СТАРЫЕ МХИ.
СТАРЫЕ МХИ.
(Очерки захолустной жизни).
I.
II.
III.
IV.
V.
Старые мехи, Краснопольский А., Год: 1880
Время на прочтение: 33 минут(ы)
Съ угрюмой, плечистой колокольни въ сел Брусеномъ разливался благовстъ къ обдн, на Ильинъ день. Церковная ограда кругомъ оцплена была лошадьми: и верховыми, съ перекосившимися на спинахъ попонами-войлоками, и въ бговыхъ дрожкахъ, и въ крашенныхъ, сдловатыхъ телжкахъ, и въ простыхъ, напущенныхъ свжей соломой телгахъ, откуда бородатые мужички доставали узелочки съ сменами ржи и пшеницы и благочестиво несли ихъ въ церковь, для окропленія предъ посвомъ. Тамъ и сямъ кружками стояли деревенскія бабы, держа въ рукахъ и подъ мышками узелки съ пряжей, съ клубками шерсти, съ бёрдами, прялочными вьюшками и веретенцами. Въ праздникъ, между заутреней и обдней, крестьянскія кумы вдоволь наговорятся съ своими свахами, матери передадутъ дочкамъ, отданнымъ въ бдные дома другихъ деревень, клубочекъ пряжи, веретенце съ тонкими ниточками и потихоньку, украдкой отъ домашнихъ, кончикъ ситничка тёпленькаго, съ горошкомъ, парочку яичекъ печеныхъ. Со всми этими гостинцами бабы молятся въ церкви, оглядываясь, не украли ли бёрдо? и ощупываясь, не раздавилось ли яйцо? Вс вдоволь наговорятся и перескажутъ другъ другу то, что не держится въ бабьемъ зобу. Разряженныя въ позументъ и кумачъ двушки кружкомъ стояли въ одномъ углу ограды и улыбаясь о чемъ-то гурковали. Яркопунцовыми лентами на концахъ жгутами спускающихся ихъ косъ слегка поигрывалъ втерокъ. Гурьба парней издали косилась на нихъ изъ подъ сдвинутыхъ на глаза франтовскихъ шляпъ и, вывертывая ноги, щеголяла мдными подковками на коблукахъ вытяжныхъ сапоговъ. Съ горы ползла пузатая карета четверней, съ лакеемъ на козлахъ, въ заржавленной ливре. По полю, во весь карьеръ летла тройка съ двумя колокольцами. Это спшилъ къ обдн арендаторъ большого имнія, чтобы захватить мсто на лвомъ клирос прежде своего бывшаго барина, медленно тащившагося въ карет, съ лакеемъ въ ливре.
Батюшкинъ работникъ Никитка, пустивши лошадей по выгону, пробирался околицей въ барскій садъ, куда черезъ стнку манили его румяныя яблоки. Самъ батюшка у жертвенника совершалъ проскомидію и, посматривая въ окно на ярко-голубое небо, припоминалъ усопшихъ и живыхъ родственниковъ и благодтелей.
Все было тихо, мирно. Солнце, гордо поднимаясь на крутизну яснаго небосклона, казалось, обнимало всхъ, ласкало, какъ нжная мать свое милое дитя. Обдня уже шла. Народъ, вздыхая о грхахъ и о житейскихъ невзгодахъ, усердно молился. Вдругъ раздался съ колокольни набатъ. Взволновалась масса народа въ церкви, затрещалъ старостинъ ящикъ со свчами и народъ, тискаясь, хлынулъ наружу во вс три двери храма. На сел, противъ самаго алтаря, загорлась слобода. Горитъ домъ богатаго крестьянина Косогова, а рядомъ съ нимъ трепеталъ и домъ священника, покрываясь багровымъ румянцемъ отъ пылавшаго пламени. Соломенная крыша затрещала, встопырилась и вспыхнула, какъ порохъ. Полетли по втру огненныя шапки и тихо садились на крышахъ дворовъ, сараевъ, скирдовъ. Закурилось село и тамъ и сямъ, вспыхнуло и заревло пламя надъ селомъ, какъ лютый зврь. Причетники побросали свои требники и, вмст съ народомъ, бжали спасать скудныя пожитки. Діаконъ въ стихар суетился на выгон среди народа, церковь опустла: въ ней остался одинъ батюшка предъ престоломъ. Уставъ не позволялъ ему оставить литургію, и онъ шопотомъ спшилъ совершить таинство. Видитъ въ окно, что домъ его обнялся пламенемъ, крыши рухнули, въ окно подали люльку съ ребенкомъ… и батюшка рухнулся въ истерик предъ престоломъ.
Почти весь сбжавшійся народъ бросился спасать имущество священника. Полетли изъ оконъ стулья, самовары, подушки и разная посуда, которая тутъ же на улиц разбивалась въ дребезги. Гимназистъ, сынъ помщика, швырялъ изъ амбара доски, и своимъ кепи черпая въ закромахъ хлбъ, выносилъ на выгонъ и сыпалъ въ кучку. Тоже длала и сестра его, Маруся, насыпая хлбъ въ кисейный передничекъ. Прискакали пожарныя трубы, отъ барина, отъ мельника, но соломенное пламя не подпускало ихъ близко и он стояли въ ожиданіи, чтобы заливать остовы домовъ.
Вопли, крики, ржаніе лошадей, трескъ строеній въ огн и ревъ пламени, сливаясь, составляли ужасную музыку. Несутъ ворота, иконы, кадушки, коробьи и все это въ безпорядк валятъ на выгон. Ребятишки лижутъ варенье изъ разбитыхъ банокъ, парень буркаетъ въ ротъ наливку изъ бутыли, сорвавшійся со стойла жеребецъ Косоговыхъ, держа хвостъ трубою, скачетъ по выгону, взвиваясь надъ разваленнымъ хламомъ.
Преданный хозяину батюшкинъ работникъ Никитка, безъ шапки, въ одной рубах, съ яблоками за пазухой, работалъ багромъ и приглашалъ народъ:
— Братцы, помогите!
Косоговы зовутъ народъ къ себ, но никто къ нимъ не идетъ. Не любилъ народъ богача Косогова. У батюшки все имущество спасли и половину дома растащили по выгону баграми, а домъ Косоговыхъ горитъ, какъ фонарикъ, и никто къ нему не подходитъ.
Разсвирпли три брата Косоговыхъ, завязали брань съ Никиткой. Отъ брани не далеко до драки, завязался кулачный бой. Плечистый Никитка, какъ снопы, расшвырялъ всхъ братьевъ Косоговыхъ и опять за багоръ.
— Нну, погодижь ты, блинохватъ приходскій, мы теб попомнимъ!.. грозили Никитк Косоговы.
Мсяца черезъ три посл пожара, слдователь духовнаго вдомства получаетъ указъ: произвести слдствіе о буйств священника села Брусенаго, Михаила Острозорова, по смыслу и содержанію прошенія крестьянина тогожь села, Антипа Косогова.
Въ прошеніи Антипъ Косоговъ пишетъ: ‘Священникъ нашего прихода о. Михаилъ Петровичъ Острозоровъ, въ ночь подъ двадцать первое іюля, въ сообществ съ своимъ работникомъ Никиткою, свалилъ меня на землю, избилъ кулаками и успятками въ сапогахъ, съ высокими коблуками, при чемъ изорвалъ на мн всю рубашку, и отъ жилетки остались одни клочья. Свидтелями такого происшествія были такіе-то и такіе-то. Прошу доказать и меня за побои вознаградить’.
Взвороченныя колесами дороги смерзлись чугуномъ. Снжокъ запалъ лишь въ углубленія колей, да слегка посеребрилъ широкія поля, путь — ни на саняхъ, ни на колесахъ, а хать надобно. Слдователь пригласилъ сосдняго діакона для письмоводства, одлись въ тулупы, надвинули высокія шапки временъ Іоанна Грознаго, съ выпуклыми макушками, на манеръ подушекъ, съ пуговочками, услись въ рыдванъ, напушили соломы, прикрыли ковромъ, и затряслись высокія шапки въ воздух.
Верстъ тридцать карабкался слдователь по колчеватой дорог въ рыдван. Тяжело было ему хать въ такую пору и на такое дло, но нажитое прежнимъ семинарскимъ воспитаніемъ терпніе все преодолвало. Жаля свои ребра и бока, онъ, по временамъ, слзалъ съ телги и задумчиво шелъ пшкомъ. Напротивъ, діаконъ-письмоводитель восхищался своимъ положеніемъ. Однообразная жизнь въ приход до того наскучила ему, что онъ былъ радъ куда-нибудь вырваться, тмъ боле на слдствіе, гд онъ чувствовалъ себя правою рукою слдователя, лицомъ довреннымъ отъ епархіальнаго начальства, и въ нкоторомъ отношеніи начальствомъ.
— Мы теперь засудимъ, дай только дохать! толковалъ онъ работнику, оставаясь одинъ въ рыдван.
— Еще бы! поддакивалъ ему работникъ, прыгая по дорог у припряги лошадей.
— Мы, братъ, разъ вотъ какъ засудили: весь причтъ послали въ монастырь, подъ начало воду толочь, у насъ, братъ, шалишь!
— У васъ, должно, нтути чижовки, какъ въ нашемъ быту? любопытствовалъ работникъ.
— Вотъ дубина! разв духовныхъ можно сажать въ чижовку!
— За что же теперича сажать батьку Брусенскаго? его же прибили, да его же и судить?..
— А за то, не подпускай съ кулаками.
— Тэ… къ… тпрру!
Лошади встали и, понуря головы, дожидались, пока сядетъ ихъ хозяинъ-слдователь, долго шедшій опушкой лса, у дороги.
— А что, ваше высокоблагословеніе, наврядъ мы скоро разживемся здсь депутатами, обратился діаконъ къ слдователю: — Шубинскій о. Иванъ старъ — тревожить грхъ, у Бобылевскаго о. Григорія приходъ великъ — онъ изъ рыдвана не вылзаетъ, все возятъ по приходу. До Бубенцовки далеко. Если о. Сусоя пригласить, такъ человкъ-то кляуза.
— Найдемъ кого-нибудь. Сойдетъ и о. Сусой. Чего ему кляузничать при слдствіи — знай сиди, да слушай.
— Что? да онъ же первый на васъ донесетъ: не такъ производили слдствіе, пировали, много вина пили. Авось, былое дло: тогда протопопъ судился съ о. Никитою, такъ на слдствіе-то нагрянуло другое слдствіе, самихъ слдователей судили, а на это слдствіе навалилось третье. Три года воловодились, стопы дв бумаги исписали, и концы вс потеряли. Да, слава Богу, смертію дло кончилось: О. Никита померъ. А ужь возили-то въ губернію обозами и муку, и крупу, и туши мерзлыя. Чай, сахаръ головами. Давно это было. Тогда вдь деньгами мало взятки брали, а все натурою. Тогда слдствіями вся консисторія кормилась. Доносъ — ну и рады. Нарочно научали доносить, сами въ той же консисторіи писали доносы, особенно на богатенькаго попочка, съ пчелками. Мой батенька-старикъ и теперь разсказываетъ про эти слдствія. Самъ важивалъ отъ благочиннаго — будто въ извозъ, съ хлбомъ, соберется и подетъ. Кому возъ, кому мшокъ. Нын все деньга пошла въ ходъ. Сунулъ — и шито-крыто. Вонъ Самокрутовскіе дв тысячки цлковенькихъ себ прищучили съ упраздненнаго діаконскаго мста, въ семь-то годовъ — поди тамъ разбирай. Авось мы знаемъ все…
— Въ самомъ дл, у насъ будетъ затрудненіе на счетъ депутатовъ, перебилъ діакона задумавшійся слдователь.— Одного-то мы пожалуй запишемъ васъ, если не отвергнутъ. Потому, есть статья: а въ случа, можетъ быть и діаконъ.
— Отвергнуть не за что, торжествовалъ діаконъ, въ сотый разъ отправляясь въ карманъ за табакеркой:— я такой же священнослужитель, священнодйствую, и въ ряс.
— Ну, тамъ видно будетъ, а ты вонъ гляди, за лсомъ, кажется, колокольня — это Брусеное, верстъ десять еще будетъ!
Дйствительно, это было Брусеное, и часа черезъ два наши путники стояли среди села. Слдователю пріхать въ домъ священника нельзя — подсудимый, въ домъ крестьянина Косоговъ тоже нельзя — истецъ. И у сосдей пристать нельзя: быть можетъ, это все люди, прикосновенные къ длу. Слдователь былъ еще человкъ молодой. Настращанный разсказами стараго діакона, онъ и самъ боялся подпасть подъ слдствіе на слдствіе. Послали работника разыскивать истца и отвтчика.
Тьма, мелькаютъ огоньки тамъ и сямъ, какъ звздочки по селу, работникъ стучится подъ окномъ, собаки подняли лай, слдователь съ будущимъ депутатомъ ёжатся въ рыдван на втру, съ неба заморосила гололедка.
Въ сопровожденіи цлой стаи собакъ кто-то шелъ къ телг съ слдователями. Это былъ подсудимый о. Михаилъ и за нимъ работникъ.
— Здравствуйте!
Подсудимый съ слдователемъ расцловались, а діаконъ, какъ почти депутатъ, не счелъ нужнымъ подойти подъ благословеніе къ подсудимому, а только пожалъ ему руку. Подсудимому было не до благословенія, онъ самъ былъ готовъ подойти подъ благословеніе къ работнику, лишь бы какъ-нибудь скачать слдствіе съ головы. Стоя безъ шапки у телги, онъ умолялъ, кланялся, жаловался на свое несчастіе и, склоня голову, пискливымъ голосомъ приглашалъ къ себ въ домъ слдователя обночлежиться и съ дороги чайку попить.
— Не могу. Законъ не велитъ, отрубилъ слдователь: — вы вотъ, сообща съ истцомъ, должны отвести мн квартиру для слдованія прежде всего, а тамъ я скажу, что еще будетъ нужно. Вы, вроятно, причинъ къ отводу меня отъ слдствія не имете?
— Не имю, не вы, такъ другой, слдствія не миновать…. Попалъ подъ слдствіе, Господи! За какіе же это грхи свалилась на меня бда такая!
— Что вы очень тревожитесь, быть можетъ, оправдаетесь, успокоивалъ слдователь.
— Все равно, формуляръ, штрафная графа будетъ замарана, напишутъ: подъ слдствіемъ о драк съ крестьяниномъ такимъ-то состоялъ, но оправданъ… Вы думаете, это легко? пятно по гробъ. На окружномъ суд въ убійств оправдаютъ, и ничего въ формуляр не пишутъ, а у насъ…
— Что длать-то, съ кмъ искушенія не бываетъ!.. Что же Косоговъ не идетъ?
— Я къ нему не ходилъ, хладнокровно отвчалъ работникъ.
— Экій ты чудакъ, бги скорй!
Подсудимый батюшка указалъ работнику домъ своего врага, минутъ черезъ десять, къ телг подошелъ и истецъ Косоговъ..
— Вотъ, братецъ, ты долженъ, по закону, отвести мн квартиру для слдствія по твоему доносу, обратился слдователь къ доносителю, осняя крестнымъ знаменіемъ его голову.
— Какую же вамъ хватеру! чмокая руку слдователя, задумался Косоговъ.
— Такую, чтобы была не подозрительна, законную квартиру давайте! требовалъ слдователь.
— У насъ, ваше присвишенство, опричь барскаго дома, вс хватеры подозрительны, везд угаръ, сырость, тягота.
— Не въ томъ дло, такую надобно квартиру, гд бы хозяева не были съ кмъ-нибудь изъ васъ въ родств до четырехъ степеней по прямой линіи — понимаешь? или въ сватовств, дружб, вражд и проч.
— Понимаю… протянулъ мужикъ и задумался.— Если къ Парфенъ Митричу вамъ? ужь и упокой же будетъ!
— Ну, братъ, я не допущу! ты тамъ вывелся! возразилъ священникъ.
— Да кто это Парфенъ Дмитріевичъ? спросилъ слдователь..
— Кабачникъ.
— Въ кабак нельзя, законъ не велитъ.
— На что лучше въ церковной караулк, предложилъ священникъ.
— Тутъ я не допущу, возразилъ Косоговъ: — у караулки самая драка была, караульщикъ-отъ наклалъ мн въ шею и теперь свербитъ, четвертый мсяцъ пошелъ.
— Ну, у матушки просвирни, предложилъ подсудимый.
— Тутъ — пожалуй! согласился истецъ Косоговъ.
Слдователь, въ сопровожденіи судящихся, отправился къ хибарк вдовы просвирни-матушки. Постучались, достучались, вошли. Въ тсной, приземистой избенк, у ночника съ коноплянымъ масломъ, на стол безъ скатерти, сидли четыре взрослыхъ двицы, накинувши на плечи куцевейки отъ сырости и зіяющаго по изб холода. Он только что сли ужинать и по ложечк хлебнули толченаго картофеля въ квасу. Появленіе нежданныхъ гостей произвело въ хат страшный переполохъ. Двицы, прикрывая лохмотьями свою полунаготу, кинулись собирать ужинъ со стола. Миску съ квасомъ разлили, ложки полетли на полъ, крохи хлба сгребались въ кучку, ночникъ погасъ, сама матушка, закутанная въ тулуп, сидла подъ потолкомъ на печи и чуть не полетла оттуда со страха. Скоро зажгли ночникъ, но о квартир для слдствія здсь даже и разговора не могло быть. Слдователь едва могъ успокоить костлявую старуху съ четырьмя засидвшими дочерями, извиняясь за свой визитъ, и, не зная, куда дваться отъ этой ужасающей картины безвыходной нищеты, выскочилъ на улицу.
— Что же, вы меня морозить что-ли, или душить въ канур пригласили сюда? давайте квартиру! строго обратился онъ къ судящимся.
— Къ Пахому ихъ отвесть? задумался Косоговъ.
— Тамъ тоже семья и скотина въ изб.
— Ну, въ училище? продолжалъ Косоговъ.
— Да вдь оно не топлено. Только сходка была насчетъ топки. Я и безъ тебя отвелъ бы тамъ квартиру, сердито возражалъ подсудимый.
— Оттопимъ, а на ночь тулуповъ соберемъ, самоваръ взогремъ!
— Если дьячковъ согнать въ одинъ домъ и очистить квартиру? соображалъ подсудимый батюшка, не зная куда двать слдователя.
— У дьячковъ не допущу, коли законъ есть на счетъ подозрнія, не соглашался Косоговъ.
Передрогшій слдователь ршился, наконецъ, остановиться въ нетопленномъ училищ и тотчасъ же потребовалъ туда самоваръ, соломы на топку и вязанку сна для постели. Пока истецъ и отвтчикъ отправились по домамъ, слдователь пошелъ въ училище, стоявшее среди выгона. Пригнулся, ощупью нашелъ дверь, отворилъ, вошелъ… Тьма, лишь морозные узоры на стеклахъ слегка вылетали на окнахъ суровою близною. На одномъ изъ столовъ торчалъ, воткнутый въ бутылку, сальный огарокъ. Слдователь зажегъ этотъ огарокъ и сталъ оглядываться кругомъ. Въ углу на полу, подъ лохмотьями тулупа, что-то ворочалось и съ просонья всхлипывало. Слдователь подошелъ, копнулъ ногой, и костлявая рука открыла изъ подъ лохмотьевъ овчинъ тщедушное, востроносое лицо съ маленькой рыжей бородкой. Бородка встрепенулась, схватила лохмотья и, прикрывая ими свою наготу, въ изумленіи жалась къ стнк.
— Позвольте узнать, съ кмъ имю удовольствіе… обратился къ бородк слдователь.
— Сельскій учитель здшній.
— Вотъ и прекрасно, я къ вамъ въ сожительство на время.
Тутъ слдователь разсказалъ о причин своего появленія въ училищ. Услужливый учитель наскоро одлся и забгалъ изъ угла въ уголъ, какъ бы разыскивая чего-то для своего гостя, но въ училищ, кром партъ и сырого, холоднаго воздуха, ничего не оказывалось.
— У васъ что-же это, или ученіе еще не начиналось? спросилъ слдователь, расхаживая по училищу въ шапк и калмыцкой ряс.
— Началось, да вотъ топку еще не устроили, холодно учиться.
— Какъ же вы тутъ учите? холодъ, сырость!
— Да такъ, соберу учениковъ, посажу ихъ за парты, въ полушубкахъ и шапкахъ, такъ и учу. Ну понагрютъ, а къ ночи опять жутко.
— Почему же топкой не устроились?
— На сход споръ идетъ: одни говорятъ: по пяти сноповъ съ души каждой, а другіе — только съ тхъ, у кого есть ученикъ. Такъ вотъ и мерзнемъ.
Дьяконъ, будущій депутатъ, угрюмо сидлъ за партой, надвинувъ шапку на глаза. Усталость и дрожь съ дороги вытснили изъ головы его вс мечты о депутатств. Ему бы до стакана водки, да до теплой постели, а этого-то и не предвидлось впереди.
— Ваше высокоблагословеніе, позвольте мн на ночь удалиться къ пономарю, онъ мн сватъ по жен, просился онъ у слдователя:— тутъ Сибирь.
— Не могу. Сейчасъ должны придти истецъ и отвтчикъ, подозрніе можетъ быть.
— Ну, когда ихъ проводимъ, тогда можно? Я рано прибгу.
— Тогда пожалуй, но все какъ-то не чисто.
— Что тутъ не чисто: они будутъ драться, а ты тутъ замерзай!
— Тише, тише, идутъ.
Въ училище распахнулась дверь и въ ней сначала показался кипящій самоваръ, изъ трубы котораго валилъ зеленый дымъ, затмъ узлы съ посудой и разнымъ кушаньемъ, затмъ вязанка сноповъ для топки и плетушка, набитая сномъ для постели, а за всмъ этимъ — истецъ и отвтчикъ. Мужики и бабы, принесшіе вс эти припасы, одинъ за другимъ подходили подъ благословеніе къ слдователю и отъ него переходили съ рукою къ дьякону. Дьяконъ, махая рукою, сердито ворчалъ: ну васъ!
Пока учитель занялся самоваромъ, слдователь предложилъ судящимся дать подписку такого содержанія:
‘Мы нижеподписавшіеся такіе-то, вслдствіе указнаго предписанія изъ такой-то консисторіи дали сію подписку, что законныхъ причинъ къ отводу отъ слдствія слдователя такого-то не имемъ. Депутатами съ духовной стороны допускаемъ быть того-то и того-то, а съ гражданской того-то. Квартирой для слдствія назначаемъ училище. Содержать при слдствіи обязуемся какъ слдователя, такъ и депутатовъ, а равно и работниковъ ихъ съ лошадями, въ чемъ прекословить не будемъ, а въ случа, чего будетъ недостаточно съ нашей стороны, то они, слдователи, имютъ право забирать всякую провизію у кабачника села нашего Парфенія Дмитріева на нашъ счетъ, въ чемъ и подписуемся’.
Подписка была прочитана, священникъ подписался, а неграматному доносителю, Косогову, было предложено просить учителя руку приложить за него.
— Да вы что же, ваше свишшенство, знать, надолго тутъ обснаститесь? спросилъ истецъ Косоговъ, отдавая руку учителю.
— Недльку прійдется пожить.
— И депутаты, и работники, и лошади?
— Разумется. А не хочешь, такъ посылай за всми своихъ лошадей, и посл всхъ развези по домамъ.
— Да это вы насъ съдите! Овесъ нон уродился плохой, сна посохли.
— Ну, какъ знаешь. Ты будешь драку производить, а мы не обязаны на свой счетъ васъ тутъ судить, мы жалованья за это ни откуда не получаемъ, свои дома, семейства, хозяйства побросали изъ-за васъ.
— Если-бъ я эту матерію зналъ, я легше-бъ къ судебному бумагу подалъ. Тотъ живо бы оборудовалъ. Намднись у барина гумно сожгли, такъ въ одинъ вечеръ половину села допросилъ и сразу человкъ пять въ острогъ засадилъ, безъ всякихъ депутатовъ. и самъ укатилъ въ городъ ночевать. А это что за оказія такая — недлю!
— Чудакъ! къ судебному слдователю нельзя на священника бумагу подавать, замтилъ истцу дьяконъ:— а ты вотъ лучше сбгай-ка въ кабакъ, да полуштофчикъ ратафійцы какой-нибудь принеси животъ погрть, а для о. слдователя нтъ-ли бленькаго? онъ водки не вкушаетъ.
Косоговъ удалился изъ училища, а подсудимый батюшка, все время молчавшій, оглянувшись по сторонамъ, досталъ изъ глубокихъ кармановъ дв бутылки вишневки и церковнаго и, ставя на столъ, шопотомъ проговорилъ:
— Вотъ вамъ, отцы, грйтесь!
Опытный по слдствіямъ, дьяконъ схватилъ со стола бутылки и убралъ ихъ подъ парту, въ темный уголъ.
Какъ отвтчику при слдствіи, о. Михаилу даны были на лист бумаги допросные пункты по форм. Батюшка прочиталъ ихъ и, глубоко вздохнувши, проговорилъ:
— Истязаніе! обыде мя бездна и кости моя слякошася отъ всей этой напраслины. Позвольте мн на-домъ эти пунктики?
— По закону, вы должны писать отвты здсь, не выходя изъ слдственной квартиры.
— Отпустите его, просилъ слдователя дьяконъ: — гд же тутъ написать — ороблъ! а тамъ, вокругъ ночи-то, съ матушкой обдумаютъ, какъ лучше показать.
— Пожалуй, ступайте, но чтобы шито-крыто, что отвты писали на дому. Слдствіе на слдствіе можетъ нахать, поршилъ слдователь.
— Боже мой, не дай лихому лиходю подпасть въ руце суда! простоналъ батюшка и ушелъ.
Напившись чаю, дьяконъ опять сталъ проситься ночевать къ свату и затмъ, опустивъ въ карманъ бутылку наливки, ушелъ. Учитель, стоя на колняхъ, топилъ печку снопами, къ нему подслъ и слдователь. Грясь на жарко пылающемъ огн, они разговаривали.
— Какъ ваше имя, отчество? спросилъ слдователь учителя..
— Былъ Иванъ Петровъ.
— Откуда родомъ?
— Изъ села Подонковъ, Пономаревъ сынъ.
— Знаю, тамъ мой ддушка священствовалъ.
— Не отецъ ли Евланъ?
— Онъ.
— Онъ и мн доводится праддъ по материной тетк. Мы съ вами родня.
— Духовные гд ни сойдутся — вс родней сочтутся! Лукерья Митревна жива?
— Схоронили.
— Ну, царствіе небесное ей! Кто же теперь на мст ддушки? Я съ малолтства тамъ не былъ, родъ вывелся, такъ и…
— О. Дорофей — важнецкій священникъ! Какія лошади у него, сбруя всякая, куры, гуси, собаки… хозяинъ, одно слово.
— А домъ-то тотъ же?
— Куда! сгорлъ. И о. Дорофей-то ужъ погорлъ, да счастливо какъ: обгорли только стны слегка, да соломенный верхъ сполыхнулъ. Пріхалъ агентъ, оцнили весь домъ въ шестнадцать рублей, а застрахованъ былъ въ дв тысячи. Получилъ денежки, покрылъ, оштукатурилъ тотъ же домъ, ну, стало сто рублей, а на страховыя денежки дочку за-мужъ за агентова брата отдаетъ. Сгорли тоже и мы, вся поновка сполыхнула, да намъ не пришлось попользоваться отъ пожара. Годовъ десять пожарныя деньги платили, а тутъ, какъ на грхъ, по бдности, прекратили платежъ. Такъ съ угольками и остались.
— Давно въ учителяхъ-то служите?
— Пятый годъ. Еще одинъ годъ остался. Изъ-за солдатчины и пошелъ-то, далъ подписку шесть лтъ прослужить, да и тужу: лучше бы въ солдатахъ служить. Да еще грхъ догадалъ жениться, завелось два ребенка, хоть въ оселъ лзь.
— Жалованья-то много получаете?
— Шестьдесятъ рублей въ зиму отъ земства, да по пирогу со двора отъ общества святками выговорныхъ.
— Какъ же вы живете на такомъ жаловань?
— Да такъ вотъ и живемъ. Жена — у тестя съ ребятишками, верстъ двадцать отсюда, а я — тутъ. Какъ суббота, бгу къ ней пшкомъ, а въ понедльникъ пораньше встану и сюда. Вотъ холодъ одоллъ, а то бы я благодарилъ Бога.
— Не топятъ, такъ и ученіе закрыли бы.
— Нельзя, жалованье у насъ идетъ помсячно. Я заступилъ въ школу съ Покрова — и получаю, а прикрой ученіе мсяца на два, на три — съ голода, что-ли, помирать?
— Да вдь ученія-то и такъ почти нтъ?
— А мн что за дло? я — вотъ онъ! мн жалованье подай!
— А инспекторъ бываетъ у васъ?
— Вотъ пять лтъ и въ глаза не вижу. Охота имъ трепаться! Ему въ город не скучно. Членъ отъ земства побываетъ разокъ, и то разв нужда загонитъ, экзаменъ нужно произвесть. Да и не зачмъ. Все слава Богу, кормимся помаленьку — и ладно, а мужика не выучить намъ при его работ. Что въ зиму выучилъ, то объ рабочей пор позабылъ, словно масломъ затянетъ у него голову-то!
— А лтомъ какъ же пробиваетесь безъ жалованья?
— Наймешься въ писаря куда-нибудь, къ барину, на мельницу. Да вотъ бда: не берутъ, знавши, что осенью опять уйду въ учителя. Лошадьми займусь.
— Какъ, лошадьми?
— А вотъ какъ: куплю великимъ постомъ клячъ пятокъ по пятерк, иной мужикъ чуть не на лубк притащитъ въ городъ клячу отъ безкормицы продавать, радъ что-нибудь за нее взять, только бы отвязаться. Ну, и бьешь по рукамъ, только приглядываешься, не была бы очень стара. Накупишь — и къ отцу, будто онъ купилъ. А у насъ земли церковной много: пустишь въ поле, она хватитъ травы и начнетъ линять, только клочья летятъ. Къ рабочей пор, кому не надо — пятнадцать рублей. Ну, да еще святками три прихода ославишь: здсь, у тестя, да у отца. Мучицы, пирожковъ, овсеца, курченку сославишь, и питаешься. Какъ дослужу шестой годъ, меня калачемъ не заманишь въ учителя.
Учитель, очевидно, разохотился говорить.
— Да еслибы не морозили меня въ этой школ, продолжалъ онъ:— и я бы, благодареніе Богу, жилъ. У насъ одинъ учитель даже капиталецъ нажилъ на должности.
— Это какимъ манеромъ?
— Да вотъ какъ: женился, взялъ приданого двсти рублей и пустилъ ихъ по мужикамъ въ оборотъ рубля по два, по три, много по пяти, за два, за три процента въ мсяцъ. А съ мужика, когда ему нужда въ деньгахъ, что хочешь бери. Пришелъ срокъ платить, у мужичка денегъ нтъ, онъ несетъ учителю курицу, утку, десятка два яицъ или маслица, ветчинки, а проценты сами собою. Вотъ онъ и пируетъ годъ, курятинку подаетъ. Тамъ пришелъ срокъ платить, требуетъ, не отдаютъ — онъ къ мировому, исполнительный листъ, да къ судебному приставу. Приставъ къ мужику: давай, говоритъ, прогоны за пріздъ, да суточныя. Мужикъ видитъ, что дло плохо, и отдаетъ цлую телушку за какихъ-нибудь пару цлковыхъ, взятыхъ у учителя взаймы. А телушк-то дв красныхъ цна. Сведетъ учитель въ городъ, продастъ и денежки опять въ тотъ же оборотъ. Что же вы думаете! землю себ купилъ, хуторъ строитъ, а учительства все не бросаетъ!
Печка истопилась, учитель ползъ на потолокъ трубу закрывать, въ училище вошла матушка, супруга о. Михаила, подсудимаго, и повалилась въ ноги слдователю.
— Батюшка! будь отецъ родной, защити попа! Его же прибили и на него же просьбу написали. Сгорли, семья большая, мальчикъ, семь двочекъ дтвы одной, а тамъ еще мать жива, свояченица засидла въ двкахъ — куда мы днемся съ экой оравой! заставь вкъ за себя Бога молить…
Слдователь старался успокоить матушку, что ничего особеннаго о. Михаилу не будетъ: много, если подъ начало пошлютъ, если доносъ Косогова будетъ доказанъ, но матушка не успокоилась и, не вставая съ колнъ, умоляла.
— Примите вотъ пирожковъ съ вареньицемъ, прямо съ пылу, для васъ напекла, постарайтесь! умоляла она.— И варенье-то все потрескали на пожар, это ужь помщики въ гостинцы навозили, въ утшеніе посл пожара.
Посл топки, стны каменнаго зданія въ училищ отпотли, отъ оконъ повалилъ паръ, изъ печки пахло гарью. У слдователя забилось сердце и застучало въ голов. Онъ послалъ учителя на чердакъ — открыть трубу, распахнулъ дверь и самъ вышелъ на улицу освжиться. На улиц бушевала буря, съ неба острыми спицами неслась гололедка, подъ горою на рк хлестали волны, на колокольн въ широкихъ пролетахъ игралъ веревками и позвякивалъ колокольчиками втеръ. Слдователь прижался къ стнк у двери, съёжился и слушалъ осеннюю музыку природы. Между небомъ и землею, на горизонт выдвигались силуэты домовъ, съ крошечными огоньками въ окнахъ. Церковный караульщикъ ударилъ въ колоколъ — и съ колокольни, порывистыми волнами полилися звуки, забгая въ переулки и стараясь ворваться, сквозь щели, въ самые дома. Сырыя, холодныя, курныя и угарныя хаты на сел казались катакомбами, наполненными живыми людьми, и мелодичные звуки стариннаго колокола какъ будто звали этихъ живыхъ мертвецовъ къ лучшей жизни.
Появленіе слдователя въ захолустномъ сел всегда приводитъ въ волненіе обывателей. И причастные, и непричастные къ слдственному длу — вс толкуютъ о дл, всякъ на свой ладъ и вс боятся, не притянули бы къ слдствію. Одни придумываютъ, что показать при слдствіи, другіе подыскиваютъ свидтелей въ оправданіе, или въ доказательство чего либо, третьи ждутъ попойки, а бабы крестятся, моля Бога о скорйшемъ избавленіи, какъ отъ нашествія иноплеменныхъ.
Но не одни люди приходятъ въ волненіе, достается и лошадямъ. Одна кляча скачетъ по дорог въ волостное правленіе съ бумагою о командировк депутата съ гражданской стороны, для бытія при допрос лицъ недуховнаго вдомства, другая, спотыкаясь, тащится въ ближайшее село за депутатомъ-священникомъ, для бытія при спрос лицъ духовнаго вдомства, третья въ другое село за другимъ депутатомъ съ духовной стороны, четвертая въ городъ за свчами, за селедками для слдователей, пятая къ благочинному и проч. и проч. Лошадей пять-шесть разсыпается по разнымъ имніямъ, по мельницамъ, по рушкамъ, по конторамъ, гд живутъ по найму состоящіе въ отлучк свидтели. А тамъ, глядишь, окажется прикосновенною къ длу барыня какая-нибудь, которую неприлично привлекать къ слдствію въ какую-нибудь курную избу, или угарное училище, ее нужно приводить къ присяг и допрашивать на дому. Опять наряжается пара обывательскихъ, и слдователь съ депутатами, прижавши къ груди крестъ и евангеліе, дутъ къ допросу почетной госпожи. А тамъ бумаги не хватило, перья затупились, чернила кошка разлила — опять верховой скачетъ въ волость съ пузырькомъ и запиской въ рукахъ. Слдствія по духовному вдомству продолжаются иногда недли дв, и гонка обывательскихъ подводъ до того надодаетъ обывателямъ, что судящіяся лица навсегда наживаютъ себ враговъ въ обществ, а преступленія скрываются иногда изъ-за того лишь, чтобы избавиться отъ нашествія на село духовнаго слдователя съ депутатами.
Вотъ проходятъ ужь сутки, а депутаты только тащатся къ слдствію на своихъ сро-пгихъ парочкахъ. Для слдственныхъ лошадей и работниковъ отводится тоже гд-нибудь дворъ на сел, по соглашенію судящихся, гд работники, какъ татарскіе тіуны, требуютъ всего, чего проситъ и ихъ и лошадиная душа.
Депутаты съ духовной стороны пріхали, но съ гражданской нтъ. Подсудимый приноситъ допросные пункты, противъ которыхъ далъ одинъ отвтъ: ‘не билъ, не рвалъ, хотя и былъ въ сапогахъ съ коблуками, но все это ложь и клевета, а напротивъ, крестьянинъ Косоговъ меня заушилъ плюхою, въ лвое ухо, о чемъ прошу разслдовать’.
По порядку, слдуетъ предложить эти пунктики, съ отвтомъ подсудимаго, истцу Косогову, но какъ депутата съ гражданской стороны еще нтъ, то дло останавливается. Узнаютъ, что командированный волостнымъ правленіемъ депутатъ пируетъ у праздника Введенія, верстъ за пятнадцать. Посылается гонецъ, и такъ какъ депутатъ съ праздника можетъ явиться къ слдствію съ больною головою, то, въ виду ускоренія правосудія, посылается другой гонецъ въ волостное правленіе о командировк другого депутата, по случаю отлучки назначеннаго. Разсылкою очередныхъ подводъ въ разныя стороны занимается неотлучно пребывающій при слдствіи десятскій, котораго обыкновенно зовутъ въ деревняхъ пожарнымъ. Пожарный, выпуча глаза, во всю рысь бгаетъ по селу за подводами, за людьми, за виномъ, за табакомъ и проч.
Въ ожиданіи свтскаго депутата, слдователь заготовляетъ пунктики для доносителя, а духовные депутаты, усвшись за ученическіе столы, разговариваютъ между собою.
— Съ учрежденіемъ волостей хорошо стало насчетъ гражданскихъ депутатовъ. Можно приглашать въ депутаты изъ сельскихъ властей: старосту, пожарнаго или самого старшину — все-таки шагъ впередъ! А прежде бывало Сибирь: непремнно засдателя изъ суда. Онъ одинъ, а слдствій производится въ узд двадцать — ищи его. А привяжись къ слдствію кто-нибудь изъ дворянъ, такъ приглашай еще дворянскаго засдателя! Теперь, слава Богу, при мужик допрашивай кого угодно.
— Ужь и попили мы разъ на слдствіи съ дворянскимъ депутатомъ — ужо былъ баринъ! Помните Кубарева?
— Помню, какъ же!
— Такъ вотъ онъ. Судили одну барыню: съ кнутомъ въ церковь зашла въ праздникъ, въ рабочую пору, и выгоняла отъ обдни своихъ крестьянъ снопы возить. Дло-то важное, кощунствомъ пахнетъ… Какъ покажетъ, бывало, кто, что барыня дйствительно махала по церкви кнутомъ, его, милаго дружка, черезъ снцы да въ другую избу — и драть!
— Отчего это у насъ до сихъ поръ не вводятъ судебной реформы, какъ у свтскихъ? Писали писали, только аппетитъ раздразнили. Мировой-то судья — милое дло: назначилъ день, созвалъ свидтелей, разобралъ и ршеніе готово. А у насъ пишутъ, пишутъ, а когда ршенья дождешься!
— Другой помретъ и сорочины справятъ по немъ, а ршенія все нтъ. Да вотъ мы, девятый годъ пошелъ, какъ въ Сиволдаев на слдствіи вс госпожинки (съ 1-го по 15-е августа) прожили — тамъ у діакона на двор разнощиковой лошади хвостъ отрубили — а ршенія о хвост и до сихъ поръ нтъ.
— Мироваго судью необходимо намъ, хоть бы одного на уздъ. Помилуйте: въ Подопёнкахъ судились причетники, и дло-то изъ пироговъ вышло… и что-жь! дьячки давно помирились и покумились, живутъ ладно — глядь, года черезъ два приходитъ указъ — подъ начало одного. Такая-ли вражда поднялась между ними опять, передрались, чуть одинъ другого топоромъ не сскъ. А будь мировой судья, живо дло бы ршилъ!
— Дло нашихъ судебныхъ реформъ, должно, застряло отъ того, что древнія каноническія правила не позволяютъ. Кто ихъ сметъ измнить?
— Да люди. По этимъ правиламъ сказано: за такой-то грхъ дванадесять лтъ да не причастится, за такой-то двадесять — попробуйте-ка нын отлучить отъ причастія на такой срокъ — пожалуй, такъ одичаютъ, что палкой въ церковь не загонишь.
— Что-то вы, отцы, про мудреное заговорили, обратился къ депутатамъ письмоводитель-діаконъ:— не угодно-ли лучше отвдать моего табачку, съ бобкомъ самъ тру. Да послушайте, что я вамъ разскажу про старину.
— Можно. Иди, садись къ печк, въ уголокъ.
Діаконъ угостилъ депутатовъ табачкомъ изъ лубочной тавлинки, услся въ уголокъ и началъ разсказъ.
— Лтъ тридцать, побольше тому назадъ, мой отецъ зжалъ съ благочиннымъ по селамъ, въ кучерахъ — вотъ пожили-то! Тогда благочинный въ своемъ округ былъ все-равно, что графъ, или князь въ своемъ имніи. Объзжалъ онъ округъ три раза въ годъ: отсявшись весною, да посл рабочей, да филипповками, въ ноябр. Тогда вдь бумагъ было мало, писали чуть-чуть, а занимались больше дой — пированіемъ. Да ужь и жутко-же доставалось духовенству! Только спустятъ со двора благочиннаго — отпируютъ, глядь ломится повытчикъ изъ правленія. Особливо святками славить: одинъ за другимъ, словно волки.
— И взаправду славили?
— Честь-честью, во фрак, съ ясными пуговицами, расчиститъ бакембарды, станетъ передъ образами и поетъ: ‘Христосъ раждается…’ А въ передней ему подтягиваетъ правленскій сторожъ. Прославятъ и разсядутся: поворачивайся хозяинъ съ хозяюшкою, угощай! зжали они на подводахъ духовенства, отъ села до села. Повытчикъ займется застращиваніемъ батюшки вновь поступившими указами и предложеніями своихъ услугъ спасти отъ нихъ батюшку, а сторожъ — перегрузкою на новую подводу всякой всячины, наславленной по селамъ. А къ присутственнымъ днямъ, посл святокъ, и съзжаются въ городъ. Впереди везутъ, парочкой, на санкахъ съ ршетчатымъ задкомъ, самого повытчика, а за нимъ обозъ: куры, утки, гуси, ковриги, пироги, волна, поярки, поросята, овесъ, пакля… Всмъ собирали.
— И вся живность живьемъ?
— Нтъ, больше въ мерзломъ вид. Благочинные — т собирали больше живьемъ, когда обозрвали церкви, детъ, а въ колняхъ у него сидитъ индюкъ, заводскій гусакъ бойцовый, или поросенокъ чудской визжитъ въ мшк подъ передкомъ, или щенокъ овчарный побрехиваетъ съ повозки. Благочинные не выславливали, а скажетъ бывало: ну-ко, отецъ святой, пройдемте-ко по вашему хозяйству, посмотримъ, какъ умете домъ свой право-правити и о церкви радти… И пойдутъ.
— Не даромъ въ т поры, тысячей не жалли, чтобы въ благочинные пролзть!
— Да нын, пожалуй, не лучше! придумали выборы, благочинный-то, прости Богъ, какъ бсъ передъ заутреней вертится промежъ духовенства да высшаго начальства. Еще-таки иной зажиточный походитъ на начальника, а выберутъ гольтепу — онъ хуже прежняго сторожа правленскаго шляется.
— Да, не тотъ былъ прежде народъ! Помню, бывало, о. Яковъ: въ него сколько хошь лей, только краснетъ, да попыхиваетъ, какъ паровикъ. Дни по три пировали въ сел, здили не спша, не успвали и приготовиться: убрать, подместь, рыбки половить къ постному дню. Да вотъ какъ зжали: съ Вознесенья до рабочей поры, съ рабочей поры до Покрова и съ филипповскихъ заговньевъ вплоть до Рождества. Разъ какая оказія была: прізжаетъ это благочинный въ село Посконино. Батюшка тамъ чудакъ былъ, о. Митрій. Завидлъ онъ пару благочинническихъ лошадей въ раздутой повозк, схватилъ съ отдушника церковные ключи и дерка изъ дома, спрятался на огород въ конопли. Дьякона тамъ не было, дьячки случились на гумн, завидли, что попъ бжалъ и тоже попрятались. Прізжаетъ прямо къ священнику въ домъ, матушка одна. Перепугалась сердечная. Благочинный съ похмлья, сердитый: гд, спрашиваетъ, о. Митрій? Матушка дрожитъ: нтути, говоритъ, въ дальнюю деревню соборовать ухалъ. Послали за дьячками — никого нтъ. ‘Ключи, кричитъ, давай, церковь обозрвать!’ — и ключей нтъ. Матушка водочки, наливочки изъ спальни вынесла, умоляетъ захать на обратномъ пути. Опохмлились и похали дальше. дутъ мимо церкви, перекрестились, смотрятъ, а въ трапезной вс окна распахнуты настежъ. Была весна, день жаркій. Остановились, благочинный слзъ, пошелъ полюбопытствовать, облокотился на окно да и кричитъ тятеньк: Макаровъ, иди-ко сюда! Тятенька бжитъ къ церкви, смотрятъ — анъ вся трапезная увшана окороками ветчины и просольными гусями. Провяливаются, значитъ, на сквозномъ втру {Быль.}. ‘Залзай, говоритъ Макаровъ, волоки, и суда не будетъ’. Ршетокъ въ окнахъ не было — цлую повозку наворотили провсу — и въ путь. Простецкій народъ тогда былъ! Поди-ко, провсь нын въ трапезной ветчинку, такъ тебя, кажись, самого за ноги повсятъ!
— Нтъ, ты разскажи, о. дьяконъ, что длалось въ старину у благочинныхъ въ новый годъ, при сдач отчетностей годовыхъ!
— Чего ужь! съ новаго года и до самаго Сртенья шла питра да возня. Тогда вдь грамат знали только кое-какъ руку приложить, а счету никто не зналъ. Этихъ отчетностей по церквамъ и знать не знавали, чтобы круглый годъ писать — вотъ и писывали на дому у благочиннаго за весь годъ. Народу, бывало, набьется и на печи, и на полатяхъ, и на хорахъ, и за столомъ. Тамъ попы, тамъ дьяконы, тамъ дьячки, только косматыя головы да пучки и торчатъ съ полатей и изъ-за трубы. Тутъ всмъ предоставлялась полнйшая вольгота: пей, шь, пой, играй въ карты по носамъ, подсолнухи грызи сколько душ угодно. Потому вс навезутъ этой мерзлой живности видимо, невидимо. Самъ о. благочинный, бывало, къ новому году браги наваритъ бочки дв. А чтобы забористй была, папуши дв листоваго табаку, махорки, въ бочку на дно съ камушкомъ опуститъ. Въ избу благочинный и глазу не казалъ — не тревожилъ, а требовалъ кого нужно въ горницу. Книги по всмъ мсяцамъ росписывали и концы сводили въ горниц: писака дьяконъ Ксенофонтъ косой, да пьяница Степанъ Филипповичъ — такой былъ изъ казначейскихъ приказныхъ отставныхъ. А самъ благочинный только расхаживается, покряхтываетъ, да руководитъ дломъ. Тутъ же по угламъ, по задверкамъ, его дти-семинаристы стоятъ. Кому гривенникъ, кому пятіалтынникъ духовенство одляетъ, рублей по десяти набирывали себ на черепенники въ семинаріи. А матушк благочиннаго перепадало изъ глубокихъ кармановъ: чайку фунтикъ, утиральничекъ шитый, сученыхъ ниточекъ, куделичка отъ праведныхъ трудовъ попадьи какой-нибудь, а не то такъ и головку сахарцу изъ подъ полы. При сдач церковныхъ денегъ въ такъ-называемую отсылку {Куда эти деньги отсылались никто не зналъ — отсылка и все тутъ. И теперь многіе не знаютъ назначенія собираемыхъ съ церквей суммъ.}, одляли писарей, при чемъ шла торговля, съ указаніемъ на дороговизну подметокъ, нанки на полукафтанье и т. п. Собирали на ремонтъ очковъ особо. Такъ, по указанію, и клали на столъ къ разбитымъ громаднымъ мднымъ очкамъ. Собирали на сургучъ, на печать. Церковные старосты, въ качеств кучеровъ, тоже присутствовали при сдач книгъ и тоже призывались къ разсчету. И когда книги и отчеты готовы, то прибжитъ кто-нибудь изъ горницы въ избу, отворитъ дверь, крикнетъ: ‘эй, Выдуваловскіе — къ подпису! къ рукоприкладству!’ Приложатъ руку — и домой, а на мсто ихъ новенькіе подъзжаютъ. Пиръ горой. Дня по три живали.
Покуда шли эти разговоры, слдователь кончилъ составленіе вопросныхъ пунктовъ для истца и, въ ожиданіи депутата съ гражданской стороны, тоже пристроился къ бесдующимъ.
— Слушалъ я, слушалъ васъ, обратился онъ къ нимъ: — ты, дьяконъ, чудеса разсказываешь.
— Истинная правда, мы вдь жили рядомъ съ благочиннымъ, я тогда не великъ былъ, а отецъ, какъ прідетъ съ обзора, все и разсказываетъ. А гусятину полотки, какъ сейчасъ помню, самъ лъ. Что же, жизнь была славная! Все по просту, и побранятся, и подерутся, бывало, да сейчасъ же помирятся, въ ноги другъ другу, цлованіе, питра пойдетъ. И судовъ этихъ меньше было. Бывало, пожалуется батюшка на причетника о. благочинному, заберетъ его благочинный въ половень, отдубаситъ суковатой палкой — и судъ весь.
Учитель, во время этихъ разговоровъ, смиренно прислушивался, поддакивалъ и съ своей стороны кое-что разсказалъ про своего тятеньку, какъ пономарь пырнулъ его иголкой въ бокъ во время чтенія апостола при свадьб, какъ тятенька страннымъ голосомъ свильнулъ въ бокъ, такъ что весь народъ захохоталъ, и какъ слдствіе объ этомъ длилось недли дв.
— Какъ бы намъ такъ-то не прожить! замтилъ одинъ депутатъ.
— У меня овесъ не молоченъ, а подморозило — самая бы молотьба!
— Дв не дв, а на недльку хватитъ дла. Вотъ депутатъ у праздника. Г. учитель! потрудитесь послать десятскаго, просилъ слдователь.
Изъ сней моментально явился десятскій — пожарный.
— Что же ты, братецъ, дремлешь? депутата давай.
— Не могу знать, ваше священство, двухъ верховыхъ разослалъ… Да вотъ никакъ кто-то подъхалъ, не онъ-ли? Такъ и есть, староста Селифанычъ. Да наврядъ годится!
Дверь отворилась и, цпляясь руками за притолки, показался депутатъ Филатъ Селифановъ Огурцовъ. Онъ вошелъ, прислонился спиной къ стнк и хотлъ молиться, но рука не поднималась, глаза слипались и онъ бормоталъ:
— Ей-Богу, ни въ чемъ неповиненъ, судьи праведные, и зачмъ это меня къ слдствію притянули… ослобоните!
— Ничего, ничего, уговаривалъ депутата слдователь: — ты вотъ проходи сюда и только сиди.
Депутата усадили въ уголъ, гд онъ, покачивая головой, продолжалъ бормотать, что онъ ни въ чемъ не повиненъ. Приступили къ допросу истца Косогова. Косоговъ никакихъ отвтовъ не даетъ. Долго слдователи уговаривали его и ласками, и угрозами: не дамъ, говоритъ, повремените до завтра. Наши слдователи пообдали, настлали по полу въ училищ сна, выспались и за вечернимъ чаемъ, отъ нечего длать, снова принялись за разсказы про старину, про училищную дерку и проч.
На утро, слдователи не успли еще порядкомъ умыться, прибылъ къ слдствію истецъ Антипъ Косоговъ, съ адвокатомъ изъ города. Слдователь, депутаты и дьяконъ, въ разстегнутыхъ полукафтаньяхъ, стояли въ разбивку одинъ за другимъ и молились Богу, на перерывъ приговаривая шепотомъ: Боже очисти мя!.. Боже милостивъ буди мя грш… Учитель хлопоталъ вокругъ кипвшаго самовара. Курносый, угреватый, изтерханный адвокатъ изъ города помялся, помялся сзади молящихся и закурилъ папиросу.
— Это что значитъ? Кадило что-ли? обратился къ нему хриплымъ, съ просонья, басомъ дьяконъ.— Хотите, журналъ составимъ? бросьте папиросу, говорю, бросьте!
Адвокатъ поморщился, передразнилъ дьякона языкомъ и бросилъ папиросу.
Дьяконъ зналъ этого мужицкаго опивалу и терпть его не могъ, какъ конкурента въ писаніи мужикамъ прошеній, условій, духовныхъ завщаній и проч.
— Вамъ что угодно? обратился къ адвокату слдователь.
— Это мой аблакатъ, я его на всю тягу подрядилъ за полусотенный, отвтилъ за адвоката Антипъ Косоговъ.— Извольте допрашивать его теперь, а меня ослобоните.
Адвокатъ, заштатный, спившійся приказный бывшаго узднаго суда, молчалъ и только глубокомысленно морщилъ лобъ.
— При слдствіи какой же можетъ быть адвокатъ! обратился къ ходатаю слдователь:— вы вдь не были свидтелемъ событія, васъ не били, жилетку на васъ не рвали?
— Это точно такъ, но…
— Нтъ, ужь увольте. Вы можете быть въ дом у Косогова, давать ему совты, а при слдствіи вы не нужны.
— Все равно, пойдемъ, Антипъ Иванычъ, мы и изъ двора ихъ достанемъ! проикалъ, шепелявя, адвокатъ и ушелъ съ истцомъ.
Проходятъ еще почти сутки, а объясненій отвтчикъ не несетъ. Слухи носятся, что онъ на всю ночь куда-то здилъ и пріхалъ уже передъ свтомъ. Посылаютъ, понуждаютъ его, а онъ все пишетъ. Наконецъ, городской адвокатъ прислалъ предлинную бумагу, въ которой, со всмъ приказническимъ искусствомъ, изложилъ неправильность производства и донесъ, что подсудимый отлучился изъ села якобы къ треб, а на самомъ дл, для подпаиванія свидтелей. Слдователи отъ скуки рады хоть какому-нибудь длу. Снова надваютъ рясы, открываютъ засданіе и обдумываютъ: что длать съ этой бумагою?
Не успли еще окончить громаднаго журнала, по поводу кляузнаго заявленія адвоката, какъ является отвтчикъ, священникъ о. Михаилъ, и тоже предъявляетъ бумагу. Слдователи рады, что наконецъ-то оправдательные пункты прибыли, но обманулись: въ бумаг было изложено заявленіе, что истецъ, крестьянинъ Антипъ Косоговъ, всю ночь пропьянствовалъ съ своимъ адвокатомъ въ кабак, гд было много съ деревни народа, и Косоговъ, уговаривая свидтелей, поилъ ихъ виномъ.
Проводивши отвтчика, слдователи приступили къ обсужденію его заявленія. Они нашли, что ‘духовныя власти хотя и вооружены гражданскимъ депутатомъ, но, при всемъ томъ, не могутъ вліять на мірскія сходки — разгонять ихъ или вчинять преслдованія на счетъ подпаиванія ложныхъ свидтелей, а потому постановили: заявленіе отвтчика Острозорова, для видимости, пришить къ длу’.
Затмъ, въ ожиданіи дальнйшихъ отвтовъ, слдователи, передъ чаемъ, вечеркомъ, въ сумеркахъ, уткнулись въ окна училища и смотрли на толпу народа у кабака. Тамъ, въ толп мужиковъ, шла пляска подъ гармонику. Въ воздух ныряла безцвтная поярковая, черепенникомъ, шапка. Это плясалъ адвокатъ Косогова, среди загулявшихъ свидтелей.
— По закону, вдь намъ слдуетъ составить журналъ на счетъ этой пляски? замчаетъ слдователь.
— Что-жь, разв долго? называется съ услугами дьяконъ-письмоводитель:— я ему вс гудки и присядки въ журналъ занесу — не такъ загудетъ.
Въ училище входитъ матушка съ горячими аладьями.
— Что же, оправданіе-то скоро? Вы напрасно безпокоитесь съ угощеніемъ, у насъ аладьи еще вчерашніе есть, обращается къ матушк слдователь:— оправданіе бы поскорй.
— Пишетъ, все пишетъ, жалобно отвчаетъ матушка.— А аладиковъ-то тепленькихъ лучше! какъ можно сравнить вчерашніе? И то ужь въ сумеркахъ прокралась. Слдятъ, окаянные.
— Ничего, ничего, тепленькихъ лучше, спасибо, матушка, одобряетъ дьяконъ:— а мы вотъ описываемъ пляску у кабака — ужь и раскатимъ же!
— Получше ихъ, получше! вотъ четвертый мсяцъ вс съ кругу спились, по милости этой драки, умоляетъ матушка.
— Я ихъ всхъ въ острогъ засажу по журналу! похваляется дьяконъ, надясь впослдствіи выпить у оправданной стороны.
— Богъ съ ними, намъ бы хоть самимъ-то не слетть съ гнзда. Куда мы пойдемъ съ экой оравой!
Распахивается настежь дверь, и въ нее врывается пьяный адвокатъ и оретъ во все горло:
— Вы что же тутъ, къ празднику, что-ли, пріхали? вамъ угощеніе носятъ! Не можете вы слдовать! вы, на основаніи 299 статьи XV тома свода законовъ, изданія 1857 года, пункта 2-го, находитесь въ пріязни съ подсудимымъ! Закрыть слдствіе!
Матушка юркнула въ дверь изъ училища, слдователи остолбенли.
— А вы какое же имете право врываться на слдственное производство въ такомъ вид и бушевать? Возьмите его, ведите вонъ! обратился слдователь къ гражданскому депутату.
Плечистый староста-депутатъ подкрался къ адвокату сзади, схватилъ его въ охапку и, при помощи учителя, вынесъ вонъ.
— Какъ же теперь быть! надобно новый журналъ писать! обратился письмоводитель къ слдователю.
— Зачмъ новый, просто пишите тутъ же: ‘причемъ въ квартиру слдствія ворвался неизвстный человкъ, именуя себя адвокатомъ истца Антипа Косогова, и…’
— Теперь давайте вотъ что, отцы! предложилъ дьяконъ, кончивши журналъ: — потребуемте содержаніе отъ Антипки Косогова. Батюшка трое сутокъ содержитъ насъ, а онъ еще крохи одной не прислалъ.
— Ну его къ шуту! это ихъ дло, мы не голодны, и ладно.
— Какъ хотите, а я-бъ его вздулъ. Мы разъ производили слдствіе — не хуже этого шельма истецъ попался. Въ подписк о содержаніи прописали забирать у дворника на его счетъ. Дло было передъ масляницей. Мы и забирали — цлковыхъ на сорокъ его вздули. Я себ на всю масляну привезъ со слдствія судаковъ. Да, право слово, что на нихъ смотрть — не судись!
Наступила ночь. Слдователи, дописавши журналъ, услись вокругъ стола, гд грохоталъ кипвшій самоваръ и, между чайной посудой, тснились крендели, блый хлбъ, икра, чай и сахаръ на черновыхъ журналахъ. Слдователямъ хорошо чувствовалось. Они были сыты, покойны, дла почти никакого, что видятъ, слышатъ, то и записывай. А между тмъ, имъ льстила мысль, что они — начальство, ршающее судьбы людей.
Проживши трое сутокъ, они до того обжились, что готовы были хоть весь вкъ изображать изъ себя начальство, особенно дьяконъ, который отдыхалъ, стараясь забыть домашнюю скудость.
На зорьк вс проснулись, и, не поднимаясь, всякъ думалъ про свое домашнее. Живы ли домашніе? Вотъ молотьба — первый сортъ, а безъ хозяина товаръ — сирота. Дьяконъ отъ думы даже приподнялся въ своемъ логов у печки и, пропуская тонкой струйкой въ носъ табачокъ, обдумывалъ: чмъ зиму протопиться?
Общую думу нарушило неожиданное появленіе о. Михаила съ огромною тетрадью оправданія.
— Ужь извините, отцы, что долго. Врите ли, прислониться негд: ребятишки, угаръ! извинялся подсудимый, оправляя измятую ряску.— Три раза переписывалъ на-бло.
— Ничего, ничего, успокоивали подсудимаго полулежавшіе слдователи:— намъ законъ велитъ трое сутокъ ждать. Вы теперь можете отлучиться, позовемъ, когда будетъ нужно.
Подсудимый, униженно кланяясь, скрылся въ дверяхъ.
— Ну-ка, о. дьяконъ, почитай, а мы послушаемъ, пробасилъ депутатъ.— А вы, г. учитель, на счетъ самоварчика бы…
Дьяконъ поставилъ у своего изголовья на скамейку сальный огарокъ, надлъ очки, кашлянулъ баскомъ и началъ читать. Въ оправданіи прописано было все житье подсудимаго, наполненное фактами смиренія и такой приниженности, что уничтожалась всякая возможность топтать ближняго ногами и рвать жилетки. Въ доказательство были приложены копіи съ семинарскаго аттестата, съ похвальнаго листа отъ палаты государственныхъ имуществъ за одобрительное прохожденіе должности сельскаго учителя, и приведена цлая дума свидтелей.
— Ну, слава Богу, по крайней мр, теперь намъ работа есть, проговорилъ слдователь, дослушавъ оправданіе и поднимаясь съ широко взбитой постели на полу.
Напившись чаю, слдователи сами, при помощи учителя и явившагося къ слдствію гражданскаго депутата, очистили квартиру отъ сна, соломы, лоскутковъ бумаги, вынесли весь хламъ и формально открыли засданіе. Обсуждая такъ-называемыя судныя рчи, то есть, допросъ, доказательство и оправданіе, они выбирали изъ нихъ свидтелей, выписывали документальныя доказательства и розыскивали противорчія. Все это записывалось на-черно и потомъ вошло въ огромнйшій протоколъ, набитый выраженіями: засдали, обдумывали, обсуждали, нашли и постановили или положили.
Свидтелей набралось человкъ до пятидесяти. Стали ихъ перечитывать, гражданскій депутатъ только качалъ головой, да покряхтывалъ.
— Ты что, Кузьмичъ, качаешь головой? спросилъ депутата дьяконъ.
— Да что, слухаю-слухаю — вихорь ихъ соберетъ, эфтихъ свидтелевъ! Кто на мельниц, кто на рушк, кто при чугунк — вс въ разброд. Коли-бъ въ то время допросъ, ну, вс жили дома, а то кою пору хватились.
— Ну, братъ, какъ знаешь, собирай, ты для того здсь и засдаешь.
— Да ихъ ежели всхъ собрать — и къ Рождеству не кончить дла. Ванюха вонъ Корпухинъ колодезями займается, онъ въ другомъ узд въ подземельи сидитъ, въ Бучилкахъ, верстъ семьдесятъ будетъ.
— Посылай и въ Бучилки, дло казенное, самъ знаешь. Ты зачмъ сказалъ, гд Корпухинъ? ты бы сказалъ: неизвстно, гд обртается, мы бы такъ и прописали: оставить безъ допроса, по причин неизвстности обртаемости. На это у насъ есть статья.
— Да что тутъ допрашивать! пропишемъ, что все село передралось, ну, и батюшку въ драк зашибли, приложимъ руки и пошлемъ! предлагалъ гражданскій депутатъ, въ виду затрудненій собирать свидтелей.
Но какъ ни возражалъ гражданскій депутатъ, а все-таки принужденъ былъ собирать народъ, разсылая пшихъ и наряжая обывательскія подводы. Къ вечеру собралось человкъ десять свидтелей. Ихъ нужно привести къ присяг, причемъ должны быть истецъ и отвтчикъ. Вызываютъ. О. Михаилъ пришелъ и принесъ съ собою священныя вещи, нужныя для приведенія къ присяг, а истецъ, Антипъ Косоговъ, не хочетъ быть при присяг, посылаетъ своего адвоката, но адвоката не приглашаютъ. Какъ тутъ быть? Пишутъ журналъ объ этомъ происшествіи и полагаютъ привести свидтелей къ присяг въ отсутствіи истца.
Пока писали журналъ, гражданскій депутатъ разсказывалъ, что Антипъ Косоговъ подрался съ своимъ адвокатомъ и намялъ ему бока за то, что взялъ полусотку за всю тягу и ничего не пишетъ во время слдствія, только на его счетъ пьянствуетъ, да съ бабами пляшетъ у кабака.
Стало вечерть. Въ училищ стояла толпа лохматыхъ мужиковъ и пригорюнившихся бабъ. Учитель зажегъ восковой огарокъ и прилпливалъ его къ запылившейся икон. Слдователь напяливалъ на голову измятую скуфейку, депутаты одвались въ рясы. Молчаніе.
— Мать Пресвятая Богородица, до чего дожили — о! отродясь такой страсти не видали, трепетно шептала баба: — ни сномъ, ни духомъ не знаю, и сама не придумаю, въ чемъ попалась.