Способ к распространению шелководства. Я. Юдицкого
Белинский В. Г. Собрание сочинений. В 9-ти томах.
Т. 2. Статьи, рецензии и заметки, апрель 1838 — январь 1840.
Ред. Н. К. Гей. Подготовка текста В. Э. Бограда. Статья и примеч. В. Г. Березиной.
М., ‘Художественная литература’, 1977.
СПОСОБ К РАСПРОСТРАНЕНИЮ ШЕЛКОВОДСТВА. Я. Юдицкого. Москва. В губернской тип. 1839. В 8-ю д. л. 34 стр.
Странное дело! у нас многие нападают на то, что в учебных заведениях, в числе наук, не только находится русская словесность, но и еще считается одним из главнейших предметов учения. Мы никак не оправдываем этих нападков. Оставляя в стороне теорию красноречия и поэзии, и вообще всякую теорию, в низших учебных заведениях, после основательного и строгого изучения грамматики, полагаем даже полезным занимать учеников практикою языка, чтобы они умели ясно, вразумительно, кругло, приятно и прилично написать записку о присылке книги, приглашение на вечер, письмо к отцу, матери или другу о своих нуждах, чувствах, препровождении времени и прочих предметах, не выходящих из сферы их понятий и их жизни. Тут главное дело, чтобы приучить их к естественному, простому, но живому и правильному слогу, к легкости изложения мыслей и — главное — к сообразности с предметом сочинения. У нас, напротив, или приучали рассуждать детей о высоких или отвлеченных предметах, чуждых сферы их понятия, и тем заранее настроивали их к напыщенности, высокопарности, вычурности, к книжному, педантическому языку,— или приучали их писать на пошлые темы, состоящие из общих мест, не заключающих в себе никакой мысли. И все это в темных педантических формах хрии (порядковой, превращенной, автонианской)1 или риторического рассуждения в известных схоластических рамках. И какие же плоды этого учения? — Бездушное резонерство, расплывающееся холодною и пресною водою общих мест или высокопарных риторических украшений. И потому ученик, образованный по старой системе, напишет вам рассуждение о том, что знает, а между тем не умеет написать записки, простого письма. Это похоже на человека, который умеет ходить на манер древних героев, со всем театральным величием, а не умеет ни войти, ни стать, ни сесть в порядочном обществе. О господа, ужасная эта наука — риторика! Блажен, кто мог стряхнуть с себя ее педантическую гниль и пыль, и горе тому, кто навсегда и поневоле остался щеголять в ее мишурной порфире, в ее бумажной короне на голове и с ее деревянным кинжалом! А между тем должно учить детей писать, но только в основу этого учения должно полагать грамматику, в ее общем значении, и тесное знакомство с духом родного языка, знакомство, приобретенное теориею и еще больше практикою. Что проще — то и истиннее и труднее, и потому гораздо легче выучиться писать слогом Ломоносова или Хераскова (мы говорим о прозе), нежели слогом Карамзина, Батюшкова, Жуковского, так же как гораздо легче писать слогом Марлинского, нежели слогом Пушкина или Гоголя. Конечно, талант дается природою, но мы говорим о том, что можно, по силам каждого, приобресть учением, хорошая метода учения развивает талант, а дурная дает ему ложное направление. А куда же девалась наша риторика — мы говорим только о грамматике? Неужели риторику должно исключить из предметов учения?— Нисколько, но должно ввести ее в ее собственные пределы. Чтобы писать хорошо, надо запастись содержанием, а этого никакая риторика не даст,— и та, которой до сих пор у нас учат, дает только губительную способность вариировать отвлеченную мысль общими местами и растягивать пустоту в бесконечность, другими словами — пускать мыльные пузыри. Содержание дается целостностию образования и развития, умение владеть содержанием, то есть развивать его правильно, дает логика, риторика же не виновата ни в том, ни в другом. Обыкновенно у нас риторики начинаются изложением теории периодов, вот первое незаконное присвоение риторики чужого: теория периодов относится к синтаксису, что уже многие понимают. За теориею периодов следует теория украшенного языка — троп, метафор, фигур: вот это действительно относится к содержанию риторики. Но и тут риторика совсем не должна учить красно писать, или сочинять, на заданные темы, тропы и фигуры, а только должна показать значение того и другого, как выражение известного состояния или известной настроенности духа пишущего. За теориею языка украшенного обыкновенно следует учение о хриях и рассуждениях — это вон, как педантическую гниль и пыль, как гибель всего естественного, простого, как ферулу, о которой воспоминание должно сохраняться, подобно факту старины, вместе с школьными преданиями о палях, суботках и прочем, о чем так забавно рассказывает ‘Пан Халявский’2. Стилистика — вот настоящее содержание риторики, но это не теория, а систематический, по возможности, сбор эмпирических правил, подкрепленных примерами…
Куда мы зашли? ‘Какое отношение имеет грамматика и риторика к шелководству?’ — скажете вы… О, большое, очень большое, как сейчас увидим…
Кто пишет и писания свои печатает, тот — литератор, хоть бы он писал о лошадях или собаках, не только о червях. Кто хочет быть литератором, тот должен и знать язык, и владеть языком,— условие, без которого sine qua non {это невозможно (лат.). — Ред.}. Французы лучше других поняли эту практическую истину. Правила языка их приведены почти в математическую точность, знание своего языка и умение правильно и свободно выражаться на нем и словесно и письменно — у них одно из первых условий образования, точно так же, как светскость, хороший тон. Поэтому, если француз пишет нехорошо — это не от неумения, а от претензий на выспренность или от сбивчивости в понятиях. Хорошее везде хорошо, и подражать хорошему очень похвально. Жаль, что у нас в литературе перестали в этом подражать французам. Прежде по крайней мере старались писать и писали правильно книжным языком, теперь словно безграмотность есть право на литераторство… Это вообще недостаток нашей общественности, недостаток нашего образования. Сколько у нас людей, которые по-французски пишут, как французы, а по-русски двух слов не умеют сказать и у своих лакеев спрашивают о значении слова или спрашивают, как назвать вот то-то или это! Сколько у нас людей, которые ни на каком языке не умеют написать двух слов, а между тем не лишены иногда не только образованности, но и учености, и обладают большим умом!!.. У французов литературное образование — принадлежность и условие образованности, у нас еще роскошь, и будет роскошью, пока семена нового воспитания не принесут желанных плодов…
Вот книга о шелководстве — послушайте: ‘Осмелюсь предложить добро(ы)й совет изобретательным и деятельным хозяевам наших времен (нашего времени?), обратить должное внимание на сию практическую теорию: (,) где не нужно рассматривать сочинения со стороны строгих журналистов, но обратит(ь)ся на цель отрасли (чего?) столь полезной, с точки истины (обратиться с точки истины на отрасль!!!…), и вникнув в оную, верно опытные и благонамеренные люди, (запятая) оправдают и извлекут новые приятности (?!..), (точка с запятою) и впоследствии большие выгоды, в своем изобильном, также и не богатом, но хорошо учрежденном хозяйстве: (две точки) последуя сему совету’. Хорошо? литературно?.. Не угодно ли еще полюбоваться? ‘Видя способы неблагонадежные, (запятая) в наблюдении сего занятия, (точка с запятою) вздумал (кто?) удостовериться опытом возможности, (запятая) иметь в лучшем состоянии шелководство, в чем и успел, хотя не большое количество было выкормлено червей, но однако и сие чрезвычайно удивило очевидцев того края. Многие татары и другие жители, занимавшиеся уже давно шелководством: (две точки) были поражены таковою (такою?) неудачею, по их мнениям, сильное произошло разноглагольство, вопреки моим доказательствам и предположениям. Некоторые говорят, что толщина и величина червей показывает болезнь, (точка с запятою) от которой они умрут, (,) другие же уверяли, что от излишней питательности не совьют (кто? — черви, или другие!) коконов и не будет от них шелка: столько натолковали угрожающих опасностей, (запятая) первому моему опыту, и телись узреть неудачу, но впоследствии доказано (ай!..), что излишняя питательность не повредила. Все черви, (запятая) свили отличного качества коконы, кои в размотке удивили тоже и шелкомотальщика, который был уже несколько лет знаком, (запятая) с выше упомянутыми шелководствами’3(вероятно, способами шелководства?) и пр. Что за путаница! О здравый смысл! о грамматика! о риторика! о логика! когда вы были больше поруганы!..
Долг рецензента — по крайней мере изложить содержание разбираемой книги, но для этого ему должно сперва прочесть книгу, а неужели вы будете требовать, чтобы мы читали подобные книги, способные отвратить от всякого чтения и от самого шелководства?..
ПРИМЕЧАНИЯ
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
В тексте примечаний приняты следующие сокращения:
Белинский, АН СССР — В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., тт. I— XIII. М., Изд-во АН СССР, 1953-1959.
‘Белинский и корреспонденты’ — В. Г. Белинский и его корреспонденты. М., Отдел рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина, 1948.
Белинский. Письма — Белинский. Письма. Редакция и примечания Е. А. Ляцкого, тт. I—III, СПб., 1914.
‘Воспоминания’ — В. Г. Белинский в воспоминаниях современников. Гослитиздат, 1962.
ГБЛ — Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина.
КСсБ — В. Г. Белинский. Сочинения, ч. I—XII. М., Изд-во К. Солдатенкова и Н. Щепкина, 1859—1862 (составление и редактирование издания осуществлено Н. X. Кетчером).
КСсБ, Список I, II…— Приложенный к каждой из первых десяти частей список рецензий Белинского, не вошедших в данное изд. ‘по незначительности своей’.
ЛН — ‘Литературное наследство’. М., Изд-во АН СССР.
Панаев — И. И. Панаев. Литературные воспоминания. М., Гослитиздат, 1950.
ПссБ — Полн. собр. соч. В. Г. Белинского под редакцией С. А. Венгерова (тт. I—XI) и В. С. Спиридонова (тт. XII—XIII), 1900—1948.
Пушкин — А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в 10-ти томах. М.—Л., Изд-во АН СССР, 1962—1965.
Станкевич — Переписка Николая Владимировича Станкевича. 1830—1840. М., 1914.
Способ к распространению шелководства. Я. Юдицкого (с. 470—473). Впервые — ‘Отечественные записки’, 1839, т. VI, No 10, отд. VII ‘Современная библиографическая хроника’, с. 49—53 (ц. р. 14 октября, вып. в свет 16 октября). Без подписи. Вошло в КСсБ, ч. III, с. 271—275.
1Хрия — термин школьной риторики (науки красноречия), означающий совокупность приемов для развития заданной темы по определенному плану. Древнейший сборник хрий был составлен греческим ритором III—IV вв. Афтонием (или Автонием), по имени которого и сами хрии получили название афтонианских.
2 Повесть Г. Ф. Квитка-Основьяненко ‘Пан Халявский’ печаталась в ‘Отечественных записках’, 1839, No 6 и 7.