СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО.
СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО.
Малый театръ: Хрущевскіе помщики, комедія А. Ф. едотова, и Эгмондъ, трагедія Гте.
Ан.
‘Русская Мысль’, кн.II, 1888
Современное искусство, Ремезов Митрофан Нилович, Год: 1888
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Въ бенефисъ заслуженнаго артиста Рябова, ‘за 25-ти лтнюю службу’, какъ значится на афиш, была поставлена въ Маломъ театр четырехъактная комедія А. Ф. едотова: Хрущевскіе помщики. Сюжетъ пьесы очень незамысловатъ, и, тмъ не мене, комедія г. едотова заслуживаетъ особеннаго вниманія какъ по обрисовк характеровъ и положеній авторомъ, такъ и но ея превосходному исполненію на сцен. Такого безукоризненно-дружнаго исполненія, такого неподражаемаго ансанбля отъ начала до конца мы не запомнимъ за послдніе годы ни въ одной пьес. Поставлена она мастерски, роли распредлены съ отличнымъ пониманіемъ, что можетъ каждый артистъ сдлать изъ данной роли. При этомъ, распредлявшій роли,— г. едотовъ, конечно,— не побоялся дать главную роль г. Музилю и роль старухи, бывшей дворовой женщины, г-ж Потхиной. Оба вполн оправдали возлагавшіяся на нихъ авторомъ надежды. Публика вызывала нкоторыхъ артистовъ отдльно, но по окончаніи каждаго акта вызывала ‘всхъ’, такъ какъ нельзя было отдать исключительнаго предпочтенія кому-либо, ‘всмъ’ слдовало сказать большое ‘спасибо’ за вечеръ, проведенный такъ пріятно, какъ это рро удается москвичамъ. Да не выведетъ, однако же, читатель такого заключенія, что комедія г. едотова представляетъ собою что-либо выдающееся даже въ теперешнемъ нашемъ репертуар. Въ смысл литературномъ это не боле, какъ жанровая картинка, изображающая кулака-паука, забравшагося въ опустлыя барскія хоромы и раздлывающаго тамъ свои скверныя дла и длишки. Но въ сценическомъ отношеніи комедія г. едотова есть, несомннно, вещь, доказывающая большое мастерство автора, превосходное знаніе сцены и умнье распорядиться всми ея средствами, недоступными большинству профессіональныхъ драматурговъ. Само собою разумется, что безъ таланта этого сдлать нельзя, что и доказали нкоторые писатели, знакомые со сценой не мене г. едотова. Помимо сказаннаго, комедія Хрущевскіе помщики отличается еще однимъ очень важнымъ достоинствомъ,— она полна истиннаго комизма, умнаго юмора, безъ шаржа, безъ каррикатуры и натяжекъ. Все въ ней жизненно, правдиво и смшно, весело смшно. Въ наше безпросвтно-тоскливое время нравственной измученности и перемученности всмъ живется тяжело и горько. Куда ни оглянись, кругомъ, везд, какъ только всмотришься внимательно, изъ-подъ муругой оболочки обыденной жизни просвчиваетъ недоброе, либо драма, кое-какъ прикрытая пошлостью, либо пошлость, обусловывающая собою драму. Нужды нтъ, что пошлость дрянна и ничтожна, она, все-таки, торжествуетъ, а живое и доброе страдаетъ и гибнетъ — нравственно слишкомъ часто, физически — весьма нердко. Оглядитесь кругомъ, гд веселыя лица, гд счастливые, гд просто довольные люр? Даже т, на чьей сторон сейчасъ торжество, не знаютъ веселья, и торжество не даетъ имъ ни довольства, ни счастья, ни даже покоя, самое торжество ихъ какое-то звриное, а потому и лица у нихъ озврлыя, ни дать-ни взять какъ въ моментъ торжества у побдителей-кулаковъ въ комедіи г. едотова. Иначе и быть не можетъ, такъ какъ эти побдители чуютъ, что торжество ихъ незаконное, что оно есть плодъ насилія, обмана, сплошной неправды, что вс одураченные, запуганные, опоенные, приниженные и придавленные могутъ очнуться, глухой стонъ замученныхъ можетъ превратиться въ вопль, страданія могутъ, довести до ярости, что легко можетъ наступить часъ расплаты за содянныя неправды, и возмездіе можетъ явиться, откуда его никто не ждалъ, въ непредвиднной форм. И торжествующій кулакъ не знаетъ покоя,— ему не до веселья. Вс его силы напряжены на уничтоженіе всякой возможности сопротивленія и даже простаго робкаго протеста, его нервы вчно^раздражены страхомъ за сохранность сцапаннаго, отнятаго и заграбленнаго… Такова дйствительность, и, конечно, для всхъ, кому она даетъ себя чувствовать, живется настолько тяжело, что отдохнуть хотлось бы хоть на короткое время, забыться, разсмяться тмъ смхомъ, отъ котораго самъ отвыкъ и котораго давно не слыхалъ кругомъ себя. Гд же найти забвеніе и хотя бы искру трезваго удовольствія? Въ театръ идти?— но тамъ даютъ слезопролитныя драмы, разсчитанныя на то, чтобы надрывать и безъ того измученные нервы… Я отдохнуть хочу отъ собственныхъ затаенныхъ слезъ, я смхомъ хочу облегчить грудь, разбитую задавленными рыданіями. И вотъ,— спасибо г. едотову,— онъ въ своей комедія вывелъ одного изъ такихъ кулаковъ, о которыхъ я только что говорилъ, вывелъ его правдиво, во всей его ужасающей нагот, но представилъ въ мометъ желанной расплаты, и здоровымъ, веселымъ смхомъ разогналъ давящій кошмаръ нелпой дйствительности.
Дйствіе происходитъ въ сел Хрущевк, въ старинной барской усадьб графовъ Ростовыхъ, куда, благодаря неряшливости хозяина, проживавшаго въ чужихъ краяхъ, забрался паукъ Акимъ Акимовичъ Недососовъ (г. Музиль) и разными мошенническими продлками за безцнокъ пріобрлъ богатое имніе. Старинный домъ превратился въ грязное гнздо пауковъ. Въ мраморъ стнъ, въ золоченыя колонны вбиты гвозди, на нихъ висятъ хомуты, веревки, всякій хламъ: роскошная мебель загрязнена, переломана, стоитъ въ перемшку съ грошовыми базарными стульями, стекла въ окнахъ выбиты и кое-чмъ залплены, въ одно изъ нихъ проведена труба кабацкой чугунки. Пауки любятъ тепло. Семья Акима состоитъ изъ жены Арины (г-жа Садовская) и дочери Глаши (г-жа Никулина), двадцатидевятилтней двицы, давно [мечтающей о замужств за ‘барина’, хотя бы за сосда Семихатова (г. Охотинъ), владльца 40 десятинъ, или за Силоамскаго (г. Макшеевъ), носящаго кокарду на шапк въ качеств столоначальника консисторіи. Но отецъ иметъ на этотъ счетъ свои виды, онъ выписываетъ въ себ дальняго родственника Трифона (г. Садовскій), беретъ его въ ‘племянники’ и прочитъ, въ мужья Глафир. Та ни за что не хочетъ быть женою Тришки-мужика. Мать, забитая баба, съ которой синяки не сходятъ отъ супружескихъ внушеній Акима, грозитъ и дочери такими же синяками, выпадающими на ея долю не такъ часто, какъ на долю Арины. Въ ряд живо смняющихся, бойко набросанныхъ картинъ проходитъ передъ зрителемъ весь повседневный обиходъ жизни въ этомъ загрязненномъ дом: грабежъ бабы, пришедшей занять два пуда муки подъ залогъ холста, обирательство мужика, у котораго Акимъ отжиливаетъ нсколько копекъ изъ заработаннаго рубля, спаиваніе портнаго Семки (г. Правдинъ), у котораго старый кулакъ наровитъ, добромъ ли, насиліемъ ли, заполучить въ любовницы дочь-двушку, Дуню. Трифонъ во всемъ усердно помогаетъ ‘дядиньк’. Это кулакъ нсколько уже иного пошиба,— по его мннію, вся сила теперь въ вор: ‘съ господъ, почитай, уже сорвать нечего’, прямымъ насиліемъ дйствовать не безопасно, а вотъ спаиваніе, ‘вора — разлюбезное дло, тихо, аккуратно, благородно…’ Изъ разговоровъ выясняется, что въ Хрущевку пріхала сестра умершаго графа Ростова, Сухомлина (г-жа Мердева), съ сыномъ Петромъ (г. Багровъ) и съ управляющимъ Журавлевымъ (г. Ленскій). Сухомлина купила рядомъ 70 десятинъ земли, намрена строиться, заводить хозяйство, для чего и привезла съ собою ученаго управляющаго. Такая затя барыни сильно забавляетъ Акима и Трифона, возбуждаетъ ихъ остроуміе и алчные инстинкты тоже. На сцен появляются женихи Глаши, полныя комизма фигуры Сплоамскаго и Семихатова. Къ концу акта приходитъ: старуха Сухомлина, ея сынъ и управляющій. Глаша отъ управляющаго въ восторг и забываетъ своихъ жениховъ. А Трифонъ сразу ршаетъ, что этотъ Журавлевъ совсмъ не управляющій и на ум у него ‘недоброе’. Занавсъ падаетъ при дружномъ смх заинтересовавшейся публики.
Второй актъ, въ запущенномъ и заглохшемъ саду Хрущевки, немного подвигаетъ впередъ развитіе пьесы, но, благодаря ловкой композиціи и бойкой смн сценъ, вниманіе зрителя остается все время возбужденнымъ и интересъ не падаетъ. Тутъ, во-первыхъ, выясняется, что догадки Трифона начинаютъ оправдываться, во-вторыхъ, на сцену появляются два новыхъ лица: Дуня (г-жа Ермолова) {М. Н. Ермолова играла эту маленькую, вводную роль только два раза, на бенефисъ г. Рябова и на второмъ представленіи. Потомъ роль Дуни была передана г-ж Малиновской.} и старуха, ея мать, Матрена (г-жа Потхина). Об умоляютъ Сухомлину спасти несчастную двушку отъ грозящаго ей позора. Трифонъ подслушиваетъ разговоры прізжихъ господъ, но не можетъ настоящимъ образомъ взять въ толкъ, чего они собственно хотятъ и что намреваются длать. Для зрителей это остается тоже не совсмъ понятнымъ, и публика съ любопытствомъ ждетъ продолженія.
Въ третьемъ акт, происходящемъ на двор передъ барскимъ домомъ, объясняется, наконецъ, что Сухомлина желаетъ возвратить родовое имніе графовъ Ростовыхъ своему сыну, единственному наслднику умершаго владльца. Недососовъ не прочь продать имніе, но проситъ за него невозможную цну. Такъ какъ секретъ уже почти сполна открытъ, то и мы можемъ сказать, что Журавлевъ — не управляющій, а присяжный повренный. Онъ уже подалъ въ судъ заявленіе о выкуп родоваго имнія, и теперь ему необходимо оттянуть разъясненія на одинъ день, чтобы Недососовъ не усплъ устроить какихъ-нибудь сдлокъ по имнію въ вид запродажъ, арендъ и т. п. И вотъ онъ придумываетъ сбить всхъ съ толку, занять, напустить туманъ тмъ, что увряетъ дурковатую Глашу, будто на ней хочетъ жениться молодой Сухомлинъ, и этимъ простымъ способомъ вернуть родовое имніе. Изъ этого вытекаетъ рядъ необыкновенно комическихъ сценъ и положеній.
Въ четвертомъ акт дло кончается отобраніемъ у Недососова имнія, причемъ Сухомлина возвращаетъ ему ту сумму, которую онъ въ дйствительности заплатилъ за Хрущевку, хотя могла, по закону, внести только половину, то-есть ту сумму, какую кулакъ показалъ въ купчей крпости, чтобы меньше платить пошлинъ. Глаша выходитъ замужъ за Трифона, Дуню Сухомлина беретъ съ собой. Недососовъ вопитъ, что его ограбили, Трифонъ его утшаетъ: ‘Дядинька-съ… папаша-съ, ничего-съ… Это пущай ихъ. А мы съ вами… мы еще и не такихъ дловъ раздлаемъ. На нашъ пай остался дураковъ непочатый край’.
И такъ, все дло шло лишь о выкуп родоваго имнія изъ рукъ нкоего Колупаева. Никакихъ любовныхъ или семейныхъ осложненій не имется. Исторія съ Дуней входитъ въ комедію эпизодически, занимаетъ въ ней ничтожное мсто и вставлена въ нее, главнымъ образомъ, по техническихъ соображеніямъ. А комедія вышла, все-таки, превосходная, и большое за нее ‘спасибо’ г. едотову. Объ общемъ исполненіи, объ ансамбл, съ какимъ она сыграна, мы уже говорили. Въ частности же должны отмтить неподражаемое исполненіе г-жею Никулиной роли перезрлой и глуповатой двицы Глаши. Высокоталантливая артистка довела до типа знакомыя черты мщанскихъ двицъ, превратившихся въ дочерей новыхъ помщиковъ, забравшихся изъ базарныхъ лавченокъ и кабаковъ въ дома ‘оскудвшихъ’ баръ. Хорошъ необыкновенно и г. Ленскій въ роли адвоката. Сцены между нимъ и г-жею Никулиной — верхъ совершенства. Объ остальныхъ артистахъ мы говорить не будемъ,— намъ пришлось бы еще разъ перечислить ихъ всхъ, такъ какъ каждый изъ нихъ былъ хорошъ на своемъ мст.
Въ комедіи г. едотова дйствительность не прикрашена, и все дло тутъ въ томъ, что авторъ показалъ намъ эту дйствительность съ забавной ея стороны, отмтивши очень ловко возможность превращенія смшной комедіи въ мрачную драму. Пожелай только авторъ — и при самомъ ничтожномъ измненіи, весь центръ тяжести могъ быть перенесенъ на положеніе Дуни, поистин-драматическое, вся пьеса получила бы другой характеръ, она окончилась бы убійствомъ Дунею Недососова или самоубійствомъ Дуни. Въ дйствительной жизни бываютъ такія развязки и, пожалуй, даже чаще, чмъ выкупы родовыхъ имній добродтельными помщицами. Только кровавая развязка въ данномъ случа не является неизбжно необходимою. Случайность развязки не портитъ комедіи, а въ драм конецъ слишкомъ серьезенъ, чтобы подчинять его случайностямъ. Тутъ конецъ обязательно долженъ быть неизбжнымъ и неотвратимымъ, иначе онъ ровно ничего не доказываетъ, кром того разв, что на свт ‘всяко бываетъ’.
Большинство драмъ изъ современной жизни кончается убійствомъ или самоубійствомъ, обусловленными семейными несчастьями, быть можетъ, врне было бы сказать — неудачами. Во всякомъ случа, такія убійства и самоубійства совершаются изъ-за личныхъ причинъ и по личнымъ мотивамъ, и этого нельзя прикрыть никакими трогательными фразами, никакимъ слезопролитіемъ. Авторамъ съ большимъ трудомъ и только при помощи очень хорошихъ актеровъ удается замаскировать несоотвтствіе средствъ и результатовъ съ причинами, ихъ вызвавшими. Кром актеровъ, въ этомъ не мало помогаетъ авторамъ и сама публика, склонная, вслдствіе растрепанности нервовъ, плакать и рыдать тамъ, гд человкъ съ крпкими нервами, не измученный своею личною жизнью, легко усматриваетъ утрировку, фальшь и комизмъ положеній. Такихъ людей очень мало, а потому ихъ смхъ и не замтенъ, не прорывается этотъ смхъ громко еще и потому, что въ самой дйствительности характеры измельчали, потеряли способность противустоять своимъ личнымъ неудачамъ, возводимымъ въ непереносимыя несчастья. Перенесенное на сцену, это довольно смшнымъ выходитъ, но и у самаго крпкаго человка не хватаетъ духу смяться подъ тяжестью сознанія, что, вр, и на самомъ дл люди въ наше время убиваютъ людей или самихъ себя слишкомъ часто изъ-за ближайшихъ причинъ, маловажнаго значенія. Мы хохочемъ надъ Львомъ Гурычемъ Синичкинымъ потому, что средства, имъ употребляемыя для торжества его дочки, безобидны. А если бы Левъ Гурычъ отравилъ соперницу своей дочери и застрлилъ сторонника этой соперницы, вышла бы нелпость, но мы надъ ней не стали бы смяться, какъ не смемся надъ нелпостью многихъ современныхъ драмъ врод, напримръ, драмы Чадъ жизни Б. Маркевича, поставленной г-жею Гламой-Мещерской въ свой бенефисъ на сцен театра Корша. ‘Мелочи жизни’ нелпы и смшны только до тхъ поръ, пока люди надъ ними сокрушаются и льютъ даже слезы, производящія комическіе эффекты. Но нелпость, оставаясь нелпостью, перестаетъ быть забавною, когда изъ-за нея льется кровь, гибнуть люди. Большая ошибка современныхъ драмъ заключается въ томъ, что он отмчаютъ существующіе въ дйствительности факты трагическихъ развязокъ изъ-за ‘мелочей жизни’ съ такою серьезностью, что какъ будто иначе быть не можетъ и быть не должно. Разбирая иную драму, мы вынуждены сказать: ‘съ подлиннымъ врно’,— такъ бываетъ, но такъ быть не должно. Комедія можетъ и должна отражать нелпыя стороны дйствительности, какъ зеркало. Этимъ комедія поучаетъ и исправляетъ. Драма же, оставаясь врною дйствительности, обязательно должна возвышаться надъ нею и поучать насъ не тому, что бываетъ, а тому, какъ должно быть. Драма обязана показать идеалы. Если въ дйствительной жизни идеалы куда-то далеко отодвинулись, если ихъ заслонили собою ‘мелочи жизни’, если общественная жизнь принизилась до того, что люди терзаютъ и терзаются, губятъ и гибнутъ изъ-за своихъ личныхъ, мелочныхъ неудачъ, если при этомъ драма не можетъ сама возвыситься надъ принизившеюся дйствительностью, тогда драма и совсмъ не нужна. Мало того, что такая драма не нужна, она можетъ быть даже вредна, такъ какъ является своего рода оправданіемъ нелпой дйствительности, забывшей объ идеалахъ и на мсто ихъ поставившей личныя цли, достиженіе которыхъ затруднено неудачами, собственною неумлостью, нравственною истрепанностью. Отъ всего этого люди страдаютъ, конечно,— жестоко страдаютъ и гибнутъ. Только основная-то причина страданій лежитъ много глубже — въ утрат идеаловъ, въ потер вры въ торжество вчной правды.
Совсмъ другой смыслъ имютъ старыя драмы и трагедіи Шекспира, Шиллера, Гте, Лопе-де-Вега, Гюго. Глубоко трогая зрителя, он возвышаютъ его сознаніе, заставляютъ оторваться отъ ‘мелочей жизни’, на время забыть ихъ и свои личныя невзгоды и страданія, он переносятъ насъ въ міръ страданій высшаго порядка, общечеловческихъ, и въ міръ стремленій къ вчнымъ идеаламъ. М. Н. Ермолова поставила въ свой бенефисъ драму Гте Эгмондъ. Эгмондъ не принадлежитъ къ числу лучшихъ произведеній вышеназванныхъ писателей, за то по мысли, въ ней вложенной, эта драма стоитъ почти особнякомъ отъ большинства сценическихъ произведеній такъ называемаго классическаго репертуара. Въ ней главное мсто занимаетъ борьба испанскаго деспотизма противъ народныхъ вольностей Нидерландовъ при Филипп II, сын императора Карла V. Защитниками угнетеннаго народа являются графъ Эгмондъ и принцъ Вильгельмъ Оранскій. Недовольный правительницей Нидерландовъ, Маргаритою Пармской, Филиппъ II поручаетъ герцогу Альб подавить народныя волненія, возстановить авторитетъ испанскаго владычества и католической религіи. Шестилтнее правленіе герцога Альбы (1567—1573 гг.), по справедливости, считается самою кровавою эпохой въ исторіи Европы. Чтобы лишить сопротивленіе наиболе серьезной опоры, Альба заманилъ графа Эгмонда въ свой дворецъ, арестовалъ его и приказалъ отрубить ему голову. Принцы Оранскіе не попали въ разставленную испанцами ловушку и бжали за границу. Возлюбленная Эгмонда, бюргерская двушка Клара, узнавши объ арест графа, бжитъ на площадь, собираетъ народъ и въ страстныхъ рчахъ призываетъ его къ возстанію противъ тираніи. До граждане запуганы, сторонятся отъ экзальтированной двушки и прячутся по своимъ угламъ. Графъ Эгжондъ идетъ на казнь, не пережила его и Клара. Насиліе торжествуетъ, но правда не гибнетъ. Какъ видніе, какъ далекая заря новой жизни для порабощеннаго народа, является она въ послднемъ дйствіи съ лавровымъ внкомъ герою, покоющемуся мирнымъ сномъ передъ казнью. Эгмондъ умираетъ за отчизну, за свободу своего народа, умираетъ потому, что его доблесть и патріотизмъ оказываются постоянною угрозой иноземному деспотизму. Умираетъ и бюргерская двушка, Клерхенъ, но не потому, что лишилась любимаго человка. У ней ршеніе умереть обусловливается почти въ равной мр и сознаніемъ, что, вмст съ ея возлюбленнымъ, гибнетъ и отечество. Уходя съ площади, по настоянію преданнаго друга, посл неудачной попытки поднять народъ, Клара говоритъ: ‘Да, идемъ домой… Идемъ, я знаю, гд теперь мой домъ’. Въ драм Гте слдуетъ отмтить ору ея особенность: въ ней никто не умираетъ на сцен и этимъ нисколько не умаляется впечатлніе. Великій поэтъ зналъ, что дло совсмъ не въ томъ, какъ, въ какой поз умираетъ человкъ, а исключительно въ томъ, почему онъ умираетъ и ради чего. Въ современныхъ драмахъ, особливо же въ драмахъ французскихъ, съ которыхъ наши писатели берутъ образцы, къ сожалнію, за неимніемъ достаточно важныхъ мотивовъ, могущихъ подйствовать на публику, ее пытаются ‘пробрать’ изображеніемъ физическихъ страданій, видомъ предсмертныхъ мукъ и труповъ хотятъ ошеломить зрителей и отвлечь ихъ вниманіе отъ ничтожества причинъ, вызывающихъ трагическія развязки.
Объ общемъ исполненіи Эгмонда и объ его постановк на сцен Малаго театра мы разсчитываемъ дать отчетъ нашимъ читателямъ въ слдующій разъ.