На маленькой сельской церковк зазвонилъ охрипшій колоколъ. Онъ призывалъ въ школу дтей, которыя еще на зар вышли изъ дому, разсыпались вокругъ села и бродили взадъ и впередъ. Какъ разъ въ это время направился легкими шагами, прямо къ школ, высокій, хорошо сложенный человкъ. На немъ былъ длинный, поношенный сюртукъ, выцвтшіе брюки, въ двухъ мстахъ запачканные чернилами. Онъ носилъ очки съ проволкою за ушами, подъ мышкой большой синій зонтикъ, а въ рук палку, на которую опирался при ходьб.
Это старый учитель Чуро.
Придя во дворъ школы, остановился. Остановился у высокаго тутоваго дерева и, со страданіемъ, опустился на камень подъ нимъ. Началъ разсматривать школу передъ собой. Сидитъ и внимательно разсматриваетъ снизу дерево, а вдь какое это обыкновенное зданіе! Оно какъ будто больше остальныхъ сельскихъ избъ, и отъ нихъ отличается еще тмъ, что съ лицевой стороны иметъ нсколько большихъ и нсколько маленькихъ оконъ, а также очень большія ворота, чего у тхъ нтъ. Кром того, крыто оно тесомъ и съ крестомъ на верхушк, между тмъ, какъ другія избы крыты соломой и безъ креста на верхушк. Учитель хотлъ заглянуть туда. Хотлъ смотрть на эти разбитыя окна и трещины между ними, гд поселились воробьи! Хотлъ видть крестъ, обыкновенный, деревянный крестъ, совершенно какъ тотъ, на которомъ былъ распятъ исусъ. Въ то время, какъ онъ разсматривалъ, тысячи мыслей проходили въ его голов, и онъ вспоминалъ о тхъ дняхъ, которые провелъ въ этомъ дом.
Вспоминалъ, какъ его, монастырскаго послушника, привелъ сюда старый попъ и сдлалъ учителемъ и церковнымъ пвчимъ…. Вспоминалъ, какъ ему привели нсколько полудикихъ дтей, чтобы ихъ воспитать, и какъ онъ ихъ принялъ. Черезъ короткое время вс его умли хорошо привтствовать: Веде — Во, добро — да, Вода, Веде — By, немана вуна, буки — бу, бука — ба, буба, и умли прочитать до пяти молитвъ — даже врую,— какъ и отвчать попу во время ектеньи…
Хороши дти, и хороша жизнь съ ними!..
Двадцать лтъ онъ училъ ихъ. Одни уходили, другія заступали ихъ мсто. Цлое село его ученики!.. Женатые теперь люди, его ученики! Онъ и самъ учился вмст съ дтьми и боле всего желалъ быть въ ихъ обществ. Желалъ видть ихъ лица, слушать ихъ голоса, болтать съ ними, пть…
Подл дтей думалъ и умереть, а затмъ… Старый священникъ, его защитникъ, умеръ. Въ село явился новый: молоденькій, безусый мальчишка, съ тьмой-тьмущей книгъ, между которыми не было ни часослова, ни мсяцеслова. Этотъ новый попъ не могъ слушать его пніе и не могъ видть его въ школ.
Отстранилъ его и пригласилъ другого учителя, отстранилъ его сперва на нсколько мсяцевъ.
Учитель Чуро вздрогнулъ при воспоминаніи объ этомъ
— Иди!— сказалъ попъ тогда повелительнымъ голосомъ, поднявъ кверху указательный палецъ. Ты больше намъ не нуженъ… Онъ ничего не отвтилъ. Взялъ дв книги и зонтъ подъ мышку, взялъ палку въ руки и двинулся въ путь изъ школы. Тронулся, и остановился. Какъ будто что-то влекло его назадъ. Какъ будто его что-то схватило за сердце, и хочетъ вытащить сердце наружу. Больно стало, очень больно… Онъ посмотрлъ на школу, на дтей, прислонился къ стн и сталъ плакать!
Медлилъ уходить. Выплакался и отошелъ. Пусть не было въ сел людей, которые приняли бы его къ себ: все же еще медлилъ идти въ чужія мста. Одни ему давали ночлегъ, другіе пищу.
Теперь ничего не длаетъ, только утромъ идетъ къ школ. Хочетъ видть дтей, слышать ихъ, досыта наглядться и наслушаться.
Учитель Чуро вздохнулъ нсколько разъ, глядя на школу и перебирая воспоминанія. Можетъ бытъ онъ вздыхалъ еще оттого, что поблизости не слышалъ дтскихъ голосовъ.
Дти собирались въ школу.
Старый учитель отвлекъ вниманіе отъ зданія и сталъ смотрть на нихъ. Каждое дитя, которое ни проходило, протягивало ему руку и усмхалось ему.
— Будь здоровъ, сынокъ! Будь здоровъ!— привтствуетъ онъ и, гладя ихъ по голов, ясно чувствуетъ, какъ сильно бьется у него сердце. Дорого ему, что его еще почитаютъ, и жаль ему, что не можетъ каждаго обнять и поцловать.
— Любишь ли ты меня?— спрашиваетъ почти каждаго.
— Да!— отвчаетъ ребенокъ.
Онъ ихъ опять ласкаетъ.
— Будьте здоровы! Будьте здоровы!
И смотритъ на нихъ, какъ входятъ въ школу. Смотритъ на ихъ одежду, въ ихъ книги. Все ему кажется какъ-то странно. А не знаетъ, что собственно странно!..
Посл того, какъ скрывалось послднее дитя, онъ заглядывался на пустыя ворота и долго ихъ осматривалъ…
Когда въ школ наступалъ шумъ, похожій на жужжаніе пчелъ, у него загорались щеки, прояснялось лицо. Двигается со своего мста и направляется прямо къ воротамъ. Тамъ останавливается. Останавливается около низкихъ, старыхъ, изъденныхъ червями ступеней лстницы и прислоняется къ нимъ. Съ особеннымъ наслажденіемъ принимается слушатъ дтскій гулъ. Слушаетъ, и наслаждается, самъ бы вмшался въ ихъ толпу, чтобы такъ же шумть… Былъ онъ какъ бы опьяненный и не слышалъ, какъ новый учитель, проходившій мимо него, поздоровался съ нимъ.
Только когда утихнулъ шумъ, и голосъ учителя раздался въ школ, онъ немного опомнился. Посмотрлъ кругомъ себя, вздохнулъ и отеръ потъ на лбу… Сидитъ на лстниц, на самой нижней ея ступени, подперевъ руками голову и задумавшись.
Опять его охватили воспоминанія.
Вспоминаетъ, какъ нкогда и онъ проказилъ вмст съ монастырскими учениками. Вспоминаетъ, какъ карабкался съ ними по горамъ, выкапывалъ улитокъ и кралъ чужія черешни. Вспоминаетъ, какъ ихъ наказывалъ за это строгій игуменъ Евфимій — типичный игуменъ, у котораго была длинная, сдая борода, святое лицо и громовой голосъ. Этотъ игуменъ хотлъ его постепенно постричь въ монахи. Онъ и самъ желалъ приготовлять себя къ этому, но его отговорили. Племянница игумена Анна сказала ему, что вышла бы за него. Онъ поврилъ этому. Тотчасъ бросилъ книгу въ сторону и пошелъ за ней. Преслдовалъ ее по виноградникамъ, помогалъ ей собирать виноградъ. Однажды (учитель усмхнулся отъ радости) былъ съ ней подъ своимъ пледомъ, когда ихъ дождь засталъ въ виноградник. Лишь только полилъ дождь, онъ ее позвалъ подъ пледъ. Она согласилась. Прижались другъ къ другу, накинули пледъ и смялись, сами не зная чему. Дождь лилъ, они смялись. И все больше прижимались другъ къ другу, такъ, что напослдокъ коса ея щекотала его лицо, а грудь была у него подъ локтемъ. Такъ они долго себя потшали… А черезъ пять дней, она убжала съ родственникомъ монаха Евстафія. Однажды утромъ ихъ не стало, и не было слышно объ нихъ, пока на третій день она поручила передать дяд, чтобы онъ ее не искалъ, потому, что она обвнчана…
Учитель снова вздохнулъ:
— ‘Эхъ, если бы не убжала!
Наконецъ, у него надъ головой раздалось громкое пніе дтей. Пли какую-то церковную псню. Учитель Чуро опять вскочилъ. Онъ первый училъ учениковъ церковнымъ пснямъ!.. Никто ихъ больше и не можетъ научить!..
И, помимо своей воли, поднимаетъ кверху об руки, настраиваетъ голосъ и начинаетъ пть вмст съ ними. Они пли въ школ, онъ изъ-подъ лстницы, и жилы на его ше вздулись, а лицо покраснло…
Пересталъ онъ только тогда, когда и они. Потомъ остановился и, пристыдивъ себя самого за то, что обрадовался, махнулъ рукою:
— Эхъ, не старше я, чмъ они!..
И, не оглядываясь, чтобы опять не заплакать, побжалъ домой.