Время на прочтение: 23 минут(ы)
Михаил Петрович Новиков
Статьи и обращения
Date: 21 марта 2009
Изд: Новиков М. П. ‘Из пережитого’, М., ‘Энциклопедия сел и деревень’, 2004.
OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)
Обращение крестьянина
<,О поднятии урожайности в крестьянском хозяйстве. Открытое письмо>,
О хлебозаготовках
Записка о музыке и пении
Две свободы — ложная и истинная
Товарищи и братья! Вот уже несколько месяцев, как мы пользуемся ‘свободой’ писать, говорить, выбираться в разное начальство и комитеты, клеветать, сводить личные счеты и вообще подчинять эту внешнюю свободу своим целям, интересам и планам. Но если спросить каждого из нас или задать самому себе вопрос, доволен ли он этим временем и свободой, то есть ея результатами, то я не ошибусь, если отвечу за многих: ‘Нет, недоволен’, ‘Доволен, да не совсем’, ‘Доволен, постольку поскольку’ и т. д. И на поверку оказывается, что враги внешние еще не сокрушены, да и вряд ли будут сокрушены, врагов внутренних развелось еще больше, а о врагах личных и говорить нечего, их у каждаго не покладешь и в мешок. Тот оказался спекулянтом и провокатором, тот на разных выборах подставил нам ногу и сам пролез на видное место и должность, тот оказался социалистом не того сорта, тот сочинил не такую резолюцию, какую бы мы хотели и т. п. Все поделились на партии и группы, у всех образовались свои программы о будущем устройстве лучшей жизни, с которыми каждая партия носится как с каким-то откровением, доказывая всем и всюду, что спасение только в ней, только у них, но хорошей-то, лучшей жизни все нет и нет, так как поводов ко всякому государственному, общественному и личному греху и зависти стало при этой внешней свободе еще больше, и она еще глубже и шире разделила людей, наставивши новых преград на пути мирной и любовной жизни. Каждому из нас теперь кажется, что вот до этой-то лучшей и новой жизни остался только один переход, только одно усилие, что вот только бы дождаться осуществления захватнаго права на земли и капиталы, обобществления труда и орудий производства, что вот только бы не провалить своей программы или не провалиться самому на предстоящих выборах, только бы сокрушить врагов внешних и внутренних, личных и общественных, — и тогда-то сразу и настанет та самая лучшая жизнь, о которой так долго мечтали. Но — увы, время
500
идет, цели достижения отодвигаются, изменяются незаметно даже и самыя наши желания и перспективы будущего, а этой лучшей для всех жизни все нет и нет. Как мираж в пустыне, она уходит от нас по мере приближения к ней. Для Рима недоставало только одного: надо было разрушить Карфаген, для нас же и нашего счастья нужно гораздо больше. Помимо сокрушения немецкаго милитаризма, еще надо будет одолеть всех принципиальных и действительных врагов и противников.
Но однако, в чем же дело, достигнем ли мы своею революцией наконец того счастья и желанного дня, в который бы все могли успокоиться? Напрасные мечты! Наметивши цель, мы идем к ней самою дальней и непроходимой дорогой.
Ведь мы не дети, чтобы не знать, что с тех пор, как люди знают и помнят книжно и по преданиям историю своих предков, они переживали всевозможные формы общественной и государственной жизни, они знали родовое и племенное устройство, знали деспотии древнего мира, имевшие страшную санкцию власти в мистической религии, знали всякие республики и олигархии (то есть власть кучки), аристократизм и самодержавие, давно уже знают и декларации прав человека, провозглашенные в Европе и Америке, знали бесчисленное множество конституций, восторгались давным-давно красивыми социалистическими утопиями (то есть несбыточными проектами устройства) всех времен, начиная от философа Платона в древней Греции и кончая социалистом Беллами в Америке, в XIX веке. Но до сих пор не знали ни одного счастливаго народа и племени, который был бы доволен и счастлив от своего внешнего государственного или общественного устройства. Даже такие отдельные победители и властители, как Тамерлан, Ксеркс, Крез, Наполеон и Бисмарк или американские миллиардеры — никто из них никогда не был счастлив и доволен своей внешней удачей и положением. А такой истинный древний мудрец как библейский Екклезиаст, изведавший в полной мере все блага земли во внешних ее проявлениях, не мог не воскликнуть со вздохом в оценке этой жизни: ‘Суета — сует и всяческая суета!’
Да, все, все суета, в том числе и сам человек, если только он не носит в себе частицы божеского ‘я’, дающей ему возможность любовно и благожелательно относиться ко всему живому и окружающему, терпеливо и кротко переносить все нападки и клеветы, обиды и оскорбления, а главное не считать никакого положения ни худшим ни
501
лучшим. Никакое человеческое устройство во внешнем не может прибавить людям их счастья, если они полагают его только в достижении мирских целей возвышения, власти, богатства и славы, а потому и теперешняя свобода может не только в общем, для большинства, но и лично для каждаго оказаться мыльным пузырем, лопающимся при одном к нему прикосновении.
И чтобы не пришлось пережить жестокого разочарования, нужно заранее познать, что истинная свобода не в том, к чему люди теперь безудержно стремятся: не в республике и новом провозглашении бумажных прав на равенство и братство, не в тех социалистических программах и резолюциях, которые нам навязывают разные партии, а только в том личном самосовершенствовании, воздержании и стремлении духовном — от земли к небу, при котором все положения мирской жизни одинаково пригодны для служения Богу и ближнему, и нет в них места ни зависти, ни мести, ни жажде славы или богатства. ‘Познаете истину и истина сделает вас свободными’ (Ин. 8, 82). Не республика, не бумажные права о свободах писать, говорить, собираться, не захватное право чужой собственности и труда, а только религиозная истина о том пути, по которому человек движется по дороге к первоисточнику жизни — к Богу любви и милосердия, только знание этой истины и дает человеку истинное благо и истинную свободу.
‘Ищите прежде всего царствия Божия и правды Его, — говорил Христос, — и все сие остальное (то есть внешняя жизнь и ее лучшее устройство) само приложится вам’ (Мф. 6, 33).
И жутко и страшно становится за людей, когда подумаешь о том неизбежном для них разочаровании, которое придет к ним само собой, когда горячка этой внешней свободы покажет им свою изнанку, когда чуть ли не всем их надеждам на что-то лучшее придет конец только от того, что, увлекшись исканием ‘остального’, того, что само прилагается к познавшему истину, они забыли об этой истине и вне ее подогревают свои аппетиты внешним революционным задором, с его неизбежными насилиями и ожесточением всех. Об искании правды Божией нет сейчас и речи в народе. Только одно низменное и материальное волнует людей и разделяет на враждебные друг другу идеи и партии. Люди пустились учить друг друга, засыпая народ массой ненужных и вредных для народного спокойствия листовок и газет, многие подкрашиваются под красное знамя революции в надежде присосаться уже к революционному пирогу и получают от него свои выгоды, многие притворя-
502
ются или заявляют себя социалистами, хотя все чувствуют и знают, что никто еще не дорос нравственно до социализма и никто, кроме меньшей части населения — неимущего пролетариата, даже ради опытов не захочет воплощать в жизнь его положения. Партийный социализм хоть и ошибочно идет к своим целям внешними переворотами, насильственным захватным образом, все же в конце-концов имеет свои высокие цели обобществления владения и пользования всеми материальными благами, но кто же из нас готов иметь все общее, а не личное — только для себя. Кто готов стать настоящим социалистом?
Но говоря о ‘настоящем’, я должен оговориться, что настоящий социализм, то есть общность всего — имущества, труда и интересов, я понимаю только в христианстве, помимо которого эта общность никак не сможет ужиться среди людей, как только они захотят от слов перейти к делу. ‘У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа, и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее, и никто не имел ни в чем нужды’, рассказывается в Деяниях Апостолов (2, 32, 35). Здесь ясно и понятно, почему среди них стал возможен социализм. Люди приняли веру Христа, веру свободного подчинения своей воли — воле Бога, то есть перенесли центр тяжести из своей личной жизни в жизнь общую. Нам же, материалистам и эгоистам, не имеющим этой веры и боящимся переработать или переступить лишний шаг для своего ближнего, — где же думать о настоящем социализме! Социализм же внешний, социализм марксистов, основанный на захватном праве и насильственном перераспределении земли, капитала и орудий производства, исповедующий веру в силу материи и отрицающий духовное начало в человеке, что нравственность зависит от экономических условий, — такой социализм бессилен устроить мир и благополучие на земле, и он не продержался бы между нами и одного года, если бы и установили его насилием, с одной стороны — по нашему неуменью и нравственной неспособности совмещать свой личный интерес с интересами общими, а с другой — по невозможности подчинить насилию душу и мысли человечества и сделать их всеобщими и равно пригодными, по невозможности уравнять жизненную энергию отдельнаго человека и заставить одного — трудолюбивого и энергичного стоять на одном месте и не работать больше других, а другого — ленивого и неспособного равняться в работе со всеми.
Помимо этого, сама внешняя природа, находящаяся вне власти человека, сильно способствует экономическому неравенству и разделению. Ее неравный климат, неравная
503
почва и растительность, не имеющий никакой связи с нашими потребностями и желаниями, — погода и дожди, — все это само собой разделяет людей экономически, давая в руки одних удачу и прибыль, а в руки других — нужду и напрасный труд… И только искренне братские отношения могут уравнять их. Да и не может быть прочным то, что не имеет опоры и основания в исповедуемой народом религии, что противоречит в корне ее идеалам. А социализм марксистов как раз и сталкивается с основными христианскими положениями. Христос говорит: ‘Не противься злому злом’. (Мф. 5, 40). Лозунг же социалистов — призыв к борьбе, ‘в борьбе обретешь ты право свое’ и ‘пролетарии всех стран, соединяйтесь’, — и разделяет людей на враждующие классы…
Исполнившему все заповеди, желающему большего совершенства юноше Христос говорит: ‘Поди и раздай имение твое’, а спорящему из-за верхней одежды: ‘Отдай и рубаху’ (Мф. 5, 41). Социализм же Маркса зовет не к уступчивости и к отдаванию своего — для этого нужна высокая степень нравственности, — но просто к грубому захвату чужого. ‘Борись, отбирай и дели готовое’ — вот его основание и приемы.
Материальное благополучие прилагается христианину к честной трудовой и бережливой жизни. Марксисту же не нужно личного совершенства и упорного труда и бережливости, ему лишь нужно ловкость в борьбе и смелость и дерзость, чтобы отбирать и делить по усмотрению своей организации.
И такая-то невзыскательная и незамысловатая ‘этика’ революционеров нашла и находит теперь для своего распространения бесчисленное множество сторонников, и о ней кричат на всех перекрестках.
‘Мы — социалисты-революционеры’, ‘мы — социалисты-коммунисты’, ‘мы социал-демократы большевики’, ‘мы — меньшевики’, ‘мы — народные социалисты’, ‘мы — максималисты’ и т. д., такие или иные, но непременно социалисты. Даже серьезные люди, раньше смотревшие на социализм, как на утопию, и социалистов считавшие задорными ребятами, задумавшими влезть на небо — и те в угоду ли толпы, или увлекшись общим настроением — стали социалистами ‘на час’ и примкнули к той или иной партии. Независимых партий — людей с самостоятельными мыслями и упованиями человека, помнящего о душе, о Боге — таких не слышно и не видно, по крайней мере у нас, среди нашего местного населения. Стали лишь партии, враждующие между со-
504
бою из-за власти над толпой. От себя, от собственной души и сердца разучились говорить, и если говорят, то непременно только от партии. ‘Наша партия’, ‘в нашей партии’, ‘наша партийная программа’ и т. п. Что думает делать Семен или Иван, чем и как намерен служить Богу и людям? — это стало совершенно праздным вопросом. Важно лишь то, что думает и предполагает делать партия, точно ‘партия’ имеет свой особенный мозг и голову, которым она может работать и думать за всех этих Семенов и Иванов. Ко всем чтимым толпою идолам и кумирам прибавился новый кумир — ‘партия’, который с места в карьер, как и все кумиры, чтобы отвлечь людей от спасения собственной души и грехов жизни, выбросил новые лозунги спасения свободы, спасения революции. Три года забывшими Бога людьми командует дьявол, заставляя их убивать друг друга, корчиться от ран, но надоело им страдать за лозунги, за ‘восстановление Сербии, Бельгии’, за ‘проливы и Константинополь’, за ‘сокрушение немецкаго милитаризма’, за ‘войну до полной победы’, за ‘мир без аннексий и контрибуций’, за ‘Эльзас, Лотарингию от тевтонов’ вообще и т. п. и т. п. Так дьявол переманил колоду карт и выдвинул новые звучные лозунги: ‘Война за спасение революции’, ‘Война за спасение свободы’, ‘Война за спасение родины’, а сами рвут эту родину и ее достояние на части… И эта последняя война из-за последних лозунгов обещает принести людям еще большие бедствия, увеличивая и без того огромное поле вражды и насилия.
Обманутые своими кумирами и вожаками и гоняясь и борясь кровавым боем из-за призрачной внешней свободы, люди утратили понятие о свободе внутренней, о той истинной духовной свободе, которая только одна движет и руководит жизнью человека, заставляя его наилучшим образом устраивать и внешнюю его жизнь в окружающих его условиях и обстановке. ‘Царство Божие нудится’, то есть добрая, счастливая жизнь добывается личными усилиями, и только ‘употребляющие усилие восхищают его’, — сказал Христос (Мф. 11, 12). А людская толпа, поверив своим вожакам, разных сортов социалистам, забыла об совершенствовании самого себя, об усилиях ко всему доброму в своей личной жизни, о том, что все зло и добро находятся только в самом человеке, пустились борьбою, враждою и произволом устанавливать себе призрачную свободу, надеясь в то же время, что кто-то другой, какая-то партия и власть устроят им хорошую и добрую жизнь, то есть устроят им рай на земле. И даже умнейшие из них
505
забыли о том, что во все времена и у всех народов при себе больше внутренней свободы, неразрывно связанной с вытекающими из нее стремлениями к трезвости, трудолюбию, бережливости, — всегда лучше всех других устраивали и свою внешнюю материальную жизнь, как наши сектанты, английские квакеры, австрийские назарены, немецкие баптисты, гернгутеры, менониты, русские духоборы, штундисты, пашковцы, молокане и т. п. Но люди будто забыли об этом и, охваченные общей заразой политической агитации, стараются примкнуть к партиям — и последнее время даже из среды сектантов и, что также удивительно и печально, — недавно еще союз кооператоров тоже счел нужным взяться за политику и за пропаганду той или иной программы, надеясь осуществлением ее уравнять материально людей и заставить их жить по одинаковому шаблону. Даже крестьяне — большинство — всегда и везде стоявшие далеко от политических перемен и революций и по опыту знавшие, что всякое правительство и ‘государственный строй’ одинаково существует только для того, чтобы собирать с них подати — даже они теперь увлекаются разными партийными лозунгами. И, если к ним в деревню залетает какой-либо партийный агитатор, они прежде всего ставят ему вопрос: ‘А какая твоя партия, а что она говорит о земле?’
Но когда им придется за даровую землю, обещанную социалистами, выплачивать невероятные налоги, чтобы покрыть военные расходы и займы — тогда они поймут, во сколько им эта земля обойдется. Поймет тогда и весь народ вообще, что вся эта борьба за все те внешние экономические улучшения и реформы, добываемыя им теперь кровавой борьбой за ‘землю и волю’ (не говоря уже о напрасно пролитой крови и всех ужасных преступлениях) — что легче и проще можно было бы добыть мирным путем улучшения своей личной, семейной и общественной жизни на основании добровольных уговоров с соседями.
Товарищи и братья! Остановимся на минуту в борьбе и погоне за материальной наживой! Переберем в памяти все те огорчения, обиды и клеветы, которые каждому уже пришлось вынести и перевидать за эти дни и месяцы! Бросим пустые надежды на что-то лучшее и прочное, что будто бы может придти к нам через других людей и помимо наших нравственных усилий и стараний! Вспомним о Христе и пойдем за ним добывать истинную свободу, всем и каждому доступную и возможную, и будем искать Царствия Божия прежде всего — внутри нас самих. Вы убедитесь, что нам не придется тогда переживать жестоких разочарова-
506
ний, неизбежных для всех тех, кто увлекся сейчас партийными или правительственными обещаниями и через них надеется получить свое благо. Ведь никакая революция, никакая борьба за бумажные права и свободы, ни захватное право не спасут от развала всей нашей народной жизни. Оно — спасение наше — в том духовном устремлении человека от земли к небу, в котором каждой отдельной душе человеческой свойственно и неизбежно выискивать кратчайшие пути единения с своим Богом-Отцом всех людей и нашими братьями-людьми — кто бы они ни были, без различия племени, веры или сословия… И на этом одном пути для верующих в Него не бывает неудач и разочарований.
‘Я есмь путь, истина и жизнь’, сказал Христос. И если в нас не совсем еще очерствело сердце, мы бросим ложный путь и вступим на этот единый, истинный путь, указанный нашим великим учителем жизни.
Крестьянин Тульской губернии Михаил Новиков.
<,О поднятии урожайности в крестьянском хозяйстве.
Я, старый крестьянин, живущий в деревне не по нужде, а по убеждению. Читаю, слежу за газетами, за ходом мировой жизни и за ходом разных кампаний, в ударном и неударном порядке проводимых в нашем Союзе. Последняя из них — это ‘борьба за урожайность’.
Боже, Боже! Какая же вокруг такой простой вещи поднята агитация и пропаганда! Сессии, декреты, съезды земельных работников, земельные совещания, съезд агрономов, постановления губпартконференции, статьи спецов, селькоров и т. д. и т. п. Все наперебой шумят в одном направлении: ‘надо раскачаться’, ‘надо не проспать’, ‘надо подтянуться’, ‘надо, надо и надо’. Тысячу раз надо.
Оговариваюсь: сам я 40 лет назад разрешил для себя материальную проблему жизни, основав ее на трех китах: безусловной трезвости, безусловном трудолюбии и безусловной бережливости,— и в дальнейшем ‘надо’ не нуждаюсь. Наоборот, продолжаю опытно верить, что без этих китов ни лично, ни общественно, ни государственно
507
проблемы этой не разрешить, хотя бы пропаганда была и еще сильнее и звонче.
А потому лично в этой кампании не нуждаюсь и могу говорить беспристрастно, только как посторонний наблюдатель.
‘Надо привлечь все общественные и партийные организации!..’ И кажется, привлечены уже все, кроме организаций Наркомздрава.
Но что же тут будут делать эти организации? Делать доклады, говорить в 1001-й раз одни и те же речи, в которых это ‘надо’ будет повторяться на каждой строчке и в каждой фразе, будут писаться тысячи статей и распоряжений. Будет новый поток словесных рассуждений и газетных состязаний, и все об этом ‘надо’.
Но кого же, собственно, касается это ‘надо’, и кто может на самом деле разрешить это ‘задание’ партии? Да только тот, кто работает на земле и живет крестьянской работой.
Что же, собственно, думает этот икс об этом ‘надо’ и что собирается делать? В подавляющем большинстве он и не слушает и не интересуется никакими кампаниями, кроме налоговой и хлебозаготовительной. Меньшинство же читает и слушает в одно ухо, а в другое выпускает. Все же вообще чутко прислушиваются к этим двум кампаниям и все такие новости быстро передают друг другу.
‘Как там насчет налога, что пишут: скотина будет в обложении, доходы-то разные? — Говорят, будет.— А насчет снижения что? Ведь раньше говорили, что налога совсем не будет.— Нет, пишут, что в прежней цифре останется, 400 мильен.— А-а, в прежней.— А цены как на хлеб? Опять партия свои назначит или вольные будут? — О вольных не слыхать, опять казенные будут.— А-а, опять казенные…’ — Вот на этих слухах и соображениях и будет опять строиться ‘повышение урожайности’, независимо от всего шума, речей и постановлений разных организаций, от которых в последнее время грамотному крестьянину, читающему газеты, становится и приторно и скучно.
Может ли пропаганда содействовать повышению урожайности и общему развитию крестьянского хозяйства?
Да, может, но при условии свободы промышленности и торговли, свободы конкуренции и хозяйственного накопления, а главное, при неподсиживании из-за угла этого развития чудовищными налогами. При отсутствии же этих условий, а тем более при обратных, вызываемых политикой партии, пропаганда эта действует обратно, спешно
508
подгоняя к свертыванию и установлению лишь самоедского хозяйства. При этом мы и присутствуем последние годы. Но в чем же дело? Да в той кастрации крестьянского труда и интереса, которую партия, неизвестно для какой надобности, наложила на нашу жизнь. Крестьянина экономически кастрировали, убили его интерес к труду и жажду приобретений, а теперь требуют, чтобы он стал хорошим производителем. Хотят нового и невозможного чуда. На чем во всем мире строилась экономическая жизнь? На полной свободе рыночных отношений, соревновании и конкуренции. Можно ли ее строить на других основаниях? Можно:
1) путем военной дисциплины и насилия, как строил Аракчеев военные поселения, и 2) путем добровольного искания личностью более лучших форм внешней жизни, на основе высшего духовного развития и мировоззрения, при котором эти новые формы ‘прилагаются сами’. А есть ли для нас надобность действовать первым путем или есть предпосылки для второго? Никакой надобности. Никаких предпосылок.
Конечно, можно лезть на рожон и не признавать такой философии. Можно спуститься на низкие ноты и все же надеяться что-либо сделать:
1) понуждением и 2) поощрением.
Но что же тут в самом деле можно и нужно, чтобы поднять урожайность и возбудить к этому охоту крестьян?
Как-то совестно об этом говорить, когда об этом ‘можно’ по всему нашему Союзу всеми крестьянами говорятся одни и те же слова и речи от Минска до Владивостока.
1. Можно и нужно исключить скот из налогового обложения, чтобы не мешать накоплять как можно больше скота и навоза. Навоза в среднем у крестьян хватает только на Ґ — Ќ часть парового поля, а остальное идет под посев пустой. А ведь кормит нас не пустая земля, а только навозная. Отмена налога на скот в три года увеличит его на 25—40%, что и повысит урожай на 15—20%.
2. Можно и нужно в сельском хозяйстве учитывать только землю по ее качеству и количеству, и со всех равно. И брать по особому патенту за побочные кустарные промыслы. Заработную плату, получаемую вне хозяйства, на стороне, облагать также особо, и брать не с хозяйства, а с получающего, кто бы он ни был, от министров до поденщиков. Снятие налоговых пут и несправедливости с учетом скота и зарплаты поставит основное сельское хозяйство в независимое положение и снова перенесет на него центр внимания и не будет бить по рукам за трудолюбие.
509
3. Не только не допускать чудовищного налога: в 2, 5, 10 раз больше прежнего, как теперь, а снизить его до налога 1913 г. (от 1 р. 50 коп. до 2 руб. с десятины) и брать его в продолжение года без всякой ‘пени’. Крестьяне не признают никаких отдельных налогов, а все исчисления прикидывают только на землю и, сравнивая его с налогом дореволюционным, 1910—1913 гг., когда мы платили с десятины 1 руб. 50 — 1 руб. 75 коп., видят, что налог превышает прежний в 2—10 раз, что поневоле заставляет думать о прошлом, а не настоящем, свертывать хозяйство так, чтобы меньше подпадать под удары налога.
4. Цены на продукты деревни и изделия города и фабрики установить по прежним эквивалентам, допуская лишь общемировое повышение, связанное с понижением стоимости валюты. Имея ту же самую хлебную товарность, что и прежде, я с рынка беру в три раза меньший эквивалент. То же и большинство крестьян. А в этом великая несправедливость и эксплуатация городом деревни.
5. Снять тяжелые путы с наемного труда и аренды земли и перестать считать преступниками тех, кто к этому прибегает. Прошлую весну у нас осталась пустовать земля: никто не взял в аренду (а прежде этого никогда не было). Почему? Да нельзя. Сейчас ты кулак и эксплуататор и на тебя процентное начисление. Если кто нанял, и того хуже: кулак и индивидуальное обложение. Кроме того, постоянная травля и прижимки.
6. Запретить переделы земли раньше 10—15 лет, смотря по местности. Земля любит хозяина, а хозяин ‘свою’ землю. А при частых переделах она чужая и к ней нет интереса прикладывать руки.
7. Дать преимущественные права выборной службы тем крестьянам, которые лучше всех ведут свои хозяйства и выше всех получают урожаи. Начальство должно показывать пример. Чтобы иметь лучшие урожаи, нужно больше водить скота, иметь хороший инвентарь, а это не только не поощряется, а сейчас же наказывается и позорными кличками, и чудовищными налогами. Такие приемы надо бросить и ввести обратные.
8. Перестать считать бедность добродетелью и искусственно ее культивировать и идеализировать. Это самое худшее, что у нас есть. Культ бедноты разводит притворщиков (‘химиков’, как их зовут в деревне), которые в полном сознании, на виду у всех, не заводят себе скота и инвентаря, даже по два года не кроют крыши и живут, как самоеды, в гумне. Это же заставляет сильные семьи
510
селиться врозь, чтобы всем сразу же стать бедняками и начать есть тоже чужой хлеб.
9. Снять позорные клички ‘кулаков’, ‘подкулачников’, ‘буржуев’, ‘уклонистов’, ‘наплевателей’ и т. п. с самого лучшего трудового населения, которое и прежде и теперь продолжает своим трудом кормить и поддерживать государство, невзирая на все стеснения, которым оно подвергается. Наибольший почет должен быть только тем, кто получает наибольшие урожаи и трезвостью жизни отличается в своем быту. Это все относится к мерам поощрения. Теперь о понуждении.
1. И можно и нужно установить правильный надзор за крестьянской работой и в поле и в хозяйстве, как он установлен на промышленных производствах. Пора положить конец деланию зажигалок в сельском хозяйстве. Для каждой местности агрономия должна установить минимальный порядок в обработке и посеве земли и требовать неуклонного его исполнения. Стыд и позор должен быть не на так называемых ‘кулаках’ и зажиточных, имеющих свой хлеб, а на тех ‘химиках’, бедняках, которые, имея 10 лет равное со всеми количество земли, все-таки не хотят, как нужно, работать и искусственно поддерживают свою бедноту и голод в надежде на государственную помощь. Разве это не позор! Культ бедноты надо изменить в корне, иначе они, как тощие фараоновы коровы, сожрут всех тучных и сами не пополнеют. Тунеядство и притворство надо вырвать с корнем.
2. За дурную обработку, от которой на равном количестве земли семья не в состоянии прокормиться и уплатить налог, нужно делать публичные выговоры, а при повторных случаях отбирать землю, а самих таких крестьян выселять в совхозы как неспособных к самостоятельной работе. Прежде за недоимки снимали землю и это действовало хорошо, а теперь надо снимать за плохую работу, разрешать же безнаказанно иметь и портить большие пространства земли для нас непозволительная роскошь.
Если этот культ не будет отменен, мы доживем до голода.
Оговариваюсь: меры к понуждению нужны будут ненадолго — на 5—6 лет, до тех пор пока нормальный порядок экономической жизни снова вступит в свои права и захлестнет в свой поток всех желающих трудиться. Дальше они будут не нужны, так как и без них хлебных запасов накопится достаточно и для вывоза и для себя.
Вот то немногое, что нужно изменить в нашей экономической жизни, чтобы можно было надеяться на скорое и
511
резкое повышение урожайности, которое нам нужно для укрепления хозяйственного положения в окружающем нас кордоне злобной заграницы.
Других путей к этому нет, как бы мы ни изворачивались.
Коллективизация, имеющая на верху горы — батраческий коммунизм, есть стремление не вперед, а назад и может временно удовлетворять лишь забитых нуждою батраков и нищих или попросту — это рай для батрачков-дурачков. Свободные же люди не могут идти в это рабство, как бы их туда ни загоняли, как не могут вообще ходить люди на четвереньках. Эта форма — родового периода каменного века и в век железных дорог и авиации совсем неприменима, и даже наш полунищий народ не может с ней добровольно мириться, предпочитая этому рабству свободу в своей бедности.
Если мы будем настаивать на мерах утопического характера, проводимых в словесном потоке всяческой пропаганды, мы вскоре зайдем в еще больший экономический тупик, который уже нельзя будет скрыть от зорких глаз заграницы и которым она не преминет воспользоваться для сведения с нами своих счетов. А это будет в тысячу раз хуже того, если мы сделали необходимые уступки крестьянскому населению на пути его нормального хозяйственного развития. Тут не надо быть и пророком, чтобы все же видеть все последствия, которые сами собой наступят как результат наших опытов в области социалистического утопизма.
Я говорю и настаиваю и на этом потому, что ведь ни у кого из самых правоверных марксистов не хватает совести утверждать, что русский полунищий народ нуждается в социализме. Он нуждался и мечтал только о мелкой земельно-трудовой собственности и ни о чем другом и не мог мечтать после крепостного права. Обратному же не найдем ни одного. Русский народ не мечтатель и не гоняется за журавлями в небе, а потому не может добровольно строить вавилонские башни.
Я очень боюсь двух вещей: 1) культа бедноты, усиленно развиваемого и идеализируемого текущей политикой, и той травли всех действительно деловых и трудовых людей, на которых надевают позорные колпаки (как было при инквизиции) с позорными кличками выжимают из них все соки налогами, и 2) военной интервенции, которую несомненно приближает к нам такая политика.
Вы не можете представить того упадочного настроения и растерянности, в котором теперь находится крестьян-
512
ство. Как жить, что делать, как думать — никто не знает. Все мечутся, как пассажиры на тонущем корабле.
Я выдержал 10 лет со своим трудолюбием, платил 50, 80, 100 рублей (вместо прежних 17-ти за те же земли) налогу. Но вот в прошлом году меня ударили по башке 145 рублей налога и я потерял веру в добро и правду. Продал одну корову, весной продам и лошадь (останусь с одной лошадью и коровой). А это значит, что даже я не буду иметь постоянной обеспеченности хлебом, как это было все прошлые 40 лет. А что сделал я через 10 лет, то другие, слабые, давно уже сделали и делают.
Отсюда нет ни пуда для вывоза и не хватает для собственного употребления.
Кому и зачем нужно идти навстречу неизбежной беде с голодом и с войной? Мы совсем не понимаем.
Прямо какой-то маскарад, в котором ничего нельзя понять.
Вот это мне и хотелось сказать по долгу совести по поводу агитации за поднятие урожайности как крестьянину и гражданину.
С. Боровково Лаптевского района Тульской губ.
В настоящее время мы, крестьяне, живем в полосе так называемых хлебозаготовок. Что это значит на русском языке? Это значит, что крестьян заставляют рубить под собою тот сук, на котором мы все сидим, заставляют продавать свой труд за одну треть его действительной стоимости в то время, как частный рынок оплачивает этот труд почти полностью, а ‘кооперация’ не в состоянии даже отпустить нужных товаров на всю сумму и этой одной трети, предлагая и из нее дать товаров или тоже на одну треть или на одну четверть.
И по нашему району (как и везде) проводятся теперь по 2—3 раза в каждом селении собрания, на которых партийные товарищи до хрипоты доказывают всю важность и выгоду для крестьян от такой явно невыгодной сделки. Мучат крестьян с вечера до 2—4 часов утра на этих собраниях, доводят до резкого озлобления, шума и крика и все же ничего не доказывают. Пыхтят крестьяне, проливают семь потов и ничего не могут понять: почему им выгодно
513
отдавать свой хлеб за рубль, когда по сравнению с промышленными товарами цена ему 3—4 рубля, как то и дает им частный рынок.
Доказывать это необходимостью ‘жертвы’ ради ‘строительства социализма’ равно бесполезно, как если бы начать доказывать, что это нужно ради того, чтобы провести дорогу на луну или перевести всех сразу из православия в магометанство, так как на вопрос: ‘Кому и зачем нужен этот социализм?’ — и сами докладчики становятся в тупик и не сразу решаются ответить: кому он собственно нужен? Тем более, что им-то первым он как раз и не нужен, а нужна ‘служба’ и хорошая зарплата.
На собраниях этих, кроме злобы, шума, раздражения, как по-писаному произносятся везде одни и те же реплики. Тот, кто сильнее защищает и понимает всю невыгоду такой ‘добровольной, но обязательной продажи’ и больше всех спорит с докладчиком об этом — будь то старик или женщина — слышит от него в утешение, что ‘по нашим нормам’, может, с тебя и ничего не возьмут, но ты должен поддержать государство и голосовать за такую сдачу, так как у кулаков и зажиточных и у вас есть много излишков.
На эти еще яростнее им возражают, что ‘вы хотите стравить нас как собак, чтобы мы потом грызлись и вредили и поджигали друг друга, как вот уже было там-то и там-то (следуют ссылки на недалекие примеры мести и по сведениям из газет и по местным случаям). Теперь мы друг у друга занимаем хлеб, помогаем друг другу: нынче у меня есть, а на лето у тебя, — а отберете, никто и взаймы не даст. Если вы знаете, у кого много хлеба, идите сами по амбарам и выгребайте, а мы такого греха на себя не возьмем и восстановлять не будем’.
Докладчики тоже входят в азарт, грозят записью на черной доске бойкотом всей деревни, запретом отпуска товаров из кооперации, арестом самых активных крестьян и т. п. и т. п. После чего на другой же день, зачастую без всякого постановления, убоявшиеся везут первыми свой хлеб, хотя он у них и совсем не лишний.
К чему, зачем эти муки и пытки и травля крестьян друг с другом, когда это же самое можно проводить тихо и мирно? Или и без того мало было убийств, покушений, поджогов и расстрелов за них?
Я очень плохой социалист и продолжаю твердо верить, что при таком насильственном его внедрении в народную массу, при такой травле и так называемой классовой борьбе в деревне, мы скоро прикроем крышку гроба над всеми
514
человеческими радостями и потребностями и самостоятельную жизнь народа превратим в одно сплошное кладбище и батрачество, а может быть, и хуже того, доведем его до полной потери своей национальной свободы и независимости. Когда травят стадо овец собакой, они кидаются совсем не туда, куда надо, и часто вредят сами себе, кидаясь даже и в воду и в огонь. То же может случиться и с народом, потерявшим всякую веру на возврат к свободной экономической жизни. Но если бы я был и верующим социалистом, я не стал бы прибегать к такой травле и насилию при хлебозаготовке. Разве к этому нет другого пути?
‘Норма урожая, норма прокормления, норма посева! А сверх этого мы должны у вас взять ‘все излишки’! — говорят докладчики. Да разве мы знаем наперед, сколько нам потребуется самим и скоту и сколько останется излишков? С какого времени придется посыпать скоту ржаную солому? Кого отелит корова? Придется или нет выращивать на племя теленка? Будет ли в продаже белая мука, пшено, растительное масло, сахар и т. п.? Ничего этого наперед мы не знаем, а потому так и раздражает крестьян непродуманное требование каких-то ‘излишков’, да еще ‘всех’. Какие излишки! Ни в каком хозяйстве нет таких излишков, которые бы можно было выбрасывать вон чуть ли не даром! Все до зерна должно оплатиться соответствующим эквивалентом, а иначе семья теряет охоту работать как нужно и переходит в самоедское положение.
Никто из крестьян не высчитывает для себя никакой нормы и никоим образом не хочет ее иметь от своего хлеба. Вот почему он так и озлобляется и лезет на стену, когда его хотят насильно посадить на нее. А, норма! А уж если ‘норма’, то надо выторговать такую, чтобы не пришлось кормиться через час по ложке, как кормит нас кооперация сахаром, и начинается торговля и озлобление!
В продаже нет ничего, кроме керосина, соли и дегтя, и не только на базаре, но и в городе нельзя купить фунта баранок, белого хлеба, фунта круп и сахару, нечего привезть в гостинцы детям, а тут еще у тебя хотят отобрать и хлеб и посадить на какую-то норму. Мы можем есть и досыта, можем жить и впроголодь, питаясь картошкой и хлебом из вики и отрубей, но ни о какой норме не хотим и слышать. Что у нас есть, то и наше. Мы приобрели хлеб тяжелым трудом, не получая жалованья, мы и хотим им распорядиться, а потому и не может быть никакого разговора об изъятии ‘всех излишков’, тем более что устанавливая ‘нормы’, мы можем пройти 2/3 деревни и не найти желанных излишков. Другое дело, нам скажут:
515
‘Граждане, государство в опасности, нужно помогнуть государству по силе возможности. Давайте составим список: кто сколько может привезти хлеба, Давайте делать так, чтобы меньше брать, а больше набрать’.
Такой разговор будет по душе всем и никого не озлобит и не оскорбит. Просят, так надо помогнуть. И все помогут. Таково настроение крестьян. Такова их добрая воля.
Тут же, по горячим следам составляя список, вызываешь их на соревнование друг с другом, задеваешь их самолюбие. Если крайний напишет 10 пудов, то за ним потянутся и другие, и никто не захочет ударить лицом в грязь и отойти к стороне. Даже так называемый бедняк не отстанет, хотя по предложенным нормам у него не найдется никаких излишков. Не отстанет и не ударит лицом в грязь и так называемый зажиточный кулак и, конечно, превзойдет в подписке других.
В нашей местности в некоторых деревнях так и поступили по своему собственному согласию и вывезли хлеба гораздо больше, чем из деревень, где приняли ‘нормы’. И хлеба больше, и греха нет. И почему об этом не подумали раньше и не сделали такой оговорки в руководствах по проведению хлебозаготовки? Зачем и кому нужен грех и наше озлобление друг на друга? Ведь там, где по нормам подсчитали урожай и потребление и предъявили именные списки хозяевам на вывоз хлеба, сейчас же разразилось озлобление и вражда и чуть ли не все впутались в грех, как цифры в арифметике, вскорости переводится и перемножится и будет масса греха. А между тем, так было бы просто и совсем его не делать, стоило только кликнуть клич о добровольной помощи. Пускай не сразу государство овладело бы хлебными ресурсами, пускай запасы хлеба остались бы у крестьян, но и тем, что таким путем собралось бы, государство могло бы понизить цены на частном рынке с 6 рублей до 3-х. В следующем году таким же путем оно еще бы понизило с 3-х до 2, а на третий год и совсем бы свело их до состояния старых — нормальных. И таким путем без всякой борьбы и озлобления достигло бы своей цели. Теми же насильственными мерами, которыми оно теперь пытается взять сразу ‘все излишки’, оно оставляет такой глубокий след ненависти и озлобления в крестьянской душе, который не забудется и через десять лет и в трудную минуту государства пропишется ему в строку.
село Боровково, Лаптевского района Тульского окр.
516
Записка о музыке и пении.
Я обращаюсь главным образом к молодежи. Молодые друзья, из всех духовных сокровищ человечества преемственно полученных нами от прошлого, музыка и пение есть ценнейшее благо, возвышающее душу человека, поднимающее наше настроение, веру и надежду на лучшее будущее и вообще украшающее нашу жизнь, а потому с особенной любовью и заботой нужно относиться к этому приобретению и стараться его развивать и культивировать.
Вы только представьте себе, чем была бы наша жизнь, ваша жизнь, если бы не было музыки и пения, ведь это было бы совсем мертвое царство вечно скучающего и недовольного прозою жизни человека.
Теперь что такое музыка и пение?
Это духовное выражение поэзии человеческой души, это устремление ее куда-то ввысь в область неведомого и таинственного, куда навсегда так неудержимо тянет из надоедной и будничной обыденной жизни. Когда вы раздумаетесь, вы поймете, что хотя мы и живем в этой надоедной будничной жизни, с ее работами и заботами, но делаем это только по необходимости. Эта будничная обстановка для нас нечто иное, как простая телега, на которой мы едем, но едучи-то мы всегда утешаемся не реальностью и грубостью обстановки, а ее таинственными мечтами из области отвлеченного и неведомого, и тут-то музыка и пение и являются всегда нашим постоянным проводником и сотрудником. Они нас и увлекают в эти области и дают такое радостное и высокое большое наслаждение. Кто читал у Достоевского ‘Братья Карамазовы’, тот, наверное, помнит там замечательное четверостишие, которое один из его героев любил декламировать перед публикой. Вот оно:
Господа! Если к правде святой
Мир дорогу найти не умеет, —
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой.
Так вот, друзья, очень большая часть этих золотых снов нашей жизни вложена этими безумцами в развитие музыки и пения, за что и от нас им также великая честь и слава! Но, конечно, вы согласитесь, что музыка и пение особенно хороши только тогда, когда они настоящие, а не липовые, когда они положены на ноты мастерами искусства, а не топорными самолетами. Вот к развитию-то и изучения такой настоящей музыки и пенья я вас зову.
517
У вас впереди целая жизнь, и чем больше вы будете наполнять ее золотыми снами этих духовных наслаждений, тем ваша жизнь будет и ценнее и содержательнее, тем меньше в ней будет грубости и уличного непотребства, которые так унижают и грязнят достоинство человека. Я зову вас к организации певческих хоров и струнных оркестров в каждой деревне. Теперь к этому нет никаких препятствий, а вы знаете, что хорошо слушать правильное и задушевное пение одного человека, но еще приятнее партесное пение хора. В каждой деревне среди молодежи есть много хороших голосов, есть грамотные люди, почти везде комсомольские организации, так что при желании и настойчивости везде можно достигнуть хороших результатов.
Мелодия в русской песне, друзья мои, одна из лучших среди многих народностей, и ей завидуют не только немцы и французы, но и чопорные англичане. Нам это нужно помнить и дорожить хоровой и хороводной русской песней и поменьше забивать головы дрянными частушками, подчас бахвальными и несодержательными. Вот когда наши деревни летними вечерами станут перекликаться хорошим хоровым и хороводным пением, тогда только восстановится равновесие духовных сил народа и ему не надо будет, как теперь, нести миллиардные расходы на спиртовые наркозы, не надо будет отравлять себя никакой винной заразой.
А ведь как теперь поют и что поют? Это вам хорошо известно! И на вечеринках и на улицах редко услышишь хорошее пение, а больше одна разноголосица, дерут кто во что горазд, не знают ни правильного смысла песни и слов, не знают правильного мотива. Это даже чувствовалось на бывшем конкурсе, на котором, конечно, выступали лучшие певцы и певицы. И здесь можно было слышать перевирание слов — вместо ‘ужаснется’ ‘ужахнется’ и вместо правильной ноты фистулу и полутоны. Я очень рад этому конкурсу, я уверен, что после него гораздо серьезнее молодежь будет относиться к своему пению, будет больше понимать и смысл и значение правильного пения — не уличного, а организованного, хорового. А те особенно, у кого хорошие голоса, постараются развить их в партесном пении, а не в частушках. То же относится и к музыке и музыкальным оркестрам.
‘О поднятии урожайности в крестьянском хозяйстве’, открытое письмо. Печатается по: Горизонт. 1989. N 1. С. 24—28. Является ответом на начавшуюся коллективизацию. М. П. Новиков отправил это письмо в руководящие органы страны, лично И. В. Сталину, а также своим знакомым. Один из них, писатель, публицист Иван Михайлович Трегубов (1858—1931), желая поддержать М. П. Новикова, сопроводил письмо своей докладной запиской и отправил в различные инстанции — Наркомзем, Колхозцентр, РКИ, ЦК ВКП(б), ЦИК СССР и СНК СССР.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
