Усердный сочинитель.
Созерцатель человеческих знаний…., Белинский Виссарион Григорьевич, Год: 1842
Время на прочтение: 3 минут(ы)
В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений.
Том 6. Статьи и рецензии (1842-1843).
М., Издательство Академии Наук СССР, 1955
38. Созерцатель человеческих знаний (,) или Энциклопедия наук, художеств, искусств, промышленности, постановлений (?) и проч. Михаила Павлова. СПб. В тип. Штаба военно-учебных заведений. 1842. В 8-ю д. л. 107 стр.1
На обороте последней страницы этой книжки напечатаны следующие строки, которые, по всей справедливости, должны были бы предшествовать книге, потому что в них объясняется, цель ее:
При издании сего обширного сочинения поместил я в первой части Космографию (мироописание) потому, что первый предмет, поражающий взор человека, есть прекрасный и удивительный мир вообще, с которым мы и должны сперва познакомиться. В следующей же части я намерен рассматривать человека в отношении его к миру и подобным себе, в отношении гражданских постановлений и прав и в отношении всех животных и веществ, сотворенных рукою божиею.
А потом, постепенно излагать все отрасли знаний человеческих, как плоды деятельности человека, предназначенного жить в обществе себе подобных. Впрочем, каждая часть этого сочинения будет издаваться совершенно отдельно одна от другой.
Недостатки и погрешности, могущие вкрасться в моем сочинении, прошу у почтеннейших читателей извинить, ибо настоящий мой труд, издаваемый одним мною и предпринятый на пользу бедных жителей нашего отечества, заставляет меня как можно стеснять объем его, а недостаток пособий и время не позволяют следить за новейшими открытиями.
Не спорим, усердие очень похвально, как дружба и другие добродетели, но известная басня нашего несравненного Крылова доказала, что и дружба бывает иногда хуже вражды и что схватить камнем друга в лоб’ еще не значит оказать ему услугу.2 Космография г. Павлова, как сборник общих фактических сведений по этой части, действительно могла бы принести некоторую пользу ‘бедным жителям нашего отечества’, но только в таком случае, если б, во-первых, она была написана грамотным языком и если б, во-вторых, г. сочинитель прямо приступил к делу, не вдаваясь, на 16-ти страницах, в разглагольствования о философии, о которой он, как видно из этих разглагольствований, не имеет ни малейшего понятия и которую излагает каким-то вавилонским наречием… Вот пример в доказательство справедливости нашего мнения о книге г. Павлова:
Склонение и прямое восхождение звезд определи’ однажды, то оные навсегда уже определены, напротив, склонение и прямое восхождение солнца, луны и планет должно определять на всякий день: ибо все звезды движутся по параллельным кругам к экватору, следовательно и пе удаляются от него ни менее, ни более, а следовательно и склонение их не переменяется, напротив того, солнце, двигаясь по эклиптике и проходя по оной каждый день почти 1о, ежедневно переменяет склонение и прямое восхождение (,) так например (,) солнце, вступя на экватор в точку Овна (или справедливее в точку Рыб), будет иметь склонение 0о и прямое восхождение также 0о, потом двигаясь ежедневно (,) склонение его и прямое восхождение возрастают, придя в тропик Рака (,?) склонение его северное наибольшее, а прямое восхождение 90о, далее, спускаясь по эклиптике (,) склонение его уменьшается и в точке осеннего равноденствия будет 0о, а прямое восхождение 180о, придя в тропик Козерога (,) склонение солнца будет южное наибольшее, а прямое восхождение будет 270о, а наконец (слава богу — наконец!) когда придет в первую точку Овна опять, то будем иметь прямое восхождение 0 и склонение 0о. (Стр. 66—67).
Каков период! На каком языке написан он?!. И таким-то небывалым на земном шаре диалектом написана вся книжка г. Павлова! В философских своих требованиях, которых таинственный смысл непроницаемее элевзинских таинств, г. Павлов говорит между прочим:
Да и невозможно ожидать, по части наук, превосходных и полезных книг дотоле, пока не переменится дух светской философии, принимающей всё то, что льстит чувству и игре воображения: читать повести и романы, плоды пылкого воображения, есть общая мода и общее мнение, а книги истинно глубокие и сухие, по их суждению (?) и предмету, относящиеся к науке и драгоценным познаниям природы, остаются и в удел ученым и людям, одаренным деятельным духом. (Стр. 13—14).
На это заметим г. Павлову, во-первых, что во Франции в ужасном ходу повести и романы, ‘плоды пылкого воображения’, но что это не помешало б там процветанию точных наук более, чем в какой-нибудь другой стране, во-вторых, что люди, подобные Бюффону, Кювье, Жоффруа де Сент-Илеру, Араго, умели сделать свой предмет нисколько не сухим, а только глубоким, в-третьих, что г. Павлову не мешало бы позаняться чтением повестей и романов, ‘плодов пылкого воображения’, для того, чтоб попривыкнуть к совершенно неизвестному для него русскому языку и научиться грамотно и со смыслом писать по-русски, в-четвертых, что не философия предшествует точным наукам и вообще всякому фактическому ведению, но точные науки должны служить предуготовительными знаниями для изучения философии и что если ‘бедные жители нашего отечества’ не имеют никакого понятия о первых началах космографии, то где же им понимать философские разглагольствования, которые к тому же и написаны невообразимо безграмотно и смысл которых, вероятно, остался тайною для самого ‘усердного сочинителя’?..
1. ‘Отеч. записки’ 1842, т. XXII, No 6 (ценз. разр. около 30/V), отд. VI, стр. 55—57. Без подписи.
2. Белинский имеет в виду басню ‘Пустынник и Медведь’.