Сверные цвты на 1829. СПб, 1828
ВЫДЕРЖКИ ИЗЪ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ.
Je jette mes ides sur le papier et elles deviennent ce qu’elles peuvent.
Diderot.
Кн. Вяземскій.
Выдержки из записной книжки, Вяземский Петр Андреевич, Год: 1828
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Въ ночь на Ивановъ день изстари зажигались на высотахъ кругомъ Ревеля огни, бочки съ смолою, огромные костры: вс жители толпами пускалпсь на ночное пилигримство, собирались, ходили вкругъ огней и сіе празднество въ виду живописнаго Ревеля, въ виду зерцала моря, отражающаго прибрежное сіяніе, должно было имть нчто поэтическое и торжественное. Нын разв кое-гд блещутъ сиротливые огни, зажигаемые малымъ числомъ врныхъ поклонниковъ старины. Это жаль. Везд падаютъ народные обычаи, преданія и поврья. Народы какъ будто стыдятся держаться привычекъ дтства, достигнувъ совершеннолтія. Хорошо инымъ, но зачмъ отставать отъ поэзіи бабушкиныхъ сказокъ другимъ, все таки еще чуждымъ прозы просвщенія? Право, многимъ поребячиться еще не гршно. Мы съ своею степенностію и нагою разсудительностію смшны, какъ дти, которыя важничаютъ въ маскарадахъ, навьюченные парикомъ съ буклями, французскимъ кафтаномъ и шпагою. Крайности смежны. Истинное, коренное просвщеніе возвращаетъ умы къ нкоторымъ ддовскимъ обычаямъ. Старость впадаетъ въ ребячество, говоритъ пословица: такъ и съ народами, но только они заимствуютъ изъ своего ребячества то, что было въ немъ поэтическаго. Это не малодушіе, a набожная благодарность. Старикъ съ умиленнымъ чувствомъ, съ нжнымъ благоговніемъ смотритъ на дерево, на которое онъ лазилъ въ младенчеств, на лугъ, на которомъ онъ рзвился. Въ возраст мужества, въ возраст какого-то благоразумнаго хладнокровія, онъ смотрлъ на нихъ глазамп сухими и въ сердц безмолвномъ не отвчалъ на голосъ старины, который подавали ему ея краснорчивые свидтели. Старость ясная, лебединая пснь жизни, совершенной во благо, иметъ много созвучія съ юностью изящною: поэзія одна сливается съ поэзіею другой, какъ вечерняя заря съ молодымъ разсвтомъ. Возрасть зрлости есть душный, сухой полдень, благотворный, ибо въ немъ сосредоточивается зиждительное дйствіе солнца, но мене богатый оттенками, боле единообразный, вовсе не поэтическій. Литературы, сіи выражеиія вковъ и народовъ, подтверждаютъ наблюденіе. Литература, обошедши кругъ общихъ мыслеи, занятій, истинъ, выданныхъ намъ счетомъ, кидается въ источники первобытныхъ вдохновеній. Смотрите на литературу англійскую, германскую: Шекспиръ, утро, Попъ, полдень, Валтеръ-Скоттъ, вечеръ.
‘Когда я начиналъ учиться англійскому языку, ‘говоритъ Вольтеръ о Шекспир,’ я непонималъ, какъ могъ народъ столь просвщенный уважать автора столь сумасброднаго: но познакомившнсь короче съ англійскимъ языкомъ, я уврился, что Англичане правы, что невозможно цлой націи ошибаться въ чувств своемъ и не знать, чему она радуется. (et a tort d’avoir du plaisir.)‘ Умъ Вольтера былъ удивительно свтелъ, когда не находили на него облака предубжденія или пристрастія. Въ словахъ, здсь приведенныхъ, есть явное опроверженіе шутокъ и обвиненій, устремленныхъ тмъ же Вольтеромъ на пьянаго дикаря. Будь Шекспиръ пьяный дикарь, то дикарями должны быть и просвященные Англичане, которые поклоняются ему, какъ кумиру ихъ народной сдавы. Дло въ томъ, что должно глубоко вникнуть въ нравы и въ духъ чуждаго народа, совершенно покумиться съ нимъ и отречься отъ всхъ своихъ народныхъ поврій, мнній и узаконеній, готовясь приступить къ сужденію о литератур чуждой. Шекспиристы, говоря о трагедіяхъ Расина: ‘и Французы называютъ это трагедіею?’ a Расинисты о театр Шекспира: ‘и Англичане называютъ это трагедіею?’ похожи на французскихъ солдать, которые, не окрещенные при рожденіи своемъ рускимъ морозомъ и незваные гости на Руси, восклицали въ 1812 году, страдая отъ голода и холода: ‘и несчастные называюшъ это отечествомъ! (et les malheureux appellent cela une patrie!)’
Слава хороша, какъ средство, какъ деньги, потому что на нее можно купить что нибудь. Но тотъ, кто любитъ славу единственно для славы, также безуменъ, какъ скупецъ, который любитъ деньги для денегъ. Безкорыстіе славолюбиваго и скупаго — противорчія. Счастливъ, кто жертвуя слав, думаетъ не о себ, a хочетъ озарить ею могилу отца и колыбель сына.
Бда иной литературы заключается въ томъ, что мыслящіе люди не пишуть, a пишущіе люди не мыслятъ.
Сумароковъ единственъ въ своемъ самохвальств: мало того, что онъ выставлялъ для сравненія свои и Ломоносова строфы, и — отдадимъ справедливость его праводушію — лучшія строфы Ломоносова, онъ еще далъ другое доказательство въ простосердсчіи своего самолюбія. Въ прозаическомъ отрывк, О путешествіяхъ, вызывается онъ за 12. 000 руб. сверхъ его жалованья, объздить Европу и выдать свое путешествіе, которое по мннію его заплатитъ казн съ излишкомъ, ибо считая, что продается его шесть тысячь экземпляровъ по три рубли каждый, составится 18,000 руб., продолжаетъ: Ежели бы такимъ перомъ, каково мое, описана была вся Европа, не дорого бы стоило Россіи, бы она и триста тысячь рублеъъ на это безвозвратно употребила.’
Стиховъ его по большей части перечитывать не можно, но отрывки его прозаичсскіе имютъ какой-то отпечатокъ странности и при всемъ безобразіи своемъ нкоторую живость и игривость ума, всегда заманчивыя, если не всегда удовлетворительныя для любопытства. Въ общежитіи былъ онъ, сказываютъ, также живъ и заносчивъ , какъ и въ литературной полемик: часто не могъ онъ, на зло себ, удержаться отъ насмшки, и часто крутыми и рзкими выходками наживалъ себ непріятелей.
Онъ имлъ тяжебное дло, которое поручилъ ходатайству какого-то г-на Чертова. Однажды, нашісавъ ему пись мо по этому длу, заключилъ его такимъ образомъ: ‘съ истиннымъ почтеніемъ имю честь быть, не вашъ покорный слуга, потому что я. Чертовымъ слугою быть не намренъ, a просто слуга Божій, Александръ Сумароковъ.’
Свидтель слдующей сцены разсказалъ мн ее. Въ какой-то годовой праздникъ, въ пребываніе свое въ Москв, пріхалъ онъ съ поздравленіемъ къ Н. П. Архарову и привезъ новые стихи свои, напечатанеые на особенныхъ листкахъ. Раздавъ по экземпляру хозяину и гостямъ знакомымъ, спросилъ онъ о имени одного изъ постителей, ему неизвстнаго. Узнавъ, что онъ чиновникъ полицейскій и довренный человкъ y хозяина дома, онъ и его подарилъ экземпляромъ. Общій разговоръ коснулся до драматической литературы: каждый взносилъ свое мнніе. Новый знакомецъ Сумарокова изложімъ и свое, которое по несчастію не попало на его мнніе. Съ живостью вставъ съ мста, подходитъ онъ къ нему и говоритъ: ‘прошу покорнйше отдать мн мои стихи, этотъ подарокъ не по васъ, a завтра для праздника пришлю вамъ возъ сна, или куль муки.’
Мнніе одного государственнаго человка, что въ характер Наполеона отзывалось нкоторое простодушіе (bonhomie), было въ свое время выдано за мнніе несообразное и слишкомъ простосердечное. He повряя онаго характеристиками Наполеона, начертанными многими изъ приближенныхъ его, которые посвятили насъ въ таинство его частной жизни и разоблачили предъ нами героя исторіи, являя просто человка,— можно кажется по одному нравственному соображенію признать въ нкоторыхъ отношеніяхъ истину приведениаго заключенія. Въ пор могущества нечего было ему лукавить: однимъ лукавствомъ не совершилъ бы онъ геркулесовскихъ подвиговъ, ознаменовавшихъ грозное его поприще: тутъ нужны быди страсти, a страсти откровенны.
Суворовъ былъ остеръ не одною оконечностью штыка, но и пера: натискъ эпиграммы его былъ также сокрушителенъ. Онъ писалъ однажды объ одномъ Генерал: ‘онъ человкъ честный, воображаю, что онъ хорошо знаетъ свое ремесло и потому надюсь, что когда нибудь да вспомнитъ, что есть конница въ его арміи.’
О нкоторыхъ сердцахъ можно сказать, что они свойства не промокаемаго (impermable, water-proof.) Слезы ближнихъ не пробиваютъ ихъ, a только скользятъ по нимъ.
Отъ чего это мало по малу вс крадутся въ дверь изъ той комнаты? что за гостиная эмиграція? — ‘Врно N. N. началъ тамъ разсказывать анекдоты.’ — Это напоминаетъ мн одно острое слово покойника А…., котораго, впрочемъ, весь разговоръ былъ фейерверкъ острыхъ словъ. Назвался къ нему однажды обдать знакомый, теперь также покойникъ, но который при жизни слылъ не даромъ неутомимымъ и утомительнымъ повствователемъ. При большой медленности въ производств мыслей, отличался онъ еще и большою медленностью въ произношеніи словъ. ‘Я пришелъ просить y васъ отпуска на 28 дней, сказалъ А…. начальнику своему въ день назначеннаго обда. — Что теб вздумалось, отвчали ему: ты знаешь, теперь не время.— ‘He управлюсь прежде,’ отвчалъ А….: ‘y меня сегодня обдаетъ такой—то’.