Стихотворения, Бернет Е., Год: 1858

 
 Е. Бернет Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Библиотека поэта. Поэты 1820-1830-х годов. Том второй Биографические справки, составление, подготовка текста и примечания В. С. Киселева-Сергенина Общая редакция Л. Я. Гинзбург Л., Советский писатель, 1972 --------------------------------------------------------------------------- СОДЕРЖАНИЕ Биографическая справка 339. <Из поэмы 'Елена'>. Ночь Десятая. Еще свидание 340. Призрак <'Если в храм родительской деревни...'> 341. Подсолнечник 342. 'Как полк великанов, проходят скалы...' 343. 'Румянец розовых щек...' 344. Зимний поход 345. Паша 346. Изменница 347-351. <Из цикла 'По следам Анакреона'> 1. Призрак ('Сицилиец мореходный...') 2. Соревнователь 3. Невольная измена 4. Милые гости 5. Счастие и величие 352. Весенняя картина Выступавший в печати под псевдонимом Е. Бернет поэт Алексей Кириллович Жуковский был сыном беспоместного дворянина, закончившего свою служебную карьеру незначительной должностью секретаря губернского суда в Царицыне. Бернет родился в Пензе 10 сентября 1810 года. Начальное образование он получил в уездном царицынском училище, затем, когда семья осела в Саратове, был определен в местную гимназию, которую посещал в течение 1822-1827 годов. Многим в своем культурном развитии Бернет был обязан матери (урожденной Е. И. Тутчек, происходившей из немецкой фамилии). К середине 20-х годов относятся первые пробы пера Бернета. В 1827 году, незадолго до официального срока окончания гимназии, он оставляет ее в связи с необходимостью приступить к военной службе, где уже с 1825 года числился фейерверкером. В дальнейшем Бернет служил в конноартиллерийских и конноегерских частях, а еще позже - в гусарах. Участвовал он в турецкой (1828-1829) и польской (1831) кампаниях, после чего несколько лет провел в Польше. В апреле 1836 года, будучи в чине ротмистра, Бернет выходит в отставку и отправляется в Петербург. В мае следующего года он устроился в департамент государственного казначейства на место секретаря секретной комиссии. Сослуживцем его был поэт В. Г. Бенедиктов. Через него и В. И. Карлгофа Бернет расширяет связи с литературным миром Петербурга. Известно, что он был знаком со своим прославленным однофамильцем - В. А. Жуковским. В 1837 году Бернет дебютирует в 'Современнике' (т. 5) отрывком из поэмы 'Елена', озаглавленным 'Одиночество'. Вслед за тем выходит его сборник 'Стихи' и первая часть драматической поэмы 'Граф Мец', написанная еще в 1834 году. Бернет заинтересовал Белинского, который из Москвы запрашивал о нем сведения у И. И. Панаева (в письме к нему от 10 августа 1838 года). На изданную в 1838 году поэму 'Елена' критик откликнулся строгой и вместе с тем сочувственной рецензией. По его словам, 'сквозь мрак фраз, вычурностей и прозаизма' в этом сочинении 'чудится какой-то таинственный свет красоты эстетической'. Определив поэму как 'смесь чистого золота с грубой рудою', {В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. 2, М., 1953, с. 419 и 417.} он объяснял ее недостатки незрелостью авторского дарования. Белинский призывал Бернета максимально повысить требовательность к своей работе и не обольщаться похвалами 'приятелей-журналистов', намекая прежде всего на О. И. Сенковского, уже успевшего завербовать Бернета в сотрудники своего журнала и напечатать лестный отзыв о 'Елене' ('Библиотека для чтения', 1838, ? 3). В период с 1837 по 1846 год поэт преимущественно печатался в журнале Сенковского. Здесь были помещены поэмы: 'Перля, дочь банкира Мосшиеха' (1837, ? 9), 'Луиза Лавалльер' (1838, ? 4), 'Вечный жид' (1839, ? 6) - самая интересная и совершенная из них, наконец 'Чужая невеста' (1843, ? 8). Нетрудно догадаться о причине, побудившей Бернета отказаться в литературе от своей настоящей фамилии. Выбор же иностранного псевдонима имеет, очевидно, связь с общим характером его художественных устремлений и складом личности. Все поэмы Бернета (кроме самой поздней из них) переносили читателя в обстановку европейского быта, а лирика его, как правило, отличается полной неопре деленностью национального колорита. Скудные реалии русской жизни попадаются в ней крайне редко. Использование западноевропейского антуража отвечало целям художественного абстрагирования, хотя была и другая причина: резко обостренный индивидуализм сознания Бернета не находил достаточно широкой опоры в отечественной традиции. Любовь в произведениях Бернета - это не то емкое чувство, которое излучает свое тепло на окружающих людей и незримым образом воссоединяет романтического поэта с родиной. Оно, напротив, отлучает его от всяких других жизненных интересов и привязанностей. Власть любви над человеком неодолима: он либо жертва ее ('Перля, дочь банкира Мосшиеха'), либо губитель чужих сердец ('Граф Мец', 'Елена'). В поэме 'Елена' герой обрушивает всю силу своей грозовой страсти на кроткое, хрупкое существо и этим убивает его. Нравственное чувство поэта восстает против темного, антигуманистического начала этой страсти. Возникает характерная для Бернета тема возмездия за эгоистическую любовь, отразившаяся также в 'Графе Меце' - произведении, где прихотливо переплелись влияния, идущие от Байрона ('Дон-Жуан', 'Манфред'), Гете ('Фауст'), Пушкина ('Евгений Онегин') и даже Кюхельбекера ('Ижорский'). Подобная проблематика, замкнутая в своем собственном заколдованном кругу, сообщает тем не менее манере письма Бернета то 'драматическое движение', на которое с сочувствием указывал Белинский. Индивидуальность поэтического голоса Бернета улавливается без особого труда. Целый ряд его стихотворений подкупает своеобразным лирическим разбегом: чувство, словно неудержимо катящаяся волна, увлекает весь поток стиховой речи, идущий как бы 'на одном дыхании'. В лиризме Бернета хорошо прослушивается также настойчивая, властная интонация, иногда звучащая приглушенно, а порой грубовато и резко. Судьба Бернета была типичной для многих поэтов-романтиков второго-третьего ряда, потерявших своего читателя в середине 40-х годов. Попытку отозваться на новые веяния времени Бернет предпринял в поэме 'Чужая невеста', писанной пушкинской октавой и ориентированной на бытописательную традицию. Но никаких серьезных перемен в его творчестве это произведение не обещало. В 1845 году, в связи с публикацией последней части 'Графа Меца' (в альманахе 'Метеор'), Белинский разочарованно писал: 'Г-н Бернет некогда подавал надежды. Но ему суждено было на всю жизнь остаться тем, чем он обнаружил себя в то время, когда подавал надежды. Теперь, кажется, уже нечего от него надеяться'. {В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. 9, М., 1955, с. 41.} С 1846 года имя Бернета как поэта исчезает со страниц прессы. В 1850 году он выступил с двумя повестями: 'Черный гость' и 'Не судите по наружности' ('Отечественные записки', ?? 1 и 7). Все эти годы Бернет по-прежнему служил в департаменте государственного казначейства. Чиновничья карьера его продвигалась туго, и он испытывал стесненность в средствах. Только в 1861 году дела его поправились - Бернет занял пост вице-директора своего департамента. Последняя попытка поэта возобновить свою литературную деятельность относится к 1859-1862 годам. Около десятка его стихотворений, в том числе и в обличительном духе, появилось на страницах 'Искры'. В конце 50-х годов были напечатаны роман Бернета 'На старый лад' (1859) и несколько повестей. Скончался поэт 8 декабря 1864 года в Петербурге. 339. <ИЗ ПОЭМЫ 'ЕЛЕНА'> НОЧЬ ДЕСЯТАЯ ЕЩЕ СВИДАНИЕ 1 'Затворница, открой свое окно На краткое, последнее свиданье!.. О, ежели звездам позволено В темницу лить зловещее блистанье, Прими теперь мой безотрадный взгляд: В нем все огни страстей и мук горят. О, ежели полночным крикам птицы, Иль реву вод, иль бури грозовой Внимаешь ты в безлюдии темницы, - Открой окно, послушай голос мой. Что грустный мрак и громы небосвода? Что бури вой и шум кипящих рек? Нет, никогда скорбящая природа Не плакала, как плачет человек!.. О, ежели порою с этой башни, Благословя лилейною рукой Несчастливых, собравшихся толпой, Целила ты болезнь тоски всегдашней Или, слова роняя с высоты На их сердца, как дождь на луг иссохший, Вновь оживляла травы и цветы В степи без вод, покинутой, заглохшей, - Небесная! во имя той любви, Которая была нам общим чувством, Несчастного теперь благослови!.. Вокруг меня и горестно и пусто! Отвергнутый, я жизни не люблю, - Найду тебя, отрада отнятая, Иль грудь свою об камни раздроблю... Открой окно, услышь меня, святая!..' 2 Оно раскрылось: при луне Елена бледная в окне... Когда, сломив цепей кольцо, Окончив долгий путь разлуки, Мы видим милое лицо, Внимаем радостные звуки, Когда восторги грудь стеснят, - Уста в тот миг не говорят... Напрасно сердце ищет речи: Огонь очей, мгновенный крик - Вот все приветы сладкой встречи, Вот счастья огненный язык! Так было с ним. Весь - исступленье, Он руки поднял к высоте, К печальной, дивной красоте, К своей возлюбленной Елене!.. Он к ней хотел наверх лететь, Сожечь горящими устами, Схватить в объятья, умереть... Но руки не были крылами! Потом очнулся бурный ум, Созрел перун во мраке дум - И речи брызнули огнями. 3 'О, ты опять передо мной, Моя сестра, моя царица! Ты заблистала вновь, денница! Ты рассветал, день голубой! Ты разлилася, нега лета! Ты веешь, вешний ветерок! Цветнеешь, радуга завета! Кипишь, живительный поток!.. И вся тепла ты, как моленье, Тверда, как серафимов мочь, Возвышенна, как вдохновенье, Повита в таинства, как ночь! Так, это ты! твой стан прекрасный, Твое высокое чело! О, не напрасно, не напрасно Меня намеренье вело! Я знал: ты оживишь мне душу, Я жизнь опять тобой спасу, Ты мне на сердце, как на сушу, Прольешь небесную росу! Я долго по странам скитался, Водил безумные толпы, - Один лишь пепел оставался, Где провлеклись мои стопы. Свиреп, отвергнут, раздраженный, Деяний жаждою томим, Носил огонь, меч обнаженный - И жил отчаяньем одним. Предательство повсюду видел, Без чувства кровь людскую лил - И всё губил, всё ненавидел За то, что я тебя любил!.. 4 За то одно, за то, Елена, Давно мне опостылел свет, Давно мне общество - геенна, Давно отечества мне нет! Давно луг жизненный бесцветен, Сомненья избраздили лоб, Давно свод неба безответен, Давно ношу я в сердце гроб!.. Мы встретились - и ты умела Зажечь звезду в повсюдной тьме, Любить, надеяться велела - И веровать велела мне. И верил я до той минуты, До страшного разлуки дня, Когда мой рок, гонитель лютый, С тобой всё вырвал у меня... Дочь кротости, молитвы, света! Не спрашивай о тех путях, По коим бурная комета Текла в погибельных лучах! Смиренный ангел сожаленья, Дел прошлых не желай узнать, Не приходи на разрушенье Святые слезы проливать!.. Я каменел: мольбы и стоны Не внятны деспоту-уму, Когда, отвергнув все законы, Он ринется в хаос и тьму, Когда железные понятья Своих страстей, своих забав Дает он угнетенным братьям В неизменяемый устав. Беды их мог ли понимать я, Лишенный счастья и любви? Гром славы заглушал проклятья, И возрастал мой лавр в крови! Но пред безмерною долиной, Идущей прямо в темный ад, Остановись на миг единый, Задумал я идти назад. Я вспомнил: где-то было место Блаженства, тишины, добра - И вновь пришел к тебе, невеста, Подруга милая, сестра! 5 Я не могу скитаться одиноким, В страданьях жить надеждою одной, Дух обольщать наград венцом далеким Я не могу!.. Увы! я весь земной! Мне грудь нужна, мне надобны объятья, Мне надо сердца верного ответ, Чтоб темные расчеты, предприятья Грел, освещал души невинной свет. Предчувствую: мой ум и нрав кипучий, Страстей моих и пламень и поток - Губительны, как градовые тучи! Я без любви ужасен и жесток!.. Прекрасная! когда мое спасенье, Загробных дней далекая судьба Тебе хоть мысль, хоть каплю опасенья Вливают в грудь - не будь людей раба! Беги со мной! Покинь немые стены, Отринь навек торжественный обряд: Нас бог простит, любовью умиленный, Нас ангелы с небес благословят! Беги со мной! Я тихий кров имею И поселян отцов моих... О, будь Им матерью - царицей будь моею! Дай мир забыть и в счастьи утонуть! В семействе их - примером, увещаньем Я выкуплю прошедшие вражды, Я заплачу страданью - состраданьем, Я кровь отдам - за траты и беды. Беги со мной, беги со мной, черница! Звезда любви к спасенью потечет - И твой восход, желанная денница, Меня с собой до неба увлечет!.. Но посмотри: лазурные селенья Покрылися румянцами зари, Я весь дрожу от нетерпенья, - О, говори, ответствуй, говори!..' 6 В наряде пышном и зеленом, Под теплым, светлым небосклоном, Ветрам противится сирень - И каждый листик в летний день Роняет с ропотом и стоном. Когда же вьюга набежит И хлад до корня обнажит Весны любимое растенье, Утратив жизнь, оледенев, Безгласно тяжкий божий гнев Несет оно, символ терпенья. Подобно деревцу зимой, В печали хладной и немой, Душа убитая не ропщет! Пускай беда ведет беду, Пускай ее презренье топчет, Молчание зовет вражду И червь страстей догробных точит, - Есть чувство в ней, но жалоб нет!.. Был тих затворницы ответ: 'Господь и мать моя не хочет - Я умираю и нейду!..' Но искра с божьего кадила, Дым благовоний воскурив, Зачем себя не угасила И пала в порох? - Страшен взрыв!.. 7 'Нейдешь, нейдешь?.. Внемли же мне, природа! Я разрываю с обществом союз! Восстань, моя ужасная свобода, Проснись, мой дух! Нет больше в мире уз! Безумной злобою народы закипите, Мне все равны, все чужды, далеки, С огнем, с мечом, с отравою бегите, - Я поведу свирепые полки, Я лютость дам невиданную строю! Давно велик я общим грабежом, Что здесь зовут неправедной войною, Но я грабеж стократ теперь удвою, Я жен убью, детей осирочу, Пройду косой, заразой пролечу, Улыбкою слезу не удостою, В ответ на плач - как зверь захохочу... И пусть тогда распуганное стадо Блеянием сулит мне казни ада! Пускай и ты, холодная душа, На четках страсть и чувство расчисляя, Вниманием меня увеселяя, Убогою любовию смеша, Вновь повторишь, что средь безумных игр Несытый я и кровожадный тигр. Да, тигр я, тигр! О, если б ты, гробница, Ты, жесткая могильная плита, Ты, мумия под знаменьем креста, Любила так, как дикая тигрица! Тогда бы ты умела понимать, Как сладостно двум вместе умирать! Тогда бы ты наш жребий не делила, Не думала одну себя спасать - И не нашлась бы в пылком сердце сила Холодностью природу ужасать!.. Как ты хранишь, так я сдержу обеты: Вот завтра же в селениях огни Начнут ходить - сначала как кометы, Потом наверх поднимутся они Фонтанами гремящих извержений! И вдруг собой полнеба охватив, Пошлют тебе нарядный свой отлив! И будет свод багровый - отраженье Лица земли, затем что кровь и кровь Польет ее! За чувство, за любовь, За глупое доверье, униженье!.. Под градом стрел, под жатвою мечей Проснутся эти мраморные люди! Постыдный страх им заколышет груди, И будет дик и мутен блеск очей! И вот толпа, как бурная волна, И ярости и робости полна, Вокруг себя свирепо взоры бросит, Рыканием и женским плачем спросит: 'Где нашего несчастия вина?' Я приведу их к башне сей забвенной, Я покажу им на тебя, Елена, И праведно отвечу: 'Вот она!' А ты гляди, а ты не ужасайся, Учи терпеть, притворствуй и спасайся, Предсказывай о дальних лучших днях! Они, как я, в тот час тебе поверят, Когда увидят смерть на знаменах, Когда могилу темную измерят! Народ тебя узнает и поймет, Прельщенья цвет, красивый смерти плод! И все твои возлюбленные братья Пошлют тебе и камни и проклятья, И бросятся убить, но я не дам, Не сделаю конца твоим бедам, - Нет, существуй! Гляди и наслаждайся, В благих трудах спасенья подвизайся И внемли звуку неисцельных мук - Он будет долгий, бесконечный звук! Затем что я, подобный степи врану, Терзать людей дотоле не устану И воплями покой твой возмущать, - Пока ты в силах ложью обольщать, Пока ты видишь, разумеешь, слышишь, Пока живешь, мечтаешь, плачешь, дышишь'. 8 'Возьми ж меня!' - раздался крик - И что-то с башни в этот миг, Одеждой свиснув, как крылами, Мелькнуло пред его глазами И, как подстреленный орел, Упало на гранитный пол... Тяжелый стук!.. Но после стука Ни вздоха, ни мольбы, ни звука!.. По членам пробежала дрожь, Тот страшный звук, как острый нож, Прорезал сердце - в сердце сломан, Ум оглушил, как божий гром!.. Он к месту ужасом прикован, Глядит наверх, глядит кругом - И помутились думы, чувства... На башне, у окна, - всё пусто: Там только лампы бледный свет... Елена - здесь, Елены - нет!.. 9 Да, нет ее!.. Рыдай, злодей, Рыдай напрасными слезами! Ты, свирепейший из людей, Чудовище под небесами! Ты, мрачный дух, звезду затмил Высокую между звездами, Сожег цвет лучший меж цветами, Ты херувима умертвил!.. О, никогда еще душа Так бескорыстно не любила! За что ж, безумием дыша, Земная страсть ее убила? Хотел ты, изверг, обнимать Простого, чистого младенца, Тебе ль ценить величье сердца, Тебе ль святое понимать!.. Терзайся, сетуй и зови, Зови и воплем и мольбою В невинно пролитой крови Лежащую перед тобою! Увы, твой недоступен глас Для той, которая не дышит - И ныне в первый, первый раз Покорный слух тебя не слышит! Одел чело багровый цвет - Оно не розами обвито! На нем ужасной смерти след, Оно растерзано, разбито!.. Рука хладна и тяжела, Она тебя ласкала, лютый! Грудь бездыханная жила Тобой до страшной сей минуты!.. 10 Тебе здесь места нет теперь, Окровавленный, дикий зверь! Беги из стороны родимой, Скитайся грустным прошлецом, Как Каин, господом гонимый! Не будь ни братом, ни отцом, Не знай отрады и удачи! Пускай тебя покинет сон, Пускай слезы не выжмешь в плаче, Не вынудишь из груди стон! Пускай ни общество, ни время Твоих забот не уведет, Пускай всегда тебя гнетет Невыносимой скорби бремя! Стань жизнь твоя как ночь и мгла, Как призраки, виденья, грезы - И не найди себе угла, Где лить отвергнутые слезы!.. <1837> 340. ПРИЗРАК Если в храм родительской деревни Вступишь ты в любимый сердцу час - В грустный час, когда поют вечерни, Сумрачен златой иконостас, Тихо так, что слышен шелест платья, В алтаре мерцают три свечи, Озаряют наверху распятье Солнышка прощальные лучи, Пуст дом божий, клиросы унылы, С книгою раскрытою налой, Без огней висят паникадилы, Ладан вьется синею струей, - Если в это время, над землею Вознесясь, почувствуешь ты въявь, Что нежданный кто-то есть с тобою, - Не гони, оставь его, оставь! Ежели ночей и дум царица По полю лазурному идет, Озеро в брегах не шевелится, В доску сторож час полночный бьет, Целый дом объемлет усыпленье, - Ты не спишь, хотя на тихий сон Мать дала давно благословенье, Зал обширный тускло освещен, На стенах угрюмые картины, Не звучит ни арфа, ни рояль, Бледный месяц бродит по гостиной, Всюду мрак, священная печаль, - Ежели ничто не возмущает Тишину, а ты услышишь въявь: Кто-то шепчет, стонет и летает, - Не гони, оставь его, оставь! Наконец, когда ты, к изголовью Приклонясь невинной головой, Взор сомкнешь с молитвою, любовью И господь пошлет тебе покой, Херувимы станут вкруг постели, Ангел крылья завесой прострет, Чтобы грезы подходить не смели, Не коснулся б сновидений лёт, Гиацинты уменьшат куренье, Розы в чашках аромат сожмут, Прекратят ручьи свое теченье, Реки станут, ветерки умрут, - И тогда как мир весь почитает Девы сон, почувствуешь ты въявь: Кто-то плачет, жжет и лобызает,- Не гони, оставь его, оставь! <1837> 341. ПОДСОЛНЕЧНИК Цвет солнца! Над грядой печальной, обнаженной Стоишь уныл... Ни благовонья роз, Ни стана лилии, ни пурпура пиона Земле ты не принес. Блестящий гиацинт и мак с чалмой восточной, Душистые кусты роскошной резеды, Фиалка скромная с красою полуночной Наполнили сады. Тебя природа скудно наделила! Ничтожен твой людьми забытый плод, Ты в запустелый изгнан огород, Изрыто и черно то место, как могила, Где стебель твой растет. Несчастный, лета дни переживаешь, И средь осенних бурь, туманов и ветров, Склонив чело к земле, один ты умираешь, Последний из цветов. Кто стебель твой прямой и стройный приласкает, Что от земли бежит стрелою к небесам? В пустыне, где цветешь напрасно, кто узнает, Чего он ищет там! В пустыне кто поймет символ, предназначенье? Кто скажет, для чего высокое чело Всегда идет вослед за солнечным теченьем, К лучу устремлено? Там жизнь твоя! Любовь твоя - денница, Не в силах отвратить ты от нее лица, Земля - как ночь грустна, мир - хладная темница, Ты - сын здесь без отца. К чему тебе земное украшенье! На небесах - желания предмет. Денницы носишь лик, ее отпечатленье, Ее лучи и цвет. Дни бытия - дни скорби и изгнанья, Людьми забыт, а то отдалено, Что крепко так и вечно в день созданья С душой сопряжено. Нет сил склонить к земле ни взоров, ни желаний, Нет крыл взлететь к манящим небесам, Нет звуков высказать палящее страданье, Нет образа мечтам! Цвет солнца, бедный цвет, судьба твоя - терпенье! Неузнанный, поблек, увял один, Земля дала тебе за муки в награжденье Крапиву и полынь. И будет мученик всегдашний в мире этом, Кто небо обожал! Кто красотой бессмертной, вечным светом Несытый дух пленял! <1837> 342 Как полк великанов, проходят скалы, Леса и селенья мелькают, как сны, В пространство рекою бежит путь далекий. Всё ново, и чуждо, и дико очам. Зачем же привел меня к этим местам, О путь незнакомый, о путь одинокий! Надежд исполненье, минувшего сон, Как два твои края, сокрыл небосклон, О путь мой безвестный, о путь мой печальный! Заменит ли сердцу шум радостных встреч Покинутых слезы, оставленных речь, О путь, мой разлучник, о путь мой прощальный! И скоро ли с песней назад побредем, И скоро ль увидим родительский дом, О путь бесконечный, о путь необъятный! Или ты ведешь нас тропой роковой В страну без исхода, на вечный покой, О путь мой последний, о путь безвозвратный? <1837> 343 Румянец розовых щек, Глаза, как младенца, живые... Когда б я предаться им мог, Быть может, я был бы счастливый! Когда б неподвластный разлив Чувств, в груди бунтующих вечно, И сердца тревожного взрыв Сковать мог я жизнью беспечной, Когда бы мечтаний миры Бесчисленней класов над нивой, Фантазии буйной пиры В тебе я вместить мог единой, Когда бы бездонность страстей, Догробную жажду желанья Наполнил я лаской твоей, Насытил амврозьей лобзанья, Когда бы в тебе, о дитя, Слил жизнь всю: восторги и горе... Но можно ли в каплю дождя Вместить беспредельное море! Но можно ли дерзостный дух, Парящий к делам, не к покою, Смирить и ослабить... и круг Чертить ему волей земною!.. Подставь лучше молнии грудь, Гонись за блудящей кометой, Несися за бурею в путь, Влюбляйся в труп, в саван одетый. Меня же покинь, убеги! В другом сыщешь чувства награду: Мои одиноки шаги В дороге - и к небу, и к аду. <1837> 344. ЗИМНИЙ ПОХОД 'Потусклый месяц побледнел, Ночное небо голубеет, Петух в последний раз пропел, И ветер холоднее веет. Бог свет дает! Мороз скрыпит. Дорога чрез село лежит. Из хаты утренний дымок Над кровлей низкою поднялся, Стоит он, тонок и высок, И с колокольней поравнялся. Всё небо в золоте, в огне, - Встречаем день мы на коне. Хотя на радостный восход И рано солнце поспешило, Но раньше мы пошли в поход: Оно в пути нас озарило. Здорово, солнышко! Свет твой Пускай утешит грустный строй. Проснулось мирное село, Хозяйка двери отворяет, Глядит поселянин в окно, Его взор радостью блистает. Ему о чем же горевать? Жена, и дети с ним, и мать... В чужом краю привета нет. Никто нас сирых не встречает, Вздохнув, прохожий смотрит вслед, - Быть может, обо мне вздыхает. Меня, друг, молено пожалеть! Ах, тяжко сиротой стареть!.. Труды нерадостно терплю Под неродными небесами, Подчас на камне ночью сплю, А утром моюся слезами. И хлеб не естся! Горек он, Чужой рукою испечен. Прощай, прохожий! Нам грустней, Когда идем селом, бывает: Огнем кровь сердце сожигает, Как вспомнишь радость прежних дней... Прощай! В селе нам нет родных, - Собаки лают на чужих!' Походом, песней грусть гоня, Так утром воин пел печальный, Рукой погладил он коня, Вздохнул, взглянул на путь свой дальный, И на замерзлые усы Скатились разом две слезы. <1837> 345. ПАША Паш_а_ был светел, в сладкой лени На бархатном диване он лежал, Из янтаря душистый дым впивал, А голову склонил к Дильбере на колени. Гречанка то была - цветущая весна, Зефир, ручей живой, блестящая денница, Видение раскошнейшего сна, Обет восторга - красоты царица. И вдруг отбросил он чубук, С улыбкой доброю, смеяся и жалея, Шепнул, атлас сжимая белых рук: 'Ты в грека влюблена, морейская лилея!' В негодовании, с слезами на глазах, Дрожащая, искала долго слова. 'Что говоришь, душа, властитель благ! Не повторяй наветов духа злого! Кого любить?.. Бог видит грудь мою, - Ты в ней один. Клянусь отца могилой, Всем сердцем, мыслями, всем бытием люблю Единственно тебя, мой обладатель милый!' Беспечно поднял он веселое чело, Не оскорбясь вопроса неудачей, Взглянул очей в прозрачное стекло, Поцеловал уста, коралл горячий. 'О гурия! Ты платишь не добром За доброту мою! Не отвергай участья: Готов я помогать кинжалом, серебром Для вашего союза, мира, счастья. В тайник души, друг, отвори мне дверь, Откройся в истине, не плача, не робея, Как матери родной, мне отвечай теперь: Ты в грека влюблена, морейская лилея?' 'Ах, смею ли, могу ль, должна ли я любить!.. Хоть ангел бы предстал, но не сломить заклятья. Когда мне суждено твоей навеки быть, Когда, как цепью, ты сковал меня объятьем! До гробовой доски послушная раба! И, если б чувство в грудь невольницы запало, - Преступна менее и более слаба, Сто раз бы умерла, а тайны не сказала'. И обнял деву он. Ласкаяся, шутя, Играл развитыми, блестящими кудрями. 'Ты правду говоришь, прекрасное дитя! Но женщина властна ли над страстями? Я не тиран, не зверь, не нильский крокодил, Чтоб голубя разрознивать с голубкой. Не будет извергом, кто так тебя любил: За ласки не воздаст насилья вечной мукой. Готов поддерживать кинжалом власть мою И золотом, лишь ты признайся, не краснея,- Я в ту ж минуту вас навек соединю, - Ты греку отдалась, морейская лилея?' И, вне себя, она - у ног паши! Трепещет, не найдет речей в рыданьи горьком. 'О, ты прозрел всю внутренность души Благим, пронзительным и милосердым оком! Так! Я нарушила, забыла вечный долг. Он мой! Люблю его! Не помогло боренье! Он морем ум топил, он солнцем сердце жег. Навеки он скрепил сердец соединенье! Ты не разлучишь их!.. Ты добр... Тебе гарем Невольницу увядшую заменит. Чтоб осчастливить нас - не правда ли? - затем Меня ты спрашивал?.. Ах, он твой дар оценит, Он будет раб твоим желаньям и страстям, Над драгоценными он станет бдеть годами! О, сделайся отцом несчастным сиротам, Будь господом оставленной судьбами! Всё высказала я, что только ты желал, Стыдом, надеждою и страстью пламенея...' Как тигр вскочил паша, ей в грудь вонзил кинжал. 'И я сдержу обет, морейская лилея!' В ладони хлопает - толпа предстала слуг. 'Возьмите прочь ее!.. И труп окровавленный Несите в комнату, где ждет ее супруг, Грек обезглавленный, в ночь прошлую казненный. Я слово дал. Я слову господин! Найду приличное сердцам влюбленным место! Заприте их обоих в гроб один - Да не разлучится жених с своей невестой!' <1837> 346. ИЗМЕННИЦА Ах, певец! какое горе! Лучший цвет любви твоей, Дева милая, не споря С гордой матерью своей, Отдала иному руку! Боги, тяжкую разлуку, Неизбежной смерти весть Дайте силы перенесть! Шумной свадьбы вереницу Проводив за ворота, Уж не я тебя в ложницу Поведу, о красота! Уж не мне в тревоге новой С белоснежных юных плеч Целомудрия покровы Дланью жаркою совлечь, Вняв благих богов веленьям, Пояс девы отрешить И стыдливые моленья Поцелуем заглушить. Боги смертному на долю Мало дали счастья, друг! Мне - беспечной жизни волю, Струны, чашу и досуг, Мне - разгул вечерних оргий, Поцелуи при луне, Но законные восторги Предназначили не мне! Вздох унылый, ропот томный Тщетно лишь волнуют грудь, Бессемейный и бездомный, Избираю новый путь. В край безвестный, край далекой Чашу с лирой унесу, Там забуду черноокой Вероломную красу. Я уйду - со мною вместе Музы милые уйдут И изменнице-невесте Брачной песни не споют. Скучен будет пир венчальный, И жрецов унылых ряд Совершит, как долг печальный, Утомительный обряд. Муж суровый и надменный В пышный дом тебя введет, Но в сокровищах вселенной Наслажденье не живет! Видя гордые палаты, Скажешь, помня счастья сны: 'Золотом они богаты, А веселием бедны! Всюду пасмурные лица, Тусклы взоры, как свинец, Здесь надежд моих гробница, Здесь любви моей конец!' <1841> 347-351. <ИЗ ЦИКЛА 'ПО СЛЕДАМ АНАКРЕОНА'> 1 ПРИЗРАК Сицилиец мореходный, Помня дедов ремесло, По равнине вод свободной Движет легкое весло. Солнце, бег кончая дневный Догорающей красой, На лазури Средиземной Стелет помост золотой, И над спящими волнами, Низлетая с высоты, Вечер легкими крылами Сеет думы и мечты. Тихи рощи и долины, Всходят месяца рога, Величавые картины Взорам кажут берега: Вот руины храма Славы, Башни, стены, темный ров... Гробы царственной державы, Прах минувших городов! Дар оставя нам чудесный, Здесь, числитель и поэт, Спят в могиле неизвестной Феокрит и Архимед. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Но когда в красе восточной Саркофаг иных племен, Замок Цизы непорочной Вдруг появится из волн, На резных колоннах ходы, Легкий терем, звучный грот, Шпицы, стрельчатые своды, Арабески, водомет, Роз душистые короны, Кипарисные листы, И балкон, а на балконе - Лик небесной красоты... Бросив верное кормило, Юный плаватель сквозь тьму Видит образ, сердцу милый, Простирает длань к нему. Тщетно! Легкий призрак белый Улетает в глубь террас, Манит в замок опустелый И скрывается от глаз!.. О, зачем тебя здесь боги, Мавританская звезда, В сокрушенные чертоги Заключили навсегда? Или за мирские неги Ты утратила эдем, И пустынны эти бреги Сторожат твой вечный плен, Или, неба грустный житель, Помня воды и цветы, Ты в родимую обитель Улетела с высоты!.. 2 СОРЕВНОВАТЕЛЬ Я не грек, но доли нашей Первенства не уступлю: Так же весел я за чашей, Так же пылко я люблю. Что нужды, что рвать нам розы Целый год не суждено: Не приятнее ль в морозы Пить янтарное вино? Свист Борея тешит мужа, Пусть зима идет, - ужель Остудит мне сердце стужа, Охладит мой дух метель? Встретя милой девы взгляды, Южных звезд я не прошу: Небо светлое Эллады В молодой груди ношу. Друг классической державы, Наслажденья верный сын, Изуча былые нравы Обитателей Афин, По благому их примеру Всех языческих богов: Феба, Вакха и Венеру Жертвой чествовать готов! По урокам их, свободный, Я лелею песен жар, Звуки лиры благородной! Аполлона чудный дар! Хореические строки, Словно брызги серебра, Словно вод живых потоки, Истекают из пера! 3 НЕВОЛЬНАЯ ИЗМЕНА Аравийским ароматом Умастя свои власы, Вся блистающая златом, Негой, чарами красы, Мне вечор она предстала! Как лазурный небосвод, Из порфира и опала Одевал нас легкий свод. В сокровенную обитель Проникая в первый раз, Изумленный, робкий зритель, Возвести не смел я глаз. Обожал я, как святыню, Лик волшебницы младой, И не смертную - богиню Думал видеть пред собой. Слов пугаясь святотатства, Перед ней немел язык, Силу прелестей, богатства Я вполне тогда постиг! Благовонием курений И цветов окружена, Упивалась негой лени Величавая жена. Смоляных кудрей потоки, Разбежавшиеся врозь, Трепет, огненные щеки, Взор, пронзающий насквозь, Белые, нагие руки, Жажда страсти на устах, Выраженье сладкой муки В томно-голубых очах, Грудь без дымки, непорядок Соблазнительных одежд - Всё рождало чувств припадок И безумие надежд. Если б медлил я предаться Обаянью в те часы, Люди б стали сомневаться В всемогуществе красы, Если б я в мгновенье это, Друг, тебе не изменил, Чем бы перед строгим светом Хлад преступный извинил? Я б из власти женщин вышел, Коих вечно обожал, И прощенье б не услышал, И пощады б не узнал! Разнеслись бы злые речи, Что я камень, что я лед... Дева, при подобной встрече Изменю я и вперед. 4 МИЛЫЕ ГОСТИ Знайте: с солнечным закатом В гробе спящие встают, Дышат розы ароматом, Сладкий божий воздух пьют. Ах, не может быть природа Столь к детям своим люта, Чтоб была им дверь исхода В мир навеки заперта. Длинной, легкой вереницей Расстилаясь при луне, Мчатся вдаль они, как птицы, К незабвенной стороне, Где любили, где вкусили Юной жизни дар благой И впервые оросили Щеки сладкою слезой, Где узнали с роком битвы, Прелесть дружбы и родства, Силу - горя и молитвы, Гнев и милость божества. Край священный перед ними! Всё опять им отдано! Вновь составили с живыми Нераздельное звено! Ряд дубов, цветник у дома, У реки зеленый луг, - Всё им мило и знакомо, Как старинный, верный друг. И полет их благотворный Слышат нежные сердца, Разумеет ум покорный, Видит вещий взор певца. 5 СЧАСТИЕ И ВЕЛИЧИЕ В час, когда для жизни сердца Я пришел в мир суеты, Мать желанного младенца Положила на цветы И сказала: 'Для того ты Пеленой весны повит, Чтоб в очах твоих заботы Принимали счастья вид, Чтоб улыбкой молодою Красовалося чело, Чтобы всё перед тобою Жило, пело и цвело'. С той поры, хотя печали (Наважденье адских сил!) На пути меня встречали, Но от них я уходил. Друг беспечности любезной, Чадо неги и весны, В век холодный и железный Золотые вижу сны. Бледность - роскошью мне зрится, Сводом мраморным - шалаш, И в душе моей гнездится Нестареющая блажь. Резвые люблю забавы, Скучного бегу труда, Не желаю громкой славы, Не боюсь людей суда. Лишь хотел бы, лиру строя И прядя напевов нить, Чувство мира и покоя В сердце братии перелить. Пусть другой надмен и шумен, Обожает славы лик, Кто был счастлив - был разумен, Кто счастливил - был велик. <1845> 352. ВЕСЕННЯЯ КАРТИНА Нянек и малюток Полон снова сад, Выпущен из буток Белых статуй ряд. Слышишь ли ты звуки Юных голосов, Как лепечут внуки, Дедушка Крылов? Роз, сиреней запах В воздухе стоит, Львы с шарами в лапах Стерегут гранит. К пристани теснится Кучами народ, Точно вся столица Собралась в поход. Повидаться с летом Манят острова! Золотистым светом Залита Нева! От лучей победных Скрылся образ тьмы... Лишь на лицах бледных Вечный след зимы. <1858> ПРИМЕЧАНИЯ Стихотворные произведения Е. Бернета имели следующие издания: 'Граф Мец', ч. 1 (СПб., 1837), 'Стихи' (СПб., 1837, ц. р. 22 февраля 1837), 'Елена'. Поэма (СПб., 1838, ц. р. 11 августа 1837). Обширное собрание автографов Б. хранится в ГБЛ. 339. Отд. изд., с. 97-116, с эпиграфом из Гете 'Es sind nicht Schatten, die der Wahn erzeugte' ('Это не тени, созданные мечтой'). Поэма состоит из десяти глав, именуемых 'ночами', вступления и заключения. Тексту ее предшествует след. примеч.: 'Считаю нужным заметить, что описанное в предлагаемой поэме происшествие относится к временам феодализма в Северной Германии. Ночи, служащие периодами рассказа, не следуют одна за другою посуточно, а разделены неопределенным временем' (с. V). В строгой, но доброжелательной рецензии Белинский между прочим писал: 'Содержание поэмы было бы очень просто, если бы местами не искажалось изысканными подробностями... Девушка, обреченная матерью на монастырскую жизнь, любит рыцаря и, украдкою от настоятельницы, видится с ним. Игуменья, чтобы заставить ее признаться в преступлении монастырского устава, показывает ей череп ее матери, и череп говорит Елене, от лица ее матери, что она возмутила его покой во гробе и своим преступлением губит и его и свое блаженство в будущей жизни. Несмотря на изысканность этой выходки, Елена поверила черепу и решилась принести свою любовь в жертву долгу: она уже не являлась на тайные свидания. Вдруг до ее слуха доходит весть о буйном разврате и неистовом ожесточении ее любезного рыцаря. Он приходит видеть ее в последний раз' (Белинский, т. 2, с. 413). Этим пересказом сюжета критик предваряет подробный анализ 'Ночи десятой' - лучшей, по его мнению, главы поэмы. 340. ЛПРИ, 1837, 31 июля, с. 299. Высокую оценку стихотворение получило в рецензии Белинского на поэму 'Елена' (т. 2, с. 412). Клирос - место для певчих в церкви на возвышении по обеим сторонам от алтаря. Налой (аналой) - род столика с покатым верхом для книг и икон, перед аналоем совершался обряд венчания. Паникадило- церковная люстра. 341. 'Стихи', с. 18, тот же текст одновременно - БдЧ, 1837, ?3, с. 35, в составе цикла 'Четыре стихотворения'. 342-343. 'Стихи', с. 45 и 59. Амврозия (греч. миф.) - пища богов. 344. 'Стихи', с. 82 и одновременно - БдЧ, 1837, No 3, с. 38, с вариантами, в составе цикла 'Четыре стихотворения'. Печ. по 'Стихам'. 345. 'Стихи', с. 131 и одновременно - БдЧ, 1837, No 3, с. 40, с вариантами, в составе цикла 'Четыре стихотворения'. Печ. по 'Стихам'. Морейская. Морея - название полуострова Пелопоннес, распространенное в средние века. 346. 'Русская беседа. Собрание сочинений русских литераторов, издаваемое в пользу А. Ф. Смирдина', т. 1, СПб., 1841, с. 1. Автограф - ГБЛ. 347-351. Альм. 'Метеор', СПб., 1845, с. 141, 144, 148, 150, 152. Всего в цикле 14 стихотворений. Автографы всех текстов - ГБЛ. Три строки отточий в 'Призраке' означают либо пропуск трех строф, либо неточное обозначение пропуска одной строфы (в последнем случае нужна была бы еще строка точек). 1. Феокрит (III в. до н. э.) - древнегреческий поэт, считался уроженцем Сиракуз - древнего го рода в Сицилии. Архимед (ок. 287-212 до н. э.) -древнегреческий математик, родом из Сиракуз. Замок Цизы - замок близ Палермо (на северном побережье Сицилии), памятник древней арабской архитектуры XII в., относится к периоду арабского завоевания Сицилии. Мавританская звезда - здесь: арабская. 352. 'Правда в стихах и прозе', издал Г. Н. Н<адхин>, СПб., 1858, с. 6. Об истории этого изд. - брошюры с заметками и стихами Б., скрывшего свое имя, см.: Г. Надхин, Е. Бернет. Материалы для его биографии ('Древняя и новая Россия', 1877, No 6, с. 143-151). Дедушка Крылов - памятник И. А. Крылову, изваянный П. К. Клодтом, в 1855 г. был установлен в петербургском Летнем саду.