САТИРИКЪ.
САТИРИКЪ.
‘Библіотека для чтенія’, т. 146, 1857
ПОКАЯНІЕ.
ПОКАЯНІЕ.
Стихотворения, Алмазов Борис Николаевич, Год: 1861
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Accusare et amare tempore uno
Ipsi vix fuit Herculi ferodum.
Petron. Satyricon.
Среди кровавыхъ смутъ, въ т тягостные годы
Заката грустнаго величья и свободы
Народа Римскаго, когда со всхъ сторонъ
Порокъ нахлынулъ къ намъ и онмлъ законъ,
И поблднла власть, и зданья вковаго
Подъ тяжестію зла шатнулася основа,
И свточь истины, средь бурь гражданскихъ бдъ,
Уныло догоралъ — родился я на свтъ,
Но правда и боязнь порока и разврата
Въ утробъ матери со мной была зачата.
Съ младенчества во мн квиритовъ древнихъ духъ
Проснулся: дтскихъ лтъ къ призывамъ былъ я глухъ,
И рзвыхъ сверстниковъ не раздлялъ забавы,
Но жажда подвиговъ и благородной славы
Смущали съ раннихъ поръ покой души моей.
Достигнувъ возраста кипучихъ юныхъ дней,
Я убгалъ пировъ и ласки двъ прекрасныхъ
И взоръ свой отвращалъ отъ взоровъ сладострастныхъ.
Смшнымъ казался мн страстей безумныхъ пылъ,
Лукавый нги гласъ мн непонятенъ былъ,
И говорилъ душ моей краснорчивй .
Саллюстій, правды другъ, иль величавый Ливій.
Въ часы отраднаго безмолвія ночей,
Отъ хартій вковыхъ не отводя очей,
Въ преданья древности я думой погружался,
И духомъ праотцевъ мой духъ воспламенялся,
И съ новой ревностью я жаждалъ славныхъ длъ,
И въ яростной вражд къ пороку закоснлъ.
И ждалъ я съ трепетомъ, когда придетъ мн время
Поднять на рамена народной власти бремя,
Закона узами замкнуть пороку пасть.
Иль въ медленной борьб за правду честно пасть,—
И увлеченъ мечтой въ воображеньи юномъ,
Ужь представлялъ себя безтрепетнымъ трибуномъ
И словомъ громовымъ оледнялъ сенатъ,
Иль мощнымъ ценсоромъ карающимъ развратъ,
И грозно обличалъ сановниковъ подкупныхъ
И въ рабство низводилъ ихъ женъ и чадъ преступныхъ.
Такъ юныхъ дней моихъ пронесся быстрый токъ,
И зрлыхъ лтъ пришелъ давно желанный срокъ,
И въ дни весеннихъ идъ, въ обычной тог блой
Я на площадь предсталъ передъ народомъ смло.
Рчьми лукавыми народу я не льстилъ,
Ни игръ, ни праздниковъ, ни зрлищъ не сулилъ,
И мнилъ я въ гордости слпаго заблужденья,
Что нравовъ чистота средь общаго паденья,
Да имя доброе, да предковъ древній родъ
Права священныя на славу и почетъ
Въ народ мн даютъ. Но правда, доблесть, предки,
Въ нашъ вкъ не цнятся въ народ, хоть и рдки.
И площадь цлая, ругаясь и смясь
Меня отвергнула,— насмшки, камни, грязь
И взглядъ ликующій соперника счастливца,
Сосдей и друзей сіяющія лица —
Вотъ все, что родина въ награду мн дала
За умъ, высокій родъ и чистыя дла.
Стыдомъ подавленный и злобою стсненный
Отъ шумной площади въ свой домъ уединенный
Направилъ быстро я дрожащія стопы,
При грубомъ хохот безчисленной толпы.
И ктожь, о, боги, былъ мой грозный побдитель?
Распутный юноша, безумный расточитель
Отцевъ наслдія на играхъ и пирахъ,
Погрязшій въ праздности, порокахъ и долгахъ,
Въ кругу безстыдныхъ двъ и параситовъ грязныхъ
Проведшій жизнь свою средь оргій безобразныхъ,
До дна для прихоти исчерпавшій порокъ,
Разврата гнусныхъ тайнъ прославленный знатокъ,
Но въ глубин души усталой и холодной,
Безчувственной къ добру и слав благородной
Презрнной зависти червь безпокойный жилъ
И сердце низкое блескъ почестей манилъ.
И къ цли хитро шелъ, какъ честолюбецъ жадный,
Беспечный юноша. Вкусъ черни кровожадной,
Звриной травлею онъ тшилъ безъ конца, —
И имя тамъ стяжалъ отечества отца.
И вотъ развратникъ, мотъ и гражданинъ негодный
Избранъ торжественно на площади народной,
И тотъ, кого клеймилъ молвы всеобщій гулъ,
Кто предъ кредиторомъ смиренно выю гнулъ,
На пол бранномъ трусъ, нахалъ въ толпъ разгульной,
Возслъ торжественно на древній стулъ курульный,
И, грозныхъ ликторовъ толпою окруженъ,
Гражданамъ судъ даетъ, сановникамъ законъ,
Съ осанкой гордою, въ сенат пркдлагаетъ
И взоромъ какъ герой увнчанный блистаетъ.
И понялъ я, что тамъ, гд правды лучъ поблекъ,
Гд безразлично все — и доблесть и порокъ,
Гд власть пристанище корысти и разсчета,
Постыдно требовать народнаго почета.
И, льстивыхъ почестей оставя шумный путь,
Въ семейномъ счастіи я думалъ отдохнуть,
И муки гордости глубоко уязвленной
Любовью тихою, но други неизмной,
Предъ скромнымъ очагомъ домашнимъ усыпить,
И участь горькую отчизны позабыть.
И жизнь моя на мигъ роскошно просіяла:
Нашелъ подругу я… Безвстно разцвтала
Она подъ властію суроваго отца,
Квиритовъ доблестныхъ прямаго образца,
Вдали отъ шумнаго и суетнаго Рима,
Отъ взора дерзкаго заботливо хранима,
Стыдливой робости и гордости полна
Самой Лукреціей казалась мнъ она,
И боги счастіе казалось мн сулили,—
Но счастья нтъ въ стран, гд рушились и сгнили
Твердыни грозныя законовъ, гд кругомъ
Развратомъ осажденъ, какъ язвой, каждый домъ,
Гд отъ порока нтъ ни стражей, ни затворовъ!
Средь общей гибели и я отъ наглыхъ взоровъ
Не въ силахъ былъ сокрыть мой драгоцнный кладъ,
И въ сердце нжное тлетворный страсти ядъ
Проникъ украдкою, и душу сжегъ… и вскор
Римъ цлый говорилъ вслухъ о моемъ позор.
Я много отъ судьбы ударовъ перенесъ,
Но духомъ не слаблъ, не пролилъ капли слезъ,
И взрывъ отчаянья смиряя волей твердой,
Стоялъ я подъ грозой безтрепетно и гордо,
Но новый сей ударъ душ смертеленъ былъ,
И перенесть его во мн не стало силъ.
Бдой подавленный, безславіемъ покрытый,
Съ душой обманутой и скорбію разбитый,
Униженный стыдомъ, не смлъ я глазъ поднять,
Страшась въ очахъ другихъ позоръ свой прочитать,
И гнвомъ я дрожалъ безсильнымъ, и впервые
Позналъ отчаянья мученья роковыя.
О, горе тяжкое! Какъ быть? Куда бжать?
Какъ гнусное клеймо безчестія сорвать?
Какъ вырвать изъ души воспоминаній жало?
Гд скрыться отъ тоски? Куда главой усталой
Склониться, и душ покой и миръ обресть?
Гд счастье? Гд семья? Гд родина и честь?
Все, все утрачено, все чуждо мн!.. Ужели
На жизнь я осужденъ безъ славы и безъ цли?
Ужель мн ничего въ ней рокъ не сохранилъ?
Ужель не обрту въ душъ я новыхъ силъ,
И Римскій гражданинъ, какъ рабъ тупой, безгласный
Безсмысленно пройду я жизни путь несчастный?
Нтъ! мн оставили святые боги въ даръ
Святаго мщенія неугасимый жаръ,
Громовый, мощный стихъ, рчей потокъ сердитый,
И жало тонкое насмшки ядовитой.
Вотъ все, что я сберегъ средь бдствій и утратъ,
Чмъ гордъ и силенъ я, вотъ мой единый кладъ,
Оспорить и отнять его никто не можетъ,
Не сокрушитъ пожаръ и ржавчина не сгложетъ!
Да, знай и трепещи великій, гордый Римъ,
Не все подавлено величіемъ твоимъ,
Не все подкуплено твоимъ всесильнымъ златомъ,
Потоплено въ крови, усыплено развратомъ!
Ты грозенъ и могучъ, прославленъ, вознесенъ,
Ты вождь и судія безчисленныхъ племенъ,
Все гимнъ гремитъ теб,— но льстивый гласъ народный
Не заглушитъ въ сердцахъ гласъ правды благородный,
И легіоны силъ безчисленныхъ твоихъ
Не покорятъ теб мой непреклорный стихъ,
И повсть темную всхъ длъ твоихъ презрнныхъ
Онъ грозно прогремитъ въ потомствахъ отдаленныхъ.
Такъ тяжкой скорбію и злобою томимъ,
Теб я мщеніемъ грозилъ, могучій Римъ,
И слово я сдержалъ, и правды голосъ мочный
Раздался предъ тобой, и нги сонъ порочный,
И совсть онъ смутилъ въ сердцахъ твоихъ сыновъ,
И злобой отравилъ веселье ихъ пировъ.
И бдный гражданинъ, народомъ позабытый,
Я въ бой съ нимъ выступилъ упорный и открытый,
И ненавистенъ всмъ, и славенъ, силенъ сталъ,—
И шумный гласъ молвы торжественно призналъ,
Что свыше одаренъ я злой насмшки даромъ —
И понялъ я, что въ свтъ родился я не даромъ.
Съ тхъ поръ вс силы я, всю жизнь свою обрекъ
Искать, раскапывать и уличать порокъ,
Съ тхъ поръ заботливо, неутомимымъ окомъ,
Какъ за роскошною добычей, за порокомъ
Повсюду слдую, ловлю чуть видный слдъ,
И взору моему преградъ и тайны нтъ.
Ни въ темной улиц, ни въ терм потаенной,
Ни подъ личиною философа смиренной,
Нигд порокъ и страсть себя не утаятъ,
Повсюду ихъ пронзитъ мой безпощадный взглядъ.
Какъ смлый рудокопъ, корыстью увлеченный,
Нисходитъ въ ндра горъ за глыбой драгоцнной,
Такъ погружаюсь я всей мыслію моей
Въ пучину мрачную пороковъ и страстей.
Сбираю жадно въ ней, какъ перлы дорогіе,
Дянья низкія, движенья сердца злыя,
И тайны гнусныя домашнихъ очаговъ,
Лелю въ памяти… И въ часъ ночныхъ трудовъ,
Пергаментъ развернувъ, и мыслію спокойной
Окинувъ золъ людскихъ весь хламъ и сбродъ нестройный,
Я рзвой Таліи лукавый слышу гласъ
И Поліимніи огнемъ воспламенясь ,
Въ рчахъ безжалостныхъ согражданъ обличаю,
И на позорище народу выставляю.
И всюду дверь мосй сатир отперта:
Молва передаетъ мой стихъ изъ устъ въ уста,
На рынкахъ, площадяхъ, порой въ сенат самомъ
Вс внемлютъ съ жадностью летучимъ эпиграммамъ,
Упрекамъ, остротамъ и жалобамъ моимъ,
Намеки смлые, съ весельемъ сердца злымъ
Другъ другу на ухо тихонько повторяютъ,
И озираяся, съ улыбкой называютъ
Вс жертвы славныя мои по именамъ.
Слова мои дошли и къ чуждымъ племенамъ,
И изъ конца въ конецъ имперіи великой:
Въ Аины пышныя, въ край Галловъ полудикій,
И къ Нильскимъ берегамъ, и всюду за толпой
Чрезъ горы и моря пронесся голосъ мой.
И сердце веселю я мыслію отрадной,
Что словомъ праведнымъ сатиры безпощадной,
Передъ лицомъ толпы я развнчалъ порокъ,
Кумиры грозные съ подножія совлекъ,
Что, пробудивъ въ сердцахъ гласъ совсти сердитой,
Подлилъ я горечи въ напитокъ сибарита,
И злаго мытаря смутилъ безпечный сонъ,
И ложе мягкое преступныхъ двъ и женъ
Усыпалъ камнями, и терніемъ колючимъ,
Что страшенъ голосъ мой временщикамъ могучимъ,
Что въ неприступные дворцы и термы ихъ
Ворвется силою мой разъяренный стихъ,
И грозно огласятъ роскошныя палаты
Моихъ гекзаметровъ суровые раскаты.
Н. Алмазовъ.
I.
Надъ Римомъ и міромъ всевластно царилъ
Державнйшій царь еодосій:
Византію съ Римомъ онъ снова сплотилъ
Въ одномъ безпредльномъ колосс.