Михаил Чулков
Михаил Чулков
—————————————————————-
Стихи на качели. Стихи на Семик, Чулков Михаил Дмитриевич, Год: 1769
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Стихи на качели
Земля от топота шатающихся стонет,
И всякий мещанин в вине и пиве тонет,
Тюльпаны красные на лицах их цветут
И розы на устах прекрасные растут.
Тут игры царствуют, приятности и смехи,
Начало их любви — калёные орехи:
Бросает Адонис с качели или вниз,
С улыбкой говорит: ‘ Сударушка, склонись’.
А та ответствует ему приятным взором,
Блистая младостью и дорогим убором.
Но что еще я зрю? Какая это туча?
Великая лежит яиц в народе куча.
С пригорка покатит веселый молодец,
Разбито яицо, добьет его вконец,
По грязи без скорлуп катают и марают,
Куда же яица сии употребляют,
О том не знаю я, иль честь имею знать,
Однако не скажу, чтоб их не осмеять,
О вкусе молодцы не рассуждают строго,
В Санкт-Петербурге же воды гораздо много.
Когда с предивныя и страшной высоты,
Воззрело солнышко на наши красоты,
Глубокие снега растаяли во граде,
Пастух нам предвестил рожком своим о стаде,
Тогда наполнились канавы все водой,
Однак не чистою, но грязной и худой,
Увы, любезные цветные епанечки,
Различные фаты, и перстни, и колечки,
Я часто вас видал поверженных в бедах,
Как вы купалися в нечистых сих водах,
О рок! О случай злой! Чего ты не наносишь.
Ты женщин и мужчин в таких канавах топишь,
Ни лет, ни пола ты не тщишься разбирать,
Старух и стариков дерзаешь погружать,
Ничто того уже не может быти хуже,
Как в праздник сей лежать поверженному в луже,
Однако, весельчак, отваги не теряй,
В грязи ты лежучи, кричи ‘ не замарай’.
Восточный Фаэтон на севере явился,
Не в колесницу он, но в одноколку вбился,
Не пламенных коней он правит во эфир,
По улице летит и давит пьяный мир,
Без нужды мычется направо, влево, прямо,
Понятие его не постигает само,
Куда ему поспеть ненадобну нигде,
И поручает он во всем себя судьбе,
Попустит вожжи вниз и даст коню свободу,
На злую пагубу веселому народу,
Слетится Фаетонт с таким же молодцом,
Иль лошадь в стену где хмельной направит лбом,
Немного припрыгнув, оставит одноколку,
Стремглав он полетит через коневью холку,
Не с неба Фаетонт, но щёголь с двух колес
Хотел по глупости припрыгнуть до небес,
На камнях лежучи, умильно воздыхает
И ток кровавых слез без пользы проливает.
В сем месте пал один, в другом упали три,
Везде падение, куда ни посмотри,
Во время праздников толико Фаэтонов,
Колико во стихах негодных Аполлонов.
… Мальчишки начинают,
Друг друга по щекам ладонями щелкают,
Не в зубы юноша, но метит парню в глаз,
А отрок отроку даёт получше враз.
В минуту славное сражение явится,
Не рвётся воздух тут и солнышко не тмится.
Щелкание, тузы валятся так, как град,
Ланита, носы, рты и зубы все звенят.
Не огнестрельное оружие пылает,
Тут витязь кулаком противных поражает…
Пошёл по брюху звон, как в добрый барабан…
Хоть после 5 недель от битвы отдыхают,
Однак с охотою опять в неё вступают,
Охотно мучатся, но если ночь темна,
Тогда и их раздор, как прочих брань, смешна.
Крылаты бузники, московские герои,
Не здесь они, но там ( в Москве) бурлацки водят строи.
1769 г.
Стихи на Семик
( на Троицын день)
Не смейся, Муза, мне, а я не хохочу,
Что из пустого класть в порожнее хочу,
Намеренье мое горох лепити в стену,
Бериозкам положить в семик цену,
Чтоб красны девушки поутру пробудясь
И лучше, как они умеют: нарядясь,
Без торгу брали их и ставили в кружочек
Сбираясь на берег иль инде на лужочек,
Но прежде нежели плясать они начнут,
Я мысленно еще слетаю в Волхов пруд,
Что мутная река сперва именовалась,
И после Волховом она уже назвалась,
Рассыплю на брегу наметанной бугор,
Где спит тот князь и волхв и с ним богов собор,
Которых прежде здесь славяне почитали,
И кои уж давно почтенье потеряли.
Как молвить например: Перун громовой бог,
Которого они дубьем свалили с ног,
И бросили в реку на веки там купаться,
Чтоб перестали их невежеству смеяться.
Второй степенной бог Волос, или Велес
Из храма своего чуть ноги лишь унес,
Как начали тузить в бока и в лоб и в зубы,
Завыли Лада, Дид, Белбоги и Дашубы,
Догода, Коляда, Купало и Услад,
Святовит деланной весьма на чудной склад.
Ягая баба, Чур, Полкан и Симаергла,
Ужасный Чернобог, что в ад судьбина свергла,
Летели из домов, как черти с небеси,
Пощады не было, хоть сколько ни проси,
Очистили они и улицы, и храмы,
Невежество богов и всё повергли в ямы.
Язычество сие мещане здесь клянут,
Незнаньем же к нему ещё довольно льнут.
Семик — веселый день, его не пропускают
И в песнях тех богов почасту вспоминают…
Да что ж за крик такой народы затевают?
Неужто песенки к берёзке припевают?
Ведь только что теперь во граде рассвело
И солнце из-за гор недавно как взошло,
Я чаю, многие от сна не пробудились,
Которые вчера по рощам веселились.
Трактирщики теперь ещё ложатся спать,
Хоть целовальникам вы дайте, матки, встать.
Постойте, девушки, ведь рано забавляться,
Позвольте с разумом и мне, друзья, собраться.
Не слушаете вы, крича, разинув рот,
И вижу, вас идёт ужасный ( то есть обильный, неимоверно огромный) хоровод.
Да что же личики уж ваши покраснели?
Конечно, от того, что рано вы запели.
Однако, осмотрясь, прощения прошу
И извинение девицам приношу:
Я баб почёл за них, не зная в этом моды,
Что рано девушки не ходят в хороводы…
‘ Берёзка’ шествует в различных лоскутках,
В тафте и в бархате, и в шёлковых платках.
Вина не пьёт она, однако пляшет,
И лентами тряся, руками дивно машет.
Пред нею скоморох неправильно кричит.
Ногами в землю он, как добрый конь стучит,
Танцует и пылит, иль грязь ногами месит,
Доколе хмель его совсем не перевесит.
Там дама голосит, сивухой нагрузясь,
В присядку пляшучи, валится скоро в грязь,
Потом другая вмиг то место заступает,
Которая плясать вельми искусно знает,
Танцует голубца, танцует и бычка,
И пыль столбом летит с-под каблучка…
Там сделан огород, берёзки все в кругу,
Верхушки же у них согнуты все в дугу,
В средине стол стоит, без скатерти поставлен,
Но столько кушаньем казался мне задавлен,
Что хлеб, соль хороши, тому свидетель я:
Ватрушки были тут, вдруг снятые с огня,
Оладьи, калачи, блины, пирог и пышки,
И, можно так сказать, все к празднику коврижки.
Вакханки таковы: попляшут, покричат,
Приступят ко столу и множество съедят,
Но только кушают, казалось мне, без вилки,
Однако с помощью наполненной бутылки.
Частенько и в кабак с бутылкой посылают
И в складчину её сивухой наполняют.
1769 г.
Источник текста: Журнал ‘ И то, и сё’ ( ‘И то, и сьо’). СПб, 1769, кн. 2.