Новые театры и драматическія школы.— Частныя драматическія труппы.— Театръ г. Корша: комедія Н. Северина (Н. И. Мердеръ) Насдка.— Гроза, Островскаго, Донъ-Карлосъ, Шиллера, Мизантропъ, Мольера, Тревожное счастье, K. В. Назарьевой, въ театр г-жи Горевой.— ‘Новый драматическій театръ’ г-жи Абрамовой: На всякаго мудреца довольно простоты и Бшеныя деньги, Островскаго, Итоги прошлаго, комедія А. О. едотова, На встрчу счастья, драма Н. О. Ракшанина.— Малый театръ: Въ сел Знаменскомъ, пьеса Вл. А. Александрова.
Справедливо говорятъ, что мы, русскія люди, ни въ чемъ мры не знаемъ: на музыку накинемся, такъ чужой человкъ подумаетъ, будто музыкальне насъ нтъ народа въ свт, театрами увлечемся, такъ надлаемъ ихъ столько, что потомъ самимъ смшно станетъ. Въ ныншнемъ году насъ на театры позвало, и вотъ въ Москв, кром казенныхъ Большаго и Малаго, объявились театры: г. Корша, г-жъ: Горевой и Абрамовой, бывшій ‘Скоморохъ’, г. Парадиза, театръ въ дом Мошнина, театръ общества искусства и литературы въ д. Гипцбурга на Тверской, театръ въ д. Нмчинова, постоянная сцена въ Нмецкомъ клуб,— итого одиннадцать театровъ. И длается это совершенно серьезно, можно сказать даже основательно, съ разсчетомъ на долгою и блестящую будущность, что доказывается числомъ школъ сценическаго искусства, открывшихся въ прошедшемъ и въ ныншнемъ годахъ. На первое мсто опять-таки поставимъ казенныя школы: Императорское театральное училище. Императорская консерваторія, музыкально-драматическое училище филармоническаго общества подъ дирекціей г. Шостаковскаго, такая же школа общества искусства и литературы подъ дирекціей г. Коммиссаржевскаго, такая же — г-жи Леоновой, потомъ г. едотова, драматическіе классы г. Невжина, классы балетныхъ и иныхъ танцевъ г-жи Гейтенъ,— итого восемь школъ, изъ коихъ семь съ чисто-драматическими классами. Мало этого, до сихъ поръ были въ Москв дв крохотныя газетки: Театръ и жизнь и Встникъ, пробавлявшіяся печатаніемъ театральныхъ программъ съ сокращеннымъ изложеніемъ содержанія пьесъ. Съ началомъ ныншняго сезона народилось еще два толстыхъ ‘музыкально-театральныхъ’ журнала — одинъ, издаваемый г. Куманинымъ, другой — г. Разсохинымъ. Вотъ какова наша матушка Москва! Звали ее древле ‘блокаменною’, не назовутъ ли ее внов ‘музыкально-драматическою’? Правда, нкоторые мрачно настроенные обыватели вопрошаютъ зловще: которыя изъ драматическихъ и музыкально-драматическихъ антрепризъ сценическаго и школьнаго дла обречены на погибель? Мы считаемъ такіе вопросы не только печальными, но и праздными, ибо знаемъ, что ничто не вчно подъ луною и что ‘наша жизнь коротка’. Такъ это въ назиданіе публики и прописано на одномъ изъ одиннадцати театральныхъ занавсовъ на латинскомъ язык: ‘Vita brevis, ars longa’. Вспоминаемъ мы эту сентенцію и въ томъ находимъ себ утшеніе,— если та или другая антреприза и покончитъ свое существованіе, мы скажемъ: ‘геquiescat’, и пойдемъ въ другой театръ съ душою, успокоенною тмъ, что ‘ars longa’ и не погибнетъ искусство отъ крушенія одной изъ антрепризъ. Мы не знаемъ и не беремся ршать, должна ли непремнно которая-нибудь изъ нихъ погибнуть. А вотъ это мы знаемъ, что, несмотря на ихъ многочисленность, самой-то нужной и нтъ между ними,— нтъ дешеваго, общедоступнаго народнаго театра. Нкоторымъ восполненіемъ этого пробла являются праздничные спектакли по удешевленнымъ цнамъ. Чисто-‘народнаго’ репертуара у насъ пока нтъ, и создать его трудно, если не совсмъ невозможно. Мы думаемъ, что объ этомъ не слдуетъ даже особенно хлопотать, что надо только сдлать театры доступными для народа и тогда репертуаръ создастся самъ собою. Изъ существующаго репертуара можно выбрать многое, подходящее для народнаго театра, нежелательно, однако же, чтобы дирекціи театровъ подлаживались и подыгрывались подъ вкусы, и необходимо, чтобы дирекціи никогда не упускали изъ вида воспитательнаго значенія сцены и помнили бы, что далеко не одно новое хорошо и пригодно въ этомъ случа.
Обиліе театровъ вызвало и небывалое у насъ множество новыхъ пьесъ и новыхъ драматурговъ. Спросъ создалъ предложеніе и оживилъ ‘производство’, къ сожалнію, лишь въ количественномъ отношеніи и, повидимому, не безъ ущерба для качества предлагаемаго ‘товара’, а равно и для самого искусства. Въ борьб за существованіе, увлекаемые конкурренціей, театры вынуждены напрягать вс усилія въ заманиванію публики, и полагаютъ они, не безъ основанія, что ничмъ нельзя такъ зазвать постителей, какъ новинками. И вотъ театры г. Корша и г-жъ Горевой и Абрамовой взялись ‘отжаривать’ каждый еженедльно по одной новой пьес, не задумываясь надъ вопросомъ, чмъ они угощаютъ публику,— какою авторскою и актерскою стряпней. Да имъ, въ сущности, задумываться и некогда, и не надъ чмъ, приходится на перебой хватать что подъ руку попало и взапуски другъ передъ другомъ ставить пьесы наскоро, какъ попало. Едва мсяцъ прошелъ съ начала театральнаго сезона, какъ результаты уже обнаружились весьма печальные во многихъ отношеніяхъ, а будущее общаетъ еще горшіе плоды антрепренерской конкурренціи. За новыми пьесами и за драматургами остановки, конечно, не будетъ, въ этомъ мы уже успли убдиться, къ тому же, всмъ давно извстно, что ‘война родитъ героевъ’, а иногда — такъ даже и героинь. Въ той ‘веселой войн’, которая теперь началась у насъ между частными театрами, уже успли заявить себя дв дамы, г-жа Назарьева и г-жа Мердеръ, писавшая романы и повсти подъ псевдонимомъ ‘Н. Северинъ’. Объ ихъ драматическихъ произведеніяхъ наша рчь будетъ впереди, а пока попытаемся опредлить, съ какими девизами к съ какими средствами выступаютъ соперники на свою ‘веселую войну’. Нкій великій полководецъ сказалъ, что ‘для войны нужны, во-первыхъ, деньги, во-вторыхъ, деньги, и, въ-третьихъ, деньги’. Театральная ‘веселая война’ требуетъ, разумется, тоже денегъ, и очень большихъ денегъ. Ко мы не станемъ касаться этой стороны дла: если идутъ люди воевать, не будучи ничмъ къ тому вынужденными, стало быть, денегъ у нихъ много — двать некуда, мы говоримъ объ иныхъ средствахъ — объ артистическихъ а художественныхъ силахъ.
Г. Коршъ выступаетъ на борьбу достаточно умудренный опытомъ предшествовавшихъ годовъ и съ сознаніемъ права громко повторить слова, написанныя на занавс его театра: ‘faciant meliora potentes!’ Никакихъ программъ г. Коршъ не обнародовалъ и будущаго репертуара не опубликовывалъ. Но публика знаетъ г. Корша, и г. Коршъ знаетъ свою публику. У его театра есть своя публика, которая его ни на кого и ни на что не промняетъ. Такое обособленіе публики едва ли можетъ содйствовать преуспянію драматическаго искусства, за то служитъ надежнымъ ручательствомъ за прочность дла, которое, къ тому же, и ведется очень умло. У г. Корша отличный режиссеръ, извстный москвичамъ г. Аграновъ, серьезныя потери, которыя испытала труппа съ уходомъ гг. Давыдова, Киселевскаго и нкоторыхъ другихъ артистовъ, не могли быть пополнены всецло, но за то труппа сдлала и очень солидныя пріобртенія въ лиц г-жъ Журавлевой и Потоцкой, гг. Медвдева и Людвигова. Г-жа Журавлева пользуется заслуженною извстностью на провинціальныхъ сценахъ, г-жа Потоцкая, молодая, только что начинающая артистка изъ класса г. Правдива (въ школ г. Шостаковскаго), очень симпатична и подаетъ большія надежды. Къ слову, нашъ ей добрый совтъ: не увлекаться дешевыми успхами и не гоняться за аплодисментами, вызываемыми актерскими ‘штучками’, къ чему имютъ замтную и весьма неодобрительную склонность нкоторыя изъ ея товарищей-артистокъ. Г. Медвдевъ — опытный и талантливый артистъ, довольно долго служившій на петербургской Императорской сцен. Г. Людвиговъ пользовался успхомъ въ провинціи и иметъ вс данныя на то, чтобы занять видное мсто и на столичной сцен. Г-жи: Глама-Мещерская, Красовская, Мартынова, Кошева, Кудрина и гг. Вязовскій, Градовъ-Соколовъ, Солонинъ, Шмитгофъ — настолько старые знакомцы московской публики, что говорить о ихъ значеніи въ трупп г. Корша было бы совершенно излишнимъ.
По старшинству существованія, слдующее за театромъ г. Корша мсто принадлежитъ театру Е. П. Горевой, помщающемся въ дом Ліанозова. Сама г-жа Горева извстна московской публик по тмъ спектаклямъ, которые она давала заздами въ Москву съ случайно набранною труппой. Г-жа Горева играла тогда лишь свой репертуаръ, т.-е. себя показывала въ главныхъ роляхъ, подобно Рашель, Ристори и Сар Бернаръ, остальная труппа состояла при ней только Для обстановки. Этимъ, впрочемъ, и ограничивалось сходство г-жи Горевой съ Рашель, Ристори и Сарой Бернаръ. Принимаясь за настоящую театральную антрепризу, г-жа Горева ршила, повидимому, вопросъ о репертуар совершенно обратно тому, какъ ршаетъ его г. Коршъ и всякій другой обыкновенный антрепренеръ. Вс полагаютъ, будто надо играть лишь такія пьесы, которыя по силамъ данной трупп, а г-жа Горева находитъ, что нтъ никакого основанія сообразоваться съ силами артистовъ и что слдуетъ давать пьесы, ничуть не стсняясь такими мелочами. Открывая постоянный драматическій театръ, она заявила, что репертуаръ ея сцены будетъ, по преимуществу, ‘классическій’, и въ теченіе сентября мсяца уже поставила драму Шиллера Донъ-Карлосъ, инфантъ испанскій, и комедію Мольера Мизантропъ. Г-жа Горева не одна, впрочемъ, держится вышеприведеннаго мннія о независимости репертуара отъ состава труппы. Очевидно, его вполн раздляетъ П. Д. Боборыкинъ, завдывавшій въ ея театр ‘репертуарною і художественною частью’.Того же мнніе держатся и нкоторые театральные критики московскихъ газетъ. Весьма желательно, конечно, ознакомить русское общество съ лучшими произведеніями литературы и искусства чужихъ странъ, но не мене желательно, чтобы ознакомленіе совершалось при посредств хорошихъ репродукцій, будь то въ переводахъ, въ копіяхъ съ картинъ или въ сценическихъ представленіяхъ. И совсмъ нежелательно, по нашему мннію, знакомить публику съ европейскими классика’ посредствомъ воспроизведенія ихъ твореній въ формахъ, не соотвтствующихъ значенію и достоинству оригиналовъ. Можно, конечно, спорить о томъ, что лучше — полное незнакомство съ образцовымъ произведеніемъ или неврное о немъ понятіе, полученное по неудовлетворительной его репродукціи. Мы думаемъ, что лучше не имть никакого понятія о Рафаэл, чмъ составить себ представленіе о его картинахъ по хромолитографіямъ, олеографіямъ или даже по тмъ копіямъ, которыя малюютъ масляный красками ремесленники-мазилки въ итальянскихъ музеяхъ. Для ознакомленія съ произведеніями великихъ художниковъ могутъ служить только гравюры знаменитыхъ мастеровъ и фотографіи. Знакомство съ произведенія’ славныхъ драматурговъ должно ограничиваться чтеніемъ ихъ въ хорошихъ переводахъ тми, кому недоступны подлинники, до тхъ поръ, пока не найдется одного или нсколькихъ артистовъ, достаточно сильныхъ талантомъ, чтобы надлежащимъ образомъ воспроизвести одну или нсколько первенствующихъ ролей. Такъ поступали Рашель и Ристори, Ольриджъ, Мочаловъ, Каратыгинъ, такъ поступаютъ. Росси, Поссартъ, Барнай, то же самое пытаются сдлать Г. Н. едотова, М. Н. Ермолова, А. П. Ленскій, когда берутся за Шекспира и Шиллера. Но, вдь, это все очень большіе таланты, и воспроизводятъ они одну какую-нибудь роль. Публика такъ знаетъ, и идетъ смотрть не драму или трагедію, а извстнаго артиста или рртистку въ такой то роли. Въ трупп же Е. И. Горевой крупныхъ талантовъ пока не объявляется и нтъ даже сколько-нибудь извстныхъ артистовъ, кром разв г. Петипа, игравшаго нкоторое время на сцен 4′. Корша, но не особенно нравившаяся московской публик. Какова бы, впрочемъ, ни была труппа, мы, все-таки, думаемъ, что нельзя давать Донъ-Карлоса, инфанта испанскаго, безъ актеровъ на роли Донъ-Карлоса и маркиза Позы, безъ принцессы Эболи, безъ короля и королевы, безъ Доминго и даже безъ герцога Альбы, какъ это длается въ театр г-жи Горевой.
Москвичамъ совершенно неизвстно имя М. М. Абрамовой, открывшей третій частный драматическій театръ въ д. Бронникова, на Театральной площади, но за то въ ея трупп участвуютъ хорошо извстные нашей публик и очень ею цнимые артисты: г-жи Глбова и Рыбчинская, гг. Киселевскій, Рощинъ Инсаровъ, Соловцовъ и перешедшій съ петербургской казенной сцены г. Зубовъ, превосходный комикъ. Режиссеромъ состоитъ весьма опытный въ этомъ дл Н/ Н. Соловцовъ. Въ газетной реклам объ открытіи театра г-жа Абрамова объявила, что будетъ давать еженедльно пьесы Островскаго, ставить новыя пьесы оригинальныя и переводныя, о классическихъ произведеніяхъ она умолчала, и прекрасно сдлала. Такимъ образомъ, репертуаръ этого новаго театра будетъ, повидимому, близко подходить къ репертуару театра г. Корша, и г-жа Абрамова будетъ сражаться съ г. Коршемъ равнымъ оружіемъ. Кто побдитъ?… Впрочемъ, отъ всей души желаемъ, чтобы не побдилъ ни тотъ, ни другая. Пусть каждый длаетъ свое дло, по мр своихъ силъ, лишь бы оба они не заносились въ недоступныя для нихъ ‘классическія’ выси, въ особенности же не спускались бы въ такія низины, откуда выбраться будетъ неизмримо трудне, чмъ попасть, при усердной конкурренціи, при усиленной погон за новыми пьесами и за публикой.
Первыя новинки насъ далеко не восхитили. Въ театр г. Корша шла 22 сентября въ первый разъ четырехъ-актная комедія Н. Северина (Н. И. Мердеръ),— такъ на афиш значится,— Насдка. Пьеса, надо отдать ей справедливость, прескучная. Дло тутъ вотъ въ чемъ: въ дом богатаго барина, Панова (г. Людвиговъ), молодаго вдовца съ двумя малолтними дтьми, которыхъ въ первомъ акт показываютъ на сцен, живетъ двушка Катерина Марковна (г-жа Журавлева). Она въ тайн питаетъ нжныя чувства къ Панову и замнила собою сиротамъ мать, не безъ надежды стать ихъ мачихой. Надежда не осуществляется, и Пановъ женится на хорошенькой, но пустой барышн Лиз (г-жа Кошева), а ‘тетю Катю’ проситъ остаться на прежнемъ положеніи ‘насдки’ при дтяхъ. Конецъ перваго акта. Во второмъ дйствіи молодая жена Панова скучаетъ однообразіемъ деревенской жизни и отъ скуки кокетничаетъ съ гимназистомъ Митей (г. Шмиттофъ), болтающимся безъ дла въ качеств приживальщика въ усадьб Панова. ‘Насдка’ тетя Катя и старая двица Марья Петровна, тоже приживалка (г-жа Кудрина), усердно охраняютъ ‘семейный очагъ’ Панова, караулятъ Лизу и Митю, не даютъ имъ остаться наедин. Но Лиза прокрадывается я, въ отсутствіе мужа, узжаетъ кататься съ гимназистомъ. Тетя Катя и Мары Петровна въ ужас, не совсмъ понятномъ для зрителя, но полагать надо, что пожилыя двицы знаютъ, что длаютъ, и имютъ поводы приходить въ ужасъ. Пановъ вернулся, жены нтъ дожа, онъ разсердился. Жена вернулась, расплакалась, они помирились, расцловались, мужъ посадилъ Лизу къ себ на колни, потомъ повелъ вонъ со сцены. Занавсъ опустили. Третье дйствіе: ночь, садъ, гимназистъ сочиняетъ глупые стихи я сообщаетъ зрителямъ, что во время катанья онъ съ Лизой цловался. Мы плохо атому вримъ,— хвалится, должно быть, этотъ глупышъ. Но приходитъ Лиза въ бдой юбк и ночной кофт и удостовряетъ, что глупышъ не вралъ,— цлуется съ нимъ самымъ убдительнымъ образомъ на садовой скамейк. Входитъ мужъ. Лиза проскальзываетъ въ кусты, гимназистъ убгаетъ, Пановъ — за нимъ. Лиза вызываетъ тетю Катю, признается въ своей ‘шалости’, — хороша шалость!— и проситъ Катю спасти ее, сказать Панову, что это она, тетя Катя, цловалась тутъ съ Митькой. Такимъ способомъ спасать тетя Катя не согласна и, оставшись одна, разсуждаетъ, что этимъ ничего и нельзя достигнуть: Пановъ никогда не повритъ, будто она, тетя Катя, станетъ по ночамъ цловаться съ дряннымъ мальчишкой. Входитъ Пановъ и объясняетъ, что гонялся за негодяемъ Митькой, заподозривши его въ краж персиковъ. Ничего иного ему и въ голову не приходило. Вдругъ онъ видитъ тетю Катю въ ночномъ туалет съ распущенными волосами и начинаетъ хохотать, совсмъ по-дурацки. Не дожидаясь никакихъ объясненій и не давая Кат сказать ни слова, онъ ршаетъ, что тетя Катя съ Митькой… ха-ха-ха!… и кончаетъ тмъ, что выгоняетъ изъ дому стараго, врнаго друга. Хорошъ гусь этотъ Пановъ! Въ четвертомъ дйствіи, Катя, больная отъ нервнаго потрясенія, живетъ на какомъ-то хутор съ Марьей Петровной. Прізжаетъ сосдъ Птуховъ (г. Медвдевъ), пожилой вдовецъ, имющій тоже двоихъ дтей, и приглашаетъ Катю къ себ въ ‘насдки’, причемъ, кстати ужь, предлагаетъ ей и свою руку. Катя въ нершимости. Вбгаетъ Марья Петровна и сообщаетъ, что къ нимъ въ кухню явился гимназистъ Митя, избитый Пановымъ. Черезъ минуту Марья Петровна прибгаетъ опять объявить, что пришла Лиза, скрывающаяся отъ мужа изъ опасенія, какъ бы онъ и ее не поколотилъ за то, что засталъ ее цлующеюся съ Митей. Еще немного погодя приходитъ и Пановъ изливать передъ тетей Катей свое отчаянье по поводу того, ч что его жена цлуется съ Митькой… Тутъ ужь ему не до смха. Тетя Катя говоритъ, что это ничего, что Лиза цловалась такъ только, по молодости лтъ, и приводитъ Лизу. Пановъ убждается доводами Кати, заключаетъ жену въ объятія и проситъ Катю забрать его дтей къ себ въ ‘гнздо’, о томъ же проситъ ее и Птуховъ. Катя соглашается взять оба выводка, она вполн счастлива, ибо она ‘насдка’.
Пьеса кончена, и зритель остается въ недоумніи, для чего написана и изображена эта неправдоподобная исторія? Неужели для того, чтобы показать, какъ глупо сдлалъ помщикъ Пановъ, женившись на легкомысленной Лиз и не оцнивши такого сокровища, какъ положительная и добродтельная ‘насдка’ Катя? Но какое же намъ дло до того, на комъ женился какой-то глупый помщикъ и на комъ могъ онъ жениться, но не соблаговолилъ этого сдлать? Изъ этого, вдь, ровно ничего дурнаго не вышло: добродтельная Катя очень довольна своею судьбой, глупый Пановъ счастливъ тмъ, что его глупая Лиза не убжала съ глупымъ гимназистомъ, а опять цлуется съ нимъ, своимъ законнымъ супругомъ, и будетъ опять сидть у него на колняхъ, какъ только они останутся вдвоемъ, глупая Лиза въ восторг отъ того, что ее не поколотили, что несносныхъ ‘старыхъ двъ’ она сбыла вонъ изъ дому, вмст съ чужими ребятишками, что некому будетъ за нею подсматривать и мшать ей цловаться съ кмъ захочется потихоньку отъ мужа,— цловаться же она непремнно будетъ,— въ этомъ никто не сомнвается, глупый сосдъ Птуховъ доволенъ тмъ, что сбылъ своихъ малолтковъ въ гнздо чужой ‘насдки’, всхъ довольне, конечно, глупый Митька, такъ какъ Птуховъ отправляетъ его на свой счетъ въ университетъ, по просьб Кати, глупая приживалка Марья Петровна довольна тмъ, что вс довольны, что все отлично устроилось. Чего же лучше? Всмъ хорошо, и все это такъ прекрасно устроилось потому только, что Лиза потихоньку цловалась съ гимназистомъ. Найди она себ цловальщика поумне и посерьезне, изъ этого могъ бы выйти преплачевный скандалъ: серьезный цловальщикъ не позволилъ бы мужу стегать себя хлыстомъ, а могъ бы серьезно сказать: ‘Къ вашимъ услугамъ, г. Пановъ, часъ, мсто и все прочее’. Если бы Лиза совсмъ ни съ кмъ не цловалась, она, во-первыхъ, лишила бы себя большаго удовольствія, во-вторыхъ, пасынковъ на чужія руки не свалила бы, дтей Птухова къ ‘насдк’ не пристроила бы, Митьку въ университетъ не отправила бы, съ тетей Катей денно и нощно ругалась бы, мужа съ нею ссорила бы… Однимъ словомъ, всмъ было бы прескверно, если бы Лиза не цловалась съ гимназистомъ, а, слдовательно, прекрасно она сдлала, что съ нимъ цловалась, ибо сіе послужило на пользу общественную и даже государственную, такъ какъ изъ шалопая Митьки выйдетъ, быть можетъ, современемъ порядочный человкъ и дти Панова и Птухова получатъ доброе воспитаніе у хорошей ‘насдки’. Вотъ какія плодотворныя мысли оставляетъ въ умахъ зрителей комедія г-жи Мердеръ, передланная ‘изъ повсти г. Михайлова, носящей то же названіе — Насдка. О таковой передлк на афиш не заявлено, и передъ публикой пьеса сошла за оригинальное произведеніе г-жи Мердеръ.
Пьеса поставлена очень хорошо, и артисты сдлали, съ своей стороны, все, что можно было сдлать изъ такой плохой вещи, даже немного больше того, что слдуетъ длать въ подобныхъ случаяхъ. Въ особенности старалась г-жа Кудрина, но, къ сожалнію, не соблюла надлежащей мры и переиграла, увлекшись апплодисментами и вызовами за такія ‘штучки’, которыя граничатъ съ шутовствомъ. Артисты прибгаютъ иногда къ шаржу ради спасенія дрянныхъ пьесъ, но длать этого, все-таки, никогда не слдуетъ и ни съ какими цлями. Нельзя унижать искусство и достоинство артиста на потху праздной, невжественной толпы, гогочущей, хлопающей и вызывающей актера, съумвшаго грубою выходкой угодить ея низменнымъ инстинктамъ. Уважающій себя артистъ долженъ всегда помнить, что онъ служитель искусства, а не публики, и, въ особенности, не слуга и потшникъ извстной ея части, истинный артистъ долженъ играть, а не подыгрываться подъ вкусы того большинства, которое не понимаетъ различія между комизмомъ и шутовствомъ. Мы говоримъ эти горькія слова не по адресу г-жи Кудриной, лишь немного переигравшей въ роли Марьи Петровны. Мы говоримъ ихъ, обращаясь ко всмъ артистамъ, гоняющимся за дешевымъ и непрочнымъ успхомъ, и не къ однимъ только артистамъ, ибо артисты способны переигрывать, сами увлекшись ролью, мы, въ особенности, обращаемся къ режиссерамъ, обязаннымъ сдерживать излишній пылъ увлекающихся артистовъ, мы обращаемся къ тмъ антрепренерамъ, которые ради сборовъ не стсняются иногда превращать театры въ балаганы, и, наконецъ, мы говоримъ это авторамъ, ставящимъ артистовъ слишкомъ часто въ невозможность избжать шаржа, такъ какъ шаржъ,— комическій или драматическій, все равно,— составляетъ основную сущность самой роли.
Театръ г-жи Горевой открылся Грозою Островскаго, изуродованною во всхъ отношеніяхъ. Не знаешь, право, съ чего начать! Начнемъ съ самой грозы, — блеснула молнія, да такъ и застыла блестящимъ зигзагомъ на декораціи минутъ на пять. Вышло довольно смшно. Явился Кулигинъ, показываетъ Борису декорацію и патетически расхваливаетъ видъ, а на декораціи изображенъ унылый-преунылый пустырь. И это смшно. Идутъ по этому пустырю обыватели и обывательницы, ничего себ, вс люди, какъ люди, — одты чисто, по городски. Вдругъ являются дв ряженыхъ, Катерина и Варвара Кабанова, въ костюмахъ XVII вка, скопированныхъ съ картины Маковскаго Свадебный пиръ, за ними Кабаниха, загримированная вдьмой, съ ней — Тихонъ въ шутовскомъ цилиндр, несомннно, пришпиленномъ къ парику, иначе онъ свалился бы при малйшемъ движеніи. Вышло очень смшно… Заговорила Варвара (г-жа Славина),— оказалось еще смшне: она заговорила не по-русски, а какимъ-то вето блорусскимъ, не то южно-русскимъ говоромъ съ невроятнйшимъ акцентомъ. Продлали актеры свиданіе въ третьемъ дйствіи и въ заключеніе пустились плясать — г-жа Славина на горк, а г. Рутковскій, изображавшій Кудряша,— на авансцен, да въ присядку… Это вышло уже не смшно, а еще того хуже. Г. Варравинъ, въ роли Бориса, поражалъ своею автоматичною безстрастностью и всхъ привелъ въ крайнее удивленіе, какъ это могла влюбиться Катерина въ такого непривлекательнаго человка? Г-жа Свободина-Барышова очень недурно провела сцену признанія, во вся роль Катерины ей ршительно не удалась. Слова мы слышали мщанскія, а сказаны они были тономъ барышни, слышать-то мы слышимъ, что говоритъ г-жа Свободина-Барышова, только это насъ ни мало потрогаетъ, искренности нтъ, простоты нтъ, и никому ни капельки отъ ея разговоровъ не жутко, никому не ‘страшно за человка’. Г. Каменскій сдлалъ изъ Тихона чуть-чуть только не дурачка, тогда какъ Тихонъ совсмъ не глупъ, а только покоренъ матери.
Донъ-Карлосъ, инфантъ испанскій, пришелся, конечно, не по силамъ трупп г-жи Горевой. Тутъ даже и не смшно уже, было, а жалко смотрть на актеровъ и актрисъ, волею злаго рока переряженныхъ въ испанскихъ грантовъ, въ инфанта, короля, королеву, принцессу, въ герцога Альбу, въ маркиза Позу, въ монаховъ и въ пажей… Въ состав этой труппы есть, несомннно, очень хорошіе артисты и весьма достойные люди, за что же ихъ рядить… въ испанцевъ? Конечно, тутъ ужь ровно не причемъ артисты, и говорить намъ объ игр ихъ не приходится,— не по своей же, въ самомъ дл, охот они ‘раздлывали въ лоскъ’ драму Шиллера. Вс отлично понимаютъ, что не они ‘испанствуютъ’,— ‘испанитъ’ ихъ нужда, и рядятъ ихъ, и переряживаютъ въ неподходящіе костюмы контракты, штрафы, неустойки. Эхъ, нужда, нужда актерская! Ея-то публик не видно, публик нтъ дла до нея, и зрители хохочутъ отъ души надъ тмъ, какъ иногда ‘испанцы’ изъ кожи лзутъ вонъ… А спросить бы этихъ грандовъ и грандессъ, монаховъ и пажей, имъ-то каково на потху выходить изъ-за прихоти или изъ-за разсчета антрепренера? Сказать по правд, всхъ больше жалко намъ ‘пажей’. Съ балетныхъ, оперныхъ и опереточныхъ примровъ завелся у насъ престранный обычай въ пажи рядить непремнно женщинъ. Въ опереткахъ и въ балетахъ продлывается это для цлей особливыхъ, не имющихъ ничего общаго съ драматическимъ искусствомъ. Въ операхъ это длается по необходимости, обусловливаемой извстною партіей, недоступной голосовымъ средствамъ мужчинъ, не принадлежащихъ къ папскому хору въ Рим. Но мы ршительно не понимаемъ, чмъ можетъ быть объяснено и оправдано сохраненіе на драматическихъ сценахъ нелпаго и уродливаго обычая наряжать пажами женщинъ, и иногда даже очень полныхъ женщинъ. При постоянно развивающейся, похвальной забот дирекцій о наибольшей естественности, правдивости и исторической врности постановки пьесъ, боле чмъ странно видть ряженныхъ въ пажи актрисъ.
Въ Мизантроп у г-жи Горевой очень хороши костюмы и парики, а Мольеровскаго Мизантропа мы, все-таки, не видали. Альцестъ, въ исполненіи г. Петипа, былъ крикуномъ и воителемъ, а не мизантропомъ. Селимена (‘г-жа Св.-Барыіи.’,— какъ престранно напечатано на афиш) прекрасно читала стихи, но живаго образа увлекательной и легкомысленной женщины не создала. Г-жа Петипа, въ роли Эліанты, стихи говорила ‘прозой’, что звучало совершеннымъ диссонансомъ, и была красивою севрскою куколкой больше, чмъ нжною и сердечною двушкой. Интересный типъ великосвтской ханжи, Арсинои, совсмъ не удался г-ж Бльской. Всхъ ближе къ замыслу Мольера подошелъ, по нашему мннію, г. Варшавскій-Долипъ. Въ общемъ, отъ знаменитой комедіи Мольера, переданной прекрасными стихами В. Курочкина, публика претерпла скуку изрядную и отнюдь не по вин исполнителей, а просто потому, что все это намъ совершенно чуждо, слишкомъ далеко отъ насъ и можетъ представлять лишь интересъ исторически-литературный.
Первою крупною новинкой изъ оригинальныхъ пьесъ въ театр г-жи Горевой шла драма въ 4 дйст. и въ 5 картинахъ К. В. Назарьевой, Тревожное счастье. Мы назвали эту пьесу ‘оригинальною’ потому только, что она не переведена съ иностраннаго языка, а представляетъ собою передлку изъ повсти, о чемъ, впрочемъ, не заявлено на афиш. Тмъ не мене, сомннія быть не можетъ въ томъ, что весь сюжетъ драмы и нкоторыя сцены цликомъ, чуть не слово-въ-слово, списаны съ романа того же автора и подъ тмъ же заглавіемъ, напечатаннаго во 2, 3 и 4 книжкахъ журнала Наблюдатель за 1884 г. Заимствованія авторами сюжетовъ, хотя бы и изъ своихъ же собственныхъ повстей, слдовало бы, по нашему мннію, непремнно оговаривать въ афишахъ и объявленіяхъ, и безусловно необходимо длать это въ тхъ случаяхъ, когда произошло заимствованіе изъ чужаго произведенія. При этомъ очень желательно бы было имть и указанія, откуда именно заимствованъ сюжетъ пьесы, дабы отклонить всякіе поводы къ недоразумніямъ и пререканіямъ. До представленія драмы г-жи Назарьевой мы не читали ея романа Тревожное счастье, а, между тмъ, сюжеіъ пьесы намъ показался необыкновенно знакомымъ, — настолько знакомымъ, что мы далеко до окончанія пьесы знали уже вс подробности развязки. Мы стали припоминать и припомнили, что нсколько лтъ тому назадъ читали нижеслдующую исторію: жила-была крестьянка Катерина. Отъ невыносимаго распутства и тиранства мужа она бжала съ паспортомъ вдовой солдатки, носившей тоже имя Катерины. Посл нкоторыхъ странствованій она попала въ какой-то городъ и нанялась тамъ служительницей въ больницу. Смотритель изъ отставныхъ унтеръ-офицеровъ полюбилъ скромную и добрую работницу, она его тоже полюбила, и они повнчались. На бду счастливыхъ супруговъ, въ больницу попалъ захворавшій въ дорог мужикъ, односелецъ Катерины. Оправившись отъ болзни, онъ узналъ Катерину, сталъ длать какія-то вымогательства, подъ угрозою доноса, наконецъ, за что то разозлился и на самомъ дл заявилъ полиціи, что Катерина бглая и двумужница. Явилась полиція. Катерина, по первому слову, призналась во всемъ. Ее посадили въ острогъ, судили, на суд выяснилось, что внчалась она со вторымъ мужемъ въ то время, когда ея первый мужъ умеръ уже на родин. Катерину оправдали и супруги зажили опять пресчастливо. Таковъ небольшой Очеркъ изъ народной жизни П. А. Захаровича, напечатанный подъ названіемъ Съ чужимъ паспортомъ въ Газет Гатцука въ 1883 г., въ NoNo 31 и 32. Слово-въ-слово такова же фабула драмы г-жи Назарьевой Тревожное счастье, только дйствіе происходитъ не въ крестьянской сред, а въ ‘сюртучной’ и въ Петербург. Разница между разсказомъ г. Захаровича и драмой г-жи Назарьевой заключается еще въ томъ, что Катерин даетъ чужой паспортъ какая-то добрая сосдка, а героиня драмы обмниваетъ свой паспортъ на паспортъ случайной спутницы, скоропостижно умершей, точь-въ-точь какъ въ роман г. Ахшарумова Чужое имя. Катерина г. Захаровича выходитъ вторично замужъ во ‘вдовьему’ паспорту, героиня романа и драмы г-жи Назарьевой вступаетъ во второй бракъ по паспорту ‘двицы’, и ея второй мужъ не подозрваетъ нкотораго несоотвтствія между документомъ и его предъявительницей. Если бы онъ заподозрилъ что-либо, служащее не къ авантажу двушки, вышедшей за него замужъ, дло приняло бы совсмъ другой оборотъ. Стало быть, героиня г-жи Назарьевой обманула втораго мужа не въ томъ только, что назвалась чужимъ именемъ, но и еще кое-въ-чемъ. Г. Захаревичъ поступилъ предусмотрительне г-жи Назарьевой, снабдивши свою Катерину вдовьимъ паспортомъ. Да и вообще все разсказанное г. Захаровичемъ весьма возможно въ крестьянскомъ быту, отъ очерка Съ чужимъ паспортомъ ветъ правдой, такъ и кажется, что въ основ его лежитъ быль. Въ роман и въ драм г-жи Назарьевой чувствуется на каждомъ шагу фальшь, неловкая выдумка и натяжка. Героиня убжала отъ злаго деспота-мужа, а въ рукахъ ея оказывается ‘видъ на жительство’, которымъ она обмнивается съ умершею спутницей. Откуда же у нея взялся этотъ ‘видъ’? Крестьянка Катерина, ушедши верстъ за 300 въ чужую губернію, можетъ воображать, что зашла за тридевять земель, гд ее никто не отыщетъ и не узнаетъ, и на самомъ дл такъ это и можетъ случиться. Жена состоятельнаго помщика, убжавши отъ мужа, едва ли можетъ разсчитывать прожить всю жизнь ‘инкогнито’ въ Петербург, для этого ей дйствительно надо удрать въ какое-нибудь тридесятое царство или забиться въ такую глушь, до которой хоть сто лтъ скачи — не доскачешь. А замужняя двица г-жи Назарьевой не думаетъ скрываться: она на курсы ходитъ,— на курсы, гд собираются женщины и двушки изъ всхъ закоулковъ Россіи, по окончаніи курсовъ, она опять-таки не прячется, а ищетъ мста, поступаетъ учитеньницей въ богатый домъ, гд живутъ открыто, съ новымъ мужемъ она путешествуетъ за границей, гд толчется народъ со всхъ концовъ нашего отечества. Всякій скажетъ: да, вдь, эта дама, должно быть, объ двухъ головахъ,— всякій удивится, какъ это она такъ долго по свту гуляла безнаказанно. Попавшись въ руки шантажисту, она мужа систематически обворовываетъ… Ее въ острогъ сажаютъ, мужъ, богатый фабрикантъ, сидитъ, сложа руки, не наводитъ никакихъ справокъ, которыя сразу разршили бы и устранили ‘юридическій’ вопросъ о двумужничеств. Слдователь, съ своей стороны, не находитъ нужнымъ ни собрать справки о побг отъ перваго мужа, о подмн паспорта, ни допросить этого перваго мужа. Поступи слдователь такъ, какъ онъ обязанъ поступить по закону, все дло разъяснилось бы очень скоро и совершенно измнились бы поводы къ преданію суду. Оправданная, благодаря счастливой случайности, героиня кидается въ объятія мужа, обманутый ‘во всхъ статьяхъ’ мужъ радостно принимаетъ выпущенную изъ острога жену. Умилительная картина! Больничный унтеръ г. Захаревича могъ такъ поступить, и Катерина тоже, и счастье ихъ могло возстановиться. Они люди простые и отношенія ихъ не усложнялись въ такой мр, какъ взаимныя отношенія героевъ драмы. Впрочемъ, что же еще распространяться объ этомъ! И безъ того достаточно ясно, что вся эта исторія — сплошная нелпость и несодянность. Изображенный въ ней совершенно исключительный и неправдоподобный случай никакого вопроса не возбуждаетъ, не разъясняетъ и не ршаетъ, и ровно ничего не доказываетъ.! Пьеса была разыграна не дурно.
‘Новый драматическій театръ’ М. М. Абрамовой открылся 8 сентября старою, превосходною комедіей Островскаго На всякаго мудреца довольно простоты, на второмъ представленіи шла его же комедія Бшеныя деньги. Г-жа Абрамова совсмъ новичекъ въ театральномъ дл, но далеко не новичекъ режиссеръ труппы г. Соловцовъ, не новички и первенствующіе въ ней артисты. Съ первыхъ же представленій на этой сцен установился совершенно особливый тонъ, ясно свидтельствующій о присутствія тугъ силы, которая даетъ единство и гармонію, необходимыя условія дружнаго исполненія сложной сценической задачи. Эта связующая и вдохновляющая труппу сила исходитъ не изъ режиссерскаго только кабинета и не изъ директорскаго, хотя режиссеръ и директоръ суть, несомнно, главные дятели въ созданіи такой силы. Но возникаетъ она и живетъ на сцен врою артистовъ въ дло, увренностью въ себ, въ товарищахъ и въ людяхъ, стоящихъ во глав дла. Если труппа съуметъ удержать, укрпить и еще возвысить усвоенный ею на первыхъ порахъ тонъ достоинства и уваженія къ искусству, безъ заигрываній съ публикой, тогда мы скажемъ, что не напрасны были привтствія, которыми московская публика встртила открытіе ‘новаго драматическаго театра’ г-жи Абрамовой. Въ первой изъ вышеназванныхъ комедій мы, съ особеннымъ удовольствіемъ, отмтимъ превосходное исполненіе г. Рощинымъ-Инсаровымъ роли Глумова. Жаль, что въ комедіи Бшеныя деньги роль Глумова была поручена другому актеру, г. Самойлову Мичурину. Въ обихъ комедіяхъ — одинъ и тотъ же Глумовъ, недаромъ авторъ оставилъ ему т же имя я отчество, въ Бшеныхъ деньгахъ изображенъ дальнйшій ходъ временъ ‘новйшихъ мудреца’ въ погон за положеніемъ и состояніемъ. И роль эту долженъ играть тотъ же актеръ и съ тмъ же гримомъ. Г. Рощинъ-Инсаровъ замтно развиваетъ свой талантъ, общающій въ недалекомъ будущемъ очень, очень многое, если только г. Рощинъ не увлечется успхомъ и не измнитъ тону, о которомъ мы только что говорили. Г. Киселевскій былъ очень хорошъ въ роли генерала и еще лучше, неподражаемъ въ роли Телятева, въ Бшеныхъ деньгахъ. Г. Зубовъ въ роляхъ Кучумова и дяди Глумова сразу привлекъ къ себ вс симпатіи московской публики. Говорить подробно объ исполненіи двухъ комедій Островскаго, какъ бы мы желали, намъ препятствуетъ недостатокъ мста.
19 сентября была поставлена въ первый разъ трехъактная комедія А. Ф. едотова Итоги прошлаго, фабула которой заимствована, какъ это значится на афиш. Фабула заключается въ нижеслдующемъ: докторъ Петровъ (г. Чарскій) лтъ пятнадцать живетъ съ Екатериною Ивановной (г-жа Агранова), которую вс считаютъ его законною женой, въ чемъ не сомнваются я ихъ двое дтей, гимназистъ Вася (г. Синельниковъ), кончающій курсъ, и гимназистка Соня (г. Лола), живая, милая двочка. Но Петровъ не внчанъ съ Екатериною Ивановной. Этого не подозрваетъ даже другъ Петрова, архитекторъ Киревъ (г. Гусевъ), старый холостякъ и добрякъ. Къ этому архитектору, у котораго на дач живутъ Петровы, прізжаетъ старинный знакомый Кирева, Турскій (г. Киселевскій), постоянно живущій въ Ташкент. Гймназисту Вас предстоитъ получить дипломъ, а, стало быть, и узнать изъ него о незаконности своего рожденія. Чтобы отклонить отъ юноши столь ужасное открытіе, Петровъ хочетъ жениться на матери Васи и этимъ способомъ узаконить дтей. Петровъ давно бы это сдлалъ, въ то время, когда у нихъ родилась дочь, но тутъ-то открылось, что у Екатерины Ивановны еще до знакомства съ Петровымъ былъ сынъ, этотъ самый Вася. Докторъ взялъ Васю, воспиталъ его какъ роднаго сына, только о законномъ брак съ тхъ поръ уже и помина не было. Появленіе на сцен Турскаго подсказываетъ зрителю, что онъ-то и есть настоящій отецъ Васи и что изъ-за этого юноши долженъ произойти конфликтъ между двумя отцами. Конфликтъ, дйствительно, происходитъ и кончается въ пользу Петрова отказомъ Турскаго отъ какихъ бы ни было притязаній на Васю. Турскій удаляется обратно въ Ташкентъ оплакивать свое холостое сиротство, Петровъ детъ внчаться, чтобы узаконить дтей, и длаетъ это, все-таки, потихоньку отъ нихъ. Мысль пьесы такая: не тотъ отецъ дтямъ, кто далъ имъ жизнь, а тотъ, кто вложилъ въ нихъ сознаніе духовной жизни,— тотъ, чьи они дти по духу. Это такъ и очень хорошо, пьеса же г. едотова совсмъ не хороша. На юридическую въ ней ошибку было уже указано газетами: узаконеніе дтей посредствомъ брака родителей допускается французскими законами, а по русскимъ законамъ, напротивъ, такой бракъ является почти непреодолимымъ препятствіемъ къ узаконенію дтей. Заимствованіе сдлано г. едотовымъ слишкомъ точно, и, вслдствіе этого, вся пьеса оказывается неврно построенною,— построенною на очевидномъ недоразумніи. Заимствуя мысль и основу фабулы, слдовало передлать пьесу по-настоящему на русскіе нравы и обычаи. Разыграна пьеса прекрасно, въ особенности хороша была г-жа Глбова, взявшая на себя вводную роль вдовы Стромиловой, тоскующей о томъ, что у нея нтъ дтей. Г. Чарскій съ большимъ чувствомъ и тактомъ провелъ трудную роль доктора. Пьеса успха не имла потому, главнымъ образомъ, что на зрителей она производитъ впечатлніе чего-то совершенно ненужнаго, а такое впечатлніе, неминуемо, родитъ равнодушіе и скуку, какими бы хорошими словами ни пытался растрогать насъ авторъ.
29 сентября объявился новый драматургъ, Н. О. Ракшанинъ, съ пятиактною драмой На встрчу счастья, но драматургу этому не посчастливилось. Превосходное исполненіе не спасло пьесы и ея автора. Актеровъ вызывали много и апплодировали имъ дружно, когда же появился на сцен авторъ, то неодобреніе нкоторой части публики выразилось въ слишкомъ рзкой, по нашему мннію, форм. Вообще, не слдовало бы ‘автора’ выходить на вызовы, если таковые не совсмъ дружны и противъ нихъ слышатся шипящіе протесты.
Малый театръ началъ серію своихъ новинокъ ‘пьесой изъ народной жизни’ Владиміра Александрова Въ сел Знаменскомъ. По образцу французскихъ драматурговъ, авторъ назвалъ свои сцены изъ деревенскаго быта ‘пьесой’, противъ этого ничего возразить нельзя, такъ какъ произведеніе г. Александрова — не драма и не комедія, а слово ‘пьеса’, ничего и бою не опредляетъ, какъ не опредляетъ собою ничего заглавіе и содержаніе этой ‘пьесы’. На самомъ дл, мало ли что происходило въ сел Знаменскомъ, мало ли что можетъ тамъ произойти такого, изъ чего умлый человкъ найдетъ возможнымъ сдлать драму или комедію, а сюжетовъ для ‘пьесъ’ такъ и совсмъ не оберешься, особливо въ большихъ базарныхъ селахъ, стоитъ только поближе познакомиться…— вы думаете читатель, съ народнымъ бытомъ? Нтъ, это не особенно нужно,— для это то необходимо познакомиться съ мстнымъ становымъ или съ исправна комъ, всего же лучше — съ судебнымъ слдователемъ, сойтись съ кмъ нибудь изъ нихъ настолько, чтобы добраться до ихъ шкафовъ съ ‘длами’. Исполнить это не мудрено. А разъ добрался до такого кладезя ‘народной’ жизни, изъ него и почерпай… Въ мсяцъ изъ любаго такого кладезя можно начерпать сюжетовъ на всю свою предбудущую драматургію. Повидимому, г. Александровъ такъ и поступилъ, и зачерпнулъ на первый разъ ‘дло о сокрытіи Григорьемъ Субботинымъ приводнаго кремня, украденнаго у купца Жиркова’. Это-то самое дло г. Александровъ раздлалъ въ четыре акта и преподнесъ публик въ вид ‘пьесы’. Въ дйствительности, у ‘молодаго купца’ Жиркова (г. Рыбаковъ) никто ремня не воровалъ, а ухаживаетъ ‘молодой купецъ’ за крестьянскою двушкой Матрешей (г-жа Ермолова), ухаживаетъ онъ, главнымъ образомъ, черезъ посредничество ‘молодой вдовы, солдатки’ Марьи (г-жа Никулина), и при содйствіи волостная писаря (г. Садовскій). Двушка на ухаживанія молодаго купца и на уговоры молодой солдатки не сдается, она невста Григорья (г. Горевъ), служащаго на завод машинистомъ. Они любятъ другъ друга. Солдатка Марья любитъ того же Григорья, а потому, для устраненія соперницы, усердной’ могаетъ ухаживанію за Матрешей Жиркова. Всхъ лицъ, участвующихъ и пьес, не перечтешь, — ихъ тьма тьмущая, въ глазахъ даже рябить отъ нихъ, между ними вертится и занимаетъ видное мсто пьяный кузней Рябушкинъ (г. Правдинъ). Такъ вотъ, купецъ, солдатка и писарь сговариваются подложить въ ригу Григорья машинный ремень и обвинить жениха Матреши въ сокрытіи краденаго. Григорья посадятъ въ острогъ и тогда имъ легче будетъ управиться съ несговорчивою двушкой. Такъ это все и длается: Григорья сажаютъ въ волостную арестантскую до прізда слдователя, солдатка заманиваетъ Матрешу къ купцу. Увидавши обманъ, Матреша хочетъ бжать,— дверь заперта. На выручку двушки влзаетъ въ окно пьяный кузнецъ, въ дверь врывается убжавшій изъ арестантской Григорій и жестоко укоряетъ невсту въ измн, грозитъ изувчить струсившаго купца. Прибгаютъ рабочіе, вяжутъ Григорья и водворяютъ обратно въ арестантскую. Прізжаетъ слдователь и производитъ слдствіе въ волостномъ правленіи. Ршено Григорья отправить въ острогъ. Бабы и двки начинаютъ уже выть по несчастномъ Григорь. Вдругъ солдатка Марья требуетъ отъ купца, чтобы онъ простилъ Гришу, прекратилъ бы дло. Купецъ отвчаетъ, что это уже не въ его власти. Тогда Марья заявляетъ слдователю, что ремень она подложила по наущенію и уговору Жиркова и писаря. Слдователь отпускаетъ Григорья на поруки и приказываетъ засадить купца и писаря. Добродтель торжествуетъ, порокъ ввергнутъ въ кутузку, вс обнимаются, ликуютъ, собираются идти въ кабакъ и достойно отпраздновать торжество добродтели. Декораціи восхитительны своею правдивостью, костюмы похожи на настоящіе мужичьи, крестьянскія слова и цлыя фразы записаны авторомъ весьма тщательно и точно, за кулисами и на сцен играютъ на гармоник совсмъ по-деревенски, г-жа Владимірова ‘горланитъ’ псню, какъ подобаетъ крестьянской двк, декораторскаго и режиссерскаго старанія положено много, вся постановка сдлана образцово… Пьеса же вышла, все-таки, не изъ ‘народной жизни’, не крестьянская, а — ‘пейзанская’. Казалось бы, все — такъ, анъ нтъ, не такъ. Надо полагать, что мало списать, срисовать и сфотографировать, мало найти въ шкафу ‘кладезь’ деревенской уголовщины для того, чтобы писать пьесы изъ народнаго быта. Для этого необходимо проникнуть въ глубину тхъ источниковъ, которыми питаются подобные ‘кладези’, необходимо усвоить себ не вншность деревенскаго быта, а тотъ духъ, которымъ живетъ народъ, необходимо самому жить тою же жизнью и отъ того же духа, умомъ и сердцемъ слиться съ народомъ и тогда только браться изображать народъ. Русскій народъ нельзя ни узнать, ни понять, если не чувствуешь душою, всмъ существомъ своимъ такъ именно, какъ чувствуетъ народъ вс радости и вс невзгоды жизни. Такого-то чувства и нтъ у г. Александрова. А потому, несмотря на ‘документальность’ пьесы, публика остается невозмутимо-холодною передъ этою ‘ременною’ драмой. Никого она не трогаетъ за душу, отъ нея ветъ этнографическимъ и канцелярскимъ холодомъ, который сказывается даже въ игр нашихъ первоклассныхъ артистовъ Малаго театра, необычайно чуткихъ ко всему, что настоящее и что поддльное, какою бы вншностью это ни было прикрыто. Что же, однако, хотлъ сказать и доказать г. Александровъ своею ‘пьесой’? Какую ‘злобу’ деревенской жизни раскрылъ авторъ передъ обществомъ? Что фабрика развращаетъ деревню? Да, развращаетъ, но, во-первыхъ, это совсмъ не ново, во-вторыхъ, пьеса г. Александрова этого не показываетъ и не доказываетъ. Невста Григорья, Матреша, избжала развращающаго вліянія фабрики и не поддается на вс ухаживанія и обольщенія молодаго, богатаго купца фабриканта. Молодая двка Устя (г-жа Владимірова), невста Матрешина брата, очень бойкая, даже слишкомъ бойкая въ исполненіи г-жи Владиміровой, ни въ чемъ дурномъ не замчена. На Григорья фабрика не оказала пагубнаго вліянія: онъ — машинистъ ‘безъ страха и упрека’, Антонъ, женихъ Усти, прекраснйшій малый, старшина и урядникъ — очень хорошіе люди, кузнецъ Бабушкинъ пьяница, но добрый и честный мужикъ, старухи, мать Матреши и мать Григорья, ругаются между собою, но об — препочтенныя бабы. Солдатка Марья представляетъ изъ себя деревенскую ‘dame aux camlias’,— на то она солдатка, и фабрика тутъ не причемъ… Гд же ‘развращающее’ вліяніе фабрики? А, вдь, оно существуетъ въ дйствительности я губитъ деревню, только чмъ и какъ,— вотъ этого-то не понялъ г. Александровъ, за деревьями онъ лса не разсмотрлъ и намъ показалъ совсмъ обратное тому, что хотлъ показать. Что же касается уголовщины, происшедшей въ сел Знаменскомъ, то она не иметъ никакого отношенія къ фабрик и ея вліянію на деревню и свидтельствуетъ лишь о томъ, Что изъ обильнаго ‘кладезя’ можно вытащить случайно попавшій туда ремень. Въ настоящей жизни фабрика есть страшная сила, а фабрикантъ-владлецъ того ‘купона’, который все купилъ и все купитъ, которому все покорно, передъ которымъ вс утрачиваютъ свое человческое достоинство и никто не сметъ ни голоса поднять, ни головы. Въ пьес же г. Александрова ‘молодой купецъ’ Жирковъ такъ плохъ, что его вс походя ругаютъ, не только доблестный машинистъ Григорій, но даже пьяный кузнецъ Рябушкинъ, и не только ругаютъ, но бьютъ,— бьютъ двки на улиц, добродтельная Матрена даетъ ему пощечину при всемъ честномъ народ, парни общаютъ ему ребра переломать, его собственный прикащикъ угрозою вынуждаетъ его дать корову, пьяный кузнецъ к Григорій врываются въ домъ къ фабриканту и если не бьютъ Жиркова, то лишь потому, что слишкомъ много болтаютъ обличительныхъ словъ… Гд же сила фабрики, фабриканта и его ‘купона’? Стало быть, нтъ такой силы,— тогда и толковать объ этомъ не стоило. А въ дйствительности-то она существуетъ, только г. Александровъ изъ-за маленькой уголовщины не видалъ большаго чудовища, давящаго деревню. Обращаясь къ отдльнымъ лицамъ пьесы, мы видимъ, что вс они сдланы по давнымъ-давно знакомымъ рецептамъ на добродтель и на злокозненность, на купца и на пропойцу, помощью коего торжествуетъ добродтель. Ни въ одномъ изъ дйствующихъ лицъ пьесы не мелькаетъ ни проблеска оригинальности, ни черточки типичности…
Начало сезона, столь обильное новыми пьесами, какъ видитъ читатель, не можетъ быть названо утшительнымъ. Посмотримъ, что-то дастъ намъ октябрь мсяцъ.
‘Русская Мысль’, кн.X, 1889
Прочитали? Поделиться с друзьями:
