Перевод А. К. Шеллера-Михайлова (1875 г.).
Не раз преступных душу потрясало
Искусственное зрелище в театре,
И так злодейства открывались тайны:
Убийство немо, но оно порой
Таинственно, но внятно говорит.
В. Шекспир, ‘Гамлет’, д. 2, сц. 2.
…Он воспитал его прежде всего,
Затем, подобно щедрым Временам,
Что длани простирают в облаках
И благодарным шлют дары с небес,
Благодеяньями его осыпал…
Б. Джонсон, ‘Новая гостиница’, д. 1, сц. 6.
Князь.
Цезарио.
Цезарио.
Меня к себе вы звали, ваша светлость?
Князь.
Да, звал. Присядь. Ты выглядишь больным?
Цезарио.
Нет, я здоров.
Князь.
Так, верно, слишком много
Ты пировал? Да, точно, граф Вителли
Давал вам пир. Но береги здоровье…
Цезарио.
Послав за мной, велели вы скорее
Явиться к вам. Не так ли?
Князь.
И не думал…
Цезарио.
Так не прийти ль мне лучше завтра снова
Поговорить?..
Князь.
Нет, ты уж здесь, так можем
И нынче мы потолковать, мой друг…
Еще живет со стариком Колонной
Тот юноша заезжий? Ты знаком с ним?
Цезарио.
Да, князь, знаком мне Педро… нет, Диего…
Испанец он, лингвист весьма ученый
И дворянин, — он младший в знатном роде
Медины.
Князь.
Ты знаком с ним хорошо?
Цезарио.
Я с ним знаком, но не совсем.
Князь.
Но честен
Он, кажется?
Цезарио.
О, честен он вполне!
Князь.
Так, значить, он на дядю твоего
Не поднял бы руки, хотя об этом
Я слышал…
Цезарио.
Он не может быть так низок!
Мой дядя был его первейшим другом.
Князь.
Сам думал я, что свет не так ничтожен.
Но выслушай, Цезарио. Услышишь
Ты странную историю, — Диего,
Имей в виду, представь себе, что он
Её герой. Вчера, ночной порою,
В богатый дом вельможи здесь в Палермо
Под маскою забрался человек…
Прислушайся, как страшно воет Этна…
Цезарио.
Действительно ужасны эти звуки!..
Князь.
Тот человек молил себе пощады:
Он рассказал, что он злодейский подвиг
Клялся свершить, и кается во всем.
Опасности избегнувший вельможа
Сказал ему, что полное прощенье
Дарует он… Но ты меня не слышишь?
Цезарио.
Напротив, князь, я слышу все…
Князь.
Виновный
Передавал, что щедро одаренный
Богатствами, примером добрым, лаской
Воспитанник вельможи позабыл
Все правила высокие, что стал
Он глух ко всем божественным внушеньям,
Спасающим нас всех от злодеянья,
Что благодетеля и друга своего
Решился он убить. Поступок гнусный!
Цезарио.
О, стоит он…
Князь.
Об этом, друг мой, после.
Так этот-то погибший человек,
Нося в душе, как скрытую проказу,
Как черное пятно, неблагодарность,
Клялся убить единственного друга.
Цезарио.
Князь!
Князь.
Вижу я, ты огорчен рассказом
Да, верного и преданного друга
Он был готов за золото убить,
Не пощадив седин немногих старца,
Оставшихся от времени, — он думал
Остановить теченье честной крови,
Хотя и так текла б она не долго.
Цезарио.
И вы вполне уверены…
Князь.
Их планы
Сложились так: они боялись здесь
Убить его и потому решились,
Связав его, переместить подальше,
В пустынное убежище…
Цезарио.
Куда?
Князь.
Я описать могу тебе то место:
Однажды там скрывался я от бури.
По близости Калабрии, у моря
Заброшенный есть замок, там когда-то
Совершено убийство. С той поры
Он опустел. Он холоден и мрачно
Глядит с скалы, подножие которой
В течении веков изрыто морем.
Там в комнатах гудит и стонет ветер,
Там гнезда высот могучие орлы,
Там дышит все пустыней и оттуда
Не мало миль приходится проехать
До первого жилища…
Цsзарио.
Это близко
К восточному подножью Этны. Тут же
Построена Муральто вилла…
Князь.
Да.
Ты угадал. Ты знаешь это место…
Ну, дорогой Цезарио, возможно ль
Вообразить, что мог бы кто-нибудь,
Порвав с былым все связи, злодеянье
Там совершить? Ведь в полной власти Этны
Находится та местность тридцать лет,
Со времени последних извержений,
Когда, дымясь, пылающая лава
Текла рекой к заброшенному замку,
Грозя ему погибелью. Я сам
Стоял тогда вблизи тех мест и видел,
Как яркие огни уничтожали
Леса дубов развесистых, каштанов
И темных пихт. Гром рокотал на небе,
За валом вал бежал, бичуя скалы,
И бури вой гремел из всех ущелий.
Казалось, вдруг восстали все стихии
И дрогнула иссохшая земля,
Из недр своих выбрасывая пламя…
Цезарио.
Довольно, князь!
Князь.
Представь себе, мой друг,
В заброшенном, угрюмом этом месте
Ужасный вид убитого бедняги
С беспомощно висящей головою,
Представь себе, что сердце старика,
Которое так пламенно умело
Любить людей, там стало бы похоже
На смолкнувший, ненужный инструмент…
Нет, там убить не мог бы я собаку,
Любившую меня. А ты?
Цезарио.
Нет, нет!
Князь.
Но ты дрожишь?
Цезарио.
Картина так ужасна!
Кыязь.
Но ведь она могла осуществиться?
Цезарио.
О, будемте надеяться, что нет!
Князь.
Надеяться?.. Прошло надежды время!
Представь себе, на что похожим станет
Тот юноша испанский, если совесть
Задаст ему вопрос подобный? Право,
Его сразит глас Божий.
Цезарио.
Да, надеюсь.
Князь.
Остерегись…
Цезарио.
Князь, князь…
Князь.
Остерегись
Судить его! И без того так страшно
Гнетут его безумные желанья
И тяжкий грех, терзая мукой грудь,
Свет заклеймит главу его проклятьем
И все его отвергнут: Бог и люди.
Цезарио.
О, смолкните! Довольно, князь, довольно!
Взгляните, я у ваших ног. Я низок,
Я негодяй, но я теперь отрекся
От замыслов преступных. Пощадите!
Князь.
Встань! Я привык прощать неблагодарность,
Но не должны подобные тебе,
Ничтожные, продажные убийцы,
Среди людей разгуливать свободно…
Цезарио.
О, если бы могли теперь мне в сердце
Взглянуть вы!..
Князь.
Не хотел бы видеть я
Ничтожное и мрачное создание,
В твоей груди живущее… Теперь же
Я расскажу историю другую.
Не говори, Цезарио, и слушай.
Когда сюда, в Сицилию, ты прибыл,
Ты был дитя. Отец твой благородный,
Надломленный трудами и несчастьем,
Едва успел пред смертью испросить,
Чтоб взял тебя я под свою защиту…
Быть может, ты припомнишь, что с тех пор
Я не всегда был добр с тобой, что мало
Давал тебе хороших наставлений, —
Так упрекни меня за это.
Цезарио.
Были
Всегда со мной вы добрым, слишком добрым….
Князь.
Раз, помнишь ли, ты был опасно болен,
Никто не шел к тебе, страшась заразы,
А я, твой князь…
Цезарио.
О, сжальтесь!
Князь.
Слушай дальше:
Я подносил в те дни к твоим устам
Целебные лекарства, без которых
Ты умер бы. Я за тобой ходил,
Я был твоей сиделкою исправной
В те знойные, томительные ночи,
Затем, что ты был брошен…
Цезарио.
Правда! Правда!
Князь.
Те дни прошли, ты стал здоров и снова
Ты мог владеть своею шпагой. Что же?
На одного из близких мне родных,
На моего племянника ты поднял
Ее тогда — и я тебя простил.
Цезарио.
Поступок был свершен в разгаре спора.
Князь.
Я говорю: простил тебе я это.
Потом тобой внезапно овладело
Постыдное желанье, — ты желал
Моих богатств, — и признаюсь, что я
Не мог бы сам об этом догадаться.
