся Покинет в гневе комсомол За то, что писарь был обманщик И наплевал на женский пол... Но в роковую ту минуту, Когда наступит тишина, И, зову Сталина послушна, Взойдет кавказская луна, И он, белки наливши кровью, И черноус, и чернобров, Посмотрит с гордою любовью На результат своих трудов И станет слушать на досуге И плеск волны, и гомон птиц... Тогда готовьтеся, о други, На стогнах ваших заграниц! Затем, что мудрости достойно Постигнуть истину сию: Когда на Шипке все спокойно, То, значит, Шипка на краю. 2 Ввиду дороговизны фраков, советским дипломатам предписана косоворотка с позументами. Конечно, тонет мир во мраке, Но, несмотря на этот мрак, Не шляйся целый день во фраке, Как с торбой писаной дурак. Зачем ты кудри напомадил, Вооружил моноклем глаз И социальный наш изгадил Убогой роскошью заказ? Где Робеспьеров и Маратов И вольный дух, и смерч кудрей? - 'В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов', В Москву, на площадь, в мавзолей! В косоворотку, в шаровары, В зипун, в овчину и в армяк, В ночлежный дом, в подвал, на нары, В советский быт, в гражданский брак! Чтоб не по платью вас встречали В Европе затхлой и гнилой, Чтоб вас по морде провожали Из-за границы - и домой!.. 1930 ВЕСЕННИЙ ЕРАЛАШ 1 Начинается весенняя пора. Начинают оживляться доктора, И как только человека просквозит - По пятидесяти франков за визит! 2 Все набухло, все разбухло, все цветет. Все живое поразительно растет. И на почве потрясения основ Даже дети вырастают из штанов, И нахально, под влиянием весны, Реагируют на новые штаны!.. 3 С подоконника шестого этажа Смотрит ласковая кошка на чижа, А из пятого на кошку фокстерьер, Направляет свой собачий глазомер, И у каждого, по смыслу бытия, Психология имеется своя... 4 Человеческий усталый организм Ощущает этот бурный пантеизм, Накопление, смятение, порыв, Набухание, стремление, разрыв, Пробуждение, светление, рассвет, Одоление, цветение, расцвет!.. 5 А в природе сумасшествие и грех. Все влюбляются решительно во всех! Все как будто помешались по весне, Муха бешено мечтает о слоне!.. И страдает, и вздыхает тяжело, Как влюбленная в патрона дактило! А слоны уж убегают от слоних, И присяжные оправдывают их... 6 Начинается весенняя пора. Начинается безумие с утра! Как вступление, как радостный пролог, Получается повестка на налог... За повесткою - в четырнадцатый раз, Получается квитанция на газ, А за газовой немедленно вослед Электрический приходит дармоед, И стоит, непроницаем и румян, И еще и улыбается, болван!.. 1930 БЕЗ ЗАГЛАВИЯ Пора начать социалистическое наступление на музыкальном фронте! Из советских газет Сколь приятно из далека Созерцать зарю Востока, Искушенный теша взор - Этим пламенным сияньем, Этим розовым пыланьем Этих собственных Аврор!.. Что ни день, то достиженье, Что ни час - преображенье, Претворение мечты, Тайнам новое причастье, На земле земное счастье И победа красоты! Не могу застыть в покое... Дайте что-нибудь такое, Чтобы мог я колотить, И чтоб мог я барабанить, Дробью душу затуманить, Радость бурную излить! Так и хочется галопом Проскакать по всем Европам, Учинить у них Содом - И воскликнуть: 'Посмотрите. И немедленно умрите, Пожираемы стыдом!' Разве снилось вам, гниющим, Вам, во прахе трижды сущим, Нечто равное тому, Что теперь, даю вам слово, Блеском солнца мирового Всю прорезывает тьму?! Мы с душою семиструнной, Мы, кого сонатой лунной Угощал еще Мамай, Мы, над кем от колыбели Без конца звенели трели, Открывающие рот,- И конечно, мы мечтали О последнем идеале, Знаменующем рекорд- В день, когда над всей вселенной Грянет мощью вожделенной Заключительный аккорд! Пусть еще у музыкантов Нет достаточных талантов, А в руках одни смычки... Нам не надо инструментов! Мы и так интеллигентов Обыграем в дурачки!.. Потому что в мире пресном, В уравненье с неизвестным, Мы, вот именно, есть икс! Будет день - и грянет опус, И не только на Европу-с, А на весь на материк-с! Ничего не пожалеем, Так ударим, так огреем, Что воскликнет мир, зловещ: - А, действительно, какая Эта музыка Мамая Симфоническая вещь!.. 1930 ОСКОМИНА Возможно, что это - Разлитие желчи. Больная печенка. А главное, годы. А может быть, это - Влияние солнца. Истомное лето. Законы природы. Возможно. Не знаю. Но в стужу и в слякоть, Порой негодуя, порой умиляясь, А чаще смеяся, Чтоб только не плакать, Я чтеньем советских газет занимаюсь... Как жемчуг нижу я Жемчужины слога, Платформы, и формы погуще и резче, Поход пионеров На Господа Бога, И всякие измы, и прочие вещи... Зимой это просто: 'Кулацкая тема', 'На базисе тезисов срыва колхоза'. Сие означает, Что жизнь не поэма, Менжинский не ландыш, и Сталин не роза. Но летом!.. Но летом, Когда этот Цельзий Буквально безумствует в трубке стеклянной, Когда под окошком Мостят мостовую И край перепонки моей барабанной, Когда это скопом, И сразу, и вместе - Влечет вас под пальмы, в пустыню, в оазис, Скажите открыто, Признайтесь по чести - Волнует вас тезис? Тревожит вас базис?! Я думаю с грустью О тех обреченных, В которых, как яблоки в бедного гуся, Пихают начинку Толченых, моченых Листовок, брошюрок, агиток, дискуссий... На каждую душу - Пайковая жвачка, На каждую жвачку - оброчные души! Нет, лучше пускай уж Мостят мостовую И грохотом камня терзают мне уши... 1930 НА КОШАЧЬЕЙ ВЫСТАВКЕ В исканиях земного идеала, Познания, истоков и основ Великий смысл кошачьего начала Открылся мне на выставке котов. Все гибкое, все хрупкое, все злое, Мятущееся в гибельной тоске, Таящееся в видимом покое, Сокрытое в хрустящем позвонке, Блеснуло мне и вырвалось оттуда, Из глубины сощурившихся глаз, Из зелени, из тайны изумруда, Из желтизны, впадающей в топаз, Из тусклой тьмы смарагда и агата, Из косных недр и облачных химер, Которые описывал когда-то Замученный любовницей Бодлер... Но, равнодушна к памяти Бодлера, Водила ты по выставке меня. В твоих глазах, зеленовато-серых, Был тот же блеск заемного огня, Пронзительный, загадочный, лучистый, Не ласковый, не женский и не твой, А этой кошки, рыжей и пушистой, Персидской кошки с шерстью золотой... Но ты, увы! Бодлера не читала, И от стихов ты приходила в грусть... Зато ты просто кошек обожала И все породы знала наизусть! - Персидский кот с жестокими усами, Священный кот, подведомственный Браме, Шотландский кот, одетый в коверкот, И белый кот, воспитанный в Сиаме, И голубой, индокитайский кот, И черный кот для Брокена, для оргий, И серый кот для щедрых производств... И ты была в безумии, в восторге От этих рас, пород и благородств!.. Когда ж домой с тобой я возращался И нам котенок маленький попался, Измученный, несчастный и худой, Мяукавший, намокший под дождями, Родившийся, конечно, не в Сиаме, А, вероятно, в яме выгребной, Ты так его ногою оттолкнула, А на меня так ласково взглянула, Что понял я, что очередь за мной!.. 1932 ПОЭМА БОДРОСТИ 1 Не падай духом, человек, Не следуй силам непреложным. Не забывай, что этот век Не ограничен невозможным! И, даже стоя на краю И различая дня зиянье, Упорно верь в звезду твою, В ее бессмертное сиянье! Слепому случаю вручай Твои последние надежды И лишь слезой не омрачай Так называемые вежды! Идя по трудному пути, Как счастья собственного стражник, Во-первых, можешь ты найти Тот исторический бумажник, О коем грезит испокон Искатель чуда безрассудный И в коем ровно миллион Лежит, торжественный и чудный... Затем ты можешь, во-вторых, Свой страх естественный осиля, Попасть без трудностей больших Под колесо автомобиля. И, согласившись полежать Под сим чудовищем пыхтящим, В одну минуту встать и стать Капиталистом настоящим! Конечно, Боже упаси, Скажу для скучного примера, Попасть под пошлое такси, Да еще русского шофера... Он, несомненно, повредит Твой торс, достойный Аполлона, И даже срок свой отсидит, Но не заплатит миллиона... А посему, ища удач, Имен прославленных не бойся И постарайся, словно мяч Катясь, катиться под 'роллс-ройса'! Итак, бодрись! Отбросив лень, И от рассвета до рассвета, По тротуарам ночь и день Броди, как тень отца Гамлета, И ты свой рок подстережешь. И то найдешь, что ожидаешь... А если даже не найдешь, То уж зато ж и погуляешь! 2 Играйте в гольф! Одолевайте старость, Седой венец носите набекрень, Восход зари пророчит зной и ярость. Закат зари сулит покой и тень. Но мудрость дней нуждается в оправе, И возраст - это лучший ювелир. Глядите ж легче, проще и лукавей На этот заблуждающийся мир! У молодости жадное дыханье, И быстр и расточителен рассвет. Недаром поздних роз благоуханье Давно воспел классический поэт. Но эти розы требуют ухода Внимательной и опытной руки, Чтоб сохранить до будущего года Их тронутые тленьем лепестки. Густым вином наполненную чашу Отвергните! и просто, без прикрас, Вкушайте ледяную простоквашу И помните, что Мечников за вас! Холодный душ, струя одеколона, Гимнастики и ритм, и благодать. И перед сном читать Анакреона, И в руки Достоевского не брать!.. Открытый взгляд, упругая походка, Монокль в глазу!.. и докажите мне, Что мир должна спасти косоворотка, Зловещий клок, козлиная бородка И преданность угрюмой старине?! Играйте в гольф! И, молодости ради, Носите шляпу типа болеро, А сбоку, как охотники в Канаде, Воткните разноцветное перо. И бремя лет да станет праздным мифом, Легендою в забытых письменах. Играйте в гольф! Не подражайте скифам! И берегите складки на штанах! 1928, 1933 ПЕСНИ ИЗГНАНИЯ ЗОЛОТОЙ СОН Господа! если к правде святой Мир дорогу найти не сумеет, Честь безумцу, который навеет Человечеству сон золотой! Надсон Пусть он явится северным скальдом, Миннезингером сказочных лет. Пусть безумца зовут Макдональдом, Если лучшего имени нет. Пусть он будет брамином индусским, И жрецом вожделеющих масс. Или даже подвижником русским, Как весьма уважаемый Влас. Пусть он будет японец, китаец, Или житель обеих Гвинеи, Или самый последний малаец... Это им уж, малайцам, видней! Пусть из тьмы, из пустыни прибудет- Как какой-нибудь жалкий Номад. Пусть из 'Нового Града' он будет, Если даже не нов этот Град... Пусть он будет пророк гениальный, Или, чаяньям всем вопреки, Пусть он будет дурак интегральный В переводе на все языки. Все равно... Поколенье лелеет Эту мысль с незапамятных лет. - Только пусть он придет и навеет! Потому что терпения нет... Потому что покуда мы станем И томиться, и веялки ждать, Мы и сами дышать перестанем... А на мертвых уж что навевать! 1932 CHANSON A BOIRE От Гренады до Севильи Все танцует, все поет... Скиньте ж, Маша, тип мантильи С ваших мраморных красот! В наших табелях о ранге - Возраст только атавизм. А поэтому, мой ангел, Не впадайте в пессимизм. Горячо рекомендую - 'За святой девиз вперед' Выпить рюмочку, другую, На четырнадцатый год. Если червь вам сердце гложет, Прикажите - задушу! Если ж это не поможет, То прощения прошу... Значит, вашей сердцевины Не коснулся мой аккорд. Значит, я, как тип мужчины, Не созвучен в смысле морд. Но в надежде, что прискорбный Факт сей может и не быть, Я прошу ваш профиль скорбный Хоть на фас переменить. Потому что, чем яснее Ваши томные черты, Тем вы больше в апогее Нашей женской красоты. Так роскошно стрижка ваша, Как античный вьется фриз, Что прошу вас, выпьем, Маша, За какой-нибудь девиз! Выпьем раз от состраданья, А для вкуса - по второй, И наш горький хлеб изгнанья Густо вымажем икрой!.. 1933 АНЮТИНЫ ГЛАЗКИ Не хочу хрестоматий и сказок, Ни стихов, ни легенд, ни поэм. Я желаю Анютиных глазок... А иных не желаю совсем... Все былые богини - в отставку! Не хочу ни Венер, ни Минерв. Ах, скорей бы на землю - на травку, Несмотря на седалищный нерв... Сколько было ошибок во вкусах, Сколько раз, безнадежный вопрос, Разводилось колес на турусах! Дальше больше турус, чем колес... Для чего, на Анюту не глядя, Ты на Энгельса юность губил? Кто он был тебе? тетя иль дядя? Или школьным товарищем был? А потом ты ушел к декадентам... Для чего? Отчего? Почему? И когда отравлялся абсентом, То зачем? И в угоду кому? Ах, как часто менялися позы, И герой, и под ним пьедестал... Декадент, ты искал туберозы, А Анютины глазки топтал?!! Это верно, что жизнь авантюра, И исполнена всякого зла, Но была бы Анюта не дура, Уж она б тебя в руки взяла! Не срывал бы ты желчно повязки, Не писал бы роман на ходу... И цвели бы Анютины глазки И в твоем предзакатном саду. 1932 ПОЭМЫ БОДРОСТИ МЕСТЬ РАКА И свистнул рак... И, вызов мирозданью Послав в упор, Он свистнул так, всему естествознанью Наперекор, Как будто всем на свете эгоистам И свистунам Хотел сказать своим свободным свистом: - Проклятье вам! И ветер стих. И дрогнули колосья. И вспыхнул мак. А он им мстил за годы безголосья И, как Спартак, Как некий раб, который высшей власти Вдруг захотел, Восстал и мстил! И цепи рвал на части, И в свист свистел!.. И в тот же миг исчезли без изъятья Причины смут. И стали все - двоюродные братья И там, и тут. И бысть союз труда и капитала, И полный рай. И девушкой тургеневскою стала А. Коллонтай. И в мир сошла целительная вера, И мир вздохнул. И стал как шелк ирландский де-Валера, И присягнул. Леон Доде за Гитлера Адольфа Стоял горой. И звал к себе Калинина для гольфа Вильгельм второй... И наступил период крестословиц, Расцвет искусств! А рак свистел, не слушаясь пословиц, В избытке чувств... САМОВНУШЕНИЕ О, вознесись над мелкими запросами, Над жизнью мух, С ее тоской, борьбой и пылесосами, Мой бедный дух! Восторжествуй над косными привычками, Над прозой дней, Над этими сплошными пневматичками Твоих друзей. Преодолей их страшное количество, И сократи И плюнь на газ, и плюнь на электричество,- И не плати! А если власть для действа Дионисова Поднимет нож, То ты скажи, что дух нельзя описывать За неплатеж... И в некий час, вечерний, или утренний, Или ночной, Исполнись вновь той роскошию внутренней И стариной, Когда ты был, по замыслу Создателя, Низринут в мир - Но не как дух квартиронанимателя Чужих квартир, А для бесед с богинями и музами, Как дух-эспри, О ком твердят, придуманы французами, Их словари! И, одолев презренное отребие, И плоть, и кость, Лети, в своем уверовавшись жребии, Небесный гость, Лети туда, где скукой географии Не окружен, Витает Зевс, читая биографии Прекрасных жен... И то, что он уронит по прочтении, Схвати, как клад, И запишись в беспутство или гении, И мчись назад. И назови по имени красавицу - Открыто! вслух! Но в миг, когда она на зов твой явится, Не будь как дух, А обрети все качества телесные, И будь как все, И жизнь тебе откроется чудесная Во всей красе, И ты впадешь в счастливое язычество, В восторг, в экстаз, И будет Зевс платить за электричество, Да и за газ! <1934> ЭЛИКСИР МОЛОДОСТИ Сколь чудодейственное средство, И сколько шариков в крови! - Он до того впадает в детство, Что хоть кормилицу зови! И уж чего, кажися, лучше... Когда б не страх за молодежь! Что приучить ее - приучишь, А оторвать - не оторвешь. <1934> * * * Дождь был. Слякоть. Гололедица. Чувство грусти было. Сирости. Даже Малая Медведица В небе ежилась от сырости. На углу ажаны кутались В ихний плащ непромокаемый. Под ногами дети путались Вереницей нескончаемой. А за ними, все ценители, Все любители словесности, Шли их взрослые родители, Затоплявшие окрестности. И от площади Согласия До предместия парижского Шла такая катавасия, Песни, пляски Даргомыжского, Вихрь стихов, дыханье мистики, Трель сопрано соловьиного, Речи русской беллетристики, Пафос 'Славы' Гречанинова, Да концерты, все с квартетами, С звуком говора московского, С декламацией, с балетами, С полной музыкой Чайковского, Что ажаны с пелеринками, Впав в великую прострацию, Позабыли вдруг дубинками И махать на эмиграцию. А кругом, с зонтами черными, В переулки хлынув узкие, Густо шли путями торными, Все валом валили русские. И чужая, одинокая, И ища противоядия, Башня Эйфеля высокая Рассылала всюду радио, Все будила в мире станции Звуком четким, как жемчужинка, Что Париж - столица Франции, А сама она француженка!.. 1937 КОММЕНТАРИИ Предлагаемый читателю сборник включает избранные сочинения Дон-Аминадо. Он рассчитан на первое знакомство нашего читателя с одним из самых крупных сатирических поэтов первой половины XX века и не претендует на исчерпывающую полноту (состав поэтических и прозаических книг ие воспроизводится в полном виде). Все произведения печатаются по последним прижизненным редакциям. Если стихотворения печатаются по текстам сборников, то это обстоятельство, кроме особых случаев, специально не оговаривается. Составитель сохранил авторское расположение стихотворений, рассказов и фельетонов, принятое в книгах Дон-Аминадо. Произведения же, не включенные в книги, помещены в хронологическом порядке, и под каждым текстом указана дата его создания. Орфография и пунктуация, где это возможно, приближены к современным. СТИХОТВОРЕНИЯ Стихотворения, вошедшие в сборники Из сборника 'ПЕСНИ ВОЙНЫ' Сборник 'Песни войны' вышел двумя изданиями: 'Дон-Аминадо. Песни войны', СПб., 1914 (в дальнейшем ПВ 14), 'Аминад. Песни войны'. М., 1915 (в дальнейшем ПВ 15) с эпиграфом: О, если мир - божественная тайна, Он каждый миг клевещет на себя! К. Бальмонт. Все стихотворения, кроме оговоренных, печатаются по изданию ПВ 15. Франции. - Осанна!- хвалебный возглас в христианстве и древнеиудейском богослужении, петь осанну - превозносить, восхвалять. Распни!- возглас первосвященников, требовавших у Понтия Пилата казни Иисуса Христа, распять - пригвоздить руки и ноги к кресту (древний способ казни). Здесь слова 'осанна!' и 'распни!' употреблены в переносном значении. Позабытый рассказ Мопассана...- Возможно, имеется в виду рассказ 'Пышка'. О жестокой минувшей войне!- Речь идет о франко-прусской войне 1870-1871 гг., закончившейся победой Пруссии и унизительным для Франции мирным соглашением. Гунны - кочевой народ, достигший наибольшего могущества при Аттиле в середине V века и совершавший опустошительные набеги на европейские страны. Швабы - название немецких племен в период раннего средневековья. Реймсский собор.- Реймсский собор-собор в городе Реймсе, архитектурный памятник французской готики, его отличают гармоничность композиции и богатейшее скульптурное убранство. Венчала здесь на царство короля...- Речь идет о Жанне д'Арк, Орлеанской деве (ок. 1412-1431), которая приняла участие в короновании (1422) французского короля Карла VII (1403-1461) в Реймсе. Простая девушка-легенда Орлеана...- Жанна д'Арк происходила из крестьянской семьи, в 1429 г. в период Столетней войны она освободила Орлеан от осады. Марна-река на севере Франции, правый приток Сены, с 8 по 12 сентября 1914 года произошло Марнское сражение, в ходе которого французские войска остановили наступление немцев, а затем вынудили их к отходу. У ног Мадонн...- Имеются в виду многочисленные скульптурные изображения в Реймсском соборе. Германии.- Печ. по изд. ПВ 14. Цеппелин - дирижабль, по имени немецкого конструктора, организатора производства и серийного выпуска дирижаблей генерала графа Фердинанда Цеппелина (1838-1917). Тевтон - здесь: немец, германец, прозвание германских племен со II века до н.э. Из сборника 'ДЫМ БЕЗ ОТЕЧЕСТВА' Сборник 'Дым без отечества' вышел в Париже в 1921 г., название восходит к выражению Грибоедова 'И дым Отечества нам сладок и приятен' ('Горе от ума'), в свою очередь заимствованному из стихотворения Державина 'Арфа' ('Отечества и дым нам сладок и приятен'). Константинополь. - Впервые: ПН, 30 апреля, 1920. С. 2 с заглавием 'Из путевой тетради. Константинополь'. Печ.: от стиха 'Мне говорили: все промчится' и включая стих 'Селим, довольно. Перестань' - по тексту сб. 'Дым без отечества'. С. 13-16, от стиха 'О, бред проезжих беллетристов...' и до конца стихотворения - по тексту изд. 'Д. Аминадо. Поезд на третьем пути'. Нью-Йорк, 1934. С. 251-252. Наргиле - восточный (персидский) курительный прибор, имеющий в отличие от кальяна длинный рукав вместо трубки. Намаз - мусульманский религиозный обряд (ежедневное пятикратное богослужение, чтение отрывков нэ Корана, восхваляющих Аллаха), каждой молитве предшествует омовение. Кальян-прибор для курения у восточных народов, в котором табачный дым очищается, проходя через сосуд с водой. Фарер-Клод Фарер (наст. имя - Фредерик Баргон, 1876-1937), моряк и романист. Лоти-Пьер Лота (наст. имя - Жюльен Вио, 1830-1923), морской офицер и французский писатель-романист, привлек внимание своими импрессионистическими пейзажами и изображением экзотических стран. И золотым пером в Версале Взмахнул и что-то подписал.- В первую мировую войну Турция выступила на стороне Германии и потерпела поражение, капитулировав 30 октября 1918 г., на Парижской мирной конференции (1919-1920) был подписан Версальский мирный договор (1919), а впоследствии отдельно с Турцией - Севрский мирный договор (1920), после этих договоров перестала существовать Оттоманская империя, и Турция лишилась части своей территории. Кроаты - хорваты. Берсальер - итальянский пехотинец, натренированный в меткой стрельбе и форсированных маршах. Ацтеки - здесь: мексиканцы, по имени индейского народа Мексики. Армяне с собственным послом.- С ноября 1917 и до 1920 г. власть в Армении захватили дашнаки, в Армению пришли англо-турецкие войска, до 1920 г. Армения имела своих послов в иностранных государствах. Осваг - 'Осведомительское агентство' (1918-1920). Новый Вавилон - здесь: Константинополь (Стамбул), имеется в виду библейский миф, согласно которому Бог, разгневанный дерзостью людей, хотевших после всемирного потопа построить г. Вавилон и башню до небес, 'смешал их языки' и рассеял людей по всей земле, в переносном смысле - суета, беспорядок. См. характеристику Константинополя тех лет в воспоминаниях 'Поезд на третьем пути'. Монбланы - здесь в переносном смысле: горы, кучи, множество. Монблан - самая высокая вершина Альпийских гор. Тимпан - музыкальный инструмент, в древности - ударный музыкальный инструмент, литавры. Муэдзин (муэззин) - служитель мечети, призывающий мусульман на молитву. Магомет - Мухаммед (Мохаммед, ок. 570-632), основатель ислама, почитается как пророк. Мессия - буквально: помазанник, в иудаизме и христианстве ниспосланный Богом Спаситель, долженствующий навечно установить свое царство. Свершители.- Впервые: 'Свободные мысли', под заглавием 'Сор', 1920. 20 сентября. С. 2. Искали Незнакомок.- Намек на стихотворение А. Блока 'Незнакомка' (1906), с тем же заглавием и в том же году написана драма А. Блока. Иосафат - упоминаемый в Библии царь Иудейский (4 книга Царств, 3, 7-14), долина Иосафатова - библейский образ, означающий конец жизни. Гарнье - фамилия основателей французской издательской фирмы, Опост Гарнье (1810-1887), Ипполит Гарнье (1835-1911). Вселенские хлопоты.- Впервые: ПН, 11 мая, 1920. С. 3. Под заглавием 'Богоискатели' и с эпиграфом 'Слышу божественный звук Умолкнувшей эллинской речи'. Пушкин. Кааба - здесь: райское место на земле, Кааба - мусульманский храм в Мекке, в стену которого вделан 'черный камень', якобы упавший с неба, святилище и место паломничества мусульман. Лувэн - город в Бельгии, известный своим университетом, монументальными постройками средневековья и эпохи классицизма, во время первой мировой войны Бельгия была оккупирована немецкими войсками. Дорогу Гладстонам.- Т. е. твердым политическим деятелям, Уильям Юарт Гладстон (1809-1898) - премьер-министр Великобритании, проводивший жесткую внешнюю политику. ...стены Коммунаров. - Имеется в виду 'Стена коммунаров', памятник, воздвигнутый в 1899 г. близ кладбища Пер-Лашеэ, места последних боев коммунаров с версальцами в мае 1871 г. Эдем.- Впервые: ПН, 25 июня, 1920. С. 3. Под заглавием 'Задушевное слово'. Стихотворение связано с посещением РСФСР двумя английскими журналистами и их впечатлениями. Эдем - здесь: иронически - райская страна, Эдем, по библейской легенде,- земной рай, местопребывание человека до грехопадения, благодатный уголок земли. Честность с собой.- Впервые: ПН, 30 июля, 1920. С. 3. Под заглавием 'Манифест для желающих'. О названии стихотворения ('Честность с собой' - роман украинского писателя В. К. Винниченко) см.: 'Поезд на третьем пути'. С. 301. Эпиграф - неточные слова Вершинина из драмы Чехова 'Три сестры' (первое действие): 'Через двести, триста лет жизнь на земле будет невообразимо прекрасной, изумительной'. Золотой империал - русская золотая монета, с 1755 по 1897 г. чеканилась номиналом 10 руб., с 1897-го - 15 руб. Писаная торба.- Впервые: 'Дым без отечества'. С. 33-34. Первая редакция, по-видимому, была отвергнута П. Н. Милюковым. См.: 'Поезд на третьем пути'. С. 312. Златовратский - H. H. Златовратский (1845-1911), русский писатель, близкий к народничеству, почетный академик. После всего.- Впервые: ПН, 18 ноября, 1920. С. 3. Под заглавием 'Конец первой части'. Талейраны - здесь: иронически - дипломаты, ведущие тонкую политическую игру, интриганы, обманывающие, однако, только себя, Талейран - Шарль Морис Талейран-Перигор (1754-1838), французский дипломат, служивший при Директории, при Наполеоне I, при Людовике XVIII. ...за смутную тень полуострова...- Имеется в виду Крымский полуостров, где в гражданскую войну до эвакуации в 1920 г. располагались части белой Русской армии под командованием генерала П. Н. Врангеля. Библейский случай.- Впервые: ПН, 6 ноября, 1920. С. 3. Под заглавием 'Из будущей летописи'. Весы - каламбур: прибор для измерения тяжести и зодиакальное созвездие. Эдисон - Томас Алва Эдисон (1847-1931), американский изобретатель и предприниматель, ему принадлежит свыше тысячи изобретений в различных областях электротехники. Вильсон - Томас Вудро Вильсон (1856-1924), президент США в 1913-1921 гг. Латгальцы - так назывались латыши, жившие на Латгальской возвышенности, в восточной части Латвии. Злой осел.- Осел - эмблема демократической партии США, тогдашний президент США Вильсон-демократ, он выдвинул мирную программу 'Четырнадцать пунктов', одной из целей которой было упрочение на Востоке, в частности в Армении и Турции, стран Антанты и установление гегемонии США в международных делах, программа была отвергнута. ...пал под глас Демьяновой свирели.- Здесь иронически: Демьян Бедный всячески 'разоблачал' Вильсона и его политику в своих стихах. Все течет.- Впервые: ПН, 12 июня, 1920. С. 3. Под названием 'Без заглавия', с эпиграфом 'В смерти моей прошу винить Ллойд Джорджа'. Поводом для написания стихотворения, как следует из первой редакции, послужило известие о прибытии в Лондон в начале августа 1920 г. Л. Б. Каменева. Вину за изменение политики стран Антанты в отношении Советской России эмигранты возложили на Ллойд Джорджа (1863-1945, премьер-министр Великобритании), который заявил, что большевистская Россия предпочтительнее обанкротившейся Англии. Гераклит - Гераклит Эфесский (конец VI - начало V вв. до н.э.), древнегреческий философ, высказавший идею непрерывного изменения, заглавие стихотворения - изречение философа. Париж.- Впервые: ПН, 27 апреля, 1920. С. 3. В мехах московских утопала...- По поводу этого стиха Л. Е. Белозерская-Булгакова в 'Воспоминаниях' писала: 'Помню, как за глаза Василевский (И. М. Василевский, псевд. Не-Буква, издатель газеты 'Свободные мысли', фельетонист.- В. К) критиковал выражение 'московские меха'. 'Что это за меха такие?' - говорил он' (Белозерская-Булгакова Л. Е. Воспоминания. М: 'Художественная литература', 1989. С. 39). И нежность всех воспоминаний... Резного Сенского моста.- По поводу этих строк, процитированных, кстати, неточно, критик 'Последних новостей' П. Р. писал в рецензии на сб. 'Дым без отечества': 'Прекрасно выписаны у автора лирические стихи 'Париж' и 'Колыбельная'. Это уже не язвительные строки для газет, но подлинно поэтические произведения, навеянные тоской по родине и чувством одиночества здесь, в прекрасном, но далеком для нас городе'. Приведя далее стихи Дон-Аминадо, он продолжал: 'Читая эти строки, думаешь, что, быть может, призвание Дон-Аминадо не в легкой и злой сатире, а в лирике. В Париже есть нечто от скорбной семитической грусти, иронизирующей над собой же. И потому это стихотворение таит в себе кое-что от Гейне'. (ПН, 16 июня, 1921. С. 3). Латинский город - имеется в виду Латинский квартал Парижа, Париж вырос на месте Лютеции. Кираса - имеются в виду пешие и конные статуи воинов в латах. Канотье - здесь: статуи штатских, а не военных лиц, канотье - род шляпы. Жан Мореас - Жан Мореас (наст. имя - Яннис Пападнамандопулос, 1856-1910), французский поэт, ему принадлежит сб. 'Стансы' в семи книгах (1-6 - 1899-1901 и 7 - 1920). Возникли в сумерках Готье.- Дон-Аминадо считал, что символизм Жана Мореаса возник под влиянием позднего творчества Теофиля Готье (1811-1872). Пиния - итальянская сосна. 1920.- Впервые: 'Дым без отечества'. С. 55-56. Под заглавием 'Поэма о галстуках'. Печ. по тексту сб. 'В те баснословные года'. С. 35-36. Орканья - Андреа Орканья (наст. имя-ди Чоне, ?-1368), итальянский живописец и скульптор. Мараскин-ликер, сладкая водка на горьких вишнях. Кампанья - область в Южной Италии. ...святая Справедливость - здесь: смерть. Вандея - здесь: место мятежа, бунта, беспорядка, Вандея - департамент на западе Франции, центр роялистских мятежей в период Великой французской революции и Директории. Колыбельная.- Впервые: ПН, 18 мая, 1920. С. 3. Эпиграф - неточная цитата из стихотворения Саши Черного 'Колыбельная'. Sainte Vierge - Святая Дева, Богоматерь. Непобедимое.- Впервые: 'Дым без отечества'. С. 61-62. ...безнравственным богом.- Т.е. перед статуей бога любви Эрота. Monsieur Клемансо - господин Клемансо (Жорж Клемансо, 1841-1929), премьер-министр Франции в 1917-1920 гг. Застигнутые ночью.- Впервые: ПН, 26 января, 1921. С. 3. Под заглавием 'После диспута'. Эпиграф - из стихотворения Тютчева 'Цицерон'. Passy - Пасси, район на окраине Парижа, где жило много русских эмигрантов (см., например, 'Дом в Пасси' Б. Зайцева). Ламартин-Альфонс Мари Луи де Ламартин (1790-1869), французский поэт, публицист и политический деятель. Республиканские восторги.- Впервые: ПН, 1 октября, 1920. С. 3. Под заглавием 'Res publica' ('Республика'). Вошло в раздел 'Бескрылые дни'. Фамм-де-шамбры - горничные. Демивьержи - полудевственницы, намек на роман Марселя Прево 'Полудевы'. Вылетают президенты В полосатых пижамах?!- Речь идет о Поле Дешанеле (1855-1922), в 1920 г.- президенте Франции, во время ночного пожара он вынужден был выпрыгнуть из поезда, другую версию см. в кн.: Александр Вертинский. Дорогой длинною... М., Правда, 1991. С. 371-372: 'Однажды утром поезд президента республики подходил к дебаркадеру какой-то небольшой станции. Президент стоял у окна, высунувшись из него до пояса. По-видимому, машинист поезда неудачно затормозил состав, и... президент вылетел на платформу как был - в полном 'дезабилье', т.е. в одних подштанниках,- прямо на руки ожидавших его приезда депутатов', в качестве откликов на это событие А. Вертинский приводит стихи Дон-Аминадо. С. 202 и 372. Создавая Наполеон.- Имеется в виду 'Французский гражданский кодекс 1804 года' ('Кодекс Наполеона'), действующий и в настоящее время. О, Madelon!- Впервые: ПН, 11 ноября, 1920. С. 3. Под заглавием 'Размышления у Триумфальной арки'. О, Madelon!- О, Мадлон! (песня была сочинена в Париже в 1914 году и пользовалась популярностью в первую мировую войну). Гамбетта-Леон Гамбетта (1838-1882), лидер левых республиканцев, премьер-министр и министр иностранных дел Франции в 1881-1882 гг., его прах покоится в Пантеоне. Кошен - Марсель Кашен (1869-1938), французский коммунист. Оливы аркадийской - здесь в переносном значении: благодатные плоды. Аркадийский сон - здесь в переносном значении: блаженный, безмятежный сон, Аркадия-область в Греции, изображалась в античной литературе и позднее райской страной с патриархальной простотой нравов. Ветреница в шапочке фригийской - изображение девушки во фригийской шапочке (головном уборе древних фригийцев, послужившем моделью для шапок участников Великой французской революции) стало символом Франции. Труженики моря.- Впервые: ПН, 2 сентября, 1920. С. 3. Под заглавием 'На лоне природы'. 'Уж небо осенью дышало' - строка из романа А. С. Пушкина 'Евгений Онегин' (гл. 4, строфы X, стих 5). Парис - здесь: актер-любовник, Парис - троянский царевич, отличавшийся необыкновенной красотой и силой, из-за него началась Троянская война (греч. миф.). Семнадцатое сентября.- Впервые: 'Дым без отечества'. С. 9496. Семнадцатое сентября - именины (по старому стилю) Веры, Надежды, Любови и Софии. В начальных стихах иронически использованы вопросительные конструкции, примененные Пушкиным в 'Пире Петра Первого'. Каратыгин - вероятно, имеются в виду либо В. А. Каратыгин (1802-1853), ведущий трагик Петербургского театра, либо его брат, П. А. Каратыгин (1805-1878), актер и драматург-водевилист. Из сборника 'НАКИНУВ ПЛАЩ' Сборник стихов 'Накинув плащ' вышел в Париже в 1928 г. Накинув плащ.- Впервые: ПН, 1 января, 1928. С. 3. Стихотворению Дон-Аминадо придавал программный характер (им открыт и назван сборник). 'Накинув плащ, с гитарой под полой!' - Начальный стих из популярного городского романса, в котором первая строка - песенный вариант, песня была создана на слова стихотворения 'Серенада' В. А. Соллогуба, в котором первый стих читался: 'Закинув плащ с гитарой под рукою...' Бродяга.- Впервые: ПН, 28 октября, 1927. С. 3. Под названием 'Без заглавия'. Редингот - длинный сюртук особого покроя. Пластрон - туго накрахмаленная грудь мужской верхней сорочки (под открытым жилетом при фраке или смокинге: в данном случае - при рединготе). С пестрой ленточкой в петлице.- Имеется в виду орден Почетного Легиона: кавалеры ордена носят трехцветную ленточку в петлице. За заслуги перед троном.- Владелец ордена мог получить его в таком случае не позднее 1870 года, когда во Франции была установлена 3-я республика, здесь содержится намек на роялистское прошлое владельца. Сентябрьские розы.- Впервые: 'Накинув плащ'. С. 17. Под заглавием 'Сентябрь'. Печ. по тексту сб. 'В те баснословные года'. С. 101. Ветер с пустыни.- Впервые: ПН, 3 мая, 1926. С. 2. Под заглавием 'Лирические вольности'. Стихи Екклезиаста.- Имеется в виду 'Книга Екклезиаста, или Проповедника' (Библия, Ветхий Завет). Уличный певец.- Впервые: ПН, 20 февраля, 1927. С. 3. Под названием 'Без заглавия'. Мифологический Эол - повелитель ветров (греч. миф.), по его имени назван музыкальный инструмент, звучащий от дуновения ветра,- эолова арфа. Воображаемое путешествие.- Впервые: ПН, 1 марта, 1927. С. 3. Под заглавием 'Перед витриной Кука'. Кук и сын - английская туристическая фирма, организовывала морские путешествия, один из ее филиалов находился во Франции. Мессина - порт в Италии, на острове Сицилия. Мадригал.- Впервые: ПН, 3 июля, 1927. С. 2. Под заглавием 'Полулирический антракт'. Не надо ангелов, ни неба, ни алмазов.-- Имеются в виду слова Сони из последней сцены пьесы Чехова 'Дядя Ваня' ('Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах...'). Из свадьбы Бомарше.- Речь идет о комедии Бомарше 'Женитьба Фигаро'. Гроза.- Впервые: ПН, 12 июля, 1927. С. 2. Под заглавием 'Из записных книжек'. Гелиотроп - кустарник, содержащий вещество, употребляемое в парфюмерии. Пролог.- Впервые: ПН, I мая, 1927. С. 2. Под заглавием 'Пикник'. Печ. по тексту сб. 'В те баснословные года'. С. 70. Венецианские безумства - здесь: роскошные пиры. Цезура - постоянный словораздел в стихе, совпадающий с границей стоп и являющийся сильной интонационной паузой. Серебряные коньки.- Впервые: ПН, 15 декабря, 1927. С. 4. Под заглавием 'Зимний антракт'. Печ. по тексту сб. 'В те баснословные года'. С. 68. Признание.- Впервые: ПН, 3 ноября, 1926. С. 3. Под заглавием 'О так называемых злобах дня'. О, доколе, Каталина...- Иронически использованные слова Цицерона из его речей, обращенных к римскому претору Катилине (ок. 108-62 до н. э), пытавшемуся захватить власть, заговор Каталины был раскрыт Цицероном. Призыв к бодрости.- Впервые: ПН, 11 декабря, 1926. С. 2. Под заглавием 'Манифест бодрости (из полного собрания манифестов)'. 'Еще Польска не сгинела'.- Строка из патриотической польской песни. Панглосс - доктор философии, учитель Кандида в повести Вольтера 'Кандид, или Оптимизм', с которым приключались всевозможные беды, но который упорно держался следующего убеждения: 'Все это неизбежно... Отдельные несчастья создают общее благо, так что, чем больше таких несчастий, тем лучше'. В альбом.- Впервые: ПН, 29 октября, 1926. С. 3. Под заглавием 'В женский альбом'. Сильфида - здесь: кокетливая и далекая от мирских забот женщина, сильфида - по учению средневековых алхимиков, дух воздуха. Нектар олимпийский - здесь: иронически, нектар-пища олимпийских богов (греч. миф.). Простые слова.- Впервые: ПН, 8 мая, 1927. С. 2. Под заглавием 'Мелкобуржуазные мечты'. Жалейка-русский духовой язычковый инструмент - деревянная или камышовая трубочка с раструбом из рога или бересты. Приключения Казаковы.- Вероятно, имеются в виду 'Мемуары' итальянского писателя Джованни Джакомо Казанова (1725-1798), в которых запечатлены его многочисленные любовные и авантюрные приключения. Тост.- Впервые: ПН, 14 января, 1927. С. 3. Под заглавием 'Новогодний тост или повторение пройденного'. Росинант - лошадь Дон Кихота. Огоньки - намек на одноименный рассказ Короленко. Альма-матер - университет. Луч света в царстве мрака.- Намек на статью Добролюбова 'Луч света в темном царстве'. За Сидора и за козу.- Ироническое обыгрывание выражения 'драть (пороть, сечь) как сидрову козу', т. е. жестоко, беспощадно. Исстрадавшиеся низы.- Расхожий штамп послереволюционной газетной публицистики. На Онуфрия и на Антона.- Имеются в виду слова купцов из комедии Гоголя 'Ревизор' о городничем: 'Именины его бывают на Антона, и уж кажись всего нанесешь, ни в чем не нуждается. Нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именнны. Что делать? и на Онуфрия несешь', о бесстыдном вымогательстве по любому случаю. Тяга на землю.- Впервые: ПН, 7 августа, 1926. С. 3. Под заглавием 'Натюр-морт'. Пейзане - иронически: крестьяне. На натюры да на морты.- Ироническое разложение слова 'натюрморт' (буквально: 'мертвая природа'), обозначающего изображение неодушевленных предметов. В Булонском лесу.- Впервые: ПН, 29 марта 1927. С. 2. Под заглавием 'Парижские прогулки'. Печ. по тексту сб. 'В те баснословные года'. С. 99. Двенадцать.- Впервые: ПН, 11 марта, 1926. С. 4. Под заглавием 'Карнавал'. Как хорошо не помнить Блока...- Имеется в виду поэма Блока 'Двенадцать'. Ми-Карем - старинный традиционный праздник-карнавал. В ПН, 11 марта 1926, на с. 2 сообщалось, что на празднике ожидается процессия королев во главе с 'королевой королев' мадемуазель Изюмбар, в Опере состоится большой бал парижских студентов, где будут присутствовать все королевы, в автомобиле 'Иллюстрированной России' займут места 'королева Русской колонии в Париже' Лариса Попова и королева парижских студентов Симон Жюлиа. Мистангэт-Жанна Буржоа (1875-1956), французская актриса мюзик-холла. Вариант.- Впервые: ПН, 22 сентября, 1926. С. 3. Под заглавием - 'Элегия', с эпиграфом: 'Вянет лист. Проходит лето. Иней серебрится. Юнкер Шмидт из пистолета Хочет застрелиться'. Козьма Прутков. В изд. 'Накинув плащ'. С. 131132. С эпиграфом, в составе пяти строф. Печ. по тексту сб. 'В те баснословные года'. С. 54. Использована стиховая форма пародии Козьмы Пруткова 'Юнкер Шмидт'. Дневник неврастеника.- Впервые: ПН, 18 июля, 1927. С. 3. Под заглавием 'Светопреставление'. Честь имею доложить...- Зачин, использованный Дон-Аминадо во многих стихотворениях. И потоки многих вод.- В стихотворении иронически обыгран библейский рассказ о всемирном потопе. Ной - в Библии - праведник, спасшийся вместе с семьей на построенном по велению Бога ковчеге во время всемирного потопа, Ной взял с собой в ковчег животных. 'Мыс Доброй Надежды'.- Впервые: ПН, 21 мая. 1926. С. 3. Под заглавием 'Новости сезона', с эпиграфом: 'Революция кончается, когда души созревают для добровольного повиновения' и т.п. И. А. Ильин 'О покорности'. Стихотворение, как явствует из первопечатной публикации, написано в полемике с И. А. Ильиным (1882-1954), философом и публицистом монархического толка, апологетом 'белой идеи' (см.: 'Не мир, но меч', 'О сопротивлении злу силой'), Дон-Амннадо никогда не соглашался с мыслью И. А. Ильина о приведении народа к покорности с помощью силы. Любовь от сохи.- Впервые: 'Накинув плащ'. С. 142. Стихотворение построено на ироническом использовании штампов тогдашних советских газет ('в ударном порядке', 'девушка-тип', 'товарищ Анюта', 'смычки простой', 'крестьянского типа мозоль'). Пильняк - Б. А. Пильняк (наст. фамилия - Вогау, 1894-1941), советский писатель, Дон-Аминадо, как и многие эмигранты, отрицательно относился к его творчеству. 'Ход коня'.- Впервые: ПН, 21 марта, 1926. С. 3. Под заглавием 'Даешь коняку!' Ход коня.- Ироническая перефразировка выражения 'ход конем', т.е. неожиданно удачный. Галтимор. Крепыш - знаменитые русские рысаки, бравшие первые призы. Крестьянин торжествуя.- Цитата из романа Пушкина 'Евгений Онегин' (гл. 5, строфа II, стих 1). Ординар - одна ставка при игре на деньги на скачках и бегах. Двойной - две ставки при той же игре. Из сборника 'НЕСКУЧНЫЙ САД' Сб. 'Нескучный сад' вышел в Париже в 1935 г. Наша маленькая жизнь.- Впервые: ПН, 5 мая, 1927. С. 4. Три романа Викки-Баум-Баум-Викки (1880-1960), австрийский писатель, имеются в виду его произведения 'О нем говорят', 'Театральный дворец', 'Гранд-Отель'. Труды и дни.- Впервые: ПН, 7 февраля, 1933. С. 3 и ПН. 28 марта, 1933. С. 3. Под заглавием 'Наша маленькая жизнь'. Впервые в полном составе: 'Нескучный сад'. С. 53-56. Клиши - улица в Париже, на ней расположена тюрьма того же названия. Ищут тихого злодея... и сл.- Иронически воспроизведена фабула романа Достоевского 'Преступление и наказание'. 'Вырыта заступом яма глубокая...' - первая строка из стихотворения Никитина. Творимая легенда.- Впервые: ПН, 15 июня, 1933. С. 7. Под заглавием 'Saison russe' ('Русский сезон'). Творимая легенда.- Название романа Ф. Сологуба. 'Бедность не порок' - пьеса А. Н. Островского. Кончак - действующее лицо оперы 'Князь Игорь'. Психея - здесь: невинная и чистая девушка, олицетворение человеческой души, обычно изображалась в виде бабочки или молодой девушки с крыльями бабочки (греч. миф.). Huissier - судебный исполнитель. Вершки и корешки(С. 130) - Впервые: ПН, 2 июля, 1933. С. 3. В иной редакции - сб. 'Нескучный сад'. С. 63-64. Печ. по тексту 'В те баснословные года'. С. 58. Написано в стиле 'Камаринской', часто встречающемся у Дон-Аминадо. Бакалавр - первая ученая степень во многих зарубежных университетах, во Франции присваивается окончившим среднюю школу и дает право на поступление в университет. Кентавр - здесь иронически: многознающий, как демон, кентавры - мифические существа, лесные или горные демоны, полулошади, полулюди (греч. миф.). Меримэ - Проспер Мериме. Из Генриха Гейне.- Впервые: ПН, 5 июля, 1934. С. 3. Под заглавием 'Маленькие рассказы'. В стихотворении Дон-Аминадо воспроизвел интонационную манеру и стих Г. Гейне. Сомье - род дивана или кресла. Юнгфрау - каламбур: девушка и название горы. 'Манящая даль'.- Впервые: ПН, 6 июля, 1933. С. 69. Гвадалквивир - река в Испании. Инфант - здесь: дитя, в Испании и Португалии - титул принцев королевского дома. Пампелун - французское название испанского рода Памплона, расположенного в гористой местности, в провинции Наварра, в районе Пиренеев, столица Наварры. Аранжуэц - французское название испанского города Аранхуэс, бывшей королевской резиденции. Альказар - Алькасар, замок - дворец мавританских государей в Толедо (Испания). Последние римляне.- Впервые: ПН, 15 октября, 1933. С. 3. Под заглавием 'И был Октябрь...'. Пневматик - имеется в виду пневматическая почта, транспорт для перемещения по трубопроводам потоком воздуха документов, писем, срочных сообщений, вложенных в патроны (капсулы), действует в пределах здания или города. Тэрм - квартирная плата за определенный срок. От ворот поворот.- Впервые: 'Нескучный сад'. С. 81-82. Маруся Спиридонова - М. А. Спиридонова (1884-1941), лидер левых эсеров. Аксаков - кто именно из семьи Аксаковых имеется в виду, неясно, два брата Аксаковых - Константин Сергеевич (1817-1860) и Иван Сергеевич (1823-1886) - были публицистами, славянофилами. Киреевского с братом.- Речь идет об И. В. Киреевском (1806-1856), религиозном философе, славянофиле, критике и публицисте, и о его брате, П. В. Киреевском (1808-1856), фольклористе, археографе, публицисте. Хомяков - А. С. Хомяков (1804-1860), религиозный философский писатель, поэт, публицист, славянофил. Леонтьев - К. Н. Леонтьев (1831-1891), писатель, публицист, критик. Федотов - Г. П. Федотов (1886-1951), публицист. Домострой - здесь: патриархальный строй, быт, 'Домострой' - произведение русской литературы XVI в., свод житейских правил и наставлений, защищал патриархальный быт и деспотическую власть главы семьи. Жизнь графини де Петрушки.- Впервые: ПН, 10 июля, 1934. С. 3. Под заглавием 'Петербургская повесть', с эпиграфом: 'В 'Гренгуаре', в повести, где фигурируют русские, героиня носит имя графини де Петрушки'. В сб. 'Нескучный сад'. С. 83-84. Под заглавием 'Ame slave' ('Славянская душа'). Печ. по тексту сб. 'В те баснословные года'. С. 45-46. Грандюшесса - великая герцогиня. Дюкгерцог. Прэнс - принц, князь. Толстоевского жена.- Ироническое образование от фамилий Толстой и Достоевский. Егермейстер - придворный чин, изначально - один из организаторов государевой охоты. Де Смирновки.- Здесь иронически: о водке, калька с французского. Грандюк - великий герцог. Дюшеса - герцогиня. Крик души.- Впервые: ПН, 13 марта, 1930. С. 2. Под заглавием 'Философические строки'. Солнце всходит и заходит...- Песня в пьесе М. Горького 'На дне'. Леон Блюм (1872-1950) - лидер и теоретик французской социалистической партии, ввиду его левых взглядов русская эмиграция относилась к нему в целом отрицательно. Паноптикум.- Впервые: ПН, 9 сентября, 1934. С. 3. Каллигари - имеется в виду фильм 'Кабинет доктора Калигари' (сценарий Ганса Яновица и Карла Майера, режиссер Роберт Вине), выдержанный в стиле немецкого экспрессионизма. Фауст - здесь: человек, вступивший в союз с дьяволом, герой немецких народных легенд, имевший связь с Мефистофелем. Геббельс Йозеф (1897-1945)-один из руководителей немецкого фашизма, признан военным преступником. Вагнер - Рихард Вагнер (1813-1883), немецкий композитор, творчество которого использовали в идеологических целях немецкие национал-социалисты. Кукла из желтого воска.- Имеется в виду Адольф Гитлер (наст. фам.- Шикльгрубер, 1889-1945), главарь немецкого фашизма, главный военный преступник. 'Священная весна'.- Впервые: ПН, I апреля, 1932. С. 3. С эпиграфом: 'Находящаяся в Москве американская скульпторша Розенгауз лепит бюст Н. К. Крупской'. В новой редакции - 'Нескучный сад'. С. 121-122. Печ. по тексту сб. 'В те баснословные года'. С. 17-18. 'Священная весна' - 'Весна священная', балет И. Ф. Стравинского (1882-1971), русского композитора и дирижера. Какая-то восторженная дура...- Имеется в виду Мэри Розенгауз (см. эпиграф в первой публикации). В 'Поезде на третьем пути' Дон-Аминадо неправильно указал имя другой скульпторши-англичанки Клэр Шеридан (1885-1970), которая приезжала в Москву в 1920 г. и также делала портрет Н. К. Крупской, о своих впечатлениях она написала в книгах 'Русские портреты' и 'Обнаженная правда'. Родная сторона.- Впервые: ПН, 23 ноября, 1926. С. 3. Под заглавием 'Жизнь советская', с эпиграфом: 'Фонарики-сударики Горят себе горят, Что видели, что слышали О том не говорят'. Мятлев'. Новая редакция - ПН, 23 января, 1931. С. 2. Под заглавием 'Рассказ приезжего'. Интонационно-ритмический строй стиха заимствован у русского поэта И. П. Мятлева (стихотворение 'Фонарики'). Поэт.- Впервые: ПН, 3 мая, 1932. С. 2. Под названием 'Без заглавия' и с эпиграфом: ''Прежде всего я член партии! А стихотворец потом...' Манифест Безыменского'. Беэымеиский А. И. (1898-1973) - советский комсомольский поэт. Познай себя. Басня.- Впервые: 'Нескучный сад'. С. 146-147. Под заглавием 'Познай себя! Басня', в иной редакции. Печ. по тексту сб. 'В те баснословные года'. С. 127-128. Название стихотворения - греческое крылатое выражение, употребляемое в латинской форме - Nosce te ipsum. Сократ (470/469-399 до н.э.) - древнегреческий философ, цель философии, по учению Сократа, - самопознание как путь к постижению истинного блага, сократово начало-девиз 'Познай самого себя!' Гороскоп.- Впервые: ПН, 8 декабря, 1933. С. 3. Сандрильона - Золушка, героиня сказки французского писателя Шарля Перро. Клико - марка шампанского. Prima vera.- Впервые: ПН, 18 марта, 1934. С. 3. Под заглавием 'Весенняя хрестоматия'. Primavera - весна. Была прелестная пора...- Навеяно, вероятно, стихом Н. П. Огарева 'Была чудесная весна...' ('Обыкновенная повесть'). Боттичелли - Сандро Боттичелли (наст. имя - Александр Филипени, 1445-1510), итальянский живописец, тонкий колорист. Кружились первые грачи. Как на картинах Ярошенко - Н.А. Ярошенко (1846-1898), русский художник-передвижник, вероятно, имеется в виду картина 'Всюду жизнь'. Левитан - И. И. Левитан (1860-1900), русский художник-передвижник, создатель 'пейзажа настроения'. Уездная сирень.- Впервые: ПН, 30 апреля, 1929. С. 2. Под названием 'Без заглавия'. Перепечатано с изменениями - ПН, 5 апреля, 1931. С. 3. Под заглавием 'Лирический антракт'. В новой редакции - 'Нескучный сад'. С. 175-176. Печ. по тексту сб.: 'В те баснословные года'. С. 71. Вторая молодость.- Впервые: ПН, 1931, 22 марта. С. 3, с названием 'Без заглавия', в иной редакции. Калигула-Калигула (12-41), римский император, по преданию, недовольный сенаторами и высказывая им презрение, въехал на лошади в здание Сената и произвел лошадь в сенаторы. Пегас - крылатый конь, символ поэтического вдохновения (греч. миф). Курия - общество, связанное профессиональным или каким-либо иным интересом, сенат. Август.- Впервые: ПН, 16 июня, 1931. С. 2. Печ. по тексту сб. 'В те баснословные года'. С. 96. Из альбома пародий.- Впервые: ПН, I августа, 1929. С. 2, с тем же названием. В иной редакции - под заглавием 'Лирический антракт' - ПН, 12 апреля, 1931. С. 2. Фуляр - легкая мягкая шелковая ткань, из которой в XVIII в. делали носовые и шейные платки. Пистолет свой геттингенский.- Иронический намек на Владимира Ленского, героя романа 'Евгений Онегин' Пушкина ('С душою прямо Геттингенской'). Сон в зимнюю ночь.- Впервые: ПН, 19 декабря, 1933. С. 3. Название стихотворения - измененное заглавие комедии Шекспира 'Сон в летнюю ночь'. Эпиграф - из романа Пушкина 'Евгений Онегин'. Башо - школьный экзамен на степень бакалавра. Таскай хоть в Лувр ее, к Венерам...- В музее Лувр (Париж) находится статуя Венеры Милосской. Редерер - сорт шампанского. Поль Валери (1871-1945) французский поэт. ...пылью серебрился Его бобровый воротник!..- Цитата из романа Пушкина 'Евгений Онегин'. Из сборника 'В ТЕ БАСНОСЛОВНЫЕ ГОДА' Сб. 'Д. Аминадо. В те баснословные года' (Париж, 1951) имеет два эпиграфа: 'Я знал ее еще тогда, В те баснословные года. Тютчев'. И 'De la gravite dans le frivole. Baudlair'. ('Серьезность в легкомыслии. Бодлер'). 'Пролегомены'.- Впервые: ПН, 13 мая, 1932. С. 2. Под заглавием 'Конспект'. Пролегомены - предисловие, введение, предварительное рассуждение. Альманахи в зеленой обложке.- Имеются в виду сборники книгоиздательского товарищества 'Знание' (1898-1913, с 1902 г. возглавлял М. Горький), выходившие в обложках зеленого цвета. Андреев - Л. Н. Андреев (1871-1919), русский писатель, некоторое время жил в местечке Куоккала (ныне - пос. Репино Санкт-Петербургской обл.). Дайте нам басяка.- Имеются в виду рассказы А. М. Горького о босяках. 'Я' - имеется в виду так называемое 'ячество' В. Маяковского. Верхарн - Эмиль Верхарн (1855-1916), бельгийский поэт и драматург. Санин - имеется в виду роман 'Санин' М. П. Арцыбашева (1878-1927), русского писателя. Цевница-свирель. Ходотов - H. H. Ходотов (1878-1932), русский актер, выступал на эстраде в жанре мелодекламации. Беловежская пуща.- Впервые: ПН, 16 января, 1938. С. 3. Под заглавием 'Верховный Совет'. Два Кагановича.- Речь идет о партийных и государственных лицах - Л. М. Кагановиче (1893-1991) и, вероятно, М. М. Кагановиче, зам. наркомтяжпрома. Голубь мира.- Впервые: ПН, 19 июля, 1936. С. 3. С эпиграфом: 'В печати обсуждается кандидатура Литвинова на Нобелевскую премию'. Каин - в Библии старший сын Адама и Евы, убивший своего брата Авеля. Идиллия.- Впервые: ПН, 28 февраля, 1936. С. 3. Жюль Роман (наст. имя - Лун Фаригуль, 1885-1972) - французский писатель, автор многотомных романов. В картине Кустодиева.- Впервые: 'В те баснословные года'. С. 69. В картине Кустодиева.- Возможно, имеется в виду одно из полотен серии 'Ярмарки'. Свой угол.- Впервые: ПН, 8 мая, 1936. С. 3. Под названием 'Из альбома пародий'. Перепечатывалось: ПН, 25 января, 1938. С. 3. Под заглавием 'Западный Диван' и ПН, 9 февраля, 1939. С. 4. Под заглавием 'Подражание древним'. Блажен, кто вовремя постиг...- В стихотворении отразилось влияние Пушкина (ср. 'Блажен, кто во время был молод. Блажен, кто во время созрел' ('Евгений Онегин', гл. 8, строфа 1, ст. 1-2). ...жизнь не храм, а мастерская.- Неточная цитата ('Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник') из романа Тургенева 'Отцы и дети' (слова Базарова). Старых циников труды.- Речь идет об одной из греческих сократических школ киников (лат. название - циники), выдвинувшей идеал безграничной духовной свободы индивида и с пренебрежением относившейся ко всяким социальным связям, обычаям и культурным традициям. Amo-amare.- Перевод заглавия: Любить-любили. Заключение.- Впервые: 'В те баснословные года'. С. 133. Дахаупервый концентрационный лагерь в фашистской Германии, близ Мюнхена, создан в 1933 г. Нарым - место политической ссылки в царской России и в советские годы. Стихотворения, не вошедшие в сборники Три измерения.- 'Красный смех', 1915, No 3, с. 3. Мейн шецхен - мое сокровище. Лаур - здесь: возлюбленных, Лаура - возлюбленная итальянского поэта Франческо Петрарки, воспетая им в лирике. 'Будет радость!'.- ПН, 2 июня, 1920, С. 3. Хивинский хан низвергнут с пьедестала.- Хивинский хан был низложен 2 февраля 1920 г. Карахан Л. М. Карахан (Караханян, 1889-1937), советский государственный деятель, зам. наркома иностранных дел. Раджи с магараджами - княжеские титулы в Индии. Книги Веды - книги, сочиненные древнейшими обитателями Шри-Ланки, буддистами и индуистами. Богдыхан - так называли императоров Китая в русских грамотах 16-17-м вв. Нирвана - понятие, означающее высшее состояние, цель человеческих стремлений, абсолют, состояние души, освобожденной от оков материи, бесконечной игры рождений и смертей. Лига Наций - международная организация, учреждена в 1919 г., формально распущена в 1946 г. И будет Трэд и будет Унион.- Ироническое использование слова 'тред-юнион', названия профсоюзов в Великобритании, тред - профессия, унион - союз. Стихи, написанные во время дождя.- ПН, 14 июня, 1920, С. 3. Эпиграф - из стихотворения 'Пыль Москвы' Lolo (Л. Г. Мунштейна), русского поэта-сатирнка, его сб. стихотворений назван 'Пыль Москвы'. Марфа и Мария - уподобление России Марфе и Марин связано с евангельским сюжетом о двух сестрах Лазаря, в доме которых однажды остановился Христос. В то время как Марфа заботилась об угощении Христа, Мария села у ног Иисуса и внимала его Слову. Марфа обратилась к Христу с просьбой, чтобы сестра помогла ей. И тогда Христос ответил: 'Марфа! Марфа! Ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно, Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее' (Евангелие от Луки, 10, 3842). Россия в этом свете выглядит вместилищем двух начал - материального и духовного, обращенных и к мирской суете, и к Богу. Эти начала ведут нескончаемый и непримиримый спор. Гайт - имеется в виду Гайд-парк как символ Англии. Спагород в Бельгии, в северных предгорьях Арденн. Терсит побеждает Патрокла...- реминисценция из баллады Жуковского 'Торжество победителей': 'Нет великого Патрокла, Жив презрительный Терсит', Терсит - самый безобразный среди греческих персонажей в 'Илиаде' Гомера, Патрокл - греческий герой, участник Троянской войны, друг Ахилла, убитый Гектором (греч. миф.). Частушки.- ПН, 18 июня, 1920. С. 3. Лот - мера веса. Петлюра - С. В. Петлюра (1879-1926), украинский националист, организатор Центральной Рады и глава Директории, эмигрант, убит в Париже. К Тегерану пушки.- Напряженные отношения с Ираном возникли после 1917 г., в 1920 г. были установлены дипломатические отношения, а в 1921 г. заключен советско-иранский договор. Файфоклоки - чаепития между ленчем и обедом, принятые в Англии и в США. Покаяние.- ПН, 25 августа, 1920. С. 3. Аполлон - бог поэзии (греч. миф.). Конфреры.- Имеется в виду 'Братство по Страсти', которое считало своих членов поверенными мистических тайн. 'Каждый в юности что-то лелеял...'.- ПН, 31 августа, 1920. С. 3. Эпиграф - из стихотворения В. Курочкина 'Безумцы' (перевод стихотворения Беранже). Монтень - Мишель де Монтень (1533-1592), французский философ, считавший, что сомнение - один из двигателей знания. La donna e mobile.- ПН, 17 сентября 1920, С. 3. La donna e mobile - непостоянная женщина, непостоянная госпожа, слова из песенки Герцога (опера Д. Верди 'Риголетто'). В стихотворении высмеяны отношения между Италией, Францией и Англией. Эпиграф - из стихотворения Апухтина 'С курьерским поездом'. Люцерн - город-курорт в Швейцарии. Poste-restant - до востребования. Лло - имеется в виду Ллойд Джордж. Экс-ле-Бэн - бальнеологический курорт во Франции, местечко в Савойе, на берегу озера Бурже. Мими - Мильеран (1859-1943, президент Франции). Атандэ - отставка. Л. Д.- Ллойд Джордж. Причина всех причин.- ПН, 8 октября, 1920. С. 3. Эпиграф - неточная цитата из рассказа Чехова 'Палата No 6' ('А как пили! Как ели! А какие были отчаянные либералы!'). Иго-Игоря - Игоря Северянина. Слаще сладостной магнезии - здесь: иронически - окись магния горькая на вкус. Маис - кукуруза. Царица Маб - королева Маб, персонаж английских волшебных сказок, Шекспир изобразил ее прекрасной обольстительницей в трагедии 'Ромео и Джульетта'. Космос вприкуску.- ПН, 26 октября, 1920. С. 2. И над Цезарем - Брут!- Гай Юлий Цезарь (102 или 100-44 до н.э.), римский диктатор, Марк Юний Брут (85-42 до н.э.), республиканец - заговорщик, нанес Цезарю удар кинжалом, в результате заговора Цезарь был убит. Исполненное чудо.- ПН, 3 ноября, 1920. С. 3. Бинасик - М. С. Бинасик (наст. фамилия - Новоседский, 1883-1938), социал-демократ, председатель коалиционного кабинета министров во Владивостоке. Горит восток зарею трижды новой!..- Перефразировка стиха Пушкина ('Горит восток зарею новой...') из поэмы 'Полтава'. Как аргонавт, принять руно готовый...- Имеется в виду миф об аргонавтах, героях, совершивших поход в Колхиду за золотым руном (шерстью) волшебного овна (барана), плыли на корабле 'Арго'. Федерация так федерация.- ПН, 24 ноября, 1920. С. 3. Стихотворение посвящено образованию Закавказской демократической федеративной республики. Георгия Великая держава - имеется в виду Грузия, по имени, вероятно, Георгия XII (1746-1800), последнего царя Картли - Кахети. Георги - грузины, как наследники царя Георгия. Чхеидзе - Н.С. Чхеидзе (1864-1926), меньшевик, председатель Петросовета, ВЦИК, с 1918 г.- председатель Закавказского сейма, Учредительного собрания Грузин, с 1921 г.- эмигрант. Скобелев - М. И. Скобелев (1855-1938), меньшевик, министр труда Временного правительства. Созвездие Конституанты.- ПН, 19 января 1921. С. 3. Конституанта - здесь: Учредительное собрание в России, заседание которого происходило в Таврическом дворце в Петрограде 5 (18) января 1918 г., по имени Конституанты - Учредительного собрания во время Великой французской революции (1789-1791). 'Есть упоение в бою...' - Слова из песни Вальсингама в 'Пире во время чумы' Пушкина. 'Открылась бездна, звезд полна...' - Стихи Ломоносова из стихотворения 'Вечернее размышление о Божием величестве по случаю великого северного сияния'. В дни Мессии.- ПН, 13 февраля, 1926. С. 3. Анни Безант (1847-1933) - мистически настроенная англичанка, участница национально-освободительного движения в Индии. Дон-Аминадо отрицательно относился ко всевозможным мистическим откровениям и прорицаниям. 'Я пришел к тебе с приветом...' - Первая строка нз стихотворения Фета. Бомбей - город в Индии. Галилей - Галилео Галилей (1564-1642), итальянский ученый, один из основателей точного знания. Кришнамурти - Джидду Кришнамурти (1895 или 1897-?), индийский религиозный мыслитель и поэт, объявлен теософами новым учителем мира, но затем порвал с ними. Мадрас - город в Индии. Атлантида - по древнегреческому преданию, некогда существовавший огромный остров в Атлантическом океане. Остров с городом Опочкой - Остров - игра слов: остров как часть суши, окруженная со всех сторон водой, и город в Псковской губернии на реке Великая, Опочка - город в Псковской губернии на реке Великая. Венизелос - Элефтернос Венизелос (1864-1936), греческий политический деятель, занимавший в разные годы пост премьер-министра Греции. Палеолог - имеется в виду С. Н. Палеолог, монархист, глава секции 'Братства русской правды' в Белграде. Шутливые строчки.- ПН, 19 февраля, 1926. С. 3. Каприччио - здесь: буквально - каприз, каприччо - виртуозная инструментальная музыкальная пьеса импровизационного склада. Пангалос - Ф. Пангалос, греческий генерал, совершивший государственный переворот в 1925 г. Папа - Анастасий.- Имеется в виду Папанастасий, лидер партии 'Республиканский союз'. Кассий (?-42 до н. э.) - Один из организаторов убийства Цезаря. Садуль - Жак Садуль (1881-1951), французский политический деятель, 7 ноября 1918 г. выступил в Москве иа открытии памятника Жоресу и был заочно приговорен к смертной казни, в 1924 г. вернулся во Францию и предан военному суду, однако оправдан. Ситуаен - гражданин. 'Моралитэ'.- ПН, 7 марта, 1926. С. 3. Моралитэ - здесь: иронически - сценка в жанре аллегорической назидательности. ...голая Ева К прабабушке их подошла...- Имеется в виду библейский сюжет об искушении Евы - первой женщины и праматери - змеем, вкусив 'запретный плод с древа познания добра и зла', Ева навлекла проклятие на весь род человеческий и была изгнана из рая. Рантье - лицо, живущее на проценты с отданного в ссуду капитала или с ценных бумаг. Начальник пробирной палатки - коллективный литературный псевдоним Козьма Прутков, сатирический образ поэта и чиновника, ему принадлежит девиз 'Бди!' Вальс гиппопотама.- ПН, 6 апреля, 1926. С. 3. H. E. Марков Н-ой - Николай Евгеньевич Марков (1866-?), один из лидеров 'Союза русского народа', 'Союза Михаила Архангела', монархист, крупный помещик. Просто бы мыслью по древу потечь.- Выражение, восходящее к 'Слову о полку Игореве'. Зерцал - т.е. законов и нравоучительных наставлений, зерцало - произведения нравоучительного толка, эмблема 'законности' в царской России (треугольная призма, увенчанная двуглавым орлом, по граням ее были наклеены экземпляры петровских указов, ставилась на стол в государственных и судебных учреждениях). Мандрила - обезьяна из рода узконосых. Мажестиковый - величественный. Как провести лето?.- ПН, 1 июня, 1926. С. 3. Трувиль - морской курорт во Франции. Кельке шоз - нечто. Робкое подражание.- ПН, 9 июня, 1926. С. 3. Эпиграф - цитата из статьи В. Маяковского 'Как делать стихи'. Кафе-натюр - натуральный, черный кофе. Эйфелев Тур - Эйфелева башня. Записки неврастеника.- ПН, 7 июля, 1926. С. 3. Перепечатано - ПН, 1938, 6 декабря, с. 3. Эпиграф - из стихотворения американского поэта Эдгара По 'Ворон'. Nevermore - больше никогда. Франко-русских конференций. - Речь идет о переговорах между Францией и СССР по поводу долгов царского правительства, которые велись в течение длительного времени. Размышления о великом.- ПН, 10 июля, 1926. С. 3. Эпиграф - неточная цитата из стихотворения П. И. Вейнберга 'Он был титулярный советник...'. На склоне бальзаковских лет - т. е. около 40 лет, Бальзак любил изображать женщин 35-36 лет. Титулярный советник - по табели о рангах гражданский чин 9-го класса, соответствующий чину капитана или эсаула. Припадочные.- ПН, 14 июля, 1926. С. 2. Прудон - Пьер Жозеф Прудон (1809-1865), французский социалист, теоретик анархизма. Не ваш ли чудотворствовавший Будда, Кривой, эпилептический Тарзан - здесь: В. И. Ленин. Награбленное грабь - 'Грабь награбленное!' - слова В. И. Ленина. Древле - в давние времена, встарь, в старину. Вели на несгораемые кассы...- Имеются в виду так называемые 'эксы' (до Октябрьской революции - налеты боевиков на банковские и иные учреждения с целью насильственного изъятия денег для пополнения партийной кассы: одна из форм 'экспроприации экспроприаторов'). 'Сильным и достойным'.- ПН, 18 октября, 1926. С. 3. 'Русская Правда' - эмигрантская газета. ...будущих Малют.- Т.е. палачей, по имени Малюты (прозвище Г. Л. Скуратова-Бельского, ?- 1573), думного дворянина, приближенного Ивана IV Грозного, главы опричного террора. Бармы - драгоценные оплечья, украшенные изображениями религиозного характера, бармы одевали во время коронации и торжественных выходов. Епанча - старинная русская одежда, длинный широкий парадный (или дорожный) плащ. Вампука - имеется в виду опера-пародия, высмеивающая условности и обветшалые традиции в оперных спектаклях, поставлена в Петербурге в 1909 г., синоним всего искусственного, ходульного в театральных постановках. Эмигрантская жалобная.- ПН, 19 ноября, 1926. С. 3. Нансеновский паспорт - временное удостоверение личности, введенное Лигой Наций по инициативе норвежского исследователя Арктики Фритьофа Нансена (1861-1930): такие паспорта были выданы лишенным отечества (апатридам) и беженцам, их получили и русские эмигранты. Без заглавия ('Люблю давно забытые романсы...').- ПН, 18 декабря, 1926. С. 2. 'Не говори, что молодость сгубила!' - Строка из стихотворения Некрасова 'Тяжелый крест достался ей на долю...' Орлянка и Орел.- Намек на призыв восстановить силой монархию в России, герб России - двуглавый орел. Аскольдова могила.- Имеется в виду место на правом берегу Днепра в Киеве, где, по преданию, похоронен убитый Олегом древнерусский князь Аскольд (?-882), правивший в Киеве, опера А. Н. Верстовского ? Пардессю - пальто. Сменив вехи.- Имеется в виду 'сменовеховство', т.е. перемена отношения к советской власти, приятие ее, к этому были склонны печатные органы (например, 'Новый Град'), в которых публиковался Юрий Владимирович Мандельштам (1908-1943), поэт и литературный критик, погибший в гитлеровском лагере, идеи 'сменовеховства' коснулись и самого Ю. В. Мандельштама, который раньше был противником СССР. Рощам евразийским.- Намек на 'евразийство', идеи 'евразийства' были изложены в сборнике 'Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев'. Сб. содержал статьи П. Н. Савицкого, П. П. Сувчинского, князя Н.С.Трубецкого и Г. В. Флоровского. Смысл идеи 'евразийства' состоял в том, что западный мир обречен, у него нет будущего. Россия же - страна европейская и азиатская, в великом подвиге труда она раскроет миру некую общечеловеческую правду. 'Евразийцы' принимали Октябрьскую революцию как неизбежность, 'смирялись' перед ней как перед стихийной катастрофой и проклинали лишь то, что было отмечено печатью злой воли. Принимая революцию, они, таким образом, отрицали большевизм, отвергая социализм, утверждали Бога и Церковь. Впоследствии у первых 'евразийцев' появилось много единомышленников, в том числе Л. П. Карсавин (1882-1952). Харон - перевозчик в царстве мертвых, переправляющий на челноке души умерших через реки подземного царства (греч. миф.). До лет Мафусаила.- Т. е. почти до тысячелетия (Мафусаил, дед Ноя, прожил 969 лет, библ. миф.). Ваня, дитя эмигрантское.- ПН, 22 декабря, 1926. С. 3. А через двести-триста лет.- Намек на Чехова. Ажан - полицейский. Бриош - сдобная булочка. Спич - краткая речь. Натюрморт.- ПН, 26 декабря, 1926. С. 3. 'Духовной жаждою томим'.- Строка из стихотворения Пушкина 'Пророк'. Серафим - ангел. Шоффаж: сентраль - центральное отопление. Иерей - священник. Бисиклетка (бициклетка) - велосипед для двух ездоков. 'И жало мудрыя змеи', 'И горних ангелов полет'.- Строки из стихотворения Пушкина 'Пророк'. Эмигрантские частушки.- ПН, 4 января, 1927. С. 3. Руж - здесь: краски и румяны, руж - красный, алый, ярко-рыжий. Французик из Бордо.- Выражение иэ комедии Грибоедова 'Горе от ума'. Человеческое и кошачье.- ПН, 6 января, 1927. С. 2. Норд - северный ветер. Ост - восточный ветер. Троглодит - первобытный пещерный человек, в переносном смысле - некультурный человек, невежа. Роман пишущих машинок.- ПН, 29 января, 1927. С. 3. Страшный суд.- Здесь - иронически: до последнего дня жизни, 'последнее' судилище, которое должно определить судьбы 'грешников' и 'праведников'. Столоначальник - заведующий канцелярским столом, казенными письменными делами. Рококо - здесь, иронически - неоправданное прихотливое смешение, стилевое направление в европейском искусстве, в котором господствует грациозный орнаментальный ритм и изысканная декоративность асимметричных композиций. Гармонический порядок.- ПН, 10 февраля, 1927. С. 3. Геллеспонт - древнегреческое название пролива Дарданеллы. Феб - одно из прозвищ Аполлона, бога поэзии (греч. миф.). Сон клерка.- Впервые - ПН, 13 февраля, 1927. С. 3. Под заглавием 'Сон помощника бухгалтерии'. Печ. по тексту: 'Сатирикон', 1931, No 15. С. 12. Пернамбуко - Пернамбуку (Ресифи), город и порт в Бразилии. Креолка - потомок испанских или португальских завоевателей, дети от смешанных браков: европейцев с жителями местных племен. Про Фоли и про Бержеры.- Разложение слова 'Фоли-Бержер', так называется театр в Париже, где даются эстрадные представления, ревю, рассчитанные на невзыскательную публику. Молох - божество, для того, чтобы умилостивить его, сжигали малолетних детей (библ. миф.), в переносном смысле - страшная, ненасытная сила, требующая человеческих жертв. Диана - здесь: красавица, богиня-девственница, богиня луны, охоты, деторождения (римск. миф.). Финансовое самообозрение.- ПН, 8 марта, 1927. С. 3. Боны - краткосрочные долговые обязательства казначейства, муниципальных органов и отдельных фирм. Заменяют разменные монеты. Пезеты - здесь: деньги, песета - разменная монета в Испании. Вотировать - голосовать 'за'. Вотум здесь - иронически: мое мнение, за которое я же проголосовал, мнение, выраженное голосованием. Аллегретто.- ПН, 16 марта, 1927. С. 2. ПН от 4 марта 1927 г. поместила статью под ироническим заглавием 'Последнее достижение', в которой сообщалось об организации русской школы фашизма. Аллегретто - в быстром темпе. Шульгин - Василий Витальевич Шульгин (1878-1976), политический деятель, публицист, на некоторое время примкнул к итальянским фашистам, в 1944 году был возвращен из Югославии в СССР, арестован, освобожден в 1956 году. Фашьо Россико эввива.- Да здравствует русский фашизм. Фашьо Россико аванти!- Русский фашизм, вперед! Базилика Шульгиными.- Ироническая переделка на итальянский лад имени и фамилии Василия Шульгина. Гранде монархиста - великий монархист. Манифеста дель фашиста- манифест фашистов. Гавдеамус - будем радоваться. Фортиссимо направо.- Т.е. громкие заявления о решительном повороте вправо. Диттаторе - диктатор. Дуче - глава, вождь. Тутти-футти - правильно: тутти-фрутти - всякая всячина. Елико - поскольку, так как. Пейзанино бородато - иронически: бородатый крестьянин. Грандиоза - пребольшая. Крещендо - здесь: в переносном смысле - с возрастающей силой. Три души.- Впервые: ПН, 1927, 19 марта. С. 3. Эпиграф - неточная цитата из стихотворения 'Три души' поэта С. Г. Фруга (1860-1916). Египетские ночи Шульгина.- ПН, 20 марта, 1927. С. 2. 'Чертог сиял. Гремели хором'.- Строка стиха Пушкина из 'Египетских ночей'. Клеопатра (69-30 до н.э.), последняя царица Египта, на сюжет из жизни Клеопатры в 'Египетских ночах' сочинял стихи импровизатор. 'И ужас всех обьемлет'.- Цитата из повести Пушкина 'Египетские ночи'. Плотник?царь - Петр I. Екатерина - Екатерина II. Не вскормила нас волчица...- По преданию, основатели Рима Ромул и Рем (VIII в. до н. э.) были вскормлены волчицей, Ромул был первым царем Рима. Весенний бал.- ПН, 23 марта, 1927. С. 3. Стихотворение написано за несколько дней до бала, состоявшегося в зале 'Лютеция'. Конферировал М. Осоргин. В кабриолет впряглись Тэффи, Б. Зайцев, В. Зеелер, М. Осоргин, Дон-Аминадо. Гречанинов пел свои 'Детские песенки' (ПН, 26 марта. 1927). В наслоении, декад - здесь: в наслоении десятилетий. Домашнее.- ПН, 9 апреля, 1927. С. 3. Петрарка - Франческо Петрарка (1304-1374), итальянский поэт, воспевавший свою возлюбленную Лауру. Авгур - здесь: мудрец, авгуры - коллегия жрецов в Древнем Риме, толковавшая волю божества. Невинные прогулки.- ПН, 21 мая, 1927. С. 3. Перепечатано с небольшими изменениями (в связи с изменившейся политической ситуацией) в ПН, 27 февраля, 1931. С. 3. Под заглавием 'Овощи'. В стихотворении высмеяны различные политические направления в белой эмиграции-монархисты, 'сменовеховцы', 'евразийцы', 'непримиренцы', 'возвращенцы', фашисты. И выходит, что редиска...Намек на статью идеолога 'сменовеховцев' Н. Устрялова 'Редиска' (Н. Устрялов. Под знаком революции. Сборник статей. Харбин, 1927), где содержалось утверждение, что Советская Россия - 'извне - красная, внутри - белая'. Отсюда следовало мнение, будто большевики (так считал и В. В. Шульгин) осуществили 'белую идею'. Без заглавия ('Не шей ты мне, матушка...').- ПН, 21 июня, 1927. С. 3. Стихотворение написано в связи с лишением Ф. И. Шаляпина советского гражданства. Не шей ты мне, матушка. Красный сарафан!- Неточная цитата из стихотворения Н. Г. Цыганова 'Не шей ты мне, матушка...'. Ходить ходором - здесь: славословить, ходить на поклон, расходиться, ходить козырем, кричать, браниться, хорохориться. Политический обзор.- Впервые: ПН, 20 сентября, 1927. С. 2. Крыленко - Крыленко Н. В. (1885-1938), председатель Верховного трибунала при ВЦИК, государственный обвинитель на политических процессах до 1931 г., затем нарком юстиции. Юстиниан - здесь: иронически - законодатель-реформатор, византийский император Юстиниан I (482 или 483-565) кодифицировал римское право. Дыбенко - Дыбенко П. Е. (1889-1938), матрос, председатель Центробалта, впоследствии советский военный деятель. Стучка - Стучка П. И. (1865-1932), нарком юстиции в 1917-1918 гг., затем Председатель Верховного Суда РСФСР. Мусагет - одно из имен Аполлона, иронический намек на писательство Луначарского. Эмигрантская ода.- Впервые - ПН, 24 сентября. 1927. С. 3. Название 'Без заглавия'. Перепечатано в новой редакции - ПН, 30 мая, 1930. С. 3. Под заглавием 'Дни нашей жиэии', а под заглавием 'Pro domo nostra' ('О наших делах') - 'Сатирикон', 1931, No 16. С. 2. Печ. по тексту: 'Иллюстрированная Россия', 1933, No 49(447). С. П. Подобным заголовком 'Оды и поэмы'. 'О, ты, что в горести напрасно'.- Строка из 'Оды', выбранной из Иова, главы 38, 39, 40 и 41, Ломоносова, в комических целях была использована С. Н. Марнным в 'Пародии на оду 9-ю Ломоносова, выбранную из Иова'. Дон-Аминадо следовал этой традиции. В час столпотворенья, Кровосмешенья языков...- Здесь: события первой мировой войны, революции, эмиграции, по аналогии с Вавилонским столпотворением и смешеньем языков. Клюква, соус пикан, или манифест русских фашистов.- ПН, 13 октября, 1927. С. 3. Направлено против В. В. Шульгина и русских фашистов, основавших школу в Чехословакии. Раввин - здесь: талмудист, учитель, жрец, священник у иудеев. Эллина и иудея.- В 'Послании к римлянам святого апостола Павла' (Новый Завет, 10, 12) сказано, что 'нет различия между Иудеем и Еллином', ибо Бог один, и Он не отвергает ни того, ни другого. Аррондисман - округ. Без заглавия. ('Все идет своим порядком...').- ПН, 20 октября, 1927. С. 4. Что посла и человека Унесло в родную даль.- Имеется в виду отъезд советского посла X. Г. Раковского из Парижа по требованию Франции, X. Г. Раковский (1873-1941), партийный деятель, с 1923 г.- на дипломатической работе в Англии и Франции. Чеховский генерал на советской свадьбе.- ПН, 8 ноября, 1927. С. 2. Написано в связи с ответом французского писателя Ромена Роллана на приглашение в СССР по случаю 10-й годовщины Октябрьской революции. Заглавие восходит к рассказу Чехова 'Свадьба с генералом'. Эпиграф - заключительные слова Р. Роллана в 'Ответе на приглашение ВОКСА присутствовать на праздновании десятой годовщины Октябрьской революции'. Чубаровская публика.- Здесь: заговорщиков и уголовных преступников, по имени С. Ф. Чубарова (1845-1879), революционного народника, члена кружка 'южных бунтарей', организатора ряда побегов. С красной головкой.- Впервые: ПН, 25 ноября, 1927. С. 3. Кадавр - труп человека или животного, мертвец. А. А. Алехину.- ПН, 1 декабря, 1927. С. 4. Стихотворение написано в связи с шахматным матчем на первенство мира между Алехиным и Капабланкой в 1927 г. Алехин выиграл матч и стал чемпионом мира. А. А. Алехин (1892-1946) - русский шахматист, неоднократный чемпион мира. 'Гром победы раздавайся'.- Строка из стихотворения Г. Р. Державина, которое поет Хор, стихотворение вошло в 'Описание торжества в доме князя Потемкина по случаю взятия Измаила'. Буэнос - Буэнос-Айрес, столица Аргентины, где проходил шахматный матч Алехин - Капабланка. В ложноклассическом духе.- Впервые: ПН, 19 февраля, 1928. С. 3. Меркурий - бог торговли, покровитель искусств и ремесел, вестник богов (римск. миф.). Карнавал.- ПН, 22 февраля, 1928. С. 3. Коломбина - традиционный персонаж итальянской комедии дель арте (служанка, участвующая в интриге госпожи). Пьеретта, Пьеро - традиционные персонажи французского народного театра. Ланиты - щеки. Любовь по эпохам.- ПН, II марта, 1928. С. 3. 'Я не помню, когда это было...'- Слова из романса 'Это было давно... Я не помню, когда это было...' (слова С. А. Сафонова, муз. В. А. Золотарева и др. композиторов). Пастораль - художественное произведение (опера, балет) из идеализированной пастушеской жизни. Скоропадский - П. П. Скоропадский (1873-1945), генерал-лейтенант, гетман 'Украинской державы', в эмиграции с 1918 г., сотрудничал с немецкими фашистами. Песенка.- ПН, 28 июня, 1928. С. 2. Бретань - провинция на северо-западе Франции, морской курорт. Цугом - здесь: друг за другом. На траво и на фореэ - на работу и на каторгу, разложение сочетания 'travaux forces' - каторжные работы. На темы дня.- ПН. 30 июня, 1928. С. 3. 29 июня 1928 г. 'Последние новости' напечатали сообщение о том, что Зиновьев, Каменев и еще 32 человека возвращены в партию после отмежевания их от платформы троцкистов. Зиновьев - Г. Е. Зиновьев (наст. фамилия - Радомысльский, 1883-1936), советский партийный и государственный деятель. Каменев - Л. Б. Каменев (наст. имя - Лев Розенфельд, 1883-1936), советский партийный и государственный деятель. Нунций - здесь: исполнитель сталинской воли, постоянный дипломатический представитель папы римского в иностранных государствах. 'И счастья баловень безродный' - строка из поэмы Пушкина 'Полтава'. Евдокимов - В. П. Евдокимов, входил в Центробалт, активный участник Октябрьской революции. Беленький - о ком именно идет речь, неясно, возможно, имеется в виду либо А.Я. Беленький (1883-1941), зав. типографией ЦК РСДРП(б), затем сотрудник ВЧК-ОГПУ, либо Г. Я. Беленький (1885-1938), бывший секретарь Краснопресненского райкома партии. И от опального вельможи Оттроцковавшихся птенцов...- Зиновьев и Каменев вместе со своими сторонниками поддержали Сталина в его борьбе против Троцкого. 'Для вдохновений и молитв'.- Неточная цитата ('Мы рождены для вдохновенья. Для звуков сладких и молитв') из стихотворения Пушкина 'Поэт и толпа'. Иза Кремер - И. Я. Кремер (ок. 1890-1956), певица, исполнявшая песни по-еврейски и по-русски. Земное.- Впервые - ПН, 7 июля, 1928. С. 2. Помещаем весь цикл, последнее стихотворение вошло в сб. 'В те баснословные года'. Из летнего репертуара.- Впервые - ПН, 5 августа, 1928. С. 2. Печ. по тексту: ПН, 24 июня, 1930. С. 3. Набоб - нарицательное название быстро разбогатевшего человека, выскочки. Геральдические вещи - имеются в виду гербы и другие знаки дворянского достоинства. Только не сжата... - ПН, 8 сентября, 1928. С. 2. Заглавие - неоконченная строка из стихотворения Некрасова 'Несжатая полоса',- в дальнейшем цитируется это стихотворение. Бухарин - Н. И. Бухарин (1888-1938), советский политический деятель, теоретик коммунизма. Сосновский - Л. С. Сосновский (1886-1937), партийный деятель, журналист. Сапронов - Т. В. Сапронов (Сопронов, 1887-1939), после Октябрьской революции председатель Московского губисполкома, секретарь Уральского ЦК. Смита - И. Т. Смилга (1892-1938), партийный деятель, сторонник Троцкого. Троцкий-Л. Д. Троцкий (наст. фамилия - Бронштейн, 18791940), советский и государственный деятель, выслан из СССР в 1929 г., до этого (1928) был сослан в Алма-Ату. Радек - К. Б. Радек (наст. фамилия - Собельсон, 18851939), партийный деятель, журналист. Микоян - А. И. Микоян (1895-1978), советский политический и государственный деятель. Литвинов - М. М. Литвинов (наст. имя и фамилия - Баллах Макс, 1876-1951), советский государственный и партийный деятель, с 1921 по 1930 гг.- зам. наркома иностранных дел. 'Экзерсис' - ПН, 2 января, 1929. С. 2. Экзерсис - упражнение. Эпиграф - из стихотворения А. Н. Апухтина, начинающегося этой строкой. Примо-Риверами.- Т. е. диктаторами, Мигель Примо де Ривера-и-Орбанейя, маркиз де Эстелья (1870-1930), генерал, после государственного переворота в сентябре 1923 г.- глава правительства и фактический диктатор Испании (до января 1930 г.). Амперами - здесь: иронически - любовными силами, ампер - единица силы электрического тока (названа по имени Андре Мари Ампера (1775-1836), французского ученого, построившего первую теорию магнетизма). Мегера - злая, сварливая женщина, по имени Мегеры - одной из трех богинь-мстительниц, олицетворение гнева и зависти (греч. миф.). Мизер - нищета, бедность, нужда, беда, невзгоды. Солитер - крупный бриллиант, заключенный в оправу отдельно, без других камней. Цитеры - красавицы, Цитера - одно из прозвищ богини любви Афродиты по месту ее культа, острову Кифера (Цитера) (греч. миф.). Гетера - здесь: проститутка, подруга, любовница, незамужняя женщина, ведущая свободный, независимый образ жизни. Шантеклер - петух, так называлась пьеса французского драматурга Э. Ростана. То, чего не будет.- Впервые: ПН, 13 января, 1929. С. 3. Заглавие - намек на роман В. Ропшина (Б. В. Савинкова, 1879-1925) 'То, чего не было' (1914). Аманулла - Аманулла-Хан (1892-1960), афганский король в 1919-1929 гг. Эфрон, Карсавинский баскак - Эфрон С. Я. (1893-1940), прозаик, муж М.И. Цветаевой, разделял 'евразийские' убеждения Л. П. Карсавина. Бажанов - Бажанов Б. Г., помощник Сталина, в 1928 г. бежал за границу. Младший брат Литвинов - речь идет о брате M. M. Литвинова Савелии, против которого было возбуждено уголовное дело в связи с его махинациями с векселями и за что он был посажен в парижскую тюрьму, тогдашние газеты уделили много внимания делу С. Литвинова. Князь Святополк - Святополк-Мирский (1890-1939), литературовед, 'евразиец', вернувшийся в СССР и через несколько времени репрессированный. Ряд волшебных изменений.- ПН, 16 марта, 1929. С. 2. Название - строка из стихотворения Фета 'Шепот, робкое дыханье...'. Написано в связи с высылкой Троцкого из СССР. 'И слабым манием руки'.- Строка из поэмы Пушкина 'Полтава' (о Карле XII). Передвигать свои когорты.- Троцкий был главкомом Красной Армии в гражданскую войну. 'Во глубине сибирских руд'.- Строка из стихотворения Пушкина. Меншиков - А. Д. Меншиков (1673-1729), сподвижник Петра I, сослан Петром II в Березов. Дактило - машинистка. Воспоминаньями своими... - Попросив политического убежища в Германии, Троцкий заявил, что хочет лечиться и заняться литературным трудом, готовить к печати историю русской революции и автобиографию, в эмиграции Троцкий издал мемуары 'Моя жизнь', эмигрантская пресса отмечала их выспренний, цветистый слог. Вешние воды.- ПН, 21 мая, 1929. С. 3. 'Дождались мы светлого мая'.- Намек на романс 'Дождался я светлого мая...' (слова М. Л. Михайлова), муз. сочиняли Ребиков В. И., Кюи Ц. А. и др. композиторы. Семейный бурлит купорос.- Т.е. вся семья сердится. Су - здесь: 5 сантимов, старое название разменной французской монеты, которая чеканилась до 1793 г., заменена в 1799 г. и изъята из обращения в 1947. Отрывки из истории мира.- ПН, 11 июля, 1929. С. 2. Геродоты - здесь: историки, Геродот (между 490 и 480-ок. 425 до н.э.) - древнегреческий историк, прозван 'отцом истории'. Трубадуры - провансальские певцы - поэты в средние века, которые в изысканных лирических стихах воспевали рыцарскую любовь и радости жизни. Ода на уход А. В. Луначарского.- Впервые: ПН, 13 сентября, 1929. С. 2. Написано в связи с назначением Луначарского, как писали газеты, председателем комитета при ЦИКе по руководству научными учреждениями. Дафнэ - Дафна, нимфа, которую преследовал влюбившийся в нее Аполлон, для ее спасения была обращена в лавровое дерево (греч. миф.). На мотивы кадрили.- ПН, 1 октября, 1929. С. 2. В газете 'Последние новости' (29 сентября 1929 г. С. 1) опубликовано сообщение из Москвы '6 недель в месяце. Реформа календаря в СССР', из которого следовало, что Академия Наук в связи с введением непрерывной недели одобрила проект реформы календаря. Неделя будет состоять из пяти дней, начинаться в понедельник и кончаться в пятницу. Суббота и воскресенье исключаются из календаря. Число месяцев остается без перемен, но каждый месяц делится на 6 недель. 31-е число упраздняется. Год будет, таким образом, насчитывать 360 дней. Пять дней революционных праздников не входят в число дней месяца. 29 февраля (в високосные годы) также не входит в дни месяца и является днем индустриализации. Проект академии был представлен на утверждение советского правительства. Октябрина - здесь: своеобразный символ эпохи, одно из имен, появившихся во второй половине 20-х гг., когда наступила мода на революционные имена и началась отчаянная борьба с религией, в загсах вывешивались инструктивно-рекомендательные списки с именами. По твердыням юлианским.- Имеется в виду юлианский календарь (старый стиль), существовавший в России до 14 февраля 1918 г., когда его сменил грегорианский календарь. Таким образом, советское правительство редактировало не юлианский, а грегорианский календарь, который через несколько времени был восстановлен. Ать! Два!..- ПН, 26 ноября, 1929. С. 2. Бубнов - А. С. Бубнов (1884-1940), советский государственный и партийный деятель, с 1924 г. - начальник Политуправления РККА, с 1929 г.- нарком просвещения РСФСР. Наследник Дидерота - здесь: иронически - наследник философии Просвещения, Дени Дидро (17131784), философ-просветитель, писатель, основатель и редактор 'Энциклопедии, как Толкового словаря наук, искусств и ремесел'. Бебель - Август Бебель (1840-1913), одни из основателей германской социал-демократии, страстный борец против войны и за эмансипацию женщин. Наш Брокгауз, наш Ефрон...- Здесь: иронически, имея в виду Энциклопедический словарь, выпущенный акционерным издательским обществом Ф.А. Брокгауз - И. А. Ефрон (СПб., 1890-1907). 'Гамлет, принц Вятский...'.- ПН, 14 марта, 1930. С. 3. В стихотворении сомнения Гамлета ('Быть или не быть?') отнесены к крестьянам и повернуты комической стороной. А гиблый дух Шекспировских цитат?..- Имеются в виду сомнения Гамлета, в А если сон виденья посетят?'- Цитата из монолога Гамлета (д. 3, явл. 1. Перевод А. Кронеберга). Мономах - Владимир II Мономах (1053-1125), великий князь киевский. Тяжела ты, шапка...- ироническое переосмысление крылатого выражения о шапке Мономаха как тяжести государственной власти, в шапке Мономаха было около одного килограмма весу. Советский альбом.- ПН, 23 марта, 1930. С. 3. 1. Стагны - площади. Шипка - перевал в Болгарин, где в 1877 году русские и болгарские войска отразили атаки турецких войск. 2. Стихотворение связано с появившимся в 'Последних новостях' (14 марта 1930 г.) сообщением о том, что наркомторг Микоян издал приказ и разослал циркуляр, согласно которым советские служащие за границей не должны подражать 'буржуазному миру' в отношении одежды. Их долг, говорилось в заметке, одеваться скромно, дабы этим подчеркнуть свою принадлежность к пролетариату. Робеспьеров и Маратов.- Т. е. революционеров, Максимильен Робеспьер (1758-1794) и Жан-Поль Марат (1743-1793) - деятели Великой французской революции, якобинцы. 'В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов'.- Слова Фамусова из комедии Грибоедова 'Горе от ума'. Весенний ералаш.- ПН, 28 марта, 1930. С. 3. Написано в ритме 'камаринской'. Пантеизм - здесь: причастность к природе, растворение в ней, пантеизм - философское течение, утверждающее тождественность Бога и природы. Без заглавия ('Сколь приятно из далека...').- ПН, 20 мая, 1930. С. 3. Стихотворение вызвано заметкой 'Музыка и социалистическое наступление' (ПН, 18 мая, 1930. С. 3), в которой сообщалось, что некто Блюм (В. И. Блюм - заведующий театрально-музыкальной секцией Главреперткома - работник Главлита) глубокомысленно высказался в газете 'Вечерняя Москва' на острую тему о социалистическом наступлении на музыкальном фронте: 'Пора покончить с тем беспардонным меньшевизмом, какой господствует в практике нашего музыковедения. В этот заброшенный угол в первую очередь надо направить острый луч марксизма и диалектики'. Содом - здесь: беспорядок, Содом и Гоморра - два города, жители которых погрязли в распутстве и за это были испепелены посланным с небес огнем (библ. миф.). Оскомина.- ПН, 15 июня, 1930. С. 3. Менжинский - В. Р. Менжинский (1874-1934), советский государственный и партийный деятель, с 1926 г. председатель ОГПУ. Целыми - здесь: термометр. На кошачьей выставке.- Впервые: ПН, 3 апреля, 1932. С. 3. Брама - Брахма, в индуистской мифологии высшее существо, творец мира. Броккен - вершина холма в горах Гарц (Германия), с которой связывались легенды о шабаше ведьм в Вальпургиевую ночь. Поэма бодрости.- Впервые - в одном составе - 'Иллюстрированная Россия', 1933, No 49 (447). Вторая часть - 'Играйте в гольф! Одолевайте старость...' - ПН, 1928. С. 2. Под заглавием 'Воззвание'. Навеяна сообщением о том, что государственный секретарь США Фрэнк Биллингс Келлог в свои 72 года любит играть в гольф. Песни изгнания.- Впервые - в одном составе - 'Иллюстрированная Россия', 1933, No 52 (450). С. 10. Печ. по этому тексту. Золотой сон.- Впервые: ПН, 8 декабря, 1932. С. 2. Название 'Без заглавия'. Эпиграф.- См. С. 183, у Дон-Аминадо ошибка: автор перевода не С. Надсон, а В. Курочкин. Chanson a boire - Застольная песня.- Впервые: ПН, I января, 1933. С. 3. Под заглавием 'Приглашение на кадриль. Из альбома пародий'. Анютины глазки.- Впервые: ПН, 27 марта, 1932. С. 2. Поэмы бодрости.- 'Иллюстрированная Россия', 1934, No 5. С. 5.- Первое стихотворение: ПН, 17 апреля, 1932. С. 3. Под заглавием 'Quasi una fantasia' ('Как будто фантазия'), с новыми именами - ПН, 24 июня, 1937. С. 4. Под заглавием 'Из альбома пародий'. Месть рака.- Спартак (?-71 до н.э.) - предводитель восстания рабов против Рима. Коллонтай - А. М. Коллонтай (1872-1952), советский государственный и партийный деятель, с 1920 г. заведовала женотделом в ЦК партии, с 1929 г.- на дипломатической работе. ...ирландский де-Валера.- Имон Де-Валера (1882-1975), один из руководителей ирландского восстания в 1916 г. и руководитель республиканских войск в 1922-1923 гг., впоследствии - в разные годы глава правительства Ирландии, начиная с 1932 г., президент Ирландии в 1959-1973 гг. Леон Доде (1867-1942) - сын писателя Альфонса Доде, писатель и журналист. Вильгельм второй - Вильгельм II Гогенцоллери (1859-1941), германский император и прусский король, свергнут в 1918 г. Самовнушение. Действо Дионисово - здесь: разрушение, революция, анархия, Днонис (Вакх) - бог виноградарства и виноделия (греч. миф.), был популярен у плебса, празднества в его честь, носившие характер мистерий, превращались в неистовые оргии, освобождая человека от обычных запретов. Дух-эспри - дух рассудка, светлого ума. Зевс - здесь: бог как воплощение верховного разума, Зевс - верховный бог греков, царь и отец богов и людей (греч. миф.), Зевс был любвеобилен и имел детей не только от жены Геры, но и от других богинь, ходило также много сказаний о любовных связях Зевса со смертными женщинами. 'Дождь был. Слякоть. Гололедица...' - Впервые: ПН, 11 февраля, 1937. С. 3. В стихотворении описан день памяти Пушкина (100 лет со дня смерти), торжественно отмеченный эмигрантами.
Стихотворения, Дон-Аминадо, Год: 1937
Время на прочтение: 165 минут(ы)