Стенограмма разговора Михаила Мейлаха с Тамарой Тумановой.
Часть первая
Стенограмма разговора Михаила Мейлаха с Тамарой Тумановой.
Часть первая
Аудио запись интервью
— 74 Мб.
Стенограмма разговора Михаила Мейлаха с Тамарой Тумановой. Часть первая, Мейлах Михаил Борисович, Год: 1992
Время на прочтение: 9 минут(ы)
(00:00:00) (Начало записи)
Тамара Туманова: Я родилась в Сибири между Тюменью и Екатеринбургом в 1919 году.
Михаил Мейлах: Там жили ваши родители или они уехали от революции?
Тамара Туманова: Бежали от революции из Петербурга.
Михаил Мейлах: Кто был ваш отец?
Тамара Туманова: Мой отец был полковник Владимир Дмитриевич Хасидович-Туманов. Папа был большой герой. Он был командир танков. Танки и теперь очень важны, но в то время танки были, как missle {ракета — англ.}. Папа был очень много раз декорирован. Слава Богу, папа мог спасти Георгиевский крест.
Михаил Мейлах: Какого происхождения его семья?
Тамара Туманова: Папа из Санкт-Петербурга. Мама из Тифлиса.
Михаил Мейлах: Это немного восточная фамилия.
Тамара Туманова: Да. Мама была грузинка. Мама — княжна Евгения Дмитриевна Туманова. Ее мать, моя бабушка, была княгиня Чхеидзе. Вся семья была очень большой nobilitИ (благородной — фр.). Со стороны моего отца тоже были сильные военные герои. Две семьи были очень исключительные. С двух сторон у меня были самые лучшие родные.
Моя трагедия сейчас, что я потеряла маму. Мама ушла два с половиной года назад, это как будто бы сегодня. Я себя всё время плохо чувствую, потому что я скучаю по ней. Очень трудно. Мы были самые большие друзья.
Михаил Мейлах: Мама когда-нибудь говорила с вами по-грузински?
Тамара Туманова: Говорила. Одно время мама даже прекрасно писала. Но жизнь шла, мы думали, что это навсегда, никогда не садились и не говорили: ‘Давай и сядем и будем учиться, потому что кто знает, что будет’. Я никогда не думала, что я потеряю маму. Ни папу, ни маму.
Михаил Мейлах: Как дальше пролегал ваш путь из Тюмени?
Тамара Туманова: Когда я родилась, было очень трудное положение. Мама прошла очень трудное время. Я родилась в марте, мне было месяца три, вы представляете, что было в Сибири? Мама шла через всю Сибирь и дошла до Владивостока.
Михаил Мейлах: Где был в это время отец?
Тамара Туманова: Папа был с Врангелем. Маме все говорили, что он убит. Мама не верила. Мне было уже полтора года, когда папа приехал во Владивосток. Он слыхал, что, кажется, она там. Он совершенно случайно встретился с мамой. Было такое счастье.
Но мы не могли долго оставаться во Владивостоке. Владивосток горел. Надо было опять бежать на маленьких китайских лодках. Что прошли мои родные. Это что-то невероятное.
Михаил Мейлах: Куда вы попали?
Тамара Туманова: В Шанхай. У меня чудные воспоминания.
Михаил Мейлах: Вы написали?
Тамара Туманова: Я помню Владивосток. Я помню, как всё горело. Мне было приблизительно года два с половиной, было Рождество. Все дети были приглашены, подарки.
(00:05:00)
Я помню, как это всё было. Ко мне так хорошо относились люди. Меня сразу все любили. Кто бы не встречался, не привыкал к нам, и старался всё делать, потому что жизнь была очень трудная. Все мне делали подарки — и платьица, и куколки и шоколад. Друзья относились поразительно. Я это никогда не забуду. Вся моя жизнь была с замечательной публикой.
В Шанхае мы жили очень хорошо. Папа был инженером. Он начал строить мосты. Это всё начало строилось в то время. Папа должен был выиграть приз. Кто выиграет приз, тот и получит эту работу. Папа выиграл. Он построил мост.
Мы жили благополучно. У нас был чудный дом. Шанхай был разделен — французская и английская секция. Мы жили в английской секции. Дом был очень приятный. Папа очень много работал, чтобы спасать людей. Папа был поразительный человек. За столом у нас садилась вся семья на ужин. Но мама не хотела ни в коем случае, чтобы мы остались в Китае.
Михаил Мейлах: Это было опасно.
Тамара Туманова: Не только опасно. Она говорила: ‘Моя дочка должна в Париж, Париж’.
Михаил Мейлах: Вы там начали танцевать?
Тамара Туманова: Да, в Париже, не в Китае. Я видела в Китае балеты, на меня это безумно подействовало. Больше всего на меня действовала музыка. Мама меня возила слушать симфонический оркестр. У меня была удивительная мама. Она заметила, что у меня большой дар к музыке, к движению. Она решила, что она должна поехать в Париж.
Так как она была тогда молоденькая, она ездила с бабушкой, со своей матерью в Виши во Францию, чтобы там пить воды, отдыхать. Всегда брали с собой маму, показывали ей Париж. Она влюбилась в Париж. Она решила, что если у нее будет ребенок, это будет дочка, она будет в Париже.
Из Китая папа получил очень важное предложение начинать строить в Египте, в Каире. Папа сказал маме: ‘Давай заедем в Каир, посмотрим, что там, прежде, чем поедем в Париж. Посмотрим, вдруг там будет хорошо’. Мы приехали в Каир, и мама ни за что. Папа получил работу, но мама ни за что, ни за что. Не забудьте, это 1925 год. Это то самое важное время Египта, когда находили золото. У меня есть все эти карточки. Поразительно. Мама добилась, что мы поедем в Париж. Мы приехали в Париж, и первое — где знаменитая (Ольга) Преображенская, которая была любимой балериной семьи мамы.
Они всегда ходили в Мариинский (театр) смотреть, как она танцевала, и посылали ей подарки. Мама это очень хорошо помнила. Она посмотрела тех, кто был в Париже, переехал из России. Была Преображенская.
(00:10:01)
Мама обратилась к ней, но Преображенская сказала: ‘Что я могу дать? Мы никогда в России не брали раньше семи. Девочке пять лет и один месяц, это немножко рано’. Но мама посмотрела такими глазами на Ольгу Иосифовну, и она сказала: ‘Я ее оставлю. Вы сидите. Посмотрим, что она будет делать’. Меня поставили у бара (видимо, у стойки — В.Е.). Я смотрела, смотрела, калякала ногами. Преображенская была совершенно в восторге. Она нашла, что у меня совершенно extraordinary coordination, что я понимаю, что я хочу делать, я вижу. Она была в восторге. Она сказала: ‘Приводить ребенка’.
Она начала меня учить, конечно, не отдельно. Мне было пять лет и два месяца, а самая молоденькая было 13, 14, 15 лет. Немножко трудно. Я была как nail, как гвоздь. Я очень быстро пошла вперед.
Михаил Мейлах: Ваш папа нашел работу в Париже?
Тамара Туманова: Папе было очень тяжело. Тогда эти инженерные дела кончились, потому что во Франции слишком много наехало людей со всех сторон. Надо было и там работать, и здесь работать. Было очень трудно. Но папа молодец. Он купил апартаменты, так что я не жила, как многие русские, в отелях. Это страшно. Я имела чудную свою комнату в апартаменте. Он был чудный, новый, построен в 1925 году. В Париже! Это невероятная вещь. Мы там устроились. Папа купил чудную мебель, сделал всё лучшее, что может сделать человек для семьи. Сам очень страдал, но понимал, что мама видела, что у меня есть что-то особенное.
Прошло месяцев шесть-семь. Публика уже стала обо мне говорить, что есть такой ребенок вундеркинд, она выделывает такие движения, идет вперед. Преображенская вызвала меня и говорит: ‘Слушай, Тамара. ты чудная девочка. Ты самая талантливая моя. Я тебя страшно крепко люблю и уважаю. Но должна тебе сказать, приходит знаменитая балерина Анна Павлова. Это ты должна понять, что ты самая маленькая. Она должна выбрать для своего спектакля, она делает спектакль для Красного Креста в Париже, в театре Трокадеро. Она хочет вальсировать, маленькую группу самых талантливых молодых учеников’.
Не забудьте, что Павлова училась у Преображенской. И Баланчин учился у Преображенской, и Уланова училась у Преображенской. Преображенская была большим педагогом. Она мне сказала: ‘Ты не сердись, не обижайся, но ты должна быть позади. Вперед не иди, дай шанс девочкам’.
(00:15:01)
Я знала, кто такая Павлова. Я уже всё знала. Пришла Павлова, эксцентричная, красота, такая фигура, ножки. Расцеловала: ‘Олечка, Аннушка’. Чудно, ласково. Она села и смотрит на урок. Она говорит: ‘Очень талантливо, очень хорошо. Чудные ученики. А кто это там сзади-то?’.
Ольга Иосифовна говорит: ‘Не надо трогать ее. Это конец. Если ты ее вытянешь, это уже конец всем’. Она сказала: ‘Я хочу. Я хочу’. Ольга не могла отказать и позвала меня. Я сделала реверанс Анне Павловой, и Анна Павлова сказала: ‘Знаете, кто я такая?’. Я говорю: ‘Конечно. Вы самая великая балерина’. Она говорит: ‘Это умненькая девочка. А вы можете сделать такие-то движения? Ольга Иосифовна, скажите, чтобы она сделала это и это’. Я пошла, сделала.
Павлова говорит: ‘Это же что-то невероятное. У нее ноги такие крепкие, и выражение какое, и руки всё это понимает’. Вы представляете? А на стуле сбоку сидели все мамаши.
Михаил Мейлах: Они были не очень счастливы.
Тамара Туманова: Бедная мама. Их просто взяла зависть. Павлова была в восторге и сказала: ‘Олечка, я хочу, чтобы она танцевала. Я возьму других, но она должна танцевать соло’. ‘Но она же никогда в жизни не была перед публикой’. Трокадеро было что-то, как Шрайн-Аудиториум, еще больше. Ольга Иосифовна говорит: ‘Если ты хочешь, хорошо’. Ольга Иосифовна поставила мне ‘Польку’ Лядова.
Пришел вечер, и я танцевала эту польку. Сказать, что у меня был успех, ничего не сказать. Но главное, что среди публики в этот вечер сидел Арнольд Хаскелл, знаменитый критик, который написал книгу ‘Балетомания’, и ‘Дягилев’ и многие другие книги. Ирвин Дикин, который был тоже большой писатель и правая рука Юрока. Сам Юрок, Андре Левинсон. Публика не знала, что делать.
После спектакля пережали, что Павлова хочет меня видеть. Я пошла к ней в ложу. Она меня посадила на колени и сказала, что я очень талантливая, что я очень умная, и что надо много работать, чтобы я этого не забывала, и что она будет следить за мной.
Так и было. Время так быстро пролетело. Это было в 1926 году. Каждый раз, как Павлова приезжала в Париж, я должна была ее видеть. Она очень интересовалась, как у меня всё шло вперёд. Она действительно была мной заинтересована, не просто показать. Даже когда у нее было не очень хорошее настроение, она всё-таки оставляла мне много времени.
В 1928 году Парижская Опера объявила, что они будут делать балет, написанный знаменитыми новыми композиторами Дариюс Мийо, Жак Ибер, Флоран Шмидт, Франсис Пуленк, Равель.
(00:20:09)
Это была сказка. Балет назывался ‘L’Eventail de Jeanne’ (Веер Жанны). Жанна — это была Мадам дю Бост, очень богатая дама, которая субсидировала Парижскую оперу. Всегда многие люди давали деньги, и она давала. Она с хореографом Ивонн Франк решили взять кого-нибудь не из Парижской оперы. Все студии искали маленькую девочку лет 12, и попали на меня.
Я получила эту роль. Я стала звездой Парижской оперы. Мне не было 10 лет. На афише было написано ‘L’Eventail de Jeanne’, ‘Тамара Туманова’, а внизу такими же буквами ‘Ольга Спесивцева’.
После этого конечно обо мне страшно много писали. Я всё время выступала в Парижской опере. Но Парижская опера мне дала разрешение давать концерты. Я давала в Париже много концертов.
Но не забудьте, что я также училась роялю, и была очень хорошая пианистка, даже играла ‘Царь Горох’, концерт. Даже Жак Ибер, знаменитый композитор, дал мне работу, которую еще никто никогда не играл. Было поразительно.
Приблизительно в 1931 году пошло — знаете, кто приходит сегодня? Джордж Баланчин, знаменитые хореограф с директором будущего нового русского балета, Дягилев к этому времени уже умер, они создают новый балет. Все страшно волновались. Я уже была самая большая знаменитость. В 1931 году мне было 11 лет, шло к 12.
Пришел Баланчин, встретился с Преображенской. Замечательно и всё такое. Он сказал Преображенской: ‘Я очень много слыхал про молоденькую девочку Туманову. Я не видел ее танцующей. Но Дягилев до своей смерти ее видел танцующей в Парижской оперы’. Дирижер, который был большой друг Баланчина, много говорил обо мне, что я была очень музыкальный. Он говорил, что хотел бы посмотреть некоторые движения, которые я могла бы сделать. Милый мой, я тут закатила такие вещи. Всё, что кто-нибудь не мог сделать, я могла сделать.
Он был поражен. Он попросил, чтобы я подошла. Я познакомилась с Баланчиным, Василием Григорьевичем Базилем. Баланчин спросил: ‘Скажите мне, пожалуйста, Ольга Иосифовна Преображенская говорит, что вы хорошо играете на рояле’. Я говорю: ‘Я играю на рояле. Я не могу сказать, хорошо или плохо. Говорят, что у меня есть талант’. ‘Вы можете мне сыграть что-нибудь?’. Я ему сыграла Моцарта, совершенно не зная, что Моцарт — это его кумир. Баланчин сказал: ‘Я ее беру. Она будет в Русском балете’. Моя карьера пошла.
(00:25:00)
Он мне поставил первый балет ‘Котильон’, который сам танцевал со мной первый раз в 1932 году в Монте-Карло. После этого он мне поставил ‘Призрак Розы’, ‘Le Bourgeois Gentilhomme’, (неразборч.) (00:25:20) и массу другого интересного. Так пошла моя жизнь и моя карьера.
После этого я стала приглашена и тут, и здесь, выступала, и работала с самыми невероятными людьми. Для меня была создано больше балетов, чем для кого-либо. Все симфонические балеты были сделаны для меня, кроме двух. Мясин мне поставил ‘Симфонию’ Берлиоза, ‘Симфонию’ Брамса.
Михаил Мейлах: Брамса сейчас восстановили в Лондоне.
Тамара Туманова: Я уверена, что было замечательно, но то, чтобы это было так, как мы это делали….
Михаил Мейлах: Еще бы! Это невозможно.
Тамара Туманова: Это не только пируэты.
Михаил Мейлах: Всё равно интересно и хорошо, что восстанавливают. Но не надо думать, что это то, что было.
Тамара Туманова: Слава Богу, что они это делают. Танечка Лескова молодец, что она так замечательно сделала. Я очень уважаю и поздравляю.
Михаил Мейлах: Вы были с балетом Монте-Карло?
Тамара Туманова: Я осталась с балетом до 1933 года. В 1933 году Баланчин создал новый балет. Он ушел сам из ‘Русского балета Монте-Карло’. Я была звездой его балета. Он назывался Ballet Russe de Monte Carlo. Там была поставлена ‘Моцартиана’, (неразборч.) (00:27:25). Я опять работала с Дереном, с Мийо, Дераром, со всеми самыми великими людьми.
Балет имел колоссальный триумф. Мы выступали в Париже, потом в Лондоне тоже с большим триумфом. Потом у нас был вакансы. На этих вакансах меня немножечко обманули. Базиль должен был ехать в Америку. Юрок сделал ему контракт в Америку с теми условиями, чтобы я была в труппе. Но я не было.
Базиль уловил то время, что Баланчин отдыхал в Биарице, пришел, сказал, что он хотел бы повидать маму, папу и меня, и сказал, что только что разговаривал с Баланчиным, который сейчас летит в Лондон и ждет тебя, что ты должна обязательно возвратиться. Он возвращается, и будет ставить для тебя новые балеты.
В то время не было возможности, телефон — это всё было так дорого. Это была не такая жизнь, как сегодня люди получают миллиарды. Была трудная жизнь. Все думают, что это раз-два-три. Но было не так-то легко было. и мы поверили. Но как было не поверить?
Мы приехали с мамой в Лондон, встречаем некоторых наших танцоров. Я говорю: ‘А Георгий Мелитонович приехал?’. Говорят: ‘Да что ты. Это тебя зацепили, потому что мы не можем ехать в Америку’.
С одной стороны, я очень страдала, что так случилось. Но, с другой стороны, открылась другая дверь. Юрок безумно заинтересовался моим талантом. Он меня знал с детства, когда я танцевала у Павловой. Так что у него в голове это оставалось. Он замечательно подал ‘Русский балет’, сделал меня знаменитой, я имела колоссальный успех. У меня открылась новая дверь.
(00:30:14)
Михаил Мейлах: Но сначала я хотел бы понять, почему Базиль так поступил? Ведь он должен был бы быть заинтересован в вас. Базиль поступил немного нехорошо.
Когда я уходила? Да, потому что он злился, что я уходила. Он судил меня, Баланчина, Эдварда Джеймса, который давал деньги на этот балет. Он потерял.
Что он имел против?
Он не хотел меня терять. Он знал, что без меня будет очень трудно, потому что у меня уже было интернациональное имя. Это всё театральная жизнь — сегодня суд, а завтра работаешь вместе. Это странная вещь. Но Базиль потерял. Ему судья сказал: ‘Если она вам так была нужна, почему же вы ее возили в таком плохом классе, совсем не как звезду?’.
(00:31:37) (Конец записи)