Станислав-Август Понятовский и Великая Княгиня Екатерина Алексеевна, Горяинов Сергей Михайлович, Год: 1908 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 146 минут(ы)

Станиславъ-Августъ Понятовскій и Великая Княгиня Екатерина Алексевна

По неизданнымъ источникамъ.

Въ числ бумагъ, хранящихся въ Государственномъ архив, находятся записки послдняго короля польскаго, Станислава-Августа Понятовскаго, и переписка великой княгини Екатерины Алексевны съ англійскимъ чрезвычайнымъ посломъ при императорскомъ двор, сэромъ Чарльзомъ Генбюри Уилльямсомъ. Мы пользовались обоими источниками, которые были до послдняго времени недоступны изслдователямъ. Записки короля Станислава-Августа значатся въ числ бумагъ, найденныхъ посл его смерти (1/12 февраля 1798 года), въ помщеніяхъ Мраморнаго дворца, въ которомъ онъ проживалъ въ Петербург. Изъ ‘Протокола о снятіи печатей’ {Госуд. Архивъ. XII разр. No 272.}, наложенныхъ на покои короля въ день его смерти графомъ Мнишкомъ и д. т. сов. гр. Безбородко, маршалъ кн. Репнинъ {Фельдмаршалъ кн. Николай Васильевичъ Репнинъ (1734—1801).}, канцлеръ кн. Безбородко {Вел. кн. Александръ Андреевичъ Безбородко, госуд. канцлеръ, д. т. сов.}, д. т. сов. гр. Безбородко {Гр. Илья Андреевичъ Безбородко (1756—1816), т. сов., сенаторъ.} и т. сов. гр. Румянцевъ {Гр. Сергй Петровичъ Румянцевъ (1763—1888), д. т. сов.}, убдившись въ цлости печатей, сняли ихъ, а по осмотр вещей, книгъ, картъ и бумагъ, принадлежавшихъ королю, отложили нкоторыя изъ нихъ для ближайшаго разсмотрнія.

Въ описи, приложенной къ этому протоколу, значится подъ No 24: Мемуары короля Станислава-Августа,— два тома, и подъ No 25: Мемуары короля Станислава-Августа — восемь томовъ. Изъ собственноручной надписи короля на первомъ том этихъ мемуаровъ видно, что онъ началъ ихъ въ 1771 году и писалъ съ большими перерывами, ко второй части онъ приступилъ лишь черезъ десять лтъ посл того, какъ началъ первую.

Въ дипломатическомъ отдл С-Петербургскаго Главнаго архива министерства иностранныхъ длъ хранятся бумаги одного изъ секретарей короля Станислава-Августа — Христіана-Вильгелъма Фризе {Papiers de Friese, Carton и 1. Изъ формулярнаго списка Христіана Фризе видно, что 6 октября 1796 г. онъ былъ принятъ на русскую службу изъ секретарей короля польскаго съ чиномъ колл. сов., причисленъ въ коллегіи иностранныхъ длъ, состоялъ при кн. Репнин для пограничныхъ длъ, въ вдомств кн. Безбородки, кн. Куракина и бар. Васильева для длъ, касающихся польскихъ долговъ, и по производств, 1 января 1801 г., въ д. съ сов. отставленъ, 4 марта 1801 г., отъ длъ коллегіи. 4-го апрля онъ застрлился, 76 лтъ отъ роду. Сообщая объ его кончин графу Нессельроде, управлявшему коллегіей иностранныхъ длъ, д. ст. сов. Дивовъ, завдывавшій секретнымъ и публичнымъ архивами министерства, въ письм отъ 16 апрля 1816 г. увдомилъ его о томъ, что у Фризе осталось много тайныхъ бумагъ покойнаго короля, относившихся къ жизни Екатерины II, которыми Фризе думалъ воспользоваться для снисканія милостей у государя. Дивовъ предлагалъ ‘ихъ перенести къ Его Величеству во избжаніе того, чтобы любопытный взоръ не проникъ въ такія дла, которыя не должны быть никому извстны’.}. Эти бумаги состояли преимущественно изъ прошеній на Высочайшее Имя и другихъ ходатайствъ, въ нихъ. Фризе добивался, кром разнаго рода милостей, разршенія продолжать и дополнить записки короля, съ которымъ онъ занимался 33 года. Изъ бумагъ Фризе видно, что вс десять томовъ мемуаровъ написаны его рукой, подъ диктовку короля, и что, по смерти послдняго, онъ, Фризе, передалъ кн. Репнину восемь переплетенныхъ томовъ, которые перешли, по Высочайшему повелнію, на храненіе въ Императорскій Кабинетъ, а два непереплетенныхъ тома были переданы черезъ графа Сергя Петровича Румянцева въ архивъ коллегіи иностранныхъ длъ. Куда эти два тома поступили, когда коллегія была преобразована въ министерство, остается неизвстнымъ, но 7 января 1832 года были переданы отъ императора Николая I въ Государственный архивъ черезъ государственнаго канцлера два запечатанныхъ пакета, хранившихся въ архив подъ NoNo 17 и 18. По истребованіи ихъ государемъ обратно, они вновь возвращены въ архивъ 11 января 1841 года въ вид одного пакета съ надписью Николая Павловича о храненіи и невскрытіи ихъ безъ особаго на то разршенія. Съ этого времени пакетъ этотъ хранился въ архив подъ No 28 до 1891 г., когда онъ былъ истребованъ государемъ Александромъ Александровичемъ и возвращенъ обратно съ предписаніемъ хранить запечатаннымъ попрежнему. Нын, съ Высочайшаго разршенія, этотъ пакетъ вскрытъ и въ немъ оказалось восемь въ кожу переплетенныхъ томовъ записокъ короля Станислава-Августа, изъ коихъ первый томъ заключаетъ свднія до первой поздки его въ Петербургъ, второй описываетъ его пребываніе при двор императрицы Елисаветы Петровны въ 1755, 1757 и 1758 гг. до окончательнаго это отъзда изъ Россіи, третій же кончается избраніемъ его на польскій престолъ (7 сентября 1764 г.), а остальные пять относятся къ исторіи Польши по 1778 годъ.

Мемуары Понятовскаго написаны по-французски чужой рукой, но ихъ надо признать подлинными, такъ какъ они исправлены самимъ королемъ. Они написаны на бумаг, заготовленной королевскою фабрикой и носящей водяные знаки съ буквою S, украшенной сверху короной. Часть этихъ записокъ, относящаяся къ пребыванію Понятовскаго въ С.-Петербург, была напечатана по-французски въ 1862 году въ Познани. Въ предисловіи въ этому изданію говорится, что подлинныя записки хранятся въ архив въ С.-Петербург, но часть ихъ, заключающая разсказъ объ апрльскомъ возстаніи въ Варшав 1794 г., досталась издателю Жупанскому въ собственноручной рукописи короля. Эта часть не вошла однако въ изданіе Жупанскаго. Въ томъ же предисловіи указывается, что хотя король вообще никому не давалъ читать своихъ записокъ, но для нкоторыхъ личностей онъ длалъ исключенія и давалъ имъ самую рукопись или копію съ нея. Этимъ объясняется, что, кром подлинника восьми томовъ, хранящагося въ Государственномъ архив, существуютъ копіи, снятыя съ нкоторыхъ частей и появившіяся въ печати, какъ, напр., вышеуказанное познанское изданіе 1862 г., а затмъ переводъ первыхъ двухъ частей на польскій языкъ съ двухъ рукописныхъ томовъ, хранящійся въ парижской библіотек князей Чарторыйскихъ, изданной Брониславомъ Залскимъ въ 1870 г., въ Дрезден (Biblioteka pamitnikw i podry pо dawnej Polsce, wydawana przez J. I. Kraszewskiego, t. III).

Поступившіе въ архивъ коллегіи иностранныхъ длъ два послднихъ тома записокъ Понятовскаго, которые Жупанскій будто бы имлъ въ своемъ распоряженіи, не найдены мною, они, очевидно, находились въ архив министерства, такъ какъ военный историкъ Фридрихъ Шмиттъ, въ предисловіи къ своему сочиненію (Suvorow und Polens Untergang, nach arcbivalischen Quellen dargestellt, 2 Bnde. Leipzig und Heidelberg, 1858), говоритъ, что его сочиненіе должно состоять изъ третъ частей: 1) жизнь Суворова, 2) послднія смуты (Wirren) Польши, 3) возвышеніе Костюшки и паденіе Польши. Третья часть не появилась въ печати, а между тмъ авторъ, по предложенію канцлера гр. Нессельроде и черезъ его посредство, пользовался для своего изслдованія Главнымъ архивомъ въ Москв, военными архивами въ Москв и С.-Петербург, бумагами Суворова, Ферзена, письмами Костюшки и мемуарами короля Станислава-Августа. Очевидно, Шниттъ интересовался только тми частями мемуаровъ, которыя относились къ польскому возстанію 1794 г., онъ ихъ имлъ благодаря канцлеру гр. Нессельроде, значитъ, он дйствительно существовали и хранились въ министерств, но не въ Государственномъ архив, составляя, по всему вроятію, часть библіотеки одного изъ департаментовъ.

Въ самое послднее время вамъ доставлены московскимъ Главнымъ архивомъ министерства бумаги изъ длъ Царства Польскаго подъ заглавіемъ: ‘Подробное описаніе революціи Варшавской 1794 года, учиненное самимъ королемъ въ вид дневнаго журнала’. Он написаны по-французски постороннею рукою, по всей вроятности секретаремъ короля, Фризе, состоятъ изъ пяти тетрадей, на корешк которыхъ остались слды переплета, точно он были вырваны изъ книги. Въ пяти тетрадяхъ числятся 87 листовъ. Въ четырехъ изъ тетрадей изложены дневныя записи событій съ приложеніемъ въ иныхъ мстахъ копій съ документовъ. Эти записи, обнимающія промежутокъ времени съ 2 марта 1794 по августъ 1795 г., должны быть, повидимому, призваны черновыми, изъ которыхъ могли составиться два тома мемуаровъ, найденныхъ по смерти Станислава-Августа и переданныхъ въ коллегію иностранныхъ длъ. Такимъ образомъ, эти два тома остаются до сей поры неразысканными. Въ пятой тетради заключаются копіи писемъ и документовъ разныхъ годовъ, собранныя безъ всякаго порядка, между ними — записи событій, относящихся по времени пребыванія Станислава-Августа въ С.-Петербург въ 1797 г., а послдняя — отъ 18/29 января 1798 г., значитъ — за нсколько дней до его смерти, передаетъ его разговоръ съ министромъ Пруссіи, Грэвеномъ.

Записки Станислава-Августа не раздлены на главы, но къ каждому тому пріобщенъ указатель со ссылкой на соотвтствующія страницы рукописи. Первый томъ, содержащій воспоминанія Понятовскаго объ его молодости до перваго прізда въ Россію, мы передаемъ частью въ краткомъ изложеніи, частью въ перевод. Второй томъ предлагается въ перевод, за исключеніемъ немногихъ его отрывковъ, не представляющихъ интереса для русскаго читателя. Изъ третьяго тома на томъ же основаніи приводимъ, преимущественно въ изложеніи, ту часть мемуаровъ, которая заканчивается извстіемъ о воцареніи Екатерины II.

Кром записокъ короля Станислава-Августа, мы пользовались для настоящей работы перепиской между великой княгиней Екатериной Алексевной и англійскимъ пословъ Уилльямсомъ {Государ. Арх., V разр., и 79.}. Переписка занимаетъ дв тетради: въ одной переписаны письма великой княгини (Lettres, 67), а въ другой — отвты Уилльямса (Answere, 86), всего 153 документа, относящіеся главнымъ образомъ во второй половин 1756 г. (съ 31 іюля 1756 до іюня 1757 гг.). великая княгиня обыкновенно получала обратно отъ Уилльямса письма, иногда продиктованныя, частью собственноручныя, съ тмъ же посланнымъ, который ей приносилъ отвтъ Уилльямса. Послдній изъ предосторожности снималъ копіи съ писемъ Екатерины Алексевны и возвращалъ ей подлинники, два-три подлинника остались однако въ рукахъ Уилльямса, что же касается его отвтовъ, то они писаны или самимъ посломъ, или чужою рукою, повидимому, Екатерина возвратила ихъ Уилльямсу при отъзд его изъ С.-Петербурга. Въ Англіи вся эта переписка была отдана Уилльямсомъ на храненіе довренному лицу и оставалась тамъ понын неизвстною. Она поступила въ Государственный архивъ 10 мая 1864 года отъ государственнаго канцлера, которому она была передана императоромъ Александромъ II. Она хранилась запечатанною до послдняго времени. С. М. Соловьевъ зналъ о существованіи этой переписки, такъ какъ онъ приводитъ нкоторыя свднія, почерпнутыя изъ нея, безъ указанія на то, какихъ путемъ онъ ихъ получилъ {Исторія Россіи, т. XXIV, изд. 2-е тов. ‘Польза’, стр. 936.}.

Первые томы Записокъ Понятовскаго относятся въ половин XVIII вка. Соперничество Бурбоновъ и Габсбурговъ въ это время распредляло европейскій державы на два лагеря: въ одномъ руководящее значеніе имла Франція, въ другомъ — Австрія. Задача Франціи заключалась въ расширеніи своихъ предловъ на востокъ до Рейна, а слдовательно въ ослабленіи и подчиненіи германской народности, защитникомъ послдней считался австрійскій императоръ, какъ глава Священной Римской Имперіи. Но на мсто ослабвшей Австріи, гд правила императрица Марія-Терезія, война выдвинула другое государство — Пруссію, гд царствовалъ Фридрихъ II. Благодаря этой перемн, группировка державъ также перемнилась. Честолюбивые замыслы прусскаго короля, захватившаго у Австріи Силезію (дрезденскій миръ 25 декабря 1745 г.), показали, что въ борьб романскихъ государствъ съ германскими первенствующее значеніе между послдними будетъ имть Пруссія. Столкновеніе было неизбжно, но оно началось въ заокеанскихъ странахъ и по мр своего развитія перешло въ Европу. Колоніальные интересы Англіи и Франціи столкнулись въ Остъ-Индія и въ Сверной Америк и привели оба государства въ войн. Англійскій король Георгъ II, который вмст съ тмъ былъ ганноверскимъ курфюрстомъ, опасаясь нападенія прусскаго короля на свои германскія владнія, заключилъ, 19/30 сентября 1755 г._} договоръ съ Россіей (ратификованный 1-го февраля 1756 г.), по которому она обязалась выставить для ихъ защиты корпусъ въ 55.000 чел. за ежегодное вспомоществованіе въ полмилліона фунтъ стерл. Узнавъ о томъ, Фридрихъ II усплъ убдить Георга II, что послдній можетъ быть спокоенъ за свои нмецкія области, и заключилъ съ нимъ вестминстерскій договоръ 16 января 1756 г., по которому оба государя обезпечивали другъ другу свои владнія и обязывались не допускать иностранныхъ войскъ на свои территоріи въ Германіи. Договоръ былъ направленъ, съ одной стороны, противъ русскихъ, съ другой — противъ французовъ. Такимъ образомъ, Фридрихъ II и Георгъ II изъ враговъ стали союзниками. Такая же перемна произошла въ отношеніи Австріи и Франціи: ихъ вковая вражда обратилась въ союзъ. Марія-Терезія не могла примириться съ потерей Силезіи и ждала только случая отомстить Фридриху II. Ей помогъ въ этомъ канцлеръ графъ Кауницъ, который убдилъ императрицу сблизиться съ Франціей, чтобы изолировать Пруссію. 1 мая 1756 г., былъ заключенъ въ Версал договоръ, по которому Людовикъ XV и Марія-Терезія обязались выставить другъ другу по 24.000 чел. Черезъ годъ этотъ договоръ былъ возобновленъ (1 мая 1757 г.) исключительно противъ Пруссіи, области ея подлежали раздлу, Франція обязывалась выставить войско въ 10.000 чел. и вносить ежегодно 12 милліон. гульд., пока Австрія невернетъ Силезію. Россія была старой союзницей Австріи, и одна только императрица Елисавета Петровна не признала присоединенія Силезіи къ Пруссіи. Еще 22 мая (2 іюня) 1746 года оба государства заключили между собой въ Петербург тайный договоръ, на случай нападенія Фридриха на ихъ владнія или на Польшу, причемъ обязались держать на границахъ съ Пруссіей по 30.000 чел. войска въ мирное время и по 60.000 чел. въ случа войны. Король польскій Августъ III) въ качеств курфюрста Саксонскаго, могъ также примкнуть къ союзу въ случа опасности, хотя я не участвовалъ въ заключеніи этого договора. Прусскій король звалъ объ этомъ союз и, видя, что его окружала коалиція державъ, начавшая уже стягивать войска въ Богеміи, Моравіи и въ Остзейскомъ кра, ршился перейти въ наступленіе, не объявивъ войны. Онъ въ август 1756 года напалъ на Саксонію и тмъ положилъ начало семилтней войн.

Нападеніе Фридриха II на Силезію вызвало заключеніе новаго оборонительнаго договора, отъ 22 января 1757 года, между Австріей и Россіей. Елисавета Петровна обязалась всми своими силами помогать Маріи-Терезіи въ борьб съ прусскимъ королемъ на Силезію, причемъ об стороны должны были выставить оо 80.000 чел.

Сближеніе Австріи съ Франціей, выразившееся въ подписаніи версальскаго договора, имло своимъ послдствіемъ возобновленіе дипломатическихъ сношеній между Франціей и Россіей, прерванныхъ въ 1748 г. Сама императрица Елисавета сочувствовала Франціи и за союзъ съ нею ратовали Иванъ Ивановичъ Шуваловъ и вице-канцлеръ графъ Воронцовъ, но канцлеръ А. П. Бестужевъ-Рюминъ считался поборникомъ союза съ Англіей, ему сочувствовала великая княгиня Екатерина Алексевна, а великій князь Петръ едоровичъ не скрывалъ своего расположенія въ прусскому королю. Французская партія взяла верхъ, Россія примкнула въ версальскому договору (31 декабря 1756 г.). Въ іюл 1757 года въ Петербургъ прибылъ маркизъ Лопиталь въ качеств чрезвычайнаго французскаго посла, а братъ канцлера, И. П. Бестужевъ-Рюминъ, былъ назначенъ императорскимъ посломъ въ Парижъ, онъ явился туда въ іюн 1757 г.

Фридрихъ, будучи главою маленькаго государства съ населеніемъ въ 5 милліоновъ душъ, съумлъ въ теченіе семи лтъ вести борьбу съ соединенными силами трехъ великихъ державъ, Австріи, Россіи и Франціи, причемъ нанесъ тяжкія пораженія французскимъ и имперскимъ войскамъ водъ Росбахомъ (4 ноября 1757 г.) и Лейтеномъ (5 декабря 1757 г.) и отбился отъ русскихъ водъ Цорндорфомъ (14 августа 1758 г.) и Кунерсдорфомъ (1 августа 1759 г.). Съ цлью причинить вредъ непріятелю, онъ не стснялся въ выбор средствъ вплоть до грабежа и чеканки фальшивой монеты. Онъ искусно пользовался и мастерски изворачивался, пока ему не измнило наконецъ военное счастье. Изнемогая въ неравной борьб, онъ уже собирался покончить съ собой самоубійствомъ, но 25 декабря 1761 года смерть императрицы Елисаветы спасла его отъ гибели. На русскій престолъ вступилъ Петръ III, фанатическій поклонникъ Фридриха, онъ поспшилъ заключить съ Пруссіей мирный договоръ (24 апрля 1762 г.), по которому возвращались Фридриху вс его земли, занятыя русскими войсками въ минувшую войну.

——

Первый пріздъ гр. Станислава-Августа Понятовскаго въ С.-Петербургъ въ качеств секретаря великобританскаго чрезвычайнаго посла Генбюри Уилльямса совпалъ съ переговорами по заключенію вышеуказанной конвенціи 19/30 сентября 1755 года.

Графъ Станиславъ-Августъ Понятовскій былъ сынъ каштеляна краковскаго, впослдствіи виленскаго, графа Станислава (1676—1762). Послдній, какъ адьютантъ шведскаго короля Карла XII, участвовалъ въ сраженіи подъ Полтавой и вмст съ нимъ бжалъ въ Турцію. Приверженецъ Станислава Лещинскаго, избраннаго королемъ польскимъ въ 1704 г., по настоянію Карла XII, на мсто Августа II, объявленнаго низложеннымъ, Понятовскій посл смерти Карла XII призналъ власть Августа II. Когда же онъ умеръ, въ 1733 г., Понятовскій сталъ на сторону вновь избраннаго королемъ Станислава Лещивскаго. Говорили однако, что Понятовскій, поддерживая послдняго, выставлялъ и себя кандидатомъ на престолъ. Посл паденія Лещинскаго, графъ Станиславъ подчинился Августу III, который назначилъ его краковскимъ каштеляномъ.

Графъ Станиславъ Понятовскій былъ женатъ на княжн Констанціи Чарторыйской {Отъ этого брака родились сыновья: Казиміръ (1721—1780), жен. на Аполлинаріи Устжицкой, Францискъ, краковскій каноникъ (1723—1764), Александръ, погибшій подъ Ипрами, Андрей (1734—1773), на австрійской служб, жен. на графин Книской, Станиславъ-Августъ (р. 1732—1798), король польскій, Михаилъ (р. 1786—1794), примасъ польскій. Дочери: Людовика (р. 1728—1800), за польскимъ воеводой, графомъ Яномъ Замойскимъ, и Изабелла (р. 1730—1804), за короннымъ гетманомъ графомъ Яномъ-Казиміромъ Браницкимъ (1690—1771).}.

При Август III, Чарторыйскіе были во глав одной изъ партій, требовавшихъ глубокихъ преобразованій во всемъ стро Рчи-Посполитой: реформы касались, между прочимъ, престолонаслдія, отмны liberum veto и учрежденія регулярнаго войска. Эта партія была представлена братьями Констанціи Понятовской, князьями Фридрихомъ-Михаиломъ, подканцлеромъ, потомъ канцлеромъ литовскимъ {Князь Фридрихъ-Михаилъ Чарторыйскій (1696—1775), жен. на граф. Вальдштейнъ, одна изъ его дочерей была замужемъ за литовскимъ подскарбіемъ, графомъ Флеммингомъ, а посл ея смерти сестра ея вышла замужъ за него же. Графъ Флеммингъ (1746—1835) происходилъ изъ саксонскаго дома, вышедшаго изъ Голландіи и переселившагося въ Польшу при Август II.} и Августомъ-Александромъ, воеводой русскимъ {Кн. Августъ-Александръ Чарторыйскій (1698—1782), жен. на Софіи Сенявской. У него былъ сынъ кн. Адамъ-Казиміръ, староста подольскій (1734—1823), жен. на графин Изабел Флеммингъ (1746—1885), ихъ сынъ, кн. Адамъ-Георгій (1770—1861), былъ извстный сподвижникъ императора Александра I въ начал его царствованія. У кн. Августа-Александра была дочь Изабелла, замужемъ за стражникомъ княземъ Любомирскимъ, который часто упоминается въ запискахъ графа Понятовскаго.}. Во глав другой партіи, также требовавшей реформъ, стояли графы Потоцкіе. Об партіи искали поддержки у иностранныхъ державъ. Чарторыйскіе были сторонниками Россіи, Австріи и Англіи, Потоцкіе, опираясь на шляхту, держались Франція, Турціи и Швеціи. Ожесточенная борьба между партіями еще боле усилила анархію въ стран. Графъ Станиславъ-Августъ былъ любимцемъ своей матери, женщины умной и образованной, о которой онъ вспоминаетъ въ своихъ запискахъ съ большою нжностью. Воспитавъ его сама, она смотрла на него, какъ на молодого человка, предназначеннаго къ блестящему поприщу, но вслдствіе своей набожности избгала, хотя бы съ вншней стороны, поощрять его близкія отношенія къ великой княгин. Громадное вліяніе на судьбу графа Станислава-Августа оказалъ его дядя, воевода русскій, князь Августъ-Александръ, который хотя и не считался главой дома князей Чарторыйскихъ, каковымъ признавался его старшій братъ Фридрихъ-Михаилъ, но своимъ тонкимъ умомъ и вкрадчивымъ обращеніемъ усплъ снискать расположеніе своей партіи. Служившій въ молодости въ австрійскихъ войскахъ подъ начальствомъ принца Евгенія, онъ по настоянію своей сестры и ея мужа, графа Понятовскаго, возвратился на родину и здсь, женившись на очень богатой наслдниц дома Сенявскихъ, получилъ отъ Августа II воеводство русское, предложенное сперва графу Станиславу Понятовскому, но уступленное имъ князю Августу. Взявъ на женой большое приданое, онъ не забывалъ своихъ выгодъ при раздл родового имущества своей семьи. По этому поводу между нимъ и сестрой, графиней Понятовской, возникла распря, длившаяся до самой смерти графини.

Отношенія, существовавшія между членами семейства Чарторыйскихъ, живо характеризуетъ Понятовскій въ слдующемъ описаніи семейнаго совта:

‘До 1752 года,— говоритъ онъ,— моя семья ршала дла, связанныя съ интересами страны, на совт, въ которомъ рожи между членами его распредлялись слдующимъ образомъ: князь канцлеръ литовскій, какъ самый краснорчивый, самый выдающійся публицистъ страны, обладавшій богатымъ воображеніемъ, говорилъ обыкновенно первымъ и разсматривалъ вопросъ со всхъ сторонъ. Нсколько избранныхъ друзей, допущенныхъ на совтъ, обсуждали его. Моя мать и воевода русскій обыкновенно ршали вопросъ, а исполненіе ршенія поручалось почти всегда моему отцу, который отличался прямодушіемъ, сердечностью, веселымъ духомъ и великодушіемъ, былъ дятельне, выносливе, щедре остальныхъ, пользовался большею любовью и популярностью. Его мнніе имло перевсъ только въ спшныхъ и непредвиднныхъ случаяхъ. Тогда никто быстре и удачне его не высказывался, и онъ увлекалъ другихъ. Таковымъ онъ былъ до 76-ти лтъ, когда ослаблъ. Уже съ той поры, т.-е. съ 1752 г., онъ началъ мало-по-малу устраняться отъ длъ, тогда какъ его шурья, успвъ установить свой кредитъ самымъ твердымъ образомъ и пріобрсти очень большое число приверженцевъ, стали ему высказывать, что боле въ немъ не нуждались. Со своей стороны моя мать, недовольная ими по разнымъ причинамъ, посвятила себя съ той поры почти исключительно двумъ заботамъ: одна заключалась въ уход за матерью, княгиней Изабеллой Чарторыйской, каштеляншей виленской, другая — въ окончаніи воспитанія ея дтей и въ направленіи ихъ на соотвтственныя имъ поприща. Сама она удалялась еще боле прежняго отъ великосвтской жизни’.

Избранный по вол Екатерины II королемъ Польши (7 сентября 1764), Станиславъ-Августъ, по ея же вол, былъ вынужденъ въ Гродн отречься отъ короны (25 ноября 1795). По вызову императора Павла I, онъ пріхалъ въ С.-Петербургъ (18 февраля (3 марта) 1797), гд занималъ Мраморный дворецъ до самой своей смерти (1/12 февраля 1798).

——

Графъ Станиславъ-Августъ Понятовскій родился 17 января 1732 года въ Литв, въ замк Волчин, брестскаго воеводства, принадлежавшемъ тогда его отцу, графу Станиславу.

Мать его, Констанція Понятовская, была изъ дома князей Чарторыйскихъ.

‘Посл осады Данцига,— говоритъ Понятовскій,— мои родители велли привезти меня туда {Въ 1784 году Данцигъ осаждали русскія войска подъ начальствомъ фельдмаршала Миниха. Въ немъ находился польскій король Станиславъ Лещинскій. Городъ былъ взятъ 28 іюня 1734 г., а король спасся бгствомъ. Въ числ его приверженцевъ былъ гр. Станиславъ Понятовскій, къ нему и былъ привезенъ его сынъ Станиславъ-Августъ.}. Мн было три года. Моя мать принялась сама за мое воспитаніе съ тмъ чрезвычайнымъ разумомъ, которымъ она уже прославилась при воспитаніи моихъ старшихъ братьевъ, но съ еще боле тщательнымъ вниманіемъ.

Эта дйствительно замчательная женщина не только обучала меня сама половин предметовъ, которые обыкновенно поручаются заботамъ наставниковъ, но и приложила по преимуществу свои усилія къ тому, чтобы закалить мою душу и развить во мн возвышенныя чувства, которыя, согласно ея видамъ, въ самомъ дл скоро отдалили меня отъ обыкновеннаго дтскаго обихода, но вмст съ тмъ были причиною многихъ моихъ недостатковъ. Я счелъ себя выше своихъ товарищей, частью потому, что я не длалъ того, что признавалось проступкомъ съ ихъ стороны, а также потому, что я зналъ многое, чему ихъ еще не обучили. Я сталъ маленькимъ существомъ, которое казалось очень гордымъ.

Дйствительное и всеобщее несовершенство народнаго воспитанія въ Польш, какъ въ научномъ, такъ и въ нравственномъ отношеніи, побудило мою мать не допускать меня въ общенію со всми тми, которые могли подать мн дурной примръ, это оказало на мое развитіе настолько вредное, насколько и благотворное вліяніе.

При ограниченіи круга моихъ знакомыхъ одними совершенными людьми, я почти ни съ кмъ не говорилъ, а вслдствіе немалаго числа лицъ, которыя считали себя презираемыми мною, я пріобрлъ незавидное отличіе имть враговъ уже съ пятнадцатилтняго возраста, но зато выдержка, къ которой меня пріучили, оградила меня отъ заразы, причиняемой обыкновенно молодымъ людямъ дурнымъ товариществомъ.

Я усвоилъ и питалъ ненависть ко всякой лжи, но въ виду моего возраста и моего положенія уже слишкомъ сильно развилась во мн эта ненависть ко всему тому, что пріучили меня считать пошлымъ и посредственнымъ. Мн, такъ сказать, никогда не было предоставлено времени быть ребенкомъ,— точно апрль мсяцъ исключить изъ временъ года. Теперь я нахожу, что это — невознаградимое лишеніе, на которое я могу пожаловаться, такъ какъ я думаю, что наклонность къ меланхоліи, которую я, къ сожалнію, испытываю такъ часто, происходитъ отъ этого неестественнаго и ранняго благоразумія, оно, однако, не оградило меня отъ ошибокъ, которыя были мн суждены, но предполагаю сдлать изъ меня энтузіаста въ слишкомъ нжномъ возраст.

Двнадцати лтъ меня настолько серьезно смущали богословскіе вопросы о свобод воли и предопредленіи, о ложности чувствъ, объ абсолютномъ пиронизм, что я заболлъ.

Это не значитъ, чтобы моя мать имла странность обучать меня въ этомъ возраст метафизик, но, стараясь удалить меня отъ пустого препровожденія времени, свойственнаго дтству, и пріучая меня быть внимательнымъ ко всему, что говорилось вокругъ меня, она достигла того, что я усвоилъ и обдумалъ много идей, на которыхъ вовсе не слдовало мн останавливаться. Вслдствіе нжнаго расположенія и живого воображенія, я былъ склоненъ увлекаться до восторженности всмъ тмъ, что было или казалось достойнымъ уваженія и похвалы, какъ въ отношеніи людей, такъ и относительно предметовъ, но это увлеченіе заставляло меня, равнымъ образомъ, подвергать рзвому неодобренію и почти ненавидть все то, что я считалъ достойнымъ порицаиія. Достигнувъ наконецъ шестнадцати лтъ, я былъ очень свдущъ для своего возраста, очень правдивъ, очень послушенъ своимъ родителямъ, почитая ихъ качества, съ которыми ничто не могло сравниться, я былъ поглощенъ мыслью, что тотъ, кто не былъ Аристидомъ или Катономъ, долженъ считаться ничтожествомъ, я былъ впрочемъ маленькаго роста, коренастъ, неловокъ, нездороваго вида и во многихъ отношеніяхъ казался дикимъ арлекиномъ (arlequin sauvage).

Съ такою наружностью меня послали путешествовать въ первый разъ’.

Отецъ Понятовскаго, признавая военно-походную жизнь самою лучшею школою для образованія характера молодого человка и пользуясь тмъ, что въ 1748 году русскія войска, подъ начальствомъ князя Репнина {Генералъ-фельдцейхмейстеръ князь Василій Аникитичъ Репнинъ, начальникъ корпуса въ 30.000 чел. для дйствій на Рейн, Мозел и въ Нидерландахъ. Онъ умеръ на возвратномъ пути въ Россію въ 1748 г. (31 іюня).}, проходили черезъ Польшу на помощь Австріи, направилъ своего сына къ генералу Левендалю, для участія въ поход, и поручилъ его маіору Кенигфельсу, бывшему адьютанту фельдмаршала Миниха. Но молодому Понятовскому не удалось понюхать пороху, такъ какъ скоро были подписаны въ Ахен предварительный условія мира {Миръ, заключенный въ Ахен 18 октября 1748 г., закончилъ войну объ австрійскомъ наслдств.}. Однако, снабженный рекомендательными письмами въ фельдмаршаламъ саксонскому и гр. Левендалю, онъ въ сопровожденіи маіора Кенигфельса, отправился въ дорогу, чтобы посмотрть на войска и познакомиться съ военнымъ дломъ. Передъ отъздомъ, родители взяли съ него слово, что онъ не будетъ играть ни въ какія азартныя игры, что въ ротъ не возьметъ никакого вина, ни другого спиртнаго напитка и не женится ране тридцати лтъ.

‘Я — говоритъ Станиславъ-Августъ — остался вренъ этимъ общаніямъ, изъ которыхъ второе предохраняло меня отъ чрезмрнаго употребленія крпкихъ напитковъ, которому было подвержено тогда все общество въ Польш’.

10 іюня 1748 года Понятовскій прибилъ въ Ахенъ, гд онъ былъ представленъ графу Кауницу, австрійскому уполномоченному на конгресс, въ Маастрихт онъ нашелъ штабъ маршала Левевдаля, а въ Брюссел представился маршалу Саксонскому. Въ октябр 1748 года онъ возвратился въ Польшу. Слдующее его путешествіе было въ Берлинъ, гд впервые онъ познакомился съ кавалеромъ Генбюри Уилльямсомъ, тогдашнимъ британскимъ министромъ при корол прусскомъ.

Сэръ Чарльзъ Генбюри Уилльямсъ происходилъ изъ древняго рода графства Ворчестеръ. Его отецъ, Джонъ Генбюри, служилъ маіоромъ въ королевскихъ войскахъ и былъ однимъ изъ директоровъ ‘Компаніи южнаго моря’ (South Sea Company). Имя лично большое состояніе въ помстьяхъ графства Монмаутшира и въ заводахъ, онъ случайно получилъ въ 1720 году, по духовному завщанію нкоего Уилльямса, боле 70.000 фунтовъ стерлинговъ подъ условіемъ пріобртенія помстья, владлецъ котораго принялъ бы имя и гербъ Уилльямса. Джонъ Генбюри купилъ въ своемъ графств замокъ Кольбрукъ и передалъ его своему третьему сыну Чарльзу, крестнику Уилльямса, принявшему эту фамилію.

Чарльзъ Генбюри Уилльямсъ родился въ 1709 году. Получивъ воспитаніе въ извстной Итонской школ и совершивъ путешествія на материк, онъ женился въ 1732 году на лэди Фрэнсесъ Конингби, отъ которой у него родились дв дочери. Этотъ бракъ, до всему вроятію, не былъ очень счастливъ. Избранный въ 1735 году членомъ парламента, Уилльямсъ принадлежалъ къ партіи виговъ и былъ врнымъ сторонникомъ управленія сэра Роберта Уальполя. Онъ не отличался особымъ краснорчіемъ, но былъ извстенъ живостью и изяществомъ своего разговора, своимъ дкимъ словомъ, остроуміемъ своихъ замчаній, красивыми манерами и своимъ богатствомъ.

Кром того, онъ славился своими сатирическими стихотвореніями. Занимая должность казначея морского вдомства (рауmaster of the marine (съ 1739 r. по 1746 r.), онъ въ этомъ году обратился въ королю съ ходатайствомъ о назначеніи его на дипломатическій постъ за границу. Пожалованный въ кавалеры ордена Бани, онъ въ 1747 г. получилъ мсто посланника при Саксонскомъ двор въ Дрезден.

На дипломатическомъ поприщ Уилльямсъ проявилъ большую способность къ дламъ и немалое искусство. Онъ доказалъ, что умлъ владть перомъ не только для сочиненія сатирическихъ произведеній, но и для наложенія дипломатическихъ бумагъ. Онъ обладалъ свойствами, самыми необходимыми для этого поприща, онъ былъ уменъ, образованъ, представителенъ и богатъ, его искусство по веденію переговоровъ было замчательно, его бесда блестла остроуміемъ. Своимъ благороднымъ обращеніемъ, веселымъ расположеніемъ духа, умньемъ великолпно принять и угостить изысканнымъ столомъ, онъ привлекалъ къ себ всхъ. Обладая большимъ тактомъ и большою прозорливостью, онъ очень легко разгадывалъ самые различные характеры, умлъ отлично пользоваться слабыми сторонами своихъ противниковъ по веденію переговоровъ и снискивать расположеніе тхъ, подъ невидимымъ вліяніемъ коихъ находились лица, дйствовавшія на первомъ план. Его депеши были изложены живымъ и блестящимъ слогомъ, онъ отличался умньемъ легко и правдиво передавать портреты замчательныхъ личностей и представлять подробные отчеты о своихъ политическихъ переговорахъ, не утомляя вниманія читателя. Его частныя письма къ друзьямъ въ своемъ изложеніи не уступали его депешамъ и представляясь столь же важными. Они ходили по рукамъ, забавляя и поучая лицъ причастныхъ къ управленію длами королевства.

Пробывъ нсколько лтъ при Саксонскомъ двор, Уилльямсъ былъ въ 1750 году переведенъ посланникомъ въ Берлинъ, гд Понятовскій встртился съ нимъ въ первый разъ и былъ имъ обласканъ. Въ томъ же году Уилльямсъ, по порученію короля Георга, здилъ въ Варшаву и находился при Август III во время открытія имъ сейма. Здсь Уилльямсъ сблизился съ князьями Чарторыйскими и взялъ подъ свое покровительство 18-лтняго юношу Понятовскаго.

‘Мое знакомство съ англійскимъ посланникомъ — пишетъ онъ — стало еще тсне и послужило во многомъ къ тому, что высшемъ обществ я пріобрлъ уваженіе и значеніе вліятельнаго человка, вовсе несвойственныя моему возрасту и моей малорослой вншности, которая разрослась только въ этомъ году’.

Сопутствуя королю Августу III въ Дрезденъ, Уилльямсъ пожелалъ имть съ Понятовскимъ переписку въ шифрахъ касательно длъ, которыми могли интересоваться Чарторыйскіе.

Недолго сэръ Чарльзъ оставался въ Берлин, онъ не понравился королю Фридриху, благодаря своему злому языку и насмшливому характеру. Прусское министерство потребовало отозванія его, и въ феврал 1751 года онъ уже былъ переведенъ опять въ Дрезденъ, куда осенью 1751 года къ нему былъ отправленъ своими родителями молодой Понятовскій, пріхавшій въ конц года изъ Саксоніи въ Вну и пробывшій тамъ до апрля 1752 года. Вернувшись на родину, Понятовскій получилъ должность коммиссара мазовецкаго воеводства, чмъ онъ воспользовался, чтобъ познакомиться съ управленіемъ края. Въ конц марта 1753 года молодой графъ предпринялъ новое путешествіе, черезъ Венгрію, въ Вну, гд встртился съ Уилльямсомъ, пріхавшимъ туда съ особымъ порученіемъ внскому двору отъ англійскаго правительства. Совмстное пребываніе въ столиц Австріи еще боле сблизило ихъ.

Изъ Вны Понятовскій похалъ въ Дрезденъ для осмотра саксонскихъ войскъ, а оттуда вмст съ Уилльямсомъ въ Голландію. Въ август 1752 года, Понятовскій пріхалъ въ Парижъ {Описаніе его пребыванія въ Париж и Лондон составляетъ предметъ перваго тома его записокъ.}, гд пробылъ до февраля 1754 г.

Въ іюн 1754 года Понятовскій вернулся въ Варшаву. Осенью того же года вновь пріхалъ на сеймъ король Августъ III въ сопровожденіи Уилльямса, который, питая къ гр. Станиславу-Августу особенно дружескія чувства, взялъ съ него слово съ вдома его родителей, что, въ случа назначенія его представителемъ короля Георга при с.-петербургскомъ двор, онъ, Понятовскій, послдуетъ за нимъ въ Россію. Посему, когда въ 1755 году Уилльямсъ былъ назначенъ англійскимъ посломъ при императорскимъ двор, онъ написалъ Понятовскому, что разсчитывалъ на него.

Родители молодого графа, который только-что весною 1755 г. былъ пожаловавъ королемъ въ стольники Литовскаго княжества, съ готовностью ухватились за это предложеніе и поспшили снарядить своего сына въ путь. Онъ прибылъ въ С.-Петербургъ въ конц іюня 1755 года, уже посл того, какъ Уилльямсъ, 12 іюня, былъ торжественно принятъ на аудіенціи императрицей Елисаветой Петровной {О своемъ пребываніи въ Петербург въ качеств секретаря англійскаго посольства Понятовскій пишетъ во второмъ том мемуаровъ.}.

II.

Вотъ какъ излагаетъ Понятовскій въ своихъ воспоминаніяхъ все виднное и слышанное имъ во время пребыванія его въ Россіи.

‘Пребываніе мое въ Россіи,— говоритъ Понятовскій,— въ дом кавалера Уилльямса {Сэръ Чарльзъ Генбюри Уилльямсъ жилъ въ Петербург на Васильевскомъ острову.}, было для меня школою новаго рода. Онъ ко мн питалъ такую дружбу и такое довріе, что иногда передавалъ мн на прочтеніе свои самыя тайныя депеши и поручалъ мн ихъ для шифровки и для разбора. Это было обученіе своего рода, которое въ моемъ тогдашнемъ положеніи я могъ получить только при его участіи. Находясь къ нему въ столь близкихъ отношеніяхъ, я былъ свидтелемъ довольно важнаго случая, интереснаго для политики всей Европы.

Уилльямсу было повелно вести переговоры о союз съ Россіею, на основаніи котораго въ распоряженіе Англіи, при уплат ею впередъ извстной суммы въ вид вспомоществованія, были бы предоставлены 55 тысячъ человкъ сухопутныхъ русскихъ войскъ и опредленное число военныхъ судовъ.

Эти силы предназначались противъ короля прусскаго, имя котораго не было упомянуто въ договор, но владнія котораго были указаны столь ясно, что нельзя было въ томъ ошибиться.

Первоначально Уилльямсъ имлъ быстрый успхъ, изумительный для тхъ, кто былъ знакомъ съ медлительностью, привычною въ то время русскому двору, и съ нершительностью императрицы Елисаветы.

Едва прошли два мсяца со дня прибытія Уилльямса въ Петербургъ, какъ его договоръ уже былъ подписанъ.

Уилльямсъ льстилъ себя надеждой получить благодарность, соразмрно съ своими заслугами, когда курьеръ, съ которымъ онъ ожидалъ получить утвержденіе договора, имъ заключеннаго, привезъ ему письмо статсъ-секретаря лорда Гольдернесса, гд Уилльямсъ прочелъ слдующее:

‘Вы вызвали неудовольствіе короля тмъ, что унизили его достоинство, подписавшись посл русскихъ министровъ, до тхъ поръ, пока эта ошибка не будетъ исправлена, король не утвердитъ договора, который вы подписали’ {Депеша лорда Гольдернесса была отъ 28 (17) августа 1765 года. Она получена, Уилльямсомъ въ то время, когда онъ вполн освоился съ придворною жизнью, въ і камерфурьерскомъ журнал за 1756 г. упоминаются многія празднества, на которыя приглашались австрійскіе и англійскіе послы съ ихъ кавалерами. 22 августа былъ обдъ въ Царскомъ Сел, на который были приглашены изъ дипломатовъ только Уилльямсъ и Понятовскій. Они принимали участіе въ охот вмст съ государыней, вице-канцлеромъ и кн. Юсуповымъ, ужинали въ Пулков, въ палатк.}.

Только тогда Уилльямсъ, пораженный чтеніемъ этого письма, замтилъ оплошность, которая, въ дйствительности, била гораздо мене важна, чмъ она показалась въ Англіи, но которая, однако, погубила Уилльямса. Онъ первый подписался на копіи договора, оставшейся въ рукахъ у русскихъ, точно также какъ они подписались первыми на копіи, посланной Уилльямсомъ королю.

Онъ, оба русскихъ канцлера, два русскихъ секретаря, секретарь Уилльямса и я, вс семеро были заинтересованы въ успх этого дла, вс равно участвовали въ этой оплошности, въ которую Владыка судебъ ввелъ всхъ, очевидно, съ опредленною цлью. На первыхъ порахъ показалось очень легко исправить эту оплошность. Русскіе министры, получивъ легкій выговоръ отъ государыни, согласились безъ затрудненій на обмнъ обоихъ экземпляровъ, и курьеръ Уилльямса пустился въ обратный путь. Но насколько первое его путешествіе было быстрымъ, настолько второе замедлилось вслдствіе противныхъ втровъ и продолжилось въ силу обстоятельствъ, а когда онъ привезъ въ Петербургъ утвержденіе, вся обстановка перемнилась. Король прусскій прослышалъ про переговоры Уилльямca, а Англія узнала, что Австрія добивалась во Франціи заключенія новаго союзнаго договора.

Это внезапное стеченіе обстоятельствъ побудило Англію соединиться съ прусскимъ королемъ, такъ что союзный договоръ послдняго съ Георгомъ II, по которому они обязались не допускать вступленія въ Германію какихъ-либо иностранныхъ войскъ, былъ подписанъ за нсколько дней ране такого же договора, на основаніи котораго Франція, по требованію Австріи, обязалась выставить войска на ея помощь.

Въ виду изложеннаго, утрачивалъ всякое значеніе договоръ, только-что заключенный Уилльямсомъ съ Россіей и основанный на ложныхъ основаніяхъ системы, противополагавшей Англію, Австрію и Россію Франціи и Пруссіи. Такое сопоставленіе одно вызвало бы неудовольствіе Елисаветы, даже если бы она не была расположена къ Франціи миссіею нкоего Дугласа {Шотландецъ Мэкензи Дугласъ прибылъ въ 1765 г. (4 октября), онъ былъ отправленъ въ качеств агента секретной дипломатіи Людовика XV.}, приверженца Стюартовъ, котораго Франція подослала въ Россію (безъ всякаго оффиціальнаго характера и на его рискъ) для того, чтобы изслдовать первые пути.

Онъ обратился сперва въ самому кавалеру Уилльямсу, представившись шотландцемъ-католикомъ, но врнымъ подданнымъ Георга II, путешествовавшимъ въ сверныхъ странахъ для своего здоровья.

Въ виду такого вымышленнаго повода и отсутствія какихъ-либо писемъ на его имя, Уилльямсъ съ перваго же раза убдился, что Дугласъ — французскій агентъ, онъ объ этомъ предупредилъ министерство, но Дугласъ нашелъ способъ понравиться нкоторымъ изъ его чиновниковъ.

Выждавъ немного, онъ пересталъ таиться и призналъ, что онъ предшествовалъ министру съ оффиціальнымъ характеромъ, котораго Франція готовилась прислать въ Россію, чтобы возобновить связь между обоими дворами, прерванную со времени отъзда Даліона (Dalion) {Полномочный министръ Даліонъ прибылъ въ 1744 и оставался при императорскомъ двор до 1747, когда произошелъ разрывъ между Россіей и Франціей.}.

За нсколько мсяцевъ до Дугласа пріхалъ какой-то Mecсонье {Мессонье де-Валкруассанъ (Meissonnier de Valcroissant).}, который, будучи знакомъ съ княземъ Адамомъ Чарторыйскимъ {Кн. Адамъ Чарторыйскій, сынъ кн. Августа-Александра Чарторыйскаго, русскаго воеводы, дяди Понятовскаго.} въ Турин, выпросилъ у него письмо съ цлью быть принятымъ у Уилльямса на службу и въ его домъ подъ видомъ француза, недовольнаго порядками своего отечества. Мессонье обратился сперва ко мн, все отъ имени моего двоюроднаго брата.

Когда я объ этомъ сказалъ Уилльямсу, онъ мн предъявилъ письменное предупрежденіе, которое онъ получилъ нсколько дней тому назадъ отъ императора Франца І-го, въ немъ заключались точныя примты этого Мессонье и свднія о томъ, какимъ способомъ онъ постарается проникнуть къ нему, Уилльямсу, въ качеств шпіона. Такъ какъ вс обстоятельства вполн согласовались съ дйствительностью, я отвтилъ Мессонье отъ имени Уилльямса, что онъ долженъ благодарить судьбу за то, что нашелъ въ лиц Уилльямса человка добросердечнаго, который не желалъ причинить ему несчастье, что, зная его намренія, я ему совтовалъ отказаться отъ нихъ и покинуть какъ можно скорй это государство, и даже предлагалъ выдать ему паспортъ, безъ котораго нельзя выхать изъ Русской имперія. Мессонье, не смутившись, отрицалъ все и вздумалъ жаловаться на то, что его обвиняли въ промысл, совершенно не подходившемъ, какъ онъ говорилъ, къ его характеру. Тщетно я его уговаривалъ не прикидываться, объяснивъ ему, что онъ не зналъ страны, въ которой находился, что въ ней французы на плохомъ счету (и это тогда была совершенная правда), и что за малйшій признакъ шпіонства онъ навлечетъ на себя суровое обращеніе со стороны правительства, хотя бы онъ вздумалъ объяснить для своей защиты, что онъ прибылъ наблюдать не за русскими, но за англійскимъ посломъ. Все это было напрасно: онъ отказался выхать изъ Петербурга, а такъ какъ онъ былъ французъ и при томъ безъ всякой совсти, то скоро онъ былъ заподозрнъ. Въ виду того, что, по свдніямъ полиціи, онъ бывалъ въ дом Уилльямса, министерство запросило послдняго насчетъ Мессонье. Тогда Уилльямсъ ничего не скрылъ изъ того, что зналъ, и французъ былъ подвергнутъ строгому тюремному заключенію.

Когда маркизъ Л’Опиталь прибылъ въ Россію въ 1757 году въ качеств французскаго посла, онъ испросилъ освобожденіе Мессонье, и я узналъ посл, что онъ осмлился жаловаться на меня лично и что французскій дворъ причислилъ его жалобу къ темъ претензіямъ, которыя онъ считалъ за мною, хотя въ дйствительности я все сдлалъ, что могъ для него, чтобы предупредить этого француза о томъ, что его ожидало. Это не было, однако, единственнымъ случаемъ, когда мн отплатили зломъ на т услуги, которыя я оказывалъ.

Успхи Дугласа скоро сдлались столь осязательными, что Уилльямсу стало только противно на той сцен, на которой онъ надялся играть такую видную роль. Страстность его темперамента, чувствительность его нервовъ и оскорбленное самолюбіе скоро довели его до того, что онъ призналъ справедливость совта, даннаго ему нсколько лтъ тому назадъ знаменитымъ англійскимъ хирургомъ Чесельдономъ, сказавшимъ ему: ‘устранитесь отъ длъ, они для васъ пагубны’. Онъ сдлался болзненнымъ, скучнымъ, имъ такъ странно завладли впечатлнія отъ предметовъ, занимавшихъ его одинъ вслдъ за другимъ, что я видлъ, какъ этотъ человкъ, поражавшій меня столько времени своимъ возвышеннымъ умомъ, ослабвалъ до такой степени, что онъ не могъ удерживаться отъ слезъ, когда два раза подъ рядъ ему не везло въ игр, кончавшейся пустяками. Иногда, по ничтожному поводу, онъ поддавался, къ стыду своему, такимъ порывамъ гнва, отъ которыхъ онъ прежде воздерживался. и помню, между прочимъ, одинъ вечеръ, когда, посл продолжительной бесды со мною и двумя англичанами, находившимися въ Петербург, Комбомъ и Вудвардомъ, я съ пасторомъ англійской колоніи Дюморескомъ, разговоръ случайно перешелъ на нескончаемую тему о свобод воли и предопредленіи. Эти вопросы привели къ однороднымъ, изъ которыхъ по одному Уилльямсъ утверждалъ, что не было ни одного событія въ жизни человческой, счастливаго или несчастнаго, которое не могло бы быть приписано какой-нибудь ошибк человка или какой-нибудь его заслуг.

Мн казалось, что ударъ грома въ солнечный день, землетрясеніе въ стран, которая его никогда до того не испытывала, могли, напримръ, быть отнесены къ числу случайностей, которыя не въ силахъ была предупредить никакая человческая предусмотрительность и которыхъ было достаточно для того, чтобы разрушить самые хитросплетенные планы.

Каждый сказалъ свое слово: случилось, что вс собесдники объявили себя одного мннія со мною, кром Уилльямса, который былъ въ дурномъ расположеніи духа уже изъ-за того, что онъ одинъ остался при своемъ мнніи. Послдовала минута молчанія, но я имлъ неосторожность его прервать, выступивъ, я уже не знаю, съ какимъ новымъ доводомъ въ подтвержденіе своего мннія.

Тогда Уилльямсъ не выдержалъ, и, вставъ какъ сбсившійся, онъ сказалъ: ‘я не могу выносить такое противорчіе мн въ моемъ дом, а прошу васъ изъ него выйти и объявляю, что не хочу васъ боле видть во всю мою жизнь’. Затмъ онъ насъ оставилъ, хлопнувъ за собой дверью въ своей спальн. Остальные гости разошлись, я остался одинъ, предавшись самымъ грустнымъ и тяжелымъ размышленіямъ.

Я говорилъ себ: съ одной стороны — какъ вынести такое оскорбленіе, но съ другой — какъ за него отплатить? Онъ — посолъ, но еще боле онъ — мой благодтель, такъ какъ онъ служилъ мн гувернеромъ, наставникомъ, опекуномъ. Мои родители доврили меня ему.

Онъ меня любилъ такъ продолжительно и такъ нжно.

Онъ, безъ сомннія, не правъ, но я, зная въ особенности его состояніе, долженъ былъ бы боле пощадить его щепетильность.

Подъ вліяніемъ самыхъ противоположныхъ чувствъ, я направился машинально къ двери его спальной, онъ отказался ее отворить.

Возвратившись въ комнату, гд произошелъ споръ, я наткнулся на полуоткрытую стеклянную дверь, ведущую на балконъ, куда я вступилъ.

Была уже ночь. Опершись объ ршетку балкона, я углубился въ размышленіе, отчаяніе овладвало мною. Нога моя уже подымалась, чтобъ перешагнуть за ршетку, когда я почувствовалъ вдругъ, что какая-то сила увлекала меня назадъ. То былъ Уилльямсъ, который появился въ этотъ моментъ.

Онъ спросилъ у своихъ людей, что я длалъ. Ему сказали, что я уже довольно давно находился на балкон. Онъ вбжалъ туда и спасъ меня.

Нсколько минутъ мы стояли оба не въ силахъ вымолвить ни слова другъ другу.

Наконецъ, онъ провелъ меня въ свою комнату. Когда голосъ возвратился у меня, я ему сказалъ: ‘Убейте меня скоре, но не говорите, что вы не хотите меня видть’. Онъ мн отвтилъ, обнявъ меня со слезами на глазахъ, и, продержавъ меня нкоторое время въ объятіяхъ, просилъ никогда не вспоминать о случившемся и не длать о томъ упоминанія. Я счелъ за счастіе общать ему это.

Положеніе мое на этомъ балкон становилось ужаснымъ вслдствіе состоянія моего сердца, которое въ то время было увлечено самымъ сильнымъ и искреннимъ образомъ. Моя душа, а равно мои чувства были преисполнены привязанности, нжности и уваженія, доходившаго до обожанія. Уилльямсъ былъ моимъ довреннымъ, моимъ совтникомъ и моимъ пособникомъ. Ему, какъ послу, легко было имть доступъ къ особ, къ которой открыто я не могъ подходить, черезъ него я получалъ тьму сообщеній. По той же причин его домъ, въ которомъ я жилъ, являлся для меня такимъ врнымъ убжищемъ, какого я не могъ бы найти въ другомъ мст. Я бы лишился всего этого, если бы я прервалъ сношенія съ Уилльямсомъ. Могъ ли я даже знать, что посл такой явной размолвки я буду увренъ въ моей тайн и въ тайн той особы, благо которой я ставилъ выше моего собственнаго. Въ другое время я бы съ негодованіемъ отбросилъ одну мысль о возможности такого коварства со стороны Уилльямса. Но изъ всего происшедшаго я имлъ основаніе подозрвать, что его умъ разстраивался и что, увлеченный порывомъ страстей, онъ былъ въ состояніи совершить самые неблаговидные поступки безъ того, чтобы они могли быть ему, какъ бы сказать, вмняемы. Этотъ страхъ меня покинулъ, какъ только мы помирились, такъ какъ я любилъ его почти какъ отца и такъ какъ я имлъ эту существенную потребность въ отц, которая является двигателемъ жизни и особенно молодости {Это мсто является не совсмъ понятнымъ, почему приводимъ его въ подлинник: ‘parceque je l’aimais presque comme un p&egrave,re et parceque j’avais ce besoin essentiel des p&egrave,res qui fait le ressort de la vie et surtout de la jeunesse’.}. Именно Уилльямсу было поручено повдать Бестужеву, бывшему тогда великимъ канцлеромъ Россійской имперіи, эту тайну. Боле шести мсяцевъ она ускользала отъ него, несмотря на его бдительность, на его шпіоновъ и даже на его особенное желаніе, которое его сильно озабочивало, управлять привязанностями принцессы, обожаемой до такой степени, что самъ былъ влюбленъ въ нее. Онъ тщетно пытался предоставить ей любимцевъ по своему выбору, съ этой цлью онъ замтилъ одного графа Лендрофа {Собственноручное замчаніе Понятовсхаго: ‘Онъ умеръ нсколько лтъ посл’. Въ текст стоить: ‘comte Lehndroff’. Въ Пруссіи существуетъ и теперь семейство графовъ Лэндорфъ (Lehndorff), родоначальникъ котораго Агасферъ Лэндорфъ (1634—1694) былъ возведенъ въ графское достоинство Римской Имперіи въ 1687, у его сына Агасфера Эрнста (1691—1781 г.) было два сына, изъ которыхъ старшій, графъ Гергартъ Эрнстъ, родившійся въ 1734 г., прусскій капитанъ гвардейской пхоты, соотвтствуетъ тому, что говорится въ запискахъ Понятовскаго: онъ былъ молодъ, ему было въ 1765 году 21 годъ и умеръ онъ дйствительно скоро посл того отъ ранъ полученныхъ въ сраженіи подъ Гохкирхеномъ въ 1758 г. Намъ, однако, не удалось выяснить, по какому поводу онъ прізжалъ въ 1765 г. въ С.-Петербургъ и представился ко двору.}, который представленъ былъ ко двору въ одинъ день со мною и котораго любопытные придворные въ тотъ же вечеръ восхваляли нарочно великой княгин. Она отвтила, что изъ обоихъ полякъ ей боле нравился. Эти слова, сказанныя ею безъ всякаго намренія, были замчены Львомъ Александровичемъ Нарышкинымъ, бывшимъ тогда камеръ-юнкеромъ при ней, а теперь оберъ-шталмейстеромъ, который, скоро познакомившись со мной, стараясь сблизиться, передалъ мн эти слова и продолжалъ мн пересказывать все, что могло внушать мн надежду. Долго я избгалъ его льстивыхъ рчей, мой умъ былъ такъ предубжденъ противъ козней и шпіонства придворныхъ вообще и въ частности противъ опасности, угрожавшей мн при настоящемъ двор. Мн чудились страшные разсказы изъ царствованія Анны Іоанновны, отъ имени которой русскіе еще содрогались. Я зналъ, что у меня былъ предшественникъ въ лиц Салтыкова {Сергй Васильевичъ Салтыковъ, камергеръ великаго князя Петра едоровича, женатый на фрейлин императрицы, Матрен Павловн Балкъ. Его связь съ Екатериной продолжалась съ 1762 ко 1764 годъ. 20 сентября этого года родился великій князь Павелъ Петровичъ. Салтыковъ былъ посланъ въ Стокгольмъ съ объявленіемъ о рожденіи великаго князя, въ декабр 1754 года онъ вернулся въ С.-Петербургъ и назначенъ былъ посланникомъ въ Гамбургъ.}, котораго царствующая Елисавета удаляла подъ видомъ миссіи въ Гамбургъ, но я не зналъ, что великая княгиня имла основанія быть имъ недовольной {Екатерина въ своихъ запискахъ жалуется на то, что Салтыковъ разсказывалъ за границей многое, о чемъ ему слдовало молчать. Соч. импер. Екатерины II, XII, стр. 367.}. Впрочемъ, я воображалъ себ послднюю преимущественно занятой честолюбіемъ. Я думалъ, что она — ярая сторонница Пруссіи, тогда какъ я былъ воспитанъ въ самомъ полномъ отвращенія ко всему прусскому. Я въ ней предполагалъ столько презрнія со всему, что не напоминало Вольтера. Однимъ словомъ, она мн представлялась до такой степени иною, чмъ она была, что не только изъ осторожности, но по недостатку желанія, я въ теченіе трехъ мсяцевъ старательно избгалъ всего того, что мн казалось одною ловушкою въ рчахъ Нарышкина. Онъ велъ себя какъ придворный, предугадывавшій желанія, которыхъ ему не доврили и надявшійся когда-нибудь заслужить своею смлостью благорасположеніе великой княгиня, при которой находился, ввергая ее противъ ея воли, какъ бы сказать, въ пропасть. Онъ мн наговорилъ столь много, что я ршился предпринятъ нсколько шаговъ, особенно когда вслдствіе одного слова, сказаннаго мною Нарышкину относительно одной дамы, которую я видалъ при двор, великая княгиня, проходя скоро посл того мимо меня, обратилась ко мн со смхомъ и повторила почтя т же слова, которыя я сказалъ, прибавивъ: ‘Вы, какъ вижу, живописецъ’. Скоро посл того я осмлился послать записку, на которую Нарышкинъ принесъ мн на слдуюшій день отвтъ. Тогда я позабылъ о существованіи Сибири. Нсколько дней спустя, Нарышкивъ меня повелъ къ ней самой. Онъ предупредилъ ее только, когда я уже стоялъ у двери ея кабинета въ такую вечернюю пору и въ такомъ мст, гд можно было опасаться прохода великаго князя четверть часа посл прихода. Такимъ образомъ, великой княгин ничего не осталось длать другого, какъ впустить меня въ себ, иначе она подвергла бы и себя, и меня великой опасности {Начало этой связи должно быть отнесено къ декабрю 1765 года.}.

Ей было двадцать-пять лтъ {Екатерина родилась 21 апрля (2 мая) 1729 года.}. Она почти только-что встала посл своихъ первыхъ родовъ {Великій князь Павелъ Петровичъ родился 20 сентября 1764 года.}, въ ту пору она достигла той степени красоты, которая для всякой женщины, если ей суждено быть красивой, обыкновенно является самой высшей.

Волосы у нея были черные при ослпительной близн кожи и самомъ яркомъ румянц, большіе голубые выпуклые глаза, очень выразительные, рсницы черныя и очень длинныя {Слова: ‘Les cils noirs et longs’ прибавлены рукою Понятовскаго.}, греческій носъ, ротъ, который, какъ казалось, просилъ поцлуя, руки и плечи верхъ совершенства, станъ гибкій, скоре высокій, походка крайне проворная, но вмст съ тмъ преисполненная благородства, звукъ голоса пріятный, а смхъ такой же веселый, какъ ея расположеніе духа, вслдствіе котораго она переходила съ такою же легкостью отъ самой шаловливой дтской игры въ таблиц съ шифрами, не пугаясь физическаго напряженія, потребнаго для разбора ея текста, какъ бы серьезенъ и сложенъ ни былъ самый предметъ занятій. Стсненное положеніе, въ которомъ она находилась со времени своего брака, а также отсутствіе всякаго общества, соотвтствовавшаго ея уму, заставили ее прибгнуть въ чтенію. Она знала очень многое. Ласковая, умющая схватить слабую сторону всякаго, она съ того времени, пріобртая любовь народа, пробивала путь къ престолу, который она заняла впослдствіи съ такою славою. Такова была та женщина, которую я полюбилъ и которая сдлалась вершительницей моей судьбы, вся моя жизнь была ей предана, гораздо искренне, чмъ то говорятъ обыкновенно вс т, которые находятся въ такомъ же положенія.

По странной случайности мн пришлось ей преподнести, хотя мн уже было двадцать-два года, то, чмъ никто еще не пользовался (ce que personne n’avait en) {Вмсто этихъ словъ, приписанныхъ между строками рукою Понятовскаго, стояло зачеркнутое имъ: ‘des prmices que je n’avais point perdues ni Paris, ni Londres’, т.-е. ‘двственность, которой я не потерялъ ни въ Париж, ни въ Лондон’.}.

Первоначально строгое воспитаніе меня удалило отъ всякой гнусной связи, отъ которой впослдствіи меня оградило въ моихъ путешествіяхъ желаніе выйти въ люди и держаться въ такъ называемомъ (особенно въ Париж) хорошемъ обществ. Вслдствіе стеченія разныхъ мелкихъ обстоятельствъ, сопровождавшихъ знакомства, которыя случалось мн длать въ иностранныхъ краяхъ и въ Польш, а также въ самой Россіи, мн какимъ-то страннымъ образомъ посчастливилось сохранить себя какъ бы нарочито цлымъ для той, которая съ той поры распоряжалась моей судьбою.

Я не могу отказаться отъ удовольствія упомянуть здсь о самомъ наряд, въ которомъ я ее засталъ въ этотъ день: то было простое платье изъ благо атласа, легкая кружевная нашивка съ розовыми лентами служила единственнымъ ея украшеніемъ. Она, такъ сказать, не понимала, какъ было возможно, чтобъ я въ дйствительности очутился въ ея кабинет, правда, что я часто посл того спрашивалъ себя самого, когда мн приходилось, во время придворныхъ пріемовъ, проходить мимо столь многочисленной, стражи и прислужниковъ разнаго рода, какъ это случилось, что я уже столько разъ проникалъ, какъ бы окруженный туманомъ, въ такія мста, въ которыя я не смлъ даже заглянуть при свидтеляхъ.

Я сказалъ, что это былъ Уилльямсъ, который передалъ Бестужеву о томъ участіи, которое принимала великая княгиня во мн. Въ томъ ощущалась необходимость, нужно было пріостановить дйствіе пружинъ, которыми двигалъ этотъ канцлеръ для того, чтобы вызвать обратно Салтыкова, пребывавшаго тогда въ Гамбург, которому великая княгиня вмсто того, чтобъ видться съ нимъ въ Россіи, предпочитала отнын продолжить высылку вспомоществованій по должности, имъ тамъ занимаемой. Къ тому же нужно было обязать Бестужева воспользоваться вліяніемъ, которымъ онъ располагалъ отъ имени императрицы, саксонскій кабинетъ, съ тою цлью, чтобъ я могъ вернуться в Петербургъ по назначенію этого правительства.

Достаточно было четырехъ строкъ, написанныхъ собственноручно великой княгиней и представленныхъ Бестужеву Уилльямсомъ, для того, чтобъ получить желаемое общаніе отъ канцлера.

Здсь будетъ умстнымъ сказать, кто былъ этотъ канцлеръ Бестужевъ {Графъ Алексй Петровичъ Бестужевъ-Рюминъ (1698—1767).}.

Родившись въ царствованіе Петра I, онъ былъ отправленъ, по его приказанію, на службу или скоре на воспитаніе въ двору курфюрста ганноверскаго, который его послалъ, вскор посл того, въ самому Петру I съ возвщеніемъ о своемъ вступленіи на англійскій престолъ подъ именемъ Георга I. Петръ великій такъ обрадовался при вид молодого русскаго, уже немного отшлифованнаго по иностранному и находившагося на служб европейскаго государя, что съ перваго же раза отнесся къ нему благосклонно и назначилъ его, нкоторое время спустя, своимъ резидентомъ въ Гамбург.

Посл того онъ получилъ назначеніе ко двору датскому и шведскому. По смерти императрицы Анны, онъ находился въ С.-Петербург и, какъ надо полагать, игралъ уже тогда важную роль, такъ какъ фельдмаршалъ Минихъ, свергая регента Бирона, герцога курляндскаго, призналъ Бестужева достойнымъ, чтобъ его заточили въ крпость, какъ государственнаго преступника. Бестужевъ былъ заключенъ въ нарвскую крпость, а потомъ его перевели въ Копорье. Посл объявленія великой княгини Анны Леопольдовны правительницей, Бестужевъ былъ освобожденъ изъ крпости, когда Минихъ отказался отъ всхъ своихъ должностей.

Елисавета, вступивъ на престолъ, назначила его великимъ канцлеромъ, т.-е., согласно штатамъ этого двора, начальникомъ департамента иностранныхъ длъ и, какъ бы сказать, первымъ министромъ. Пока онъ не оживлялся, онъ не умлъ сказать четырехъ словъ подъ рядъ и казался заикавшимся. Коль скоро разговоръ его интересовалъ, онъ находилъ и слова, и фразы, хотя очень неправильныя, но полныя силы и огня, которыя изрекалъ ртомъ, снабженнымъ четырьмя обломками зубовъ, и сопровождались сверкающимъ взглядомъ его маленькихъ глазъ. Выступавшія у него багровыя пятна на синеватомъ лиц придавали ему еще боле страшный видъ, когда онъ приходилъ въ гнвъ, что случалось съ нимъ часто, а когда онъ смялся, то былъ смхъ сатаны. Онъ понималъ отлично по-французски, но предпочиталъ говорить по-нмецки съ иностранцами, которые владли этимъ языкомъ.

Не умя писать ни на одномъ язык и не зная ничего, какъ бы сказать, самъ по себ, онъ судилъ о работ другихъ по врожденному чувству и почти всегда. правильно. Онъ не обладалъ никакими пріобртенными познаніями по части искусствъ, но все-таки можно было биться о закладъ, что изъ нсколькихъ рисунковъ тотъ, который онъ выберетъ, будетъ самимъ красивымъ, особенно если дло касалось предметовъ, которымъ свойственны благородство и величіе, какъ, напримръ, произведеній архитектуры. Господствовать безпрепятственно было его страстью.

Иногда онъ былъ способенъ на благородные поступки, именно потому, что онъ по чутью понималъ красоту всякаго рода, но ему казалось столь естественнымъ устранить все, что мшало его намреніямъ, что онъ не останавливался ни передъ какими средствами. Его душа омрачилась еще боле пережитыми имъ событіями тхъ страшныхъ царствованій, при которыхъ онъ возвысился. Предлагая оказать услугу тмъ, которыхъ онъ называлъ своими друзьями, даже съ помощью средствъ самыхъ неблаговидныхъ, онъ находилъ весьма страннымъ, чтобы можно было совститься.

Какъ во всемъ, онъ былъ настойчивъ въ томъ, чего хотлъ. Онъ всю свою жизнь былъ приверженцемъ Австріи, до ярости отъявленнымъ врагомъ Пруссіи. Вслдствіе этого онъ отказался отъ милліоновъ, которые ему предлагалъ прусскій король. Но онъ не совстился принять подношеніе и даже просить о немъ, когда онъ говорилъ съ министромъ Австріи, или Англіи, или Саксоніи, или другого какого-либо двора, которому онъ считалъ нужнымъ благодтельствовать для пользы своего собственнаго отечества. Принять подачку отъ государя, связаннаго дружбой съ Россіей, было по его понятіямъ не только въ порядк вещей, но своего рода призваніемъ могущества Россіи, славы которой, по-своему, онъ дйствительно желалъ.

Обыкновенно онъ оканчивалъ день, напиваясь съ однимъ или двумя пріятелями. Нсколько разъ онъ являлся въ нетрезвомъ вид къ императриц Елисавет, которая питала отвращеніе къ этому пороку, что ему навредило въ ея глазахъ.

Часто предаваясь гнву до ярости, онъ всегда былъ кротокъ и терпливъ со своею женою {Анна Ивановна, рожденная Беттихеръ, дочь русскаго резидента въ Гамбург, гофмейстерина императрицы Елисаветы, ум. 13 декабря 1731 г.}, которую онъ справедливо называлъ своею Ксантипой съ той поры, какъ кто-то ему разсказалъ исторію Сократа. Онъ ее нашелъ въ Гамбург, гд женился, она была незнатнаго происхожденія, въ молодости была красива, имла дарованія къ музык, была умна и весьма причудлива. Она его подчинила до такой степени, что при мн Бестужевъ выслушалъ въ полномъ молчаніи цлый потокъ самыхъ грубыхъ оскорбленій, которыя его супруга ему нанесла за обдомъ изъ-на одного слова порицанія, которое сорвалось у него противъ ихъ родного сына {Графъ Андрей Алексевичъ Бестужевъ-Рюминъ, при Елисавет Петровн генералъ-поручикъ, а въ день коронованія Екатерины II уволенъ со службы съ чиномъ дйствительнаго тайн. сов., умеръ въ 1767 г. Со смертью его пресклась графская втвь Бестужевыхъ-Рюминыхъ, онъ не имлъ дтей отъ двухъ своихъ браковъ съ Евдокіей Даниловной Разумовской и съ княжной Анной Петровной Долгорукой, впослдствіи графиней Витгенштейнъ.}. Между тмъ этотъ сынъ въ самомъ дл былъ мерзкій и гнусный уродъ.

Такая материнская ярость Бестужевой являлась тмъ боле странной, что она, не прощавшая никогда отцу этого негодяя, если Бестужевъ говорилъ что-нибудь дурное о сын, часто сама жаловалась иностранцамъ на свое несчастіе быть матерью такого урода. Въ этотъ же день она мн разсказала ужасы про него. Она благосклонно относилась ко мн, она говорила, что я приношу ей счастье въ игр, она сажала меня рядомъ съ собой за столомъ, и каждый разъ, какъ я обдалъ у нея, она начинала говорить о своихъ недугахъ, о томъ, что слдуетъ постоянно быть приготовленнымъ къ смерти, и объ отвращеніи, которое она имла въ радостямъ этого міра и даже къ пищ всякаго рода.

На это я ей представлялъ, что всякое самоубійство противорчить началамъ христіанства. Она съ этимъ соглашалась, кушала немного и начинала мн проповдывать въ пользу лютеранства, противополагая ему то, что она называла заблужденіями католичества, прибавляя однако, что Лютеръ совершилъ ошибку, вступивъ въ бравъ съ Екатериной Боръ, такъ какъ, говорила она, не надо вступать въ бракъ, разъ давъ обтъ безбрачія. Я съ нею соглашался по этому поводу, я ей передавалъ блюда, которыя, какъ было мн извстно, она предпочитала, она называла меня своимъ пріемнымъ сыномъ, и уже въ конц второго блюда она начинала обыкновенно мн разсказывать скандалы двора и города, не избгая именъ и кличекъ, и все это такъ громко, что она меня смшила, но вмст съ тмъ заставляла трепетать.

Но какова бы она ни была, въ сущности, мужъ ее любилъ, она имла вліяніе на его умъ, она была очень оригинальна, и я ее всегда называлъ мамашей {Эти слова зачеркнуты Понятовскимъ.}. Несмотря на вс злобныя рчи, которыя она высказывала такъ часто и такъ неосмотрительно насчетъ императрицы, тогда царствовавшей и хорошо знавшей то, что говорилось про нее, Елисавета Петровна отличала Бестужеву въ обращеніи. Здсь умстно будетъ сказать, кто же была эта императрица Елисавета.

По смерти Петра Великаго {Петръ I умеръ 28 января 1725 г.}, во время короткаго царствованія Екатерины I {Оно продолжалось съ 28 января 1725 г. по 6 мая 1727 г.}, которая не умла писать, ея дочери Елисавет было поручено подписываться за ея мать.

Она обыкновенно приказывала своей дочери прикладывать руку: по неграмотности ея матери въ бумагамъ, которыя должны были быть скрплены императорскою печатью, въ кабинет, прилегавшемъ къ комнат Екатерины, двери которой были открыты. Елисавета приказывала прислужниц переворачивать листы, такъ что Екатерина могла думать, по шелесту переворачиваемыхъ листовъ, что бумаги подписывались, но когда она заходила въ комнату, чтобы взять бумаги, она часто не находила дочери, которая пользовалась этимъ временемъ для любовныхъ свиданій, такъ что было иногда очень трудно ее отыскать. Екатерина не была строгою матерью, вслдствіе гласности и немалаго числа ея любовныхъ похожденій и страсти съ пьянству, которой она была предана вдобавокъ, ея дочери пользовались большою свободою, а дйствительное управленіе длами государства ею было оставлено въ рукахъ Меньшикова, какъ по причин личной ея неспособности, такъ и изъ чувства благодарности.

Меньшиковъ {Фельдмаршалъ князь Александръ Даніиловичъ Меньшиковъ, сосланный въ 1727 г., при Петр II, въ Березовъ, гд онъ умеръ въ 1729 г. Со слова ‘Меньшиковъ’ — собственноручная вставка Понятовскаго, замнившая первоначальный текстъ, имъ зачеркнутый: ‘Меньшиковъ составилъ подложное духовное завщаніе отъ имени Петра Великаго, по которому онъ будто бы назначилъ ее самодержавной государыней посл своей смерти’.} и архіепископъ еофавъ удостоврили слухъ, что Петръ I, внчая Екатерину на царство, тмъ самымъ имлъ въ виду назначить ее государыней посл своей смерти {Конецъ вставки.}. Смлость завершила остальное. Но Петръ былъ совершенно чуждъ мысли передать по своей смерти престолъ Екатерин, особенно посл того, какъ онъ открылъ любовную связь своей жены съ камергеромъ Монсомъ {Камергеръ Монсъ (1688-1724).}. За три недли до своей смерти, Петръ веллъ казнить Монса. Онъ не удовлетворялся тмъ, что приказалъ его повсить, но повезъ императрицу въ саняхъ какъ бы на прогулку вокругъ вислицы Монса. Я знаю, что сотня писателей, между прочими и Вольтеръ, утверждали, что Петръ Великій нашелъ въ Екатерин Первой женщину, стоявшую выше своего пола и всхъ русскихъ мужей и единственно способную продолжать предпринятые имъ труды. Но то, что Меньшиковъ подложно выдумалъ, что лесть утверждала въ продолженіе жизни Екатерины I, что повторяли съ того времени изъ любви къ чудесному,— все это не должно служить препятствіемъ къ тому, что все мною сказанное было сущею правдою, я это знаю изъ врнаго источника.

Одинъ изъ мужей этой нація, котораго правдивость общепризнана, передалъ мн разсказъ, слышанный имъ отъ своего отца, командовавшаго однимъ изъ гвардейскихъ полковъ при смерти Петра I, и заключавшійся въ томъ, что этотъ императоръ составилъ духовное завщаніе, что его любимый карликъ Лука {Въ реестр придворнымъ и дворцовымъ служителямъ за 1725 г. на лист 472 значится посл списка деньщиковъ Карла Лука Частихинъ. Въ книг исходящиъ бумагъ кабинета записанъ 7 января 1727 указъ, данный государственному канцлеру графу Г. И. Головнину на изготовленіе диплома Карлу Лук Частихину, котораго императрица Екатерина 24 ноября 1726 г. пожаловала баронскимъ достоинствомъ за его врную службу. Гос. арх., кабинетъ Петра великаго, II, книга 74, IX paзp., No 6.} звалъ мсто нахожденія этого завщанія. Но Лука исчезъ въ день смерти Петра I и появился семнадцать лтъ посл него, когда императрица Елисавета приказала его найти и доставить изъ Сибири.

Это подложное завщаніе было уничтожено, и Меньшиковъ царствовалъ именемъ Екатерины I {Со словъ: ‘Одинъ изъ мужей’ до слова: ‘Екатерины I’ — собственноручная вставка Понятовскаго.

Приведенное сказаніе принадлежитъ къ числу слуховъ, которые очевидно были сочинены и передавались при двор. Извстно, что наканун смерти 27 января 1724 г. Петръ въ исход второго часа потребовалъ бумаги, началъ было писать, но перо выпало изъ его рукъ. Изъ написаннаго могли разобрать только слова: ‘Отдайте все’. Потомъ Петръ веллъ позвать дочь Анну Петровну, чтобъ она написала подъ его диктовку, но когда она подошла къ нему, то онъ не могъ сказать ни слова. На другой день, 28 января, въ начал шестого часа пополудня, онъ умеръ.}.

Екатерина занимала престолъ съ 1725 по 1727 г., а я пріхалъ въ Россію двадцать-восемь лтъ посл того, еще жили тысячи свидтелей этого царствованія, они мн его описывали безъ увлеченія и интереса, каждая малйшая подробность, которую они мн передавали, согласовалась съ главнымъ разсказомъ, всякій угадаетъ, кто мн его сдлалъ. По смерти Екатерины I, Петръ II, внукъ Петра I, вступилъ на престолъ, Долгорукіе завладли его умомъ, сослали Меньшикова въ Сибирь, но ихъ могущество прекратилось съ жизнью Петра II, унесеннаго оспою въ могилу въ его первой молодости {Онъ царствовалъ съ 7 мая 1727 г. по 18 января 1730 г.}.

Повидимому, событіе должно было возвести на престолъ или старшую дочь Петра Великаго, великую княгиню Анну, или младшую — Елисавету.

Но первая была съ мужемъ въ Голштиніи, Елисавета, которая не имла мужа, была, однако, тогда въ родахъ: Россія и ея тогдашнее правительство были въ такомъ состояніи, что случай и смлость могли все ршить.

Немногіе верховники и въ особенности Долгорукіе нашли моментъ удобнымъ, чтобы сдлаться аристократами. Они сочинили формулу присяги съ цлью ограниченія будущаго государя, а такъ какъ дти Іоанна, старшаго брата Петра I, умершаго до него, питали меньше надежды на вступленіе на престолъ, чмъ дти Петра I, то эти верховники дали первымъ преимущество, надясь на ихъ уступчивость.

Герцогиня Мекленбургская, старшая дочь царя Іоанна Алексевича, была въ Москв, можетъ быть, по этой причин ее и исключили.

Ея младшая сестра, Анна, вдова герцога Курляндскаго, проживала въ Митав. Верховники захватили ее врасплохъ, предложивъ ей внецъ на царство.

Чмъ мене она была подготовлена къ этому, тмъ скоре согласилась на все, чего отъ нея потребовали. Можетъ быть, на ея возведеніе имли вліяніе слова, сказанныя Петромъ I, которыя вспомнили, онъ однажды сказалъ этой великой княгин, которую онъ уважалъ: ‘Жаль, что ты не мальчикъ’.

Она внчалась на царство въ Москв {28 апрля 1730 г.}, посл того какъ принесла присягу, по которой она пріобщала въ своей власти этихъ верховниковъ. Но одинъ изъ нихъ, князь Черкасскій {Князь Алексй Михайловичъ Черкасскій, впослдствіи государственный канцлеръ (род. 1680 ум. 4 ноября 1742). Понятовскій ошибочно причисляетъ его къ верховникамъ, Черкасскій членомъ Верховнаго Тайнаго Совта не былъ, при вступленіи Анна Іоанновны на престолъ въ 1730 г. онъ стоялъ во глав одной изъ шляхетскихъ группъ, дйствовавшихъ противъ верховниковъ.}, представилъ ей, нсколько недль посл сего, прошеніе, въ которомъ говорилось какъ будто бы отъ всего народа, что онъ не можетъ быть счастливъ иначе какъ подъ властью самодержавною, какою была власть предшественниковъ Анны Іоанновны, вслдствіе чего ее умоляли не раздлять своей власти ни съ кмъ.

Анна Іоанновна заставила себя легко убдить въ томъ, что таково было желаніе всей Россіи.

Она объявила себя государыней самодержавной.

Новая присяга была истребована по всей Россіи, пытками и казнями истреблено было въ десять лтъ царствованія Анны Іоанновны столько Долгорукихъ и другихъ именитыхъ русскихъ, что можно удивляться, находя въ Россіи еще людей съ этой фамиліей.

Ясно, что въ это царствованіе страха и самаго ужаснаго деспотизма цесаревна Елисавета Петровна подвергалась бдительному надзору.

Первоначально думали выдать ее поскоре замужъ. Дйствительно, были начаты нкоторые переговоры о выдач ея за короля Франціи Людовика XV {Мысль о брак Елисаветы съ королемъ Людовикомъ XV принадлежала еще Петру I.}.

Затмъ Кули-Ханъ просилъ ея руки для себя {Такмасъ Кули-Ханъ, шахъ персидскій, при воцареніи принявшій имя Надиръ-Шаха (р. 1688 ум. 1747 г.).}. Вс эти переговоры только зарождались, а такъ какъ Елисавета Петровна была исключительно занята своими удовольствіями, то признали, что ея не стоитъ опасаться.

Посл смерти Анны Іоанновны, Биронъ {Императрица Анна Іоанновна умерла 17 октября 1740 г. Курляндскій герцогъ Эрнстъ Іоаннъ Биронъ (1690—1772), въ 1741 г. сосланъ въ Пелымъ, Елисавета Петровна перевела его въ Ярославль, вернулся же онъ при Петр III, Екатерина II въ 1762 г. возвратила ему герцогство.} представилъ завщаніе, которымъ она объявляла его регентомъ имперіи, впредь до совершеннолтія великаго князя Іоанна, сына принцессы Анны Мекленбургской, дочери старшей сестры императрицы Анны, замужемъ за принцемъ Ульрихомъ Брауншвейгскимъ, младшимъ братомъ царствовавшаго герцога того же имени и старшимъ братомъ принца Фердинанда, который сражался столь славно противъ французовъ съ 1758 по 1763 г.

Биронъ былъ регентомъ два мсяца, въ теченіе которыхъ онъ былъ такъ занятъ своей защитой противъ притязаній матери молодого Іоанна Антоновича, носившаго титулъ императора, что счелъ согласнымъ съ своей политикой немного приласкать самое царевну Елисавету Петровну, которую онъ держалъ въ загон во время царствованія Анны Іоанновны. Онъ, какъ говорятъ, предложилъ ей вступить въ бракъ съ его сыномъ Петромъ, теперешнимъ герцогомъ курляндскимъ. Но среди этихъ проектовъ фельдмаршалъ Минихъ, ни съ кмъ не сговорившись, что помощью восемнадцати солдатъ, не знавшихъ, куда онъ ихъ велъ, низвергъ регентство Бирона {Фельдмаршалъ графъ Бурхардтъ-Христофоръ Мигихъ (1688—1767) свергъ Бирона 8 ноября 1740 г., получилъ отставку 6 ноября 1741 г., сосланъ въ Пелымъ, откуда возвращенъ въ 1762 г.} объявилъ правительницею принцессу Анну Леопольдовну, вскор поссорился съ нею изъ высокомрія, сложилъ съ себя вс свои должности и собирался узжать, когда дтское и мелочное тщеславіе ввергло его самого въ бду.

По его просьб онъ получилъ отставку самую почетную.

Остерманъ составилъ ему панегирикъ для того только, чтобъ онъ поскоре узжалъ, этотъ документъ даже былъ подписанъ, но Минихъ, увидавъ патенты, украшенные миніатюрами и трофеями, пожелалъ, чтобъ его указъ объ отставк былъ украшенъ точно такъ же. Онъ зналъ о проискахъ, начатыхъ въ пользу Елисаветы, онъ видлъ слабость и упущенія правительства регентши, которая меньше занималась длами, чмъ любовными похожденіями съ саксонскимъ посланникомъ графомъ Линаромъ и своею распрею съ принцемъ-супругомъ.

Впрочемъ, она была добра и снисходительна, и даже сама передавала Елисавет о всхъ предупрежденіяхъ, которыя она получала на ея счетъ, она удовлетворилась клятвою, которую принесла ей Елисавета въ свое оправданіе.

Минихъ зналъ все это, предсказывалъ, что случилось, но отложилъ свой отъздъ на два дня для того, чтобы прибавили къ его указу объ отставк какой-то турецкій тюрбанъ и лавровый внокъ.

Пока живописецъ удовлетворялъ его желаніе, французскій посланникъ Ла-Шетарди {Маркизъ де Ла-Шетарди, чрезвычайный французскій посолъ, прибывъ въ первый разъ въ декабр 1789 г. и оставивъ Россію въ август 1742 г., во второй разъ онъ пріхалъ 25 ноября 1748 и былъ высланъ подъ военнымъ конвоемъ изъ Москвы іюня 1744 г.} настаивалъ передъ Елисаветой, чтобъ она ршилась сдлаться императрицей, потому что правительница была расположена въ Австріи, и потому что онъ самъ, будучи однимъ изъ любовниковъ великой княгиня, разсчитывалъ возвести на престолъ императрицу, дружественно расположенную къ Франціи.

Изъ дтей Петра Великаго лишь она одна еще была въ живыхъ. Она была красива, обходительна съ русскими всхъ слоевъ и, насколько незначительность ея состоянія ей позволяла, щедра въ отношеніи въ своимъ многочисленнымъ любовникамъ, изъ которыхъ большинство принадлежало къ гвардейцамъ или къ духовному сословію. Русскій народъ большею частью, еще не просвщенный и суеврный, ненавидлъ все, что казалось нмецкимъ съ той поры, какъ Биронъ и Минихъ проявили свою власть съ такимъ жестокимъ гнетомъ, управляя отъ имени императрицы Анны и принцессы Анны Леопольдовны.

Послдняя родилась въ Германіи, ея супругъ и ея любовникъ были нмцы, весь ея дворъ казался нмецкимъ. Ненависть русскихъ въ иностранцамъ сильно помогла Елисавет образовать ея партію, хотя сама великая княгиня много труда къ тому не прилагала. Вялая и робкая, она откладывала исполненіе предначертаній своихъ друзей. Принцесса регентша Анна узнала о томъ и сама ее допрашивала по этому поводу. Елисавета подъ клятвой отреклась отъ всего, но пока она говорила съ Елисаветой, Остерманъ {Графъ Генрихъ Іоаннъ Остерманъ (1686—1747), сосланъ въ Березовъ.}, который стоялъ во глав управленія со времени увольненія Миниха, послалъ за Лестокомъ {Графъ Іоаннъ Германъ Лестокъ, въ 1748 г. сосланъ въ Угличъ, оттуда въ Великія Луки, откуда освобожденъ въ 1762 г. Петромъ III.}, врачомъ Елисаветы, ея довреннымъ и посредникомъ между всю и Ла-Шетарди, душою всхъ ея совтовъ. Лестокъ, родившійся въ Германіи, но отъ родителей французовъ, выселившихся изъ своего отечества, считался французомъ. Ловкій и смлый, онъ не пошелъ въ Остерману, но сказалъ великой княгин, передавшей ему вопросъ правительницы:

‘Вамъ необходимо ршиться быть императрицей въ эту же ночь, иначе завтра же вы будете заточены въ монастырь, а я колесованъ’.

Она не могла держаться на ногахъ отъ страха и нершительности: тогда, говорятъ, она произнесла обтъ никого не подвергать смерти и казни, если она вступитъ на престолъ. Лестокъ почти насильно оттащилъ ее отъ налоя, у котораго она молилась, и, бросивъ въ сани, повезъ ее въ гвардейскія казармы,а оттуда во дворецъ.

Минихъ не командовалъ и посему боле не слдилъ за карауломъ, Остерманъ, свдущій въ кабинетныхъ длахъ, не распоряжался войсками, которыя впрочемъ не были расположены въ главнокомандующему, въ супругу правительницы, такъ что еще до зари {Переворотъ совершился въ ночь съ 6-го на 7-е декабря 1741 года.} Елисавета стала императрицей такъ же легко, какъ Анна сдлалась регентшей.

Врная своему обту, она не казнила тхъ, которыхъ она перемстила, но она сослала Миниха туда, куда имъ былъ сославъ Биронъ. Остермана сослали не такъ далеко. Принцесса Анна Леопольдовна, ея супругъ и ихъ сынъ были сперва отправленъ въ Ригу, какъ будто для того, чтобъ ихъ выслать въ Германію, но, нсколько мсяцевъ спустя, Іоаннъ Антоновичъ былъ заключенъ въ Шлиссельбург, откуда онъ не вышелъ, мать отправили въ сторону Москвы, гд она умерла, родивъ еще другихъ дтей, посл ея смерти мсто пребыванія принца Ульриха осталось тайною.

Годъ спустя, дв дамы высшаго круга Бестужева {Жена оберъ-гофмаршала графа Михаила Петровича Бестужева-Рюмина, графиня Анна Гавриловна, рожденная графиня Ягужинская.}, невстка канцлера Бестужева, котораго Елисавета вернула изъ ссылки, и Лопухина {Жена вице-адмирала Степана Васильевича Лопухина, Наталія едоровна, урожденная Балкъ, извстная красавица.} подверглись наказанію кнутомъ, кром того, имъ вырзали языки {Это произошло въ 1743 г.}.

Самъ Лестокъ, нкоторое время спустя, былъ сосланъ въ Сибирь. Въ оправданіе этихъ строгостей, мн передавали боле или мене вскія основанія, большинство же объясняло ихъ исключительно сплетнями. Посл кроваваго управленія Анны Іоанновны, царствованіе Елисаветы Петровны показалось русскимъ все-таки милосерднымъ. Правда, что тысячи маленькихъ придирокъ, причиненныхъ женскою завистью, которыя Елисавета Петровна преувеличивала до невроятности, произвели очень чувствительныя разочарованія, вызвали опалы, даже потери состояній для многихъ, но не было все-таки смертныхъ приговоровъ, тогда какъ великая Елисавета, королева Англіи, обвиняется въ томъ, что приказала умертвить свою двоюродную сестру, другую королеву, изъ-за того, что она была красиве ея. Въ наружности Елисаветы Петровны можно было узнать черты лица ея отца, какими он представляются въ снимк изъ воска съ его лица, хранящемся въ С.-Петербургской Академіи, съ той разницей, что крупныя черты Петра I соотвтствовали величин его лица, тогда какъ у его дочери, за исключеніемъ ея глазъ, прочія черты лица были очень мелка, его вншнее очертаніе казалось тмъ боле значительнымъ, что верхняя часть лба удалялась неимоврно назадъ, такъ что волосы у нея спереди начинали рости почти на самой макушк. Ея волосы были рыжеваты, разстояніе отъ ея плечъ до верхней застежки ея корсета было громадное, несмотря на вс эти недостатки, это была женщина, которая могла нравиться и очень нравилась. Глаза у нея были большіе и красивые, носъ невеликій, ротъ маленькій, зубы прекрасные. Тло казалось очень крпкимъ и блымъ, руки отличались своимъ совершенствомъ и были поразительно малы, он, какъ будто, не могли принадлежать такому туловищу.

Она была, впрочемъ, очень легка въ походк и на сдл, я самъ видлъ, какъ она изящно и благородно танцовала менуэтъ.

Она одвалась и причесывалась преимущественно въ торжественные дни очень своеобразно, что, дйствительно, увеличивало какъ бы волшебное впечатлніе, которое она производила среди своего двора своею вншностью и своимъ обращеніемъ.

Она являлась всего привлекательне, когда она смотрла прямо на васъ, профиль ей былъ меньше къ лицу, при взгляд на нее сбоку чрезвычайно выступала выпуклость ея лба и груди.

При ея воцареніи, человкомъ, къ которому она боле другихъ была привязана, былъ пвчій ея капеллы, малороссъ по происхожденію. Узжая въ казармы передъ переворотомъ, вслдствіе котораго она сдлалась императрицей, она, какъ говорятъ, заперла своего любовника на ключъ, чтобъ онъ не раздлялъ съ нею опасности. Будучи императрицей, она его осыпала орденами, назначила его фельдмаршаломъ, сочеталась съ нимъ тайнымъ бракомъ, и хотя она впослдствіи ему много разъ измняла, но, однако, держала его съ почестью и постоянно при себ. Онъ назывался графомъ Алексемъ Григорьевичемъ Разумовскимъ {Графъ А. Г. Разумовскій (1709—1771).}.

Широкоплечій, тяжеловсный, Алексй Разумовскій обладалъ красивой наружностью, на его вншности отражалась его душа, мягкая, тихая, лнивая до безконечности, но не лишенная смекалки.

Его не разъ предупреждали насчетъ новой возрождавшейся привязанности императрицы. Его отвтъ (когда онъ его произносилъ) былъ обыкновенно таковъ: ‘дайте ей развлечься’, а когда ему передавали о неврности другихъ любимцевъ государыни, онъ иногда показывалъ видъ, что слыхалъ о томъ уже давно.

Но Разумовскій никогда зла никому не сдлалъ. Разъ только онъ пришелъ въ такую ярость, что схватился въ передней государыни за охотничій ножъ, чтобъ имъ проколоть дежурнаго камергера, графа Петра Шувалова {Графъ Петръ Ивановичъ Шуваловъ (1711—1762), генералъ-фелдцейхмейтеръ, потомъ — генералъ-фельмаршалъ, жен. 1) на Марь Егоровн Шепелевой, 2) на княжн Анн Ивановн Одоевской.}, такъ какъ ему показалось, что онъ выдумалъ занимать его передъ дверью въ то время какъ, по его догадкамъ, государыня находилась вдвоемъ съ извстнымъ графомъ Панинымъ, который впослдствіи былъ первымъ министромъ имперіи. Петръ Шуваловъ скрылся, Разумовскій засунулъ ножъ въ ножны и на глазахъ всхъ придворныхъ, которые подумали, что онъ потерянный человкъ, спокойно ушелъ въ свою комнату. Изъ нея онъ не вышелъ, не желая обращаться къ государын, несмотря на вс настоянія своихъ друзей. Два дня спустя, Елисавета сама пришла въ его комнату, таща за собою за чубъ того же Петра Шувалова и принуждая его на колняхъ просить прощенія у Разумовскаго, который сказалъ ему тогда: ‘я теб прощаю, какъ Іисусъ Христосъ простилъ своимъ врагамъ!’ и миръ былъ возстановленъ въ императорскомъ дворц.

Въ царствованіе Елисаветы Петровны при ея двор было столько же любовныхъ похожденій, сколько совершено церковныхъ требъ, она постилась и заставляла строго поститься. Что же касается Панина {Никита Ивановичъ Панинъ (4718—1783), извстный дипломатъ.}, то онъ разъ заснулъ у двери бани, вмсто чтобъ въ нее войти, какъ того ожидала Елисавета Петровна, она посл купанія приказала, чтобъ его не будили, но передали ему, когда онъ проснется, что онъ назначается посланникомъ въ Швецію, и онъ тамъ оставался четырнадцать лтъ, до той поры, пока не былъ объявленъ наставникомъ великаго князя Павла Петровича.

Младшій братъ графа Алекся Разумовскаго {Графъ Кириллъ Григорьевичъ Разумовскій (1728—1808), послдній гетманъ малороссійскій.} былъ вызванъ изъ Украины, чтобъ воспользоваться положеніемъ старшаго брата. Это былъ красивый, сильный восемнадцатилтній юноша.

Начали его обучать грамот, а такъ какъ онъ не уступалъ брату въ наклонности къ лни, то онъ ложился въ саду на брюхо и читалъ склады.

Когда онъ немного научился писать, его отправили въ Берлинъ, гд его наставникъ, Тепловъ по имени, схватилъ болзнь, отъ которой онъ долженъ былъ предохранить своего питомца.

Послдній сдлался масономъ, къ великой досад правоврныхъ Россіи, по доклад о томъ императриц, она велла ему вернуться въ имперію въ тотъ моментъ, когда онъ собирался узжать во Францію. Ему было достаточно нсколькихъ мсяцевъ, которые онъ провелъ въ Берлин, чтобъ изучить французскій языкъ гораздо лучше, чмъ большая часть его соотечественниковъ, и чтобы напомнить тысячу французскихъ и итальянскихъ псенъ, которыя онъ, обладая прекраснымъ голосомъ и веселымъ духомъ, превосходно исполнялъ въ теченіе всей своей жизни.

Его сдлали гетманомъ съ рангомъ фельдмаршала, командиромъ гвардіи Измайловскаго полка и, наконецъ, президентомъ Академіи.

Онъ самъ смялся надъ послднимъ своимъ назначеніемъ, а когда императрица ему предложила принять начальство надъ всми ея войсками въ войн противъ прусскаго короля, онъ спросилъ ее, неужели ршилась она погубить все свое войско.

Оригинальный, жизнерадостный, смшной до невроятности, смахивавшій на слона, росту котораго онъ почти достигалъ и на котораго онъ походилъ своей силою и своей неповоротливостью, графъ Кириллъ Разумовскій очень былъ привязанъ къ ныншней императриц Екатерин II, несмотря на то, что онъ осмлился съ большимъ рискомъ для самого себя оказать ей сопротивленіе въ одномъ очень щекотливомъ случа, потому что онъ считалъ честь имперіи задтой.

Изъ всхъ русскихъ я боле другихъ сблизился съ нимъ и питаю къ нему наиболе дружескія чувства, хотя онъ былъ флегматикомъ, но все-таки онъ не былъ столь равнодушенъ, какъ его братъ, по отношенію къ милостямъ, которыми пользовался во время моего пребыванія въ Россіи Иванъ Ивановичъ Шуваловъ, двоюродный братъ вышеназваннаго Петра Ивановича, произведенный изъ пажей въ камергеры и прозванный Бестужевымъ M-r Pompadour {Иванъ Ивановичъ Шуваловъ (1727—1797) камергеръ и кураторъ московскаго университета.}.

Бестужевъ вздумалъ посовтовать императриц Елисавет открыто объявить о вступленія ея въ законный бракъ съ Размовскимъ, чтобъ утвердить престолъ за ея потомствомъ. Онъ въ томъ преслдовалъ двойную цль — обезпечить за собою благодарность сильнаго Разумовскаго и устранить отъ престола Петра голштинскаго принца, личныя качества котораго не предвщали никакого счастья имперіи и коего происхожденіе отъ старшей дочери Петра I могло породить новые перевороты. Но императрица не вняла смлому совту Бестужева или за недостаткомъ ршимости, или по чувству справедливости, полагая, что престолъ по праву принадлежалъ ея племяннику. Но ея опасеніе, что онъ вступитъ на престолъ при ея жизни, было, вроятно, причиною того дурного воспитанія, которое она ему дала, того дурного общества, которымъ она его окружила, и того недоврія, которое всегда замчалось въ ней противъ него, несмотря на презрніе, съ которымъ она относилась къ нему. Хотя его бабка была сестрою Карла XII, а мать — дочерью Петра Великаго, природа создала его трусомъ, обжорой и личностью во всемъ столь смшною, что нельзя было, при его вид, не сказать себ: ‘Вотъ подлинный шутъ гороховый’ (arlechino finto іl principe).

Какъ надо думать, его кормилица и первые наставники въ его собственномъ отечеств были пруссаками или преданы прусскому королю, такъ какъ онъ съ дтства возымлъ такое сильное и вмст съ тмъ такое смшное чувство благоговнія и вжливости къ этому государю, что самъ прусскій король говорилъ про эту страсть (и въ дйствительности это была страсть): ‘Я — его Дульцинея, онъ никогда меня не видалъ, и онъ въ меня влюбился, какъ Донъ Кихотъ’.

Ему было двнадцать или тринадцать лтъ, когда Елисавета вызвала его въ Россію, она его обратила въ православіе и объявила своимъ наслдникомъ.

Онъ, однако, сохранилъ всегда большую склонность въ лютеранству, въ которомъ родился, онъ всегда преувеличивалъ значеніе своихъ голштинскихъ владній, и онъ былъ убжденъ, что войска, которыми онъ въ нихъ располагалъ и во глав которыхъ онъ сражался, я не знаю сколько разъ, были первыми въ мір посл прусскихъ и стояли несравненно выше русскихъ войскъ. Онъ однажды сказалъ графу Эстергази, послу внскаго двора при Елисавет Петровн: ‘Съ какой стати вы ждете успха противъ прусскаго короля, когда нельзя сравнять ваши войска даже съ моими, а я самъ долженъ сознаться, что они уступаютъ въ качествахъ войскамъ прусскаго короля’.

Онъ мн сказалъ также при одномъ изъ тхъ задушевныхъ возліяній, которыми онъ удостоивалъ меня довольно часто: ‘Посмотрите, какъ я несчастливъ: я долженъ былъ вступить на службу короля прусскаго, я бы ему служилъ со всмъ рвеніемъ по мр моихъ способностей, думается, я не ошибусь, если скажу, что теперь я бы уже командовалъ полкомъ въ чин генералъ-маіора и, можетъ быть, въ чин генералъ-лейтенанта, а случилось совсмъ не то, и вотъ меня привезли сюда, сдлали меня великимъ княземъ этой проклятой страны’. Онъ продолжалъ болтать, браня русскій народъ самыми площадными словами, которыя были ему привычны, но иногда выражаясь въ самомъ дл очень смшно, такъ какъ онъ не былъ лишенъ извстнаго рода остроумія. Онъ былъ не глупъ, но не въ своемъ разум, а такъ какъ онъ любилъ выпить, то этимъ еще онъ способствовалъ разстройству своихъ умственныхъ способностей, уже безъ того тронутыхъ, къ тому же онъ обыкновенно курилъ. Фигура его была чрезвычайно тощая и тщедушная, одвался онъ большей частью въ голштинскій мундиръ, иногда же въ городское платье, но всегда такъ смшно и такъ безвкусно, что иметъ видъ какого-то пугала или наряженнаго шута итальянской комедіи.

Вотъ какого себ законнаго наслдника избрала Елисавета. Онъ обыкновенно служилъ посмшищемъ для своихъ будущихъ подданныхъ, которые иногда длали на его счетъ самыя плачевныя предсказанія.

Для своей супруги онъ былъ постояннымъ горемъ, такъ какъ ей всегда приходилось или терпть отъ него, или же за него краснть, онъ вчно путалъ въ своемъ воображеніи разсказы о покойномъ корол Пруссіи, дд теперешняго, котораго англійскій король Георгъ II, его шуринъ, прозвалъ королемъ капраломъ, смшивая ихъ съ тмъ представленіемъ, которое онъ себ составилъ о теперешнемъ корол Пруссіи {Фридрихъ I (1657—1713), жена его Софія Шарлота Ганноверская, его сынъ Фридрихъ-Вильгельмъ I (1713—1740), прозванный Королемъ-Капраломъ, его жена Софія-Доротея Ганноверская, его сынъ Фридрихъ II Великій 1740—1786, сестра его была замужемъ за королемъ шведскимъ Адольфомъ.}.

Поэтому онъ воображалъ, что вредило послднему, когда говорили, что онъ предпочиталъ книги трубк, а въ особенности когда утверждали, что онъ сочинялъ стихи, а такъ какъ великая княгиня, какъ многіе другіе, не могла переносить запахъ куренія и много читала, то это составляло первое его неудовольствіе противъ нея, во-вторыхъ же, онъ негодовалъ на нее за то, что она въ ту пору не стояла за прусскую систему, будучи убждена въ томъ, что канцлеръ Бестужевъ лучше дргихъ понималъ настоящія выгоды Россіи. Въ особенности она не могла раздлять преклоненіе своего супруга передъ прусскимъ королемъ, а также его вздорныя сужденія о могуществ Голштиніи.

Ему поэтому казалось, что Екатерина склонялась къ мысли Бестужева, который полагалъ, что великій князь долженъ былъ совершенно отдлаться отъ голштинскаго герцогства. Канцлеръ опасался, чтобъ оно не сдлалось Ганноверомъ Россіи, какъ онъ говорилъ, намекая на чрезмрное предпочтеніе, которое приписывалось Георгу II, интересовъ Ганноверскаго курфюрстерства выгодамъ великобританскаго Королевства. Я былъ далекъ отъ того, чтобъ быть приверженцемъ Пруссіи, но, говоря по нмецки, я подчинялся разговорному языку великаго князя, и настолько усплъ ему понравиться, что получилъ отъ него приглашеніе провести два дня на его дач въ Ораніенбаум вмст съ однимъ шведомъ, графомъ Горномъ, который въ 1756 году пріхалъ въ Россію.

Онъ принадлежалъ къ партіи колпаковъ, только подвергнувшейся большому испытанію вслдствіе открытія заговора, главой котораго былъ графъ Браге. Его намренія были обнаружены, и онъ погибъ на плах. Горнъ скоро убдился, что, несмотря на выраженное ему сочувствіе за обезглавленныхъ его соотечественниковъ, несмотря на сдланный ему лично благосклонный пріемъ, русскій дворъ не окажетъ никакой существенной поддержки его партіи, предводительствуемой самимъ королемъ Адольфомъ {Адольфъ-Фридрихъ (1710—1714) былъ дядя великаго князя Петра едоровича.}, котораго не любили въ С.-Петербург, хотя онъ приходился родственникомъ великому князю, полагали, что онъ завислъ отъ своей супруги, сестры короля прусскаго, признанной женщиною легкомысленною до крайности. Впрочемъ, русская политика, руководствуясь предположеніемъ, что тмъ мене Швеція всегда, будетъ страшна своимъ сосдямъ, чмъ боле ея король будетъ ограниченъ въ своихъ правахъ, устраняла естественно все то, что служило препятствіемъ въ увеличенію королевской власти въ Швеціи {Это мсто изложено Понятовскимъ такъ неясно, что приводятся французскій текстъ:

D’ailleurs la politique russe en supposant que la Su&egrave,de serait toujours d’autant les redoutable ses voisins que son roi serait plus circonscrit, loignait naturelle tout ce qui empchait l’augmentation du pouvoir royal en Su&egrave,de.}.

Въ Россіи предвидли, что рано или поздно шведскій дворъ, который держался русской партіи, названной партіею ‘колпаковъ’, перейдетъ къ французской, которую называли партіею шляпъ, отъ которой онъ тогда сторонился изъ-за незначительныхъ личныхъ особенностей королевы.

Въ виду той почти дтской зависимости, въ которой Елисавета держала своего племянника, было необходимо особое разршеніе, которое онъ долженъ былъ испросить на пріздъ мой и Горна въ Ораніенбаумъ. Чмъ боле меня радовало двухдневное пребываніе въ Ораніенбаум, тмъ бдительне я подвергался, какъ это очевидно, надзору со стороны шпіоновъ, которыхъ императрица держала вокругъ великокняжеской четы. Мн никогда не былъ столь облегченъ доступъ къ великой княгин и не приходилось наслаждаться въ обществ прелестями ея разговора. Онъ между прочимъ коснулся записокъ ‘de la grande mademoiselle’ {Герцогиня Монпансье (1627—1693), дочь Гастона Орлеанскаго, брата короля Франціи, Людовика XIII.} и приложенныхъ къ нимъ портретовъ, ею сдланныхъ, мн пришло въ голову написать свой, который великая княгиня пожелала имть. и его привожу здсь въ томъ вид, въ какомъ его написалъ въ 1756 году. По прочтеніи написаннаго, я въ 1760 году прибавилъ еще нсколько строкъ, которыя значатся подъ этимъ годомъ.

Въ дальнйшемъ наложеніи этихъ записокъ я передамъ читателю, съ полною искренностью и насколько дозволено человку познать самого себя, т измненія, которыя произошли въ этомъ изображеніи подъ вліяніемъ годовъ и обстоятельствъ.

Подъ впечатлніемъ прочитанныхъ тамъ описаній, я захотлъ начертить свое изображеніе.

Я былъ бы доволенъ своею наружностью, еслибы мой ростъ былъ выше на одинъ дюймъ, нога была лучше сложена, носъ не столь походилъ на орлиный, бедра были поуже, зрніе лучше и зубы боле виднлись!

Это не значить, что при всхъ этихъ улучшеніяхъ я счелъ бы себя верхомъ красоты, но я не желалъ большаго, такъ какъ я находилъ свою наружность благородною и очень выразительною при достоинств въ обращеніи и во всей моей осанк, каковыми качествами я отличался настолько, что привлекалъ повсюду вниманіе. Отъ моей близорукости у меня бываетъ часто видъ немного смущенный и мрачный, но такое состояніе длится недолго, и коль скоро этотъ моментъ проходитъ, меня могутъ уличить въ томъ, что я принимаю слишкомъ гордый видъ. Вслдствіе отличнаго воспитанія, полученнаго мною, мн удается скрывать недостатки моей фигуры и моего ума и извлекать выгоду изъ того и другого въ степени, превышающей ихъ дйствительное достоинство. У меня достаточно ума, чтобы никогда не уклоняться отъ участія въ какомъ бы то ни было разговор, но у меня его не хватаетъ, чтобъ исключительно ему способствовать частымъ или продолжительнымъ участіемъ въ немъ, разв я увлекусь чувствомъ или вкусомъ, которымъ природа меня богато одарила ко всему, что относится до искусства. Я быстро схватываю смшную и фальшивую сторону во всемъ, а также странности людей, я часто я имъ давалъ ихъ чувствовать съ слишкомъ большою поспшностью. Я ненавижу дурную компанію изъ отвращенія. Основательная лнь не позволила мн настолько развить мои способности и мои познанія, насколько я бы могъ, и работаю какъ бы по вдохновенію, я длаю много сразу или ничего не длаю, и не легко довряюсь, я поэтому кажется, что у меня больше смысла, чмъ я имъ въ дйствительности одаренъ. Что же касается веденія самыхъ длъ, то обыкновенно я допускаю въ немъ слишкомъ много откровенности и поспшности, вслдствіе чего я часто совершаю промахи. Я могу врно судить о дл, сперва найду ошибки въ проект или оплошность того, который его исполняетъ, но мн необходимъ еще совтникъ, мн нужна узда, которая меня бы удержала отъ совершенія такихъ же ошибокъ. У меня боле развита чувствительность въ печали, чмъ въ радости, и печаль бы овладла мною, если бы я не таилъ въ глубин души предчувствіе великаго счастья, ожидавшаго меня въ будущемъ.

Родившись съ огромнымъ и пламеннымъ честолюбіемъ, я во всхъ моихъ предначертаніяхъ въ теченіе всей моей жизни руководствовался мыслями о преобразованіи, о слав и польз моего отечества. Я считалъ себя вовсе не созданнымъ для женщинъ, я приписывалъ первые опыты мои съ ними лишь нкоторымъ особымъ условіямъ приличія. Наконецъ, я испыталъ и нжныя чувства, и я люблю такъ страстно, что въ случа какого-либо переворота въ моей любви я сдлался бы самымъ несчастнымъ человкомъ и впалъ бы въ полное отчаяніе. Обязанности дружбы для меня священны, и я ихъ строго исполняю. Если другъ несправедливъ ко мн, я прилагаю вс свои старанія къ тому, чтобъ избгнуть разрыва съ нимъ, и долго посл потаенной обиды я помню, чмъ я ему обязавъ.

Я считаю себя очень врнымъ другомъ, правда, что я близокъ лишь съ немногими. Я очень благодаренъ за всякое добро, которое мн длаютъ. Хотя я легко распознаю недостатки своего ближняго, я очень склоненъ ихъ извинить, разсуждая часто такъ: сколь бы ни считалъ ты себя добродтельнымъ, всмотрись въ себя безпристрастно, и ты найдешь въ себ очень низкіе зачатки, граничащіе съ самыми гнусными преступленіями. Если тщательно не уберечься, этимъ зачаткамъ понадобилось бы, можетъ быть, лишь сильное искушеніе для того, чтобъ осуществиться во вншнемъ мір. Я люблю давать, ненавижу скаредность, но зато не умю управлять тмъ, что имю.

Я не столь ревниво храню своя собственные секреты, сколько чужіе, относительно которыхъ я очень добросовстенъ. Я очень милосерденъ, мн такъ пріятно быть любимымъ и хвалимымъ, что мое тщеславіе развилось бы до невроятія, если бы и не былъ принужденъ сдерживаться въ извстныхъ границахъ, боясь быть смшнымъ и нарушить свтское приличіе. Впроченъ я не лгу изъ принципа, а также изъ естественнаго отвращенія ко лжи. Меня нельзя назвать благочестивымъ. Я былъ бы, пожалуй, далекъ отъ благочестія, но, смю сказать, я люблю Бога и очень часто обращаюсь къ Нему, и я льщу себя мыслью, что Онъ охотно намъ длаетъ добро, когда мы Его о томъ просимъ. Я имю еще счастье любить моего отца и мою мать столько же по привязанности, сколько по своему долгу. Я бы не могъ никакъ довести до конца какой-либо планъ, внушенный первымъ движеніемъ подъ вліяніемъ желаніе отомстить за обиду, жалость, я думаю, взяла бы верхъ. Очень часто прощаютъ столько же изъ-за какой-то лнивой слабости, сколько изъ чувства благородства, и я боюсь, что по этой причин многія изъ моихъ намреній останутся когда-нибудь неисполненными. Я охотно обдумываю, и у меня есть достаточно воображенія, чтобы придти къ извстному убжденію безъ посторонней помощи и безъ книгъ, особенно съ той поры, какъ я люблю,— 1756. Я долженъ теперь прибавить, что я долго желаю того же самаго, кром того, я замтилъ, вглядываясь въ себя, что, проживъ три года среди людей отвратительныхъ и отъ которыхъ я страшно вытерплъ, я сталъ меньше ненавидть, происходитъ ли это отъ того, что истощился во мн запасъ ненависти, или потому, что мн всегда кажется, что я былъ свидтелемъ худшаго? Я не знаю. Если когда-нибудь буду счастливъ, я бы хотлъ, чтобы всмъ было тогда хорошо, для того, чтобы никто не сожаллъ о моемъ счасть.— 1760.

Что же касается моей наружности, то, какъ мн кажется, самый похожій мой портретъ былъ написанъ Баччіарелли въ коронаціонномъ одяніи и находится въ такъ называемой мраморной комнат варшавскаго дворца {Этотъ портретъ находится и теперь въ бывшемъ королевскомъ замк (Chteau Warsovie), въ квартир генералъ-губернатора.}.

Мое пребываніе въ Ораніенбаум послужило также къ увеличенію сношеній великой княгини съ кавалеромъ Уилльямсомъ, что въ связи съ доказательствами дружбы и съ вспомоществованіемъ, которое англійскій король тогда назначилъ этой принцесс, вроятно не мало способствовало предпочтенію, которое, какъ будто, она питала довольно постоянно съ того времени въ Англіи. Оно отразилось много на Франціи. Несмотря на глубокое впечатлніе, произведенное на Екатерину исторіею Людовика XIV, что мн пришлось наблюдать много разъ, такъ что я думаю не ошибаться, если скажу, что своего рода соревнованіе и соперничество со славою Людовика XIV, захватившія душу Екатерины II, были истинною причиною личныхъ ея дйствій и предначертаній.

Въ чемъ она, въ самой меньшей мр, походила на Людовика XIV, это въ любви къ чтенію, которая въ корол совершенно отсутствовала. Въ моему удовольствію я первый далъ прочесть великой княгин сочиненіе Вольтера ‘La pucelle d’Orlans’.

Кавалеръ Уилльямсъ часто слышалъ, какъ говорили о немъ съ восторгомъ люди, которые видли это произведеніе въ рукописи. Въ теченіе долгихъ лтъ оно оставалось скрытымъ по причин страшныхъ угрозъ, которыя кардиналъ Флери произнесъ противъ автора, если только его произведеніе выйдетъ изъ печати.

Страхъ передъ этими угрозами, словно удерживавшими Вольтера еще тринадцать или четырнадцать лтъ посл смерти кардинала, уступилъ мсто отеческой нжности, которая предоставила въ это время свободу этому любимому дтищу. Я его получилъ въ письм отца въ то время, когда мы печально кончали обдать вдвоемъ съ Уилльямсомъ, который еще не могъ утшиться отъ только-что случившагося тогда взятія крпости Магона маршаломъ Ришельё {Крпость на Минорк, одномъ изъ Балеарскихъ острововъ, занятая англичанами въ 1713 и взятая у нихъ французами въ 1756 г.}. Я ему заявилъ о полученіи ‘Орлеанской двы’ какъ о побд, онъ вскрикнулъ отъ радости, я началъ чтеніе, очарованіе было таково, что я его прекратилъ только посл того, какъ вся книга была прочтена въ 9 часовъ вечера за одинъ присстъ.

Такимъ образомъ, я забавлялъ, я утшалъ моего друга Уилльямса. Я ему оказывалъ услуги, какія могъ. Онъ меня обучилъ,— въ свою очередь я сталъ ему полезнымъ. Въ то время какъ онъ все боле замывался подъ вліяніемъ недуговъ и другихъ обстоятельствъ, мои знакомства и мои связи расширялись съ каждымъ днемъ.

Я начиналъ порядочно говорить по-русски, до того времени очень немногіе изъ иностранцевъ и путешественниковъ принимались за этотъ трудъ.

Это послужило въ мою пользу, мн открылись многіе дома, въ которые безъ того я бы не могъ войти. Впрочемъ, я воспользовался замчаніемъ, которое я тогда сдлалъ и справедливость котораго я имлъ случай часто проврять съ того времени. Великія тайны сказываются не прежде, какъ часы пробьютъ полночь. Кого я утромъ находилъ застегнутымъ до верха, тотъ, посл того какъ я имлъ возможность ухаживать за нимъ и ему угождать въ теченіе дня, забавляя его такъ, чтобъ онъ не замчалъ моего намренія подвергнуть его допросу,— самъ раскрывался въ вечеру, какъ іерихонскій цвтовъ, онъ распускался совершенно между часомъ и двумя утра, а къ разсвту онъ опять закрывался. Солнце и тайна другъ друга не терпятъ. Поэтому я отъ русскихъ гораздо боле узналъ зимою, чмъ во время ихъ лта, когда они шесть недль бываютъ безъ ночи. Тогда я могъ не спать, всегда такъ хорошо быть молодымъ и здоровымъ. Такимъ образомъ я могъ сообщать Уилльямсу многое, чего онъ вроятно бы не узналъ безъ меня. Я даже разъ усплъ ему съ пользою внушить мысль, которую ему было выгодно предложить совту императрицы. Предложивъ ее, онъ по доброй совсти счелъ себя за ея автора и приписалъ своему собственному умнію то, что мн удалось ему втолковать.

Я заболлъ втряной оспой среди этихъ работъ. Для Уилльямса это было немалымъ зломъ. Не только онъ лишался моего сотрудничества, но при малйшемъ подозрніи о втряной осп жители дома, въ которомъ она открылась, не имли доступа ко двору въ теченіе сорока дней.

Замчательною чертою царствованія Екатерины II слдуетъ призвать то, что она первая во всей своей имперіи ршилась привить себ оспу въ сорокалтнемъ возраст, только посл этого дйствительно мужественнаго и патріотическаго испытанія она велла привить оспу своему сыну, и эта предохранительная мра стала всеобщею въ Россіи.

Елисавета была очень далека отъ мысли, чтобы считать эту мру возможной или дозволенной. Суеврные предразсудки еще возставали также противъ этого метода леченія. Поэтому нужно было самыми разнообразными способами скрывать мою болзнь для того, чтобъ Уилльямсъ не былъ въ карантин и сохранилъ сношенія необходимыя для своей службы.

Я скоро излечился, но не прежде какъ удостоился того посщенія, которое било для меня самымъ лестнымъ, но послдствій котораго я опасался такъ сильно, что оно состоялось въ самомъ дл противъ моей воли.

Чмъ боле это посщеніе увеличило мою привязанность, тмъ горестне показалась необходимость моего отъзда. Я не умлъ не повиноваться приказаніямъ моихъ родителей, они желали, чтобъ я былъ посломъ на сейм сего года. Великая княгиня превозмогла себя, чтобъ дать свое согласіе, но съ той мыслью, чтобъ не только обезпечить мое возвращеніе, но чтобы мн предоставить мене зависимое положеніе въ С. Петербург, а въ особенности такое, при которомъ я бы могъ подходить въ ней публично.

Я уже сказалъ выше, какъ Бестужевъ сдлался исполнителемъ этого желанія великой княгини. Чтобъ убдить меня въ его добросовстности, онъ прислалъ ко мн своего довреннаго секретаря, Канцлера по фамиліи, съ письмомъ на имя графа Брюля {Первый министръ короля Августа III.}, когда я его прочелъ, Канцлеръ запечаталъ письмо у меня Бестужевскою печатью. Случилось такъ, что въ тотъ же день посолъ внскаго двора, графъ Эстергази, пріхалъ съ визитомъ къ Уилльямсу и, постивъ его, зашелъ также въ мою комнату. По неосторожности я не заперъ своей двери на ключъ, Эстергази засталъ Канцлера у меня. Это одно утвердило его въ существованіи нашихъ сношеній, которыя онъ подозрвалъ (какъ въ томъ онъ мн признался потомъ, когда онъ сталъ моимъ другомъ).

Но тогда это послужило только въ распространенію въ публик, а слдовательно и при двор Елисаветы, свдній, которыя она уже имла на мой счетъ. Какъ бы тамъ ни говорили, но я выхалъ въ начал августа въ компаніи того же графа Горна, о которомъ я разсказывалъ выше. Я уже не помню, какія дла вынуждали его возвращаться въ Швецію черезъ Ригу.

Мы остановились вмст въ одномъ и томъ же дом, когда находился въ его комнат на слдующій день посл прізда, мн пришли доложить, что какой-то офицеръ желалъ меня видть. Я приказалъ его впустить.

Передо мной предсталъ маленькій человкъ тщедушной наружности, который держался очень униженно и протягивалъ въ рук полуоткрытую коробочку, а въ ней блестли брилліанты {Изъ переписки Екатерины и Уилльямса видно, что подарокъ, полученный Понятовскимъ, имлъ стоимость въ 4.000 руб. (Answere, No 1, 31 іюля). Уилльямсъ, выражая свое удивленіе, по какому поводу былъ сдланъ Понятовскому столь необычный подарокъ, длаетъ слдующія догадки: Понятовскій очень щедро наградилъ секретаря канцеляріи, который ему доставилъ письма великаго канцлера, и другого, который ему принесъ письмо Елисаветы къ Августу III. Первому онъ далъ очень красивые золотые часы, а другому еще лучшій подарокъ. ‘А такъ какъ при вашемъ двор — пишетъ Уилльямсъ Екатерин (Answere, No 2, 3 августа),— все извстно, то не могла ли Е. B., пораженная его щедростью, пожелать его перещеголять и Вы, можетъ быть, найдете эту мысль странною. Знайте же, что лицу, которое послали къ нему съ табакеркою въ Ригу, онъ, получивъ ее, подарилъ золотые часы и 100 червонцевъ. Я воображаю, какъ эта черта вамъ понравится, такъ какъ благородная душа сочувствуетъ щедрому сердцу’. Въ отвтъ Екатерина пишетъ (Letters, No 3, 13 августа), что вице-канцлеръ Воронцовъ, по ея убжденію, придумалъ этотъ подарокъ, чтобы сдлать ей удовольствіе, такъ какъ онъ вроятно узналъ отъ своего брата, камергера Романа Воронцова, объ ея связи съ Понятовскимъ. Уилльямсъ на это замчаетъ, что Романъ Воронцовъ казался всегда ему подозрительнымъ и что, по его настоянію, Понятовскій отказался отъ мысли доврить ихъ общую тайну Роману Воронцову. Уилльямсъ очень радъ, что Понятовскій послушался его. Онъ, Уилльямсъ никогда бы не принялъ и канцлера въ сообщники, но онъ былъ нуженъ въ виду отъзда графа, а главнымъ образомъ для его возвращенія (Answere, No 16, 23 августа). Въ слдующемъ письм (Answers, No 17, 28 августа), Уилльямсъ разсказываетъ, что канцлеръ Бестужевъ ему передалъ, будто бы графъ Понятовскій былъ страшно испуганъ, когда ему сказали въ Риг, что его ищетъ офицеръ, и успокоился только при вид табакерки. ‘Вотъ — замчаетъ Уилльямсъ — донесеніе мошенника, который получилъ золотые часы и 100 червонцевъ. При передач императриц этой исторіи она недоумвала, какая могла быть причина испуга графа Понятовского’. Выслушавъ этотъ разсказъ графа Бестужева, Уилльямсъ ему замтилъ, что хотя онъ посолъ, но еслибы при его отъзд изъ Россіи за нимъ былъ посланъ офицеръ отъ имени императрицы, то онъ могъ струсить при вид его, такъ какъ исторія съ де-Ла-Шетарди была въ памяти у всхъ. На это Бестужевъ сказалъ, что великая княгиня должна быть о томъ увдомлена, и просилъ Уилльямса разсказать ей это происшествіе, умолчавъ о томъ, что это дло было передано ему самимъ канцлеромъ.}. Онъ пробормоталъ какое-то поздравленіе, которое и не могъ хорошенько разобрать до тхъ поръ, пока онъ мн не передалъ письмо вице-канцлера графа Воронцова съ другимъ, отъ тогдашняго любимца Елисаветы, камергера Ивана Ивановича Шувалова. Этими письмами мн сообщалось, что императрица меня удостаивала подаркомъ, который этому офицеру поручено мн вручить. Я подробно отмчаю вс эти маловажныя обстоятельства, такъ какъ они достаточно показываютъ, что между ними не было ни одного, которое было способно вызвать во мн тревогу и еще мене страхъ. Однако т, которые старались мн вредить въ глазахъ Елисаветы, убдили ее въ томъ, что при вид этого русскаго офицера я проявилъ самый великій страхъ. Отсюда они вывели, что я имлъ причины чего-то бояться, что заставило императрицу сказать на мой счетъ: ‘знаетъ кошка, чье мясо съла’. На эти два письма я отвтилъ, какъ слдовало, въ виду полученнаго мною отличія, столь необыкновеннаго въ отношеніи лицъ, не облеченныхъ публичною должностью. Я потомъ разстался съ моимъ другомъ Горномъ съ тмъ большимъ сожалніемъ, что онъ, какъ казалось, подвергался многимъ случайностямъ въ виду того положенія, въ которомъ находились его отечество и его партія. Я впослдствіи имлъ удовольствіе узнать, что онъ избгъ всякой опасности.

Я направился въ ту часть Лифляндіи, которая была еще тогда польской. Я сперва отправился въ моему знакомому Борху {Іоаннъ-Андрей Борхъ, воевода лифляндскій, великій канцлеръ королевскій въ (ум. 1780 г.).}, тогда камергеру этого воеводства (бывшему впослдствіи великимъ канцлеромъ), въ его имніе Варкланы. Вмст съ нимъ я похалъ въ Дюнвбургъ, гд по закону собирались сеймики этого узда, дворяне, здсь не столь многочисленные, но боле зажиточные и образованные, чмъ т, которыхъ я видлъ на другихъ сеймикахъ, выразили свое удовольствіе въ виду того, что я лично явился просить объ избраніи меня въ послы отъ ихъ имени, этого уже давно не длалъ никто изъ жителей королевства и рдко исполнялъ кто-либо изъ литовцевъ. Когда меня избрали въ послы безъ затрудненій, я поспшилъ выхать черезъ Вильно въ Варшаву’…

III.

Графъ Понятовскій въ своихъ запискахъ выставилъ единственною причиною своего отъзда изъ С.-Петербурга волю своихъ родителей, желавшихъ, чтобъ онъ вернулся въ Польшу.

Между тмъ, были другія причины, несомннно боле вскія. Великій канцлеръ Бестужевъ былъ горячимъ поклонникомъ великой княгини Екатерины Алексевны. Онъ разсчитывалъ на будущее, которое могло привести ее къ престолу. Но, ревниво оберегая свое вліяніе на нее, онъ потому не особенно дружелюбно отнесся къ возникновенію тснйшихъ сношеній между всю и англійскимъ посломъ, сэромъ Чарльзомъ Уилльямсомъ, который, кром того, способствовалъ всми средствами сближенію великой княгини съ графомъ Понятовскимъ. Англійскій посолъ возбудилъ подозрніе Бестужева, который, сознавая все превосходство Уилльямса, опасался, чтобъ онъ не замнилъ его въ довріи Екатерины.

Съ другой стороны, Бестужевъ могъ бояться, чтобъ эти сношенія великой княгини съ англійскимъ посломъ не повредили ей въ глазахъ Елисаветы Петровны, которая не питала особенно родственныхъ чувствъ къ своей племянниц. Бестужевъ зналъ, что за всю очень строго слдили, ему было извстно, что нашлись бы люди, готовые погубить Екатерину въ глазахъ императрицы.

По этимъ причинамъ канцлеръ видлъ въ англійскомъ посл человка неудобнаго и опаснаго тмъ боле, что великая княгиня требовала часто отъ канцлера сообщенія дипломатической переписки. Вотъ почему Бестужевъ, уже съ января 1756 года, началъ требовать отъ англійскаго министерства отозванія сэра Чарльза. Но эта интрига ему не удалась, можетъ быть, потому, что Фоксъ никогда бы не позволилъ, чтобы его другъ палъ жертвою иностранныхъ козней. Тогда Бестужевъ придумалъ другое средство, чтобъ ослабить вліяніе Уилльямса на великую княгиню, заключавшееся въ удаленіи Понятовскаго. Весною того же 1756 года Бестужевъ черезъ саксонскаго повреннаго въ длахъ, Прассе, далъ понять первому министру Августа III, графу Брюлю, что было бы желательно вызвать обратно въ Варшаву блестящаго молодого человка, который сталъ подозрительнымъ и двору, и дипломатамъ.

Графъ Брюль, побуждаемый Прассе, веллъ отозвать графа Понятовскаго, родители котораго также требовали его возвращенія въ Варшаву. Какъ бы то вы было, но графъ Понятовскій долженъ былъ удалиться, и отъздъ его былъ неминуемъ.

Въ своемъ неудовольствіи великая княгиня удовлетворилась лишь общаніемъ Уилльямса, что Понятовскій вернется въ качеств представителя своего государя. Надо было найти способъ, чтобъ обезпечить врныя сношенія между Екатериною и ея приверженцемъ. Уилльямсъ въ своей переписк съ Екатериною указываетъ, что онъ отсовтовалъ Понятовскому прибгать съ этой цлью въ услугамъ камергера графа Романа Воронцова, которому Станиславъ-Августъ хотлъ довриться. Уилльямсъ даже опасался вмшивать въ тайну о переписк канцлера графа Бестужева, но долженъ былъ по невол согласиться на это, такъ какъ отъ него главнымъ образомъ зависло возвращеніе Понятовскаго въ С.-Петербургъ (Answers No 16, 23 августа). На этомъ основаніи канцлеръ былъ посвященъ въ эту тайну.

Графъ А. П. Бестужевъ казался очень преданнымъ великой княгин, онъ надялся на то, что она вступитъ на престолъ и окажетъ ему тогда свои милости, почему онъ согласился содйствовать этимъ сношеніямъ. Съ одной стороны, ему не могло быть пріятнымъ участіе въ нихъ англійскаго посла, къ которому онъ не былъ расположенъ, и вліянія котораго на Екатерину онъ не могъ не опасаться. Но, съ другой стороны, положеніе его было настолько поколеблено, настолько онъ чувствовалъ себя опутаннымъ партіей Шуваловыхъ и Воронцовыхъ, приверженцевъ сближенія съ Франціею,— что, пользуясь по необходимости всми способами, онъ старался укрпиться въ будущемъ и заручиться благосклонностью великой княгини, а для того ему предстояло въ настоящую минуту поддерживать добрыя отношенія въ Уилльямсу. Вотъ почему канцлеръ общалъ свое содйствіе Екатерин во всемъ и даже согласился принять графа Понятовскаго для обсужденія съ нимъ послдствій его отъзда и возможности его возвращенія, сознавая вмст съ тмъ, что молодой графъ, который хвастался, что пять разъ былъ въ Ораніенбаум у великой княгини, могъ ихъ всхъ погубить (Answers No 11, 9 сентября).

Но не одинъ вопросъ объ отъзд графа Понятовскаго былъ предметомъ сужденій великой княгиня и англійскаго посла, на тайномъ свиданіи, которое имло мсто между ними 28 іюня (2 іюля) 1756 г., и о которомъ Уилльямсъ сообщилъ лорду Гольдернесу въ депеш отъ 9 іюля {Lord Mahon. Hist, IV, p. 381 et 382.}, Уилльямсъ изложилъ великой княгин свои опасенія относительно предполагавшагося сближенія императорскаго двора съ Франціею, за которое стояли Шуваловы. Развивая ту мысль, что прибытіе французскаго посла могло оказать очень гибельное вліяніе на судьбу великаго князя и Екатерины, онъ напомнилъ ей интриги де-ла-Шетарди и ихъ послдствія. Желая оградить ее отъ такой опасности, онъ уврилъ ее въ своей готовности ей помочь, чтобъ отразить козни Шуваловыхъ, дйствовавшихъ противъ вся. Великая княгиня ему сказала, что она вполн сознавала опасность своего положенія и готова вступить въ борьбу, но что для этого ей нужны средства, такъ какъ при двор безъ денегъ ничего нельзя было предпринять. Если бы англійскій король ссудилъ ее извстною суммою, которую она обязуется ему вернуть при первой возможности, она общалась употребить эти деньги исключительно на ихъ дло. На вопросъ Уилльямса, какая сумма ей бы понадобилась, она опредлила ее въ 20.000 червонцевъ или 10.000 ф. стерлинговъ. Депеша Уилльямса заключалась просьбой о передач ходатайствъ Екатерины на благоусмотрніе короля, ручаясь за то, что великая княгиня употребитъ эти деньги по назначенію. Уилльямсъ просилъ Екатерину не передавать этого разговора Бестужеву, которому она должна была внушить, чтобъ онъ намекнулъ англійскому послу, насколько ссуда извстной суммы денегъ со стороны англійскаго короля великой княгин облегчила бы ей возможность предохранить себя отъ французскихъ интригъ и быть полезной Англіи. Графъ Бестужевъ исполнилъ эту просьбу Екатерины. Такимъ образомъ, каждый изъ нихъ, намтивъ одну опредленную цль, разыгрывалъ свою роль отдльно.

Изъ переписки, возникшей между Екатериной и Уилльямсомъ, мы узнаёмъ, что 19 августа (Answers No 7 и 9, 19 и 20 августа) Уилльямсъ получилъ увдомленіе о согласіи короля ссудить великой княгин 40.000 руб., поэтому Уилльямсъ предложилъ Екатерин покрыть ея долгъ барону Вольфу, а по выдач остальной суммы кому она прикажетъ — подписать обязательство на имя короля. Въ отвтъ на это сообщеніе, Екатерина пишетъ, что она тронута довріемъ короля. ‘Я надюсь его заслужить,— говоритъ она (Letters No 8, 21 августа) и постою за хорошее мнніе его величества обо мн… Вы знаете: ‘ее, что бы я ни длала, основано на убжденіи, въ какомъ я нахожусь, что въ этомъ заключается польза Россіи. Этимъ все сказано (c’est toat dire)’.

Въ 1756 году, государыня проживала въ Петергоф съ 7—18 іюня, 16 числа того же мсяца Уилльямсъ провелъ тамъ вечеръ съ полковникомъ графомъ Горномъ, который долженъ былъ скоро выхать въ Швецію, съ датскимъ посланникомъ барономъ Мальтцаномъ, графомъ Понятовскимъ и барономъ Вольфомъ {Баронъ Яковъ Вольфъ былъ сперва англійскихъ генеральнымъ консуломъ въ С.-Петербург въ теченіе боле десяти лтъ, а съ 1751 года былъ назначенъ англійскимъ резидентомъ при русскомъ двор и въ этомъ званія былъ представленъ императриц.}. Туда пріхали изъ Ораніенбаума великій князь и великая княгиня. 26 іюня, дворъ возвратился въ С.-Петербургъ на нсколько дней, такъ какъ уже 2 іюля императрица переселилась вмст съ великимъ княземъ Павломъ Петровичемъ въ Царское, а великокняжеская чета возвратилась въ Ораніенбаумъ. Отъздъ двора совершился посл представленія въ опер, на которомъ еще присутствовали вс иностранные министры. Утромъ, въ день отъзда, графъ Горнъ откланялся императриц на прощальной аудіенціи, а затмъ, получивъ приглашеніе великаго князя провести у него два дня въ Ораніенбаум, онъ, какъ намъ уже извстно, пробылъ двое сутокъ въ. гостяхъ у великокняжеской четы вмст съ Понятовскимъ. Екатерина въ своихъ запискахъ упоминаетъ объ этомъ посщеніи и говоритъ, что графъ Понятовскій и графъ Горнъ прожили въ Ораніенбаум двое сутокъ и что, два дня спустя, Понятовскій выхалъ въ Польшу, а такъ какъ Понятовскій пишетъ въ своихъ запискахъ, что онъ выхалъ въ начал августа, то пребываніе въ гостяхъ у великаго князя надо отвести къ концу іюля. Выхалъ онъ, снабженный письмами Елисаветы Петровны и великаго канцлера, рекомендовавшими его особому вниманію короля Августа III и его министра, графа Брюля.

Съ исходомъ іюля мсяца начинается переписка между великой княгиней и сэромъ Чарльзомъ Уилльямсомъ, продолжавшаяся все время, пока отсутствовалъ графъ Понятовскій (съ іюля по декабрь 1756 г.). Она начинается письмомъ Уилльямса отъ 31 іюля (съ стиля), затмъ слдуетъ письмо Екатерины, которое, хотя и помчено субботой 3 августа, но начаты нсколькими днями ране. Время доказало, что мры, принятыя для сохраненія переписки въ тайн, были удачно задуманы, такъ какъ о ней не сохранилось слдовъ ни въ современныхъ запискахъ, ни въ позднйшихъ историческихъ трудахъ. Главнымъ посредникомъ, которымъ пользовался Уилльямсъ для передачи этой переписки, былъ нкто Свалло, состоявшій впослдствіи англійскимъ консуломъ въ С.-Петербург, который съумлъ снискать довріе великаго князя черезъ его камердинера Брессана. Любимецъ барона Вольфа и англійскаго посла, посредникъ между великимъ княземъ и его заимодавцами, онъ имлъ постоянно доступъ въ его дворецъ въ С.-Петербург и Ораніенбаум. Великая княгиня сама ему передавала свои письма или посылала ихъ ему чрезъ своего камеръ-юнкера Льва Нарышкина, который санъ ихъ относилъ Уилльямсу или ихъ отправлялъ къ нему черезъ своего камердинера, получавшаго отвтныя письма посла.

Какъ извстно изъ записокъ Понятовскаго, Нарышкинъ, былъ его другъ и первый способствовалъ сближенію его съ великой княгиней. По опредленію Екатерины, Нарышкинъ былъ человкъ очень сердечный, но не большого ума и слишкомъ самодовольный (Letters, No 29).

Заботясь о сохраненіи въ тайн своей переписки съ Екатериной, Уилльямсъ не опасался нескромности со стороны Нарышкина, но боялся, чтобы сама великая княгиня не выдала себя, такъ какъ, по его мннію, она имла слишкомъ большое довріе въ канцлеру графу Бестужеву, расположеніе котораго къ ней ему казалось подозрительнымъ. Поэтому посолъ постоянно твердилъ ей въ своей переписк, чтобы она была осторожнй, опасаясь въ особенности шпіонства со стороны нкоего Бернарди. Это былъ итальянецъ ювелиръ, служившій посредникомъ между нею и Бестужевимъ и знавшій вс темныя дла великаго канцлера.

Отъздъ графа Понятовскаго огорчилъ великую княгиню. Для нея было большимъ утшеніемъ, какъ она пишетъ въ своемъ первомъ письм Уилльямсу, отъ 3 августа, найти въ немъ человка, настолько уважавшаго ея отсутствовавшаго приверженца, насколько она сана ему желала добра. Но не одна потребность говорить о врномъ ей человк заставляла ее длиться мыслями съ Уилльямсомъ. Она чувствовала себя одинокой среди этого двора, ей большей частью враждебнаго. Самъ канцлеръ хотя и былъ къ ней расположенъ, но слишкомъ завязъ въ разныхъ интригахъ, чтобы врно судить объ общемъ положеніи. Великой княгин нуженъ былъ врный другъ, обладающій опытомъ, человкъ съ мужествомъ и умомъ, вполн преданный и осторожный, который, оставаясь, насколько возможно, простымъ зрителемъ всего, что творилось при двор, руководилъ бы ее своими совтами и служилъ бы ей проводникомъ по пути, который могъ ее привести къ престолу, но въ равной мр — и въ гибели. Екатерина нашла такого друга въ Уилльямс, который, питая къ ней чувства самой горячей преданности, разсчитывалъ обезпечить на своимъ правительствомъ дружбу будущей государыни Россіи.

Мужество, настойчивость, присутствіе великаго духа и ума, которыя проявляла великая княгиня въ теченіе второй половины 1756 года, посл отъзда графа Понятовскаго, достойны удивленія. Ей приходилось защищаться противъ козней цлой партіи царедворцевъ, пытавшихся возбудить противъ нея подозрніе императрицы и отстранить великаго князя — тмъ самымъ и ее — отъ престола. Защита ея тмъ боле усложнялась, что за всми ея дйствіями строго наблюдали, и она не могла довряться даже великому канцлеру графу Бестужеву, который преслдовалъ главнымъ образомъ свою личную выгоду.

Единственнаго врнаго пособника она нашла себ въ лиц англійскаго посла и, ведя съ нимъ ежедневно переписку, оставшуюся тайной, несмотря на самый бдительный надзоръ, она всей силой своей могучей натуры оберегала свою привязанность къ отсутствовавшему графу Понятовскому. Хотя она иногда впадала въ уныніе, но не сдавалась: такъ, когда Уилльямсъ ей намекнулъ, что въ случа торжества ея враговъ она могла бы найти убжище у англійскаго короля, она отвтила послу: ‘je ne demanderai pas de retraite au roi, votre matre, car je suis rsolue, vous le savez, de prir ou de rgner’ (я не попрошу убжища у короля, вашего государя, такъ какъ я ршилась, какъ это вамъ извстно, погибнуть или царствовать) (Letters No 14, 30 августа). Великій канцлеръ былъ посвященъ въ тайну о переписк между Екатериной и Понятовскимъ, ему доврились только потому, что на него разсчитывали для возвращенія молодого графа въ С.-Петербургъ въ качеств представителя короля Августа III (Answers No 16, 23 августа, Answers No 11, 9 сентября). Но два письма Понятовскому, которыя великая княгиня доставила Бестужеву для пересылки по назначенію, были возвращены канцлеровъ подъ тмъ предлогомъ, что онъ не нашелъ случая ихъ отправить въ Варшаву (Letters No 20,8 сентября). Этотъ отказъ въ доставленіи писемъ Понятовскому возбудилъ подозрніе Уилльямса особенно посл разговора, который онъ имлъ съ канцлеромъ 6 сентября (Answers No 26, 6 сентября). Бестужевъ ему передалъ, что императрица приписывала проискамъ посла сопротивленіе великаго князя Петра едоровича ея предначертаніямъ и была очень недовольна имъ, почему онъ совтовалъ Уилльямсу просить о своемъ отозваніи. Пораженный такимъ предложеніемъ, сэръ Чарльзъ, опомнившись, сказалъ, что онъ этого не сдлаетъ, такъ какъ онъ не чувствовалъ за собою никакой вины. Упомянувъ затмъ о граф Понятовскомъ, о томъ, что онъ ни въ какомъ случа не могъ возвратиться въ Петербургъ, канцлеръ вручилъ Уилльямсу письмо Екатерины Понятовскому, пересланное къ Бестужеву, для отправки по назначенію, и просилъ доставить его въ Варшаву. Но Уилльямсъ не попался въ ловушку и отказался на-отрзъ исполнить такое порученіе. Бестужевъ ему въ отвтъ намекнулъ, что великая княгиня ведетъ съ нимъ тайную переписку. ‘Это неправда,— воскликнулъ посолъ:— я имю переписку съ великой княгиней только черезъ васъ, въ дло Понятовскаго меня впутали, не спросившись меня. Но теперь, когда я возбуждаю подозрніе, я не буду ни во что вмшиваться и буду держаться въ сторон {Бестужевъ заключилъ свою бесду съ посломъ, увряя его въ своихъ дружескихъ чувствахъ къ нему.}. По мннію Уилльямса, Бестужевъ не могъ выносить вліянія посторонняго лица на великую княгиню, онъ ревниво оберегалъ ея расположеніе къ нему, поэтому онъ, подъ видомъ дружескаго совта, далъ понять Уилльямсу, что ему слдовало просить объ отозваніи его изъ Петербурга, и не только возбуждалъ препятствія къ возвращенію графа Понятовскаго въ Петербургъ, но уклонялся отъ пересылки писемъ Екатерины къ Понятовскому, наконецъ, онъ хлопоталъ объ отъзд въ Укранеу, подъ предлогомъ его большой славы, преданнаго ей гетмана графа Кирилла Разумовскаго. Все это служило доказательствомъ вроломства Бестужева, который думалъ только о себ, а самъ ничего не длалъ для другихъ. Почему Уилльямсъ изъ привязанности къ Екатерин, возраставшей съ каждымъ днемъ, а также изъ дружбы къ Понятовскому и для собственной пользы начертилъ великой княгин слдующій планъ дйствій (Answers No 11, 9 сентября, Answers No 33, 10 сентября). Главнйшая задача заключалась въ возвращеніи Понятовскаго, которое могло совершиться только посредствомъ Бестужева, такъ какъ если бы графъ Станиславъ-Августь возвратился безъ оффиціальнаго характера, то его положеніе въ Петербург было бы невозможнымъ, къ нему бы отнеслись какъ къ подозрительной личности, и онъ, Уилльямсъ, не былъ бы въ состояніи его защитить. Хотя Бестужевъ боялся графа и считалъ его слишкомъ смлымъ, но Екатерина должна была заявить ему безусловное и настойчивое требованіе о возвращеніи графа, она должна была дать понять канцлеру, что только при возвращеніи графа черезъ посредство Бестужева послдній могъ бы разсчитывать на ея расположеніе въ настоящемъ и на покровительство въ будущемъ. Такъ какъ содйствіе Бестужева являлось въ этомъ дл безусловно необходимымъ, то Екатерина не должна была съ нимъ ссориться. Ей слдовало послать Бернарди къ Бестужеву съ заявленіемъ, что она желаетъ, чтобъ Уилльямсъ отправилъ письма Понятовскому. Уилльямсъ на-отрзъ откажется, подъ предлогомъ, что не желалъ боле вмшиваться въ это дло, посл чего канцлеръ, во избжаніе разрыва съ Екатериной, будетъ вынужденъ отправить письма и возвратить Понятовскаго. Если Екатерина сдлаетъ видъ, что она разгнвана на Уилльямса, тмъ лучше, такъ какъ Бестужевъ подумаетъ, что посолъ потерялъ окончательно довріе и что съ однимъ Понятовскимъ ему легко будетъ справиться и прибрать его въ рукамъ. Вмст съ тмъ, у него исчезнетъ всякое подозрніе въ существованіи тайной переписки между великой княгиней и Уилльямсомъ. Екатерина должна была внушить Бестужеву, чтобъ онъ обращался къ Уилльямсу съ настойчивымъ требованіемъ подъ угрозой, въ случа его неисполвенія, потери ея расположенія къ нему. Когда онъ увидитъ, что Уилльямсъ упорствуетъ, онъ будетъ считать его потерявшимъ всякое довріе великой княгини, а себя — восторжествовавшимъ надъ соперникомъ. Онъ убдится въ дйствительности расположенія Екатерины въ Понятовскому и въ томъ, что онъ, одинъ, въ состояніи ей угодить, онъ сдлаетъ все изъ опасенія, чтобъ Екатерина не обратилась въ другимъ русскимъ пособникамъ. Таковъ былъ путь, намченный Уилльямсомъ, которому должна была слдовать великая княгиня для того, чтобъ побудить канцлера къ возвращенію Понятовскаго въ Петербургъ. Кром того, Уилльямсъ ей указалъ, что Бестужевъ держался на своемъ посту только въ виду того кредита, которымъ, какъ предполагали, онъ пользовался у великой княгини. Основываясь на этомъ предположеніи, Шуваловы въ послднее время сблизились съ нимъ. Поэтому отъ Екатерины самой зависло ихъ привязать въ себ, не прибгая въ посреднику, который дйствовалъ исключительно для своей выгоды. Препятствія, которыя ставилъ Бестужевъ возвращенію графа Понятовскаго, привели великую княгиню въ негодованіе. ‘У меня голова идетъ кругомъ,— писала она Уилльямсу,— я не знаю, что говорю, что длаю, смшно вамъ признаться, что я испытываю такое состояніе въ первый разъ въ жизни. Не бросайте меня въ этомъ бдствіи, въ которомъ я нахожусь’ (Letters No 19, 11 сентября, No 20, 8 сентября, No 21 письмо, 13 сентября). Она готова была явиться къ Бестужеву лично и просить его, чтобъ онъ исполнилъ ея просьбу… ‘Если мн останется только этотъ способъ,— пишетъ она (Letters No 19, 11 сентября),— я очень надюсь на него, хотя я хорошо знаю, что канцлеръ любитъ только самого себя, но я считаю, что посл денегъ я представляю изъ себя нчто, что должно произвести впечатлніе на него и у него’. Наконецъ, она готова была предложить Бестужеву часть денегъ, ею полученныхъ отъ англійскаго короля, лишь бы онъ обязался вернуть Понятовскаго къ Рождеству (Letters No 21, 13 сентября).

Ее радовало однако ты, что Понятовскій ничего не зналъ о тхъ непріятностяхъ, которыя она переживала, но Уилльямсъ совтовалъ ей написать обо всемъ графу Станиславу-Августу и самъ ему написалъ письмо въ 12 страницъ, въ которомъ онъ, увривъ его въ расположеніи къ нему великой княгини, сообщилъ, какъ онъ предполагалъ дйствовать въ будущемъ (Answers No 27, 8 сентября, No 21, 11 сентября, Letters No 18, 7 сентября).

Состоя другомъ и великой княгини, и Понятовскаго, Уилльямсъ исполнялъ порученія ихъ обоихъ: въ одномъ письм въ Уилльямсу Понятовскій просилъ узнать отъ Екатерины, расположена ли она къ нему по прежнему, на что великая княгиня отвтила послу (Letters No 3, 12 августа), что это — сущая правда (une vrit des plus vritables) которую она просила подтвердить ихъ отсутствующему другу. Уилльямсъ написалъ ей въ отвтъ, что онъ уже шесть лтъ, какъ состоялъ опекуномъ и наставникомъ Понятовскаго, что въ виду сего послдній, безъ сомннія, обязанъ былъ ему во многомъ, но что никакое одолженіе не могло быть сравнено съ тмъ, которое онъ ему длалъ, передавая ему эту сущую правду (Answers No 8, 13 августа).

Питая къ Понятовскому такое расположеніе, Екатерина писала Уилльямсу, насколько она тронута всми заботами, которыя онъ имлъ о ихъ общемъ друг, сдлавъ изъ него то, чмъ онъ былъ, и просила его воспроизвести портретъ молодого графа и прислать его ей, онъ бы сохранялся у нея въ ожиданіи истеченія пяти мсяцевъ, оставшихся до его прізда (Letters No 9, 23 августа, No 11, 27 августа, No 14, 30 августа).

Отвчая великой княгин, Уилльямсъ писалъ, что, любя Понятовскаго какъ своего сына, онъ не усматривалъ въ этомъ никакой заслуги передъ Екатериной. Что же касается портрета, то онъ уклонился отъ исполненія ея просьбы, говоря, что онъ пишетъ портреты слишкомъ реально (Answers No 15, 24 августа, No 18, 30 августа).

Въ своемъ искреннемъ расположеніи въ Понятовскому Екатерина, боясь возбудить его неудовольствіе, пишетъ Уилльямсу (Letters No 3, 12 августа), что гетманъ графъ К. Г. Разумовскій, желая переговорить съ нею наедин о положеніи ихъ длъ, просилъ у нея свиданія, она спрашивала Уилльямса, могла ли бы она принять гетмана, не возбудивъ подозрнія въ Понятовскомъ? Уилльямсъ ей отвтилъ (Answers No 7, 19 августа), что Разумовскій былъ другъ Понятовскаго. ‘Возможно ли — спрашивалъ Уилльямсъ — знать васъ и васъ же подозрвать, я бы не могъ уважать того, которому я бы не доврялъ, а то, что я чувствую къ вамъ, превосходитъ уваженіе, это почти обожаніе и обожаніе, основанное на здравомъ разсудк и на разум, которымъ Господь Богъ меня надлилъ’.

Заботясь о своемъ друг, Екатерина просила Уилльямса (Letters No 15, 31 августа и 1 сентября) выслать Понятовскому 1000 червонцевъ изъ тхъ денегъ, которыя она получила отъ англійскаго короля, а въ письм отъ 21 сентября (Answers No 21) Уилльямсъ увдомилъ великую княгиню о высылк съ англійскимъ курьеромъ денегъ по назначенію.

Слдуя совтамъ Уилльямса, Екатерина настойчиво потребовала въ своихъ переговорахъ съ Бестужевымъ черезъ довреннаго его Бернарди возвращенія Понятовскаго въ Петербургъ и написала графу Бестужеву письмо (Letters No 21, 13 сентября), въ которомъ она, не допуская никакихъ отговорокъ канцлера по этому поводу, посл его увреній въ преданности, удивлялась тому, что онъ могъ сообразоваться съ мнніемъ людей, домогавшихся неисполненія ея желаній, и высказывала, что разъ она требовала, то должна была имть предпочтеніе передъ всми, и что она добьется со свойственною ей настойчивостью возвращенія Понятовскаго, которое зависло исключительно отъ него, Бестужева, поэтому она ставила ему категорическій вопросъ, на который она ждала отъ него безусловнаго отвта: обязуется ли онъ въ томъ, что графъ Понятовскій вернется къ Рождеству въ Петербургъ, такъ какъ только при условіи возвращенія его черезъ посредство канцлера она общала ему, Бестужеву, свое личное расположеніе и свое покровительство въ будущемъ. Со своей стороны, Уилльямсъ исполнялъ намченную имъ программу. При свиданіи его съ канцлеромъ, котораго онъ нашелъ слаще млека и меда (il tait comme la terre de Chanaan tout miel et lait — Answers No 12, 13 сентября), Бестужевъ сталъ уговаривать посла, чтобъ онъ принялъ на себя отправленіе писемъ великой княгини Понятовскому и убдилъ Понятовскаго не прізжать въ Петербургъ. Уилльямсъ на-отрзъ отказался исполнить подобныя порученія, сославшись на то, что онъ не желалъ вмшиваться въ это дло и попасться въ западню. Но кром того Уилльямсъ держалъ Бестужева въ своихъ рукахъ тмъ, что, располагая большою суммою, которую король прусскій предоставилъ въ его распоряженіе для подкупа, онъ далъ понять канцлеру, что при извстныхъ условіяхъ и ему могла перепасть часть этихъ денегъ (Answers No 12, 13 сентября). Независимо отъ того, Уилльямсъ уврялъ, что, по его представленію, англійское правительство не уплатить Бестужеву пенсіи, которую онъ получалъ отъ короля, до тхъ поръ, пока Понятовскій не вернется обратно въ Петербургъ черезъ его посредство (Answers No 34. 8 сентября, Answers No 21, 11 сентября).

Настойчивость Екатерины стала мало-по-малу дйствовать и Бестужева. Онъ подослалъ къ ней Бернарди сказать, что ее она такъ уже хочетъ возвращенія Понятовскаго, онъ могъ бы вернуться въ качеств Саксонскаго министра при императорскомъ двор. Екатерина на-отрзъ отказалась отъ такого предложенія, требуя, чтобы канцлеръ исполнилъ то, что общалъ (Letters No 24, 17 сент.).

Сообщая Уилльямсу о такомъ предложеніи, она умоляла его не оставлять ее въ досад, которая все боле и боле ею овладвала, и добавляла, что она готова сама идти ходатайствовать передъ канцлеромъ, она была убждена, что возьметъ верхъ надъ всми другими соображеніями, такъ какъ онъ ее любилъ, насколько подобный человкъ могъ любить.

Въ виду того, что въ это время король Фридрихъ II напалъ на Саксонію и могъ не выпустить ея короля, вопросъ о назначеніи Понятовскаго представителемъ Августа III, какъ короля польскаго, завислъ отъ того, успетъ ли Августъ III прибыть въ Варшаву и созвать сеймъ.

Понятовскій писалъ Уилльямсу, что, по его свдніямъ, Августа III ожидали въ Варшав: ‘Если это такъ,— успокаивалъ Уилльямсъ Екатерину (Answers No 30, 19 сентября),— то все будетъ хорошо, и по заключеніи мира между Пруссіею и Саксоніею, Понятовскій вернется въ Петербургъ’. Въ отвтъ на это сообщеніе Екатерина писала послу (LettersNo 25, 21 сент.), что съ тхъ поръ, какъ онъ самъ надялся на возвращеніе Понятовскаго, она чувствовала себя спокойне, но выражала опасеніе за здоровье графа, такъ какъ все непріятное ему вредно. Уилльямсъ, однако, счелъ нужнымъ объяснить ей, что нельзя было строить какіе-либо планы до прізда Августа III въ Варшаву и созыва сейма, такъ какъ если бы онъ не пріхалъ, то возвращеніе Понятовскаго будетъ затруднительнымъ, но даже въ послднемъ случа — добавлялъ Уилльямсъ (Answers No 31, 22 сент.) — Бестужевъ могъ воздйствовать на кого слдовало, и возвращеніе состоится съ замедленіемъ на мсяцъ или шесть недль.

Вслдствіе настояній Екатерины, великій канцлеръ ршился дйствовать во исполненіе ея желаній. Онъ написалъ письмо министру Августа III, графу Брюлю, въ которомъ изложилъ, что, въ виду существовавшихъ политическихъ усложненій, онъ считалъ необходимымъ присутствіе при императорскомъ двор чрезвычайнаго посланника польскаго королевства, съ цлью укрпленія узъ дружбы, связывавшихъ оба правительства. Для замщенія должности представителя короля польскаго, Бестужевъ указалъ на графа Понятовскаго, какъ на лицо, которое съумло снискать благоволеніе императрицы и расположеніе всего ея двора и, вслдствіе этого, могло лучше другихъ оказать услуги своему королю и своей стран. Копія съ этого письма была доставлена великой княгин, которая не преминула ее сообщить Уилльямсу съ замчаніемъ, что она осталась довольна такимъ шагомъ Бестужева (Letters No 23, 24 сент.).

Уилльямсъ, соглашаясь съ тмъ, что письмо канцлера окажетъ свое дйствіе, находилъ только одинъ недостатокъ, а именно тотъ, что польскій король не могъ назначить посланника отъ Рчи Посполитой безъ одобренія сената, онъ могъ однако безъ его согласія послать изъ Дрездена повреннаго по дламъ Польши (Answers No 40, 26 сент.). На эту оговорку Уилльямса Екатерина замтила, что самъ Брюль убдится въ дйствительномъ желаніи канцлера, чтобы Понятовскій вернулся, и прибгнетъ къ послднему способу при невозможности примненія перваго (Letters No 26, 26 сент.).

Въ одномъ изъ своихъ писемъ Уилльямсу Понятовскій просилъ написать его отцу и матери, чтобы они содйствовали его возвращенію въ Петербургъ. Сообщая объ этой просьб (Answers No 55, 27 сент., Letters No 43. 19 окт.), Уилльямсъ писалъ Екатерин, что графиня Понятовская — умная женщина, но ханжа, что она любитъ своего сына и питаетъ къ нему, Уилльямсу, какъ ни къ кому иному, большое довріе, которымъ онъ не преминетъ всецло воспользоваться.

Уилльямсъ, дйствительно, написалъ графин Понятовской (Answers No 45, 25 окт.), что если она чувствовала себя чмъ-нибудь ему обязанною, то она могла выразить свою благодарность ему возвращеніемъ своего сына. Дале, онъ указалъ на ту пользу, которую молодой Понятовскій оказалъ ему своимъ содйствіемъ, я на т успхи, которые онъ проявилъ въ длахъ: ‘однимъ словомъ — писалъ Уилльямсъ Екатерин,— я выразилъ все, съ цлью добиться того, чего мы оба такъ сильно желаемъ. Какъ мн пріятно сдлать вамъ удовольствіе!‘

Между тмъ, въ город распространились слухи, что Понятовскій арестованъ въ Польш — и что императрица считала его шпіономъ прусскаго короля. Вслдствіе этихъ слуховъ, взволновавшихъ Екатерину, она просила Уилльямса переговорить съ Иваномъ Ивановичемъ Шуваловымъ и принять на себя защиту ихъ друга, сама же она собиралась объясняться съ Бестужевымъ, на основаніи какихъ данныхъ императрица обвиняла Понятовскаго въ шпіонств (Letters No 28, 5 окт.). Успокаивая великую княгиню насчетъ того, что приведенные слухи чистйшій вздоръ, Уилльямсъ ей сообщилъ содержаніе разговора, который онъ имлъ съ Бестужевымъ (Answers No 37, 7 окт.). канцлеръ больше всего боялся потерять благорасположеніе Екатерины и уврялъ посла, что онъ длаетъ все, чтобы Понятовскій вернулся, но еслибъ этого не случилось, то не слдовало великой княгин его упрекать. Уилльямсъ на это ему замтилъ, что возвращеніе Понятовскаго не било государственнымъ дломъ, а дломъ дружескаго расположенія, почему Бестужеву надлежало подумать о послдствіяхъ неудачи. Уилльямсъ дружески совтовалъ канцлеру не шутить съ волею великой княгини, такъ какъ она ршилась достигнуть возвращенія Понятовскаго во что бы то ни стало. Исполненіемъ такой воли Екатерины канцлеръ обезпечивалъ за собою навсегда то высокое довріе, которымъ онъ пользовался у великой княгини. Послдніе доводы посла поразили канцлера, и онъ показался ему очень смущеннымъ. ‘Господи,— писалъ Уилльямсъ Екатерин,— какъ бы я желалъ, чтобы Понятовскій вернулся для моего собственнаго утшенія! Такой привязанный другъ, такой знающій и осторожный пособникъ неоцнимъ! Какъ онъ былъ бы мн полезенъ въ эту минуту, онъ, который длитъ со мною и горе, и радость, который любитъ меня, не ожидая какой-либо выгоды, который привязанъ ко мн безъ задней мысли и уважаетъ, потому что знаетъ меня. Правда, что я питаю къ нему нжность отца: онъ — мой избранникъ, мой пріемышъ, и я радуюсь, когда вижу ежедневно, что мой разсудокъ не нахвалится вмст съ вами моимъ выборомъ, que ma raison et vous se louent de mon choix, и вамъ скоро пришлю его портретъ въ маломъ и большомъ размр’.

Слухъ о прізд Августа III въ Варшаву подалъ поводъ Уилльямсу написать (Answers No 56, 22 октября) великой княгин, что по всему вроятію Понятовскій могъ скоро вернуться, такъ какъ польскому королю было вполн естественно послать кого-нибудь съ цлью извстить императрицу о его прибытіи въ королевство, для чего ему надлежало созвать сенатъ и назначить Понятовскаго чрезвычайнымъ посланникомъ при императорскомъ двор. Получивъ это сообщеніе, Екатерина поспшила выразить Уилльямсу свою радость (Letters No 46, 23 окт.).

Не довряясь, однако, этимъ радужнымъ извстіямъ, она, во избжаніе случайностей, искала сближенія съ графомъ Петромъ Шуваловымъ для того, чтобы онъ содйствовалъ осуществленію ея мечты. Но надо было найти посредника для переговоровъ съ Шуваловымъ помимо Апраксина, которому она не довряла, боясь, чтобы онъ не предалъ ее Бестужеву, а замыслы послдняго ей казались наиболе опасными въ виду его мстительности. (Letters No 46, 23 окт.). На это Уилльямсъ замтилъ (Answers No 59, 24 окт.), что ея настойчивое желаніе относительно возвращенія Понятовскаго могло быть исполнено только черезъ посредство одного Бестужева, такь какъ онъ былъ посвященъ въ тайну, Шуваловы въ этомъ дл не могли быть полезными, и имъ не слдовало ничего общать, а то Екатерина рисковала бы ничего отъ нихъ не получить. Уилльямсъ полагалъ, что возвращеніе Понятовскаго совершится скоро само собой.

Въ субботу 26 октября, Екатерина черезъ Уилльямса получила письмо отъ графа Станислава Авг. Понятовскаго и записку отъ его отца и сообщила сэру Чарльзу выдержку изъ письма своего друга (Answers No 62, 26 октября, Letters No 41, 27 октября). Въ немъ онъ разсказывалъ, какъ его мать добилась отъ него признанія, почему онъ такъ страстно желалъ вернуться въ Петербургъ. Когда она узнала отъ него причину, она объявила ему, что не согласна на его отъздъ. Отчаяніе его было ужасно, но, несмотря на его слезы и мольбы, мать осталась непреклонной. Его удрученное состояніе замтили великій казначей графъ Флеммнигъ и его дядя князь Августъ Чарторыйскій, воевода русскій. Когда они узнали, въ чемъ дло, графъ Флеммингъ сказалъ, что ему надо спастись, и предложилъ свои услуги, чтобъ ухать, несмотря на сопротивленіе графини Понятовской. Затмъ, обратившись къ князю Августу, онъ воскликнулъ: ‘Нечего медлить,— онъ сломалъ себ шею, и намъ предстоитъ то же самое, если онъ не вернется. Мы потеряемъ поддержку Екатерины и заслужимъ ея недоброжелательство, если онъ не возвратится’. По обсужденіи положенія, было ршено между ними и графомъ Понятовскимъ отцомъ, что если его сынъ не будетъ отправленъ посланникомъ короля, то онъ подетъ съ дядей канцлеромъ, княземъ Адамомъ Чарторыйскимъ, въ Литву, откуда переправится въ Петербургъ. Графъ Станиславъ-Августъ съ радостью ждалъ моментъ отъзда, когда получилось письмо Уилльямса, рисовавшее положеніе длъ въ Петербург. Хотя эти извстія смутили отца графа Понятовскаго, но въ заключеніе онъ ршился на отъздъ своего сына, какъ скоро послдуетъ назначеніе его королемъ или вызовъ его изъ Петербурга.

Во время этихъ переговоровъ графъ Станиславъ-Августъ замтилъ, что по многимъ признакамъ его мать очень желала, чтобъ онъ вернулся, лишь бы она могла сказать себ, что она на то не дала своего формальнаго согласія. Затмъ слдовала въ письм Понятовскаго въ Екатерин просьба передать Уилльямсу, чтобъ онъ написалъ отцу его отпустить сына въ Петербургъ, такъ какъ онъ нуждался въ немъ. Этотъ предлогъ былъ необходимъ, чтобъ убдить графиню Понятовскую, которая повторяла, что еслибы Уилльямсъ дйствительно нуждался въ ея сын, онъ бы формально потребовалъ отъ отца его возвращенія. Между тмъ русскій повренный въ длахъ при корол Август III Гроссъ донесъ 4 ноября (24 октября) канцлеру изъ Варшавы (Letters, 4 ноября), что еще въ Дрезден онъ получилъ рекомендательныя письма, которыми былъ снабженъ Понятовскій для передачи королю и его первому министру, графу Брюлю. Гроссъ усплъ исполнить данное ему порученіе, и когда молодой стольникъ явился въ Варшаву ко двору, онъ былъ принятъ королемъ весьма благосклонно. Графъ Брюль уврилъ Гросса, что король Августъ готовъ въ скорости отправить стольника съ порученіемъ императорскому двору, предварительно пожаловавъ ему голубую ленту. Отправка Понятовскаго отъ Рчи Посполитой могла бы послдовать только на основаніи постановленія сената, но таковое потребовало бы много времени и врядъ ли увнчалось бы успхомъ. Самъ Понятовскій предпочелъ бы для выигрыша времени отправиться съ порученіемъ отъ короля, получивъ врительныя грамоты, въ виду занимаемой изъ должности стольника великаго княжества литовскаго, не изъ канцеляріи Саксоніи, а изъ литовской канцеляріи. Выражая великой княгин свою радость въ виду скораго исполненія ея желаній, Уилльямсъ умолялъ Екатерину на колняхъ (Answers No 80, 4 ноября, Answers No 46, 6 ноября), чтобы, по прізд Понятовскаго, она была осторожной въ виду мнительности канцлера, который усплъ удалить гетмана графа Разумовскаго, старался, возстановивъ государыню противъ него, Уилльямса, вынудить его въ отъзду, и способенъ въ одну прекрасную ночь заключить подъ стражу самого Понятовскаго. Въ отвтъ на это предупрежденіе, великая княгиня написала Уилльямсу, что сама хотла посовтоваться съ нимъ по сему предмету и будетъ видться съ Понятовскимъ согласно указаніямъ посла (Letters, No 47, четвергъ 7 ноября). Въ томъ же письм она сообщала ему, что, согласно увдомленію графа Брюля отъ 6 ноября (27 октября), полученному канцлеромъ, графъ Понятовскій вызжаетъ черезъ 10 или 11 дней съ порученіемъ отъ короля Августа III, получивъ орденъ Благо Орла. Еще 5-го ноября Саксонскій повренный въ длахъ при императорскомъ двор Прассе увдомилъ дипломатическій корпусъ о прибытіи графа Понятовскаго. Французскій агентъ Дугласъ и австрійскій посолъ графъ Эстергази были очень поражены такимъ извстіемъ. Сообщая объ этомъ великой княгин, Уилльямсъ писалъ (Answers No 48, 8 ноября), что канцлеръ веллъ ему передать черезъ Бернарди, чтобъ онъ предупредилъ графа Понятовскаго не останавливаться у великой княгини во избжаніе всякихъ толковъ. Уилльямсъ, однако, отказался вмшиваться, сказавъ, что, по всему вроятію, Прассе или великая княгиня сняли домъ для помщенія графа Понятовскаго.

Недаромъ Уилльямсъ предупреждалъ великую княгиню о готовившихся проискахъ Бестужева въ случа прибытія графа Станислава-Августа. Въ сохранившейся переписк между Екатериной и Уилльямсомъ имется журналъ постановленія конференціи, написанный рукою Екатерины и, очевидно, сообщенный ею въ перевод англійскому послу. Этотъ переводъ помченъ седьмымъ ноября. Въ немъ сказано, что такъ какъ назначеніе графа Понятовскаго посланникомъ не было угодно ея величеству въ виду его тсной дружбы съ англійскимъ посломъ, то государыня повелла, чтобъ канцлеръ объявилъ секретарю Саксонскаго посольства Прассе, что данное ею Понятовскому рекомендательное письмо на имя короля Августа III выдано исключительно по его просьб, что назначеніе его вовсе не угодно ея величеству и что вмсто него она желала бы видть, въ качеств представителя короля, уже состоявшаго при императорскомъ двор графа Герсдорфа, который, какъ саксонскій подданный, врне служилъ бы его выгодамъ и внушалъ бы боле доврія. Въ случа же неминуемости прибытія графа Понятовскаго было повелно имть съ нимъ сношенія лишь по такимъ дламъ, разршеніе которыхъ не потребовало бы продолжительнаго пребыванія его въ Петербург. Таково содержаніе постановленія конференціи, находящагося (въ перевод) въ переписк между Уилльямсонъ и Екатериной, по справк же съ подлинными протоколами бывшей конференціи 1756 года (марта 14 — декабря 31), хранящимися въ московскомъ главномъ архив министерства иностранныхъ длъ, оказывается, что 7-го ноября 1756 г. дйствительно состоялось засданіе конференціи, на которомъ, между прочимъ, имлось сужденіе о прізд графа Понятовскаго, но протоколъ этого засданія отличается отъ передачи его въ переписк Уилльямса, хотя оба документа по коему смыслу имютъ одинаковое значеніе.

Засданіе 7 ноября 1756 г. состоялось подъ предсдательствомъ канцлера графа Бестужева при членахъ княз М. Трубецкомъ, А. Бутурлин, княз Михаил Голицын, граф Михаил Воронцов и графахъ А. и П. Шуваловыхъ.

Въ пятомъ пункт протокола значится слдующее: ‘королевско-польскій дворъ началъ уже дйствительно возвращать свою довренность и милость старымъ своимъ и здшнимъ партизанамъ князьямъ Чарторижскимъ, чему и доказательствомъ служитъ назначеніе сюда чрезвычайнымъ министромъ стольника литовскаго, графа Понятовскаго. Сіе послднее для великой конвенціи, въ которой сей стольникъ извстнымъ образомъ находится съ англійскимъ посломъ Уилльямсомъ при ныншнихъ обстоятельствахъ, правда, не весьма желательно, но какъ отвращеніе того уже совсмъ невозможно, потому что оной теперь въ дорог быть иметъ, да и фамилія его тмъ крайне огорчена была бы, такъ что здшній дворъ, вступившись столь сильно за оную, супротивленіемъ сему назначенію пришедъ самъ въ нкоторое съ собой разнорчіе, то останется смотрть, каково будетъ нын сего Понятовскаго здсь поведеніе, и потому искусно размрять, какъ далеко иметъ простираться оказуемая ему въ длахъ повренность, а между тмъ опредлено послать рескрипты къ его в — ству генералу фельдмаршалу и кавалеру Степану едоровичу Апраксину и въ коллегію иностранныхъ длъ’.— Въ томъ же протокол значится рескриптъ слдующаго содержанія:

‘Назначеніе министромъ къ намъ стольника литовскаго графа Понятовскаго по причин великой его съ аглинскимъ посломъ Уилліамсомъ конвеціи при ныншнихъ обстоятельствахъ подлинно не можетъ намъ быть пріятно. Но понеже королевское при томъ намреніе показать намъ и симъ самымъ выборомъ нкоторую угодность всегда однако же призваніе заслуживаетъ, то и надлежитъ, чтобъ посланникъ Гросъ пристойный о томъ комплиментъ его величеству королю учинялъ, но при томъ графу Брилю въ вышшей довренности и для единственнаго королевскаго извстія внушилъ, что хотя имвшее при томъ его величествомъ дружеское къ намъ намреніе намъ подлинно пріятно,да и въ протчемъ весьма бы мы тому согласны были, чтобъ симъ способомъ вошли паки въ прежнюю его величества милость и довренность князья Чарторыжскіе съ ихъ друзьями, за которыхъ мы у его величества заступленіе чинили и которыхъ мы всегда въ преданств ко двору содержать стараться будемъ, то однакожъ изображенное въ рескрипт нашемъ подъ No 4 намреніе, единственно въ польз его королевскаго величества клонящееся, неотмнно превозмогаетъ надъ всякими посторонними уваженіями и мы подлинно не находимъ теперь лучшаго присовтовать, какъ чтобъ, не показывая одному передъ другимъ ни предпочтенія ни огорченія, и содержа всхъ равно, равно каждаго, принудить къ своей должности. При чемъ надобно, чтобъ Гроссъ и о томъ въ вышшемъ секрет графа Бряля предупредилъ, что буде графъ Понятовскій по прізд сюда не найдетъ тотчасъ такой довренности, каковой бы въ протчемъ пребывающій между вами тснйшій союзъ требовалъ, то не умаленіе нашей въ королю дружбы, но сіе единственно причиною тому будетъ, что графъ Понятовскій, будучи персонально въ великой дружб и конекціи съ посломъ Уиліамсомъ, усерднымъ коммисіонеромъ короля прусскаго, предосторожность и благоразуміе требуютъ по меньшей мр увриться напередъ о молчаливости сего молодого человка. Потребное изъ сего рескрипта къ свднію нашего генерала-фельдмаршала Апраксина ему уже отъ васъ сообщено’ (л. 413).

Какъ въ подлинномъ протокол конференціи, такъ и въ перевод, сдланномъ Екатериной, высказывается недовріе къ Понятовскому и предписывается вести дла съ нимъ осторожно. Такъ какъ переводъ, сообщенный Екатериной, боле обстоятельно и рзко изложенъ, то можно предположить, что это постановленіе было черновое, доставленное кмъ-нибудь изъ членовъ или канцеляріей конференціи великой княгин и что оно было затмъ измнено и смягчено въ подробностяхъ. Но и въ этой измненной форм протоколъ выражалъ непріязнь и недовріе къ Понятовскому, а такъ какъ конференція состоялась подъ предсдательствомъ графа Бестужева, то великая княгиня не могла не подозрвать въ канцлер коварныхъ цлей въ отношеніи ея друга.

Но канцлеръ, однако, продолжалъ уврять Екатерину въ своей преданности. Отъ него она узнала, что графъ Понятовскій ему писалъ, прося отвести ему квартиру отъ двора, такъ какъ русскій повренный въ длахъ въ Варшав Гроссъ пользовался даровымъ помщеніемъ отъ короля. Увдомляя о томъ Уилльямса (Letters No 38, 9 ноября), Екатерина писала, что хотла нанять для Понятовскаго домъ пвца Марко противъ Казанскаго собора {Графъ Понятовскій, по прізд, поселился на Адмиралтейской сторон близъ Гостинаго двора, въ дом полковника Марка едоровича Полторацкаго, фасадъ и планъ этого дома хранятся въ московскомъ главномъ архив, этотъ домъ находится, по всему вроятію, на мст того, который стоитъ на углу Невскаго и Екатерининскаго канала въ Милютиныхъ рядахъ. Маркъ Полторацкій (1729—1795), сынъ соборнаго протоіерея въ г. Сосниц, черниговской губерніи, былъ возведенъ въ дворянство при Елисавет Петровн, управлялъ придворной пвческой капеллой, умеръ въ чин дйствительнаго статскаго совтника.} и что Понятовскій, по прізд, долженъ быть покорнымъ какъ ягненокъ для того, чтобы овладть Бестужевымъ. ‘Говоряте, что хотите,— писала великая княгиня, но имъ можно овладть’ (il est attrapable). Уилльямсъ, однако, настаивалъ на томъ (Answers No 49, 10 и 11 ноября), чтобъ она прервала сношенія съ канцлеромъ, такъ какъ онъ ее предавалъ. По словамъ англійскаго посла, все совершится по желанію канцлера: гетманъ первый удетъ, онъ, Уилльямсъ, принужденъ будетъ удалиться, во избжаніе того, чтобъ императрица сама не потребовала его отозванія, а Понятовскому дозволено будетъ остаться только для того, чтобъ сдлать комплиментъ, но онъ будетъ подвергнутъ такому надзору въ теченіе своего пребыванія, что Уилльямсъ, какъ ея лучшій другъ, совтовалъ ей и не думать о свиданіи съ нимъ, но ожидать терпливо боле счастливыхъ дней. Онъ убждалъ ее обратиться въ графу Александру Ивановичу Шувалову, прося его передать его двоюродному брату, Ивану Ивановичу Шувалову, что она вполн ввряетъ себя ему съ тмъ, чтобы онъ не держалъ стороны канцлера, который поступилъ предательски съ нею. Уилльямсъ доказывалъ великой княгин, что вліяніе Бестужева на Шуваловыхъ происходило исключительно изъ ихъ предположенія, что онъ пользовался особымъ ея довріемъ. Если же Бестужевъ управлялъ Шуваловыми на основаніи этого предположеннаго доврія, то не лучше ли Екатерин управлять ими непосредственно. Почему Уилльямсъ убждалъ ее переговорить съ Иваномъ Шуваловымъ, ему довряться и ему общать свое покровительство въ будущемъ.

Убжденія Уилльямса очень смутили Екатерину. Посл трехдневныхъ размышленій она, стсняясь порвать окончательно съ Бестужевымъ, ршилась написать Ивану Ивановичу Шувалову, что, потерявъ довріе къ канцлеру, она обращается къ нему, Шувалову, за его содйствіемъ, общая свое покровительство въ будущемъ. Это письмо было передано Ивану Ивановичу Нарышкинымъ, принесшимъ Екатерин отвтъ Шувалова, который, благодаря за оказанное ему довріе, выразилъ свою полную готовность быть полезнымъ великой княгин. Въ то же время Бестужевъ, предчувствуя, что она подозрвала его въ измн, писалъ ей, что онъ очень опечаленъ ея недовріемъ, Екатерина же ему отвтила, что, не сомнваясь въ его искренности, она просила не обижать ея друзей, намекая на Уилльямса, гетмана Разумовскаго и графа Понятовскаго, которые привязаны къ ней столько же, сколько и онъ самъ (Letters No 36, 13 ноября, No 31, 15 ноября).

18-го ноября, канцлеръ доставилъ великой княгин письмо (Letters No 45, 19 ноября) отъ графа Понятовскаго и донесеніе отъ Гросса. Послдній писалъ, что отъздъ графа откладывался до полученія извстій изъ С.-Петербурга о томъ, какъ было принято императорскимъ дворомъ его назначеніе. Затмъ въ донесеніи описывались интриги французскаго повреннаго въ длахъ Дюрана, домогавшагося полученія аудіенціи у короля для того,чтобъ убдить его отправить въ С.-Петербургъ другое лицо, а не Понятовскаго. Узнавъ о томъ, Августъ III позвалъ графа въ кабинетъ и объявилъ ему, что онъ назначаетъ его министромъ въ Россію. Въ виду этихъ интригъ Бестужевъ сообщилъ великой княгин, что онъ длалъ все возможное, чтобъ ее удовлетворять, но она сама видитъ, какъ ему было трудно. На это Еватерина пригрозила ему, что она порветъ съ нимъ вс сношенія, если онъ только посметъ ее обмануть, и что, обратившись съ письмомъ въ графу Брюлю, онъ могъ бы устранить вс затрудненія къ скорйшему прізду графа Понятовскаго изъ Варшавы.

Настойчивость Екатерины понудила канцлера предписать Гроссу, чтобъ было оказано полное довріе Понятовскому (Letters No 40, 20-го вовбря). Между тмъ Уилльямсъ, усмотривъ, что положеніе его при императорскомъ двор сильно поколебалось, вслдствіе окончательнаго сближенія Россія съ Франціей, обратился въ своему правительству съ просьбой его отозвать. Сообщая объ этомъ ршеніи, онъ писалъ Екатерин (Answers No 79, 21 ноября), чтобъ она вспомнила его предсказанія о томъ, что ея друзья вс потерпятъ: гетманъ Разумовскій первый, Уилльямсъ второй, а за третьяго онъ страшно боялся. Послднія слова очень огорчили Екатерину, и она спрашивала (Answers No 84, письмо Екатерины 23 ноября), неужели графъ Понятовскій не съуметъ своимъ обращеніемъ съ канцлеромъ привлечь его на свою сторону. Письмомъ отъ 26 ноября графъ Понятовскій сообщалъ великой княгин (Answers No 85, письмо Екатерины 25 ноября), что графъ Брюль подъ разными предлогами откладывалъ его отъздъ и выражалъ свое глубокое горе, какъ тяжело будетъ ему, когда онъ прідетъ въ С.-Петербургъ, отказаться въ виду его положенія, какъ министра короля Августа III, отъ всякихъ сношеніи съ Уилльямсомъ, правительство котораго держало сторону короля прусскаго. Утшая великую княгиню (Answers No 34, 26 ноября), которая очень огорчалась тмъ, что оба ея друга будутъ разъединены, Уилльямсъ писалъ, что онъ увренъ въ привязанности Понятовскаго къ нему и что если нельзя будетъ имъ видться, они оба найдутъ способъ обмняться мыслями. Онъ льстилъ себя надеждой, что когда-нибудь Екатерина и король прусскій, въ качеств ея пособника (lieutenant) сдлаютъ Понятовскаго польскимъ королемъ. Но въ ту минуту Уилльямсъ выражалъ свое безпокойство относительно путешествія графа, такъ какъ повсюду царствовала измна и ему передавали такіе слухи, которымъ ему не хотлось врить.

Великая княгиня испытывала также безпокойство по тому же поводу, хотя Бестужевъ ей сказалъ на андреевскомъ праздник: ‘назовите меня злодемъ (sclrat), но не Бестужевымъ, если Понятовскій не вернется’. Но затмъ канцлеръ прибавилъ, что замедленіе въ отъзд Понятовскаго могло произойти только отъ него самого, и передалъ великой княгин, что по разсказу графа Эстергази, французскій агентъ Дугласъ имлъ письма отъ Дюрана изъ Варшавы, въ которыхъ тотъ жаловался, что Понятовскій назвалъ его негодяемъ (faquin). Эти слухи до крайности возмутили великую княгиню, которая выразила канцлеру свое негодованіе и подозрніе въ томъ, что онъ строилъ тайныя козни, чтобъ воспрепятствовать прізду графа. Великая княгиня просила Уилльямса дать ей совть, какъ преодолть этого проклятаго человка (Letters No 50, 3 декабря). Уилльямсъ отвтилъ, что онъ сильно подозрвалъ саксонскаго секретаря Прассе въ томъ, что онъ дйствовалъ совмстно съ Эстергази и съ Дугласомъ, чтобъ помшать прізду графа Понятовскаго въ Петербургъ (Answers No 69, 7 декабря), но по свдніямъ Бернарди, сообщеннымъ Екатерин (Letters 54, 8 декабря), Прассе былъ очень заинтересованъ въ прізд Понятовскаго въ качеств представителя Августа III и въ томъ, чтобы ему были поручены одни польскія дла, такъ какъ Бестужевъ общалъ Прассе мсто саксонскаго резидента въ Петербург, тогда какъ, если бы пріхалъ Саксонскій посланникъ, Прассе не могъ бы быть назначенъ резидентомъ. Уилльямсъ, однако, продолжалъ не доврять Бестужеву, который, по его мннію, умлъ выворачиваться, какъ всякій человкъ, лишенный совсти. Что же касается Прассе, то онъ былъ опасенъ, насколько могъ быть опаснымъ дуракъ (aussi dangereux qu’une bote peut l’tre. Answers 72, 9 декабря). Получивъ отъ канцлера письмо Гросса отъ 5 декабря (24 ноября), по которому Понятовскій, выхавъ черезъ четыре или пять дней, долженъ былъ прибыть въ конц года {Letters No 53, письмо 10 декабря.}, великая княгиня спросила у канцлера, во сколько дней могъ пріхать посланникъ изъ Варшавы, такъ какъ ей извстно, что для частнаго лица достаточно восьми дней. Отвчая Екатерин (Answers No 66, 11 декабря), что если бы Понятовскій выхалъ черезъ пять дней посл 5 декабри (24 ноября), то онъ бы долженъ былъ уже быть на мст, такъ какъ въ тринадцать дней можно было совершить это путешествіе вполн спокойно,— Уилльямсъ писалъ, что онъ готовилъ ей очень серьезное письмо насчетъ прізда Понятовскаго, излагая въ немъ свои совты, свои мысли и подозрнія. Между тмъ Екатерина получила (Letters No 52 (b), 13 декабря) черезъ канцлера письмо отъ Понятовскаго также отъ 5 декабря (24 ноября), въ которомъ онъ сообщалъ, что надялся выхать въ слдующій четвергъ и прибить черезъ три недли отъ этого дня. Вмст съ этимъ письмомъ канцлеръ доставилъ великой княгин записку графа Брюля къ Бестужеву, въ которой саксонскій министръ извинялся въ томъ, что задерживалъ Понятовскаго впредь до прізда въ Варшаву австрійскаго и французскаго пословъ, которымъ миссія Понятовскаго казалась подозрительной. По прочтеніи этой записки, Екатериной овладло безпокойство, такъ какъ ни графъ Брольи, ни графъ Штернбергъ не собирались вызжать изъ Дрездена и ожиданіе ихъ прізда въ Варшаву могло продолжаться нсколько мсяцевъ. Это препятствіе скрывалось Бестужевымъ, на котораго великая княгиня сильно негодовала.

Приближавшійся день рожденія императрицы предполагалось провести вн Петербурга, такъ какъ Елисавета Петровна говла на Рождество и вызжала въ Царское Село, а великіе князья — въ Ораніенбаумъ. Поэтому Екатерина, опасаясь, чтобы Понятовскій не пріхалъ во время ея отсутствія, оставила сэру Чарльзу письмо на имя графа (Letters No 52, 16 декабря). Но передъ отъздомъ она получила отъ Уилльямса посланіе (Answers No 67, 14 декабря), въ которомъ онъ на колняхъ умолялъ ее быть осторожной по прізд графа, такъ какъ онъ, Уилльямсъ, былъ убжденъ, что канцлеръ ршился забрать ее окончательно въ свои руки и не потерпитъ, чтобы кто-либо раздлилъ съ нимъ ея милости. Уилльямсъ не сомнвался, что Бестужевъ былъ способенъ на все, чтобы достигнуть своей дли. Канцлеръ умлъ прикрывать дйствіями другихъ то, что онъ непосредственно самъ совершилъ, такъ, напр., онъ распространилъ слухъ, что посольство Понятовскаго устроено вице-канцлеромъ графомъ Воронцовымъ, въ виду того, что рекомендательныя письма императрицы на имя короля польскаго были скрплены вице-канцлеромъ, а не имъ, Бестужевымъ, а если какая-нибудь бда случится съ Понятовскимъ въ Петербург, то она произойдетъ отъ Бестужева, но онъ съуметъ скрыть свое участіе, обманувъ всхъ, въ томъ числ и великую княгиню. Посему Уилльямсъ убждалъ ее быть очень предусмотрительной въ свиданіяхъ съ Понятовскимъ, а въ особенности видться съ нимъ у него или у третьихъ лицъ, но никогда у себя.

20-го декабря, Екатерина вернулась изъ Ораніенбаума, но Понятовскаго еще не было. Она нетерпливо его ждала, такъ какъ говорили, что онъ находился въ Риг (Letters No 51, 21 декабря). Три дня спустя, а именно 23 декабря, прибылъ въ Петербургъ посланникъ короля польскаго, графъ Станиславъ-Августъ Понятовскій, которому Августъ III, при его назначеніи, пожаловалъ орденъ Благо Орла. На слдующій день Екатерина сообщила Уилльямсу содержаніе полученнаго ею письма посланника (Letters No 49, 24 декабря). Онъ писалъ, что онъ начертилъ себ слдующій планъ, съ цлью укрпить свое нетвердое положеніе при императорскомъ двор. При посщеніи канцлера, пріемъ у котораго былъ назначенъ на 24-е декабря отъ одиннадцати до двнадцати часовъ, Понятовскій собирался ему высказать свою безусловную преданность. Затмъ ему слдовало заручиться доброжелательствомъ австрійскаго посла графа Эстергази, когда онъ этого достигнетъ, вс происки Дугласа скоро окажутся безсильными. Наконецъ, онъ покажетъ видъ, что не иметъ никакихъ сношеній съ англійскимъ посломъ. Понятовскій просилъ Екатерину убдить Уилльямса въ необходимости такой тактики для блага ихъ троихъ и съ цлью быть полезнымъ послу черезъ нкоторое время, чего графъ горячо желалъ изъ благодарности къ нему и по влеченію своего сердца. Такое обращеніе съ Уилльямсомъ было крайне прискорбно, но къ этому его принуждали обстоятельства и онъ полагался на правдивость и разсудительность самого Уилльямса.

Екатерина добавляла, что она считала излишнимъ поддерживать ходатайство своего друга, успвъ убдиться въ строгихъ правилахъ англійскаго посла. ‘Я боле чмъ когда-либо вашъ другъ,— писала Екатерина,— и нахожусь въ отчаяніи, что причинила вамъ горе въ отношеніи графа Понятовскаго’.

Уилльямсъ отвтилъ Екатерин 26 декабря (Answers No 70, 26 декабря), одобряя планъ дйствій графа, которому онъ самъ бы совтовалъ не показывать вида, что имлъ съ нимъ общеніе. Одинъ графъ могъ бы когда-либо его уврить, что онъ отрекался отъ всякой дружбы съ винъ, а самъ Уилльямсъ считалъ бы себя глупйшимъ человкомъ на всемъ свт, если бы ошибся въ душевныхъ качествахъ Понятовскаго. Если графу тяжело обходиться съ нимъ подобнымъ образомъ, то у него, Уилльямса, душа скорбитъ изъ-на того только, что отношенія между ними могутъ показаться холодными. Но убжденный въ томъ, что такая мра полезна и необходима графу, Уилльямсъ не только ея не порицалъ, но безусловно одобрялъ.

Признавая себя причиною, хотя и невольною, неудовольствія обоихъ своихъ друзей, Екатерина выражала свое крайнее прискорбіе и смущеніе (Letters No 55, 30 декабря). Она считала бы себя несчастнйшимъ существомъ на свт, если бы Небо ей не помогло расплатиться съ Уилльямсомъ. ‘Сколько я вамъ обязана,— восклицаетъ она,— и какъ бы мн хотлось вамъ это вправить!’

Въ своемъ отвт великой княгин (Answers No 55, 30 декабря) Уилльямсъ просилъ ее успокоиться. Посл сдланныхъ ею увреній въ душевныхъ качествахъ Понятовскаго, ничто на свт не могло разубдить его, Уилльямса, въ томъ, что графъ остался его лучшимъ другомъ. Онъ его приметъ какъ сына, увренъ въ его любви, а этого для него довольно. Графъ потерялъ бы его дружбу и заслужилъ бы его презрніе, если бы онъ отказался отъ даннаго ему порученія. Онъ слишкомъ много былъ обязанъ великой княгин, чтобы не пожертвовать ей всмъ, кром чести, такъ какъ иначе онъ бы заслужилъ ея презрніе. Но, покинувъ его, графъ не поступилъ бы безчестно, такъ какъ подобное обращеніе съ нимъ служило бы только отговоркой, и онъ, Уилльямсъ, былъ бы готовъ его оправдать въ главахъ всего свта. Въ заключеніе Уилльямсъ писалъ, что онъ обнимаетъ Понятовскаго отъ всей души, любя его какъ сына, а если бы онъ былъ дйствительно его сынъ, то онъ, Уилльямсъ, заставилъ бы его дйствовать, какъ дйствовалъ графъ, исполняя свой долгъ. ‘Если же я страдаю,— кончалъ Уилльямсъ,— помните, что это для васъ обоихъ, въ этомъ — мое утшеніе, въ такихъ случаяхъ познаются истинные друзья’.

IV.

Мы прервали записки Понятовскаго изложеніемъ ближайшихъ причинъ его отъзда изъ С.-Петербурга въ август 1756 года и событій, сопровождавшихъ его отъздъ,— теперь продолжимъ разсказъ его о томъ, какъ онъ прибылъ въ Варшаву и возвратился въ С.-Петербургъ.

— Какъ я удивился,— говоритъ онъ,— узнавъ, по прибытіи въ Варшаву, въ конц августа 1756 года, о поход короля прусскаго и о нахожденіи нашего короля Августа III, курфюрста саксонскаго, въ осад, въ лагер подъ Струпеномъ. Такъ какъ это событіе замедлило пріздъ короля въ Польшу къ сроку, назначенному для открытія сейма,— послдній не состоялся… Какъ я сожаллъ о томъ, что покинулъ Петербургъ, что похалъ въ Дюнабургъ съ цлью получить посольское полномочіе, которое оказалось ничтожнымъ! Какое мною овладло безпокойство при вид внезапнаго измненія всхъ обстоятельствъ до такой степени, что я не могъ боле надяться на возвращеніе въ Россію въ качеств друга или, скоре, въ качеств политическаго друга Уилльямса {Англія стала союзницей Пруссіи, король которой завладлъ Саксоніею, курфюрстомъ же Саксонскимъ былъ король польскій Августъ III.}. Однако, возвращеніе въ Россію было самымъ горячимъ желаніемъ, которое я когда-либо испытывалъ. Пришлось придумать способъ вернуться съ порученіемъ отъ короля польскаго, чтобы ходатайствовать за него и просить у Россіи помощи противъ прусскаго короля. Но сколько препятствій нужно было побороть для того! Мое семейство не пользовалось милостью двора со времени возникновенія острожскаго дла {Посл смерти Александра, послдняго князя Острожскаго, умершаго безъ потомства въ 1678 г., часть княжества была утверждена королемъ Яномъ III за князьями Любомирскими, самъ же Острогъ — за Вышневецкими, отъ которыхъ перешелъ къ князю Сангушко. Князья Чарторыйскіе захватили это наслдство совершенно неправильно, и это дло тянулось во все время царствованія Августа III.}. Этому нерасположенію я противопоставилъ убдительное письмо Бестужева, который объяснялъ Брюлю, какую пользу я могъ принести саксонскимъ интересамъ. Но самъ Брюль долженъ былъ бороться съ ненавистью, которую питали ко мн его зять, графъ Мнишекъ, и приверженцы послдняго {Графъ Мнишекъ принадлежалъ къ партіи Потоцкихъ, которые были противниками князей Чарторижсихъ.}. Брюль боялся возбуждать ихъ негодованіе, такъ какъ только-что привлекъ ихъ на свою сторону. Кром того, король не могъ иначе назначить министра отъ Польши, какъ созвавъ сенатъ въ общее собраніе, но созывать таковое казалось неудобнымъ въ тотъ моментъ, когда переворотъ, произведенный прусскимъ королемъ во всей Европ, оказывалъ свое дйствіе въ самой Польш. Наконецъ, еслибы это собраніе сената и было расположено въ мою пользу, оно, однако, не могло меня снабдить полномочіемъ по дламъ Саксоніи, разв бы Рчь Посполитая, созванная на сеймъ или собранная въ конфедерацію, объявила предварительно, что она желала участвовать нераздльно съ королемъ въ длахъ Саксоніи. Но отъ такого ршенія польскій народъ былъ очень далекъ. Оставался единственный способъ, заключавшійся въ томъ, что король, какъ саксонскій курфюрстъ, назначилъ бы меня своимъ министромъ въ Россіи, такъ какъ саксонскій курфюрстъ былъ воленъ пользоваться услугами кого бы онъ ни пожелалъ изъ какой бы то ни было націи, а всякому поляку дозволялось поступать на службу иностраннаго государя. Самъ отецъ мой былъ уполномоченъ тмъ же Августомъ III блюсти его интересъ во Франціи. Ему не былъ присвоенъ публичный характеръ, но его полномочіе исходяло отъ одного саксонскаго кабинета. Къ этому способу ршились прибгнуть и относительно меня, однако, моя семья придумала съ цлью придать боле значенія моей миссіи, чтобъ мн было выдано подъ печатью Литовскаго княжества нчто въ род инструкціи по дламъ, существовавшимъ тогда между Россіею и Польшею. Дядя мой, князь Адамъ Чарторыйскій, канцлеръ великаго княжества Литовскаго, принялъ на себя отвтственность за правомрность такого порученія. Оставался вопросъ о расход на миссію. У Августа III, вслдствіе несчастнаго стеченія обстоятельствъ лишеннаго всякихъ доходовъ съ Саксоніи, не было другихъ средствъ къ жизни, кром доходовъ съ Польши, у него ничего не осталось на покрытіе расходовъ моего посольства, къ тому же при двор мн довольно ясно намекали, что если ожидалась какая-либо польза отъ моихъ заслугъ, то я первый вознаграждался высокимъ значеніемъ возложенныхъ на меня обязанностей посланника. Такимъ образомъ только отъ моего семейства мн пришлось получить то, безъ чего я бы не могъ привести мою миссію въ исполненіе.

Но и среди моего семейства я наткнулся на большія затрудненія. Отецъ мой въ самомъ дл желалъ, чтобы мое порученіе, ввренное мн, состоялось, но моя мать, хотя и горячо желавшая для меня успховъ и повышенія, по своей набожности, терзалась сомнніями. Однако, вслдствіе настойчиваго желанія моего отца, она уступила, но съ тмъ безпокойствомъ, свойственнымъ матери не только набожной, но отлично предвидвшей всякаго рода опасности и затрудненія, которымъ могъ подвергнуться ея сынъ, въ особенности любимый ею. Воевода русскій {Князь Августъ-Александръ Чарторыйскій, дядя Понятовскаго.} оказалъ мн большую помощь, чтобъ осилить нершительность моихъ родителей, онъ имлъ въ виду тотъ блескъ, который моя миссія могла придать тому семейству, главой котораго онъ какъ будто сдлался. Я нашелъ большую подмогу при этомъ дяд въ участіи, которое приняла въ успх моихъ желаній его дочь замужемъ за княземъ Любомирскимъ,— стражникомъ, а впослдствіи великимъ короннымъ маршаломъ. Я о ней упомянулъ въ первой части этихъ записокъ {Въ первой части говорится, что въ 1752 г. двоюродная сестра Станислава-Августа, княжна Изабелла Чарторыйская, дочь князя Августа-Александра Чарторыйскаго, воеводы русскаго, вышла замужъ за князя Станислава Любомирскаго (ум. 1788 г.), двоюроднаго брата ея матери, рожденной Сенявской. Бракъ этотъ совершился по принужденію,— по вол отца княжны. Между нею и графомъ Станиславомъ-Августомъ завязалась очень нжная и тсная дружба, которая сохранилась въ теченіе всей его жизни.}.

Своимъ дружескимъ расположеніемъ, которое она тогда мн выразила, и своими дйствительными стараніями помочь мн вернуться къ другой особ, такъ какъ я того горячо желалъ, она возбудила во мн столь живую благодарность въ себ и проявила до такой степени свою доброту, что я почувствовалъ въ ней нчто въ род дружбы, которую я еще не испытывалъ ни въ одной женщин. Эта женщина была чрезвычайно миловидной и пріятной во всхъ отношеніяхъ, ей не было еще двадцати лтъ, за нею вс ухаживали, но она еще никому не дала предпочтенія. Случалось, однако, каждый день и каждую минуту она сходилась со мною во мнніяхъ о вещахъ, о людяхъ, книгахъ и по всякимъ пустыхъ вопросамъ, она, однимъ словомъ, не смотря на то, что мы не сговаривались, судила, разсуждала всегда какъ я, по какому бы то ни было предмету,— важному или игривому. Ласковая, какъ никогда женщина не умла ласкаться, она поступала такъ тогда изъ чистаго великодушія, въ ней нельзя было ни усматривать, ни подозрвать ничего другого, кром желанія сдлать одолженіе. Она меня побуждала узжать, я же ей былъ настолько обязанъ, что съ момента моего второго отъзда въ С.-Петербургъ я не могъ себ дать отчета, не заставляла ли она меня поступать противъ долга чести. Я знаю только, что ея образъ стоялъ если не рядомъ съ великой княгиней, то сопровождалъ все то, что я чувствовалъ, находясь при ней. По вол послдней, выраженной черезъ Бестужева, мн была пожалована, за нсколько дней передъ отъздомъ изъ Варшавы, голубая польская лента.

Наконецъ, я ухалъ 15 декабря 1756 г. въ сопровожденіи человка, который не имлъ цны для меня, по имени Огродскій. Воспитанный, по выход изъ краковскаго университета, въ дом моего отца, онъ послдовалъ за отцомъ въ его путешествіяхъ во Францію, оставленный имъ посл того въ Голландіи при коихъ братьяхъ, онъ вмст съ ними продолжалъ свое ученіе подъ наблюденіемъ Каудербаха, онъ затмъ завдывалъ длопроизводствомъ у канцлера Залусскаго, вмст съ нимъ былъ много разъ въ Дрезден и впослдствіи поступилъ съ правомъ на пенсію въ саксонскій кабинетъ. Обладая боле обширными познаніями въ наукахъ философскихъ и естественныхъ, а также во французской словесности, чмъ обыкновенно обладали въ Польш, онъ пріобрлъ при двор большой навыкъ къ дламъ иностраннымъ и мстнымъ. Это былъ рдкій человкъ. Можно было сказать про него, что онъ не только лично зналъ почти всхъ поляковъ и всхъ литовцевъ по-именно и въ лицо, но былъ посвященъ въ ихъ дла, въ ихъ отношенія и приключенія. Сверхъ того, онъ былъ прилеженъ, точенъ, молчаливъ, скроменъ, терпливъ, спокоенъ и такъ нжно преданъ моему доху, что онъ признавалъ себя по совсти обязаннымъ меня любить, мн быть полезнымъ по мр своихъ силъ и за мною ухаживать, какъ тлохранитель, но безъ всякой претензіи на обязанности наставника. Таковъ былъ человкъ, котораго уступили мн по моему выбору въ качеств моего секретаря посольства.

Пріхавъ въ Ригу 27 декабря {16 декабря стараго стиля.}, я остановился въ этомъ город три дня, чтобъ не отказываться отъ приглашенія, которое я получилъ отъ фельдмаршала Апраксина {Фельдмаршалъ Степанъ едоровичъ Апраксинъ (1702—1760), жен. на Аграфен Леонтьевн Соймоновой.} на балъ въ день рожденія {18/29 декабря.} императрицы Елисаветы. Мн нужно было снискать расположеніе Апраксина. Онъ начальствовалъ надъ войскомъ, которое шло воевать за моего государя, это важное порученіе было ему доврено чрезъ посредство Бестужева. Я звалъ Апраксина еще съ перваго моего пребываніи въ Петербург за человка, не мало хваставшагося тмъ, что былъ однимъ изъ денщиковъ Петра Великаго, но онъ не могъ указать ни на одинъ извстный подвигъ, ни на одно заслуженное дяніе, соотвтствовавшее его настоящему назначенію, на которое года одни ему давали преимущество, называемое старшинствомъ. Первымъ посл него въ этомъ войск былъ тотъ генералъ Ливенъ {Баронъ Юрій Григорьевичъ Ливенъ (Георгь-Рейнголдъ), конной гвардіи подполковникъ, впослдствіи генералъ-аншефъ (1696—1763). Посл мира, заключеннаго въ Ахен въ октябр 1748 г., онъ привелъ за смертью князя Репнина русскія войска на родину.}, который въ 1749 г. привелъ обратно русскія войска изъ Германіи. Но самымъ дятельнымъ лицомъ этой арміи былъ храбрый генералъ Петръ Панинъ {Графъ Петръ Ивановичъ Панинъ (1721—1789), впослдствіи генералъ-аншефъ.}. Онъ въ качеств дежурнаго генерала длалъ все у фельдмаршала Апраксина, имя въ то же время досугъ, какъ разсказывали, очень усиленно ухаживать за его супругою.

Прибывъ 3-го января 1757 г. въ С.-Петербургъ, я былъ принятъ на аудіенціи 11-го {31 декабря 1756 г. Понятовскій былъ принятъ на аудіенціи. Будучи только чрезвычайнымъ посланникомъ, онъ пріхалъ ко двору въ своей карет, въ полдень его принялъ въ галлере оберъ-церемоніймейстеръ, который ввелъ его въ пріемный залъ, гд обыкновенно происходили засданія конференціи, оттуда онъ прошелъ въ залъ аудіенціи, въ которой находились придворные дамы и кавалеры. Гофмейстеръ и церемоніймейстеръ повели польскаго посланника на аудіенцію, которая состоялась въ присутствіи вице-канцлера. При выход церемоніймейстеръ провелъ Понятовскаго въ галлерею, откуда онъ прошелъ въ сопровожденіи камеръ-юнкера ихъ высочество въ ихъ апартаменты (камеръ-фурьерскій журналъ 1766 г.).}. Рчь, которую я держалъ императриц, была произнесена молодымъ человкомъ, который, не предвидя, что ее напечатаютъ въ газетахъ, поставилъ себ исключительною задачею нарисовать яркими красками предметъ своей миссіи, пользуясь единственнымъ случаемъ, ему представившимся, для изложенія его передъ лицомъ самой государыни, при двор которой, по существовавшему распорядку, не дозволялось ни одному второразрядному министру говорить съ нею о длахъ въ теченіе всего времени его пребыванія при ней.

Вотъ эта рчь:

‘Имю честь обратиться въ вашему императорскому величеству отъ имени его величества короля польскаго. Я повинуюсь его приказаніямъ, какъ врноподданный и горячій патріотъ, утверждая, что дружба моего государя и преданность моей страны ея священной особ столь же достоврны при настоящихъ обстоятельствахъ, какъ он были дйствительны во всякое время, въ чемъ свидтельствуетъ письмо, которое я имю честь представить отъ имени короля. Справедливость, которая царствуетъ въ совтахъ вашего императорскаго величества, и выгоды этой имперіи, равнымъ образомъ, говорятъ въ пользу короля, моего государя, и противъ наглаго нападенія на его наслдственныя области {Въ август 1756 г. король прусскій Фридрихъ II во время мира напалъ на Саксонію. Онъ оправдывался, сказавъ англійскому посланнику: ‘sieht meine Nase danach ans, aie ware aie gemacht Nasenetьber in Empfang zu nebmen, bei Gott, die werde ich nicht dulden’ (разв мой носъ иметъ видъ, что онъ сдланъ для того, чтобы воспринимать щелчки, ей-Богу, я ихъ не потерплю). Этимъ нападеніемъ началась семилтняя война.}. Въ силу такихъ доводовъ я могъ бы считать вполн обезпеченнымъ успхъ того важнаго порученія, возложеннаго на меня къ государын, которая поставила себ славною задачею — достиженіе блага своихъ подданныхъ и защиту невинности, хотя бы в. и. в. не изволили объясниться по сему предмету. Но Европа уже освдомлена о томъ рескриптами, въ которыхъ она съ благоговніемъ признала дочь Петра Великаго {Петровна велла выдать изъ своей шкатулки 100.000 руб. королю Августу, о чемъ 13 сентября 1766 г. и состоялось постановленіе конференціи и посланъ рескриптъ министру Гроссу.}. Почему главный предметъ моихъ инструкцій и, я осмливаюсь сказать, самый лестный для благихъ качествъ души вашего императорскаго величества заключается въ увреніи васъ, государыня, самымъ выразительнымъ и убдительнымъ образомъ, въ живой, постоянной и неизмнной благодарности, которой душа короля, моего государя, преисполнена къ вашему императорскому величеству. Вы провозгласили, государыня, ваше справедливое негодованіе противъ. государя, честолюбіе котораго угрожаетъ всей Европ такими же бдствіями, какія сегодня постигли Саксонію. Вы общали отомстить за нихъ. Нтъ ничего невозможнаго для русской императрицы, но когда императрица Елисавета что-либо предпринимаетъ, то все становится не только возможнымъ, но и осуществится, и король, мой государь, будетъ наврно возстановленъ со славою въ своихъ областяхъ, такъ какъ ваше императорское величество того желаете и объявили это. Я воздержусь отъ воспроизведенія ужасной картины набга на государство, совершеннаго въ нарушеніе договоровъ во время глубокаго мира, отъ описанія положенія короля, котораго называютъ своимъ другомъ и которому даютъ на выборъ постыдную жизнь или смерть его королевской семьи, подвергнутой крайнимъ лишеніямъ и самымъ невообразимымъ оскорбленіямъ. Я воздержусь отъ изложенія подробностей капитуляціи, нарушенной самымъ жестокимъ обращеніемъ съ офицерами и солдатами, врность которыхъ ихъ государю была бы признана уважительной всякимъ другимъ непріятелемъ, и не остановлюсь на изображеніи страны, которою завладли вражескія войска и которую вотъ уже четыре мсяца наполняютъ и опустошаютъ. Я не стану освщать новыми красками то, что уже слишкомъ извстно. Но я убжденъ, что жалость вашего императорскаго величества должна быть сильно возбуждена мыслью, что съ каждымъ днемъ бдствія невинной Саксоніи отягчаются, и что съ каждымъ мсяцемъ, съ каждою недлею проволочки увеличивается могущество прусскаго короля. Силы, которыя онъ съумлъ найти и употребить въ 1745 г., посл пораженій, нанесенныхъ ему въ 1744 г., доказываютъ, что онъ — гидра, которую необходимо задушить тотчасъ по ея появленіи. Сопротивленіе, которое онъ испытываетъ въ Богеміи, его удивляетъ, но вамъ, государыня, предстоитъ нанести ему ршительные удары. Такъ какъ другимъ державамъ разстояніе не позволяетъ придти скоре на помощь, то оказывается, что вамъ, государыня, предоставлено спасеніемъ угнетеннаго союзника убдить весь свтъ въ томъ, что захотть и исполнить имютъ для васъ одно значеніе, и что ничто не останавливаетъ русское войско, ведомое справедливостью въ слав. Да угодно будетъ Небу придать моему голосу даръ убжденія, и вс моя пожеланія будутъ удовлетворены, если я успю достойно исполнить волю моего государя и моимъ поведеніемъ заслужить, во время моего пребыванія при высочайшемъ двор вашего императорскаго величества, продолженіе милостей, которыми вамъ, государыня, было угодно столь щедро и почетно осчастливить меня при отъзд отсюда. Моя благодарность слишкомъ проникнута уваженіемъ, чтобы боле говорить, мн остается только выразить мое почтительное благоговніе’.

Рчь эта, какова бы она ни была,— говоритъ дале Понятовскій,— имла успхъ, смлость иногда необходима. Императрица слышала одни пошлые комплименты, обыкновенно произносимые лицами, не привычными говорить публично, столь невнятно, что она была не въ состояніи разобрать ихъ слова. Для нея было нчто новое, когда она услыхала отъ иностранца лестныя слова, произнесенныя ясно и съ душою, такъ какъ ораторъ былъ воодушевленъ своимъ предметомъ, а сама она при томъ была твердо убждена въ неправот прусскаго короля. Она приказала напечатать эту рчь {Въ письм Екатерины въ Уилльямсу (Lettere, No 58, 31 декабря), которое она написала вечеромъ, великая княгиня, увдомляя о томъ, что она и Понятовскій чувствовали себя вполн счастливыми, и что никакой разницы не существовало между настоящимъ и прошедшимъ, сообщала ему, что графа очень хвалили за краснорчіе, которое онъ проявилъ во время аудіенціи. ‘Онъ очень благородно говорилъ,— поясняла Екатерина — и великолпно держался’. Бестужевъ не присутствовалъ на аудіенціи по случаю болзни, отвчать на рчь посланника было поручено престарлому Миниху, самъ же вице-канцлеръ внезапно вышелъ изъ зала аудіенціи.}.

Въ числ визитовъ, которые, я обязавъ былъ сдлать при вступленіи въ должность, было посщеніе кавалера Уилльямса {Великая княгиня выражала въ своемъ письм Уилльямсу отъ 8 января (Letters, No 57) сожалніе Понятовскаго, что онъ не видлся еще съ нимъ, но передавала послу нжныя чувства, которыя питалъ къ нему графъ. Посщеніе великобританскаго посла Понятовскимъ, упоминаемое въ его запискахъ, состоялось 8-го или 9-го января, такъ какъ въ письм Уилльямса отъ пятницы 10 января (Anewers, No 64) говорится, что посолъ собирался постить посланника въ понедльникъ въ 6 час. вечера, такое посщеніе могло быть только отвтнымъ, такъ какъ посолъ не сдлалъ бы первымъ визита. Въ понедльникъ 13 января Уилльямсъ дйствительно отдалъ визитъ графу, такъ какъ великая княгиня писала послу 14 января (Letters, No 62), что она знала о вчерашнемъ визит, на что Уилльямсъ ей отвтилъ (Answers, No 65), выражая свою радость въ виду того, что Понятовскій былъ доволенъ его посщеніемъ и успокоился. То, что сказалъ Уилльямсъ Понятовскому при ихъ первомъ свиданіи, приведено въ запискахъ Станислава-Августа вполн согласно съ тмъ, что писалъ онъ Екатерин въ письмахъ, приведенныхъ выше, За эти дружескія чувства Екатерина благодарить Уилльямса въ письм отъ 31 декабря (Letters, No 64). Она пишетъ: ‘Ахъ, какъ ваше письмо отражаетъ возвышенность вашей души, позвольте мн сказать безъ преувеличенія, что вы достойны всякаго уваженія, я плакала отъ умиленія и восхищалась вашей душой, полагайтесь всегда на меня, я поставлю вамъ памятникъ и провозглашу на весь міръ, что я уважаю добродтель, въ этомъ будетъ моя слава’.}. Я не могу вспомнить безъ смущенія словъ, которыя онъ тогда сказалъ: ‘Я васъ люблю какъ дитя, которое я воспиталъ, помните это, но вы исполните ваши обязанности, я отъ васъ отрекусь, какъ отъ своего воспитанника, если изъ дружбы ко мн вы сдлали бы малйшій шагъ или малйшую неосторожность, которые бы противорчили вашимъ обязанностямъ, связаннымъ съ вашей настоящею должностью’. Тяжело мн было исполнить это предписаніе, но я остался ему вренъ, я не имлъ съ Уилльямсомъ никакихъ сношеній {Переписка между Уилльлмсомъ и великой княгиней показываетъ, что въ начал пребыванія Понятовскаго, посл обмна визитовъ между пословъ и посланникомъ, Уилльямсъ вздумалъ было пригласить графа на обдъ. Въ письм отъ 20 января (Answers, No 87) Екатерина въ шутливомъ тон пишетъ сэру Чарльзу, что Понятовскій проситъ его пощадить его невинность, которая бы пострадала отъ обда съ нимъ наедин безъ оберегателей его чести, саксонскаго резидента Прассе и секретаря посольства Оградскаго, такъ какъ иначе его цломудріе, чистое, какъ лилія, и способное, какъ и она, поблекнуть, потерпло бы отъ злословія неблагонамренныхъ людей, почему Понятовскій просилъ пригласить къ обду всхъ троихъ или ни одного. На это Уилльямсъ отвтилъ (Letters, No 63), что ему никогда въ голову не приходило приглашать къ обду одного графа, напротивъ, онъ пригласитъ его обоихъ тлохранителей и посадитъ его между ними, такъ что онъ не подастъ ему ни одного блюда безъ того, чтобы предварительно не испросить дозволенія Прассе, и не предложитъ ему вина безъ согласія Оградскаго. Однихъ словомъ, онъ угоститъ его хорошимъ обдомъ, но дурнымъ обществомъ. Надо полагать, что этотъ обдъ состоялся, такъ какъ въ другомъ письм Уилльлмса (Answers, No 75) онъ проситъ великую княгиню поблагодарить Понятовсхаго на его извиненіе въ томъ, что обдъ, назначенный у него на слдующій день, не можетъ состояться вслдствіе болзни его повара. Уилльямсъ не безъ ироніи замчаетъ, что онъ гордится тмъ, что ему повдали такую тайну, какъ болзнь повара посланника, но утшается тмъ, что получилъ записку Екатерины, сообщавшую ему это извстіе, и что встртится вечеромъ при двор съ великой княгини и надется быть ея партнеромъ въ игр, если только ему не навредятъ. Кром того, онъ просилъ передать его сыну (Понятовскому), что если бы онъ никогда не угостилъ его обдомъ, то не не принялъ его и даже боле не увидлся съ нимъ, то и тогда онъ не пересталъ-бы его любить, такъ какъ онъ убжденъ, что поступаетъ такъ вслдствіе общаго блага — великой княгини и своего.}. Частнымъ образомъ я видлся съ нимъ только посл того, какъ онъ по истеченіи года былъ отозванъ. Я вступилъ въ исполненіе своей должности съ самыми лучшими надеждами на ближайшій успхъ, согласно переписк и объясненіямъ русскихъ министровъ, основаннымъ на предписаніяхъ государыни. Но въ дйствительности движенія русскихъ войскъ во время этой войны поражали своею медленностью и непослдовательностью.

Въ обществ было извстно,— говоритъ дале Понятовскій,— что великій князь увлекался прусскимъ королемъ, что Бестужевъ былъ преданъ великой княгин, что Апраксинъ былъ креатурой Бестужева и что я былъ воспитанникомъ Уилльямса. Отсюда выводили, что секретныя предписанія Бестужева шли въ разрзъ съ предначертаніями Елисаветы, но, однако, это предположеніе ни на чемъ не было основано. Личная ненависть въ королю прусскому развилась у Бестужева, приверженца Австріи, по принципу, изъ-за того, что Фридрихъ постоянно ему вредилъ, и, работая надъ его паденіемъ, поносилъ его въ своихъ напечатанныхъ стихотвореніяхъ посл того, какъ онъ тщетно пытался его подкупить. Апраксинъ имлъ самое искреннее намреніе исполнить предначертанія своего покровителя, но великая княгиня, какъ это мы увидимъ ниже, ободряла его самымъ настойчивымъ образомъ. Я преисполненъ былъ чувства своего долга, а кром того, работая надъ гибелью короля прусскаго, я полагалъ привести пользу своей отчизн и королю — курфюрсту Саксонскому. Неспособность Апраксина и его слабость, доходящая до глупости, были, слдовательно, единственными причинами всего того, что случилось страннаго въ теченіе этого 1757 года въ дйствіяхъ русскихъ войскъ. Вслдствіе его тучности, верховая зда была ему затруднительной, онъ поздно вставалъ, такъ какъ онъ балагурилъ до поздней ночи и засыпалъ только посл того, какъ два или три гренадера, одинъ посл другого, охрипли, разсказывая ему всякія басни и сказки о привидніяхъ до того громко, что ихъ было слышно вокругъ генеральской палатки, тогда какъ въ лагер должно было царить самое глубокое молчаніе. Это происходило постоянно. Тогда еще существовали среди русскаго народа и русскихъ солдатъ разсказчики по призванію, почти на подобіе тхъ, которые въ турецкихъ кофейняхъ забавляютъ праздныхъ и молчаливыхъ мусульманъ. Пробужденіе Апраксина, впрочемъ, не походило на пробужденіе герцога Вандомскаго, которое непріятель скоро замчалъ. Апраксинъ ровно ничего не зналъ, до такой степени, что 20 августа 1757 года, въ день битвы при Іегерндорф, онъ воображалъ себя просто въ поход, когда сраженіе уже было на половину выиграно. Онъ до того смутился, узнавъ о сраженіи, что не отдалъ никакого приказа во время боя, и былъ такъ удивлегъ, когда узналъ о своей побд, что ничего другого не съумлъ сдлать, какъ приказать отступленіе, между тмъ какъ магистратъ въ Кенигсберг уже избралъ уполномоченныхъ для передачи ему ключей отъ города. До такой степени было полнымъ пораженіе пруссаковъ, послдовавшее по странному стеченію обстоятельствъ, называемому случаемъ, имъ доказывается отъ времени до времени самымъ способнымъ и гордымъ полководцамъ, что они все-таки — простое орудіе, которымъ Владыка судебъ распоряжается по своему усмотрнію. Правда, что пруссаки храбро дрались и этотъ день, фельдмаршалъ Левальдъ считался однимъ изъ лучшихъ прусскихъ генераловъ, русскіе же не давали никакихъ приказаній, нкоторые изъ нихъ поплатились и били убиты. Солдаты, почти одни, сдлали все, они знали, что имъ слдовало стрлять, пока у нихъ были патроны, а не обращаться въ бгство. Просто исполняя эти дв обязанности, они убили столько пруссаковъ, что судьба вынуждена была уступить поле сраженія русскимъ. Дежурный генералъ, графъ Петръ Панинъ, былъ отправленъ Апраксинымъ въ Петербургъ съ извщеніемъ о побд, вслдствіе отсутствія этого храбраго, умнаго и врнаго офицера, фельдмаршалъ попалъ въ руки тхъ, которые захотли воспользоваться его неспособностью, представивъ ему, что, въ случа движенія русскихъ войскъ впередъ, они, наврно, погибнутъ за недостаткомъ състныхъ припасовъ. Возникло подозрніе насчетъ генерала Ливена, находившагося, въ этомъ войск однимъ изъ первыхъ по чину посл Апраксина, въ томъ, что онъ былъ будто бы подкупленъ прусскимъ королемъ, съ цлью побудить фельдмаршала къ этому отступленію, но вся жизнь Ливева была слишкомъ достойна, чтобъ можно было оставить безъ доказательствъ это пятно на его памяти. Отъ кого бы ни исходилъ совтъ, данный Апраксину, фельдмаршалъ отступилъ назадъ въ Самогитію {Прусско-литовское побережье Балтійскаго моря.}, какъ будто бы онъ понесъ пораженіе, и опустошалъ всю непріятельскую страну по мр того, какъ онъ ее покидалъ, какъ будто бы онъ подвергался преслдованію. Внскій и версальскій дворы громко возопили, что ихъ предали, варшавскій ограничился жалобой на то, что общанныя Саксоніи вспомогательныя войска отступали назадъ. Императрица Елисавета замнила Апраксина генераломъ Ферморомъ {Вилимъ Вилимовичъ Ферморъ (ум. 1771) вступилъ въ русскую службу при императриц Анн Іоанновн, при Елисавет Петровн назначенъ генералъ-аншефомь вмсто фельдмаршала Апраксина, за сраженіе при Цоридорф въ 1758 г. императоръ Францъ І-й возвелъ его въ графское римской имперіи достоинство.}. Апраксинъ подвергся задержанію, по настоянію враговъ Бестужева и великой княгини, которые надялись этимъ шагомъ удовлетворять свое недоброжелательство по отношенію къ обоимъ этимъ лицамъ. Но каково было ихъ удивленіе, когда въ числ бумагъ Апраксина нашлись записки великой княгини, въ которыхъ она убждала Апраксина дйствовать быстро и энергично противъ прусскаго короля. Это на время спасло Бестужева и внесло казавшееся успокоеніе въ императорскую семью. Сообразно всему вышеизложенному было бы излишнимъ — продолжаетъ Понятовскій — передавать въ малйшихъ подробностяхъ т ходатайства и безчисленныя прошенія, которыми я, во все время моего служенія, домогался скорйшаго исполненія всего, что такъ усердно общали моему государю. Отвты, которые я получалъ, были почти всегда благопріятны, но исполненіе ихъ гршило замедленіями или не соотвтствовало средствамъ, вслдствіе придворныхъ происковъ и общихъ недостатковъ управленія. Августъ III почти полностью былъ лишенъ доходовъ со своего курфюршества въ теченіе семи лтъ, пока продолжалась эта страшная война. Если обыкновенные доходы Саксоніи исчислялась тогда въ 9 милліоновъ червонцевъ, можно фактически утверждать, что прусскій король извлекъ равными поборами по крайней мр втрое больше. Помножая девять на семь, что составляетъ 63, и утроивая эту цифру, получивъ 189 милліоновъ, которые Саксонія принесла прусскому королю. При ежегодномъ вспомоществованіи въ 700.000 ф. стерл., уплачиваемыхъ Англіею, и при помощи доходовъ, получаемыхъ съ Саксоніи, оказалось возможнымъ невроятное, а именно, чтобы бранденбургскій курфюрстъ велъ борьбу съ Россіею, Австріею, Франціею и Швеціею, соединенными вмст. Ко всему приведенному надо, однако, прибавить т средства, которыя прусскій король извлекъ изъ способа, впервые примненнаго кмъ-либо изъ государей — чеканить монету другого государства. Мало того, что онъ приказалъ изготовлять монету съ изображеніемъ Августа III въ монетныхъ дворахъ Саксоніи, но веллъ поддлывать ее въ своихъ собственныхъ владніяхъ и понизилъ ея цнность до того, что она стоила мене трети своего дйствительнаго достоинства. Такъ какъ главнымъ очагомъ войны была сама Саксонія, въ которой онъ закупалъ съ оружіемъ въ рукахъ все то, что не похищалъ насильно, то онъ расходовалъ лишь одну треть своихъ предполагаемыхъ издержекъ. Но не одной Саксоніи онъ навредилъ такимъ образомъ. Польша потерпла столько же — и вотъ какъ это произошло.

Въ дополненіе въ преимуществамъ, которыми пользовался бранденбургскій домъ въ Восточной Пруссіи, онъ пріобрлъ, согласно велаускому {По этому договору, заключенному 19 сентября 1657 г., Польша признала суверенитетъ Пруссіи.} договору, еще одно, по которому достоинство монетъ въ обоихъ государствахъ, въ Польш и въ Бранденбургскомъ герцогств, опредлялось соглашеніемъ между ними, но этого никогда не соблюдали. Бранденбургскіе курфюрсты ограничились самовластнымъ изготовленіемъ монетъ такого же наименованія, и он считались такой же пробы, какъ польскіе тинфы и шостаки, почему он обращались въ Польш наравн съ польскими монетами. Такъ какъ съ прошлаго столтія серебряныя деньги боле не чеканились въ Польш, а еврея нашли свою пользу въ покупк старой монеты Яна-Казиміра и Яна III вмст съ надломленными червонцами, то къ концу царствованія Августа III появился недостатокъ въ серебряныхъ и даже въ мдныхъ деньгахъ. Это обстоятельство побудило этого государя воспользоваться тмъ же правомъ, которое себ предоставилъ король прусскій, какъ герцогъ бранденбургскій. Правда, существовалъ законъ, запрещавшій нашимъ королямъ вновь открывать монетный дворъ въ Польш безъ согласія сейма, но такъ какъ господствовало мнніе, что никакой сеймъ не состоялся бы въ виду извстнаго своеволія (libernm veto), то Августь III ршилъ, что онъ могъ обойти законъ для блага страны, приказалъ отчеканить въ Саксоніи тинфы и шостаки пробы временъ Яна-Казиміра и Яна III, которые перешли бы въ обращеніе въ Польшу подобно тому, какъ обращались другія иностранныя деньги. Скоро, однако, обвинили тхъ, которые завдывали этою чеканкою въ Саксоніи, въ приготовленіи этихъ новыхъ денегъ, достоинствомъ немного ниже ихъ дйствительнаго, но разница (даже еслибы таковая и оказалась) была столь незначительной, что она не произвела никакого чувствительнаго вреда, а польза отъ наличности размнной монеты была ощутительна.

Подъ прикрытіемъ двойной и одновременной чеканки мелкой монеты и въ Саксоніи, и въ Пруссіи король Фридрихъ успть — какъ сообщаетъ Понятовскій — наводнить Польшу въ 100 милліоновъ этихъ денегъ, прежде чмъ большинство населенія Польши, которое уже тогда было въ значительной степени предубждено противъ него, догадалось примтить ихъ поддлку, он входили въ Польшу въ изобиліи, а слдовательно съ большою быстротой, такъ какъ прусскій король обратилъ Польшу въ свой складъ. Онъ въ ней покупалъ все потребное по части зернового хлба, лошадей, скота, селитры, грубаго полотна и даже сукна. Силезія и прочія области Пруссіи подвергались въ теченіе этой войны столь жестокимъ нашествіямъ и опустошеніямъ, что Польш пришлось замстить Силезію въ поставк двухъ послднихъ вышеприведенныхъ предметовъ. Когда поляки въ большинств убдились въ томъ, что ихъ обманули въ достоинств этихъ прусскихъ денегъ, то они подняли цну при продажахъ, но тогда эти деньги понизились на столько же въ дйствительной своей цнности, и всегда проходило нкоторое время, пока не обнаруживался обманъ. Такимъ образомъ къ концу войны въ 1763 г. исчислялось боле, чмъ на 200 милліоновъ гульденовъ этой поддльной монеты въ обращеніи въ Польш. Польскіе евреи, боле смекавшіе въ этомъ дл, чмъ остальное населеніе страны, скоро снюхались съ прусскими евреями, въ руки которыхъ прусскій король передалъ завдываніе своею денежною частью. Знаменитый Ефроимъ руководилъ этимъ дломъ. Въ то время польскіе евреи были настолько преданы прусскому королю, что они содержали черезъ всю Польшу, начиная съ силезской границы до Венгріи, Турціи и Крыма, свою собственную почту, которая оказала немалую службу прусскимъ корреспонденціямъ въ этихъ странахъ, а особенно въ Польш, поддерживая энтузіазмъ въ приверженцахъ прусскаго короля, распространяя всякіе слухи, ему выгодные, получая свднія о русскихъ и объ австрійцахъ и оказывая другія безчисленныя услуги, послдствія которыхъ ежедневно ощущались Августомъ III. Но онъ не былъ въ состояніи имъ противодйствовать. Этому препятствовали разныя обстоятельства. Шляхта до такой степени умножила за послднее столтіе законы, предназначенные исключительно къ обезпеченію ея свободы или скоре ея своеволія, она до такой степени ограничила королевскую власть, что, собственно говоря, король сталъ безсильнымъ что-либо повелвать или запрещать, не прибгая къ созыву сеймовъ. Въ это царствованіе успхъ всякаго свободнаго сейма справедливо признавался невозможнымъ, достиженіе реформъ чрезвычайнымъ путемъ конфедераціи всегда считалось графомъ Брюлемъ средствомъ слишкомъ опаснымъ, что привело бы только въ образованію контръ-конфедераціи и, слдовательно, въ междоусобной войн, возбуждать которую тогда онъ тмъ боле боялся, что уже слышно было о попыткахъ прусскаго короля поднять турокъ и татаръ. Если бы они вступили въ дло, то, по всему вроятію, въ Польш, тогда русскіе, вмсто того, чтобы идти на выручку Саксоніи, перевесли бы войну въ Польшу, гд ихъ присутствіе, уже безъ того мало терпимое, увеличило бы число поляковъ, составлявшихъ оппозицію короля. Послдній же существовалъ со всмъ своимъ дворомъ только на доходы съ королевскихъ имній, исчислявшіеся въ 300.000 червонцевъ. Вспомоществованія, получавшіяся съ Франціи, шли на содержаніе въ Дрезден королевы и всей многочисленной королевской семьи и на уплату жалованья тмъ немногимъ саксонскимъ войскамъ, которыя избгая капитуляціи подъ Струпеномъ или освободились сами впослдствіи отъ прусской службы и поступили въ австрійскую или французскую армію.

Таковымъ было,— по словамъ записокъ Понятовскаго,— истинно плачевное состояніе, въ которомъ находился Августъ III изъ-за того, что онъ не согласился быть вынужденнымъ союзникомъ короля прусскаго. Онъ былъ тестемъ дофина, отца Людовика XVI {Сынъ Людовика XV, Людовикъ, умершій до него, былъ женатъ на Маріи-Жозефин, дочери Августа III.}, его супруга была двоюродной сестрой Маріи-Терезіи и дочерью старшаго брата {Старшій братъ императора Карла VI, императоръ Леопольдъ I.}. Онъ обязанъ былъ своимъ возвышеніемъ на польскій престолъ Россіи и никогда не переставалъ выказывать самую сильную привязанность этому двору. Прусскій король отнялъ у него Саксонію подъ тмъ предлогомъ, что ему извстны были соглашенія Августа III съ Россіею и Австріею относительно раздла его владній между обими императрицами. Завладвъ Дрезденскимъ архивомъ, король прусскій воспользовался тмъ, что подходило его замысламъ. Онъ, однако, могъ предъявить изъ найденныхъ депешъ только нкоторыя мста, которыя въ сущности только доказывали, что Августъ III, много вытерпвъ отъ прусскаго короля, и какъ его союзникъ въ 1741 г., и какъ союзникъ Маріи-Терезіи въ 1745 г., всегда боялся этого сосда, старался сохранить доброжелательство Австріи и Россіи, но все-таки отказывался примкнуть въ наступательному союзу, въ который по содержанію этихъ депешъ его желали увлечь, подъ тмъ предлогомъ, что по своему положенію онъ всегда находился подъ огнемъ общаго непріятеля. Прусскій король — какъ говоритъ Понятовскій — особенно напиралъ на фразу, оказавшуюся въ отпуск одной изъ саксонскихъ депешъ: ‘Только тогда, когда всадникъ будетъ сброшенъ съ сдла, Саксонія можетъ ршиться на боле дятельное участіе, которое до того момента только повлекло бы ея напрасную гибель’….

‘Я не берусь обсуждать,— пишетъ дале Станиславъ-Августъ Понятовскій въ своихъ Запискахъ,— на какой сторон была правда въ этой знаменитой войн (австро-прусской, 1745 г.), но она была жестока для Саксоніи, другъ и недругъ способствовали ея разоренію. Дрезденъ былъ два раза подвергнутъ бомбардировк пруссаками и австрійцами, послдніе уничтожили самый промышленный городъ курфюршества — Циттау’… Об стороны обвинили другъ друга въ грабежахъ и жестокостяхъ. Прусскій король приказалъ сжечь королевскій замокъ Губертебургъ посл того, какъ имъ были проданы еврею мебель и мдная крыша. Онъ веллъ взорвать великолпную гостиную сада, принадлежавшаго графу Брюлю въ Дрезден, уничтожить дв дачи того же министра, Пфертанъ и Нишивцъ, послднюю въ своемъ присутствія, и собственноручно разбилъ о спину швейцара зеркало, которое этотъ врный слуга пытался спасти отъ грабежа. Прусскій король въ то время оправдывалъ подобныя свои распоряженія желаніемъ отомстить за т опустошенія, которыя русскіе произвели въ Пруссіи, и т, которыя австрійцы себ позволили въ Шарлоттенбург, когда они тамъ были. Кром того, прусскій король приказалъ выпустить до ста тяжкихъ преступниковъ, заключенныхъ въ саксонскихъ тюрьмахъ, а между ними извстнаго разбойника Танцволя. Четверо изъ этихъ каторжниковъ, пойманные въ Богеміи, разсказывали, что они получили отъ прусскаго короля приказанія поджигать повсюду, гд могли. Быть можетъ, они лгали. Но тмъ не мене было странно, что король ихъ выпустилъ на свободу, тмъ боле, что въ то же время онъ веллъ освободить другого разбойничьяго атамана, по имени Кезебира, который находился въ заключеніи въ его же собственныхъ владніяхъ, и къ которому онъ обратился съ рчью, выпуская его на свободу.

Сельское населеніе въ Саксоніи, правда, было мене расположено къ австрійцамъ, чмъ въ пруссакамъ, дисциплина которыхъ, можетъ быть, была дйствительно лучшею, и которые получили приказаніе убдить народъ въ Саксоніи въ томъ, что существовало тайное намреніе насильно обратить ихъ въ католичество, а что прусскій король сражался съ цлью ихъ защититъ отъ такого обращенія. Но большинство торговцевъ, дворянство и въ особенности самъ Августъ III такъ жестоко пострадали отъ прусскаго короля, что одно изложеніе всхъ этихъ бдствій заслужило Августу III состраданіе, которое, вроятно, не осталось бы безплоднымъ со стороны Россіи, Вны и Версаля, если бы событія войны имъ боле благопріятствовали. Об императрицы согласились уже съ марта мсяца 1745 года предоставить ему въ вид возмщенія городъ Магдебургъ и его уздъ и округъ при рк Саал. Августъ III, однако, полагалъ себя тмъ боле въ прав просить о большемъ, что, насколько онъ помнилъ, внскій дворъ, 15 мая 1745 г., ему общалъ гораздо боле. Попытались вызвать союзные дворы на объясненія, вслдствіе чего Понятовскій получилъ предписаніе передать русскому двору записку подъ названіемъ: ‘Мотивированный перечень вознагражденія, требуемаго е. в. польскимъ королемъ курфюрстомъ саксонскимъ’ {Въ числ этихъ требованій значились: возвращеніе Августу III, натурою или деньгами, всей его артиллеріи, аммуницій и снаряженій, обратная передача ему всхъ бумагъ, документовъ и грамотъ, принадлежавшихъ саксонскому архиву, передача ему всхъ его войскъ, которыя прусскій король насильно завербовалъ въ свою армію, уступка Магдебургскаго герцогства со всмъ округомъ на рк Саал, княжества Гальберштадта, графства Мансфельдскаго и графства Гогенштейнскаго.}. Онъ передалъ эту записку русскому министру 19 сентября 1757 г. и получилъ въ отвтъ извлеченіе изъ депеши, посланной 30 сентября 1757 г. императорскому послу въ Вн, графу Кейзерлингу, ему поручалось въ ней поддержать передъ внскимъ дворомъ домогательство Саксонскаго курфюрста.

Понятовскій думалъ, что намренія русскаго двора были искренни, но искусство прусскаго короля и, главнымъ образомъ, его счастіе, получили перевсъ надъ общею волею самыхъ могущественныхъ державъ Европы, хотя он не пощадили для побды надъ нимъ ни стараній, ни силъ, ни издержекъ. Франція думала уловить удобный моментъ для того, чтобы возстановить свой вредитъ, которымъ она пользовалась одно время при двор императрицы Елисаветы.

Маркизъ де-Лопиталь былъ назначенъ французскимъ посломъ при ней. Его сопровождала многочисленная свита при роскошной обстановк, которою думали сдлать впечатлніе, о чемъ самъ Лопиталь особенно заботился. Онъ веллъ нарисовать свои 23 кареты при ихъ переход черезъ Карпаты и показывалъ съ восторгомъ эту картину. Бывшій посломъ въ Неапол въ то время, когда тамъ царствовалъ (1757 г.) испанскій король Карлъ III, Лопиталь главнымъ образомъ состарился въ Версал, состоя егермейстеромъ при дочеряхъ Людовика XV. Ему казалось, что онъ по своему тону принадлежалъ ко двору Людовика XIV и что обладалъ его горделивымъ обхожденіемъ, произнося пышныя фразы и наставленія, свойственныя въ особенности придворнымъ великаго короля, но въ сущности это былъ человкъ мало образованный и мало искусный и который (какъ Понятовскому сказала г-жа Жофрэнъ) {Марія-Тереза Родэ, по мужу Жофрэнъ (1699—1777), принадлежала къ буржуазному семейству города Парижа, вышла замужъ за богатаго купца Петра Жофрэнъ, одного изъ основателей зеркальной мануфактуры. Съ 1748 года она имла извстный салонъ, гд собирались самые знаменитые художники и литераторы, изъ числа послднихъ Фонтенель, Монтескьё и др. Г-жа Жофрэнъ покровительствовала энциклопедистамъ, изъ которыхъ Даламберъ, Гельвеціусъ, Мармонтель были ея друзьями. Въ ея салон собирались и знатные иностранцы. Во время своего пребыванія въ Париж до прізда въ Россію графъ Понятовскій былъ принятъ очень радушно г-жею Жофрэнъ, по рекомендаціи своего отца. Она взяла молодого человка подъ свое покровительство и руководила его въ парижскомъ обществ своими совтами. Впослдствіи между ними завязалась переписка, которая продолжалась въ то время, когда Понятовскій вступилъ на польскій престолъ. Въ 1766 году г-жа Жофрэнъ прізжала къ нему въ Варшаву.} имлъ видъ скоре стараго актера, чмъ стараго барина {Французскій посолъ Лопиталь произвелъ на великую княгиню очень дурное впечатлніе. Въ одномъ изъ своихъ послднихъ писемъ Уилльямсу (Letter, No 67, 2 іюля 1767 г.) она пишетъ: ‘Я чувствую безпредльную антипатію къ самой откровенности его (посла) нрава, къ которой, сказать по правд, я сама его довела, въ постоянныхъ хитростяхъ его ума и напускаемой напыщенности его манеръ, однимъ словомъ, онъ мн крайне не понравился, потому что онъ французъ, а это значитъ для меня противникъ всего русскаго. Я тоже не могу ему нравиться, я всегда буду противовсомъ французскаго вліянія, лишь бы Господу Богу было угодно помочь мн въ этомъ. У меня недостаетъ низости и подлости, чтобы скрывать отъ посла мое чувство, все, что я могу сдлать, это только молчать. Въ такомъ настроеніи онъ меня нашелъ въ Петровъ день (29 іюня 1757 г.) на балу, такъ какъ онъ искалъ поговорить со мною о длахъ и заставить меня проболтаться. Я такъ замкнулась, что онъ одинъ говорилъ, я ему отвчала лишь односложными словами или взглядомъ, значившихъ: ‘считаете ли вы меня дурой’. Увидавъ, что я не поддавалась его краснорчивымъ убжденіямъ въ защиту его неправаго дла, онъ сталъ мн говорить всякій вздоръ, въ чемъ онъ не очень силенъ, да и я тоже на то не очень способна. Чувствуя оба натянутость своихъ отношеній, мы не можемъ другъ другу понравиться’. Затмъ великая княгиня сообщала Уильямсу, что она съ Понятовскимъ не могла же придти къ заключенію о разниц между вновь прибывшихъ пословъ и тмъ, чье отозваніе ихъ такъ было прискорбно. Оплакивая отъздъ Уилльямса, она выражала ему, что она почитала, любила его, какъ отца, и счастлива тхъ, что она съумла пріобрсти его дружбу. Въ томъ же письм Екатерина сознавалась ему, что, несмотря на его наставленія, она все-таки совтовалась по всмъ вопросамъ съ канцлеромъ Бестужевымъ. Шуваловы ея боялись изъ-за императрицы. ‘Но если бы мн,— замчала великая княгиня,— посчастливилось имть чаще доступъ къ ней, то я не знаю, не кончилось ли это бы тмъ, что она окончательно привыкла бы ко мн, а я пріобрла бы довріе въ ея ух’.}. Онъ старался, насколько возможно, ему вредить, такъ какъ проздомъ черезъ Варшаву онъ проникся предубжденіями противъ него, которыя ему внушилъ французскій посолъ при Август III, графъ Брольи. Это былъ маленькій человкъ, живой какъ порохъ, гордый, властолюбивый, придирчивый, чрезмрно безпокойный, что онъ и доказалъ подъ-конецъ ко вреду своего собственнаго состоянія и своей семьи, но полный ума,работящій, хотя и любилъ удовольствіе, желавшій управлять Саксоніей и Польшей. Онъ не выносилъ, что Россія имла большое вліяніе при двор Августа III. Онъ старался объ отозваніи Понятовскаго, потому что считалъ его сторонникомъ Англіи и во избжаніе того, чтобы при его содйствіи въ Россіи не были даны приказанія пребывавшимъ въ Польш русскимъ министрамъ, способствовавшія поднятію кредита его семейства, которое онъ считалъ противникомъ Франціи. Въ теченіе всего 1757 года Брюль отвергъ вс его ходатайства, такъ какъ онъ боялся разгнвать Бестужева и великую княгиню, къ тому же Понятовскій привлекъ на свою сторону внскій дворъ услугой, которая могла считаться въ то время важною.

Въ дальнйшемъ изложеніи своихъ записокъ графъ Понятовскій объясняетъ, что, желая для общаго блага союзниковъ расположить великаго князя Петра едоровича къ австрійскому послу графу Эстергази и къ его двору, онъ въ своихъ разговорахъ съ его высочествомъ старался склонить его къ тому, и весною 1757 г. усплъ настолько, что австрійскій канцлеръ, князь Кауницъ, въ письм на имя Эстергази, отъ 26 мая того года, призналъ дйствія графа Понятовскаго заслуживавшими всякаго одобренія и отказался отъ всхъ предубжденій, которыя внскій дворъ питалъ къ нему когда-то. Въ завершеніе усилій графа Понятовскаго въ этомъ направленіи великій князь подписалъ, 15 іюля 1757 г., вмст съ графомъ Эстергази конвенцію, по которой Петръ едоровичъ предоставлялъ императриц Маріи Терезіи свои голштинскія войска за ежегодное вспомоществованіе въ 100 тысячъ гульденовъ.

‘Кто зналъ Петра III и его прусскій фанатизмъ,— пишетъ графъ Понятовскій,— не будетъ удивляться тому значенію, которое внскій дворъ придалъ услуг, мною оказанной ему тмъ, что я побудилъ великаго князя къ заключенію этой конвенціи. Съ того времени онъ позабылъ о ней, но тогда, съ помощью ея, я снискалъ искреннюю дружбу графа Эстергази. Она мн помогла въ теченіе нсколькихъ мсяцевъ 1756—1757 года защититься отъ французскихъ происковъ’…

Представитель Франціи при Август III, графъ Брольи, потребовалъ, однако, отъ короля отозванія графа Понятовскаго. Въ поданной имъ, 25 октября 1757 г., записк онъ доказывалъ, что графъ былъ приверженцемъ Англіи и поддерживалъ тайныя сношенія съ ея правительствомъ, въ виду чего французскій король настаивалъ на удаленія графа изъ Петербурга. Отозваніе его должно было служить доказательствомъ дружескихъ отношеній Августа III въ версальскому двору. Въ этомъ смысл графъ Понятовскій получилъ отъ Августа III письмо отъ 30 октября, въ которомъ король, отзывая его, выражалъ ему свое полное благоволеніе, но объяснялъ, что вынужденъ былъ прибгнутъ къ этой мр въ силу обстоятельствъ. Графъ Понятовскій въ отвтномъ письм, отъ 11 ноября (31 октября), донесъ королю, что, подчиняясь его приказанію для пользы его службы, онъ уже представилъ министерству свою отзывную грамоту. Затмъ, графъ въ письм къ Брюлю высказалъ свое удовлетвореніе въ томъ, что король доволенъ его службой, и надежду на то, что онъ его не забудетъ. Одновременно съ посланіями короля и графа Брюля Понятовскій получилъ письмо отъ своего отца, который описывалъ свою аудіенцію у короля. Увряя его въ своей преданности, онъ напомнилъ королю, что назначеніе его сына въ Петербургъ произошло по вол его величества, а что онъ, Станиславъ Понятовскій, подчинился ей, не взирая на ту ненависть, которую такое назначеніе возбуждало противъ молодого графа и его семейства среди державъ, не сочувствовавшихъ Россіи, и среди многочисленной партіи въ Польш, не расположенной къ этому государству. Узнавъ отъ графа Брюля, что отозваніе его сына, Станислава-Августа, совершилось по требованію Франціи, онъ, опасаясь, что его сынъ чмъ-либо заслужилъ немилость короля, умолялъ короля успокоить его, Станислава, въ томъ, что отозваніе не произошло по этой причин. Августъ III поспшилъ ему отвтить, что отлично помнилъ вс обстоятельства назначенія Станислава-Августа и что, вполн удовлетворенный его отличной службой и усердіемъ, выражалъ ему свое благоволеніе. Въ виду того, графъ Станиславъ Понятовскій, не ходатайствуя ни объ отозваніи своего сына, ни объ оставленіи его въ Петербург, умолялъ короля оказать ему какую-либо милость, такъ какъ иначе враги его семейства будутъ ссылаться на его отозваніе, какъ на доказательство неудовольствія короля противъ него. Въ случа неимнія свободной должности, на которую его сынъ могъ бы быть назначенъ, графъ Станиславъ просилъ о выдач его сыну до того пенсіи въ шесть тысячъ червонцевъ, а такъ какъ онъ, не получая никакого жалованья отъ правительства и содержась на средства, доставляемыя ему его семействомъ въ недостаточномъ размр, не могъ не впасть въ долги, то графъ Станиславъ просилъ короля объ уплат этихъ долговъ. Августъ III признался, что отозваніе графа Станислава-Августа изъ С-Петербурга было вызвано исключительно требованіемъ Франціи, которая иначе лишила бы его уплачиваемой ею субсидіи, что онъ и королевское семейство проживали только на средства, доставлявшіяся Россіею и Франціею, что онъ самъ не имлъ возможности назначить какую-либо пенсію, но что онъ постарается выдать графу Станиславу-Августу извстную сумму денегъ {Изъ приведеннаго дале въ запискахъ письма его къ графу Брюлю отъ 17 (28) апрля 1758 г. видно, что Понятовскій подучилъ вексель на 4.000 рублей и этимъ письмомъ просилъ графа повергнуть его благодарность къ стопамъ его величества.}, такъ какъ онъ, король, ничего не имлъ ни противъ отца, графа Понятовскаго, ни противъ его семейства, а еще мене противъ посланника, который своимъ отмннымъ поведеніемъ заслужилъ вчную его благодарность.

‘Письмо, которое я написалъ своему семейству 15 (4) ноября 1757 г.,— говоритъ графъ Понятовскій въ своихъ запискахъ,— рисуетъ мое тогдашнее положеніе, и я привожу его. Въ дополненіе къ тому, что я сообщилъ моему отцу, я вамъ скажу, что Лопиталь веллъ у меня спросить, какимъ способомъ онъ могъ бы загладить зло. Я поручилъ ему сказать, что уже не было въ его власти что-либо измнить, что я чувствовалъ до глубины души несправедливость и обиду, которыя мн причинила Франція, что не мн было ему давать совты насчетъ того, какъ ему поступать, но что я предоставлялъ только на его усмотрніе написать его двору, съ цлью уничтожить т лживыя впечатлнія, о которыхъ ему донесли насчетъ меня, я тмъ мн дать удовлетвореніе. Вчера онъ пришелъ ко мн, онъ меня приласкалъ, какъ никогда, онъ, впрочемъ, сказалъ г. Камбизу, пріхавшему въ Варшаву, что такъ какъ онъ самъ видлъ, сколь милостиво со мною бесдовала императрица, то могъ, какъ очевидецъ, разсказать о томъ графу Брольи. Воронцовъ положительно мн общалъ отъ имени императрицы, что дйствія Бестужева {Графъ Михаилъ Петровичъ Бестужевъ-Рюминъ (1668—1720) былъ императорскимъ посломъ въ Париж.} въ Париж не будутъ признаны императорскимъ правительствомъ и что серьезно потребуютъ отозванія графа Брольи и Дюрана {Французскій министръ-резидентъ въ Варшав.}. Воронцовъ, однако, принявшій самое главное участіе въ требованіи моего отозванія, теперь не можетъ не отказаться отъ своихъ прежнихъ домогательствъ и дйствовать противъ нихъ. Иванъ Ивановичъ Шуваловъ мн высказалъ всевозможныя увренія, говоря, что онъ въ отчаяніи отъ моего отозванія, что не принялъ въ немъ ни малйшаго участія, онъ готовъ сдлать все на свт — или чтобъ я остался, или чтобъ я посл вернулся. Онъ меня уврялъ, что государыня очень негодовала на мой отъздъ, такъ какъ она всегда была довольна моимъ поведеніемъ, и клялся въ искренности всего, что онъ говорилъ. Я ему отвтилъ, что отнын Петербургъ станетъ для меня ужаснымъ мстомъ пребыванія, если мой путь будетъ столь же тернистъ, какъ онъ былъ донын, что я отлично звалъ вс происки для того, чтобы мн причинить непріятность и мн навредить. На это я привелъ ему нсколько примровъ, но онъ клялся, что не имлъ о томъ никакихъ свдній. Но если,— прибавилъ я,— императрица желаетъ меня терпть здсь,— все зависитъ отъ нея. Однако, вс мои увренія пустяки въ сравненіи съ тмъ, что Бестужевъ длаетъ для меня, впрочемъ, ударъ, которымъ меня поразили, падетъ на самихъ французовъ.

‘Очевидно, великая княгиня {Екатерина въ своихъ запискахъ пишетъ относительно отозванія графа Понятовскаго, что, въ октябр 1757 г., Бестужевъ ей передалъ, что польскій король только-что прислалъ Понятовскому отзывную грамоту, что Бестужевъ имлъ большой споръ съ графомъ Брюлемъ и саксонскимъ кабинетомъ и сердился на то, что съ нимъ не посовтовались. Бестужевъ, кром того, узналъ, что вице-канцлеръ, графъ Воронцовъ, и Иванъ Шуваловъ обдлалъ это дло черезъ саксонскаго резидента Прассе. Канцлеръ веллъ подать себ отзывную грамоту Понятовскаго и вернулъ ее саксонскому двору подъ предлогомъ несоблюденія формальностей. Соч. Имп. Екатерины, т. XII, 1, стр. 399 и 400.} не преминула дйствовать самымъ настойчивымъ образомъ, и таково было то значеніе, которымъ она пользовалась у тогдашняго любимца, Ивана Ивановича Шувалова, что не только онъ отнесся ко мн съ сочувствіемъ, но сама императрица Елисавета, вмсто того, чтобы назначить мн прощальную аудіенцію, о которой я просилъ, высказала мн передъ всми свое сожалніе насчетъ моего отъзда въ высшей степени милостиво. Это обстоятельство тмъ боле замчательно, что не было въ обыча, чтобъ она даже слово сказала во время куртага второстепеннымъ министрамъ. Послдствія всего вышеизложеннаго приведены въ моемъ письм, отъ 2 декабря, моему семейству слдующаго содержанія: ‘Три недли тому назадъ канцлеръ Бестужевъ написалъ Брюлю, что мое отозваніе означало непріязнь къ нему, что онъ просилъ за то удовлетворенія, требуя, чтобъ я былъ назначенъ сюда коммиссаромъ и полномочнымъ министромъ республики для разбора всхъ недоразумній съ Россіею, возникавшихъ изъ-за пограничныхъ сношеній, изъ-за набговъ гайдамаковъ и для улаженія всхъ пререканій между обоими государствами, а именно относительно жалобъ, возбужденныхъ въ Литв по случаю прохода русскихъ войскъ. Такъ какъ отвтъ графа Брюля на новый запросъ секретаря Прассе касательно моего отозванія изложенъ въ благопріятномъ для меня смысл, я надюсь, что и отвтъ канцлеру Бестужеву будетъ не мене благопріятенъ. Такимъ образомъ, я былъ бы въ Польш, удовлетворилъ бы теперешнія требованія Франціи и могъ бы возвратиться уже не какъ саксонскій министръ, а какъ посланникъ своего отечества, что было бы несравненно пріятне.

‘Отозваніе мое произошло приблизительно въ тотъ моментъ, когда получилось извстіе о пораженіи французовъ подъ Росбахомъ {5-го ноября 1757 г. Фридрихъ одержалъ подъ Росбахомъ въ Саксоніи блестящую побду надъ французскими и имперскими поисками, находившимися подъ начальствомъ принца Рогана-Субиза и принца Іосифа Саксенъ-Гильдбургаузена.}, что умалило значеніе Франціи среди ея союзниковъ.

Это несчастіе повергло Лопиталя въ такое уныніе и онъ оплакивалъ его такъ неестественно и такъ смшно, какъ будто онъ просилъ прощенія у публики за неумлость своихъ соотечественниковъ. Это обстоятельство даже послужило въ притупленію удара, нанесеннаго мн графомъ Брольи. Но такъ какъ читатель могъ бы спросить, не подалъ ли я въ самомъ дл доводъ къ дйствительному подозрнію, возбужденному французами противъ меня въ томъ, что я приверженецъ Англіи, я скажу, что Уилльямсъ незадолго передъ тмъ поручилъ мн передать, что онъ получилъ свои отзывныя грамоты, и, будучи принятымъ на прощальныхъ аудіенціяхъ, просилъ меня заходить къ нему какъ къ другу до своего отъзда, такъ какъ подобное посщеніе не могло уже боле быть вмнено въ вину или возбуждать подозрнія. Я былъ того же мннія и видлся съ нимъ, но въ виду разныхъ случайностей его отъздъ откладывался со дня на день въ теченіе нсколькихъ недль, въ продолженіе которыхъ мои посщенія были часты, можетъ быть, слишкомъ часты, хотя, по правд сказать, вопросъ о длахъ никогда не возникалъ между Уилльямсомъ и мною во время этихъ визитовъ, которые почти всегда происходили при постороннихъ. Осторожность уступила во мн мсто дружб и благодарности, которыя я испытывалъ къ нему, эти чувства развились тогда во мн еще боле при вид человка, котораго я зналъ въ теченіе столь многихъ лтъ такимъ сильнымъ и блестящимъ, въ состояніи угнетенія физическаго и духовнаго {Расшатанное здоровье, не прекращавшіяся головныя боли, а главнымъ образомъ желаніе удалиться отъ петербургскаго общества, въ которомъ онъ боле не игралъ прежней роли, и держаться въ сторон отъ политическихъ разговоровъ, побудили Уилльямса перехать, 12-го марта 1757 г., на дачу его друга, барона Вольфа, при этомъ онъ написалъ лорду Гольдернесу, прося его разршить ему отпускъ или отозвать его, такъ какъ онъ чувствовалъ необходимость отдохнуть въ Англіи. Тамъ, на дач, Уилльямсъ получилъ письмо отъ великой княгини, предупреждавшей его о томъ, что тайно было приказано вскрывать всю переписку иностранныхъ министровъ (Letters No 61, 21-го марта). Въ отвтъ Уилльямсъ, благодаря за предупрежденіе, писалъ, что онъ десять дней уже живетъ на дач, что воздухъ дйствовалъ благопріятно на него, такъ какъ мстность гористая. Кончалъ онъ письмо пожеланіемъ, чтобъ у сына Екатерины родился братъ. ‘Осмливаюсь спросить,— пишетъ онъ,— нтъ ли такового въ ходу?’ (Answers No 63, 22-го марта). Въ ма Уилльямсъ, получивъ своя отзывныя грамоты, увдомилъ о томъ великую княгиню. Въ томъ же мсяц (Letters, No 59) писала Екатерина Уилльямсу, сожаля объ его отъзд, но выражая вмст съ тмъ свое затрудненіе высказать ему то, чего хотла, такъ какъ не была привычна къ такому шагу ни по своему характеру, ни по свойствамъ своей души. Осиливъ эти чувства смущенія, она передала ему свою просьбу — ссудить ей такую же сумму денегъ, какую она уже получила, но съ тмъ, чтобъ дло хранилось еще въ большей тайн, чмъ въ первый разъ, и чтобъ никто не зналъ, что эти деньга: предназначены для нея, а чтобъ он получились въ Петербург для надобностей его, Уилльямса, или подъ другимъ предлогомъ. Прося сэра Чарльза сказать ей свое мнніе, относительно ея ходатайства, она завряла его въ своей дружб и своей благодарности, которую она надялась огласить до смерти въ общее свдніе. ‘Мы,— кончала она,— вмст преодолемъ своихъ враговъ’. Въ переписк недостаетъ отвта Уилльямса на это письмо Екатерины, но ея ходатайство было удовлетворено, какъ это видно изъ намековъ, встрчающихся въ письмахъ, которыя она написала ему 19-го августа 1757 г., въ тотъ моментъ, когда Уилльямсъ перехалъ въ Кронштадтъ, чтобы ссть на судно для отплытія въ Англію. Въ одномъ (Letters, No 60) она упоминала о перевод съ письма, который она получила отъ сэра Чарльза и изъ котораго она усматривала благосклонное расположеніе къ ней короля Георга II, и просила передать ему, что она считала союзъ съ Англіею самымъ естественнымъ и самымъ выгоднымъ для Россіи. Что же касается самого Уилльямса, она высказывала, что никогда не забудетъ тхъ услугъ, которыя онъ ей оказалъ.

Отъ того же 19-го августа имется другое письмо Екатерины къ Уилльямсу, хранящееся въ Британскомъ музе въ Лондон (а въ копіи — въ Императорской Публичной библіотек (Разн. яз. F. IV, No 178), въ которомъ она писала, что ея благодарность ему будетъ вчной, ее она надялась доказать въ боле счастливыя времена, эта благодарность равнялась тмъ обязательствамъ, которыя она чувствовала за собою передъ нимъ. Рядомъ съ этимъ письмомъ въ Британскомъ музе хранятся еще два письма, отъ того же 19-го августа 1757 г., великаго князя и великой княгини Уилльямсу, они оба прощались съ нимъ въ самихъ дружескихъ выраженіяхъ, при чемъ Екатерина опять упоминала о своемъ расположеніи къ Англіи и радовалась тому, что благо Россіи заставляетъ ее искать случая, чтобъ расплатиться съ Англіею за ея личныя обязательства предъ его величествомъ королемъ Георгомъ. Уилльямсъ не дожилъ до вступленія на престолъ Екатерины II. Выхавъ изъ Кронштадта позднею осенью 1757 г., онъ заболлъ въ Гамбург и только весною 1758 г, прибылъ въ Англію, гд умеръ 2-го ноября (22-го октября) 1759 г., въ полномъ умопомшательств.}.

‘Нкоторыя приказанія, данныя Бестужевымъ князю Волконскому {Князь Михаилъ Никитичъ Волконскій (1718—1789), племянникъ канцлера графа Бестужева, былъ посланникомъ въ Варшав, впослдствіи генералъ-аншефъ.}, находившемуся съ недавней поры въ Польш и оказавшему даже извстное вліяніе на дворъ короля Августа III въ пользу моего семейства, несмотря на непріязнь графа Мнишка и французской партіи, увеличили естественное безпокойство графа Брольи, который, впрочемъ, не могъ видть безъ досады, что великобританскій посланникъ, лордъ Стормонтъ, былъ задушевно принятъ всмъ нашимъ семействомъ, и что вообще предпочитали англійскаго посланника французскому, но скоре даже какъ человка, чмъ какъ министра. Все это оказало вліяніе на дйствія французовъ противъ меня’…

Дале, графъ Понятовскій приводитъ еще нсколько писемъ. Графъ Брюль увдомилъ его 21-го (10-го) ноября 1757 г., что король выразилъ свое одобреніе относительно той умренности, которую Понятовскій проявилъ при полученіи отзывной грамоты, и что онъ приметъ поведеніе графа въ разсчетъ для будущаго. 23-го (12-го) января 1758 г. графъ получилъ депешу отъ 11-го января (31-го декабря), въ которой ему указывалось, что приложенныя въ ней два письма обоимъ канцлерамъ должны служить новымъ для него уполномочіемъ на продолженіе его дятельности при императорскомъ двор, при которомъ король, находя его пребываніе въ С.-Петербург полезнымъ для своей службы, приказывалъ ему состоять, не взирая на предъявленіе прежней отзывной грамоты. Въ виду сего графъ Понятовскій доставилъ означенныя письма обоимъ канцлерамъ и выразилъ имъ надежду, что государыня не откажетъ ему въ томъ благоволеніи, которое она ему выразила, сказавъ, что она вовсе не желала его отозванія.

‘По моемъ возстановленіи въ обязанности посланника,— пишетъ Понятовскій,— я продолжалъ исполнять ее еще нсколько мсяцевъ, но среди бури, первый порывъ которой унесъ фельдмаршала Апраксина {Апраксинъ вернулся 17 марта 1767 г., но ему не дали дохать до С.-Петербурга: въ Четырехъ-Рукахъ онъ получилъ приказаніе государыни остановиться тамъ и ждать ея дальнйшихъ распоряженій.— Письмо графа Понятовскаго къ Брюлю отъ 17 (28) марта 1767.— Соч. Имп. Екатерины, т. XII, 1, стр. 388.}.— Уже мы видли, какимъ образомъ его неспособность и оплошность повліяли косвеннымъ образомъ на мою судьбу и понудили, наконецъ, императрицу не только замстить его генераломъ Ферморомъ, но велть его задержать и привезти въ С.-Петербургъ въ качеств государственнаго преступника, для отвта по тмъ обвиненіямъ, которыя они предъявляли противъ него и которыя состояли не боле и не мене какъ въ государственной измн. Австрійскій домъ полагалъ возможнымъ даже уличить его въ тайномъ сговор съ прусскимъ королемъ, въ чемъ графъ Эстергази подозрвалъ даже канцлера Бестужева, благопріятеля Апраксина. Французскій дворъ не только разсчитывалъ нанести этимъ путемъ ударъ Бестужеву, извстному своимъ нерасположеніемъ въ Франціи, но даже онъ надялся этимъ добраться до великой княгини, которую онъ считалъ поклонницей Англіи. Когда схватили бумаги Апраксина, то между ними нашли частныя письма Бестужева къ нему, въ которыхъ первый, какъ другъ, убждалъ его исполнять самымъ настойчивымъ образомъ т приказанія, которыя онъ ему давалъ оффиціально въ своихъ депешахъ какъ министръ,— нанести прусскому королю какъ можно большій вредъ. Кром того, были найдены въ этой переписк три записки, писанныя рукою великой княгини, въ которыхъ она ободряла его исполнить свой долгъ во имя чести русскаго оружія и на погибель прусскаго короля. Казалось, что эти письма должны были утвердить кредитъ канцлера у Елисаветы и привести въ уныніе его враговъ, и дйствительно они пали духомъ на первыхъ порахъ, но скоро они съумли обратить эти извстія противъ него. Они сказали императриц, что Бестужевъ, склонивъ великую княгиню тайно переписываться съ Апраксинымъ по государственному длу, этимъ самымъ совершилъ тяжкое нарушеніе долга службы. Они указали на очень оживленный слогъ записокъ великой княгини и дали замтить Елисавет, что великая княгиня писала Апраксину, какъ своему преданному слуг, какъ будто общая ему продолженіе своихъ милостей и, слдовательно, исполненіе его надеждъ въ будущемъ въ зависимости отъ его поведеніи на войн. Отъ этого они перешли къ тому, что представили государын о дйствительномъ уже или готовящемся образованіи опасной партіи, имвшей цлью ниспроверженіе Елисаветы и возведеніе на престолъ ея племянника, сына старшей ея сестры,— великаго князя, подъ именемъ котораго царствовала бы его супруга при помощи Бестужева, какъ совтника, честолюбіе и смлость котораго были извстны. Этотъ вымыселъ былъ прикрашенъ всякими хитростями и клеветами, на которыя способны злая воля придворныхъ и придворная политика, въ особенности когда ее обострялъ, какъ это было тогда въ Россіи, страхъ, который овладлъ Шуваловыми, Воронцовыми, французами и Эстергази при мысли, что скоро вс дла Россіи перейдутъ въ руки Бестужева, котораго они, по разнымъ причинамъ, справедливо считали ужаснымъ для себя. Елисавета болла тогда очень часто, что не предвщало для нея долгихъ дней. Великая княгиня въ то время родила дочь {Великая княжна Анна Петровна, родившаяся 9-го декабря 1757. г., объ этомъ событіи Екатерина пишетъ въ своихъ запискахъ.— Соч. Имп. Екатерины II, т. XII, 1, стр. 401.}, которая умерла въ 1759 г.

‘Я часто съ нею видлся, для чего я не нуждался боле въ посредничеств Нарышкина. Подъхавъ въ повозк или на саняхъ на извстное разстояніе отъ дворца {Какъ надо полагать, то былъ временной дворецъ у Зеленаго моста (что нын Полицейскій), на Мойк, на томъ мст, гд теперь находится домъ Елисева. Перездъ двора въ это зданіе совершился на время перестройки большого Зимняго дворца на Нев, оконченнаго лишь въ 1762 г.}, я слзалъ и шелъ одинъ по дворцу, гд подымался по той же маленькой лстниц, по которой Нарышкинъ меня провелъ въ первый разъ и у которой часовой (по всему вроятію, уже предупрежденный) мн не длалъ никакихъ вопросовъ и не чинилъ препятствій. Иногда великая княгиня въ опредленный часъ выходила оттуда же въ мужскомъ плать и садилась въ мой сани… Однажды, когда я ее ждалъ такимъ образомъ, какой-то оберъ-офицеръ сталъ вертться около меня и сдлалъ мн даже нсколько вопросовъ. Высокая шапка была у меня нахлобучена на голову, а самъ я былъ закутанъ въ большую шубу. Я сдлалъ видъ, что самъ, какъ слуга, ожидавшій своего барина. Признаюсь, меня кинуло въ жаръ, несмотря на трескучій морозъ, который держался тогда, наконецъ, вопрошавшій удалился, и великая княгиня вышла. То была ночь приключеній: сани ударились такъ сильно о камень, что княгиня была сброшена лицомъ на землю на нсколько шаговъ отъ саней. Она не двигалась, я думалъ, что она убилась до смерти, я побжалъ ее поднимать, она отдлалась нсколькими ушибами, но по возвращеніи оказалось, что ея горничная, по какой-то оплошности, не оставила открытой дверь ея комнаты, такъ что великая княгиня подвергалась большой опасности, до тхъ поръ, пока эта дверь не была отперта, по счастливому случаю, другою горничною.

‘Однако я продолжалъ заботиться, смотря по обстоятельствамъ, не только о личныхъ интересахъ саксонскаго курфюрста Августа III, но и о длахъ польскаго двора, какъ это видно изъ слдующихъ бумагъ {Здсь въ запискахъ графа Понятовскаго приведены его письма и донесенія, къ графу Брюлю за время съ 14 марта по 11 іюня 1768 г. Въ нихъ посланникъ передаетъ полученныя императорскимъ дворомъ всти о военныхъ дйствіяхъ, свднія о прізд въ С.-Петербургъ принца Карла Саксонскаго и о его пребываніи, а также разные придворные извстія и слухи.}.

‘Представивъ этою перепискою картину моей роли, какъ посланника, я принимаюсь вновь за передачу разсказовъ, которые ближе касаются моей личности’.

VI.

’25 февраля 1758 {14 февраля (ст. ст.), суббота.}, возвращаясь изъ Комедіи въ 10 час. вечера, я нахожу у себя Бернарди. Это былъ венеціанскій ювелиръ, который часто носилъ письма великаго канцлера и мои великой княгин, а также отвты. Онъ мн сказалъ: ‘Все пропало: канцлеръ Бестужевъ арестованъ, уже стоятъ стража въ моемъ дом, я былъ о томъ предупрежденъ въ дом Дололіо,гд я находился. Ради Бога, я умоляю васъ, велите бросить меня въ колодезь вашего дома, чтобы по крайней мр спастись отъ пытокъ, которымъ подвергаютъ здсь государственныхъ преступниковъ’. Посл нсколькихъ минутъ размышленія я ему сказалъ: ‘Имете ли вы въ настоящее время у себя малйшую бумагу, писанную рукою канцлера или великой княгини?’ — ‘Ни одной’,— отвтилъ онъ. ‘Совтую вамъ тогда отправиться прямо домой, не выказывая ни страха, ни безпокойства. Доброта царствующей императрицы и то, что мн извстно изъ поведенія канцлера и великой княгини, даютъ мн возможность предсказать, что посл первой тревоги все это кончится гораздо мене трагично, чмъ вы это думаете. Попытка ваша скрыться оказалась бы, во-первыхъ, напрасной по прошествіи одного часа и посл вашего задержанія только отягчила бы вашу судьбу’. Посл многихъ разсужденій и поощреній я, наконецъ, усплъ уговорить Бернарди послдовать моему совту.— Немного сценъ въ моей жизни произвели на меня боле тягостное впечатлніе, кром того, Бернарди оказалъ мн много услугъ, онъ былъ къ тому же честный человкъ и человкъ любезный.— Онъ подвергся легкому заключенію, черезъ нсколько недль было почти ршено его освободить, когда случай, вслдствіе котораго отягчилась участь Бестужева, возымлъ вліяніе и на его судьбу, такъ что онъ былъ сославъ, съ пенсіею въ нсколько сотъ рублей, въ Казань, гд онъ умеръ, его жена и дти пользовались въ Венеціи пенсіею отъ меня’…

Посл многихъ приготовительныхъ намековъ, сдланныхъ съ разныхъ сторонъ врагами Бестужева, съ цлью очернить его во мнніи Елисаветы, французскій посолъ Лопиталь, подойдя во время одного изъ пріемовъ при двор въ императриц, какъ будто для того, чтобы полюбоваться ея нарядомъ, ршился ей сказать: ‘У вашего величества есть при двор очень опасный для васъ человкъ’. Онъ сказалъ это очень вразумительно. Елисавета въ испуг спросила, кто это?— Лопиталь назвалъ Бестужева и удалился. Это возымло дйствіе. Бестужевъ, предупрежденный о томъ, что буря усиливалась, пересмотрлъ свои бумаги, сжегъ то, что казалось ему необходимымъ уничтожить, и до такой степени былъ увренъ въ своей безопасности, что когда онъ былъ арестованъ въ прихожей государыни, то не выразилъ ни страха, ни озлобленія, и въ продолженіе нсколькихъ недль онъ въ своихъ рчахъ и дйствіяхъ выказывалъ ее только полное спокойствіе, но почти веселое расположеніе, иногда даже угрожалъ своимъ врагамъ мщеніемъ въ будущемъ. Императрица, видя, что не обнаруживалось никакого дянія, которое могло бы быть вмнено Бестужеву въ вид государственнаго преступленія, стала раскаяваться въ томъ, что велла его арестовать. Его враги уже находились въ страх, когда Елисавета велла узнать отъ него, не просилъ ли онъ графа Брюля пожаловать польскую голубую ленту министру великаго князя по голштинскимъ дламъ, барону Штамбке {По смерти Пехлина, министра великаго князя по Голштинскимъ дламъ (весною 1757 г.), Бестужевъ посовтовалъ Екатерин просить Петра едоровича о назначеніи на мсто Пехлина нкоего Штамбке, котораго выписали изъ Голштиніи. Великій князь далъ ему подписанный приказъ работать вмст съ великой княгиней. Благодаря этому, великая княгиня могла свободно сноситься съ Бестужевымъ.— Сочин. Ими. Екатерины II, т. XII, стр. 384.}. Это былъ человкъ, которому Бестужевъ покровительствовалъ, онъ питалъ большую привязанность къ великой княгин. Неизвстно, почему Бестужевъ ршился отрицать это дйствительное обстоятельство, но онъ отрекся отъ него {Понятовскій не понимаетъ, почему кавалеръ отрекся отъ того, что просилъ орденъ для Штамбке. Надо полагать, что орденъ жаловался послднему по просьб великой княгини или въ угоду ей, и что Бестужевъ отрекся отъ этого дла, чтобъ не вмшивать въ него Екатерину. Во время слдствія надъ бывшимъ канцлеромъ открылись сношенія, которыя онъ имлъ съ великой княгиней и графомъ Понятовскимъ черезъ Штамбке, а такъ какъ подобныя сношенія съ государственнымъ преступникомъ считались въ высшей степени предосудительными, то вс эти лица, замшанныя въ нихъ, боле или мене пострадали. Императрица потребовала отъ великаго князя высылки Штамбке обратно въ Голштинію, и его отправили 7 (18) апрля 1768 года. Императорское правительство потребовало отъ польскаго короля отозванія графа Понятовскаго, такъ какъ, согласно запискамъ Екатерины, нашли между бумагами Бестужева письмо къ нему отъ польскаго посланника. Сама же великая княгиня, предвидя опасность, сожгла вс свои бумаги.— Соч. Имп. Екат. II, т. XII, I, стр. 412 и 413.— Письма графа Понятовскаго къ графу Брюлю отъ 3 (14), 6 (17) и 8 (19) апрля 1768 г.}. Елисавета велла переспросить Бестужева нсколько разъ, но онъ все боле и боле упорствовалъ въ своемъ отрицаніи, доходя до того, что выражалъ готовность поклясться и пріобщиться святыхъ тайнъ въ подтвержденіе достоврности своихъ словъ. Тогда ему предъявили маленькую записку, собственноручно написанную имъ карандашомъ, на имя его секретаря канцлера, въ которой онъ предложилъ послднему не забыть того, что онъ ему поручилъ по сему предмету. Этотъ клочокъ письма, по всей вроятности, выскользнулъ изъ груды бумагъ, которыя Бестужевъ считалъ наврно сожженными. Вслдствіе этой ложной клятвы, которой Бестужевъ предлагалъ подвергнуться, и по такому пустому вопросу, онъ навсегда погубилъ себя во мнніи Елисаветы, увидавъ себя уличеннымъ, онъ палъ духомъ и опустился.

Но такъ какъ въ его обвиненіи не нашли ничего другого, то Елисавета удовольствовалась его ссылкой въ одно изъ его помстій подъ Москвою (въ село Горетово, можайскаго узда), откуда онъ былъ вызванъ уже Екатериною II {Донесеніями графу Брюлю, приведенными въ его запискахъ, графъ Понятовскій увдомлялъ саксонскаго министра о ход слдствія надъ Бестужевымъ. На его судьбу не могло вліять обвиненіе, предъявленное Апраксину, такъ какъ дознано, что Бестужевъ никакого участія не принималъ въ позорномъ отступленіи фельдмаршала посл битвы подъ Гроссъ-Эгерндорфомъ. Узнавъ о томъ, Бестужевъ, напротивъ, выразилъ громко свое негодованіе, несмотря на свою дружбу къ Апраксину, и тхъ доказалъ, что ставилъ благо своей родины выше личныхъ своихъ привязанностей (письмо графу Брюлю 17 (28) апрля). Письмомъ отъ 22 апрля (2 мая) Понятовскій увдомлялъ, что дло Бестужева затягивалось. Великая княгиня должна была вторично объясниться съ императрицею, но свиданіе не могло еще состояться, вслдствіе того, что Елисавета болла глазомъ, какъ ею велно было передать великой княгин. Нездоровье императрицы помшало ей показаться саксонскому принцу Карлу, въ ночь передъ Свтлымъ Воскресеньемъ. ‘Это недомоганіе — пишетъ Понятовскій — называютъ воспаленіемъ, но скоре это кровеизліяніе,— послдствіе несчастнаго случая, бывшаго съ нею недли три тому назадъ. Но она велла сказать великой княгин, но она не должна была печалиться и что скоро все перемнится къ ея удовольствію’. 26 апрля (5 мая) Понятовскй писалъ, что глазъ императрицы не вылечился и что она не покажется на завтрашнемъ праздник (20 апрля, день ея коронаціи), такъ какъ у нея вчера сдлался новый припадокъ, довольно сильный ибо ей пустили кровь’. ‘И вотъ,— замчаетъ Понятовскій,— три припадка, послдовавшіе одинъ за другимъ на короткомъ разстояніи: первый случился въ начал апрля, второй — 25 (14) апрля.— Одинъ изъ судей Бестужева сказалъ, что такъ какъ не нашли ничего важнаго противъ него, то ищутъ въ самихъ старыхъ длахъ и изслдуютъ цлую жизнь министра. Во дворц еще остаются въ нершительности, такъ какъ Иванъ и Петръ Шуваловы встрчаютъ препятствія своимъ добрымъ намреніямъ въ лиц самого Александра Ивановича. Трудно это понять, но вотъ какъ вещи мняются и измнятся еще боле’. Въ письмахъ отъ 9 мая (29 апрля) 19 (8) мая Понятовскій доносилъ, что слдствіе надъ Бестужевымъ окончено и представлено на усмотрніе императрицы, которая не знала, на что ршиться, она говорила: ‘Вспыхвулъ большой пожаръ, не знаю, какъ его потушитъ’,— а въ другой разъ: ‘Не заставятъ меня поступить вторично опрометчиво въ такомъ важномъ дл’. 4 іюня (24 мая) Понятовскій писалъ: ‘Наконецъ, произошло второе свиданіе императрицы съ великой княгиней, он самымъ удовлетворительнымъ образомъ объяснились, съ той и другой стороны съ полнымъ довріемъ и откровенностью, другъ друга он взаимно тронули. Ея величество обнаружила къ великой княгин такія явныя доказательства своей привязанности, что можно ожидать самыхъ важныхъ послдствій въ отношеніи намреній двора къ общему благу этой имперіи’. ‘Послдствія свиданія уже обнаружились во многихъ случаяхъ,— писалъ Понятовскій 6 іюня (26 мая)— и взаимное довріе съ каждымъ днемъ становится совершенне’. Наконецъ, 11 іюля (30 іюня) Понятовскій доносилъ, что за нсколько недль до того императрица, узнавъ, что Бестужевъ нуждался въ деньгахъ на домашнія потребности, веллъ ему выдать 1.000 рублей и донести ей, когда эти деньги будутъ имъ израсходованы, посл сего она приказала вновь ему выдать 1.500 руб. и назначила ему, кром того, пять рублей суточныхъ. Ршеніе по его длу еще не состоялось, только приводятся въ ясность долги Бернарди и то, что ему были должны.}.

На слдующій день посл ареста Бестужева, Понятовскому пришлось быть при двор на свадьб одной изъ фрейлинъ императрицы {Екатерина въ своихъ запискахъ упоминаетъ о трехъ свадьбахъ императорскихъ фрейлинъ, бывшихъ въ конц масляницы 1758 г. Между прочимъ, она говоритъ, что наканун свадьбы камеръ-юнкера Льва Александровича Нарышкина былъ арестованъ канцлеръ Бестужевъ, а такъ какъ Понятовскій пишетъ, что онъ былъ на свадьб на слдующій день посл этого ареста, то очевидно, что онъ присутствовалъ на свадьб своего друга Нарышкина, который женился на племянниц графовъ Разумовскихъ — фрейлин Марин Осиповн Закревской. — Соч. Имп. Екатерины, т. XII, 1, стр. 464.}. Такая свадьба считалась придворнымъ праздникомъ, на которомъ, по этикету, присутствовали иностранные министры.

‘Можетъ быть,— пишетъ Понятовскій,— читатель не будетъ недоволенъ найти описаніе обычаевъ, съ которыми справлялись свадьбы фрейлинъ этого двора и которые соблюдались тогда.

‘Посл того какъ предложеніе жениха было принято родителями невсты и государыней, онъ ежедневно проводилъ нсколько часовъ съ своей невстой въ такой близости, что надо удивляться тому, что изъ этого не происходили нкотораго рода замшательства, тмъ боле, что обыкновенно проходилъ значительный промежутокъ времени, часто цлый годъ отъ дня сговора до свадьбы. За два дня до вся приданое невсты переносилось съ большою торжественностью въ домъ жениха, гд оно выставлялось, какъ въ лавк, на показъ всего города. Во время брачнаго благословенія двое присутствовавшихъ родныхъ держали надъ головами брачущихся внецъ изъ вызолоченнаго дерева. Посл брачнаго благословенія, гофмаршалы двора шли передъ молодыми съ жезлами, украшенными серебромъ, на верху которыхъ придланы орлы, и вели рядъ церемоніальныхъ танцевъ. Надъ столовъ, накрытомъ для ужина, на средин его вислъ маленькій балдахинъ: то было мсто молодой супруги. Мужъ всходилъ на столъ и, пройдя черезъ весь столъ, садился рядомъ съ нею, но мимоходомъ долженъ былъ снять внокъ изъ цвтовъ, висвшій надъ молодой. На свадьб, которую я описываю, мужъ забылъ исполнить эту часть церемоніи. Внокъ остался повисшимъ…

‘Весь этотъ обрядъ, какъ мн сказали, установленъ Петромъ Великимъ согласно обычаямъ, существовавшимъ въ его время въ Швейцаріи. Теперь, я слышалъ, эти церемоніи измнились. ‘Немилость, въ которую впалъ Бестужевъ, подйствовала на меня такъ сильно изъ чувства благодарности, которое я къ нему испытывалъ, а также вслдствіе косвеннаго удара, нанесеннаго великой княгин, что я былъ очень серьезно боленъ въ теченіе нсколькихъ недль. Тогда я сталъ страдать тми сильными головными болями и другими болзненными явленіями, которыми я мучился впослдствіи такъ часто до настоящаго времени, когда я пишу эти строки. Меня тогда лечилъ Бургавъ, племянникъ того, котораго прозвали въ Голландіи и въ нашемъ столтіи современнымъ Гиппократомъ. С.-петербургскій Бургавъ оглохъ, для сообщенія съ своими больными онъ завелъ себ переводчика, слова послдняго онъ читалъ съ помощью азбуки, въ которой его пять пальцевъ составляли гласныя буквы, а согласныя образовывались изъ разныхъ положеній, въ которыя складывались пальцы. Онъ скоро понималъ и отвчалъ такъ точно и умно, что, несмотря на его глухоту, было пріятно съ нимъ разговаривать. Онъ однажды нашелъ у меня на стол трагедіи Расина и захотлъ ихъ отобрать у меня, сказавъ: ‘Вы еще хандрите, вамъ потребно веселое чтеніе’.

VII.

Хотя великая княгиня съ нкотораго времени имла основаніе не доврять Льву Александровичу Нарышкину {Въ запискахъ Екатерины мы читаемъ, что Нарышкинъ одно время былъ подъ вліяніемъ Ивана Ивановича Шувалова, который посовтовалъ ему сблизиться съ великимъ княземъ, такъ какъ благорасположеніе его могло принести ему боле выгоды, чмъ дружба съ Екатериной, которую не побили ни императрица, ни великій князь. Екатерина въ своихъ запискахъ жалуется на то, что Нарышкинъ стахъ невыносимъ и грубъ.— Соч. Имп. Екатерины, XII, 1, стр. 390 и 391.}, но, въ виду нахожденія Бернарди въ заключеніи, ей пришлось, по словамъ Понятовскаго, прибгнуть къ посредничеству Нарвшкина, чтобы возобновить съ нимъ сношенія. Они стали столь же частыми, какъ прежде, впрочемъ, произошло нкоторое сближеніе между княгинею и императрицей, что дало даже надежду, что она вполн благосклонно отнесется въ ихъ близости.

‘Эта надежда еще боле способствовала моему выздоровленію,— пишетъ Понятовскій,— чмъ лекарства Бургава. Но, однако, оно подвигалось такъ медленно, что когда я похалъ встрчать за нсколько верстъ отъ.С.-Петербурга прізжавшаго тогда принца Карла Саксовскаго, мой другъ Ржевускій узналъ меня съ трудомъ. Движеніе и весна скоро меня поставили на ноги’. Этотъ принцъ Карлъ, любимый сынъ Августа III, прізжалъ съ надеждой получить, съ согласія Елисаветы, Курляндское герцогство на мсто Бирона, въ случа его невозвращенія изъ ссылки. ‘Мое семейство и я — пишетъ Понятовскій — считали этотъ проекть незаконнымъ, но такъ какъ онъ не былъ еще извстенъ, а единственною цлью путешествія выставлялось простое желаніе представиться императриц до выступленія въ походъ въ рядахъ ея войскъ, то я счелъ своею обязанностью оказать сыну моего государя самое почтительное вниманіе. Онъ былъ изящной наружности, очень ловокъ во всхъ физическихъ упражненіяхъ, и хотя очень плохо воспитанъ, но казался превосходствомъ въ сравненіи съ великимъ княземъ, который почувствовалъ очень скоро свое неравенство съ нимъ, къ тому же усмотрлъ съ негодованіемъ въ немъ врага прусскаго короля’ {По словамъ Екатерины, принцъ Карлъ ничего не значилъ самъ по себ и не былъ вовсе воспитанъ, кром танцевъ и охоты, онъ ничего не зналъ. Онъ самъ сказалъ ей, что онъ во всю свою жизнь не пользовался ни одной книгой, за исключеніемъ молитвенниковъ, которые ему дарила его мать. Пріхалъ онъ съ большой свитой, въ числ которой были князь Любомирскій, графъ Потоцкій, коронный писарь графъ Ржевускій, князья Сулковскіе, графъ Эйнзидель и многіе другіе. При немъ состоялъ въ качеств наставника генералъ-маіоръ Лашиналь. — Соч. Имп. Екат. II, т. XII, 1, стр. 391.

Не безъинтересно будетъ привести донесенія графа Понятовскаго графу Брюлю о прізд принца Карла.— Изъ разговора съ вице-канцлеромъ Воронцовымъ Понятовскій узналъ, что императорскій дворъ думалъ сперва отклонить этотъ пріздъ,— если же онъ былъ неизбженъ, то просилъ отложить его до конца поста, такъ чтобъ онъ совершился не ране 3-го (11-го) апрля, о чемъ Понятовскій написалъ состоявшему при принц генералъ-маіору де Лашиналь (письма отъ 3-го (14-го) и 6-го (17-го) марта). Такъ какъ пріздъ сталъ неизбженъ, то начали готовиться къ прізду принца, на его встрчу похалъ въ Нарву церемоніймейстеръ Олсуфьевъ и самъ Понятовскій собирался его встртить (письма 17-го (28-го) марта, 20-го (31-го) марта). Затмъ, 30-го марта (10-го апрля) онъ выхалъ и 31-го марта (11-го апрля) пріхавъ въ одной карет съ нимъ, между 5—6 часами вечера, въ дому Ивана Ивановича Шувалова, гд ему была отведена квартира (письма 10-го и 11-го апрля (30-го и 31-го марта). Согласно предварительно выработанному церемоніалу, принцъ по прізд послалъ съ извщеніемъ о семъ графа Эйнзиделя къ вице-канцлеру и генералъ-маіора де Лашиналь (de La Chinal) къ графу Александру Шувалову, со стороны императрицы и великихъ князей явился поздравить принца съ пріздомъ гофмаршалъ Гоіовкинъ. Вице-канцлеръ пріхалъ въ тотъ же день извстить принца, но императрица не могла ему еще дать аудіенціи по случаю болзни глаза. 1-го (12-го) апрля явились къ принцу оба посла, маркизъ де Лопиталь и графъ Эстергази, онъ ихъ принялъ, стоя, и разговаривалъ съ ними въ продолженіе получаса (письмо 2-го (14-го) апрля). Посл аудіенціи у императрицы она высказала похвалы принцу и пожаловала ему подарокъ, стоющій, какъ говорили, отъ 60 до 80 тысячъ рублей. Принцъ своимъ обращеніемъ и поведеніемъ заслужилъ одобреніе всего общества (письма 10-го (21-го), 14-го (25-го) апрля, 22-го апрля (2-го мая). Въ честь его давались балы и маскарады, такъ напр., 7-го іюня у графа Кирилла Разумовскаго, 11-го іюня у графа Петра Шувалова, а 16-ro іюня онъ перехалъ въ Петергофъ, гд находися императорскій дворъ, оттуда онъ здилъ 23-го іюня въ Кронштадтъ, сопровождаемый Понятовскимъ. При отъзд Елисавета Петровна ему пожаловала знаки ордена св. Андрея Первозваннаго, ухалъ онъ 3-го (14-го) іюля) (письма 9-го (20-го), 12-го (28-го), 16-го (27-го) іюня, 24-го іюня (4-го іюля), 8-го (14-го) іюля).}.

Въ теченіе тхъ трехъ мсяцевъ, которые этотъ принцъ провелъ въ Петербург, онъ вс часы своего досуга, которые оставались у него за исполненіемъ его придворныхъ обязанностей по отношенію къ императриц, употреблялъ на развлеченій у себя на дому. Онъ особенно много фехтовалъ, при этомъ упражненіи онъ нсколько разъ состязался на рапирахъ съ знаменитой кавалершей д’Эонъ {Д’Эонъ (Charles, Gnvi&egrave,ve, d’Eon de Beaumont, 1728—1810), извстный французскій авантюристъ, который выдавалъ себя за женщину, прізжалъ въ С.-Петербургъ въ качеств агента Людовика XV.}, которая тогда была въ С.-Петербург, какъ кавалеръ, принадлежавшій въ свит французскаго посла де Лопиталь, и носила драгунскій мундиръ. Понятовскій состязался съ нимъ, или съ нею, на рапирахъ, далекій отъ мысля имть подозрніе насчетъ ея пола, который, какъ говорили, былъ извстенъ Елисавет. Одинъ изъ кавалеровъ, принадлежавшій къ свит принца Карла, былъ молодой саксонскій графъ Эйнзидель, который соединялъ въ себ самую прелестную наружность съ самыми привлекательными нравственными качествами. Саксонскій резидентъ въ С.-Петербург, Прассе {Екатерина пишетъ про него, что онъ оказывался часто освдомленнымъ о разныхъ мелкихъ особенностяхъ, и удивляясь откуда онъ могъ ихъ узнать. Нсколько спустя, открылся этотъ источникъ: онъ былъ любовникомъ жены вице-канцлера Воронцова, Анны Карловны, рожденной Скавронской, послдняя была очень дружна съ женою церемоніймейстера Самарина, у которой графиня видлась съ Прассе.— Сочиненія Имп. Екатерины, т. XII, 1, стр. 400.}, который считалъ себя обязаннымъ завидовать Понятовскому и который былъ великимъ фатомъ, наговорилъ графу сперва на него, какъ будто его пристрастіе въ Англіи совратило его съ пути, указаннаго его обязанностями, но, скоро разубдившись, Эйнзидель призналъ правоту Понятовскаго, донесъ своему двору, защищая его, и вступилъ съ нимъ въ дружескія отношенія.

‘Я не могу вспомнить — пишетъ Понятовскій — безъ самаго искренняго сожалнія о томъ, что такая личность сдлалась безполезною своей родин и свту, вслдствіе фанатизма этого развтвленія секты гернгутеровъ, называемаго die Stillen im Lande (тишайшіе въ стран), въ которое онъ вдался, очертя голову, можетъ быть, по причин наслдственнаго разстройства, которымъ поражена была его мать. Я жилъ съ нимъ на одной квартир во время маленькой поздки, которую мы сдлали вмст съ принцемъ Карломъ въ Шлиссельбургъ {Въ письмахъ къ Брюлю Понятовскій описываетъ поздку въ Шлиссельбургъ, которая совершилась съ 13-го по 20-е мая, при отъзд императрица подарила принцу соболю шубу и муфту, по случаю господствовавшей холодной погоды. Поздка была очень пріятна принцу.— Письма графу Брюлю 12-го (28-го) и 19-го (30-го) мая.}, съ цлью посмотрть на каналъ.

‘Замтивъ хожденіе вокругъ васъ, то взадъ, то впередъ, одного изъ придворныхъ лакеевъ, котораго приставили къ служб принца, мы спросили, наконецъ, у него о причин его поведенія, и посл того, какъ мы ему сдлали подарокъ, онъ намъ чистосердечно отвтилъ: ‘Я очень занятъ, я опредленъ замстителемъ шпіона на все путешествіе, такъ какъ кондитеръ, который былъ главнымъ шпіономъ, занемогъ’. Этотъ маленькій анекдотъ служитъ доказательствомъ духа и нравовъ этого двора въ то время. Понятно, что ни принцъ, ни кто-либо изъ насъ не могъ подать поводъ къ политическому безпокойству, въ особенности въ томъ мст и при этой поздк, которая, впрочемъ, состоялась съ графомъ Иваномъ Чернышевымъ во глав и въ которой участвовали вмст съ нами вдвое боле русскихъ разнаго ранга, чмъ иностранцевъ {Такъ какъ въ это время содержался въ Шлиссельбург несчастный императоръ Іоаннъ Антоновичъ, и даже стража не знала, кто онъ такой, то этимъ объяснятся т предосторожности, которыя были приняты при появленіи принца Карла съ многочисленной свитой.}. Но Петръ I сказалъ, что нужно фискалить, и фискалили по важнымъ и второстепеннымъ предметамъ. Въ мое время я видлъ, какъ въ Россіи дйствовали по наставленіямъ Петра I, точно такъ же, какъ во времена кардинала Ретца поступали въ Испаніи относительно тысячи предметовъ не вслдствіе размышленія и сообразно съ существовавшими обстоятельствами, но въ виду того, что такъ поступали во времена Карла V.

‘Такъ какъ самымъ красивымъ изъ свиты принца Карла былъ безпрекословно графъ Францискъ Ржевускій, бывшій тогда короннымъ писаремъ, то Елисавета не была равнодушной къ его чарамъ, но ревнивое вниманіе Ивана Шувалова воспрепятствовало этой зарождавшейся страсти. Даже произошелъ случай, который едва не произвелъ прискорбное столкновеніе. Однажды, посл обда, мы собрались у Ивана Шувалова въ числ нсколькихъ поляковъ и немногихъ русскихъ, я, къ моему несчастію, предложилъ развлечься игрой, называемой ‘сокретаремъ’. Каждый, получивъ, карточку съ названіемъ одного изъ такихъ игроковъ, долженъ былъ написать на ней измненнымъ почеркомъ все, что ему вздумалось бы насчетъ того, имя котораго стояло на карточк. По прочтеніи перваго распредленія оказалось, что первая карточка содержала имя Ивана Шувалова, и на ней было написано: ‘Кто основательно съ нимъ знакомъ, признаетъ, что онъ не заслуживаетъ дружбы честнаго человка’. Взбшенный Шуваловъ сталъ грозить виновнику этого оскорбленія, и я видлъ по его глазамъ, что онъ подозрвалъ въ томъ Ржевускаго. Я ему сказалъ тогда: ‘Я вамъ не скажу, кто написалъ эти слова, хотя я это замтилъ, но я ограничусь увреніемъ, что въ этомъ не участвовалъ ни одинъ изъ польскихъ гостей’. Посл нкотораго молчанія я увидалъ, что Шуваловъ и Иванъ Чернышевъ вступили въ объясненія. Мы узнали потомъ, что Чернышевъ призналъ себя написавшимъ эти слова по той причин, что Шуваловъ ему не услужилъ, какъ онъ разсчитывалъ, для полученія милости, которой онъ добивался у государыни, хотя Шуваловъ былъ ему обязавъ благопріятнымъ содйствіемъ въ интриг съ одной женщиной, въ которой императрица испытывала всегда сильную ревность. Чернышевъ держалъ Шувалова въ страх изъ-за этого секрета, почему послдній постарался замять, какъ могъ лучше, слухи объ этомъ происшествіи, которое Чернышевъ вызвалъ нарочно.— Однимъ изъ тхъ, которые составляли свиту принца Карла, былъ Браницкій {Графъ Ксаверій Петровичъ Браницкій, коронный великій гетманъ, впослдствіи россійскій генералъ-отъ-инфантеріи, женатъ на Александр Васильевн Энгельгардтъ, племянниц князя Потемкина, умеръ въ 1819.}, нын великій гетманъ. Тогда еще молодой, онъ уже былъ извстенъ двумя походами, которые онъ сдлалъ съ отличіемъ въ качеств добровольца въ рядахъ австрійскихъ войскъ, въ свит того же принца Карла. Съ момента своего прізда въ Петербургъ онъ выразилъ мн такое сильное желаніе пріобрсти мою дружбу и такимъ особеннымъ рыцарскимъ образомъ, что мн пришло въ голову испытать ее въ одномъ странномъ похожденіи, въ описанію котораго я приступилъ.

‘Вслдствіе оборота, который приняло дло канцлера и всхъ тогдашнихъ обстоятельствъ при с.-петербургскомъ и варшавскихъ дворахъ, мое пребываніе здсь становилось все боле и боле щекотливымъ для меня, почему я нашелъ нужнымъ, путемъ отпуска, удалиться на нкоторое время изъ Россіи, чтобы вернуться обратно, когда время и мсто укажутъ {Графъ Брюль увдомилъ Понятовскаго, что король желаетъ, чтобъ онъ былъ посломъ на предстоявшемъ сейм, ходатайствуя передъ Брюлемъ, чтобъ это мсто было на нимъ обезпечено королемъ (письмо 22 апрля (2 мая) 1758), Понятовскій доноситъ, что онъ разсчитывалъ выхать въ конц іюня изъ С.-Петербурга и просилъ Брюля освдомиться у канцлера Воронцова, признавалъ ли онъ пребываніе его, Понятовскато, въ С.-Петербург до этого срока полезнымъ для службы короля, или же оно принесетъ, по мннію вице-канцлера, вредъ интересамъ Августа III (письмо 5 (16) іюня 1768 г.).}. При такомъ намреніи я участилъ свои посщенія въ Ораніенбаумъ, гд тогда находился великокняжескій дворъ, въ особенности съ тхъ поръ, какъ мое пребываніе въ Петергоф по случаю прізда туда принца Карла приближало меня на дв трети къ цли моихъ поздокъ {Великокняжеская чета перехала въ Ораніенбаумъ въ субботу 30 мая 1758 г., четыре дня спустя посл второго свиданія Екатерины съ императрицей (письмо графу Брюлю 2 (18) іюня), императорскій дворъ переселися въ Петергофъ въ субботу 13 іюня, принцъ же Карлъ перехалъ 16 (27), а вмст съ нимъ и Понятовскій (письмо 16 (27) іюня).}. Вслдствіе счастливой до той поры привычки переодваться и пользоваться всми подходящими средствами для совершенія подобныхъ поздокъ, я до такой степени не усматривалъ опасности въ нихъ, что 6 іюля (26 іюня) я ршился отправиться въ Ораніенбаумъ, не условившись заране съ великой княгиней, какъ я это длалъ всегда, и нанялъ, какъ обыкновенно, маленькую крытую повозку, которою правилъ извозчикъ, не знавшій, кто я, на запяткахъ сидлъ мой переодтый встовой, который всегда меня сопровождалъ и прежде. Въ эту ночь (которая въ Россіи и не была таковою) мы, къ несчастью, встрчаемъ въ Ораніенбаумскомъ лсу великаго князя со всей его свитою, вс были навесел. На вопросъ, кого онъ везетъ, извозчикъ отвчаетъ, что не знаетъ — кого. Мы прозжаемъ, но фрейлина Елисавета Воронцова {Графиня Елисавета Романовна (1789—1792), камеръ-фрейлина и кавал. дама ордена св. Екатерины, потомъ жена ст. сов. Александра Ивановича Полянскаго.}, бывшая съ великимъ княземъ, выражаетъ предположенія, которыя до такой степени приводятъ его въ дурное расположеніе {По донесеніямъ французскаго посла Лопиталя Петръ опасался посягательства на свою жизнь.}, что когда я, пробывъ нсколько часовъ съ великой княгиней, вышелъ изъ отдаленнаго павильона, который она тогда занимала, я увидалъ себя въ нсколькихъ шагахъ отъ него настигнутымъ тремя всадниками съ саблями въ рукахъ, которые, схвативъ меня за шиворотъ, повели въ такомъ вид къ великому князю. Узнавъ меня, онъ просто веллъ моимъ провожатымъ идти за собою. Насъ повели нкоторое время по пути, идущему къ морю. Я думалъ, что мн уже пришелъ конецъ, но на берегу повернули направо, къ другому павильону. Тамъ на опредленный и ясный вопросъ великаго князя я отвтилъ отрицаніемъ. Онъ сказалъ: ‘Говорите правду, если вы ее скажете, все можетъ устроиться, если же вы будете отрицать, вы плохо проведете свое время’.— ‘Я не могу — отвтилъ я — утверждать, что я сдлалъ что-либо, когда я этого не длалъ’. Посл сего онъ пошелъ въ сосднюю комнату, гд, казалось, онъ совтовался съ своею свитою. Скоро вернувшись обратно ко мн, онъ сказалъ: ‘Хорошо, такъ какъ вы отказываетесь говорить, вы останетесь здсь до новаго приказанія’,— и оставилъ меня со стражей у дверей въ комнат, гд, кром меня, находился его генералъ Брокдорфъ. Мы хранили глубокое молчаніе два часа, по прошествіи которыхъ вошелъ графъ Александръ Шуваловъ, двоюродный братъ любимца Елисаветы. То былъ великій инквизиторъ, начальникъ того страшнаго судилища, которое называли въ Россіи Тайной Канцеляріей. Какъ будто для того, чтобъ увеличить тотъ ужасъ, который возбуждало одно названіе его должности, природа надлила его нервными подергиваніями, страшно безобразившими его лицо, къ тому же некрасивое, всякій разъ, какъ онъ погружался въ занятія, поглощавшія его вниманіе. Изъ его появленія я понялъ, что императрица была освдомлена о происшедшемъ. Онъ пробормоталъ въ смущеніи нсколько словъ, изъ которыхъ я скоре угадалъ, чмъ понялъ, что онъ просилъ объяснить ему, что случилось. Не входя въ подробности о томъ, я ему сказалъ: ‘Вы поймете, я думаю, милостивый государь, что для чести вашего двора важно, чтобы все это кончилось съ возможно меньшей оглаской и чтобы вы меня отпустили отсюда какъ можно скоре’. — ‘Вы правы,— пробормоталъ онъ, такъ какъ къ тому же онъ заявился,— я сдлаю о томъ распоряженіе’. Онъ вышелъ и мене чмъ черезъ часъ вернулся сказать, что мн подана карета, въ которой я могъ вернуться въ Петергофъ. То былъ плохой маленькій экипажъ, весь въ зеркалахъ, или, скоре, въ стеклахъ, со всхъ сторонъ, въ вид фонаря. Въ такомъ мнимомъ инкогнито я пустился медленно въ путь въ шесть часовъ утра, среди благо дня, на двухъ лошадяхъ, по глубокому песку, вслдствіе котораго время въ пути мн показалось безконечно долгимъ. Не дохавъ до Петергофа, я веллъ кучеру остановиться и, отославъ карету, пшкомъ сдлалъ остальную часть пути, въ плащ и шапк, нахлобученной до ушей. Могли меня принять за разбойника, но все-таки моя фигура должна была мене обращать вниманіе любопытныхъ, чмъ эта невозможная карета. Пришедши къ деревянному строенію, въ которомъ я жилъ, вмст съ нсколькими кавалерами изъ свиты принца Карла, въ маленькихъ низкихъ комнатахъ перваго этажа, вс окна коего отворены, я не захотлъ войти черезъ дверь, во избжаніе встрчи съ кмъ-нибудь. Мн вздумалось пройти въ мою комнату черезъ окно, но я ошибся въ окн и, спрыгнувъ, очутился въ комнат моего сосда, генерала Роникера {Графъ Михаилъ Александровичъ Роникеръ (1728—1802).}, котораго брили. Онъ принялъ меня за привидніе, мы оба стояли нсколько минутъ въ недоумніи и молчали, затмъ разразились громкимъ смхомъ. Я ему сказалъ: ‘Не спрашивайте меня, откуда я прихожу, а также, почему я вошелъ черезъ окно, но, какъ добрый соотечественникъ, дайте мн ваше честное слово не разсказывать обо всемъ этомъ’. Онъ мн далъ слово, и я вошелъ спать, но напрасно. Я провелъ два дня въ самомъ сильномъ смущеніи. Я хорошо видлъ по наружности, что мое приключеніе стало извстнымъ, но никто не заговаривалъ со мною про него.

‘Наконецъ, великая княгиня нашла способъ передать мн записку, изъ которой я увидалъ, что она успла заручиться расположеніемъ графини Елисаветы Воронцовой. Черезъ два дня великій князь съ супругой и всмъ своимъ дворомъ пріхалъ въ Петергофъ, чтобы тамъ провести Петровъ день, придворный праздникъ въ честь основателя императорской резиденціи {Этотъ день въ 1768 г. приходился на понедльникъ. Екатерина пишетъ въ своихъ запискахъ, что когда попался Понятовскій, генералъ Брокдорфъ предложилъ его убить. Левъ Александровичъ Нарышкинъ посовтовалъ его передать графу Александру Ивановичу Шувалову, послдній его передалъ своему зятю (графу Гавріилу Ивановичу Головкину) и ухалъ въ Петергофъ. Иванъ Ивановичъ Шуваловъ посовтовалъ своему двоюродному брату отпустить Понятовскаго, что онъ и сдлалъ. Графъ Александръ Шуваловъ разсказалъ о происшедшемъ Екатерин на слдующій день, она ничего о томъ не знала. Великаго князя, когда онъ пришелъ къ Екатерин, уже успли уговорить, такъ какъ не желали огласки. Онъ предложилъ ей повидаться съ Елисаветой Воронцовой, которая пришла къ великой княгин, пролежавшей въ постели цлый день, въ виду удрученнаго своего состоянія. На слдующій день вечеромъ, т.-е. 28 іюня, Екатерина получила черезъ Александра Шувалова записку императрицы, которая ее просила не огорчаться и пріхать, какъ ни въ чемъ не бывало, въ Петергофъ на Петровъ день. Екатерина отвтила, выразивъ ей свою живйшую благодарность. Въ Петергоф графъ Ржевускій сказалъ великой княгин, что, по словамъ ея друга, черезъ посредничество де ла-Греле (Лагренэ, французскій живописецъ) и графа Браницкаго все устроится, они ему отвтила ‘Скажите вашему другу, что я нахожу этотъ конецъ со всхъ смшнымъ, и что эта гора родила мышь’. Затмъ она передаетъ, какъ, вернувшись съ ужина, она пошла спать, между двумя и тремя часами утра она услышала, какъ отдергиваютъ занавсь ея кровати, и она проснулась, то былъ великій князь, который сказалъ ей, чтобъ она встала и слдовала за нимъ. ‘И вотъ мы вс трое лучшіе друзья на свт,— пишетъ Екатерина.— Великій князь до отъзда графа Понятовскаго проводилъ два-три вечера въ недлю въ кружк и пилъ мое англійское пиво’.— Сочин. Имп. Екатерины II, т. XII.}. При двор въ этотъ день состоялся балъ, танцуя менуэтъ съ Елисаветой Воронцовой, я ей сказалъ: ‘Вы могли бы нкоторыхъ осчастливить’. ‘Это уже почти сдлано,— отвтила она,— приходите въ часъ ночи вмст съ Львомъ Александровичемъ къ павильону ‘Монплезиръ’, гд остановились ихъ высочества, въ Нижній садъ’. Пожавъ ей руку, я пошелъ совтоваться съ Львомъ Александровичемъ Нарышкинымъ. Онъ мн сказалъ: ‘Приходите, вы меня найдете у великаго князя’. Я былъ нкоторое время въ раздумьи, потомъ я сказалъ Браницкому: ‘Согласны ли вы рискнуть прогуляться со мною въ эту ночь въ Нижнемъ саду? Богъ знаетъ, куда васъ заведетъ прогулка, но, по всему вроятію, она кончится хорошо’. Онъ сразу соглашается, и мы приходимъ въ условленный часъ и къ условленному мсту. Въ двадцати шагахъ отъ гостиной я встрчаю Елисавету Воронцову, которая мн говорятъ: ‘Нужно, чтобы вы подождали здсь еще нсколько времени, такъ какъ у великаго князя есть еще гости, которые курятъ съ нимъ трубку и отъ которыхъ онъ желаетъ сперва отдлаться, чтобы потомъ видться съ вами’. Она нсколько разъ ходила подслушать, не пришелъ ли моментъ, котораго мы ожидали. Наконецъ, она мн сказала: ‘Войдите’,— и вотъ великій князь весело подходитъ ко мн со словами: ‘Не означаетъ ли это верхъ глупости, что меня во-время не посвятили въ тайну? Если бы ты это сдлалъ, не произошла бы вся эта ссора’. Я сознался во всемъ (какъ можно было думать), и тотчасъ же сталъ восхвалять глубину военныхъ распоряженій его высочества, отъ которыхъ мн было некуда дться. Это ему очень польстило и привело его въ доброе расположеніе духа… На слдующій день вс на меня стали лучше смотрть. Иванъ Ивановичъ Шуваловъ говорилъ мн пріятныя вещи, Воронцовъ длалъ то же самое. Я однако имлъ случай замтить, что все это било не столь ясно, и что пора мн узжать {Страница 64 !!!!!Текст испорчен!!!!!Понятовкаго графу Брюлю отъ 2 (13) іюля видно, что въ !!!!!Текст испорчен!!!!!алъ изъ Петербурга и на прощаніе получилъ орденъ !!!!!Текст испорчен!!!!! Понятовскій пишетъ, что онъ прощался вмст съ принцемъ и думалъ выхать черезъ три недли. Такимъ образомъ, его отъздъ долженъ былъ совершиться около 28—25 іюля стараго стиля.}. Я уже напередъ имлъ разршеніе и, наконецъ, нужно было покинуть Петербургъ. Мое путешествіе было очень несчастливо, вс приключенія, которыя могутъ замедлить путешественника, случились со мною’.

Только посл трехъ недль онъ добрался до Селецъ, куда его родители удалились по смерти его бабушки Чарторыйской, умершей 20 февраля этого года {Княгиня Изабелла Чарторыйская, рожденная Рациборская, жена князя Казимира подъ-канцлера литовскаго и каштеляна виленскаго.}.

VIII.

Пробывъ нсколько дней въ Сельцахъ у своихъ родителей, Понятовскій, по ихъ приказанію, отправился въ Варшаву представиться ко двору. ‘Я былъ имъ — пишетъ онъ — (по крайней мр съ виду) лучше принятъ, чмъ ожидалъ. Король, смясь, спросилъ у меня, возстановленъ ли миръ между великимъ княземъ и его супругою. Брюль, по своему обыкновенію, разсыпался предо мною въ поклонахъ и комплиментахъ. Его жена снова приняла тонъ мамаши въ отношеніи ко мн. Но ея дочь {Графиня Марія-Амалія-Фредерика Брюль (1734—1772), замужемъ за графомъ Августомъ Мнишкомъ, краковскимъ каштеляномъ (1716—1778).} обращалась со мною съ холодною аффектаціею. Я спросилъ о причин такого поведенія у аббата Виктора, бывшаго наставника ея брата, съ аббатомъ я часто видлся въ Петербург. Это былъ веселый, жизнерадостный уроженецъ Шэмонта, человкъ тонкій, какихъ мало, онъ мн сказалъ: ‘доврьтесь мн’. Черезъ три дня, графиня Мнишекъ не только смягчилась, но скоро сдлала мн такой пріемъ, что я счелъ себя обязаннымъ дать ей довольно ясно понять, что я не былъ свободенъ, и что вс ея старанія мн правиться будутъ напрасны. То была замчательная глупость, за которую я всегда буду упрекать себя: во-первыхъ, не было вовсе установлено, чтобы графиня Мнишекъ имла виды на меня. Она тогда была въ связи съ графомъ Эйнзиделемъ. Но когда она желала быть ласковой, то она была такою до того, что можно было обмануться, не зная ее хорошо. Она поступала равнымъ образомъ съ женщинами, она такое же горячее чувство вносила, повидимому, во вс свои вкусы, увеселенія, музыку, танцы, литературу, художество, она схватывала все очень легко и казалась одаренною талантами ко всему. Когда она желала кого-нибудь привлечь, она черезъ 24 часа знала вс анекдоты его жизни и высказывала живое участіе къ его интересамъ. Но рдко замчалась послдовательность въ ея вкусахъ, какъ бы они ни казались ршительными. Мое признаніе, столь нелестное для нея, ей не понравилось, она мн припомнила это въ другую пору, о чемъ я разскажу въ свое время. Такъ какъ гораздо легче устраниться отъ какого либо обязательства, чмъ привести его въ исполненіе, то я располагалъ, не обижая вовсе дамы, сотнею средствъ для того, чтобы избавиться отъ того, которое, какъ мн казалось, угрожало мн. Но я еще держался началъ безусловно строгаго исполненія долга. Да къ тому же я опасался попасть въ ловушку, поставленную съ цлью погубить меня во мнніи тамъ, гд я боялся вызвать малйшій упрекъ въ какой-либо провинности. Другіе предложенія, быть-можетъ боле серьезныя, были скоро мн сдланы съ разныхъ сторонъ. Я отказался отъ всхъ съ рыцарскимъ самоотверженіемъ, которое могло бы быть изображено въ самомъ взысканномъ роман. Однако я ежедневно видлся съ моей двоюродной сестрой, княгиней Любомирской. Ежедневно она говорила со мною о великой княгин и всегда съ интересомъ, который не только не превращался, но постоянно возрасталъ. Чмъ боле я думалъ, что поврялъ ей только свою тайну, свое чувство, тмъ большая являлась у меня потребность говорить съ нею и часто, и продолжительно.

‘Мой ближайшій другъ въ ту пору, графъ Ржевускій, который, страдая еще отъ нершительности и совстливости своей дамы, былъ столько же стсненъ дурнымъ расположеніемъ моего дяди, воеводы русскаго, и пользовался мною для того, чтобы облегчить себ разными способами сношенія съ нею, чему я ревноство способствовалъ, думая этимъ оказать ему услугу, достойную друга и любовника. Та, которую я считалъ только своей довренной, нуждалась сама въ довренномъ лиц, чтобъ облегчить свое горе, причиняемое ей ревностью ея отца к матери. Оба они ревновали ее, хотя по очень различнымъ причинамъ. Ея отецъ былъ въ нее влюбленъ. Ея мать, старая кокетка, не прощала ей, что она сдлалась женою того, кого она когда-то любила. Двоюродная сестра во всякое время и во всякомъ мст надляла меня самыми нжными ласками, какъ любимйшаго изъ родственниковъ и друзей, а такъ какъ она выражала этимъ одну лишь дружбу, то она изъ того не длала ни малйшей тайны. Ея репутація была еще совершенно безупречна, ея положеніе, красота, разсудительность, вс ея добрыя качества, не опороченныя до того, въ 22-хъ-лтнемъ возрасти, какими-либо слабостями или пятномъ, создали ей, при заманчивой наружности, такую славу и, можно сказать, славу всеобщую между всми мужчинами и женщинами, какою не пользовался, насколько мн признаюсь слышать, никто, ни въ одной стран. Ея одобреніе признавалось свидтельствомъ дйствительной заслуги, ея мнніе считалось приговоромъ, не подлежавшимъ апелляціи. Люди разнаго возраста, душевныхъ свойствъ, партій — сходились въ преклоненіи передъ нею. Между тмъ эта женщина, какъ мн казалось, предпочитала меня всмъ остальнымъ. Станьте на мое мсто и осудите меня. Подъ прикрытіемъ самой ея добродтели я считалъ себя въ безопасности и, обманывая себя тмъ, что только велъ бесду съ ангеломъ, да притомъ съ ангеломъ-хранителемъ, я влюбился до такой степени, не сознавая этого, что я во всю свою жизнь, какъ мн кажется, не испытывалъ такого сильнаго чувства. Почти не было письма великой княгин, въ которомъ я бы не упоминалъ объ этой двоюродной сестр и объ участіи, которое она выражала намъ, такъ что великая княгиня кончила тмъ, что написала ей очень дружеское письмо.

‘Въ такомъ настроеніи я провелъ около трехъ лтъ, ожидая и желая наступленія какихъ-либо обстоятельствъ, которыя бы благопріятствовали моему возвращенію въ Россію, тогда какъ я утшалъ свою скорбь отъ разлуки нжною дружбою совершенно особеннаго свойства’,— такъ заключаетъ Понятовскій.

Съ формальной стороны, онъ не былъ отозвавъ отъ своего посольства въ Петербургъ. Онъ бы могъ быть отправленъ обратно, если бы разныя обстоятельства, съ одной стороны, не измняли мало-по-малу его положенія, а съ другой — если бы вслдствіе разныхъ причинъ сами отношенія его ко двору Августа III не ухудшились, какъ никогда. Первый поводъ подалъ вопросъ о Курляндскомъ герцогств. Биронъ и его семейство все томились въ тюрьмахъ въ Россіи. Это заключеніе, продолжавшееся десять лтъ, производило, безъ сомннія, большія неудобства въ Курляндіи и нарушало верховныя права Польши. Вслдствіе требованій, неоднократно предъявленныхъ по сему предмету и всякій разъ отвергнутыхъ Россіею, Августъ III вздумалъ воспользоваться этимъ отказомъ для своего любимаго сына, Карла. Онъ усплъ добиться отъ императрицы Елисаветы очень положительныхъ, неоднократно подтверждаемыхъ, заявленій въ томъ смысл, что Россія, вслдствіе государственныхъ соображеній, никогда не выпустятъ на свободу Бирона и его семейства. Основываясь на этихъ актахъ, король счелъ себя въ прав, по роспуск сейма въ 1750 г., предложить польскому сенату вопросъ о томъ, не могъ ли онъ располагать курляндскимъ лэномъ, какъ не замщеннымъ? Отецъ и дяди Понятовскаго были того мннія, что оказанная Бирону несправедливость была слишкомъ очевидна, что честь Польши не могла допустить, чтобы Россія самовластно лишила герцогства не только Бирона, котораго она обвиняла въ злоупотребленіяхъ во время его управленія, какъ регента, но даже его нисходящихъ, и что, наконецъ, по соглашенію, состоявшемуся съ Августомъ, онъ могъ располагать Курляндіею только съ разршенія всхъ трехъ сословій Рчи-Посполитой, созванныхъ на сеймъ, а не по одному постановленію сената. Къ тому же, по случаю уже очень пошатнувшагося здоровья императрицы Елисаветы, можно было предвидть, что скоро, быть можетъ, Биронъ, выпущенный на свободу, сдлается очень опаснымъ соперникомъ этого королевскаго сына, котораго желали пристроить. Эти соображенія не поправились. Большинство сенаторовъ подало голосъ согласно видамъ короля (декабрь 1758), и 9-го января 1759 года принца Карла его отецъ-король пожаловалъ очень торжественно Курляндскимъ герцогствомъ.

Нсколько мсяцевъ посл отъзда Понятовскаго изъ С.-Петербурга, скончалась дочь великой княгини, родившаяся годъ тому назадъ, и ея мать была принуждена, по обрядамъ православной церкви,цловать руку своего ребенка, прежде чмъ его похоронили. Къ этому горю, которое онъ раздлялъ съ великой княгиней, присоединилось другое, иного рода. Новый французскій министръ въ Польш, смнившій Брольи, Монтэль, привезъ ему письма отъ г-жи Жофрэнъ, въ которомъ она журила его по лживымъ извстіямъ, которымъ она вполн врила, за вымышленное его тщеславіе и хвастовство насчетъ пребыванія въ Россіи.

‘Я ей отвтилъ — пишетъ Понятовскій — съ большою чувствительностью, и получилъ отъ вся письмо отъ 4-го марта 1759 г., которое я еще сохранилъ, но я сжегъ предыдущее отъ досады и изъ осторожности. Натянутость отношеній, однако, скоро смнилась прежней задушевностью вашей переписки’. — Великая княгиня продолжала мн писать, и я отвчалъ ей, направляя мои письма на имя Ивана Ивановича Шувалова, предложившаго мн свои услуги по этому предмету съ вдома и согласія Елисаветы, которая, очевидно, разсчитывала быть освдомленной этимъ способомъ о нашей переписк. Моя привязанность предохранила меня въ теченіе двухъ съ половиною лтъ отъ всякаго увлеченія. Я былъ чуждъ всхъ забавъ, свойственныхъ молодымъ людямъ моего возраста. Когда по благопристойности мн приходилось отъ времени до времени участвовать въ нихъ, мои сверстники говорили: ‘его царство вдь не отъ міра сего’. Я проводилъ весь день, исполняя свой долгъ передъ королемъ, бывая у своей двоюродной сестры и ухаживая за своими родителями. Мой отецъ любилъ говорить со мною о предмет моихъ желаній. Моя мать старалась иногда бороться съ ними путемъ строгихъ нравоученій, внушаемыхъ ея набожностью. Она имла такую власть надо мною, она любила меня такъ нжно, ее такъ глубоко огорчало то, что я сбился съ прямого пути, что я однажды совершилъ надъ собою самое жестокое насиліе. Я пошелъ къ ксендзу Сливицкому, который быль моимъ духовникомъ до самой своей смерти. Я далъ ему клятву отказаться отъ того, чего я желалъ больше всего на свт, разв бы совершилось благопріятное событіе, единственное, которое могло узаконить мой желанія, и я сдлалъ усиліе надъ собою, чтобъ извстить о семъ великую княгиню, выяснивъ ей причину сего, но не отрекаясь вовсе отъ самой нжной и врной любви. Я былъ приведенъ въ заблужденіе своею страстью, искренностью и благочестіемъ насчетъ возможной продолжительности этихъ намреній. Они не оскорбили великой княгини, она какъ будто была согласна имъ повиноваться. Когда я передалъ моей матери о той побд, которую я одержалъ надъ самимъ собой, она съ умиленіемъ меня поцловала, и съ того времени перестала выражать мн свои убжденія по этому предмету, которыми она до той поры старалась меня отвлечь отъ пути, признаннаго ею гибельнымъ для меня. Она часто мн выражала желаніе, чтобъ я женился на двиц Оссолинской, дочери волынскаго воеводы {Антонъ-Іосифъ, женатый на Стадницкой.}, въ настоящее время жен короннаго кравчаго Потоцкаго {Графъ Іосифъ Потоцкій ум. 1802 г.}, тогда самой красивой двушк во всей Польш, я постоянно отвчалъ матери, что едва-ли она желала несчастья моей будущей жен, а что таковое было неминуемо съ мужемъ, который всегда бы смотрлъ на нее, какъ на вчное препятствіе къ тому, что удовлетворяло бы его сердце и его честолюбіе. Такъ какъ мать этой двушки сама въ очень ясныхъ выраженіяхъ предложила мн свою дочь, то я ей далъ почти такой же отвтъ, добавивъ однако, что, насколько я зналъ самого себя, я чувствовалъ себя неспособнымъ сдлать счастье особы, которую я бы взялъ въ жены, и что чмъ боле она заслуживала бы вниманія своими качествами и красотою, тмъ сильне я упрекалъ бы себя’.

IX.

Понятовскій посл того излагаетъ въ запискахъ, какъ его мать, исполнивъ свой долгъ въ отношеніи дтей и своей матери, удалилась въ деревню съ мужемъ, а онъ, графъ Станиславъ-Августъ, переселился въ своему дяд, князю Чарторижскому, и вмст съ нимъ и его дочерью, княгиней Любомирской, перехалъ на лто въ ихъ имніе Пулави. Въ теченіе 1759 года, князь Августъ Чарторыйскій отправилъ въ С.-Петербургъ своего сына Адама. Эта поздка придала большое значеніе его семейству, и среди шляхты сложилось убжденіе, что русскій дворъ поддержитъ партію Чарторыйскихъ посл смерти Августа III, когда наступитъ междуцарствіе. Многіе даже думали, что престолъ могъ перейти въ князю Адаму или его отцу. Они пришли къ такому заключенію, когда стало извстно, съ какимъ почетомъ и отличіемъ князь Адамъ былъ принятъ Елисаветой Петровной и великокняжескимъ дворомъ. Екатерина иначе его не называлъ, какъ двоюроднымъ братомъ.

‘Молодой Чарторыйскій,— говоритъ Понятовскій,— будучи въ Петербург, очень привязался въ графин Брюсъ {Графиня Прасковья Александровна, рожденная графиня Румянцова (1729— 1786), статсъ-дама, жена графа Якова Александровича Брюса, впослдствіи генералъ-аншефа.}, которая тогда была очень близка къ великой княгин. — Онъ сошелся коротко съ датскимъ повреннымъ въ длахъ въ Петербург, барономъ Остеномъ, черезъ котораго проходила моя шифрованная переписка съ великой княгиней, она шла тмъ же путемъ черезъ него, когда онъ сталъ датскимъ министромъ при Август IIL Князь Адамъ вернулся изъ Россіи черезъ нсколько мсяцевъ’.

Затмъ Понятовскій разсказываетъ, что въ этомъ 1759 году, 27-го октября, умерла его мать, въ его отсутствіе. Получивъ отъ отца шкатулку, оставленную ему матерью, онъ нашелъ въ ней вс свои письма, которыя когда-либо ей писалъ.

‘Въ своемъ смущеніи,— пишетъ Станиславъ-Августъ,— и не зная, что я длалъ, я ихъ тотчасъ вс сжегъ. Посл я очень сожаллъ о томъ, такъ какъ я бы въ нихъ нашелъ все, что я длалъ, сказалъ и думалъ въ прежнихъ моихъ путешествіяхъ, такъ какъ я говорилъ ей все’.

Зиму 1759—1760 года Понятовскій провелъ въ Пулавахъ вмст съ двоюроднымъ братомъ своимъ, княземъ Адамомъ, который все вздыхалъ по графин Брюсъ и не могъ примириться съ женитьбой, которую готовилъ ему отецъ. 6-го марта 1760 г. состоялась свадьба брата Станислава-Августа, Андрея, который женился на графин Кинской, дочери правителя Богеміи. При этомъ Станиславъ Августъ разсказываетъ, что подарилъ брату вс брилліанты, которые онъ получилъ отъ русскаго двора. Онъ описываетъ своего брата, какъ человка, прославившагося на австрійской служб своею храбростью, чему служили доказательствомъ одиннадцать разъ, полученныхъ имъ въ бою. Въ теченіе этого года Станиславъ-Августъ постилъ свою двоюродную сестру, княгиню Любомирскую, въ имніи ея мужа — Ланкутъ.

‘Несмотря на ваши ссоры, кончавшіяся примиреніями,— пишетъ Станиславъ-Августъ,— я все-таки считался ея первымъ другомъ. Въ этомъ качеств я былъ въ прав говорить съ нею откровенне другихъ по одному предмету, который всегда возбуждалъ во мн удивленіе. Ея отецъ желалъ, чтобы состоялся бракъ его, сына съ дочерью графа Флемминга, о которомъ упоминалось выше. О немъ говорили уже давно, и онъ былъ ршенъ обоими стариками. Флеммингъ его страстно желалъ, но князь Адамъ казался боле далекимъ отъ этой мысли, чмъ когда-либо. Съ того времени, какъ онъ возвратился изъ Россіи влюбленнымъ въ графиню Брюсъ, и посл того, какъ онъ вспомнилъ, что сильно унижался графиней Оссоливской, о которой я выше говорилъ, а главное, посл того, какъ молодая Флеммингъ была изуродована оспою до такой степени, что тогда это казалось неисправимымъ, дядя попробовалъ прибгнуть къ моему посредству для того, чтобы привести его сына въ подчиненіе его видамъ. Я ему сказалъ, что я былъ мало способенъ исполнить это порученіе, такъ какъ мн казалось несправедливымъ принуждать сердце его сына, тмъ боле, что я тщетно уже представлялъ послднему, что онъ долженъ былъ взбгать увлеченія, что онъ былъ совершенно въ иномъ положеніи, чмъ я, ибо онъ былъ какъ бы уже связанъ далеко ране своего путешествія въ Россію. Я не хотлъ упрекать себя въ причиненіи горя моему двоюродному брату насчетъ брака, который онъ считалъ своимъ несчастьемъ. Но отецъ самъ ршился исполнить порученіе, отъ котораго я отказался. Онъ такъ самовластно высказывалъ свою волю тамъ, гд онъ могъ ее выражать, что его сынъ не посмлъ ему противиться. Свадьба была назначена на 19-е ноября 1760 г.

‘По мр того какъ приближался срокъ этой свадьбы, княгиня Любомирская становилась все грустне, и ея бесды съ братомъ всегда сопровождались слезами, которыя она проливала изъ жалости къ своему брату, въ виду его свадьбы. Все это, однако, было у нея такъ преувеличено, что при самомъ бракосочетаніи, въ церкви, на виду у всхъ присутствовавшихъ, она громко разрыдалась, обнимая брата, какъ будто прощалась съ нимъ завсегда. Эта сцена произошла слишкомъ явно, чтобъ не возникли самыя странныя предположенія. Они, впрочемъ, были совершенно неосновательны {Князь Адамъ Чарторыйскій, извстный сподвижникъ Александра I-го въ дни его молодости, говоритъ въ своихъ запискахъ (т. I, стр. 3 и 4), что его мать, графиня Изабелла Флеммингъ, приходилась двоюродной племянницей своему мужу, тамъ какъ ея мать, рожденная княжна Чарторыйсхая, была двоюродной сестрой ея мужа. Онъ разсказываетъ, что его мать, будучи двушкой, заразилась оспой, посщая больного крестьянскаго ребенка, и что такъ какъ старики Чарторыйскіе очень желали этой свадьбы, то, коль скоро она поправилась, ее повели подъ внецъ, несмотря на то, что все лицо у ней было покрыто струпьями и красными пятнами, а на голов былъ надтъ парикъ, такъ какъ вс волосы у нея вылзли посл болзни. Княгин Любомирской сдлалось дурно на свадьб при вид ея лица, столь обезображеннаго, ей стало жалко брата, которому родители выбрали такую жену. Но Изaбелла Чарторыіская скоро совсмъ поправилась и сдлалась женщиной замчательной красоты.}. Чмъ боле я былъ въ этомъ увренъ, тмъ настойчиве я сталъ требовать отъ вся объясненія причинъ такого непонятнаго горя. Она отвтила, что имла какое-то предчувствіе, что эта молодая двушка, которая становилась ея невсткой, будетъ причиной ея несчастья на всю ея жизнь, и что потому она питала непреодолимое отвращеніе къ ней и напрасно ей представлялъ, что эта двочка, столь неизмримо уступавшая ей въ граціи, въ талантахъ (такъ какъ тогда она никакими не обладала), не могла быть предметомъ зависти для нея, которая пользовалась еще уваженіемъ, благосклонностью, можно было сказать, даже обожаніемъ постороннихъ и близкихъ, но что эта хорошая слава уменьшится, коль скоро станетъ извстнымъ ея неблаговидное обращеніе съ невсткой, которая ни въ чемъ не могла быть виновной передъ нею. Она согласилась съ моимъ мнніемъ, но повторила, что ея предчувствіе и ея антипатія были непреодолимы. Я подумалъ въ самомъ дл, что она была не въ своемъ ум, такъ какъ не могъ придавать значеніе этому пророческому чувству. Но я, однако, увидалъ потомъ, какъ оно оправдалось обстоятельствами’.

Изложивъ, затмъ, въ запискахъ, что великій гетманъ литовскій князь Радзивиллъ сваталъ на него свою старшую дочь, и что онъ уклонился отъ этого, Понятовскій описываетъ, какъ въ апрл 1761 г. не состоялся сеймъ, созванный по вопросу о чеканк монеты. Остальную часть года онъ провелъ у своего отца и у старшаго брата, Казиміра.

‘Смерть Елисаветы — пишетъ онъ дале,— происшедшая въ начал 1762 года {Елисавета Петровна скончалась 25-го декабря 1761 г. (5-го января 1762 г.).}, за которой послдовало въ теченіе нсколькихъ мсяцевъ царствованіе Петра III, неблагопріятное для меня, не послужило поводомъ къ тому, чтобы графъ Брюль оказалъ ко мн особое расположеніе до тхъ поръ, пока Екатерина II не взошла на престолъ. Тогда Брюль сталъ заискивать у меня, но, увидавъ, что великая княгиня не призывала меня къ себ, онъ снова охладлъ. Здсь надо вернуться въ предыдущимъ событіямъ. Когда я оставилъ Петербургъ, я увезъ съ собой очень точное разршеніе, не оскорблявшее чувства, но предоставлявшее мн вольности, которыя, повидимому, соотвтствовали потребностямъ моего возраста. Оно было мн подтверждаемо долго посл того письмами, которыя находятся еще у меня. Въ теченіе двухъ съ половиною лтъ я этимъ не воспользовался, и мои частыя увренія въ этомъ были совершенно правдивы. Когда, наконецъ, этой строгой чистот былъ положенъ конецъ, я изъ вполн излишней откровенности признался въ этомъ. Это случилось въ начал зимы. Почтальонъ, везшій это письмо, погибъ въ рк, вышедшей изъ береговъ. Узнавъ объ этомъ несчастномъ случа, я по глупой чистосердечности повторилъ свое признаніе. Мн, правда, отвтили, что ожидали уже давно такого несчастья, которое переносили, не измняясь. Это великодушіе не долго продолжалось,— скоро Орловъ {Григорій Григорьевичъ Орловъ (1784—1783), впослдствіи князь, генералъ-фельцейхмейстеръ.} меня замнилъ. Отъ меня скрывали это нсколько мсяцевъ, но письма постепенно стали охладвать. Потомъ, по смерти Елисаветы, власть и угрожающее расположеніе Петра III были естественною причиною того, что даже письма стали боле рдкими. Наконецъ, когда переворотъ низвергъ Петра III, я нсколько дней посл того, какъ получилъ о томъ извстіе, вмст со всми другими, оставался безъ письма до тхъ поръ, пока курьеръ австрійскаго посла въ С.-Петербург, графа Мерси Аржанто {Флоримундъ-Клавдій графъ Мерси Аржанто, род. въ 1722 въ австрійскихъ Нидерландахъ, онъ былъ назначенъ посломъ на мсто графа Эстергази въ 1761, въ 1764 г. былъ отправленъ въ Варшаву присутствовать при королевскихъ выборахъ, а въ 1766 г. занялъ постъ посла въ Париж.}, не привезъ мн его письма’.

Затмъ слдуетъ въ запускахъ Понятовскаго письмо графа Мерси, отъ 13-го іюля 1762 г., на имя Станислава-Августа, при которомъ препровождалось письмо Екатерины ему же отъ 2-го іюля {Записки Имп. Екатерины II, томъ XII, ч. 2, стр. 547 и 548.}. Она убдительно просила не спшить пріздомъ въ Петербургъ, потому что его пребываніе при тогдашнихъ обстоятельствахъ было бы опасно для него и очень вредно для нея. Переворотъ, который совершился въ ея пользу, похожъ на чудо. Она увряла, что всю жизнь будетъ только стремиться быть полезной ему и его семейству. Екатерина въ этомъ письм давала Понятовскому надежду на возможность пріхать черезъ нкоторое время, но не тотчасъ {На письмо графа Мерси отъ 28 іюля Понятовскій отвтилъ, прося переслать прилагаемое посланіе по адресу, обозначенному круглою звздочкою, оно и было доставлено графомъ Мерси 31 іюля Екатерин, которая, увдомивъ о полученіи, поручала ему переслать письмо отъ 2-го августа, упоминаемое ниже.— Сборн. Императорскаго Русскаго Историческаго Общества, т. 46, стр. 11, 89—91.}. Поэтому онъ пишетъ въ своихъ запискахъ:

‘Я напрасно утшался тмъ, что скоро я буду призванъ. Мн слишкомъ трудно было держаться передъ завистливой публикой столицы, а въ особенности выдерживать проницательный взглядъ людей при двор, злобно расположенныхъ ко мн. Я поспшилъ ухать въ Пулавы. Я тамъ заболлъ отъ горя и безпокойства. Благодаря заботамъ и дйствительной личной дружб врача моего дяди, Реймана, только черезъ 10 или 12 дней наступило выздоровленіе. Проснувшись разъ утромъ въ 6 ч., я, озабоченный мыслями, которыя меня занимали, сталъ обсуждать въ своемъ ум, какія могли быть причини, помшавшія исполненію моихъ желаній, я тогда не звалъ еще настоящей причины.

‘Размышляя о внезапномъ приближеніи Екатерины II къ Фридриху II (уже тогда извстномъ) и столь противорчащемъ первой деклараціи этой новой государыни {Манифестъ Екатерины о восшествіи на престолъ отъ 28-го іюня 1761, строго осуждавшій миръ, заключенный Петромъ III съ Пруссіей, давалъ надежду на то, что Екатерига опять склонится на сторону Австріи, но уже въ первые дни посл воцаренія было повелно войскамъ отдлиться отъ прусской арміи, но не присоединиться къ австрійской и отступить въ Россію. Екатерна прежде всего желала обезпечитъ спокойствіе государства и заняться устройствомъ внутреннихъ длъ.}, я вообразилъ себ вдругъ, что прусскій министръ въ Петербург замнилъ меня. Въ этотъ моментъ, когда эта идея пришла мн въ голову, я услыхалъ, какъ било семь часовъ, и тотчасъ я почувствовалъ, какъ будто острый ножъ пронзилъ меня насквозь, и возобновилась та же болзнь, отъ которой меня спасъ Рейманъ. Мн понадобилось боле недли, чтобы встать на ноги. Мн пришлось тогда убдиться, насколько душевныя страданія имютъ вліяніе на тло, и мн тогда показалось боле вроятною та геморроидальная колика, отъ которой, какъ писали, скончался Петръ III, такъ какъ я испыталъ на себ самомъ, до какой степени горе можетъ быть причиной этого недуга. Какъ только я билъ въ состояніи встать на ноги, я ршился похать обратно въ Варшаву, думая, что тамъ я буду ближе въ извстіямъ, которыхъ я ожидалъ съ нетерпніемъ. Напрасно дядя отговаривалъ меня хать, я уже перезжалъ черезъ рку, когда я встртилъ посреди Вислы моего стараго курьера, который мн везъ второе письмо отъ графа Мерси’.

Въ запискахъ приводится это письмо, отъ 2-го августа 1762 г., а затмъ — то, которое Екатерина написала того же числа {Сочиненія Имп. Екатерины II, т. XII, ч. 2, стр. 546—556.}. Въ немъ она описывала переворотъ, посредствомъ котораго она вступила на престолъ (28-го іюня 1762 г.). Письмо это начиналось тмъ, что она отправляла графа Кейзерлинга {Графъ Германъ Кейзерлингъ (1696—1764).} посломъ въ Польшу, чтобы сдлать Понятовскаго королемъ по кончин Августа III, а въ случа, если это ему не удастся, то она желала, чтобы былъ избранъ королемъ князь Адамъ Чарторыйскій, сынъ воеводы русскаго.

Въ этомъ заключался главный поводъ письма, второй же состоялъ въ томъ, чтобы Понятовскій не вздумалъ прізжать, такъ какъ вс они еще въ броженіи.

Письмо кончалось предостереженіемъ, что правильная переписка не возможна, и увреніемъ въ томъ, что она, Екатерина, сдлаетъ все для Станислава-Августа и для его семьи.

‘Какъ только я прочелъ — пишетъ дале Понятовскій — это письмо, я возвратился обратно въ Пулавы, чтобы прочесть его дяд, который заставилъ меня повторить его при его жен, дочери и сын.

‘Я только могъ замтить по лицу дяди выраженіе той надежды, которую онъ составилъ себ, воображая, что столько возникнетъ препятствій моему избранію, что въ конц концовъ придутъ къ нему съ предложеніемъ престола, и у него вырвалось замчаніе, что онъ приметъ корону не иначе, какъ подъ условіемъ, чтобъ она была обезпечена посл его смерти за его сыномъ. Послдній, выйдя отъ отца, повторилъ мн тогда то, что онъ высказывалъ уже мн прежде нсколько разъ, говоря: ‘Каждый иметъ свой образъ дйствій. Я знаю, какъ слава волнуетъ другихъ. Я согласенъ, что слава воиновъ-побдителей въ род Нумы Помпилія или Альфреда великаго очень завидна, но, признаюсь, она меня не искушаетъ и я ея вовсе не желаю. Я ее охотно предоставляю тмъ, которые готовы потрудиться, чтобъ заслужить ее. И это такъ справедливо, что я не только не хочу воспользоваться тмъ предложеніемъ, которое Екатерина, какъ кажется, мн длаетъ въ этомъ письм, но немедленно я напишу графин Брюсъ, поручивъ ей умолить императрицу, чтобъ она не думала обо мн, а только о васъ’.

‘Напрасно я старался отговорить его. Онъ отправилъ письмо, это меня такъ глубоко тронуло, что я не могъ не повдать этого дяд съ тмъ изліяніемъ сердечныхъ чувствъ, которыя я испытывалъ къ его сыну. Дядя мн ничего не отвтилъ, но онъ сдлалъ своему сыну самые жестокіе упреки, какъ это будетъ видно впослдствіи.— По прошествіи нсколькихъ дней совщаній, было ршено, что я напишу черезъ посредство графа Мерси, и что я передамъ, что предпочли бы князя Волконскаго графу Кейзерлянгу. Слдующія письма графа Мерси, барона Бретейля {Французскій посланникъ въ Петербург Louis Charles Auguste Le Tonnellier, baron de Reuilly, dit baron de Breteail (1780—1807), пріхавшій въ сентябр 1762 и остававшійся до декабря 1762 г.} и императрицы передаютъ то, что я могъ бы разсказать’.

При письм графа Мерси, отъ 22 августа, Понятовскій получилъ письмо Екатерины отъ 9 августа, въ которомъ она описывала т опасности, которымъ она подвергалась, въ особенности если ихъ переписка будетъ перехвачена {Тамъ же, стр. 557—559.}. 12 сентября, баронъ Бретейль {Сочиненія Имп. Екатерины II, т. XII, ч. 2. стр. 655—667.} переслалъ письмо Екатерины, въ немъ она повторяла Понятовскому, что ему невозможно прізжать, иначе ей грозила опасность. Она удивлялась его отчаянію, потому что въ конц концовъ всякій разсудительный человкъ долженъ покоряться. Въ депеш отъ 29 ноября графъ Мерси разсказывалъ, что на дняхъ нарочный графа Понятовскаго привезъ въ Москву письмо, которое Мерси доставилъ императриц, она ему передала свой отвтъ, который онъ усплъ прочесть. То было письмо отъ 11 ноября, препровожденное имъ Понятовскому при записк отъ 26 ноября 1762 {Сочиненія Имп. Екатерины II, т. XII, ч. 2, стр. 560 и 561.}. Въ немъ Екатерина подтверждала, что существовали препятствія, мшавшія его прізду въ Россію, и отсовтовала тайную поздку, такъ какъ ея шаги не могли оставаться тайными. При письм отъ 26 декабря баронъ Бретейль препроводилъ письмо Екатерины, въ которомъ говорилось, что если онъ явится, то ихъ обоихъ убьютъ. Увряя его въ томъ, что даже переписка между ними являлась излишнею, и что будущее покажетъ, какого блага она желаетъ его семь, Екатерина удивлялась, что онъ могъ ее обвинить въ неблагодарности. 23 февраля 1763 г., баронъ Бретейль доставилъ послднее письмо Екатерины, отъ 5 января, въ которомъ она писала Понятовскому, что не знала, чмъ она заслужила вс его упреки, и увряла въ своей дружб къ нему и въ его семь.

‘Въ теченіе зимы 1762 на 1763 годъ я — говоритъ Понятовскій въ своихъ запискахъ — два раза писалъ императриц: ‘Не длайте меня королемъ, но призовите меня въ себ’. Я выражался такъ по двумъ причинамъ: во-первыхъ, вслдствіе того чувства, которое я питалъ въ своей душ, съ другой стороны, я былъ убжденъ, что я принесу боле пользы своему отечеству, какъ частный человкъ, находившійся при ней, чмъ король, царствующій здсь, въ Польш. Но это было напрасно,— мой просьбы не были услышаны’…

Разсказывая дале, что англійскій посланникъ въ Варшав, лордъ Стормонтъ, по приказанію своего двора иногда доставлявшій его письма въ Россію, получилъ предупрежденіе изъ Лондона не принимать отъ Понятовскаго писемъ для доставленія императриц, такъ какъ скоро узнали въ Англіи перемну ея въ отношеніи къ графу,— Станиславъ-Августъ прибавляетъ, что, кром этой непріятности, ему скоро пришлось испытать еще сильнйшее горе, а именно: его отецъ, графъ Станиславъ, здоровье котораго стало ухудшаться, скончался 30 августа 1762 г., почти достигнувъ 86-ти лтъ.

С. Горяиновъ.

‘Встникъ Европы’, NoNo 1—3, 1908

OCR Бычков М. Н.

Станиславъ-Августъ Понятовскій и Великая Княгиня Екатерина Алексевна

Читайте также: