М. Артамонов
М. Артамонов
186. УТРО
186. УТРО
193. ВЫСЕЛКИ
193. ВЫСЕЛКИ
(Посвящаю Максиму Горькому)
195. РАЗОР
195. РАЗОР
Стихотворения, Артамонов Михаил Дмитриевич, Год: 1917
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Библиотека Поэта. Большая серия. Второе издание
Поэзия в большевистских изданиях 1901-1917
Л., ‘Советский писатель’, 1967
Там, где темные окраины
За амбарами и срубами,
Корпуса, что сталью спаяны,
Задымились рано трубами.
Где Нева гранитом скована,
В кандалы одета, пленница,
Ранней зорькой зацелована,
Стонет фабрика-изменница.
И свистками даль разбужена,
Дрогнул воздух, зазмеилася
Та толпа, что здесь до ужина
У машин стальных томилася.
За горами, за угорами
Тают зори златотканые,
И бегут шагами скорыми
В корпус девушки румяные.
<23>
186. ‘Путь правды’, 1914, 23 апреля.
На бледной неба просини,
В тиши родных полей
От третьегодней осени
Дрожит стоокий змей,
Дрожит и пышет полымя
Бросая дым, патью
Между полями голыми,
Предав всё забытью.
То фабрика-изменница
На выселки дымит,
То тучею оденется,
То змеем засвистит.
Гудят стальные матицы,
Подпоры этажей,
И эхом, гулким, катится
Шум в проголи полей.
Не паханы, не ораны
Поля и косяки,
Кружатся низко вороны
На гумках у реки.
Как время-то изменится!
Где рожь — репейник там,
Всех фабрика-изменница
Взяла по корпусам.
Бывало, над угорами
Гармонь, зовет, звеня.
Глаза горят задорами:
Поймай-ка, мол, меня!
Бегут по склону девушки, —
Парням ли не догнать?..
В горелки, в погорелушки
Теперь им не играть.
Семик ли правят девицы,
Березки — ал наряд.
Где склоны зеленеются,
Гармоники звенят,
И смех зовущий, внутренний
Влечет, зовет игрой,
До самой до заутрени
Не тихнет над рекой…
Колдуют ночи чарами,
Угарами — в Семик,
В поёме над стожарами
Вороний слышен крик.
Захлопали, закаркали,
Над выгоном кружась…
‘Сударушка, подарка ли,
Венца ли — всё для нас!
Не я ли зори красные
Тоскую и не сплю?
Ой, милая, ой, ясная,
Тебя ль я не люблю?..
Вся жизнь моя не почата,
Всю жизнь тебе отдам!
А зори-то, а ночи-то,
Взгляни: гадают нам…
Ой, ночи, ночи ранние,
Кого вам не смутить?
Жизнь радостней, туманнее,
Теперь ли нам не жить?’
Венки плетут и венчики,
Бросают в бочаги,
Рвут алые бубенчики
В поёме у реки…
Звенит смех девий около:
Кем буду занята?
Гадают про мил-сокола,
Глядятся в омута.
Кто суженый, кто ряженый,
Скажи, царь водяной,—
Кто будет разнаряженный
Венец держать со мной?
Во гумнах в ночку темную
Кто будет милой звать
И с лаской неуемною
Мне косу расплетать?..
Гадают о мил-соколе,
Глубоко ли падет,
Глубоко ли, далеко ли
Венок их проплывет?
Придет ли праздник Троица,
День Духов, — средь села
Игра-певун настроится,
Шумна и весела.
Ломают парни пряники
И потчуют девьё:
‘Ой, милая, хорошая,
Ой, солнышко мое!
Возьми, отведай пряника…’
— ‘Любила бы — взяла!’
Ой, солнышко, ой, красное,
Напрасные слова!..
Все взрослые с подростками
В Купала девью ночь
Стоят над перекрестками —
Сорвать цветок не прочь,
Стоят, колдуя старыми
Поверьями времен,
И слышен за стожарами
Их поцелуйный звон.
Колдуют ночи пьяные,
Дышит росой трава.
И льстивые, смутьянные
И пьяные слова…
‘Ой, вейся, вейся, алая
Ты, ленточка-косник.
Тебя ль не сберегала я?
Да развил чаровник…
Вошел ко мне мой суженый,
Мой ряженый вошел.
Вся жизнь моя разбужена,
Он косыньку расплел…’
Прошло то время вольное,
Былой разгульный взмах.
На фабрике — раздольное —
Попрятано впотьмах.
Стоят на прежнем гульбище,
На Высельском холму,
Три корпуса фабричные,
Стоят, гудят в дыму.
И с этих пор предания,
Былой изустный сказ
Стал призрачней, туманнее,
Всё гас и гас… погас.
Всех девушек-зорянушек,
Чей облик светел, мил,
Всех корпус город-фабрики
К себе заполонил.
Парней, что шли с гармонями
В Семик, весенний день,
Загнал тот змей — угонями
С окружных деревень.
И старые и малые
Стоят по корпусам.
‘Ой, снежки-снеги талые,
Не бегать в поле нам!..
Придешь в ночи измученный,
Раздавленный, больной.
Все вместе, но разлучены,
За каменной стеной.
Шумит, гремит и охает
И стонет меж полей
На горе нам построенный
Стоокий корпус-змей.
Гудят стальные матицы,
Весь люд затих, угрюм.
Рокочет, стонет, катится
Фабричный гулкий шум…
Ой, очи, очи синие!
Понять ли в вас тоску?
На фабрику богинею
Вошла ты ткать к станку.
Коса, что лен расчесанный,
Пленила, обожгла,
Ты, взглядами забросана,
Ткала, ткала, ткала…
Бежал уток с основою,
Шумели корпуса,
Не свыклась с жизнью новою
Ты, русая коса!
Потухли очи синие,
Туман их заволок,
Все, будто в блестки инея,
Наряжены в хлопок.
Коса, что лен расчесанный,
К тебе всех привела.
Ты, взглядами забросана,
Терпела, но ткала.
Шли целыми оравами:
Контора, мастера,—
Пронизана лукавыми
Ты взглядами с утра.
Всё ждали, ждали случая
Втоптать бы в грязь тебя.
О кроткая, могучая
И светлая моя!
Верь, сгинет тьма нещадная!..
Забудь ты скорбь свою.
Крепись же, ненаглядная,
Ты в жизненном бою!’
<15>
193. ‘Трудовая правда’, 1914, 15 июня. Патья — угольная пыль. Семик — религиозный праздник, отмечавшийся на седьмой неделе после Пасхи, сопровождался гаданиями, плетением венков. Бочаг — омут, яма с водой.
Многие крестьяне по весне не
приступали к полевым работам: скотина
и инвентарь описаны и проданы за
неплатеж податей.
(Из газет)
Борона
Продана
Сбрую всю забрали,
А скотину
К господину
Земскому угнали.
Эх ты, быль!
Не бобыль —
Хуже бобыля я!
Ходишь тенью
По селенью,
Голову роняя.
Вспомяну
Ту весну —
Слезы проступают!
Я-то в поле
Хуже, что ли,
Тех, что работают?..
Весь надел
Оглядел,
Горевал над пашней,
Над кормилицей моей,
Впроголодь — всегдашней…
Эх, дела!