СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО
СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО
Малый театръ: Ранняя осень, драма въ 4-хъ дйствіяхъ Е. П. Карпова, Дти своихъ отцовъ, комедія въ 4-хъ дйствіяхъ А. Ф. едотова.— Г-жа Савина на московской сцен.
Ан.
‘Русская Мысль’, кн.II, 1891
Современное искусство, Ремезов Митрофан Нилович, Год: 1891
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Въ бенефисъ г-жи Уманецъ-Райской шла новая пьеса Е. П. Карпова Ранняя осень. Мы не знаемъ доподлинно, отъ кого зависитъ выборъ пьесъ для бенефисовъ, — всецло ли отъ желанія бенефиціанта, или отъ того учрежденія, которое завдуетъ репертуаромъ казеннаго театра, или же отъ соглашенія между этимъ учрежденіемъ и артистомъ, въ пользу котораго дается бенефисъ. Такъ это установлено или иначе, но управленіе театромъ есть, во всякомъ случа, учрежденіе настолько вліятельное, что оно всегда иметъ возможность отклонить постановку пьесы непригодной и неподходящей для исполненія на первенствующей сцен Россіи. А потому насъ очень удивило появленіе на сцен Малаго театра такъ называемой ‘драмы’ г. Карпова. Положимъ, не избалованы мы пьесами ныншняго сезона, очень не избалованы, но въ каждой изъ предшествовавшихъ Ранней осени, какъ бы ни была плоха комедія или драма, все же былъ хотя какой-нибудь смыслъ, было хотя слабое подобіе дйствительной жизни и были положенія, составляющія завязку пьесы, обусловливающія ея развитіе и разршаемыя боле или мене возможнымъ концомъ. Въ каждой изъ тхъ пьесъ можно было уловить мысль автора, понять или догадаться, для чего пьеса написана и что хотлъ ею сказать авторъ. Хорошо или плохо выразилъ авторъ свой замыселъ, симпатична или не симпатична развиваемая въ его пьес идея, врна ли она или ошибочна, умно и логично ея развитіе или же идетъ разсудку вопреки и наперекоръ логик,— все-таки, видно было, что авторъ пытается освтить и разршить извстный житейскій вопросъ, представить картину борьбы, вызываемой необходимостью найти исходъ изъ тяжелаго положенія. Ничего подобнаго въ пьес г. Карпова нтъ: почему она названа ‘драмой’, этого никто объяснить не съуметъ, зачмъ она намъ показана, этого понять совсмъ нельзя, невозможно даже догадываться, для чего это писано, для чего это играно.
Съ перваго же появленія на сцен г-жи Ермоловой, въ роли Анны Аанасьевны, публика видитъ, что это особа ненормальная, больная психически. Она недовольна своимъ нуженъ Куманинымъ (г. Горевъ), съ которымъ прожила мирно десять лтъ, своимъ прекраснымъ положеніемъ въ петербургскомъ обществ, которымъ удовлетворялась до сихъ поръ, она скучаетъ и не знаетъ, чмъ разогнать удручающую ее тоску. Пріздъ въ деревню отца, помщика Сокольскаго (г. Макшеевъ), нисколько не облегчаетъ болзненнаго состоянія молодой женщины. Отъ бездлья она берется то за рисованіе пейзажей, то за музыку, то за чтеніе, но все ей быстро надодаетъ. Для развлеченія, она таскаетъ за собой молодаго технолога Дробышева (г. Южинъ), бывшаго товарищемъ ея дтства. Съ нимъ она когда-то ‘играла’ въ полудтскую любовь, потомъ совсмъ уже безъ любви вышла замужъ за Куманина и теперь какъ-то случайно вспомнила о томъ, какъ хорошо было ‘играть’ съ Дробышевымъ,— сообразила, какъ пріятна было бы возобновить такую игру. Но Дробышевъ ни во что играть не желаетъ, онъ серьезно любитъ Варю (г-жа Уманецъ-Райская), дочь сосда Силачева. Узнавши объ этомъ, Куманина приходитъ въ неистовство, преслдуетъ технолога, пристаетъ къ нему съ своею любовью, повторяетъ: ‘люби меня’. Дробышевъ отвчаетъ, что сдлать этого никакъ не можетъ потому, что любитъ Варю и женится на ней. Безуміе Куманиной все разростается, она уже не владетъ собою, доходитъ до бшенства, является къ Дробышеву въ день его помолвки съ Варей и убиваетъ его изъ пистолета. Послднее дйствіе происходитъ въ тюремной больниц. По какому-то прискорбному недоразумнію, несчастную психопатку приговорили къ ссылк на житье въ Сибирь. Передъ отправленіемъ въ ссылку помшанной женщин приходитъ блажь повидаться съ невстой убитаго ею Дробышева. Родные привозятъ въ больницу Варю Силачеву. Куманина кланяется ей въ ноги, проситъ прощенія. Силачева говоритъ что-то, кажется, отказываетъ въ своемъ прощеніи, тогда Куманина падаетъ на полъ, а присутствовавшій при этомъ ея мужъ наклоняется къ ней и объявляетъ зрителямъ, что она умерла. Такимъ образомъ, передъ нами проходятъ четыре крайне прискорбныхъ случая: 1) сумасшествіе молодой женщины, 2) убійство умопомшанною хорошаго человка, 3) присужденіе безумной къ ссылк въ Сибирь, и 4) скоропостижная смерть этой жертвы нераднія о ней близкихъ людей. Во всемъ этомъ нтъ ничего невозможнаго, но нтъ даже и малйшаго намека на драму. Тутъ все происходитъ случайно, что поясняетъ и самъ авторъ: Куманина говоритъ, что шла къ Дробышеву съ пистолетомъ въ карман, ни чуть не помышляя убивать кого-нибудь, а для того, чтобы застрлиться въ его квартир, выстрлила же она въ технолога, сама не сознавая, что длаетъ. Мужъ привезъ больную жену въ деревню по недоразумнію, ее надо было вести къ психіатрамъ въ лечебницу. На суд мужъ и отецъ несчастной обязаны были настаивать на освидтельствованіи Куманиной психіатрами, которые несомннно установили бы ея невмняемость и, вмсто тюремной больницы, препроводили бы ее въ психіатрическое заведеніе.
Театръ существуетъ, для эстетическаго развлеченія. А дабы соединить пріятное съ полезнымъ, на сцен должны даваться пьесы, изъ которыхъ публика выносила бы нкоторое для себя поученіе, или же могла бы просто отдохнуть отъ заботъ и тяготы житейской, освжиться смхомъ надъ тмъ, что достойно осмянія, или честнымъ и добрымъ сочувствіемъ тому, что будитъ мысль и совсть, что освщаетъ умъ и возвышаетъ душу. Но какое же удовольствіе смотрть на неистовства психически больной женщины, и что можно извлечь поучительнаго изъ ея безумныхъ поступковъ? Г-жа Ермолова изображаетъ эту больную такъ поразительно, что для наиболе правильной оцнки ея игры слдуетъ обратиться къ спеціалистамъ врачамъ. Намъ же, не имвшимъ случая наблюдать такихъ психопатокъ, игра высокоталантливой артистки кажется верхомъ совершенства, удивительнымъ воспроизведеніемъ клиническаго случая. На обязанности другихъ артистовъ, по содержанію ихъ ролей, лежало только служить для демонстраціи различныхъ моментовъ развитія сумасшествія героини. Насколько мы могли замтить, клиническій этюдъ, названный г. Карповымъ ‘драмой’, произвелъ на большинство зрителей самое неблагопріятное впечатлніе.
Въ конц января поставлена новая пьеса А. Ф. едотова, четырехъактная комедія: Дгмпи отцовъ своихъ. Авторъ взялъ на себя очень интересную и трудную задачу вывести въ своей пьес дтей Китъ Китычей, которыхъ такъ мастерски показалъ намъ когда-то А. Н. Островскій. Съ той поры, когда Китъ Китычи орудовали во всей простот ‘добраго стараго времени’, много воды утекло, дожившіе до нашихъ дней Китъ Китычи утратили весьма значительную долю своей былой своеобразности, а дтки ихъ уже совсмъ не похожи на то ‘степенное’ купечество, съ котораго писалъ свои типы Островскій. Цльнаго купца, какъ обособленнаго ‘вида’, теперь нтъ, или, врне, его не видать, сохранившіеся въ первобытной неприкосновенности стушевались, куда-то отошли вглубь своихъ лавокъ и лабазовъ и уступили видныя мста тому продукту эволюціи, который не хочетъ даже признавать за собою наименованіе ‘купцомъ’. Дти Кита Китыча стали теперь ‘коммерсантами’, ихъ уже не удовлетворяютъ долгополые мундиры съ саблями и медали на шею. Имъ нужны чины настоящіе, ‘высокоблагородные’ и ‘превосходительные’. Они — ‘большіе корабли’ и плавать желаютъ по-большому, по-европейскому. Для многихъ изъ нихъ и наименованіе ‘коммерсантомъ’ представляется уже несоотвтвтствующимъ той сил и тому значенію, которое они чуютъ за собой. Эти напрямикъ уже называютъ себя ‘денежною аристократіей’ и всю вншность свою налаживаютъ на аристократическій фасонъ, говорятъ по-французки самоновйшимъ парижскимъ говоромъ, заказываютъ себ платье въ Париж и въ Лондон, по-обезьяньи перенимаютъ англійскіе обычаи и французскіе аллюры. Въ соотвтствіи со всмъ этимъ они желаютъ играть первыя роли везд, куда можно забраться съ толстымъ карманомъ, стремятся захватить въ свои руки привилегированное положеніе такъ называемаго ‘руководящаго класса’, пользующагося исключительною поддержкой правительства. ‘Нами, — говорятъ эти лзущіе вверхъ господа,— держится все благосостояніе государства: мы поощряемъ своими капиталами науки, искусства, промышленность, безъ насъ все это погибнетъ. Сила только въ капитал, а потому государство обязано всячески поощрять и поддерживать капиталъ и то сословіе, въ рукахъ котораго онъ находится’. Таковъ герой комедіи, фабрикантъ и коммерсантъ Шестериковъ (г. Ленскій), и такова сущность рчей, которыми онъ подчуетъ своихъ гостей за дессертомъ посл имениннаго обда. ерапонтъ Вавиловичъ Шестериковъ былъ и въ университет, кое-чему обучался, кое-чего наслушался, кое-какъ сдавалъ экзамены, а потому считаетъ себя вправ судить и рядить съ великолпнымъ апломбомъ капиталиста обо всемъ на свт: онъ согласенъ съ Контомъ и не одобряетъ Литре, онъ сознаетъ въ себ талантъ ‘прирожденнаго публициста’ и не сомнвается въ своихъ превосходныхъ ораторскихъ способностяхъ. Онъ — ‘большой корабль’ и ему нужно ‘большое плаваніе’, и таковое откроется передъ нимъ, если онъ добьется избранія въ предсдатели управы. На эту должность есть опасный для Шестерикова конкуррентъ — князь Курбатовъ (г. Левицкій). Но предусмотрительный коммерсантъ уже принялъ свои мры: у него въ рукахъ закладная на имніе князя, онъ представить ее ко взысканію передъ самыми выборами и тмъ подорветъ шансы на избраніе соперника. Этотъ князь опасенъ Шестерикову еще и съ другой стороны. У важнаго коммерсанта есть немножко засидвшаяся въ двицахъ сестра, Степанида Вавиловна (г-жа Никулина), капиталъ которой, семьсотъ тысячъ, находится въ нераздльной съ братомъ фабрик. Эта купеческая Степанида, требующая отъ всхъ, чтобы ее звали ‘Стефаніей’,— такъ много благородне,— воообразила, что князь Курбатовъ ухаживаетъ за нею и только не ршается сдлать ей предложеніе. Шестериковъ думаетъ, что разорившійся князь подбирается къ капиталу его сестрицы, что разсчетливому фабриканту совсмъ не съ руки. Суть же дла въ томъ, что ошибаются и братецъ, и сестрица, — князь здитъ къ нимъ въ домъ ради живущей у нихъ гувернантки, Софьи Николаевны Фроловой (г-жа Лешковская), съ которою онъ давно помолвленъ. Въ первомъ дйствіи фигурируютъ на сцен: тетка Шестериковыхъ, Мдюкова (г-жа Садовская), умная и дловитая купчиха стараго закала, жена Шестерикова, Марья Павловна (г-жа Уманецъ-Райская), дисконтеръ Краюшкинъ (г. Правдивъ), непремнный членъ крестьянскаго присутствія Черновъ (г. Садовскій), пріятель князя Курбатова. Въ конц дйствія гувернантка передаетъ Курбатову книгу, изъ книги выпадаетъ записка, Курбатовъ быстро поднимаетъ ее и прячетъ въ карманъ. Шестериковъ видитъ это, заподозрваетъ, что гувернантка передала записку его сестры, и длаетъ Степанид Вавиловн сцену, кончающуюся, совсмъ не по-аристократически, замоскворцкою руганью.
Первый актъ, видимо, заинтересовалъ публику и кое-кого замтно задлъ за живое. Давно уже намъ не приходилось слышать въ антрактахъ такихъ возбужденныхъ разговоровъ и сужденій о пьес, какъ въ этотъ разъ. ‘Это каррикатуры, это шаржъ… тенденція…’ Да, несомннно, это — каррикатуры, но каррикатуры, списанныя съ дйствительности,— каррикатуры, въ которыхъ ярко выдаются характерныя и даже типическія черты извстнаго ‘вида’ дтокъ Кита Китыча, представляющагося далеко не рдкостнымъ въ наше время. Мы не имемъ въ виду длать ни сравненій, ни даже сопоставленій, мы просто напомнимъ тотъ фактъ, что многіе современники Гоголя, видвшіе первыя представленія Ревизора, шипли, негодовали и говорили: ‘Это каррикатуры, это шаржъ… тутъ ясна тенденція, подрывающая основы’. Современники Сервантеса, наврное, возглашали, что Донъ-Кихотъ — каррикатура. Для современниковъ это и были аррикатуры, т.-е. изображенія, на которыхъ недостатки и смшныя стороны нкоторыхъ людей представлены въ нсколько концентрированномъ и преувеличенномъ вид, и сами т люди поставлены въ такія положенія, при которыхъ смшныя стороны ихъ выдаются съ наибольшею яркостью, для насъ же и Донъ-Кихотъ, и лица комедіи Гоголя — уже не каррикатуры, а типы. Это сознавалось и немногими ихъ современниками, общепринятымъ уже это сдлалось теперь потому, что передъ нами нтъ тогдашней дйствительности для точнаго сравненія съ ея изображеніями, въ которыхъ шаржированы нкоторыя черты, достойныя осужденія и осмянія. Еще разъ повторяемъ, мы не сравниваемъ геніальныхъ произведеній съ комедіей г. едотова, мы говоримъ только о впечатлніи, произведенномъ ею на тхъ, кого она задла за-живое. А это-то именно обстоятельство, т.-е. то, что комедія задла часть общества, и доказываетъ ея значительность и своевременность. Пусть это каррикатура, шаржъ,— все, что кому угодно,— но она ударила по такому уродливому явленію, до котораго давно слдовало добраться. Въ комедіи много недостатковъ и погршностей, о нихъ мы скажемъ впослдствіи, а теперь вернемся къ дальнйшимъ подвигамъ Дтей отцовъ своихъ.
Крпкая купчиха Мдюкова не одобряетъ поползновеній своего племянника забраться на административныя вершины. На этотъ счетъ у нея есть свое мнніе и опасенія, что отъ того можетъ пострадать ихъ общее торговое дло. И Мдюкова разстроиваетъ вс планы Шестерикова тмъ, что помогаетъ князю Курбатову занять деньги, выкупить изъ залога имніе, а кстати уже и сосватываетъ Степаниду Вавиловну за Краюшкина, состоявшаго при жен Шестерикова въ качеств ‘зебра’, т.-е., говоря не парижскимъ арго, а по-просту и по-старин, въ качеств друга дома съ женской стороны. Тутъ же Черновъ предлагаетъ князю Курбатову произвести важному европейцу Шестерикову ‘химическій анализъ’, при помощи извстныхъ Чернову реактивовъ. Въ третьемъ дйствіи, происходящемъ въ отдльномъ кабинет ресторана Эльдорадо, Мдюкова объявляетъ о помолвк племянницы съ Краюшкинымъ, къ величайшей досад Марьи Павловны. Потомъ все общество разъзжается, остаются только Шестериковъ, Черновъ и Курбатовъ и начинается экспериментъ съ реактивами: съ коньякомъ, ликерами и шампанскимъ. Реактивы оказываютъ ожидаемое Черновымъ дйствіе. Шестериковъ напивается, оболочка европеизма и напускное джентльменство съ него соскакиваютъ, все нахватанное на-показъ улетучивается, и передъ нами оказывается настоящій сынъ отцовъ своихъ достойный наслдникъ всхъ безобразій Битъ Китыча. Первая половина четвертаго дйствія посвящена супруг Четверикова, Марь Павловн. Она усчитываетъ экономку, щелкаетъ на счетахъ, записываетъ копеечные расходы, потомъ занимается воспитаніемъ своихъ дтей по нмецкимъ книжкамъ, смысла которыхъ не понимаетъ. Является Шестериковъ, забаллотированный на выборахъ. Въ предсдатели выбранъ Курбатовъ. Тутъ, дома, между своими, представитель ‘денежной аристократіи’ не находитъ нужнымъ стсняться и уже безъ всякихъ ‘реактивовъ’ даетъ полный просторъ своему ‘ндраву’, всецло унаслдованному отъ Китъ Китыча. Тетк съ трудомъ удается образумить его и утишить къ приходу Краюшкина и потомъ Курбатова. Смыслъ рчей Мдюковой таковъ: ‘Коли ты купецъ, такъ и знай свое купеческое, торговое дло, а въ чиновныя дла не ввязывайся, не то и свои-то вс растеряешь. Купцомъ ты родился, купцомъ и оставайся и поступай по-купечески. За то теб будетъ и почетъ, и уваженіе, и преумноженіе твоихъ достатковъ. Всякому свое занятіе и своя честь, и честь-то у всякаго своя: у господъ она Одна, у купцовъ — другая. Такъ ты и соблюдай свою честь, купеческую…’ и т. д. Мы передаемъ рчи Мдюковой своими словами, но смыслъ ихъ именно такой. Шестериковъ подчиняется тетк, пересиливаетъ себя, прячетъ опять свой ‘ндравъ’ передъ гостями, но отнюдь не отказывается при первой возможности начать опять карабкаться туда, куда не удалось ему забраться на этотъ разъ, облагодтельствовать свой край и вести его къ процвтанію своими загребистыми лапами съ помощью Краюшкиныхъ и имъ подобныхъ ‘дтей своихъ отцовъ’, переряженныхъ въ европейцевъ ближайшихъ наслдниковъ Китъ Китычей Брусковыхъ, Диковыхъ, Кабановыхъ и другихъ звроподобныхъ, увковченныхъ Островскимъ.
Что хотлъ показать г. едотовъ, то ясно, но далеко не ясно то, что онъ хотлъ сказать и доказать своею комедіей. Дло не въ томъ, каррикатуры онъ показываетъ намъ или типическія и правдивыя изображенія, написанныя съ дйствительности, а въ томъ дло, для чего это намъ показано. Какими бы то ни было каррикатурами можно доказывать и доказать очень многое. Всякая сатира въ большей или меньшей степени представляетъ намъ образы, въ которыхъ обличаемые пороки и недостатка преувеличены до смшной или отвратительной уродливости. Но всякая сатира, каррикатура или комедія, претендующая на общественное значеніе, должна привести насъ къ ясно опредленнымъ заключеніямъ, не допускающимъ никакихъ разнотолкованій. Разъ такихъ безспорныхъ выводовъ сдлать нельзя, сатира, каррикатура и комедія перестаютъ соотвтствовать этимъ наименованіямъ и превращаются въ простой фарсъ, ни для чего непригодный, кром праздной потхи толпы, да и то лишь въ томъ случа, когда такимъ фарсомъ не затрогивается чего-либо серьезнаго. Вотъ тутъ-то и важно въ высшей степени соблюсти мру и не переступить два уловимой, тонкой грани, отдляющей сатиру-комедію отъ фарса. И мы находимъ, что такой мры не соблюлъ г. едотовъ въ своей комедіи, мстами перешелъ урочную границу, перепуталъ обличеніе съ глумленіемъ, въ большой ущербъ и въ затемнніе той мысли, которую онъ предполагалъ выразить. Въ чемъ же собственно заключается ошибка автора и какимъ способомъ можно было избжать ее? Мы думаемъ, что первая и самая капитальная ошибка состоитъ въ томъ, что г. едотовъ рзко раздлилъ дйствующихъ лицъ на прекрасныхъ овецъ и богомерзкихъ козлищъ. Прекрасныя овцы, князь Курбатовъ, его невста и Черновъ, вышли настоящими овцами, очень безличными и весьма безпомощными, и не забодали ихъ козлища на смерть, лишь благодаря счастливой случайности. При этомъ чувствуется, что еслибъ ихъ и забодали, то сочувствіе къ ихъ положенію было бы крайне слабое. Безсиліе и безпомощность могутъ вызывать жалость и рдко способны привлечь къ себ симпатіи. Въ данномъ же случа Курбатова и его друзей нельзя пожалть потому, что они остаются побдителями, и имъ нельзя сочувствовать потому, что не сами они одерживаютъ побду, а спасаетъ ихъ отъ бды старая купчиха Мдюкова своими деньгами, умомъ и купеческою ловкостью. Сами же они никуда не годятся, несмотря на то, что у нихъ въ рукахъ могущественныя средства для борьбы: незаподозрнная честность, громкія родовыя имена, наслдственныя образованность и воспитанность и, наконецъ, обезпеченныя состоянія, съ которыми они не умютъ управляться. Намъ говорятъ, и не безъ основанія, что въ пьес чувствуется ‘тенденція’, направленная на пользу этихъ князей и дворянъ и въ ущербъ купеческому сословію. Если авторъ замышлялъ проводить такую тенденцію, то отъ осуществленія этого замысла не поздоровится почтеннйшему дворянству. Выведенные г. едотовымъ представители этого сословія не только ничтожны и нравственно-несостоятельны, но и довольно противны, особливо когда они, ради какой-то дрянной потхи, производятъ свои эксперименты съ реактивами надъ подгулявшимъ купцомъ. Съ другой же стороны, со стороны ‘козлищъ’, г. едотовъ представилъ подборъ только антипатичныхъ и осмиваемыхъ имъ лицъ. Картина получается тенденціозная и, къ тому же, неврная, а потому и не художественная. Тутъ не вс Дти отцовъ своихъ, а только скверныя дти. Подобную коллекцію можно собрать изъ любаго класса общества или сословія и ей можно противупоставить ассортиментъ превосходнйшихъ людей изъ другаго класса. По такими подборами нельзя ничего доказать, и г. едотовъ не доказалъ ничего, а привелъ только къ странному вопросу: ‘Что же слдуетъ изъ этого? Стало быть, высшее образованіе не можетъ поднять человка нравственно? Стало быть, высшее образованіе не нужно для купечества, и купецъ, получившій университетское образованіе, еще опасне и вредне для общества, чмъ Китъ Китычъ, чмъ Дикой и вдова Кабаниха?…’ Разумется, не то хотлъ сказать г. едотовъ, а вышло именно такъ, въ особенности при сопоставленіи ‘образованныхъ’ Шестериковыхъ, Краюшкиныхъ и другихъ съ простою и необразованною Мдюковой, представляющею собой положительный типъ въ комедіи, купеческаго Стародума. Избжать этого было не трудно, стоило только выкинуть изъ пьесы ненужныхъ въ ней Мурлова или Абрамсона и на ихъ мсто поставить молодаго купца, которому, серьезное образованіе пошло на серьезную пользу. Рзкости въ картин значительно сгладились бы, картина получилась бы правдиве и шире, и въ ней открылись бы перспективы, отсутствіемъ которыхъ она весьма гршитъ. Въ лиц Марьи Павловны Шестериковой мы видимъ попытку показать новый и любопытный типъ современной купеческой дамы. Къ сожалнію, фигура эта не вполн удалась автору и осталась, такъ сказать, только въ вид недоконченнаго наброска.
Первое представленіе комедіи Дти отцовъ своихъ нельзя назвать удачнымъ,— слишкомъ бросается въ глаза спшность ея постановки, артисты не знаютъ ролей, путаются, сбиваются, доходятъ до полныхъ остановокъ, вынуждающихъ суфлера чуть не выскакивать изъ своей будки и мстами выкрикивать на весь театръ. Сама по себ неяркая роль князя Курбатова совсмъ пропала въ исполненіи г. Левицкаго. Г-жа Никулина нсколько утрировала и безъ того уже слишкомъ рзко написанную роль Степаниды Вавиловны. Г. Ленскій съ обычными ему мастерствомъ и обдуманностью провелъ роль Шестерикова, въ особенности хорошо были исполнены сцена опьяненія и переходы отъ неистовства, свойственнаго наслднику Кита Китыча, къ напускному джентльменству лавочнаго тона. И что въ высшей степени важно и драгоцнно въ игр этого высокоталантливаго артиста, такъ это именно тотъ характерный тонъ, о которомъ мы говоримъ, то едва уловимый, то прорывающійся невзначай въ ничтожномъ движеніи или повышеніи голоса, но неизмнно звучащій въ продолженіе всей пьесы и ни на одинъ мигъ не дающій зрителю забыть интимную сущность изображаемаго лица. Правда, кое-гд проскальзывалъ легкій шаржъ, ^езъ котораго можно было бы и слдовало обойтись. Но мы приписываемъ это тому обстоятельству, что г. Ленскій еще не вполн овладлъ своею ролью на первомъ представленіи и самъ увлекался комизмомъ нкоторыхъ положеній ряженаго европейца. Г. Садовскій превосходно исполнилъ мало благодарную роль Чернова. Что же касается г-жи Садовской, то въ ея исполненіи старуха Мдюкова явилась передъ нами совершенно живымъ лицомъ, настоящимъ типомъ старо-купеческаго закала.
Въ ныншній сезонъ дирекція Императорскихъ театровъ надумала сдлать прекраснйшую вещь: она приглашаетъ первыхъ артистовъ московской сцены играть въ Петербург, петербургскихъ же артистовъ — играть Въ Москв. Дло это во всхъ отношеніяхъ разумное и полезное, и очень было бы желательно, чтобы первые опыты, произведенные въ этомъ направленіи, не были случайными и чтобы самое дло это получило дальнйшее, боле широкое развитіе. Мы разумемъ вотъ что: есть пьесы, имвшія успхъ въ Москв и непонравившіяся петербургской публик, и наоборотъ — пьесы, прекрасно шедшія въ Петербург, не нравились москвичамъ. Одною изъ главныхъ причинъ (она, конечно, не одна) такого страннаго явленія мы считаемъ удачное или неудачное исполненіе артистами главныхъ ролей, отчего, въ большинств случаевъ, и зависитъ успхъ или неуспхъ пьесы. Не подлежитъ сомннію, что самые лучшіе артисты не въ состояніи съ одинаковымъ увлеченіемъ играть симпатичныя имъ роли и несимпатичныя, какъ бы ни были артисты талантливы, не могутъ они съ равнымъ успхомъ передавать роли, подходящія къ ихъ средствамъ, и такія, которыя имъ приходится играть иногда лишь потому, что замнить ихъ на эти роли некмъ. Но для того, чтобы сыграть какую бы то не было удавшуюся роль, нельзя ни артисту, ни, въ особенности, артистк выступать на сцену безъ надлежащей поддержки со стороны другихъ, хотя бы главныхъ, исполнителей пьесы. А потому необходимо, перенося пьесу съ одной сцены на другую, обставлять ее для первенствующихъ ролей тми артистами, въ исполненіи которыхъ пьеса имла успхъ. И, во всякомъ случа, крайне неудобно для артиста и для публики непріятно, когда на чужой сцен онъ не находитъ той поддержки, о которой мы говоримъ, и какъ это было въ пріздъ г-жи Савиной въ Москву. Въ первый разъ передъ московскою публикой г-жа Савина выступила въ комедіи Симфонія г. Чайковскаго. Самый выборъ пьесы для перваго выхода мы считаемъ неудачнымъ. Это вещь крайне слабая, о ней мы говорили, своевременно разбирая произведеніе г. Чайковскаго. Самъ авторъ, повидимому, согласился, хотя отчасти, съ нашимъ мнніемъ и откинулъ изъ нея пятый актъ, испортивши конецъ четвертаго безъ всякой нужды въ томъ. Для нкотораго улучшенія пьесы мы рекомендовали бы г. Чайковскому отбросить еще и первый актъ. Говоримъ мы это очень серьезно, ибо первый актъ совершенно не нуженъ, все дло ясно со втораго акта. И вотъ, при выход въ плохой пьес, г-жу Савину поставили въ необходимость играть съ г. Багровымъ, вмсто г. Южина, исполнявшаго прежде роль Ладогина. Такой партнеръ, какъ г. Багровъ, въ самыхъ капитальныхъ мстахъ пьесы не только не воодушевитъ и не поддержитъ играющую съ нимъ артистку, а свяжетъ ее по рукамъ и ногамъ своимъ безнадежно-неврнымъ тономъ, что онъ и сдлалъ самымъ исправнымъ образомъ. Заставьте Аделину Патти пропть дуэтъ съ дьячкомъ, хотя бы и столичнымъ, изъ этого ничего путнаго не выйдетъ. Тмъ не мене, г-жа Савина съ честью вышла изъ столь тяжелаго испытанія. Въ той же роли Елены Протичъ мы видли г-жу Ермолову, но сравнивать этихъ двухъ артистокъ не станемъ, во-первыхъ, потому, что такое сравненіе ни къ чему не ведетъ и ничего не докажетъ, во-вторыхъ, потому, что каждая изъ нихъ даетъ изображаемому лицу особенный и своеобразный характеръ и тонъ. Долго можно спорить и ни до чего не доспориться о томъ, которая изъ двухъ врне передаетъ замыселъ автора. Мы думаемъ, что возможны дв Елены Протичъ — и такая, какую изображаетъ г-жа Ермолова, и изображаемая г-жею Савиной. Но дло въ томъ, что Елена г-жи Савиной, какъ женщина, хуже, несимпатичне, чмъ Елена г-жи Ермоловой. Г-жа Савина даетъ образъ женщины противной, хотя это образъ очень жизненный и реальный, и, тмъ боле, онъ является антипатичнымъ для зрителя. Вообще артисту крайне невыгодно появляться, особливо внов, въ роляхъ, которыя возбуждаютъ непріязненное чувство зрителя къ выведенному на сцену авторомъ лицу порочному или злому. Г-жа Савина не пощадила Протичъ и себя не пощадила, появляясь въ первый разъ въ такой роли и представляя Протичъ во всей нагот ея порочности. Къ счастью высокоталантливой артистки, въ зрительной зал была публика ‘первыхъ представленій’, публика не особенно впечатлительная, правда, но за то умющая владть своими чувствами, отдлить несимпитичность роли отъ ея исполненія и способная оцнить послднее по достоинству. При другомъ состав публики мы съ опасеніемъ отнеслись бы къ выбору пьесы г-жею Савиной и къ той смлости, съ которою артистка выказываетъ наиболе отталкивающія стороны изображаемаго лица. Что такія опасенія не лишены основанія, это доказалъ третій спектакль, данный при участіи г-жи Савиной, въ которомъ шла драма кн. Сумбатова Цпи и гд г-жа Савина еще разъ взяла на себя исполненіе несимпатичной роли. Нашлись зрители, правда, на вершинахъ ‘райскихъ’ или, врне, ‘раечныхъ’, но, все-таки, нашлись такіе, что ‘снепристойничали’ и начали выражать свое недовольство. Ничему иному мы приписать этого не можемъ и не желаемъ, какъ неумнью нкоторыхъ ‘раечниковъ’ владть своими симпатіями и антипатіями..
На второмъ представленіи съ участіемъ г-жи Савиной шла трехъ-актная комедія Сарду въ передлк ‘г. Виктора Александрова, Надо разводиться. Эта веселая, ловко сдланная и умло передланная пьеса прошла необыкновенно живо и стройно, при содйствіи гг. Южина, Правдива и Невскаго. И вотъ тутъ-то г-жа Савина, когда не мшали ей ни со сцены, ни съ горныхъ высей, мастерски воспроизвела передъ нами личность Вры Шубиной, молодой, очень легкомысленной, но доброй и честной женщины, совсмъ было сбившейся съ толку отъ бездлья и подъ вліяніемъ глупаго институтскаго воспитанія, направленнаго исключительно на развитіе такъ называемой ‘женственности’ и на охраненіе во всей неприкосновенности дтской наивности и младенческаго невднія въ двушкахъ до выхода ихъ замужъ. Въ большинств случаевъ, такое воспитаніе навсегда оставляетъ на женщин свой отпечатокъ, съ которымъ всего тяжеле уживаться мужу. Г-жа Савина съ большимъ искусствомъ передала различные оттнки, характеризующіе именно эту сторону изображаемаго лица.
Въ четвертой пьес мы видли петербургскую артистку въ маленькомъ ‘этюд’ г. Гндича Женя. Тутъ г-жа Савина была неподражаема правдивостью каждаго слова, каждаго движенія. Эта маленькая роль отдлана артисткою въ настоящій сценическій перлъ, тмъ боле драгоцнный, что съ г-жею Савиной играли въ такомъ ‘пустячк’ г-жа Медвдева и гг. Южинъ и Макшеевъ. Это была сама жизнь, картинка, прямо выхваченная изъ жизни. Ради такой художественной вещицы стоило претерпть всю гнетущую скуку Симфоніи, за которою она слдовала.
Судя по этимъ четыремъ ролямъ, о г-ж Савиной можно сказать, что она обладаетъ несомннно большимъ талантомъ, выказывающимся съ полною силой въ комедіи и преимущественно въ сценахъ разсчитаннаго, тонкаго кокетства. Во всхъ ея роляхъ многія детали отдланы очень умно и тщательно, но въ мстахъ драматически-сильныхъ у нея не достаетъ искренности, задушевнаго порыва. Искусная артистка, она какъ будто сдерживаетъ себя и не хочетъ отдаться слишкомъ пылкимъ увлеченіямъ изъ опасенія нарушить стройность заране обдуманной ею игры. Какъ бы ни былъ великъ талантъ артиста и до какой бы высоты ни было имъ доведено искусство, такая сдержанность отражается, часто совершенно безсознательно, на чувствахъ зрителей и не захватываетъ ихъ съ тою неотразимою силой, которою подчиняетъ ихъ себ страстные порывы, выливающіеся изъ души артиста-исполнителя. На насъ, москвичей, нсколько неблагопріятное для г-жи Савиной впечатлніе производилъ легкій акцентъ въ ея говор, и къ еще большей невыгод петербургской артистки служитъ спшность ея рчи, особенно замтная въ монологахъ и придающая имъ иногда оттнокъ читки, а не живой естественной бесды.
Помимо злосчастнаго инцидента съ ‘раечниками’, Москва принимала г-жу Савину въ высшей степени сердечно, не только какъ дорогую, желанную гостью, но и какъ первоклассную артистку, вполн по достоинству пользующуюся громкою извстностью. Ей было поднесено множество роскошныхъ букетовъ, внковъ и великолпныхъ корзинъ съ цвтами. Проводили мы М. Г. Савину съ самыми сердечными пожеланіями, чтобы изъ Москвы она увезла только пріятныя воспоминанія, какія по себ оставила въ Москв, и чтобы пріздъ ея къ намъ не былъ послднимъ ея появленіемъ на славной сцен Малаго театра.