Петр Вяземский
Петр Вяземский
Старая записная книжка
Старая записная книжка
Часть третья
Часть третья
Книжка 15. (1853)
Книжка 15. (1853)
* * *
* * *
Старая записная книжка. Часть 3, Вяземский Петр Андреевич, Год: 1878
Время на прочтение: 182 минут(ы)
(X том собрания сочинений, составляющий книжки 15-32 за 1853-1878 годы)
Источник: П. Вяземский. ‘Старая записная книжка’, М: Захаров, 2003.
Оригинал здесь: Машинный фонд русского языка, http://cfrl.ru/prose/vjazemski/vjazemski.shtm
Дрезден
Январь 1.
Читал: Lex faux Demetrius, episode de l’histore de Russie — par Prosper Merimee (‘Лже-Дмитрия’ Проспера Мериме). В Париже говорил он мне, что занимается этим сочинением, недовольный решением загадки Самозванца русскими историками.
12-е. В первый раз выпал порядочный снег. Все кругом бело. С отвычки тяжело глазам. Гулял по большому саду в снегу.
14-е. Читал в Revue des Deux Mondes статью Vellemain о генерале Foy и Демосфене. Французы не могут утешиться, что они лишены трибуны и способности болтать всенародно.
17-е. В квартете Бетховена en E-moll поразила меня русская мелодия святочной песни ‘Слава!’ Липинский сказал мне, что это точно русская мелодия и квартет посвящен Разумовскому.
21-е. Немцы не взыскательны. Шутка смешит их потому, что она шутка, умна ли, смешна ли, замысловата ли, до того дела нет.
27-е. Утром был у нас князь Михаил Радзивил из Парижа. Много подробностей об императрице, императорском романе. Во Франции им вообще недовольны, боятся власти ее над мужем, который в жену влюблен. В ней нет любви. Иные полагают, что она обратит его к блузам, если не к красным. Досада его на царей, отказавших ему в невесте. Salvandy говорит, что этот брак напоминает ему Лжедимитрия и Марину. Я тоже подумал.
Февраль 2-е. Настоящая зима. Довольно снега. Встретил санки.
6-е. Зима все здравствует. Известие телеграфическое о покушении на жизнь австрийского императора.
8-е. В утренней прогулке снег при солнце так и жег глаза. Вечером трагедия Шиллера Фиеско. Публика довольно республиканская, бросили венок Девриану. Выбор пьесы на Королевском театре довольно странен после миланской передряги и покушения на жизнь австрийского императора.
11-е. Слышно, что Меншиков отправлен в Константинополь.
19-е. Кончил свою Масляницу на чужбине.
21-е. Из письма Булгакова узнал о смерти графини Виельгорской. Сегодня и для нас черный день.
25-е. Вчера праздновали масляницу блинами, изготовленными русским поваром Гайдуковым.
Речь царя Иоанна Васильевича при открытии Стоглавого Собора. Обычаи, которые порасшатались.
Март 3-е. В адресе колоний, кажется Антильских, Наполеону III сказано, что дядюшка его разносил Французские знамена от Нила до Невы.
4-е. Переписывал ‘8 января’ (стихотворение).
9-е. Все заняты константинопольскими известиями и призывом флотов английского, французского и русского.
10-е. Вечером у Репниной. Письмо к ней Балабина о торжественном приезде Меншикова, чего не видали подобного со времен приезда Репнина и Кутузова.
13-е. Прочел книгу Монталамбера о ‘католических интересах’ в XIX веке. Дело в том, по мнению автора, что церковь может быть свободна и могущественна только при представительном правительстве, следовательно, до 1815 года церковь не жила. Хорошее заключение.
14-е. Церемония Христова Воскресения в Римском соборе, в четыре часа пополудни. Весьма не пышная. Прежде совершалась она ночью, но за беспорядками отменили.
21-е. У Бейста. Она сбивается на покойную графиню Виельгорскую в молодости.
22-е. Узнал о смерти Каратыгина. Прежде умерли Брянский и Гусева, и все трое от холеры. В Москве сгорел Большой театр. Слышно и о смерти Щепкина.
28-е. Сестра английского посланника Fordes, Аделаида (одна из страстей Байрона), говорила мне о каком-то английском романе Три Испанца, который будто бы служил основанием Гяура Байрона.
Апрель 9-е. Вечером были у Репниной. Видел у нее книгу: Письма миссионера Макария.
11-е. Полторацкий в Париже.
13-е. Начало нашей страстной недели. Гулял в сосновом лесу. Вспоминал о Лесном институте. Читал Полтаву Пушкина. Как дарование его созревало и совершенствовалось с годами и как Полтава выше Кавказского пленника, Цыганов, Бахчисарайского фонтана. Два стиха только тут слабы: ‘Иль выйдет следствие плохое’. Следствие тут тем хуже, что речь идет о следственном деле. И еще: ‘А волчьи — видишь: какова!’ Явление Марии, сон ли Мазепы? Или сошла она с ума? Не ясно. Фантастические попытки неудачны у Пушкина. Например сон в Евгении Онегине. В первый раз Пушкин читал нам Полтаву в Москве у Сергея Киселева при Американце Толстом, сыне Башилова, который за обедом нарезался и которого во время чтения вырвало чуть ли не на Толстого.
17-е. Написал стихи к Вере Голицыной при отправлении моего портрета.
20-е. Получил письмо от Павла с известием, что жена его отправилась к сестре опасно больной в Берлин. Посылая стихи, я имел темное предчувствие, что могут придти они некстати.
21-е. Писал Булгакову с письмом Погодину о Ломоносове.
23-е. Вечером был у графини Динар, род дрезденской Марии Аполлоновны.
24-е. Кажется, наши турецкие дела плохо идут.
Май 8-е. Выехали из Дрездена утром. Обедали в Теплице, ночевали в Брюкене, Чешский Мосток. Говорят, что мы народ завоевательный, а мало ли мест, из коих вытеснены мы немцами.
9-е. Приехали в Карлсбад. Что скажешь ты мне, Карлсбад, в нынешний приезд?
28-е. По железной дороге отправился вчера в Прагу. Был у Ганки.
29-е. В 6 часов утра прибыли в Вену. Был у священника Раевского. Застал одну попадью. Видел место, где было покушение на жизнь императора.
30-е. Венский народ гуляка во всех слоях своих. Русская обедня. Раевский очень хорошо служит. С Парижа не слыхал обедни. Тут был и наш парижский священник Васильев. Едет, кажется, в Петербург для принятия посвящения в протопопы. Он был напоминанием живым того, как я слушал обедню в Париже. Познакомился у Раевского с Вуком Стефановичем.
Август. Плавание до Венеции покойное и прекрасное. Светлый день, море тихое, то синее, то зеленое. Плыли шесть часов и прибыли в Венецию в полдень. В разные поездки написал, т.е. не написал, а надумал: Зонненштейн, Фрейнберг, Прага, Ночью на железной дороге, Дрезден.
Вскоре после освобождения Вены польским королем Собиеским Венецианская республика заключила союз с империей, Польшей и Россией и объявила войну Турции. При доже Сильвестре Вальеро (1694-1700) заключен был новый союз между Венецией, Польшей, Австрией и Россией при Петре I.
По его просьбе республика дала ему работников, которые построили много кораблей в наших портах. Мирным договором, заключенным в Пассаровитце, 21 июля 1718, Венеция отказалась от прав своих на Кандию и Морею, сохранив только острова Cerigo и Cerigotto и несколько укрепленных мест в Далмации и Албании. От сей эпохи начинается падение республики. Венеция имела многие торговые конторы в Азове и для охранения их заключила в 1281 г. договор с Чингис Ханом. Республика отправляла каждый год четыре большие торговые флота под прикрытием вооруженных галер. Один из этих флотов доходил Азовским морем до устьев Дона. Туда приходили русские и татарские караваны с товарами по Каспийскому морю и вверх по Волге. (Из ‘Краткой истории Венецианской’, сочинение A. Quadri.)
Венеция. Воскресенье 23 августа (4 сентября).
С приезда заходил я почти каждый день в базилику Св. Марка. Не видел еще Pala d’oro, византийская икона: она закрыта.
Не знаю, почему не показывали нам Piombi, но видели Pozzi. Страшное имя. Подумаешь, что заключенные точно содержались под водою в каких-то колодцах, а в сущности тюрьма как тюрьма.
На карте мира fra Mauro 1460 года означен мыс Доброй Надежды, тогда еще не открытый.
Был в публичном саду. Скачка. Молодые Санхо-Панца на каких-то Росинантах. Скачка на двухколесных колесницах. Тут по крайней мере есть какая-то местная краска, воспоминание и карикатура древних ристалищ. В Венеции лошадь и гиппическое представление редкость, род лодки в песках Аравийских.
Мост Rialto, сооруженный в 1591 году дожем Pascual Cicogna (коего дом с резными окнами видел я сегодня на канале). Лидо с castello. S. Andrea. В крепость не входил, а видел море.
Остров св. Лазаря, Армянский монастырь Мекитаристов, от имени основателя Мекитара. Чисто и порядочно содержанный. Армяне отличаются между восточными племенами опрятностью и благочинием, по крайней мере в своих публичных и церковных зданиях. В Пере Армянская церковь, за исключением посольских дворцов, едва ли не единственное чистое место, в Иерусалиме Армянский монастырь — тоже. Большая Египетская мумия, редкие рукописи, между прочими Библия, писанная на армянском языке в Персии с прекрасными живописными изображениями. В рамке на пальмовых листьях вылощенных что-то писанное на бирманском языке. Стол, на котором Байрон учился армянскому языку.
С отцом Pascal Aucher, который ныне очень стар и разбит параличом. На приветствие мое ему, что он пользуется европейской известностью, отвечал он мне, что обязан тому путешественникам, которые слишком благосклонно о нем отзывались, особенно Байрону, напрасно преувеличившему трудность армянского языка. Aucher за старостью и дряхлостью не служит уже отцом cicerone, а другого младшего товарища его, Gregoire Alepson, нет теперь в Венеции, кажется, он в Парижском Армянском институте.
Московский Лазаревский институт здесь известен. Хорошо устроенная типография. Я купил в ней армяно-русскую грамматику, посвященную цесаревичу Александру Николаевичу. Посвятительное письмо изложено правильным и чистым языком, и молитву, изданную на 24 языках, и, между прочим, на иллирийском, русском и польском. Довольно дорого: грамматика стоит 10 франков, а полиглотное издание — 15. Впрочем, выручка этих книг идет на содержание учебного заведения, в котором воспитываются молодые армяне.
Путеводителем моим был молодой монах, уроженец Константинопольский. Довольно свободно изъясняется по-французски.
В близости монастыря проезжаешь, или правильнее, проплываешь мимо острова S. Servolo, на котором больница и дом умалишенных. Из решетчатых окон один из несчастных что-то кричал нам вслед.
Вчера лазил я на колокольню Св. Марка — всход солнца. Обширный вид. Городские каналы закрыты крышами домов, и тут не догадаешься, что город построен в царстве морском.
Сегодня, т.е. воскресенье, 23 августа, утром ходил я по набережной Giudecca, заходил я в церковь S. Sebastiano — особенно богата картинами Павла Веронеза. ‘Мучение Св. Севастьяна’, ‘Св. Николай’ Тициана. Тут погребен Веронезе и поставлен бюст его. Стены и потолок им же росписаны. На месте, где покоятся останки его, нет памятника, но самая церковь — лучший и собственноручный ему памятник. Памятники особенно нужны тем, о которых следует напоминать.
Церковь S. Angelo Raffaele — мадонна del Carmine — колокольная башня угрожала падением в конце XVI века. Архитектор Иосиф Сарди выпрямил ее в 1688 г.
Маленькая церковь S. Barnada. Где-то на площади заметил я на камне вырезанное слово sacrum. Мой гондольер Джузеппе сказал мне, что преступник, за которым гнались, был в старину неприкосновенным, когда удавалось ему ступить на подобный камень. На мосту, где в старину совершались кулачные бои двух враждебных, или, по крайней мере, междоусобных артелей гондольеров Castellani Nicoletti (первые были особенно под покровительством правительства, другие принадлежали народной партии), втиснуты четыре ноги, на которые становились бойцы. Перил тогда на мосту не было и побежденный часто падал в канал.
Сегодня первый день отдыха или роздыха после томительных жаров. Всю ночь дул ветер и воздух освежился. В первый раз мог я немного ходить и приняться за свой журнал, не утопая в поту.
15 августа. В день Успения были мы у обедни в греческой церкви Св. Георгия, построенной в 1550 г., знаменитым архитектором Sansovino. Во время служения играла на церковной площадке полковая австрийская музыка к соблазну православных. Ход вокруг церкви также при музыке. Архиерей благовидный старец. Сказывают, что великий князь Константин Николаевич велел списать для себя портрет его. Меня не впустили в алтарь, сказав, что одни духовные лица и австрийский император допускаются.
Два раза был я в театре Gallo A.S. Benedetto. В Италии и театры, как церкви, окрещены во имя какого-нибудь святого. Дают оперу Верди Attila и довольно плохо, но Итальянская опера в Италии, как ни будь посредственна, имеет особенно свежий вкус доморощенного молодого вина, которое пьешь на месте.
Теперь следует описать La piazza di S. Marco и ежедневные вечерние ее рауты и поименовать венецианские мои знакомства. Площадь, обставленная великолепными зданиями, с базиликой Св. Марка в оконечном углублении своем, конечно, картина величавая и поразительная. Предпочитаю ее днем, нежели вечером, особенно когда не светит месяц. Она не довольно освещена, хотя венецианцы и жалуются, что газ испортил их площадь и разорвал покров темноты, на ней лежавший и столь благоприятный любовным и прочим тайнам.
В Париже, в Лондоне, подобная площадь горела бы тысячами солнцев.
Другая невыгода: на площади летом и особенно в продолжение нынешних жаров — душно, как в законопаченной большой зале. Под открытым небом невольно думаешь: хорошо бы раскрыть окно. Жене вечерняя эта площадь напоминает залу Московского дворянского собрания с ступенями своими и галереями вокруг.
Третья невыгода — ужасная музыка вокальная и инструментальная, которая дерет уши по всем направлениям площади пред кофейнями, когда не играет полковая музыка. Странное дело, как музыкальная натура итальянцев производит подобных мучителей и выносит подобное мученичество. То ли дело, если раздавались бы тут звуки оркестров Карлсбадского Лабицкого, Дрезденского Гюперфюрста, Венского Штрауса.
Четвертая невыгода площади это стулья, на которых осуждены сидеть посетители. Эти стулья вроде каких-то пыточных козлов, на которые, вероятно, в старину Совет Трех сажал для допроса гостей своих. Впрочем, Тюльерийские стулья не лучше.
С изменением нравов эти площадные собрания потеряли свой характер поэтический и романтический. Сцена лучше и великолепнее, но действием это те же бульвары парижские. Мороженое — главный интерес. Теперь же высшее общество рассеяно и по большей части встречаешь среднее и низшее сословия и путешественников. Но и в многолюдные эпохи года, сказывают, все не то, что в старину. Тогда было несколько салонов в домах, окружающих площадь, и хозяйки и гости сходили на площадь как в свой сад, чтобы освежиться и прогуляться. После полуночи из театра все являлись на площадь. Теперь после 10 часов площадь пустеет. Венецианцы дуются на австрийцев, и нет никакого сообщения между ними. Они жалуются, что они убили их общежительную жизнь, кажется, жалобы не совсем справедливы. Эта жизнь отжила свой век, преобразовалась как и везде. Разве парижские салоны те же, что в конце XVIII века? Не австрийцы же лишили венецианок хваленой их красоты. А теперь не встречаешь красавиц — иначе как в рамках знаменитых прежних художников.
Видно, и природа по эпохам истощается, и у нее бывают свои периоды либерализма и противодействия.
Напрасно клепаем мы на петербургский климат и на переменчивость его погоды, как будто ему исключительно свойственную. Третьего дня мы умирали от жара, днем жарились на солнце, а ночью разваривались в соку своем от духоты. Вчера было уже свежо, а сегодня (т.е. 24 августа/5 сентября) еще гораздо свежее, так что, может быть, и в Петербурге теплее. Со дня на день летнее платье заменяется суконными, поры сжимаются, и испарина обращается вспять.
Продолжаю, однако же, свои купания. Вчера в воде пополудни было 19? градусов тепла. Итальянцы уже перестали купаться, и вчера я один был на просторе, а то была настоящая толкотня в воде. Итальянцы очень возятся и забавляются в воде, как дети, иногда не очень вежливы и невнимательны к ближнему.
25 августа/6 сентября. Петербург продолжается: ветер свежий, дождь, вода из каналов выступает и заливает мостовую. Пред окнами нашими старуха остановилась пред этим разлитием: мужчина схватил ее в руки свои и перенес в сени ближайшего дома. Вчера в темноту, в 12-м часу ночи ходил я вдоль Canal della Giudecca: волны плескали на набережную. Все пусто, встретил только двух людей. Сказывают, здесь совершенно безопасно ходить ночью по узким переходам и перепутанным закоулкам. Но чужестранцу надо иметь проводника, чтобы на затеряться.
Сегодня утром ходил я в церковь S. Toma. Во многих местах стены и потолок пробиты ядрами во время осады в последнюю революцию. Собрание святынь. Есть и собрание исторических автографов, но я не видел его. Проходил мимо дома Goldoni, в Calle Centani No 2369. Над дверьми изображение его в медальоне.
Мост della Donna Onesta. Каждый мост имеет свое предание и родословие. На этом месте была содержательница кофейного дома и честно торговала, посетители прозвали ее donna Onesta, и прозвание ее перешло к мосту…
Был в Chiesa del Santa Varia de Frari — обширный и великолепный храм.
Гробницы Тициана и Кановы — одна против другой. Памятник Фоскари (дожа) скоропостижно умершего, когда раздался звон колокола, возвещавший об избрании наследника его (1457 г.). Хоры (т.е. алтарь с местами, где сидит духовенство) прекрасной работы, резьба на дереве и штучная.
Памятник Кановы сооружен по его рисункам, которые он готовил для памятника Тициану. Это напоминает Requiem Моцарта, который, не угадывая того, сам себя отпел. Монумент сей сооружен по Европейской подписке и стоил 102 тысячи франков (не много в сравнении с тем, чего стоят наши памятники в России, которые к тому же не умножают собою наличного капитала всемирных изящных богатств). В числе подписчиков упоминаются русский император, Голицыны, Демидовы, Разумовские, Аникьевы (вероятно, наша Ольга Дмитриевна). Этот способ предавать имя свое бессмертию, говоря: ‘И моего тут меда капля есть’, гораздо понятнее и приличнее общей страсти путешественников пачкать стены скал и зданий уродливыми начертаниями имен своих. Иной с опасностью для жизни удовлетворяет этой страсти, карабкаясь Бог весть куда, чтобы только повыше и повиднее занести свою визитную карточку к бессмертию. Иному герою не нужно было более храбрости, чтобы пойти на приступ и водрузить на стене знамя победы.
При церкви есть здание для хранения государственных бумаг древних и новых, но архив этот, сказывают, недоступен посетителям. Тут, между прочим, и знаменитая Золотая книга.
26 августа/7 сентября. Годовщина Бородинской битвы. Надобно будет когда-нибудь записать мне этот оторванный листок моей жизни, который, как и многие другие листки, не вплетен в мою жизнь. Я часто замечал, что во многом я нравственно не доделан, а потому и действия мои какие-то обломки недостроенного здания.
Если декорация переменилась, и Венеция уже не смотрит Петербургом, то все еще крепко смотрит сентябрем. Утро было яснее и, казалось, вёдро восторжествует над ведрами — но опять пошел дождь, загремела гроза.
Сегодня заходил я в церковь S. Maria del Rosario. Она славится своим огромным алтарем и картиною Тинторета ‘Cristo in croce e la Maria’ — статуями и барельефами ваятеля Morleiter. Вообще во всех церквах изобилие мраморов в статуях, в колоннах, в помостах, изумительные.
Palazzo Foscari- теперь Австрийская казарма (так ли?). Некоторые дворцы напоминают Родосские дворцы, которые сохранили на стенах своих гербы прежних своих благородных властителей, а ныне заняты турками. Ныне заходил я в подобный palazzo со знаменитым гербом свидетелем лабазной торговли. Вчера видел другой дворец, где ныне ликерное заведение. Со времен республики сохранились в саду его при входе две большие куклы, солдаты, — но кажется, мундиры на них перекрашены на австрийский цвет.
Вчера купался в ванне, 20 градусов тепла, в заведении. Очень чисто и хорошо устроено. Проходил мимо театра della Fenice. Жаль, что не откроется прежде зимы. Прочел с учителем первую песнь ‘Ада’ и нахожу, что довольно свободно понимается, французский перевод Ратисбона близок, особенно для французского перевода.
29 августа/9 сентября. Вчера в праздник Рождества Богородицы был у обедни в церкви S. Maria del Rosario. Описал в письме к Тютчевой. Переписано в другую книгу. После ходили на Campo di marte, где бывают полковые учения и парады — и иногда до 12-ти штук конницы, говорил нам с некоторой самодовольной важностью наш гондольер. Тут же большая табачная фабрика, куда приходят на работу 1000 и более женщин, девиц и детей. Тут можно сделать смотр состояния женского венецианского пола, что и предлагал мне Брока.
Вечером был на piazza, где за дурной погодой не был несколько дней сряду. Сегодня Венеция принарядилась по-прежнему солнечным сиянием.
Тепло, а не душно. Я уже три раза купался в ванне от 20 до 22 градусов тепла.
Сижу в ванне 10-20 минут. Утром сделал пешком прогулку довольно значительную, особенно для Венеции не пешеходной, по riva degli Schiavoni, ходил и в Giardino Publico.
Наполеону во время своего беспредельного могущества захотелось посадить несколько волос на голове лысой Адриатической красавицы, и волоса принялись и уцелели лучше, нежели железная корона на собственной его голове. В этом саду есть зелень, есть тень, есть пригорки, все редкости и невидальщины в Венеции.
Дорогой заходил я в церковь S. Biagio, приход арсенала. Тут мраморный памятник великого адмирала Angelo Emo, работы Joseph Ferrari Torretti в 1792.
В его мастерской учился Канова. В этой церкви есть греческий придел для матросов греческого исповедания, но, вероятно, униатского. В одном Иерусалиме сходятся под одной крышей разноверческие исповедания.
Проходил мимо арсенала на обратном пути, видел наружные украшения. Четыре греческие льва Гиметского мрамора (близ Афин). Много толков и споров о местопроисхождении этих львов, но водворены они в Венеции Франческом Морозини Пелопонезским в 1687. На Венецианских площадях более львов, нежели в Парижских салонах.
В Albergo Reale Danieli (бывшем pallazzo Bernardo Mocenigo) был я у M. Nordin. Тут же стоял и general Changarnier. Хотелось идти к нему, но посовестился. Политические известности, если не знаменитости, не то, что литературные и артистические, к которым доступ всякому свободен. Впрочем, он в тот же день уехал. В гондоле ездили мы с женой к леди Соррес, к старухе Больвиллерс (сестра покойного Убри), к графине Туркул, и занес я карточку к comte de Dameto, камергеру de l’Infant d’Espagne в палаццо Rezzonico, купленном или нанятом инфантом. Дон Карлос живет в Триесте.
30 августа/11 сентября. По воскресеньям маленький пароход отправляется в 9 часов утра в Chioggio, три часа плавания мимо множества островов: Malemoco, Pelestrina и проч., мимо здешней Китайской стены Murazzi.
Все эти острова связаны с историей Венеции. Киожжио имеет также своих львенков, свою пиаццу, или большую, довольно широкую улицу, свои каналы и мосты.
Первое мое впечатление было удивление слышать хорошую музыку. Я думал, что это полковая, но привлекаемый звуками вошел я в большую залу della municipalita, где происходила проба вечернего концерта. Большой оркестр, составленный из городских дилетантов, разыгрывал на духовых инструментах с отменной стройностью и увлекательностью разные музыкальные пьесы.
Главная церковь славится своим baticterio и кафедрой. Не знаю, часто ли с пользой и назидательностью действует последняя, но крестильница в большом употреблении. Я имел случай проверить лукавые и эпиграматические отзывы Jules Lecomte (Venise) о плодородии киожжиоток. Менее нежели в полчаса принесли для окрещения трех младенцев в деревянных ящиках со стеклами. На замечание мое одна из молодых крестных матерей с улыбкой созналась, что нет опасения, чтобы киожжиотское народонаселение скоро перевелось.
Женский пол и мужской славятся здесь красотой. Женщины носят белые покровы, которые с поясницы подымают они на голову — вроде турчанок, но лица не закрывают. Тициан любил искать здесь свои подлинники, и несчастный Leopold Robert перенес отсюда на холстину прекрасные типы картины своей ‘Le depart du pecheur de 1’Adriatique’.
В лодке отправился я в Sutto Marina, где обыкновенно здоровые и красивые девы и жены служат гребцами, тогда как отцы и мужья их сидят себе или лежат в лодке. Прежде киожжиоты и сутто-маринцы, разделенные пространством версты, жили между собой во вражде, как добрые соседи, но последняя революция прекратила это междоусобие, как и то, которое существовало между Nicoletti и Castellani.
Ходил по Murazzi, устроенном тремя террасами. По одну сторону море плещет и воет, по другую молчание и спокойствие. Даже почти не слыхать, что за перегородкой делается. На улице в Chioggia нашел два народные сборища: в одном несколько человек сидя слушали чтение ‘Orlando Innamorato’. Чтец громогласно читал, с большим жаром и жестами, подкрепляя чтение объяснительными комментариями. В другой группе, менее многолюдной, чтец читал также с телодвижениями и словесными комментариями, историю Наполеона, и, между прочим, о назначении Фоу-ке (Фуке) министром полиции. Толпа, составленная преимущественно из рыбаков, здесь и там слушала, казалось, внимательно. Слушательниц не было. Они расхаживали по улице или сидели в церквах. Тут отыскал я Италию с ее красками и обычаями.
На обратном пути ветер довольно поднялся, и итальянцы надевали теплое пальто, подымали воротники и окутывали шею шарфами и платками, как у нас в зимнюю вьюгу. В стороне Виченских темных гор разлилось море огня, и на нем отделялось одно облако точно образующее корабль с пламенной хоругвью. Никогда не видал я подобной фантастической картины. Уже недалеко от Венеции возвышается из воды маленькая часовня с лампадой перед образом Богоматери, которая (т.е. лампада) служит, вероятно, и маяком для пловцов.
Прекрасная мысль и умилительное сочетание! Piazzetta — красавица, убранная и украшенная для вечернего приема гостей своих ожерельем блестящих огней, которые ярко отражались в зеркальном лоне воды, красовались и пылали перед нами. Но я не поддался зазывам ее, возвратился домой к вечернему обеду и рано лег спать, потому что порядочно устал. На пароходе были с нами две гамбургские красавицы, вероятно, старозаветного происхождения с матерью. В конце плавания нашего обменялся я с ними несколькими словами.
31 августа, 1, 2, 3, 4 сентября. В эти дни я два раза был в Accademia di belle arti. Сей музей основан в 1807 и особенно содействием графа Leopold Cicognara (в здании прежней Scuole di Carieta). Картина ‘Успения Богородицы’ Тициана. Находят, что Богоматерь слишком дородна. Копия с этой картины работы Schiavoni-сына должна быть в Петербурге. Картины Беллини и Vivarini.
Списки с них, может быть, с некоторыми православными изменениями, очень прилично украшали бы наши храмы. Вообще жаль, что и в сооружении храмов наших не держатся строже рисунка и пропорций итальянских храмов, особенно венецианских, также приноравливаясь к требованиям нашего служения. У нас при каждом сооружении храма хотят что-нибудь выдумать нового или так устроить подражание старому, что обыкновенно выходит аляповатая и какая-то обрубленная нескладица. В архитектуре главное и необходимое условие: соблюдение размеров, т.е. стройность. Всякое отступление от надлежащего размера — то же, что фальшивые звуки в музыке. Видел церковь S. Antonia, где почивает Св. Савва Иерусалимский (Муравьев в письмах из Италии). В этой церкви происходила драма ворвавшегося слона.
Не пишется, — да и полно. Писал большое письмо Булгакову, отпечаток венецианских впечатлений.
10(22) сентября. Поехал после обеда в Lido. Царь-солнце великолепно лег на злато-багровом ложе, и темные Тирольские Альпы прекрасно рисовались из-за этого яркого грунта. Восхождение царицы-луны долго прождал я, прохаживаясь по уединенному песчаному берегу. У нас нет слова для plage (пляж) и greve. Мой Брока восхищался твердью, усеянною звездами, и припоминал стихи из Тасса. Море с известною и невыразимою мелодией своей разбивалось о берег и замирало в песке. Наконец взошла луна, несколько уже изувеченная и убывающая.
Возвратился и причалил к пиаццете около 10 часов вечера. На Лидо сторожа при купальных будках ожидали в полночь англичан, которые обещались приехать купаться, и рассказывали мне про житье-бытье, доброту и щедрость герцога Брауншвейского, который имеет летний дом на Лидо, но нынешнее лето не приезжал — к прискорбию бедных, сказал со вздохом старый сторож.
Вчера, в пятницу, был я в мастерской Nerly, пейзажиста. Картины его — венецианские виды, и одна, возвращение с уборки винограда, находится в петербургских дворцах. Он живет в Pallazzo Pizani, в тех же покоях, в которых несчастный Леопольд Роберт лишил себя жизни. Он женат на побочной дочери Муруцци, который, недовольный этим браком, по личной причине, говорит скандальная хроника, оставил все свое огромное богатство родственнице своей жены.
Был еще в ателье сына Schiavoni: дописывает копию с Белини — Богоматерь, апостол Петр, Захарий в красной одежде, Екатерина, а для нашего императора — прекрасную картину его композиции — портрет маленькой княжны Четвертинской. Знаменитого колена (в письме к Булгакову) не видал за отсутствием отца. Vogel, приятель Жуковского, фотографировал портрет Лизы (Валуевой). Нерли сделал для Жуковского вид из комнаты, которую занимал он в приезд свой в Венецию с цесаревичем.
На днях был в Pallazzo Pizani (другой Пизани), славящейся картиной Павла Веронеза: семейство Дария у ног молодого Александра. Признаюсь, сердце и глаза мои не лежат к этим картинам из Роллена и нашего московского Черепанова, вероятно, потому, что я в них толку не знаю. Тут же группа Дедала и Икара, одно из первых произведений резца Каковы, а в Pallazzo Treves (бывшему палаццо Emo, если верить Costode) последние произведения Кановы: две статуи Гектора и Аякса, но по другим сведениям, статуи 1808-11 годов, а только куплены были нынешним их хозяином после смерти Кановы.
Treves de Bonfil, банкир из евреев, славится благодетельностью своей к единоверцам и христианам. Тут же в кабинете его много маленьких картин новейших художников, между прочими вид пиаццы зимой, подсыпленной снегом. Видел палаццо герцогини Беррийской. Много исторических достопримечательностей старинных и современных, особенно семейных. Тут древность содержится со вкусом и блеском новейшего времени. Только в Венеции и жить этим пережившим себя величиям и властям. Вольтер в Кандиде своем давно и пророчески указал им этот ночлег. Старик на Schiavoni на свои заработанные деньги купил один из дворцов Giustiniani. В другом палаццо Giustiniani жил Шатобриан на пути в Иерусалим и строго отозвался о Венеции, на что отвечала m-me Renier Michiel, автор книги ‘Венецианские праздники’. Schiavoni-сын сказал мне, что все рассказаное Arsene Houssaye (в брошюрке Voyaqe a Venise) о посещении его в их мастерской, сущая небылица. Этим болтунам французам непременно нужно сочинять и лгать: одной истины для них недостаточно.
Галерея pallazzo Barbarigo (Barbarigo alia terazza) куплена нашим императором. Алексей Перовский также купил здесь богатые произведения, которые после перешли к Дмитрию Бутурлину.
13 сентября. Вчера был в театре S. Samuele. Опера Пуритане и между актами балет Gisella, которые мы сократили прогулкой и мороженым на piazza.
Спектакль кончился около часа пополуночи. Едва ли слушать Рубини и смотреть на Тальони стало бы терпения, но слушать и видеть карикатуры их не по силам. Впрочем, prima-donna недурна. Праздник в церкви S. Zassaria. Вечером музыка и освещение на Riva degli Schiavoni и в боковой улице. Много народа, венецианцы веселятся тихо и чинно: сидят за столиками или расхаживают мерным шагом.
14-е. Опоздал к обедне в греческой церкви. Праздник Воздвижения Креста. Были в храме Santi Giovanni e Paolo. Граф говорит, что это Венецианский пантеон. В одном окне живописные стекла — редкость в Венеции, работы Jerome Mocetto по рисункам B.Vivarini. Гробницы многих дожей: Michel Morosini, Leonard Loredano, Andrea Vendramini etc. Мавзолей Agnes Venier, супруги дожа Antoine Venier. Богатая capella del Rosario — мраморные барельефы. Рядом с храмом гражданская больница, бывшая прежде confrerie de S. Marc. На площадке конная статуя Barthelemi Colleoni, полководца, умершего в 1475 г.
Храм Dei Gesuiti, построенный в прошедшем столетии. Богатство и отделка мраморов изумительные, с инкрустациями. Словно занавесы и ковры, а все мрамор — мраморный ковер у алтаря так обманчив, что примешь его за клеенку, коими постилают у нас полы.
‘Le Martyr de S. Laurent’ Тициана имел честь служить военной добычей французам от 1797 до 1815 года всеобщей ликвидации. Монумент дожа Pasqual Cicogna, заживо воздвигнувшего себе лучший памятник построением моста di Rialto. Гид сказал мне, что тут похоронен последний дож Manini. Но в путеводителе я не нашел того. Во всяком случае, этот великолепный храм был бы достойной гробницей республики и ее последнего представителя.
Торетти, учитель Кановы, умер в нищете и просил милостыню. Канова ничего ему не завещал. Так, по крайней мере, сказал мне мой Брока. Был в Casa di Ricovero. Более 800 старцев обоего пола (женщин более, нежели мужчин) содержатся здесь на иждивении частных благотворений. Большие залы опрятные, воздух чистый. Капитал около 6 млн. австрийских лир. Жены и мужья, когда те и другие в числе призренных, имеют позволение сходиться только раз в неделю. Но нет опасности, чтобы народонаселение этого заведения размножалось вследствие таковых свиданий: бедные, принимаемые в нем, должны быть не моложе 60 лет. Раз в месяц имеют они позволение выходить со двора. Такой странноприимный дом и в подобном размере был бы везде весьма замечателен, и в особенности в павшей Венеции.
Для павшей Венеции еще очень примечательно, что она едва ли не одна во всей Австрийской империи не принимает в обращение австрийских ассигнаций, а платит все свои повинности чистоганом. Вследствие чего и казна должна рассчитываться с нею одной звонкой монетой. Вот особенное выражение и протест оппозиционного духа.
17-е. Вчера был в pallazzo графа Шамбора. Не так великолепен и богат убранством и художественными произведениями, как маменькин дворец. Есть картина, представляющая, кажется, римский монастырь и собрание монахов, писанная герцогиней Беррийской, и если нет тут участия кисти царедворческого учителя, то герцогиня имеет замечательный талант.
18-е. Был в Лидо на стороне крепости. Довольно древесно и зелено старое Английское кладбище. Надобно освежить память свою идиллиями — насчет Лидо (Карамзин не допускал галлицизма насчет).
22-е. Тезоименитство австрийского императора. Обедня с музыкой и с присутствием властей в церкви S. Marco. Полуторжество. Главный праздник — день рождения его. Не было парада и даже войска. На piazza мало народа.
23-25-е. Встреча и знакомство с отставным палачом, которого принимал я за нищего и которому давал милостыню. Впрочем, он точно беден, стар и дряхл. Надобно с ним короче ознакомиться и проведать его подноготную.
Видел я в S. Marco отпевание священника, которого после понесли в гробе на гондолу и отвезли на кладбище на остров. Последняя прогулка венецианцев в гондоле.
От Адлерберга получил я ответ из Ольмюца с разрешением государя остаться за границей. Говоря о вечном восточном вопросе, Стюрмер сказал мне, что Орлов, вероятно, лучше, нежели Меншиков, уладил бы дело. Он турок хорошо знает, говорил Стюрмер. Не знаю, как с англичанами и французами, но с турками я сам согласен, что лучшего полномочного, во всех смыслах полномочного, придумать нельзя, как Орлова. С турками должна быть у нас и дипломатика азиатская, которая, впрочем, нам очень сродни. А мы отказываемся от своей полуазиатской природы и дипломатизируем на французский и английский лад, отчего и действуем несвободно и вяло и уступаем первенство англичанам и французам. Недаром есть у нас татарщина, которая должна была бы сблизить нас с турками. Русская тонкость, лукавство, сметливость, сами собою из каждого умного русского делают дипломата. А мы свою дипломатию вверили совершенно антирусским началам. Что может быть противоположнее русскому какого-нибудь тщедушного Брунова? Ни капли русской крови, ни единого русского чувства нет у него в груди. Может быть, он не продаст Россию, но верно выдаст ее, частью ведением, частью неведением, неведением потому, что он не понимает России, что никакая русская струна не звучит в сердце его. Неведением, потому что где ему отгрызаться зуб за зуб с Пальмерстоном, который должен давить его и сгибать в три погибели своим барством и высокомерием. Ему ли… передавать звучный и богатырский голос русского царя, например, в настоящем восточном вопросе? Что поймет он в чувстве народного православия, которое может ополчить всю Россию. Все это для него тарабарская грамота. И во всем восточном вопросе неминуемо, невольно он, как маркизша Кастельбажак (в Карлсбаде), видит одно опасение лишиться своего посланнического места. Это натурально, и винить его в том было бы несправедливо… У Нессельроде, хотя и нельзя сказать Нессельрода, есть по крайней мере русские мериносы на Святой Руси. Стало быть, он прикреплен к русской земле. Но у этого… бобыля Брунова нет…
26-е. Читал La Conjuration centre Venise. Книга St. Real, пользуется классической известностью. Мне показалась она довольно вялым и сухим рассказом о драматическом событии.
30-е. Вчера был в Арсенале с Завадовскими. Модель Бучентора имеет десятую часть подлинника. Обманчивость глаз. Не верится, чтобы модель, помноженная и десятью, могла бы на деле быть такого размера. Вооружение (armire) Генриха IV, подаренное им республике. Орудия пытки, принадлежавшие Francesco Carrara, Падуанскому тирану. Щит, простреленный цесаревичем в 1838 г. одной из арбалет, которая служила в Лепантском сражении.
Вчера в S. Samuele ‘Цирюльник’. Что за молодость, за веселость, за увлекательность в этой музыке. Россини переживет в потомстве своих современных львов: Наполеона и Байрона. Было время, что наше поколение ими бредило. Мы все глядели в Наполеоны и в Байроны и многие довольно удачно их корчили. Но никто не попал в Россини.
1 октября. На днях прочитал книгу молодого Адлерберга: Из Рима в Иерусалим. Ничего. Я очень люблю это простосердечное русское выражение. Иван, какова погода? ‘Ничего-с!’ Ямщик, какова дорога? ‘Ничего-с’. Что, каков ваш барин, хорошо ли вами управляет? ‘Ничего-с’.
2-е. Вечером был Строганов. Сегодня в церкви Maria del Rosario был я на отпевании 80-летнего священника, основателя, или одного из двух основателей Scuole di Carieta Marco. Во времена республики он принадлежал к магистратуре и после падения республики принял духовный сан. Он был очень любим в народе, и церковь была полна. Произнесенное в память ему надгробное слово, сколько мог я понять, не без достоинства, и во всяком случае красноречиво, ибо слова оратора часто прерываемы были слезами и рыданиями его. Кажется, упомянул он, что был его учеником.
Я присутствовал во второй раз на последней прогулке в гондоле венецианца. Здесь нет особенного экипажа для мертвецов. Они отъезжают домой на одном и том же извозчике, который служит и живым. Некоторые путешественники говорят о красных гондолах, которые здесь будто заменяют наши похоронные дроги. Но по моим справкам оказывается это ложным. При церемонии бывают церковнослужители в красных рясах, которые несут церковные фонари, но бывают они и при других обрядах.
4-е. Был у обедни в греческой церкви. Более порядка и благочиния, нежели на Востоке. Подходил к благословению архиерея, который промолвил мне невнятно несколько русских слов.
6-е. Венеция под дождем и в ненастье то же, что красавица с флюсом, который кривит ее рожу. Поневоле изменишь ей, как прежде ни любил ее.
Вчера были у княгини Васильчиковой. Грустно видеть дочь ее. Заезжали к графине Эстергази.
7-е. Был у меня наш египетский генеральный консул Фок, на днях выехавший из Александрии. Между Александрией и Триестом четырехдневное плавание. Соблазнительно. Кажется, умный человек, обхождения приятного, но больной и довольно мрачного духа. Не любит Востока, в котором долго жил. Выехал он из Египта не по обстоятельством политическим, а по болезни. В Египте в самом деле фанатизм против нас, по словам его, довольно возбужден. Я не думал бы того. Стало быть, в Турции и подавно. Разумеется, фанатизм не внутренний, не самородный, а более внешний и взбитый революционными выходцами и бродягами, Фок говорит, что лучшая книга о Египте — Рафаловича. В книге Ковалевского много вздора и собственноручного шитья.
8-е. У Самуэля давали ‘Лучию’. Финал 2-го акта очень порядочно был исполнен. Правда, что у меня в душе пел Рубини, и я тронут был до слез более по памяти, нежели по слуху. Строгановы отправились чрез Триест в Петербург.
9-е. Был в библиотеке Дукального дворца. Рукопись Тассо. Писал широко, большими буквами и довольно неправильными, вместе с рукописью отца, который также был поэт. Рукопись Евангелия IX века, breviaire кардинала Гримани, сына дожа, с прекрасными картинами. В библиотеке видел словарь Татищева. Обещался подарить ‘Живописный Сборник’ 1853 г. Еще раз осматривал дворец. После ездили в церковь Santi Giovanni e Paolo и в dei Gesuiti.
Первая церковь — кладбище дожей, кажется, погребено в ней 18.
10-е. Вице-библиотекарь в Дукальной библиотеке православный грек.
Доктор Намиас возил меня в свой госпиталь Ospitale civico. Прекрасное заведение. До тысячи кроватей, а в случае нужды есть место и на 2000. В Венеции все имеет вид грандиозный и артистический, потому что все эти помещения были в старину или палаццы, или храмы, или монастыри. Величина, высота зал такого обширного размера, везде такой простор, что нигде не пахнет госпиталем. Везде воздух свежий и чистый. Правда, и климат тому способствует. Здесь очищают воздух не можжевельным курением, а открывают окна, впуская солнце и воздух.
Госпиталь основан для бедных городских, и общин, которые и содержат его определенным ежегодным взносом. Есть отделение для мужчин и отделение для женщин, подразделенные на больных, требующих лечения, и больных, требующих хирургических операций. Есть отделение и для больных платящих (большая часть даром) по 2 цванзигера с половиной в комнатах, где несколько больных, и по 4 цв. для больного в особой комнате, с особой прислугой. Отделение еврейское и отделение детское, что, кажется, редко где встречаешь.
Смертность умеренная. Около седьмой части болезней грудных.
Ныне больных привозят в гондолах на площадь церкви Santi Giovianni e Paolo и переносят в больницу в виду толпы народа, которая обыкновенно собирается глазеть на это зрелище, как на всякое другое. Есть проект прорыть новый канал, который войдет во внутренний двор здания.
Вместе с больницей есть дом умалишенных, для женского пола, до 300 человек. Все это помещается в большой зале Scuola di S. Marco и бывшем монастыре доминиканцев. Двенадцать подлекарей, из них одна часть получает по 600 цванзигера в год, а другая только квартиру в госпитале и обед в дни дежурства. Есть сады и дворы и большие крытые галереи для прогулки выздоравливающих. В Венеции до 40000 бедных, записанных в приходах, а жителей всего до 110 тысяч. Намиас говорил мне, что доктор чем долее обходится с больными, чем долее практикует, тем менее делает, а содействует природе. Большая деятельность, большая медикаментация означает молодость науки и врача.
11-е. Был у обедни в греческой церкви. Архиерей из внимания к русским посетителям читал Верую и Отче наш по-русски. Предпочитаю чтение этих двух молитв пению их по нашему обряду. Был в хранилище церкви: три древние греческие Евангелия и хартии на папирусе на латинском языке — кажется, VI века. Содержание: запись в пользу Равенской церкви. Римский археолог Марини написал рассуждение о сей рукописи. Вице-библиотекарь Дукальной библиотеки грек Велудо. Заходил к архиерею, говорит немного по-русски. В церкви погребена Воронцова, урожденная Сенявина, мать нынешнего князя Воронцова.
Ездили в Армянский монастырь. На возвратном пути вода была так прозрачна и зеркальна, что небеса, деревья, дома отражались в ней, как живые.
Больница умалишенных на острове S. Servolo висела вверх дном в водяном пространстве, как головы несчастных ее жильцов.
12-е. Всходил на самый верх Campanile di S. Marco. Горизонт был чист. Великолепная панорама Венеции с ее роскошным поясом островов. Вдали Падуя. Виченские горы — Тирольские с их снежными кокошниками. Не позволяют всходить на башню по одиночке, а не иначе как сам третей, или сам друг, и все отверстия разделены железной палкой, вследствие нескольких самоубийственных низвержений с высоты. На Вандомской колонне в Париже по той же причине приняты подобные же предосторожности. Видно, это чувство желания спуститься с высоты — довольно натуральное.
Радецкий приехал в Венецию. Стюрмер обещал представить меня ему.
13-е. В J. de Debats, 20 октября, фельетон какого-то Piere Douhaine (вероятно, псевдоним) о русском театре, извлеченный из Арапова, Милюкова, Зеленецкого, Греча, Кони. Нельзя тут сказать: ученье свет, а неученье тьма. Здесь тьма от учения. Был в Apollo. Давали ‘Итальянку в Алжире’. Так и обдавало меня московской стариной и первыми моими итальянскими музыкальными впечатлениями. После революции гауптвахты загорожены железной решеткой, за которой находятся солдаты. Неблаговидно.
14-е. Радецкий дал знать графине Стюрмер, что он будет к ней, а она о том уведомила меня и пригласила к себе. От часа до 5 ждали мы его, но не дождались. Вероятно, какое-нибудь недоразумение, потому что старик очень вежлив и точен. На днях минет ему 87 лет, а он еще очень подвижен и начал опять ездить верхом. Император дал ему близ Лайбаха поместье, которое он устраивает себе на старость, когда выйдет в отставку. Между тем он, перебирая со Стюрмером всех действователей великих войн наполеоновских и поминая всех умерших, сказал: ‘Мне стыдно, что я живу так долго’. У Стюрмера несколько замечательных автографов. Несколько строк к нему написанных султаном с французской собственноручной его подписью. Письмо Марии-Луизы к Наполеону за несколько дней до первого падения его, с переводом ее собственноручным немецкого письма ее к отцу, где говорит, что Наполеон не может согласиться на мир, если не оставят ему Антверпена, и мимоходом пугает папеньку, что если войска его побьют, что весьма вероятно, потому что император сильнее, нежели был когда-либо, и что весь народ одушевлен мужеством и патриотизмом, то это будет погибель Австрийской империи.
Стюрмеры были на Св. Елене в числе хранителей Наполеона. Она говорит, что много преувеличений и пристрастий в рассказах о притеснениях, терпимых Наполеоном, но что, впрочем, было много неприятного и оскорбительного по необходимости в надзоре за ним. Нашего комиссара Бальмена он, вероятно, допустил бы до себя охотно, но сэр Гудсон-Лоу не дозволил того, потому что Наполеон его видеть не хотел.
Наполеон пил одно шампанское, частью цельное, частью с водой. По примеру его и вся его французская свита, кроме шампанского, не пила ничего, так что по обыкновенному расчету вся заготовленная провизия скоро истощилась и Наполеон оставался без шампанского. Тогда сообщения были долговременны, и пока не выписали новой провизии, прошло несколько месяцев. Французы ужасно кричали против жестокости австрийского правительства, которое жаждой морит Наполеона.
Все черное белье и дамское тут же было перебираемо английскими офицерами. Новые крики и нарекания на дикость и варварство англичан.
Однажды Наполеону захотелось подшутить над сторожевым офицером, который следовал за ним в прогулках его верхом. Он уловил минуту, в которую тот с кем-то заговорился, пришпорил коня своего и скрылся в крутизнах и извилинах скалы. Не видя пред собой пленника своего, офицер обмер, пустился во все закоулки ущелий, но нигде не нашел и следов его. Тревога, повсеместные поиски, пальба пушек, чтобы возвестить, что пленник спасся, а между тем пленник благополучно возвратился домой, смеясь над погоней за ним. С той поры приняты новые предосторожности, которым Наполеон не поддался.
Отказался от своих верховых прогулок и под конец ограничил выход свой из дома местом, прилежащим к дому.
15-е. Одни дожившие до нынешних дней потомки древней Венецианской республики — это голуби площади Сан-Марка, которые и теперь кормятся на иждивении правительства. Но эти республиканцы вовсе не дикие и не кичливые, а напротив, ручные и общительные. Они гуляют по площади и, встречаясь с вами, чуть-чуть отходят в сторону, чтобы дать вам пройти. Но не улетают и нимало не пугаются.
Вечером Радецкий был в S. Samuele. Сказывают, что когда вошел он в ложу, человек 20 в партере начали хлопать, и бедный старик раскланивался пред почтеннейшей публикой. Но почтеннейшая публика была весьма немногочисленна. Случайно ли или оппозиционно, но театр был пустее обыкновенного. Большею частью были австрийцы, дамы, проезжающие. Радецкий казался довольно пасмурен. Впрочем, может быть, и усталость одолела его. Утром делал он смотр войскам в Тревизе. Возвратившись в Венецию, давал большой обед. Адъютант его граф Тунн, брат адъютанта эрц-герцога Фердинанда, обещал мне представить меня фельдмаршалу в проезд мой чрез Верону.
16-е. Был в музее Correr. Theodore Correr, любитель и собиратель редкостей и древностей, завещал собрание свое городу Венеции. Много любопытного и драгоценного во всех возможных родах: оружие, галлебарды, служившие в старину на праздниках духовных, обломки, принадлежности бученторо, картины известных мастеров, медали Кановы, резцы его, портрет несчастного дожа Francois Foscari, прекрасный портрет Гольдони, блюда по рисункам Рафаэля, выделанные по способу, ныне уже потерянному, стрелы, шкапы, баулы отличной древней работы. Нынешнее столярное художество имеет свою красивость, но оно не живуче и до потомства не дойдет. План Венеции 1500 года, не имевшей еще ни моста Вздохов, ни вершины колокольни, ни каменного моста Rialto, ни церквей della Salute и Redentore.
Был в церкви degli Scalzi. Построена архитектором Longhena, соорудившим и della Salute. Пуристы критикуют школу его и относят ее ко временам упадка. Но для нас, невежд, эта величавость не без достоинства и производит желанное действие и изумление. Внутреннее богатство мраморов во всех изделиях от колонн до дверей и канделябров и проч. неисчислимо. Несколько приделов один богаче другого, сооруженных знаменитыми фамилиями Венеции и, между прочими, семейством ‘последних римлян’ или ‘последних венецианцев’, дожа Manin и проч.
Церковь на одном из побочных каналов Св. Иакова dall’Orios славится отличной вышины колонной de Vert antique и картинами Павла Веронеза, Bassano, Palma, Andre Schiavone etc. Вечером был у Кассини и видел там Зайцевского, переселившего себя в Италию, когда, казалось бы, России почва совершенно по нем. В русской судьбе много таких странностей. Бедный Пушкин не выезжал из России, а Зайцевский не выезжает из Италии.
Тициан умер 99-ти лет от чумы 1575 года. Мертвых зарывали тогда в известку, но по особенному повелению сената останки его были спасены от общего поглощения.
17-е. Pallazzo Mocenigo, в котором жил Байрон: сохраняется письменный стол его. Тут же картина Тинторетти, служившая моделью большой его картины Рай, хранящейся в большой зале Дукальной библиотеки. Бюст сына графини Мочениго. Прекрасная голова и хорошая работа. После были в Ботаническом саду, я не
Князь Федора племянник,
Не химик, не ботаник!
и потому я не могу оценить богатств этого сада, но, кажется, в нем довольно много замечательных растений. Между прочими дерево смерти: дотронешься до него — опухнешь и умрешь, остановишься под ним — задохнешься до смерти. Под стать этому дереву хранятся в саду бомбы и ядра, которые долетали до него во время осады 1849 года. Ghetto старое, новое и новейшее, день был субботний и потому синагоги и лавки были заперты.
18-е. Обедня в греческой церкви. Евангелие читается с кафедры посредине церкви. Это гораздо лучше и слышнее, чем у нас, и к тому же диакон не ревет, не мычит, не рыкает, как у нас. Щегольское чтение Евангелия казалось мне всегда у нас совершенно неприличным — и гораздо менее внятным, чем обыкновенное и умеренное громогласное чтение. Вход в алтарь мирянам воспрещен канонами.
Вечером на площади совершенно пусто. Ужасно заживаюсь в Венеции. Я всегда и отовсюду тяжел на подъем, но отсюда особенно тяжело выплывать.
Меня удерживает благодатный штиль. Эта бесплавная, бесколесная, бессуетная, бесшумная, бездейственная, но вовсе не бездушная жизнь Венеции имеет что-то очаровательное.
19-е. Были с графиней Орловой-Денисовой в лавках Ghetto (гетто).
Много хламу, но, вероятно, есть кое-что и стоящее внимания, хотя, впрочем, туристы и антикварии давно уже обобрали Венецию. Некоторые старые зеркала, фарфоры, баульчики. Но надобно знать цену этим вещам, а то легко попасть в дураки.
Дом англичанина Williams с собранием редкостей, картин, старинных шкапов etс. Против дома — Pallazzo Taglioni, в котором живет она сама, когда бывает в Венеции. (Теперь женитьба Трубецкого с дочерью повредила положению ее в обществе, и она на зиму сюда не будет.) В одном из салонов картины во всю стену служат обоями. Архитектура внешняя очень красива.
Вечером был у Стюрмера.
Разнесся слух о стычке между нашими и турецкими войсками. Все явления этой восточной драмы с ее начала двусмысленны и двуличны. Союзный флот перешел Дарданеллы, но в Босфор не вошел, а остановился на половине дороги. И хочется и колется. И война и не война, с турками союз, но с нами не разрыв. Читая газеты, не знаешь, кто безалабернее: правительства или газетчики. Times двух дней сряду не говорит одного. День за турков и день против них. Кроме русского правительства, которое может ошибаться, ибо оно человек, все другие правительства ослабли и сбились с толку.
После был у Кассини. Утром был у нас греческий архиерей.