Современное искусство, Ремезов Митрофан Нилович, Год: 1888 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 15 минут(ы)

СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО.

‘Малый театръ’: Искупленіе, драма Влад. Александрова.— Цпи, драма кн. Сумбатова.— Другъ Фрицъ, комед. Эркманна-Шатріана.— Въ плну, ком., передланная г. Осиповымъ.— Столтіе дня рожденія М. С. Щепкина.

Посл лтнихъ каникулъ московскій Малый театръ очень усердно принялся за дло: въ теченіе одного мсяца онъ поставилъ четыре новыхъ пьесы, дв оригинальныхъ и дв переводныхъ. Усердіе — дло, несомннно, похвальное, но не всегда можно похвалить усердствующихъ. Садовникъ очищаетъ садъ, отъ сора, суши и негодной поросли. Исполать садовнику за его полезный трудъ, и чмъ онъ больше усердствуетъ, тмъ больше слдуетъ сказать ему ‘спасибо’. Дворники съ улицы грязный снгъ перекидываютъ въ сады и трудятся, быть можетъ, больше садовниковъ, а благодарить ихъ за это никто не станетъ, ни садовники, ни хозяева сада, ни жильцы тхъ дворовъ, куда сваливается уличная дрянь, лучше бы ужъ они ничего не длали, чмъ усердствовать надъ загрязненіемъ и безъ того не совсмъ чистыхъ дворовъ. Вліяніе французской литературы послдняго времени, въ особенности драматической литературы, на нашу драматургію такъ велико и такъ нехорошо, что мы не видимъ ровно ничего утшительнаго въ загроможденіи нашего репертуара переводными пьесами и передлками, когда и сами оригинальныя-то наши драмы и комедіи слишкомъ часто представляютъ собою лишь плохое подражаніе далеко неважнымъ образцамъ. Такого рода подражанія бываютъ иногда совершенно невольныя и безсознательныя, являются результатомъ именно ‘вліянія’, которое забирается незамтно, какъ отравленіе какими-нибудь микробами. Порою же встрчаются прямыя и умышленныя заимствованія не только манеры строить пьесы, но и положеній, и характеровъ, и отчасти самой фабулы, то съ обозначеніемъ, что ‘сюжетъ заимствованъ’, безъ указанія, впрочемъ, источника, изъ котораго сдлано заимствованіе, а то и безъ всякой оговорки, въ томъ предположеніи, что наша публика не доберется до сути дда и добраться не станетъ, особливо когда въ пьес участвуютъ г-жи Медвдева, едотова и Ермолова. Достаточно этихъ трехъ именъ на афиш для того, чтобы театръ былъ полонъ, чтобы пьеса прошла нсколько разъ и авторъ получилъ бы въ преизбытк все то, изъ-за чего онъ перетаскивалъ на русскій языкъ совершенно чужія намъ и неподходящія къ русской жизни приключенія. Безъ участія одной, по крайней мр, изъ этихъ первоклассныхъ артистокъ нтъ спасенія никакой пьес. И это намъ доказала драма Владиміра Александрова: Искупленіе, которою открылся рядъ новыхъ пьесъ ныншняго сезона. Драма эта не лучше, но и не хуже множества пьесъ, скроенныхъ по французскимъ выкройкамъ и сшитыхъ по парижскимъ фасонамъ. Назовите ея героевъ французскими именами: Алкалаева, владльца фабрики (г. Ленскій), какимъ-нибудь m-r Dupont, присяжнаго повреннаго Барсова (г. Южинъ) — m-r Tigrane, avocat, Матвенко (г. Правдинъ) — m-r Matieu, avou, юнкера Николаева (г. Садовскій) — m-r Nicolet, переименовывать жену Алкалаева (г-жа Ермолова-Кречетова) нтъ надобности, она и такъ ‘Китти’, ея мачиха Руцкая (г-жа Яблочкина) можетъ оставаться m-me Rouzky, veuve d’un colonel polonais, — и готово, хоть завтра ставь Expiation на любой парижской сцен, сойдетъ за чистопробную французскую пьесу и, пожалуй, тамъ можетъ имть успхъ, во всякомъ случа, большій, чмъ какой имла въ Москв при помощи г-жъ Ермоловой-Кречетовой и Яблочкиной. Исторія, раздланная въ лицахъ Влад. Александровымъ, такова: гд-то проживаетъ фабрикантъ Алкалаевъ, изъ дворянъ-помщиковъ, и ведетъ крупное промышленное дло такъ неумло, какъ только можетъ вести его дворянинъ-помщикъ. Онъ любитъ, и даже очень, свою жену Китти, а она его не любитъ, хотя и не очень, а чувствуетъ нжное влеченіе къ присяжному повренному Барсову, человку, преисполненному самаго безукоризненнаго благородства, что не препятствуетъ ему, впрочемъ, соблазнять жену пріятеля, занятаго больше фабрикой, чмъ развиваніемъ своей супруги. Этотъ, не лишенный пріятностей, трудъ взялъ на себя Барсовъ и выполнилъ его такъ удачно, что Китти, по собственному признанію, уже думаетъ его мыслями, такъ же все благородно, какъ онъ, и заканчиваетъ признаніе тмъ, что бросается на шею образцово-честному присяжному повренному въ то время, какъ мужъ ухалъ на биржу или въ банкъ. Она ршилась оставить мужа возиться съ фабрикой и уйти съ присяжнымъ повреннымъ наслаждаться взаимною любовью. Въ эту-то самую минуту вбгаетъ въ комнату родственникъ мужа, промотавшійся юнкеръ Николаевъ, и застаетъ тетушку въ объятіяхъ адвоката. Съ словами: ‘Ахъ, pardon, pardon!’ юнкеръ скрывается и Китти съ Барсовымъ, какъ ни въ чемъ не бывало, разговариваютъ о постороннихъ матеріяхъ, чтобы дать время войти мачих Китти, богатой барын Руцкой, съ нкіимъ проходимцемъ Матвенкомъ, секретарствующимъ въ благотворительныхъ обществахъ, въ которыхъ Руцкая состоитъ предсдательницей. За ними слдомъ является Алкалаевъ и объявляетъ, что онъ разоренъ, долги превышаютъ его состояніе, векселя представлены ко взысканію, онъ предоставляетъ кредиторамъ все, что иметъ, и, все-таки, подлежитъ суду, имющему опредлить характеръ его банкротства. Онъ нжно любить свою Китти, избалованную, привыкшую къ роскоши, и не хочетъ, чтобъ изъ-за него она подвергалась лишеніямъ и всмъ невзгодамъ бдности. Мачиха зоветъ Китти жить къ себ, попрежнему, въ богатств. Но Китти… Китти такъ благородна, что говоритъ: ‘Нтъ, я жила съ тобою, когда ты былъ богатъ, и не брошу тебя въ несчастьи’… и кидается на шею счастливому супругу и цлуется съ нимъ губами, на которыхъ еще не успли остыть адвокатскіе поцлуи. Благородный адвокатъ стоитъ въ сторонк, вроятно, подавленный тмъ, что остался при печальномъ интерес. И нужно же было такъ случиться! То ли бы дло, если бы Алкалаевъ хотя на денекъ подождалъ банкротиться. Какъ бы все вышло хорошо и благородно: взяла бы Китти адвоката за руку, подошла бы къ мужу, запутавшемуся въ долгахъ, но еще не потерявшему надежды вывернуться, и сказала бы: ‘Прощайте, я ухожу съ любимымъ человкомъ, а вы можете раздлывать свои дла безъ меня’… А то оказывается что-то не совсмъ ладное: нацловалась барынька съ присяжнымъ повреннымъ,— правда, не досыта, помшалъ юнкеръ,— и тутъ же, неукоснительно, цлуется съ обманутымъ мужемъ. Какъ тамъ ни вертись адвокатъ, а, вдь, обманъ-то налицо и свидтели тому имются, хотя бы промотавшійся юнкеръ Николаевъ. И такъ, мораль: 1) отъ богатаго и нелюбимаго мужа жена можетъ и даже должна уйти съ любимымъ человкомъ, 2) если мужъ разорился за нсколько минутъ до ухода жены, только что цловавшейся съ любимымъ человкомъ, то уходить ей не слдуетъ, а надлежитъ длить бдствія съ нелюбимымъ мужемъ, 3) отъ богатаго мужа жена не должна скрывать своихъ отношеній къ другу дома, съ которымъ она цлуется, отъ обанкротившагося мужа ихъ необходимо держать въ секрет,— пусть утшается и благодушествуетъ въ невдніи счастливомъ…

Во второмъ и въ слдующемъ акт присяжный повренный все пристаетъ къ Китти, чтобъ она бросила мужа. Китти не соглашается и даже не хочетъ больше цловаться на томъ основаніи, что ея мужъ благородный человкъ, платитъ кредиторамъ по 60 коп. за рубль, такъ какъ на полную расплату у него состоянія не хватаетъ. Тутъ-то на грхъ подвертывается Алкалаеву конкурсныхъ длъ мастеръ Матвенко и въ два-три слова убждаетъ его надавать ‘бронзовыхъ’ векселей и раздлаться съ кредиторами по двугривенному. Китти ничего этого не подозрваетъ, бодро переноситъ бдность, не особенно, впрочемъ, угнетающую, молодая женщина содержитъ себя и мужа ‘литературнымъ’ трудомъ, какими-то переводами. Не знаемъ мы этого литературнаго труда… Захотла барынька — запереводила, залитературила, и живи себ, не тужи, двое просуществовать могутъ безъ нужды. Необыкновенно правдоподобно! Вдругъ все это благополучіе разрушается отъ того, что Китти узнаетъ, какъ ея мужъ для нея же, изъ любви къ ней, спасаетъ часть своего достатка ‘бронзовыми’ векселями. Ея ‘честная’ душа возмущается и Китти объявляетъ мужу, что не любитъ его, давно не любитъ, а любитъ другаго, для него же она приносила ‘жертву’, считая его честнымъ человкомъ, и жестоко страдаетъ теперь, когда узнала, что онъ плутъ и мошенникъ. Битти убжала. Алкалаевъ хватается за револьверъ, хочетъ застрлиться, но тотчасъ же откладываетъ пистолетъ прочь и говоритъ приблизительно такія слова: ‘Нтъ, это слишкомъ просто. Это не искупленіе’… садится къ столу и пишетъ письмо, которое приказываетъ немедленно отнести по адресу. Тутъ приходитъ Матвенко и сообщаетъ самыя благопріятныя всти о ход конкурснаго дла. Алкалаевъ кидаетъ ему въ лицо принесенныя имъ деньги и говоритъ, что мошенничать больше не хочетъ, что послалъ прокурору заявленіе о своемъ неправильномъ банкротств, за что пойдетъ подъ судъ и потянетъ за собою соблазнителя Матвенка.

Въ четвертомъ дйствіи происходитъ судъ. Алкалаева защищаетъ присяжный-повренный Барсовъ. Судъ приговариваетъ Алкалаева къ ссылк на житье, т.-е. къ такому наказанію, которымъ не расторгается бракъ, а Матвенко приговоренъ къ боле тяжелому наказанію, какъ главный виновникъ. Во время суда мужъ допытывается отъ Китти, что она любитъ Барсова. Въ заключеніе Алкалаевъ застрливается съ словами: ‘Теперь, Битти, ты свободна!’

И всей исторіи конецъ.

И такъ, въ чемъ же искупленіе и что собственно тутъ искупается? Искупается покушеніе сохранить часть имнія отъ кредиторовъ при посредств безчестной сдлки, въ которую Алкалаевъ вовлеченъ старымъ плутомъ Матвенкомъ. То-есть вся драма построена на денежномъ вопрос, какъ и нкоторыя другія современныя драмы,— напримръ, или Такимъ образомъ, она должна быть отнесена къ разряду ‘алтынныхъ’ драмъ. Герой говоритъ, что ему судъ нуженъ былъ для искупленія, а заканчиваетъ, все-таки, самоубійствомъ, якобы для того, чтобы дать жен свободу. Освободить жену онъ могъ очень просто разводомъ, и не ‘бронзовымъ’, какъ это практикуется при помощи лже-свидтельствъ, а самымъ настоящимъ, самъ же могъ отправиться искупать свои прегршенія въ мста не столь отдаленныя. Это еще было бы похоже на, тогда какъ самоубійство ровно никого и ничего не искупаетъ. Expiation револьверомъ есть просто уклоненіе отъ кары человка, не находящаго въ себ мужества и силы на дйствительное искупленіе. Въ дйствительной жизни очень нердко все. происходитъ приблизительно такъ, какъ изложилъ г. Александровъ, и назвать его пьесу неврною дйствительности мы не считаемъ себя вправ. Неврности и недодуманность оказываются въ нкоторыхъ частностяхъ, каковы слишкомъ быстрое согласіе Алкалаева на мошенничество, предложенное Матвенкомъ, житье въ скромномъ довольств двухъ супруговъ на литературный заработокъ Битти… Было бы боле сообразно съ правдой, если бы авторъ уничтожилъ ни на что ненужный второй актъ съ описью имущества, а изобразилъ бы въ двухъ актахъ все возростающую нужду Алкалаевыхъ, доходящую до такихъ крайностей, при которыхъ самый сильный нравственно человкъ можетъ, наконецъ, дрогнуть. Тутъ было бы мсто драм и драматическимъ положеніямъ обоихъ супруговъ. Но не въ этомъ главный недостатокъ пьесы, а въ неврномъ освщеніи, какое авторъ даетъ своимъ героямъ. Онъ силится уврить зрителя въ необычайной честности и добродтели адвоката Барсова и Битти. На самомъ же дл въ нихъ никакихъ особенныхъ доблестей не усматривается: онъ болтаетъ молодой бабенк, нелюбящей мужа, довольно заурядный вздоръ, барынька его слушаетъ, увлекается, кидается на шею и самымъ зауряднымъ образомъ хочетъ бросить мужа. Да, такія-то геройства у насъ продлываются чуть не каждый Божій день,— такъ продлываются, что теперь имъ мсто уже не въ драм, а въ комедіи. И все это искупленіе,— если бы изъ-подъ него вынуть ходули и откинуть мелодраму,— могло бы превратиться въ недурную комедію, подъ заглавіемъ Искушенія. Въ вид же драмы пьеса г. Александрова не имла никакого успха, несмотря на то, что артисты, т.-е. мужской персоналъ, сдлали все, что было въ ихъ силахъ. Г-ж Яблочкиной и длать, собственно, было нечего. Что же касается г-жи Ермоловой-Кречетовой, то она очень старалась,— такъ старалась, что порою, закрывши глаза, можно было подумать, будто слышишь ея сестру, Марью Николаевну Ермолову, — только слышишь ее черезъ фонографъ. Гг. Ленскій и Южинъ играли безукоризненно, хотя въ игр перваго и замчалась нкоторая холодность, отнюдь не портившая дла, однако же. Г. Правдинъ превосходно провелъ роль стараго плута Матвенко. Г. Садовскій сдлалъ изъ пустой роли промотавшагося юнкера нчто художественно-законченное, воспроизводящее цльный, настоящій типъ. Г. Невскій, въ эпизодической роли присяжнаго стряпчаго Волькенштейна, весьма удачно изобразилъ адвокатствующаго жидка. Въ общемъ неуспхъ пьесы отнюдь не можетъ быть приписанъ игр артистовъ.

Вторая оригинальная пьеса, четырехъ-актная драма князя А. И. Сумбатова Цпи, поставлена на Маломъ театр 6 октября и имла такой успхъ, какого мы давно не запомнимъ,— заслуженно или нтъ — это другой вопросъ. Но отвтить на него нельзя сразу, дло требуетъ серьезнаго объясненія. Въ пьес участвовали г-жи едотова и Ермолова, гг. Ленскій, Правдинъ, Рыбаковъ и др., а такіе артисты чего на своихъ плечахъ не вынесутъ, какихъ авторскихъ грховъ не покроютъ своею игрой. Роли разучены добросовстно, по-дружески, срепетирована драма какъ нельзя лучше и идетъ безъ сучка, безъ задоринки. При этомъ въ ней довольно смло трактуется очень сложный вопросъ современной жизни, вопросъ о дтяхъ въ семь, разрушенной виною родителей. Какъ поставленъ вопросъ и къ какому ршенію пришелъ авторъ, читатель увидитъ изъ нижеслдующаго: очень богатый человкъ, помщикъ и коммерсантъ Волынцевъ (г. Рыбаковъ) живетъ двнадцать лтъ врозь съ женою, которая бросила его съ маленькою дочкой на рукахъ и пустилась въ самыя отчаянныя авантюры. Волынцевъ, оставшись полу-вдовцомъ, полюбилъ молодую двушку Ольгу Гаранину (г-жа Ермолова), дочь богатой помщицы (г-жа Садовская). Ольга полюбила его. Ни она, ни ея мать не захотли прятать этой нелегальной связи отъ общества и живутъ въ дом Волынцева, пренебрегая мнніемъ общества, бравируя его,— выражаясь языкомъ этого общества. Ольга замнила мать покинутой Нют (г-жа Лешковская), сдлалась ея воспитательницей, ея лучшимъ другомъ. Нюта выросла, блестяще кончила курсъ гимназіи, она большая двочка, милая, умная, отзывчатая и впечатлительная.

И вотъ она чувствуетъ и смутно сознаетъ, что въ ея жизни есть что-то неладное. Она едва помнитъ мать, но память о ней жива въ ея юной душ. Эту память не могла, да и не хотла вытснить изъ сердца ребенка добрая воспитательница Ольга Гаранина. Напротивъ, она, какъ святыню, поддерживала въ двочк любовь къ отсутствующей матери. Но двочка знаетъ о томъ, въ какихъ отношеніяхъ находятся ея отецъ и добрый ея другъ Ольга. Со стороны она слышитъ разные намеки, получаетъ боле или мене прямыя указанія и ничему не вритъ, считая все это за сплетни дурныхъ людей. Однако же, это волнуетъ ее, она понимаетъ, что ей чего-то не договариваютъ, и ко всмъ обращается за разъясненіемъ своихъ недоумній: почему мать не живетъ съ ними, гд она живетъ и что длаетъ, вернется ли мать и увидитъ ли она ее когда-нибудь? Отвты отца, Ольги и старухи Гараниной не удовлетворяютъ Нюту, а только еще больше тревожатъ очевидными недомолвками. Вдругъ, нежданно-негаданно, прізжаетъ въ тотъ же городъ жена Волынцева и черезъ свою старуху-мать требуетъ свиданія съ мужемъ и дочерью. Старуху выпроваживаютъ, но двочка слышала ея слова. И вотъ передъ Волынцевымъ и Ольгой встаетъ мудреный вопросъ, какъ поступить. Открыть Нют позоръ ея матери они не ршаются, помшать Волынцевой свидться съ дочерью они не находятъ возможности. Они находятъ одинъ исходъ — ухать. Но для этого, все-таки, нужно время, нсколько дней, а въ эти дни Волынцева можетъ надлать ршительно непоправимыхъ бдъ и всего прежде разъяснить дочери положеніе Ольги въ дом ея отца. Волынцевъ хватается за надежду, что можно будетъ откупиться отъ жены хотя бы очень большими деньгами, и если не добиться законнаго развода, то, по крайней мр, купить себ, любимой женщин и своей дочери временный покой до той поры, когда Нюта сама полюбитъ, станетъ женою и все пойметъ, — пойметъ и не осудитъ. Таковъ первый актъ драмы. Мы пропускаемъ, конечно, нкоторыя частности, вводныя сцены между старухой Гараниной и ея братомъ, старикомъ Хворостинымъ, отставнымъ и одряхлвшимъ дипломатомъ, очень характерно изображаемымъ г. Правдинымъ. Этотъ актъ написанъ очень ловко и бойко, мы бы сказали — мастерски, если бы въ самой основ всего нами переданнаго не было фальши, сочиненности, которая проскальзываетъ ршительно незамтно для огромнаго большинства зрителей, отчасти благодаря образцовому исполненію, отчасти же потому, что авторъ сразу захватываетъ зрителя, искусно возбуждаетъ нервы и держитъ ихъ въ постоянномъ и все возростающемъ напряженіи.

Второе дйствіе происходитъ въ номер гостиницы, гд остановилась Нина Александровна Волынцева (г-жа едотова) съ своимъ спутникомъ Пропорьевымъ (г. Ленскій) и съ матерью (г-жа Васильева). Этотъ актъ написанъ и разыгранъ еще увлекательне, чмъ первый. Волынцева хочетъ во что бы то ни стало добиться не только свиданія съ мужемъ и дочерью, но и водвориться въ дом мужа, занять Принадлежащее ей ‘по закону’ мсто, выгнать интриганку-любовницу, разлучающую ее съ семьей. Законная жена поднимаетъ весь городъ противъ женщины, осмливающейся жить въ открытой связи съ женатымъ человкомъ и въ его дом, на глазахъ у молоденькой двушки, ея дочери. Она, Волынцева, не можетъ доле терпть подобнаго скандала и одно изъ двухъ: или войдетъ хозяйкой въ принадлежащій ей по праву домъ, или вырветъ дочь изъ незаконной семьи своего мужа. Общественное мнніе, въ лиц представительницъ мстнаго beaurnond’а (г-жа Потхина и Самойлова), вступается за оскорбленную жену, за мать, у которой отняли ея ребенка. Это ‘сорочья армія’,— какъ ихъ называетъ Пропорьевъ,— поднимаетъ весь городъ противъ Ольги Гараниной. Старый дипломатъ, дядя Ольги (г. Правдинъ), пытается ‘дипломатическими’ штуками спровадить Волынцеву, но она слишкомъ умна и достаточно продлала всякихъ штукъ на своемъ вку, чтобы даться въ обманъ. Къ тому же, около нея находится Пропорьевъ, котораго уже, конечно, никакой дипломатъ не проведетъ. Пропорьевъ — интересный типъ, и г. Ленскій такъ правдиво и жизненно воспроизводитъ его, что за человка страшно становится, жутко въ томъ обществ, гд можетъ встртиться такой ‘желзный’ негодяй. Для него нтъ ни любви, ни дружбы, ни жалости, ни права. Все это лишь слова, такія же слова, какъ честь и совсть, пригодныя для разговоровъ, но не имющія никакого смысла, когда дло доходить до жизненной практики. Оставшись наедин съ Волынцевой, онъ отбрасываетъ всякія стсненія, перестаетъ говорить тмъ языкомъ, въ которомъ встрчаются эти слова, и говоритъ по-своему, требуетъ, чтобы она обобрала мужа. Волынцева хочетъ отдлаться отъ него. Онъ на нее кричитъ, какъ на послднюю изъ женщинъ, какъ на свою рабу. Она говоритъ о проснувшемся въ ней чувств матери, о своемъ утомленіи тою ужасною жизнью, которою Пропорьевъ заставлялъ ее жить, умоляетъ его о состраданіи. Онъ издвается надъ нею, надъ ея чувствами и надъ ея страданіями. Въ его глазахъ все это — только ‘истерика’. Онъ оторвалъ ее отъ семьи, увлекъ своею любовью и двнадцать лтъ эксплуатировалъ самымъ ужаснымъ образомъ. ‘Вы тиранили меня, заставляли служить своимъ цлямъ, вы торговали мною,— говоритъ она.— Чего же вы теперь отъ меня хотите’?— ‘Триста тысячъ!— объявляетъ онъ коротко и ясно.— Стащи съ мужа триста тысячъ и брось эту игру въ чувства нжной матери’. Пропорьевъ настоящій шуллеръ,— не тотъ шуллеръ, что подтасовываетъ карты и обыгрываетъ наврняка, а такой, который всю жизнь человка подтасуетъ, душу у него выиграетъ и ее, эту живую душу, какъ карту, замшаетъ въ свою колоду, чтобы продолжать ту же страшную игру. И этотъ негодяй въ драм кн. Сумбатова является не такимъ драматическимъ героемъ, какихъ, завдомо, нтъ въ дйствительности: это — живое лицо, это — кость отъ костей и плоть отъ плоти того общества, въ которомъ онъ дйствуетъ, въ которомъ мы живемъ. Мы знаемъ такихъ, и вс ихъ знаютъ, ихъ имена извстны по громкимъ уголовнымъ процессамъ, и такія имена называютъ вслухъ. Но есть и еще имена, которыхъ вслухъ назвать нельзя, которыхъ общество безсильно заклеймить позоромъ потому, что безсильно въ этомъ обществ общественное мнніе и немощна печать. Во второмъ акт Волынцева добивается отъ мужа свиданія съ дочерью.

Свиданіе происходитъ въ третьемъ дйствіи въ дом Волынцева. Вопреки уговору, Волынцева открываетъ дочери тайну отношеній ея отца къ Ольг Гараниной. Какъ въ матери,|посл двнадцати-лтней разлуки, вдругъ проснулась съ необычайною силою любовь къ дочери, къ чему зритель относится съ большимъ недовріемъ, такъ же точно и такъ же необъяснимо вспыхиваетъ въ дочери горячая любовь къ матери, которой она никогда не знала. Этому зритель тоже не вритъ, въ томъ и въ другомъ видитъ фальшь и натяжку,— по существу дла, совсмъ не нужную въ этой семейной драм, т.-е. ненужную въ томъ случа, если бы авторъ не поторопился. Выяснимъ нашу мысль. Волынцева могла пріхать безъ малйшаго чувства къ дочери, пріхать подъ вліяніемъ Пропорьева, просто съ тмъ, чтобы стащить съ мужа хорошій кушъ, для чего и начала разыгрывать роль нжной матери. И тутъ-то, посл свиданія съ дочерью, въ ней могли и, пожалуй, должны бы были проснуться материнскія чувства, запросы семейнаго покоя, жажда кончить жизнь по-человчески. Тутъ она могла употребить вс силы своего ума и своей опытности на то, чтобы привлечь къ себ любовь дочери и постепенно тонкимъ ядомъ отравить ея чувства къ Ольг Гараниной. Для этого могъ потребоваться пятый актъ, но… могъ и не потребоваться, если бы были сокращены или совсмъ выкинуты нкоторыя сцены съ ‘сорочьей арміей’,— напримръ, съ матерью Волынцевой или съ устарвшимъ дипломатомъ. Но тогда была бы другая пьеса, и разговоръ о ней былъ бы другой.

Въ четвертомъ дйствіи выясняется, что Волынцевою устранены вс препятствія къ возвращенію въ свою семью. Пришедшая въ номеръ законной жены Гаранина объявляетъ, что для счастья Нюты, чтобы не изломать ея молодую жизнь, она удаляется изъ дома Волынцева. Законная жена побдила. Но она забыла, что за ея плечами стоитъ ея прошлое, и оно, это прошлое, въ самый моментъ торжества, встаетъ между нею и ожидаемымъ счастьемъ въ лиц Пропорьева. ‘Обо мн-то, сиротинушк, вы и забыли’,— глумится онъ надъ своею жертвой и требуетъ опять полнаго подчиненія себ. Глумленіемъ отвчаетъ онъ на вс мольбы измученной женщины, угрозами отвчаетъ на ея отчаянныя попытки вырваться изъ его рукъ. ‘Да разв же это руки?— говоритъ Пропорьевъ.— Это цпи, это кандалы желзныя. На кого я ихъ разъ наложилъ, тотъ уже ихъ, по своей вол, никогда не сниметъ… Напрасно вы думаете, что можно сразу пустить на-смарку все ваше прошлое’.— ‘Насмарку?— отвчаетъ Волынцева (мы цитируемъ на память).— Насмарку прошлое нельзя… Цпи… такъ разобью же я эти цпи…’ Она бросается къ столу и выпиваетъ ядъ. Пропорьевъ убгаетъ въ страх, какъ бы его не притянули къ суду. Жизнь Волынцевой медленно гаснетъ подъ вліяніемъ яда. Вбгаетъ Нюта, вырвавшаяся изъ дому, чтобы побыть съ матерью. Волынцева говоритъ двочк, что больна, что умираетъ, завщаетъ ей любить отца, признается, что она сама во всемъ виновата, бросила семью, вела жизнь… нехорошую, завщаетъ дочери любить ее въ той, которую отецъ дастъ ей вмсто матери. Волынцевъ приходитъ за дочерью. Жена проситъ простить ее и умираетъ у ногъ мужа и рыдающей дочери.

Развязка самоубійствами — всегда боле или мене механическая развязка и нердко совершенно произвольная, какъ мы видли это въ драм г. Александрова Искупленіе. Въ драм кн. Сумбатова, оставаясь, все-таки, механическою, развязка иметъ то преимущество, что она оказывается чуть ли не единственнымъ средствомъ разбить, которыми сковалъ Пропорьевъ свою жертву. При всхъ, указанныхъ нами, неврностяхъ, эта драма займетъ очень видное мсто въ репертуар текущаго сезона — и не по одному только ея исполненію, которое въ главныхъ роляхъ представляетъ собою верхъ художественности. Лучшаго исполненія, чмъ какое намъ дали г-жа едотова и г. Ленскій, мы, знавшіе Малый театръ во дни его великой славы, не можемъ себ представить. Въ заключеніе съ особеннымъ удовольствіемъ мы отмтимъ игру двухъ молодыхъ артистокъ, исполнявшихъ роль Нюты: на первомъ представленіи эту роль исполняла г-жа Лешковская, на второмъ — г-жа Панова. Сопоставлять ихъ и сравнивать ихъ игру въ этой роли мы считаемъ преждевременнымъ и неудобнымъ. Очень хороши были об, каждая въ своемъ род, причемъ самое исполненіе было не одинаковымъ. Об работали самостоятельно и видно, что работали добросовстно и умно, что въ особенности важно. Какое мсто предстоитъ имъ занять въ нашей трупп, предршить нельзя, но и нельзя сомнваться въ томъ, что об могутъ разсчитывать на блестящую сценическую будущность, если будутъ работать, учиться, думать и относиться къ своему длу съ тою любовью, къ которой ихъ обязываетъ данный имъ талантъ. Отъ всей души привтствуемъ молодыхъ артистокъ, возлагаемъ на нихъ большія надежды и, при лучшихъ нашихъ пожеланіяхъ, предупреждаемъ ихъ, что съ тхъ много спросится, кому много дано.

Въ комедіи Эркманна-Шатріана Другъ Фрицъ проводится такая мысль, что всякій ‘патріотъ своего отечества’ обязанъ жениться и стараться о преумноженіи населенія дорогой родины. Неисполняющіе этой священной обязанности и предпочитающіе удобства холостой жизни суть ничто иное, какъ ‘эпикурейцы’, они уподобляются ‘смоковниц, не приносящей плода’, которую за то надлежитъ порубить и истопить ею печку. Народы, перестающіе размножаться, неминуемо погибаютъ, тогда какъ народы, численно-преумножающіеся, идутъ прямымъ путемъ ко всяческимъ преуспяніямъ. Такія мысли проводитъ и развиваетъ еврейскій раввинъ въ Эльзас Давидъ Зихель (г. Правдинъ) своему другу Фрицу Кобюсу (г. Охотинъ), холостяку, зажиточному землевладльцу, благодушествующему съ пріятелями за стаканами вина и трубками. Раввинъ Зихель во что бы ни стало ршилъ женить друга Фрица и пристроиваетъ ему въ невсты Сюзель (г-жа Щепкина), хорошенькую дочь одного изъ его фермеровъ. Какъ ни вертлся другъ Фрицъ, а суженой не могъ и на кон объхать, хотя сдлать это и пытался, ухавши съ пріятелями съ фермы, на которой жила Сюзель съ отцомъ и гд милая двушка кормила Фрица превкусными оладьями. Фрицъ убжалъ отъ соблазновъ и затосковалъ о двушк, объ оладьяхъ, о тихомъ довольств, какое онъ испытывалъ на ферм. Раввинъ очень ловко пользуется обстоятельствами и незамтно для Фрица устроиваетъ его женитьбу на Сюзели. Исторія эта раздлана въ трехъ актахъ, хорошо переведенныхъ на русскій языкъ, но не особенно хорошо разыгранныхъ на московской сцен. Главная роль принадлежитъ раввину Зихелю. Въ этой роли мы видли въ Москв Э. Поссарта, въ репертуар котораго она занимаетъ одно изъ выдающихся мстъ. Въ первомъ акт г. Правдинъ игралъ по-поссартовски и очень удачно, настолько удачно, что его игру нельзя было назвать копировкой знаменитаго нмецкаго артиста, хотя, конечно, для видвшихъ пьесу на сцен театра Парадиза вліяніе Поссарта было весьма замтно. Къ сожалнію, г. Правдинъ не выдержалъ до конца спокойнаго и достойнаго тона и со втораго акта началъ переигрывать, а въ третьемъ — увлекся и дошелъ до шаржа, производившаго на зрителей очень непріятное впчатлніе, что и выразилось гробовымъ молчаніемъ залы посл такихъ сценъ, которыя, по всмъ соображеніямъ, должны бы вызывать апплодисменты. Отчасти поэтому, отчасти же и по самому содержанію, совершенно чуждому намъ и не имющему для насъ никакого значенія, пьеса оказалась вполн неудовлетворительною. Но она, все-таки, несравнимо лучше передланной съ французскаго г. Осиповымъ трехъактной комедіи Въ плну. Въ Париж главную роль забираемаго ‘въ плнъ’ холостяка игралъ Кокленъ-старшій, чуть ли даже не для него собственно была состряпана эта роль, а къ роли пристроена и самая пьеса. Какъ бы то ни было, въ Париж, благодаря игр Коклена, пьеса пользовалась большимъ успхомъ. На московской сцен эту роль исполнялъ г. Музиль и… пьеса провалилась. Туда ей, впрочемъ, и дорога, за содйствіе такому исходу можно только поблагодарить г. Музиля, настолько негодна пьеса сама по себ. Нельзя не подивиться, для чего ставятся подобныя пьесы на первоклассной русской сцен. Какъ на представленіяхъ Друга Фрица, такъ и на представленіи комедіи, переименованной на русскія имена г. Осиповымъ, театръ былъ почти пустъ. Мы хорошо знаемъ, что пустымъ онъ можетъ быть и на представленіяхъ оригинальныхъ русскихъ пьесъ, какъ мы о томъ говорили выше, но… какъ бы плоха ни была оригинальная пьеса, все-таки, хуже этой едва ли какая найдется. А, между тмъ, вс эти переводы и такъ называемыя передлки заставляютъ артистовъ работать совершенно непроизводительно, портятъ ихъ даже, портятъ вкусъ публики, занимаютъ мсто, которое могло бы быть дано русскимъ пьесамъ новымъ или забытымъ изъ стараго репертуара, въ которомъ, несомннно, найдется не мало такого, что далеко превосходитъ теперешнюю французскую стряпню, перерабатываемую доморощенными драматическими кухарями.

——

Въ ноябр мсяц исполнится 100 лтъ со для рожденія Михаила Семеновича Щепкина, имя котораго навсегда останется первенствующимъ въ ряду именъ славнйшихъ русскихъ артистовъ. Память о немъ должна сохраниться въ театральныхъ преданіяхъ, не только какъ память объ артист громаднаго таланта, но и какъ о человк, который беззавтно былъ преданъ искусству, служилъ ему много лтъ врою и правдою, жилъ имъ и двигалъ его впередъ, будучи добрымъ товарищемъ, не знавшимъ ни зависти, ни соперничества, и лучшимъ учителемъ и руководителемъ молодыхъ, только что начинающихъ артистовъ. Онъ первый указалъ на недостаточность замкнутой жизни актера, на необходимость тсной связи одной отрасли искусства съ другими ея отраслями, съ литературою и наукою. Тсно связанный лучшими отношеніями съ большинствомъ выдающихся людей своего времени, Михаилъ Семеновичъ показалъ тотъ путь, на которомъ только и можетъ развиваться драматическое искусство, дабы занять подобающее ему мсто въ сред другихъ искусствъ,— показалъ средства, могущія возвысить актера до положенія художника. Да живетъ же долгіе годы память объ этомъ учител въ сред русскихъ артистовъ и да служитъ она имъ всегда путеводной звздой на ихъ трудномъ пути.

Ан.

‘Русская Мысль’, кн.X, 1888

СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО.

Читайте также: