Стна.
Стна.
Роберто Бракко.
(Съ итальянскаго).
Перев. Е. Шестаковой.
‘Современникъ’, No 6, 1913
Стена, Бракко Роберто, Год: 1913
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Эта массивная, глухая стна принадлежала двумъ стариннымъ домамъ въ старой части Неаполя, гд ютилось по угламъ множество всякаго люда, и въ пятомъ этаж раздляла дв смежныя каморки, такія близкія и въ то же время далекія другъ отъ друга. Разные были ихъ обитатели, чужды ихъ интересы, и даже пауки, вылзавшіе изъ глубокихъ, какъ морщины, щелей и густо заплетавшіе паутиной пыльныя стны, были различной породы. Но въ нмой тишин глубокой зимней ночи сквозь эту стну проникалъ безпрестанный монотонный, назойливый и поспшный стукъ швейной машины. Онъ настойчиво сверлилъ дряхлые камни, свидтелей прошлаго, и устанавливалъ невидимое общеніе между двумя комнатами.
Посл долгихъ усилій сосредоточиться на работ, молодой писатель всталъ и ршительно постучалъ въ стну. Потомъ еще и еще, такъ какъ оттуда не отвчали. Наконецъ, машина перестала работать, и онъ, облегченно вздохнувъ, точно освободившись отъ тяжелаго кошмара, приложилъ ухо въ стн, прислушиваясь, не говорятъ ли съ нимъ оттуда. Дйствительно, слабый женскій голосъ донесся до него:
— Кто это стучитъ въ стну?
— Послушайте меня, добрая женщина!
— Но кто вы такой?
— Не бойтесь. Я вашъ сосдъ.
— А что вамъ отъ меня нужно?
— Добрая женщина, прошу васъ подождать шить на машинк до утра.
— Не могу!
— Не можете? Мн до этого нтъ дла, я имю право спать ночью.
— Это правда! Но умоляю васъ, позвольте мн работать!
— Разв у васъ нтъ другой комнаты, милая моя?
— Нтъ.
— Такъ ступайте работать на лстницу, что ли!
— Сегодня такъ холодно! И кром того, дверь заперта, и у меня нтъ ключа.
— Какъ? У васъ нтъ ключа отъ вашей собственной комнаты?!
— Нтъ!
— Но почему же?
— Потому что я его не имю.
— Однако…
— Потерпите немного, и вы заснете.
Они оба говорили, поочереди прикладывая къ стн то ухо, то губы, и оба жестикулировали, какъ будто могли видть другъ друга. Онъ продолжалъ:
— Терпніе тутъ ничему не поможетъ, голубушка! Дло вотъ въ чемъ: я не спать хочу, а мн надо работать. Я тоже работаю.
— Да кто же вамъ мшаетъ?
— Стукъ вашей машины! У меня мысли путаются, и голова кружится! Я готовъ писать подъ какой угодно шумъ, хоть въ аду, но ваша машина среди этой тишины прямо сводитъ меня съ ума!
— Подождите до утра, синьоръ. Я тогда кончу работу.
— Нтъ, это вы подождите!
— Но вдь я вамъ уже сказала, что не могу!
— Но я тоже не могу ждать!
— Ну, такъ уйдите въ другую комнату, синьоръ!
— Но у меня нтъ ее, такъ же какъ и у васъ. Хотя тутъ и есть балкончикъ, но если я буду сидть на улиц, я умру! У меня чахотка!
— Бдняга! Мн очень жаль.
— Э! вамъ жаль, но вы. ничмъ не хотите помочь мн.
— Простите, синьоръ, вы не знаете…
— Ну, что такое?
— Черезъ часъ эти вещи должны быть готовы, или…
— Ну, что же?
— Нтъ, не спрашивайте и пожалйте меня!
— Вы опять идете шить?!
— Да. Прошу прощенья.
— Нтъ… Нтъ… Нтъ! Если опять начнется этотъ стукъ, я никогда не кончу. И я тоже черезъ часъ долженъ, какъ и вы… понимаете, черезъ часъ?
— Если бы вы только знали, вы бы пожалли!
— Да почему я долженъ жалть васъ, а не вы меня!
— Потому что я женщина!
— А я боленъ!
— Бдный мой синьоръ! Если вы такъ настаиваете, я перестану, но знайте, что совсть васъ будетъ мучить потомъ.
— Какъ, совсть?
— Да, да, укоры совсти!
— Разв вамъ надо скоре продать эти вещи, чтобы купитъ лекарство?
— Не спрашивайте меня!
— Вашъ больной — старикъ или ребенокъ?
— Я не могу вамъ отвтить!
— Это вашъ сынъ? Вашъ отецъ или мать?
— Умоляю васъ, не разспрашивайте!
Онъ замолчалъ. Съ сердцемъ, полнымъ тяжелаго смущенья, онъ яздилъ.
Черезъ нсколько минутъ снова раздался быстрый стукъ машинки. Молодой человкъ опять почувствовалъ, что онъ настойчиво, однообразно и безостановочно проникаетъ ему въ мозгъ и сверлитъ, сверлитъ…
— Господи Боже мой!— пробормоталъ онъ и, шатаясь, добрелъ до своего потрепаннаго письменнаго стола, заваленнаго газетами и клочками бумаги, среди которыхъ мигала подслповатая лампа. Сдлавъ надъ собой большое усиліе, юноша подвинулъ къ себ чистый листъ бумаги и взялъ въ руки перо. Но перо задрожало, и ему показалось, что эта дрожь исходитъ отъ стучащей машины и черезъ перо передается ему въ руку, а оттуда въ голову. Тикъ-тикъ-тикъ — раздавалось въ воздух, въ нервахъ, въ груди, въ мозгу, строчки и слова танцевали въ тактъ этой музыки, и его воспаленные глаза слдили за ихъ причудливыми скачками. О въ забылъ, о чемъ ему надо думать, о чемъ писать. Дрожало все кругомъ, дрожало снаружи и внутри, весь міръ былъ наполненъ этимъ промятымъ шумомъ. Господи, что ему длать! Листы бумаги оставались пустыми, а перо, часто и безъ толку погружаемое въ чернильницу, чертило какіе-то непонятные знаки и разбрызгивало кляксы. А часы текли и текли…
У двери раздался громкій и сильный звонокъ, заставившій писателя вздрогнуть съ головы до ногъ. Тутъ только онъ замтилъ, что сквозь закрытыя ставни проникаетъ полоска утренняго свта, передъ которой поблднлъ тусклый свтъ лампы.
— Это онъ!— подумалъ юноша и со страхомъ отворилъ дверь.
Въ комнату вошелъ и внесъ съ собою струю холоднаго воздуха маленькій человкъ въ плотно надвинутой на уши отвратительно-грязной и засаленной шапк и закутанный въ большой плащъ.
— Готово?— надтреснутымъ голосомъ спросилъ маленькій человчекъ, едва высовывая изъ складокъ плаща свой запачканный табакомъ носъ.
— Нтъ, не готово!— съ отчаяніемъ развелъ руками юноша.
— Да вы шутите?!
— Нтъ, это правда. Говорю вамъ, что не готово.
Человкъ упалъ на стулъ, судорожно высвободилъ изъ-подъ плаща грязныя руки и вытаращилъ свои зеленые глаза съ красными, гноящимися вками.
— Это невозможно!— прорыдалъ онъ.— Давно уже пора было выпустить газету… А если она выйдетъ безъ статьи противъ Рафаэля Пагани, то я разоренъ! Несчастный я! Отчего я не умю писать! Я погибъ! Сегодня послдніе выборы, я надялся получить деньги… Вмсто этого, меня исколотятъ, называя измнникомъ и обманщикомъ! Но это вы обманщикъ, да, вы обманщикъ и лгунъ!
— Донъ Дженнарино, успокойтесь! Я не обманывалъ васъ. Я просто не сумлъ написать эту статью. Я всегда слышалъ только хорошее о Рафаэл Пагани, и, по-моему, онъ достойный человкъ, но я, все-таки, старался исполнить свой долгъ и пытался унизить его, разгромить, растоптать. Но не нашелъ ни словъ, ни выраженій для этой клеветы, даже не…
— Передъ кмъ вы щеголяете вашей щепетильностью?— прервалъ редакторъ.— Разсказывайте другимъ ваши сказки, а я отлично знаю, что вы отъ природы сплетникъ и клеветникъ!
— Я клеветникъ отъ природы? Да, вы правы. Мн нечего возразить вамъ. Вы правы.
Сказавъ эти слова тономъ грустной покорности, юноша закашлялся. Между тмъ тотъ продолжалъ свои жалобы.
— О, моя газета, моя газета! О, я несчастный! Какое безчестье! Какой позоръ! А! Такъ-то вы поступаете съ тмъ, кто вамъ даетъ работу и хлбъ? Такова-то ваша благодарность, мошенникъ, убійца! Но клянусь всми святыми, пусть мн плюнутъ въ лицо, если я еще когда-нибудь дамъ вамъ заработать копейку! Умирайте отнын съ голода, просите милостыню на улиц! Такъ вамъ и нужно! О, бдный я человкъ! Я далъ честное слово! Да, просите милостыню, ступайте на улицу!
И онъ неврной походкой двинулся къ двери, плотно завернувшись въ плащъ, и съ порога крикнулъ еще разъ, какъ дурное предсказаніе:
— На улицу! На улицу!
Стоя передъ письменнымъ столомъ, неподвижный и погруженный въ свои невеселыя мысли, юноша машинально повторялъ:
— Умирайте же отнын съ голоду…
Но почему же это случилось? Онъ не давалъ себ яснаго отчета. Онъ оглянулся кругомъ. Ставни были все еще закрыты, и въ комнат было темно, но, съ улицы и изъ сосднихъ домовъ несся веселый шумъ пробудившейся жизни. Стукъ швейной машины прекратился. Старая, толстая стна, снова стала непроницаемой. Сквозь нее не могли проникнуть т нсколько словъ, которыя заплетающимся языкомъ пробурчалъ пьяница, ввалившійся на зар въ комнату ночной труженицы. Отворивъ дверь своимъ ключомъ, какъ тюремщикъ, онъ сказалъ:
— Если къ полдню ты мн не принесешь пость, я заржу тебя, какъ курицу!
И свалился ничкомъ на постель, наполняя воздухъ своимъ зараженнымъ дыханіемъ. Пока онъ былъ погруженъ въ нездоровый, свинцовый сонъ, женщина свернула въ узелъ нашитое ею ночью блье и собралась уходить, счастливая тмъ, что иметъ возможность послушно исполнить его желаніе. Но прежде, чмъ уйти, она вспомнила о своемъ сосд и о томъ, что это доброму сердцу обязана она своимъ жалкимъ счастьемъ, а можетъ быть, даже и спасеніемъ своей жизни.
Она слегка постучала въ стну. Юноша сильно вздрогнулъ и громко сказалъ, обращаясь, какъ безумецъ, къ блымъ, неисписаннымъ листамъ бумаги:
— На улицу? Но вдь эта машина помшала мн оклеветать и очернить уважаемаго человка…
Тутъ онъ понялъ, что эта женщина зоветъ его, и отвтилъ ей, въ свою очередь постучавъ въ стну.
Тогда они оба въ одно время приложили губы къ стн и въ одинъ голосъ сказали:
— Спасибо!
Ни тотъ, ни другая не слышали этого ласковаго слова. И оба отошли отъ стны, подумавъ про себя:
— Нтъ, это была не она!
— Нтъ, это не онъ!