Да не подумает читатель, что я намерен схватить этот стержень и показать и самую правду. Вот, дескать, она: правда-истина. Я намерен лишь побеседовать с вами о том, как после многих моих попыток практически к ней подойти, становлюсь в тупик перед всевозрастающими ужасами ее извращения.
Моя правда, в понимании моего ближнего, может оказаться как раз причиной ее оспаривания, так как у моего ближнего были совсем иные пути ее познавания.
Его детство, жизненный опыт, его окружение, книги, которые он читал, его личные удачи и неудачи, все это составляет тот комплекс и сложности, которые ест у всякого человека, сколько-нибудь над этим задумывающегося, его понятие о правде может быть почти всегда противоположным моему.
Все, чему я хотел бы научиться у моей правды, это понять моего ближнего и позволить ему думать и толковать его правду так, как он ее понимает, и практически применяет в жизни, лишь бы она устремлялась к тому же конечному пределу: Добру, Свету, Любви.
В этом уже будет доля того стержня, от которого ответвляется лишь один отросток утверждения правды.
Я сказал: доля стержня, значит, еще не весь стержень.
Мыслитель, если он ищет правду в жизни, прежде всего, должен иметь дело с ее живым носителем, с человеком, так как в природе неправды нет, хотя мы этого часто не сознаем, принимая все автоматически, без размышлений.
Размышление — это большое искусство, приобретаемое умением видеть, слышать, осязать, обонять и даже пробовать на вкус. Но и эти пять человеческих чувств — только частица того же стержня правды. Но и их недостаточно для восприятия полноты суждения и вынесения бесспорного вердикта.
Садовник, ухаживая за цветами, должен, прежде всего, их любить. Но и этого недостаточно. Он должен насладиться любовью, не ожидая от цветов ответного чувства. Он настолько должен вырасти в своем чувстве любви, чтобы цветы абстрактно, отвлеченно начали отвечать ему чудом своего цвета, аромата, формы и рисунком лепестков.
Получается взаимодействующая сила физической кооперации. Садовник ухаживает за цветами, проявляя действенно свою к ним любовь. Любовь его отвечает ему более наглядным и в то же время чудесным фактом — красотой, которой даже трудно подобрать словесное описание. Как будто просто и все-таки как-то загадочно. Ведь дело идет об общении человека с природой.
Всякий раз, когда мы имеем дело с природой, мы убеждаемся в том, что не всегда она мертва и не всегда покорна, а все-таки с нею нет таких конфликтов, которые почти всегда неизбежны, когда мы служим человеку или когда он служит для нас. Здесь почти никогда нет равенства, всегда присутствует зависимость слабого от сильного. Не та ли зависимость в природе, несмотря на кажущуюся гармонию и равновесие? Не питается ли птицы насекомыми, а звери птицами? А человек, пожирающий и животных, и птиц, и рыб, и растения? Когда об этом хорошо подумаешь, приходится просто ужасаться не столько жестокости зверя или яда змеи, сколько неограниченному беззаконию человека по отношению ко всему животному царству. Все для него, а для них только то, что ему недоступно или то, что животный мир сможет урвать, украсть, тайно или явно истребить для своих собственных нужд. О какой правде-справедливости может человек ревновать, на какой праведный суд рассчитывать? И какой же он царь природы, когда он ее полный раб и, часто, — паразит?
Таким образом, когда возникает конфликт между людьми, хотя бы только между двумя личностями, не следует ли признать, что либо обе личности виноваты, либо та из них, которая морально и умственно сильнее. Тогда сам по себе отпадает приговор слабейшим. И если представить это дело на суд Отца, который воплощает в Себе всю Мудрость, Истину, Любовь, Понимание и Прощение — не оправдывает ли Он обе стороны, как жертвы всего несовершенства мира земного, не ведающие истинных путей к Милосердию и Правде Божьей?
Как видите, размышляя таким образом, мы начинаем понимать силу нашей мысли, способной полетом своим достигать пределов Отеческого Милосердия, Надежды на прощение. Но за этими пределами должно быть то Непознаваемое Царство не от мира сего, перед величием и светом которого ослепляется всякое наше миропонимание. Это, как дерзает подсказать мне мое слабое сознание, и есть тот предел, у которого и самое действие ума человеческого как бы сжигается и пламень этого сгорания переходит в очищенный от земного праха дух, который и поступает в океан божественного света, как капля дождя, подхваченная солнечным лучом поднимается из грязной лужи в пределы чистых облаков.
Но в том-то и трагедия, что не чистым воспарением возносим мы свой дух в пределы надземные, а ужасающим зловонием греха, злобы, вражды, безверия ближнего.
Но как я могу судить человека, а тем более обвинять весь мир, если сам я лишь подсудимый? Тем более что человек и созданный им греховный мир уже сам себя наказал и осудил на медленную казнь, теперь над ним свершаемую. Мир — это что-то не вмещаемое в один мозг и в одно сердце. Только совершенно безумное существо может взять на себя смелость судить и осуждать его. Если Сам Христос, по отношению к небольшой группе его судей и мучителей, сказал: не ведают, что творят, то кто из смертных смеет быть судьею всего мира.
Что получается? Предел рассуждениям? Тупик!
Однако нельзя же впадать в полное отчаяние. Надо же найти какой-то выход, хотя бы абстрактный.
Куда метнуть мысль?
Куда же ей податься?
Глубоко-верующий человек скажет: к Богу. ‘Да будет Воля Его’.
Но мертва вера без действия. Мысль это и есть дарованный человеку лучик света Божия, с которым он и может отыскать какой-то росточек Лотоса, центрального символа Жизни.
Но ведь это опять абстракт, нечто отвлеченное, а человек все же нечто земное и физически-конкретное. Он-то и есть росточек главного стержня питающегося от земли и возносящего ароматы сознания к небесам, к Источнику согревающего его Света. А это уже не так просто, потому что выходит: это я, конкретный факт, свидетель и подсудимый, проситель и потерпевший, свободный идти вправо или влево, по пути добра и по трущобам зла и от него зависимый и со всеми связанный человек — частица всего мира, значит не ничтожество, а величина, а если хотите — садовод и сеятель, а еще больше: полномочный слуга Божий.
Можешь понести страшную эту ответственность? Выпрямись, напрягись, ‘исполнись Волею Моей’, иди и сей и насаждай и ‘жги сердца людей’ пламенем Истины и никогда не останавливающегося Созидания вселенной.
Вот, по-моему, как мечтает осветится, манит и никак недостижим, стержень Правды.
Так несовершенный дух мой мне приоткрывает узкие двери в Непостижимое.
Брат и друг мой, ближний и далекий спутник! Я повторяю: твои пути к познанию твоей правды, твое устремление к добру, я заранее благословляю! На каком бы языке, в какой бы форме они не вели тебя к Истине — они для меня святы.