СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО.
СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО.
‘Малый театръ’: Въ старые годы, драма г. Шпажинскаго.
Ан.
‘Русская Мысль’, кн.XI, 1888
Современное искусство, Ремезов Митрофан Нилович, Год: 1888
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Въ нашемъ предъидущемъ отчет о Маломъ театр мы сказали, что успхъ или неуспхъ пьесы на казенной московской сцен зависитъ исключительно отъ того, стоятъ или не стоятъ на афиш имена нашихъ знаменитостей: г-жъ едотовой, Ермоловой и Медвдевой, а не отъ достоинства самой пьесы, и, что еще странне, даже не отъ того, какъ исполнена та или другая роль одною изъ знаменитостей. Публика идетъ смотрть не пьесу, а едотову или Ермолову, апплодируетъ она едотовой и Ермоловой, почти не вдаваясь въ оцнку ихъ игры. Публика хлопаетъ при ихъ выход — ‘встрчаетъ’, хлопаетъ при уход — ‘провожаетъ’, прерываетъ дйствіе своимъ хлопаньемъ совсмъ не потому, что артистка сдлала что-либо особенное, выдающееся,— стучитъ и шумитъ публика потому только, что это ея ‘любимицы’, которыя всегда ‘хороши по-милу’, какъ бы он ни играли. И при этомъ нельзя не отмтить того факта, что г-ж Ермоловой хлопаютъ больше, чмъ г-ж едотовой, и вызываютъ г-жу Ермолову больше даже тогда, когда ни хлопать, ни вызывать нтъ достаточныхъ основаній, какъ, напримръ, въ драм князя Сумбатова Цпи. Не нравится ли артистк роль Ольги Гараниной, или почему другому,— не беремся ршать,— но исполненіе этой роли, во всякомъ случа, значительно ниже средствъ г-жи Ермоловой и никакъ не можетъ идти въ сравненіе съ исполненіемъ ею же роли Клавдіи, экономки холостаго барина, въ драм г. Шпажинскаго Въ старые годы, которая только и держится игрою г-жи Ермоловой. Сама же по себ драма эта лишь потому называется ‘драмой’, что въ ней имются ядъ и кинжалъ, отравленіе и самоубійство, драматическія же положенія только подразумваются. Это ‘случай’ въ лицахъ изъ старопомщичьяго быта, изображаемый весьма продолжительно, въ пяти дйствіяхъ и шести картинахъ. Почему не въ шести дйствіяхъ — неизвстно. Разв потому только, что ‘не принято’ писать шести и семи-актныя пьесы. Но зрителю отъ того ничуть не легче, что авторъ называетъ дйствія своей пьесы ‘картинами’, а въ данномъ случа, то-есть въ пьес г. Шпажинскаго, въ особенности не легко, такъ какъ авторъ показываетъ совершенно лишнюю и ни на что ненужную ‘картину’. Безъ этой ‘картины’ не только можно обойтись, но и должно. И когда авторъ, передлывавшій Княгиню Курагину посл нсколькихъ представленій, станетъ передлывать свою новую драму, то онъ, вроятно, спрячетъ ‘картину’ лежанія героини ничкомъ на кровати и приклеитъ ко второму дйствію т нсколько словъ, для которыхъ ему понадобилась такая картина.
Къ какому времени относится случай, расписанный г. Шпажинскимъ въ картинахъ, изображающихъ жизнь въ старые годы,— опредлить довольно трудно. Могло происходить нчто подобное при цар Алекс Михайлович, во дни Каширской старины, могло случиться и при матушк Екатерин, одновременно съ казусомъ, постигшимъ княгиню Курагину, могло быть и поздне, много поздне, вплоть до того времени, когда, съ уничтоженіемъ крпостнаго права, помщики лишились возможности продлывать всякія самодурныя безобразія. ‘Случай’ г. Шпажинскаго заключается вотъ въ чемъ: жили-были два помщика сосда, одинъ молодой и богатый, Рахмановъ (г. Рыбаковъ), другой — бдный и старый, Ивковъ (г. Правдивъ). У мелкопомстнаго Ивкова есть хорошенькая дочка Маша (г-жа Лешковская), у Рахманова живетъ въ дом красивая экономка, крпостная ‘помпадурша’ Клавдія (г-жа Ермолова). Своими кутежами и разными неистовыми подвигами Рахмановъ нагналъ страхъ на всю округу, такой страхъ, что одно приближеніе этого ‘озорника’ къ усадьб Ивкова заставляетъ старика спрятать дочь въ какой-то чуланъ. Рахмановъ врывается съ своею дворней въ домъ сосда, на отказъ хозяина показать дочь отвчаетъ угрозами и приказываетъ своимъ охотникамъ обыскать домъ и притащить барышню насильно. Приказаніе исполняется моментально. Рахмановъ объявляетъ, что пріхалъ съ самыми добрыми намреніями, и длаетъ предложеніе испуганной двушк. Получивши отказъ, онъ кричитъ: ‘Если не хочешь быть женою, такъ рабою будешь’… и силой увозитъ Машу въ свою усадьбу. Тутъ (во второй картин перваго дйствія), запертая на антресоляхъ, Маша лежитъ ничкомъ, какъ уже мы сказали, плачетъ, рвется, готова въ окно выпрыгнуть, но ее караулятъ крпко въ ожиданіи барина, ухавшаго въ городъ хлопотать въ суд, куда старикъ Ивковъ подалъ на него жалобу. На антресоли является любовница Рахманова, Клавдія, посмотрть, что еще за ‘кралю’ привезли, и ршаетъ, что птица неважная, неопасная соперница. Во второмъ дйствіи Клавдія, разряженная въ какой-то фантастическій костюмъ, очень идущій къ г-ж Ермоловой, но не идущій къ длу, ждетъ прихода барина за чайнымъ столомъ и распоряжается прислугой и приживальщикомъ Чириковымъ (г. Макшеевъ),— личностью, ненужною ни въ жизни, ни въ пьес г. Шпажинскаго. За бариномъ Клавдія ухаживаетъ, въ довольно яркой сцен говоритъ, какъ любитъ его, какъ тшитъ и жизнь отдать готова за то только, чтобъ ему весело было. На минуту увлеченный страстными ласками крпостной любовницы, Рахмановъ вспоминаетъ о Маш Ивковой, рзко отталкиваетъ Клавдію, высылаетъ ее изъ комнаты и приказываетъ привести ‘барышню’. Маша умоляетъ отпустить ее домой къ отцу. Въ это время вбгаетъ старикъ Ивковъ, пріхавшій прямо изъ города, гд онъ не нашелъ ни правосудія, ни защиты у чиновниковъ, закупленныхъ Рахмановымъ. Онъ уже не грозитъ,— богатый баринъ осилилъ его своими деньгами, и, посмиваясь, говоритъ, что ‘до царя далеко’… Старикъ проситъ возвратить ему дочь, взываетъ къ чести Рахманова. Тотъ отвчаетъ, что ни за что не разстанется съ Машей, да, къ тому же, теперь ужь и поздно, такъ какъ двушка все равно опозорена пребываніемъ въ дом холостаго человка, и исходъ одинъ: ‘Эй!— зоветъ Рахмановъ слугу,— заложить коляску и послать за священникомъ. Я ду въ церковь внчаться съ Марьей Григорьевной’. Занавсъ падаетъ.
Въ третьемъ дйствіи насильно обвнчанная Маша продолжаетъ изображать изъ себя жертву, несмотря на всю любовь мужа. Она живетъ въ его дом, какъ чужая, ни во что не вмшивается, не надваетъ сдланныхъ имъ нарядовъ, а носитъ свои двичьи платья, не говоритъ съ мужемъ и едва отвчаетъ на его вопросы. Клавдія удалена, отослана жить въ людскую, дворня говоритъ, что бывшую фаворитку отдадутъ замужъ за прикащика. По она, все-таки, пробирается въ домъ, не теряетъ надежды на возвратъ любви барина. Рахмановъ, взбшенный, наконецъ, обращеніемъ жены, приказываетъ запречь лошадей, чтобы хать на винокурню, мсто его обычныхъ оргій. Жена узнала объ этомъ и въ заключеніе. акта говоритъ мужу: ‘Длать вы можете, что хотите, но меня вы должны уважать’, или: ‘уважать себя я заставлю’. Мы приводимъ эти слова на память и за ихъ точность не ручаемся, но смыслъ переданъ врно.
Въ четвертомъ акт оказывается, что, вмсто винокурни, Рахмановъ похалъ къ Ивкову и, вмсто кутежа съ крпостными нимфами, учинилъ мировую съ тестемъ. Тмъ временемъ Клавдія пробралась въ домъ и подсыпала въ лкарство молодой барын яду въ вид какого-то благо порошка. Ивковъ прізжаетъ къ Рахмановымъ и при немъ выясняется, что Маша нжно любитъ мужа, давно любитъ, полюбила еще двушкой, какъ только увидала его. Невыясненнымъ остается одно: для чего собственно она продлывала все то, что могло оттолкнуть отъ нея мужа и довести его до взаправдашней поздки на винокурню съ отставною любовницей, умвшей длать кутежи такими увлекательными? Но все равно: любитъ — и превосходно. А тутъ-то, когда для молодыхъ долженъ засіять медовый мсяцъ въ наилучшемъ вид, Маша, какъ на грхъ, вспоминаетъ о лкарств и выпиваетъ ложку отравы, приготовленной Клавдіей, и медовой мсяцъ меркнетъ надъ диваномъ, на который упала умирающая барыня изъ объятій счастливаго супруга. Рахмановъ кричитъ, чтобы скакали за докторомъ, и тмъ подаетъ надежду на то, что роль г-жи Лешковской не кончена, что зрители. будутъ имть удовольствіе видть ее еще разъ въ пятомъ акт. И надежда эта не обманетъ зрителя, или обманетъ только на половину, такъ какъ г-жу Лешковскую онъ увидитъ, но удовольствія отъ того не получитъ.
Въ пятомъ акт на сцен изображена людская изба, въ которой томится Клавдія. Отъ надежды вернуть любовь барина посл смерти его жены бывшая экономка переходитъ къ страху, что неповинно ‘изведенная’ барыня станетъ мертвая приходить и упрекать ее въ убійств. На двор ночь, и страхъ выростаетъ до настоящихъ галлюцинацій, поразительно передаваемыхъ М. Н. Ермоловою. Въ усадьб знаютъ уже, что барыня отравлена, такъ сказалъ пріхавшій докторъ, и дворня уже называетъ виновницу. Помощь во-время пріхавшаго врача спасла больную. Объ этомъ Клавдія узнаетъ отъ горничной двушки Акульки (г-жа Потхина). Въ избу приходитъ Рахмановъ и ведетъ такія рчи, что у Клавдіи срывается съ языка признаніе. Баринъ выхватываетъ кинжалъ, готовъ на мст убить злодйку, его останавливаетъ появленіе выздороввшей супруги, которая умоляетъ его простить Клавдію.
— Не хочу я вашего прощенья,— говоритъ Клавдія, поднимаетъ брошенный бариномъ ножъ и зарзывается.
Подобныя исторіи могли случаться въ старые годы и, вроятно, случались, но драма — не уголовная хроника, да и хроника должна быть, во-первыхъ, ясна, во-вторыхъ, должна выражать какую-либо опредленную мысль. Безъ этого хроника остается простымъ матеріаломъ, боле или мене пригоднымъ для литературной переработки въ беллетристическое и сценическое произведеніе. Въ драм г. Шпажинскаго все неясно, и почти невозможно добраться до опредленной мысли, иллюстрировать которую хотлъ авторъ своею пьесой. Для зрителя остается непонятнымъ, что за человкъ Рахмановъ, что за женщина Маша Ивкова, почему Маша, нжно любя мужа, притворяется, будто его не любитъ, и такъ усердно притворяется, что зритель объ этомъ не догадывается до конца четвертаго акта. Въ пьес существуютъ намеки на то, что Рахмановъ былъ необузданнымъ до звроподобія человкомъ и что, подъ вліяніемъ молодой, любимой жены, онъ совершенно измнился и сталъ добрйшимъ помщикомъ. О томъ и другомъ разсказываютъ намъ дйствующія лица, но сами мы ничего такого не видимъ и понять не можемъ, какъ могла имть на мужа благотворное вліяніе такая жена, какую изобразилъ г. Шпажинскій. По тому времени, къ которому относится дйствіе драмы, мягкость и кротость Рахманова по отношенію къ отталкивающей его отъ себя жен представляются не только удивительными, но и неправдоподобными, если поврить на слово дворн, будто молодой баринъ вправду нрава крутаго и необузданнаго. А въ образ дйствій молодой барыни не усматривается ничего такого, что могло бы умягчить дикій характеръ стариннаго помщика. Да и сама Марья Григорьевна не имла въ виду ‘передлывать’ характеръ мужа. На это мы не видимъ въ пьес ни малйшаго намека. И выходитъ одно изъ двухъ: либо Рахмановъ мягкотлый добрякъ, съозарничавшій надъ дочерью мелкопомстнаго сосда и не знающій какъ загладить свое озорство, либо вся эта исторія лишена правдоподобія.
Не подлежитъ сомннію, что матеріалъ для драмы былъ въ распоряженіи автора, но авторомъ представленъ публик лишь въ полуобработанномъ вид. Изъ главныхъ лицъ довольно цльнымъ и яркимъ представляется характеръ экономки Клавдіи. Ея положеніе дйствительно драматическое. Она любитъ барина, готова душу отдать за него и для его удовольствія, а ее смняетъ соперница, ее выгоняютъ изъ дома, хотятъ насильно отдать замужъ. Только въ пьес-то г. Шпажинскаго обо всемъ этомъ лишь говорится, такъ что если и есть драма, то она разыгрывается гд-то за кулисами, на сцен же, передъ зрителями, являются одни результаты въ вид яда, потомъ въ вид страха передъ послдствіями отравленія и, наконецъ, въ вид самоубійства ножомъ, какъ бы нарочно принесеннымъ Рахмановымъ и подкинутымъ имъ къ ногамъ Клавдіи, чтобы ей было чмъ зарзаться. Произошло это самоубійство совсмъ невзначай, Клавдія и не думала убивать себя, а въ моментъ извстнаго аффекта авторъ руками г. Рыбакова подсунулъ ножъ, она имъ себя и хватила. Не подложи авторъ ножа, ничего бы и не было: господа великодушно простили бы неудачную отравительницу, дали бы ей вольную, и сошла бы Клавдія со сцены безъ кровопролитія и безъ всякой драмы. Изъ всей исторіи вышелъ бы всмъ извстный анекдотъ изъ временъ крпостнаго права. Самыя картины стараго, крпостнаго быта очень не ярки и не характерны. Ничего особеннаго, присущаго именно крпостному праву, ничего такого, что было бы немыслимо безъ помщичьей власти, авторъ не показалъ въ своей пьес, если не считать похищенія мелкопомстной дворяночки. Да и то еще возникаетъ вопросъ: дйствительно ли это совсмъ уже невозможно безъ крпостной дворни, при помощи наемныхъ молодцовъ? За это судятъ и наказываютъ, и тогда ‘удили, и тогда Рахмановы откупались отъ суда очень большими деньгами. И теперь, какъ въ старые годы, такое похищеніе срамитъ двушку и можетъ вынудить ее согласиться на бракъ съ похитителемъ. Тогда отраву подсыпала крпостная экономка,— нтъ ничего невозможнаго въ томъ, что въ наше время отравитъ экономка наемная и потомъ сама заржется, если бывшій любовникъ принесетъ ножъ и подсунетъ ей подъ руку: при чемъ же тутъ старые годы? Въ чемъ заключается мысль автора, ради которой написаны г. Шпажинскимъ шесть картинъ? Не похищай? Нтъ, напротивъ: похищай, такъ какъ безъ похищенія Рамановъ не женился бы на Ивковой, любящія сердца не соединились бы, мелкопомстная барышня не сдлалась бы богатою барыней и счастливою супругой счастливаго супруга. Не прогоняй любовницы-экономки? Никакъ нельзя не прогнать, ибо безъ этого нельзя ни жениться, ни быть счастливымъ, ни осчастливить милую двушку. Такъ что, въ конц-концовъ, выходитъ одно ‘нравоученіе’: женись, отправляй неукоснительно экономку куда-нибудь подальше и къ усадьб не подпускай, чтобы она не подсыпала яду, и никакихъ смертоносныхъ орудій ей не подкладывай, чтобы она не самоубилась въ азарт… Для иллюстраціи такихъ идей не стоитъ писать пятіактныя драмы, въ двухъ-актной комедіи это вышло бы короче и забавне.
Въ роли Маши Ивковой чередуются г-жи Лешковская и Крашенинникова, об ученицы школы г. Шестаковскаго. Г-жа Лешковская кончила курсъ года полтора назадъ, играла нкоторое время въ провинціи, потомъ поступила на казенную сцену, прошлое лто участвовала въ артистической поздк по Россіи товарищества, во глав котораго стояла Г. И. едотова, и въ настоящее время занимаетъ видное мсто въ трупп Малаго театра. Въ драм г. Шпажинскаго на молодой артистк лежитъ отвтственная роль и съ нею г-жа Лешковская такъ же удачно справилась, какъ съ ролью Люты Волынцевой, въ драм князя Сумбатова Цпи, о чемъ мы говорили въ прошедшій разъ. Давая отчетъ объ этой пьес, мы уклонились отъ сравненія г-жи Лешковской съ г-жею Пановой, еще боле молодою артисткой, не проходившею никакой правильно организованной драматической школы: об были очень хороши, каждая по своему, и трудно ршить, которая была лучше. Въ драм г. Шпажинскаго превосходство, неоспоримо, на сторон г-жи Лешковской, быть можетъ, потому, главнымъ образомъ, что она уже, все-таки, боле опытная актриса, чмъ г-жа Крашенинникова. Во всякомъ случа, видно, что ни та, ни другая не особенно многимъ обязаны подготовлявшей ихъ школ, которой одно разв можетъ быть поставлено въ заслугу, что школа эта ничего не испортила въ симпатичномъ дарованіи г-жи Лешковской. Что же касается г-жи Крашенинниковой, то по многимъ причинамъ мы не думаемъ, чтобы ей предстояло выйти изъ второстепенныхъ ролей драматическаго репертуара. Въ ней не замтно той внутренней искры, которая освщаетъ игру артиста, подкупаетъ зрителя въ его пользу при недостаткахъ исполненія и сглаживаетъ вс промахи. Г-жи Панова и Лешковская живутъ на сцен, г-жа Крашенинникова играетъ. Живое и жизненное исполненіе, какъ говорится, ‘нутромъ’, всегда и съ большимъ успхомъ можетъ замнить собою игру головой и выучкой, а такая игра лишь въ томъ случа заставитъ забыть на время недостатокъ внутренняго огня въ артист, когда она доведена до высокой степени совершенства, и не одною только выучкой, но и долгою практикой при большомъ ум артиста. Въ нкоторой части публики, въ особенности въ сред любителей-актеровъ и даже въ кругу весьма размножившихся въ послднее время учителей драматическаго искусства существуютъ два противуположныя мннія: одни говорятъ что выучкой можно сдлать артиста изъ кого угодно, другіе увряютъ, будто артисты ‘родятся’, и до крайности умаляютъ значеніе школы. По нашему мннію, неправы т и другіе, но послдніе боле неправы, чмъ первые. Самородки бываютъ, конечно, да еще какіе! Стоитъ только вспомнить М. С. Щепкина… Только они родятся-то въ сто лтъ одинъ разъ, а то, пожалуй, и рже, а изъ самородковъ нельзя составить никакой труппы, тогда какъ изъ ‘выученныхъ’ труппу составить можно, и даже хорошую труппу, и безъ ‘выученныхъ’ не можетъ существовать никакая труппа. Изъ этого ясно слдуетъ, что для преуспянія драматическаго искусства, или, по меньшей мр, для поддержанія его на той высот, съ которой оно у насъ замтно спускается, необходима хорошая школа и въ смысл училища, и въ смысл сохраненія извстныхъ традицій сцены, тхъ традицій, которыя завщалъ ей Щепкинъ и о которыхъ мы сказали нсколько словъ въ нашемъ обзор прошлаго мсяца. Училищъ и отдльныхъ классовъ драматическаго искусства у насъ существуетъ множество, но есть ли отъ нихъ какая польза и можно ли таковой ожидать, это — вопросъ, на который дирекція Императорскихъ театровъ отвчаетъ, повидимому, отрицательно. Объ этомъ можно заключить изъ того, что дирекція нашла нужнымъ устроить въ ныншнемъ году свою драматическую школу.