ГД НА РУСИ КАКОЙ НАРОДЪ ЖИВЕТЪ И ЧМЪ ПРОМЫШЛЯЕТЪ.
СТЕПИ.
БАШКИРЫ.
ЧТЕНІЕ ДЛЯ НАРОДА.
Н. А. Александрова.
МОСКВА.
Типо Лит. Д. А. Бончъ-Бруевича, Кузнецкій мостъ, д. кн. Голицына.
1900.
СТЕПИ
БАШКИРЫ.
Степи, Александров Николай Александрович, Год: 1900
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Сибирская степь, переходя черезъ Уральскій хребетъ, или такъ называемый ‘Общій Сыртъ’ какъ-бы продолжается и по Европейской Россіи, завладвая чуть не всмъ пространствомъ между Ураломъ и Волгой и между Камой и Каспійскимъ моремъ. Эта степь, называемая пріуральской, обладаетъ тми-же особенностями, которыми отличаются и сибирскія степи. Она точно также не представляетъ собою безконечныхъ гладкихъ равнинъ, какъ на юг Россіи на Украйн и въ Новороссіи, она тянется по плоскогорьямъ, среди холмовъ и возвышенностей, везд покрытая тучной растительностью и вс т же ея климатическія условія.
Какъ тамъ въ Сибири свирпствуютъ снжные бури и ураганы, называемые пургой, такъ и тутъ такія-же мятели или вьюги, называемыя буранами, какъ тамъ зачастую страшнымъ бичемъ являются пожары или палы, такъ и тутъ та же ужасающая картина тхъ же пожаровъ, и, наконецъ, какую весну мы можемъ видть тамъ, съ такой же точно встрчаемся и здсь на Урал, и только зимы здсь нсколько мене суровы, чмъ въ Сибири, совершенно открытой для холодныхъ втровъ Ледовитаго океана. Бураны тмъ не мене и тутъ бываютъ также продолжительны, какъ и пурга, и съ той же страшной силой бушуютъ на огромныхъ пространствахъ по недлямъ. Кто не видалъ ихъ, тотъ не можетъ себ и представить этого адскаго зрлища, не дай Богъ, впрочемъ, никому и испытать жестокость этихъ зимнихъ мятелей въ пріуральской степи.
‘Ни облачка, какъ описываетъ буранъ нашъ извстный писатель Аксаковъ, на туманномъ неб, ни малйшаго втра на снжныхъ равнинахъ, а красное, но не ясное солнце своротило съ невысокаго полдня къ недалекому западу. Жестокій морозъ сковалъ природу, и на неб и на земл тихо и покойно, но тетерева съ шумомъ вылетаютъ изъ рощи искать себ ночлега на высокихъ и открытыхъ мстахъ, откуда сдуваетъ снгъ, но лошади храпятъ, фыркаютъ, ржутъ и какъ-бы о чемъ-то перекликаются между собою, скотъ же мычитъ, а бловатое облако, какъ голова огромнаго звря, понемногу все боле и боле выплываетъ, и, вотъ, едва замтный, хотя и рдкій втерокъ потянулъ съ востока. Наклонясь къ земл можно замтить, какъ все необозримое пространство снговыхъ полей бжитъ легкими струйками, течетъ и шипитъ какимъ-то зминымъ шипньемъ,— тихимъ, но страшнымъ! А блое облако все поднимается и растетъ, и, когда скрылись за горой послдніе блдные лучи закатившагося солнца, уже огромная снговая туча заволокла половину неба и посыпала изъ себя мелкій снжный прахъ, уже закипли степи снгомъ, уже въ обыкновенномъ шум втра послышался какъ будто отдаленный плачъ младенца, а иногда и вой голоднаго волка. Снговая же блая туча, огромная какъ само небо, обтянула уже весь горизонтъ, и послдній свтъ красной, погорлой вечерней зари быстро задернула густой пеленой. Настала сразу ночь, и наступилъ тутъ же буранъ со всею яростью, со всми своими ужасами. Разыгрался пустынный втеръ на приволь, взрывая снговыя степи, какъ пухъ лебяжій, вскинулъ ихъ до небесъ… Все одлъ блый мракъ, непроницаемый, какъ мракъ самой темной осенней ночи! Все слилось, все смшалось: земля, воздухъ, небо превратились въ пучину кипящаго снжнаго праха, который слпитъ глаза, захватываетъ дыханіе, реветъ, свиститъ, воетъ, стонетъ, бьетъ, треплетъ, вертятъ со всхъ сторонъ, сверху и снизу, обвиваетъ какъ змй и душитъ все, что ему не попадется… Сердце падаетъ у самаго неробкаго человка, кровь стынетъ, останавливается отъ страха, а не отъ холода, ибо стужа во время бурановъ значительно уменьшается. Такъ ужасенъ видъ возмущенія зимой сверной природы. Человкъ теряетъ память, присутствіе духа, безуметъ… вотъ причина гибели многихъ несчастныхъ жертвъ’.
Гибнутъ во время бурана и птицы, и скотъ, и люди, застигаемые бураномъ вн жилищъ и какихъ-либо спасательныхъ пристанищъ.
Но коренные обитатели этихъ пріуральскихъ степей — башкиры, они какъ-бы уже свыклись съ этими жестокими зимними непогодами. Они закупорились въ свои бревенчатыя кое-какъ сколоченныя лачужки, или юрты, едва покрытыя деревянными крышами и при тускломъ свт маленькихъ, кривыхъ окошекъ съ бычачьими пузырями вмсто стеколъ, валяются въ этихъ темныхъ и холодныхъ углахъ либо на нарахъ, а не то и на лавкахъ, застланныхъ кошмами, либо же прямо на грязномъ полу, сокрытомъ той же одной кошмой, а не то сидятъ собравшись и у пылающаго чувала (нчто въ род камина). Ихъ скотъ то же дрогнетъ отъ стужи, но уже и не подъ крышей, а подъ открытымъ небомъ, едва защищаемый отъ мятелей только съ боковъ кое-какими плетенками. Но у него вначал зимы есть хоть кормъ, запасенный хозяевами на зиму, а у самихъ башкиръ есть все для пищи, что они смогли собратъ за лто, хотя этого всего и не особенно много, но башкиры и не заботятся о завтрашнемъ дн. Они сидятъ, едва прикрытые дырявыми шубенками у чувала, тянутъ съ утра до ночи свой любимый кирпичный чай съ медомъ, съ сахаромъ, со сливками, съ молокомъ, тутъ же жмутся къ огню и нагіе ихъ ребятишки, какой-либо старикъ-краснобай разсказываетъ имъ томъ, какъ жили ихъ отисъ и дидъ (отцы и ды).
Сами себя они называютъ башкуртъ и говорятъ, что они происходятъ отъ нагаевъ (это тже монголы), а по преданіямъ они въ родств съ бурятами, которыя описаны нами въ отдльномъ разсказ, и которые, какъ извстно, происходятъ отъ монголовъ. И въ псняхъ своимъ родоначальникомъ башкиры поминаютъ монгольскаго царя Чингисъ-Хана. Ученые же люди, изслдовавшіе ихъ старину, указываютъ на ихъ происхожденіе, подобно вогуламъ (народъ, живущій выше ихъ возл уральскихъ горъ) отъ Угровъ, на родство съ венгерцами или мадьярами, живущими теперь въ Австріи, и ученые причисляютъ ихъ къ финскому племени, а также къ тюрскому или татарскому, съ которыми они исповдуютъ одну и ту же магометанскую религію. Иные же писатели смотрятъ на нихъ, какъ на смсь финскаго племени съ татарскимъ, хотя и по виду они напоминаютъ, то самодовъ, то татаръ, а сосди ихъ киргизы прямо-таки и называютъ ихъ истякъ, то есть остякъ, нашъ же народъ, знающій ихъ, зоветъ не иначе, какъ татарами. Лица у нихъ: у мужчинъ что-то среднее между лицомъ казанскаго татарина и заяицкаго кайсака (киргиза), а у женщинъ между кайсачкой и самодкой. Тутъ видимо смсь татарина, монгола и финна.
Слово башкуртъ ученые люди объясняютъ татарскими словами: башка — голова и юрта — пчела, отъ любви башкиръ къ пчеловодству, или просто наскомое (головное наскомое), вслдствіе ихъ нечистоплотности и неряшества, а также и куртъ, означающее слова — волкъ, грабитель, то-есть волчья голова, или народъ-грабитель, что опредляетъ ихъ прежній образъ жизни, и наконецъ башка-юртъ, что означаетъ отдльный народъ.
Не смотря, впрочемъ, на вс такого рода не вполн опредленныя и разнообразныя указанія, изъ исторіи намъ достоврно извстно, что башкиры испоконь вковъ населяли ту же страну нижнеуральскихъ горъ и степей, гд живутъ и теперь, что они были народъ храбрый и воинственный, хотя у нихъ не было своего особаго государства, а управлялись они отдльными князьками или ханами, и тревожили набгами своихъ сверныхъ сосдей — чудь, уводя оттуда къ себ ихъ женъ. Они обладали большими богатствами и несмтными стадами рогатаго скота и табунами лошадей. Но прежде всего ихъ стали притснять восточный народъ печенги, и они должны были, ради защиты, подчиниться волжскимъ болгарамъ, или бывшему тогда въ сил царству Болгарскому, а потомъ при нашествіи монголовъ они покорены были Батыемъ, а затмъ при татарахъ вошли въ составъ царства Казанскаго и наконецъ, посл покоренія Іоанномъ Грознымъ царства Казанскаго и Астраханскаго, они, тревожимые постоянно набгами разныхъ кочевыхъ народовъ, особенно же хищничествомъ киргизовъ, сами просили Іоанна Грознаго принять ихъ въ подданство. По принятіи въ подданство, они стали платить дань русскимъ, также, какъ прежде болгарамъ, монголамъ и татарамъ, владя при этомъ всею своею землею, но затмъ земли ихъ русское правительство стало ограничивать, изъ нихъ образовано было бурятское казачье войско, которое вмсто дани, какъ и вс казаки въ Россіи, несло особую воинскую повинность, пока въ 1864 г. правительство не нашло необходимымъ войско упразднить, а башкиръ обратить въ общее податное сословіе.
Такъ, мало-по-малу, ихъ богатырская и воинственная жизнь уничтожалась, замняясь постепенно мирною пастушескою, а теперь они и не пастухи, и не земледльцы,— все у нихъ истощилось и по разнымъ причинамъ они только бдствуютъ, убдившись несомннно и наглядно въ продолженіи трехъ столтій, что они только нищаютъ, уменьшаются въ числ, хирютъ тломъ и гибнутъ.
Одни только старики-краснобаи да ихъ пвцы напваютъ и разсказываютъ имъ о томъ золотомъ вк въ пріураль, когда жили ихъ отисъ и дидъ, не заботясь ни о чемъ и наслаждаясь всми благами міра.
Легкомысленные башкиры, когда у нихъ имются въ начал зимы разные запасы, также наслаждаются жизнью, какъ ихъ отисъ и дидъ, они ходятъ другъ къ другу въ гости, угощаются и устраиваютъ свои свадьбы, а свадьбы ихъ то же, что и у татаръ. Свадьбы отличаются обыкновенно всякаго рода угощеніями, но ни чмъ инымъ. Какъ только родится у башкира сынъ или дочь, онъ уже ищетъ пары у кого либо изъ своихъ пріятелей. Тогда со стороны двухмсячнаго жениха — въ пеленкахъ детъ посланный къ отцу тоже, положимъ, двухмсячной невсты — въ пеленкахъ, и при нкоторыхъ церемоніяхъ совершается сватовство съ угощеніемъ, а потомъ родные жениха сговариваются съ родными невсты о колым, то-есть о плат за невсту, опредляемой отъ воза дровъ или сна, до трехъ тысячъ рублей,— и этотъ сговоръ также отличается только обильнымъ угощеніемъ, если же женихъ и невста взрослые, то происходитъ и самая свадьба, на которой только и длаютъ, что посл молитвы муллы обжираются да опиваются.
Такъ, вотъ, угощаясь да опиваясь, они живутъ, какъ жили ихъ отисъ и дидъ до половины зимы, но потомъ нужда съ голодомъ и холодомъ постучится въ дверь башкира, и онъ, также, какъ и его скотъ, за скудостью прекращающейся зимней заготовки, начинаетъ бдствовать, и бдствовать поголовно до полнаго голода. Онъ нанимается тутъ безъ платы изъ одного хлба въ работники, онъ перепродаетъ, и даже по нсколько разъ, свои луга за пустыя деньги, онъ входитъ въ долгъ, беретъ хлбъ втридорога противъ того, чмъ самъ продавалъ, кулаки и свои, и чужіе имъ пользуются, онъ заране совершаетъ договоръ на продажу, и такимъ образомъ маяться эти бдняки, ожидая, какъ спасенія отъ всякихъ бдствій, весны.
А весна пришла, но и тутъ бда: какъ только сошелъ снгъ и стала обсыхать ветошь, то есть прошлогодняя трава, которой кое-какъ началъ подкармливаться скотъ, поднялись палы, или степные пожары. Эти палы или пожары бываютъ также губительны, какъ и бураны, и тотъ же писатель Аксаковъ описываетъ ихъ такимъ образомъ:
‘Обыкновеніе выпаливать прошлогоднюю сухую траву для того, чтобы лучше росла новая, не обходится иногда безъ дурныхъ послдствій. Чмъ ране начинаются палы, тмъ они мене опасны, такъ какъ опушки лсовъ еще сыры, на низменныхъ мстахъ стоятъ лужи, а въ лсахъ лежатъ сугробы снга. Если же везд сухо, то степные пожары производятъ иногда гибельныя опустошенія: огонь, раздуваемый и гонимый втромъ, бжитъ съ неимоврной быстротой, истребляя на своемъ пути все, что можетъ горть: стога, зимовавшаго въ степяхъ сна, лсные колки (отдльный лсокъ, называемый охотниками ‘островкомъ’), даже гумна съ хлбными копнами, а иногда и самыя деревни. Палы, или эти пожары представляютъ поразительную картину: въ разныхъ мстахъ то стны, то рки, то ручьи огня лзутъ на крутыя горы, спускаются въ долины и разливаются моремъ по гладкимъ равнинамъ. Все это сопровождается шумомъ, трескомъ и тревожнымъ крикомъ степныхъ птицъ. И хорошо еще, что степныя мста никогда не выгораютъ до тла. Мокрые долочки, перелски и опушки лсовъ съ нерастаявшимъ снгомъ, дороги, въ колеяхъ которыхъ долго держится сырость, наконецъ, рчки останавливаютъ и прекращаютъ огонь, если нтъ поблизости сухихъ мстъ, куда бы могъ онъ перебраться и даже перескочить. Это перескакиванье въ ночной темнот очень живописно. Огонь, бжавшій широкой ркой, разливая кругомъ яркій свтъ и заревомъ отражаясь на темномъ неб, вдругъ начинаетъ разбгаться маленькими ручейками, это значитъ, что объ встртилъ поверхность земли мстами сырую и перебирается по сухимъ верхушкамъ травы, огонь слабетъ ежеминутно, почти потухаетъ, кое-гд перепрыгивая звздочками, мракъ одваетъ окрестность. Но одна звздочка перескочила залежъ, и мгновенно растирается широкое пламя, опять озарены окрестныя мста и снова багровое зарево отражается въ темномъ неб.
Сначала, опаленныя степи и поля, представляютъ печальный, траурный видъ безконечнаго пожарища, но скоро иглы яркой зелени, какъ щетки пробьются сквозь черное покрывало, еще скоре развернутся он разновидными листочками и лепестками, и много черезъ недлю все покроется свжею зеленью’.
И башкиры оживутъ, пріободрятся, они точно воспрянутъ духомъ, а чуть явится кормъ для скота, тогда явится и молоко, и кумысъ, и они, забывъ всю бду, опять станутъ отдыхать, убжденные въ томъ, что посл такого труда, какъ голодъ и холодъ, имъ непремнно уже слдуетъ и отдохнуть. И, смотришь, у сосдей русскихъ и у одноврцевъ и сородичей татаръ поля уже вспаханы и даже засяны, а башкиры все отдыхаютъ, пока наконецъ не очнутся, но не потому, что у нихъ ничего не сдлано, а потому собственно, что наступаетъ время и на любимый ихъ отдыхъ — на кочевку.
Тутъ они бросаются,— кто куда и кто зачмъ: у того нтъ плуга, у того сохи, или бороны, а у иного нтъ и лошади, и, кое-какъ вспахавъ землю и кое-какъ посявъ, башкиръ уже охаетъ, говоря: ‘уфъ, усталъ!’ А спросите вы его,— много ли онъ посялъ?— и онъ, махнувъ рукою, отвтитъ: ‘Хе, бачка, зима достанетъ, да еще въ магазей кладемъ, прудаемъ, чай беремъ, на все хватаетъ!’ Онъ какъ бы и забылъ о только что миновавшей голодовк, онъ незлопамятенъ… А другіе и вовсе не сютъ, и на вопросъ,— какъ проживете зиму?— отвчаютъ: ‘Хе, бачка, какъ какъ?.. зима жили же, будемъ жить опять, Богъ дастъ не оставляетъ, а посешь, Богъ не дастъ, такъ опять же хлбъ не родится. Вотъ и будемъ жить, бачка, какъ нашъ отисъ и дидъ хлбъ не сялъ, а все зимою не умиралъ, а умиралъ, такъ Богъ такъ веллъ… Теперь нужно отдыхать’…
И, спша на кочевку, онъ уже собирается отдыхать при полномъ раздольи. Хотя и тутъ у него бда: нужно чистить арбы или телги, нтъ колесъ, нтъ постромокъ для лошадей, а не то и хомутъ порвался, и оглобля сломана, и не достаетъ то того, то другого, но кое-какъ въ попыхахъ, наскоро и тутъ онъ справился. Нагружаются телги разнымъ незатйливымъ домашнимъ скарбомъ: одна или дв у него подушки, дв-три рубашки для себя и для жены, но не для дтей, грязныя одна другая кошма, чекмень, халатъ изъ китайки для жены, нсколько деревянныхъ чашекъ, какъ знакъ довольства, одна или дв ложки, кунякъ (нчто въ род ведра) и всякая другая рухлядь. На арбахъ или телгахъ сидятъ старики и старухи съ бабами и дтьми, а молодые башкиры и башкирки, одтые въ самое лучшее платье, гонятъ верхами впереди телгъ овецъ, телятъ, стадо коровъ, табунъ лошадей, и тутъ шумъ, хохотъ, говоръ людей, мычаніе коровъ, ржаніе лошадей, скрипъ неподмазанныхъ арбъ,— все это сливается въ какой-то дикій, немолчный, хаотическій хоръ, пріятно звучащій въ ушахъ истаго башкира. Тутъ для него чистое раздолье: онъ какъ бы на полной свобод, у него богатырски подымается грудь, расширяются ноздри и онъ какъ бы не помнитъ себя отъ радости,— ему все трынь трава…
Въ степяхъ повсюду уже начинаютъ цвсти всякія растенія. Цвтетъ бобовникъ, заливая огромные черные скаты сплошнымъ розовымъ цвтомъ, промежъ него виднются желтыя полосы цвтущаго чилищника, а тамъ въ другихъ боле отлогихъ мстахъ обширныя пространства покрываются блыми, но не яркими, а какъ будто матовыми, молочными пеленами дикой вишни, и въ этомъ мор весеннихъ цвтовъ и цвтущихъ кустарниковъ слышится повсюду непередаваемое словами чириканье стрепетовъ, заливныя звонкія трели кроншнеповъ, повсемстный горячій бой перепеловъ, трещанье кречетовъ. На воеход-же солнца, когда ночной туманъ садится благодатной росой на землю, когда вс запахи цвтовъ и растеній дышутъ сильне и благовонне,— невыразимо очаровательна прелесть весенняго утра въ степи. Все полно жизни, свжо, ярко, молодо и весело. Черноземная земля, представляющая собою новь, то-есть никогда непаханную землю, по большой части неровная и волнистая, перескаемая оврагами и родниковыми ручьями, степными рчками и озерами, покрыта на сотни верстъ высокими травами и цвтами, которые наполняютъ воздухъ особеннымъ благодатнымъ ароматомъ, и кто не ночевалъ лтомъ въ такихъ степяхъ на покатостяхъ горныхъ кряжей, кто не вдыхалъ воздухъ, пропитанный цлебными свойствами степныхъ травъ, тотъ не можетъ имть понятія о благотворномъ, мягкомъ и живительномъ воздух этихъ пріуральскихъ степей.
И съ первыхъ-же весеннихъ дней степные инородцы живутъ этой степью, и, мало-по-малу, то тамъ, то сямъ вы встрчаете двигающіяся ихъ кочевья и ихъ табуны и стада. Они выбираютъ привольныя мста, не слишкомъ въ далекомъ разстояніи отъ воды и лса, съ изобильными пастбищами для скота, и въ большинств случаевъ стараются расположиться на тхъ излюбленныхъ полянахъ, гд кочевали ихъ отисъ и дидъ. Тамъ они раскинутъ свои войлочные шатры, извстные у насъ подъ именемъ калмыцкихъ кибитокъ, вы увидите эти кибитки то блыми (у богатыхъ), то срыми въ вид полушарій съ открытыми или приподнятыми на тесьмахъ войлочными дверьми и съ дымкомъ, вьющимся изъ отверстій, продланныхъ въ верху шатровъ. Внутри этихъ кибитокъ бываетъ та же грязь, что и въ зимнихъ юртахъ, или избахъ, но кочевыя кибитки, какъ боле излюбленное жилище, щеголевате выглядятъ, лучше прибраны,— тутъ какъ бы напоказъ стоятъ кованные сундуки, лежатъ кой-гд перины, подушки, развшана повсюду сбруя, выставлена на полочкахъ какая, никакая посуда и особенно много красныхъ деревянныхъ чашекъ, ложекъ и блюдъ, чтобы всякій думалъ: ‘не даромъ-же такъ много добра, врно гостей много ходитъ’, виситъ также на стнахъ и оружіе, а иногда и стрлы, посреди же кибитки надъ тлющимъ костромъ виситъ непремнно большой котелъ, въ которомъ и варятъ пищу, и стираютъ грязное блье, или попросту какіе-либо лохмотья. Неподалеку-же отъ этихъ шатровъ утопаютъ въ трав разсыпанныя повсюду стада барановъ, овецъ и козъ съ молодыми ягнятами и козлятами, матки которыхъ всегда ягнятся въ траву. Далеко слышно ихъ разноголосое блеяніе. Тамъ бродятъ и мычатъ стада коровъ, тамъ опять пасутся и ржутъ конскіе табуны, возл же кибитокъ грются на солнц нагіе ребятишки, которымъ еще памятна зимняя стужа, гд-то поблизости журчитъ ручей, откуда башкиры берутъ воду, а наступитъ ночь и каждый бы позавидывалъ сладкому сну башкира и спокойствію, и мирной тишин башкирскаго кочевья. Съ ранняго утра башкирки доятъ коровъ, моютъ и чистятъ разную домашнюю утварь, а за ними просыпаются и башкирцы, и выходятъ изъ кибитокъ, чтобы подышать роднымъ степнымъ воздухомъ и поразмыслить,— къ кому бы сегодня хать въ гости и пить свжій кумысъ, безъ котораго ему и жизнь не въ жизнь. И въ степи на горизонт то съ одной, то съ другой стороны постоянно появляются какія-то черныя движущіяся точки,— это остроконечныя, все еще зимнія съ опушкой, шапки башкиръ. Иногда такія точки помелькаютъ на горизонт и пропадутъ, иногда же выплываютъ въ степь, выростаютъ и образуютъ фигуры всадниковъ, плотно приросшихъ кривыми ногами къ тощимъ, но крпкимъ, незнающихъ устали, своимъ иноходцамъ,— это гуляющіе башкиры, лниво, безпечно, всегда шагомъ разъзжающіе по родной степи. Переская ее во всхъ направленіяхъ, они или просто отдыхаютъ, разгуливая отъ нечего длать по степи, или-же, какъ мы уже и сказали, дутъ въ гости въ сосднія кочевья, иногда верстъ за сто, гд и обжираются до послдней возможности жирной бараниной и напиваются до пьяна кумысомъ, такъ какъ скотъ уже вполн оправился и у всхъ все есть, всего вдоволь. А попивши да повши у одного, отправляются къ другому, и такъ проходитъ день, проходитъ другой, а башкирецъ все пьетъ кумысъ, да слушаетъ, какъ другой его собратъ играетъ на кура (дудк) про дла минувшихъ лтъ и про жизнь ихъ отисъ и дидъ.
Степь между тмъ все растетъ, все подымается, входитъ въ полную силу и высоту, тутъ новые цвтные ковры застилаютъ огромныя пространства,— то точно краснымъ сукномъ около перелсковъ по долинамъ и залежамъ, зардетъ цлебная клубника, изъ которой длается вкусная татарская пастила, то еще ярче чмъ клубника заалютъ громадные пунцовые вишневые садки дикой вишни, для которой нарочно изъ Россіи прізжаютъ торговцы, и, набирая ее цлые десятки возовъ, длаютъ изъ нея морсъ и выгоняютъ превосходную водку. Но первыми ягодами лакомятся безчисленныя стаи птицъ съ ихъ молодыми выводками.
А башкиры, соскучившись своимъ одиночнымъ шатаньемъ изъ дома въ домъ, затваютъ уже сообща и цлыя народныя празднества, такія же, какъ религіозныя — рамазанъ и курбанъ-байрамъ, которыя они справляли передъ кочевкой и которыя ни чмъ ршительно не отличаются отъ такихъ же праздниковъ татарскихъ. Народное празднество — зіамъ (собраніе) опять-таки подобно татарскому и также справляется.
Нсколько деревень соглашаются между собою пригласить къ себ въ гости другія деревни, и шлютъ для этого своихъ посланныхъ. Посланные дутъ со свитою въ праздничныхъ платьяхъ, назначаютъ мсто, гд должны собираться для общаго увеселенія, и этимъ мстомъ выбираютъ обыкновенно большую ровную степь, гд бы можно было разгуляться. Сюда съзжаются иногда и русскіе торговцы съ пряниками, орхами и другими сластями, и тутъ толпа пестритъ разноцвтными костюмами, по преимуществу красными и синими. Виднются повсюду войлочныя лтнія блыя шапки съ загнутыми къ верху полями, но костюмы все т же, что и у татаръ, т же длинныя холщевыя рубахи съ отложными воротниками, т же бешъ-меты или кафтаны и также халаты по верхъ этихъ кафтановъ, а затмъ широкіе же шаровары и сапоги, или ичеги съ калошами. Только не видать среди этой толпы женскихъ фигуръ, покрытыхъ блыми и пестрыми покрывалами, называющимися у татаръ чадрами. Нтъ, тутъ вс женскія лица и фигуры совершенно открыты,— башкиры не признаютъ затворническій законъ Магомета,— изъ домашнемъ быту и въ общественномъ женщины у нихъ нисколько не скрываются и не сторонятся отъ мужчинъ. Вы видите и женщинъ, и двушекъ съ открытой таліей и грудью, обтянутой однимъ бешметомъ (кафтаномъ), изъ подъ котораго виднется отложной воротъ длинной ситцевой или кольцевой рубахи, вышитый алаго цвта нитками, грудь и шея увшаны ожерельями изъ монетъ, на ногахъ т же широкіе татарскіе шаравары и красные или желтые сафьянные сапожки съ высокими каблучками, хотя многія ходятъ и просто въ лаптяхъ. И женщины, и двушки сидятъ, ходятъ и гуляютъ вперемежку съ мужчинами, и у двушекъ совсмъ не покрыты головы, а на женщинахъ красуются, унизанныя бисеромъ, шапочки (кожбовы), а иногда и шлемообразныя, чашуйчатыя шапочки (капядашъ) съ широкими и длинными хвостами, сплошь увшанными множествомъ монетъ. Женщины, разумется, копошатся съ различнымъ варевомъ возл котловъ, и первое мсто въ этомъ варев принадлежитъ особому башкирскому кушанью — бишъ-бармакъ, которое длается весьма незатйливо, крайне неряшливо, но считается самымъ вкуснымъ, и чуть ли не лакомствомъ. Баранину или говядину бросаютъ въ грязный котелъ, затмъ вареную ее ржутъ на мелкіе кусочки, а вмсто ея бросаютъ въ тотъ же котелъ нарзанное кусочками тсто (нчто въ род лапши), и, когда поспетъ послднее, то кипятятъ все вмст и разливаютъ уже по деревяннымъ чашкамъ. Главное обыкновеніе при бишбармак заключается въ томъ, что почетныхъ гостей угощаютъ бишбармакомъ изъ собственныхъ пальцевъ, отчего это кушанье такъ и называется бишь (пять), барнакъ (пальцевъ). Когда случится на праздник волостной старшина, который прежде назывался начальникомъ контона, такъ какъ прежде и Башкирія раздлялась на контоны, то къ нему вс подходятъ, здороваются, подавая ему руку, но никогда не снимая шапки, что у нихъ не въ обыкновеніи, и приглашаютъ на бишбармакъ. Гд онъ сядетъ, туда соберутся, конечно, и муллы, далеко однако не пользующіеся тмъ почетомъ, что у татаръ, хотя также имющіе своего собственнаго муфтія въ Оренбург и также обучающіе башкирскихъ дтей въ своихъ школахъ при мечетяхъ (медрессы), стоящихъ также не на той степени, какъ у татаръ. Но все-таки первые куски бишбармака подаются старшин и мулламъ, и хозяинъ угощенія, взявъ пятью пальцами говядину вмст съ тстомъ кладетъ или втискиваетъ ихъ возможно большей пригоршней въ ротъ почетному гостю, который, выложивъ обратно кушанье изо-рта на свою ладонь, начинаетъ уже сть его по кусочкамъ, какъ требуетъ того хорошій тонъ. При бишбармак подаются также, вареные въ масл маленькіе пирожки съ мясомъ (нурпаря), подается и излюбленный башкирскій сыръ — крутъ (засушенный творогъ) и тутъ же конечно любимая конина, каймакъ, салма, что въ изобиліи запивается кумысомъ и безконечнымъ чаемъ, который не прекращается до послднихъ самыхъ ничтожныхъ признаковъ его настоя или окраски и продолжается по нсколько часовъ къ ряду. Тутъ повсюду кипятъ самовары, или варится кирпичный чай въ тхъ же котлахъ, гд заране варился и бишбармакъ, и тутъ повсюду начинаютъ слышаться псни, дудитъ курай или чибизга (дудка), а тамъ въ одномъ мст затвается борьба съ призами, въ другомъ скачки, и молодымъ ловкимъ борцамъ или джигитамъ, то-есть наздникамъ, толпа кричитъ: ‘мердясъ! мердясъ!’ то-есть ‘браво, исполать!’, и состязавшихся угощаютъ бузой, катыкомъ, а они ходятъ съ пожеланіями хозяевамъ хорошаго урожая и всего лучшаго въ жизни.
Псни раздаются по всей полян и вблизи, и въ отдаленіи, но псни тоскливыя, заунывныя до истомы, протяжныя и дикія, хотя пріятныя и пвучія. Поютъ кое-гд полными голосами, но большею частью слышится пніе горломъ. Это особый родъ пнія, которымъ отличаются башкиры и который всегда возбуждаетъ общее любопытство, а хорошій пвецъ и общее вниманіе. Такой пвецъ сильно всегда натуживается, краснетъ, глаза у него наливаются кровью, онъ видимо гонитъ воздухъ сквозь дыхательное горло, и вы слышите чистый, ясный, звонкій свистъ съ трелями и перекатами, какъ отъ стальныхъ колокольчиковъ, только гораздо протяжне, свистъ дыхательнымъ горломъ, а другой грудной голосъ вторитъ этому свисту глухимъ однообразнымъ, но внятнымъ басомъ, такъ что басовыя ноты гудятъ неизмнно, а измненія происходятъ только съ дискантовыми звуками. При искусномъ пвц эта игра горломъ привлекаетъ иной разъ всю толпу, и, любя такое пніе, башкиры заслушиваются имъ очень долго.
Въ прежнія времена на зіамъ собиралось человкъ тысячъ по шести.
Такъ въ празднествахъ проходитъ лто, и башкиръ начинаетъ уже охать о старыхъ временахъ, чувствуя, что приближается пора косить, а тамъ и убирать хлбъ. Ему жалко разстаться съ кочевкою, а время все идетъ да идетъ, и уже начались заморозки, трава можетъ потерять свой сокъ: сосди русскіе и татары давно уже откосили, а онъ все тужитъ о старин, когда не косили, а лошади, коровы и овцы были сыты, когда же накоситъ, то опять-таки накоситъ такъ мало, что успокаивается однимъ тмъ, что, если не достанетъ корма, то тогда лошадь, кобылъ, жеребятъ онъ пуститъ на тибинъ, ‘тамъ онъ своя кормитъ и ошатъ (кушаетъ), тибинь трава много’. Пускать на тибинь, это значитъ въ степь на подножный кормъ, гд лошадь, выкапывая кормъ изъ подъ снга, стъ мерзлую траву, и гд въ степи, то выноситъ она страшные бураны, то ее дятъ волки, то наконецъ она проваливается въ какія-либо замтенныя пропасти.
Посл же снокоса должна начаться жатва, и ужъ тутъ совсмъ приходится плохо башкиру: нужно нагибать спины, нужно усердно работать съ утра до ночи, чтобы не пропало и то малое, что онъ посялъ и то плохое, что едва уродилось на прекрасной земл, гд у него, какъ говорится у насъ въ поговорк: ‘колосъ отъ колоса не слыхать человческаго голоса’, а у татаръ и русскихъ отличный урожай.
Кончилась же уборка хлба, и опять бда, такъ какъ наступила осень, и надо подправлять дырявыя крыши, покосившіеся заборы, а не то и самыя ветхія зимнія лачужки, и башкирецъ иное и сдлаетъ кое-какъ, а что и такъ оставитъ на произволъ судьбы, приговаривая: ‘Богъ не даетъ, мы его забылъ, не исполняемъ, что написано въ Коран’.
Но главная работница во всемъ у него и главная отвтчица во всемъ, какъ и у всхъ дикихъ восточныхъ народовъ,— жена, которую онъ можетъ купить за возъ сна, и, если не хороша одна, то купитъ другую. Онъ считаетъ себя полнымъ господиномъ, а жена — его раба, и она боится его, какъ огня. Она только прислуживаетъ ему: раздваетъ его, снимаетъ сапоги, сдлаетъ для него лошадь, подаетъ ему умыться, а онъ, лежа на боку, только приказываетъ длать то, или другое.
И по душ онъ добрый человкъ, а не злой, зла не помнитъ, но такъ обращаются съ женами вс восточные народы, лнь же его — это врожденная страсть то же всхъ восточныхъ народовъ къ наслажденіямъ. Безъ особой нужды башкирецъ ничего не станетъ длать, и онъ, какъ истый скотоводъ, привыкъ къ одной легкой работ, а не къ тяжелой, какъ хлбопашецъ, за сохой и косой. Къ хлбопашеству,— къ этому новому для него длу, когда ограничили его землею, на которой онъ пасъ свои стада совершенно свободно на башкирскихъ обширныхъ пространствахъ, онъ еще не привыкъ и до сихъ поръ не знаетъ цну земли, вслдствіе чего и земли башкирскія не такъ давно продавали башкиры за ничто. Онъ готовъ работать, хотя и усердно, но безъ особыхъ напряженій, а такъ какъ бы исподволь, отчего и заработанная плата его на половину меньше противъ русскихъ и татаръ. Онъ длаетъ все медленно, не спша, и, хотя аккуратно, но на половину меньше другихъ. Его и берутъ вслдствіе этого на боле мелкія работы: на заводы и золотые пріиски, гд башкиры рубятъ и возятъ дрова, приготовляютъ уголь, доставляютъ руду, занимаются промывкой золотого песка, отдляя его отъ разныхъ металлическихъ примсей и тому подобное. Къ его занятіямъ принадлежатъ также: отчасти лсной промыселъ, отчасти рыболовство, отчасти и охота, даже и соколиная, но боле всего пчеловодство и наконецъ извозъ. Этимъ послднимъ онъ прославился въ пріураль, какъ необузданной и безшабашной здой, которую вы не встртите нигд и ни у кого. Положивши какую-либо кладъ въ узенькія санки, онъ запряжетъ гуськомъ, съ помощью мочальной никуда не годной сбруи нсколько лошадей, самъ верхомъ сядетъ на передовую, и съ крикомъ, со свистомъ и съ безпрерывнымъ стеганьемъ лошадей мочальнымъ кнутомъ, онъ скачетъ сломя голову безъ дороги по извстному ему направленію, не оглядываясь, по дебрямъ, буеракамъ, по непроходимому лсу, и скачетъ во всю прыть, не переводя такъ сказать духа.
Башкирца нельзя назвать глупымъ, онъ смтливъ, даже не лишенъ остроумія, но онъ смиренъ, какъ дитя, и съ нимъ можно длать, что угодно.
Въ прежнее время, судя по ихъ древнимъ воинственнымъ наклонностямъ, правительство понимало, что они обнаружатъ свои способности въ военномъ дл, и вслдствіе этого весь народъ былъ обращенъ въ казачество, дтей ихъ отдавали въ корпуса, преимущественно въ Оренбургскій корпусъ, изъ башкиръ образовывали казачій полки, которые охраняли азіатскія границы, въ 1812 году изъ нихъ сформировано было тридцать казачьихъ полковъ, но во время крымской компаніи французы назвали ихъ только ‘сверными амурами’, вслдствіе ихъ колчана и лука за спиной, какъ амуръ и изображается на картинкахъ. Они, ни въ эту крымскую компанію, ни въ двнадцатомъ году ни въ чемъ не обнаружили своей воинственности, и потому милліонное ихъ войско пришлось уничтожить.
Теперь они, какъ мы уже сказали и въ начал, не пастухи и не скотоводы, такъ какъ сплошь и рядомъ теперь у башкира нтъ ни лошади, ни овцы, ни коровы, а у кого и есть, то съ каждымъ годомъ скотъ переводится и вымираетъ.
О хлбопашеств мы также говорили, но чтобы сдлать вполн общую характеристику и дать боле внушительную картину результатовъ ихъ земледлія, то скажемъ, что рдкая башкирская семья въ продолженіи большей половины зимы не голодаетъ, а, если и стъ, то впроголодь, довольствуясь, много-много, лепешками изъ толченаго проса, или лебеды, испеченными въ зол и похожими съ виду на засушенную глину, съ отвратительнымъ промозглымъ запахомъ и непріятнымъ вкусомъ. Лакомствомъ же при этомъ считается у нихъ — болтушка изъ воды съ мукой и отваръ на вод одного проса. И теперешній башкиръ безропотно переноситъ такую бдность и вполн примиряется съ ней.
Онъ какъ бы стерплся съ нею, какъ бы сталъ безчувственъ къ ней, пришибленъ или забитъ всми окружавшими его невзгодами, и посмотрть на него и на его деревни,— эта картина одного общаго несчастья и общаго безысходнаго горя. Дырявые сапоги чуть-чуть держатся на ногахъ, пальцы выглядываютъ наружу, тло повсюду едва прикрыто лохмотьями полушубка, или кафтана, ни на немъ, ни на его жен, ни даже на взрослой дочери нтъ никакой рубахи, онъ всю свою одежду надваетъ прямо на голое тло, дти же ходятъ и совсмъ нагишомъ. Изнуренный, оборванный, сонный, и вялый, онъ, не смотря на свои силы и способность переносить всякія лишенія, кажется едва держащимся на худыхъ ногахъ, широкая, стриженная черная голова его съ узенькими карими глазками и рдкой какъ бы выдернутой русой бородкой кажется какъ бы болтающейся на широкихъ плечахъ, прикрпленныхъ къ широкой груди. Это въ большинств случаевъ захудалые, истощенные остовы, которые въ силу такихъ тяжелыхъ жизненныхъ условій иногда вымираютъ, особенно при эпидеміяхъ, цлыми деревнями. Представить себ въ этомъ народ его буйный и отважный характеръ почти нтъ возможности, а сказанія о его прежней воинственности кажутся просто невроятными.
Онъ до наивности добръ, услужливъ, весьма гостепріименъ и легковренъ.
Вымираніе этого милліоннаго народа, подобно его сородичамъ вогуламъ, которыхъ насчитываютъ теперь только сотнями, не подлежитъ сомннію. Численность башкиръ съ каждымъ годомъ падаетъ, а не растетъ, какъ это намъ извстно относительно бурятъ.
И вымираютъ они, какъ это мы видли изъ настоящаго очерка, и духовно и физически, вымираютъ за недостаткомъ умственнаго развитія и вымираютъ за скудостью обезпечивающихъ ихъ средствъ.