Зено Романо
(Виржилио Нардуччи).
Современная итальянская поэзия
Зено Романо
(Виржилио Нардуччи).
Современная итальянская поэзия
I.
I.
II.
II.
——————————————————-
Современная итальянская поэзия, Нардуччи Виржилио, Год: 1901
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Предпринимая настоящий краткий критический очерк произведений современных итальянских поэтов и мысленно проводя параллель между произведениями древнего и современного творчества, я старался отыскать причину той бедности поэтических произведений вообще, которая замечается в наше время в Италии. Искренно сознаюсь, что я сам и вместе со мною многие другие более компетентные люди, при чтении современных поэтических произведений не испытывают того чувства живого наслаждения, какое получается при чтении творений вдохновенных поэтов древности и эпохи возрождения Италии. И не раз, пытаясь извинить мою может быть невосприимчивость к современному поэтическому творчеству, я задавал себе такой вопрос: не есть ли в самом деле поэзия лишь пища молодой души? Может быть она не назначена для тех, кто в жизненной борьбе прошел, говоря словами Данте, ‘пол пути земного бытия‘?!! Однако по более здравом размышлении и рассматривая поэтические произведения в их сущности, мне удалось, по-видимому, отыскать причину настоящего оскудения поэтического творчества, при котором мало можно найти имен, достойных назваться продолжателями плеяды великих предшественников.
Поэзия есть или, вернее, должна быть вдохновенной выразительницей высших идеалов, высоких стремлений и чувств — будь то чувства любви или нежности, великодушия или грусти — которым красота, звучность и изящество стиха придают характер либо чувствительный, либо иронический, либо скорбный, соответственно той идее или тем чувствам, выразителем которых он является. Данте Аллигиери, даже в изображении ужасов ада, преследовал, между многими другими, еще и особую высокую цель. Он желал указать современникам на разложение общественной жизни в своем отечестве, вдохновенный надеждою, что наступят для него лучшие дни. А при описании ужасных, хотя заслуженных страданий грешников в аду, сколько сочувствия, нежного сострадания, проглядывает у него к этим несчастным!.. А еще более, сколько справедливости в признании недостатков своих друзей и достоинств противников!.. То же самое может быть сказано и относительно целой плеяды гениев, которые после великого Данте воспевали в стихах любовь, борьбу, вообще жизнь во всех ее проявлениях.
Из позднейших итальянских поэтов нахожу Парини, Альфиери, Монти и Фосколо, выдающихся поэтов XVIII и XIX столетий. Все они — классического направления и вдохновлены высоким патриотическим чувством в эпоху, когда самые священные стремления итальянцев находились под гнетом постороннего давления. Наконец, назову Манцони — величайшего представителя новой романтической школы, имеющей в основе своей либерализм. В своих произведениях, написанных простым, но живым, ясным и выразительным стихом, Манцони всегда проводит идею горячей любви к свободе и правде, глубокой преданности к народу, к униженным. Он никогда не карает, всегда у него берут верх чувства патриотизма и уверенность в возрождении отечества, которым поэт отдается с чисто христианскою надеждою.
Такого же направления были и многие другие писатели, о которых не место здесь говорить.
После объединения Италии в королевство начинается новое направление в ее литературе и искусствах. Новое поколение поэтов, оставляя в стороне сюжеты романтические, сантиментальные и ярко патриотические, в своих произведениях, обращается к современной будничной жизни. Забывая, что поэзия должна быть языком чувств возвышенных, ибо, по словам русского поэта Жуковского, ‘поэзия есть бог в своих мечтах земли’, — они изображают в стихах все, что есть низменного, пошлого в обыденной людской жизни. Таким образом, новое поколение поэтов, не преследуя больше высших идеалов, не будя патриотических чувств, и, так сказать, извращая самые высокие чувства души человеческой, может быть и само почувствовало, по самой сущности вещей, что нет больше места для поэзии в настоящем смысле слов, в которой поэтическим элементом оставался один только размер стихов. Вот почему можно сказать, что в настоящее время есть много пишущих стихи, но очень мало поэтов в истинном значении этого слова. Последних легко пересчитать по именам.
Другой причиной упадка поэтического творчества не только в Италии, но и в других странах, можно считать материализм нашего времени, где главным рычагом всего являются деньги и честолюбие. Нередко приходится замечать, как изменяется направление писателя при перемене его житейского положения. Какие же могут быть идеалы у современного поколения, если они находятся в зависимости от подобных жалких расчетов?.. И не достаточно ли одного этого, чтобы, так сказать, подрезать крылья многим из тех, которые от природы одарены талантом?..
Я не хочу этим сказать, что между теми немногими исключениями, о которых я говорил выше, не было людей талантливых: несомненно, они есть. Мы можем не сочувствовать содержанию их произведений, но нельзя отрицать того, что на челе их Богом наложена печать талантливости.
В доказательство справедливости моей характеристики, назову наиболее талантливых из поэтов нашего времени.
Джозуэ Кардуччи — противник христианства и романтизма — есть талантливейший из поэтов Италии настоящего времени. Воспитанный на классиках языческого периода, казалось сначала, что он старается быть последователем Фосколо и Альфиери на почве классицизма. Однако он не замедлил доказать свою индивидуальность, заключивши в старую классическую форму самые современные идеи. Его знаменитый ‘Гимн Сатане’ (‘Inno а Satana’), написанный в 1863 году, является восторженным приветом прогрессу и свободе… Но свобода, прогресс, воспетые лирой великого поэта, могут ли они считаться идеалом счастья и благоденствия для Италии?.. При этом еще прекрасная форма стиха и грандиозные мысли могут ведь и не быть доступны пониманию каждого… А если они и окажутся доступными, то на какой благой результат может рассчитывать певец свободы там, где опытом доказано, что всякая свобода грозит превратиться в распущенность?.. Этот ‘Гимн Сатане’, вышедший в свет лишь в 1866 году, дал Кардуччи известную популярность. Но прежде чем прочно установилась за ним репутация ‘великого поэта’, прошли многие годы и много его произведений должны были появиться на суд публики. Много чудных стихотворений дало нам его творчество! Назову здесь ‘Luvenilia’, ‘Levia gravia’, ‘Decennalia’, ‘Nuove poesie’, ‘Odi barbare’, ‘Nuove odi barbare’ — все это сборники такого высокого поэтического достоинства, что каждого из них в отдельности было бы достаточно для того, чтобы упрочить за поэтом репутацию ‘великого’. И, тем не менее, его стихи мало читаются или плохо понимаются большинством итальянской публики. По моему мнению, причину этого следует искать в одной из больших заслуг Кардуччи, в заслуге чисто литературного характера и, может быть, одной из самых крупных его заслуг. Ему принадлежит создание новой формы поэзии, а также и прозы — формы благородной, высокой, достойной тех глубоких мыслей, которых она является выразительницей. Вот в этой-то именно форме заключается, по моему мнению, главная трудность для ума, неподготовленного постичь глубокие мысли поэта. Если критика обрушивалась на этого писателя, называя его то безнравственным, то нечестивым, — то тут можно не говорить ни за, ни против, так как взгляд на направление поэта зависит от личного мнения критика. Но если его считают непонятным, то с этим я должен только согласиться. И это тем более кажется странным, что ради политических убеждений, которые Кардуччи исповедовал в самую плодотворную эпоху своего творчества, он должен был бы стараться, чтобы семя его учения возрастало и приносило плод, главным образом, на той народной почве, где сосредоточивались все его симпатии.
Джозуэ Кардуччи родился в 1836 году, в Вальдикастелло, (провинция Пизы), в настоящее время он состоит профессором итальянской литературы в болонском университете. Его отец, Микеле Кардуччи, во время политических движений 1849 года, лишился места врача, которое занимал в громадных владениях богатейшей дворянской семьи Делля-Герардеска, в тосканской Маремме (Maremma — нездоровая болотистая местность в тосканской провинции), после чего поселился во Флоренции, где молодому Джозуэ пришлось учиться в клерикальной школе! В это уже время им были написаны его первые вещи, созданные под влиянием меланхолического характера природы Мареммы, где Джозуэ провел первые годы жизни. Политические убеждения его отца послужили зародышем, на котором взросло его патриотическое чувство чисто республиканского характера. Эти взгляды его изменились лишь в последние годы, когда ему пришлось убедиться, что республика в наше время и при нынешних обстоятельствах была бы гибельной для Италии.
Одаренный глубокими сведениями, серьезно изучавший поэтов XV и XVI века, к которым им были написаны ценные комментарии, Кардуччи создал новую форму поэзии, где отзвуки прошлого гармонически сочетаются с влияниями будущего. Одним из лучших сочинений Кардуччи следует считать его стихотворение ‘Замок Мирамаре’, в котором стих Кардуччи звучит так чудно, словно песнь в устах молодой девушки, его соотечественницы, одетой в старинный костюм, хорошо облегающий ее стройные формы, и в черных глазах которой сменяются выражения то мечтательное, то страстное.
Вот несколько строк этого чудного стихотворения, в прозаическом переводе:
‘О, Мирамаре! к твоим белым башням, которым придает грустный вид небо, покрытое густыми облаками, словно черными крыльями страшной птицы, идут тучи’.
‘О, Мирамаре! к твоим скалам прибиваются с грустного моря свинцовые волны, вздымаясь с рокотом, подобным гневу злобных душ’.
‘Из-за тени облаков, по берегам заливов, в которые они смотрятся с грустью, выступают города с бесчисленными башнями — Муджа, Пирано, Эджида и Паренцо—жемчужины моря’.
‘А море бросает свои рокочущие гневом волны к этой груде камней, откуда смотришь ты, о замок Габсбургов, на обе стороны Адриатики’!.. и т. д. и т. д…
Патриотизм Кардуччи питается и поддерживается на почве древних классических творений, его же неверие, наоборот, не истекает из сожалений об утраченном культе язычества, но находит основу в его критическом духе и в современной науке. В конце своего знаменитого ‘Гимна Сатане’ Кардуччи приветствует в падшем ангеле силу мстящего разума.
Он говорит: ‘Привет тебе, Сатана! О сила — отмщающая за разум!.. (‘Salute о, Satana… O forza — vindice della raggione!’…).
Чтобы дать хотя некоторое понятие о разнообразном характере поэзии Кардуччи, приведу несколько небольших стихотворений. Перевод двух из них — ‘Зимняя ночь’ и ‘На берегу моря’ сделан для настоящей книги г. Ф. Вишневским-Черниговцем, ‘Бык’ и ‘Утро’ переведены г. Н. Юрьиным. Первые два имеют мрачный пессимистический оттенок, вообще свойственный болонскому поэту.
Зимняя ночь.
Вперед, вперед! кругом лесистые увалы,
Хрустящий снег льет ровный свет вокруг
Уходят ноги в снег и замирает дух,
И рвутся стоны из груди усталой.
Кругом безмолвие! С небес льет тихий свет
Луна, рисуя черный силуэт
Кривой сосны, что в стуже замирает
И ветви грузные к земле склоняет,
Как клоним мысли мы к плите могильной…
Мгла, охвати меня, сковавши стужей льдов
Те бури, от каких страдал не раз и сильный!..
Но мысль, из этих вырвавшись оков,
Свой ропот к небу удержать не в силах
И вопиет: о, ночь! о, ледяной покров!..
Да каково же мертвым в их могилах?!
Такую же скорбную и вместе гневную окраску носит стихотворение
‘На берегу моря‘.
О море Тирренское! Грудь моя — тоже ведь море!
И так же глубоко оно, так же и бурно, как ты.
Душа в нем мятется, как волны на водном просторе
Глядятся в него берега и небо ее с высоты.
Под шумною пеной и здесь на дне обнаженном мелькают
Морские чудовища грязной и глупой гурьбой:
Раскрытые пасти их дико и грозно зияют
И жадно следят за нечистой добычей морской.
А разум с высот своих гордых на все это смотрит бесстрастно,—
На бешенство волн разъяренных, на спор их напрасный,
На грязную пену, на чудищ и гадов морских:
Так месяц — сей светоч ненужный, хоть ясный —
Бесстрастно глядит с далеких небес голубых
На гневный и мрачный порыв чувств безотрадных твоих.
Этот гневный характер вообще свойствен итальянской поэзии еще со времен Альфьери. В следующем своем стихотворении поэт иронически выражает свой пессимизм по отношению к народным массам (не следует забывать, что Кардуччи всегда высказывал республиканские мысли).
Бык.
Смиренный бык! люблю тебя я. В сердце мне
Вливаешь силы ты и кротости сознанье,
Когда среди полей свободных, в тишине,
Стоишь ты, величав, как будто изваянье.
Доволен ты, ярму послушный своему,
Что человека ты товарищ по работам.
Ты на удар и крик ответствуешь ему
Лишь терпеливых глаз покорным поворотом.
Дымится из твоих чернеющих ноздрей
Твой дух, как будто гимн, твой рев среди полей
Разносится до их пределов отдаленных.
И строгой нежностью глаза твои полны
И кажется порой, что в них отражены
Божественный покой и ширь равнин зеленых.
Но у Кардуччи бывают минуты ‘совершенно иного настроения. При желании он может быть лириком, у которого слышится порыв Мюссе вместе с неожиданною ирониею Гейне. Таково, напр., ‘Утро’, где в конце прорывается скорбная и все-таки ироническая нотка.
Утро.
Льет майское солнце в окно твое свет.
‘Проснись! ждет любовь тебя вместе с весной!
Тебе я принес от фиалки лесной,
И розы от сна пробужденной привет,
Тебе из роскошных чертогов моих,
Как слуг, привожу дни весны я, дни нег:
Захочешь — и год остановить свой бег
На светлой заре твоих дней молодых’.
И ветер тебе же шумит у окна:
‘Носился я долго средь гор и долин,
Но гимн раздается повсюду один
И песня живых и умерших одна.
В лесах так призывно звучит и светло:
Всем время любить — так люби же и ты!
И тихо могильные шепчут цветы:
Люби, пока время еще не ушло!’
И в сердце твое — этот дивный цветник —
Стучит моя мысль: ‘О, позволь мне войти!
Я путник печальный — усталь я в пути,
Хотелось бы мне отдохнуть хоть на миг.
Хотел бы я, солнцем весенним согреть,
Найти ускользавший из рук моих клад,
Мечтать о сокровище быль бы я рад,
Которого, может быть, вовсе и нет.
Столь же прекрасный прозаик, как и поэт, всегда изящный, сильный, как в речах, так и в критических статьях, Джозуэ Кардуччи поражает уменьем дать в сжатой форме много горячей экспрессии. Это — классик, ненавидящий риторику и вместе не выносящий всего, что напоминает правила, систему, школу. Его фразы мощны, сильны, они словно клещами захватывают мысль с тем, чтобы уже не выпустить ее. Как учитель, Кардуччи умел оставить глубокий след в уме своих слушателей, из которых многие в настоящее время являются достойными и уважаемыми пропагаторами его идеи.
Для характеристики Кардуччи, благородного душою и всегда корректного, не безынтересно будет привести, между прочим, следующий маленький эпизод из его жизни, где он тонко сумел выйти из затруднительного положения, ни мало не нарушив правил корректности и вежливости, которых он всегда был неизменным сторонником.
Во время празднеств, данных в честь Кардуччи по случаю юбилея его профессорской деятельности, ее Величество королева Маргарита пожелала видеть его. Все думали, что вследствие политических своих убеждений, Кардуччи уклонится от предложенной ему чести. Между тем вышло иначе. Он отправился во дворец, где был принят королевой, которая, протягивая поэту руку, в лестных словах выразила ему свое восхищение его сочинениям. Кардуччи, отдавая должную дань поклонения необыкновенным личным достоинствам королевы, с почтительностью отвечая на ее пожатие, сказал: ‘Нет для меня выше того счастья, которое дает мне возможность пожать руку той, которая королева среди итальянских женщин’.
Из последователей Кардуччи — представителей более или менее его школы — назову следующих:
Джиованни Пасколи — певец сельской природы и ее картин. Лучшим из его произведений считается ‘Myricae’ (Чудодейственное’). Это целый сборник стихов, в котором, так сказать, сосредоточены все достоинства дарования поэта. Можно еще назвать следующие его вещи: ‘Il giorno dei morti’ (‘День умерших’) ‘Campane а sera’ (‘Вечерние колокола’) ‘Gattici’ (‘Тополи’),
Джиованни Корради — талантливый и образованный поэт. Язык его стихов отличается чистотой и изяществом. Его лучшие вещи собраны в двух томах— ‘Nuovi canti’ (‘Новыя песни’) и ‘Ricordi lirici’ (‘Лирические воспоминания’).
Северино Ферарри — также певец природы. Его стих гармоничен и прост. Популярностью он обязан сборнику своих стихов под названием ‘Maggio’ (‘Май’).
Гвидо Маццони — отличается уменьем передавать с необыкновенной привлекательностью вещи самые простые или интимного свойства. Из его стихотворений обращают на себя внимание ‘La machina da cicire’ (‘Швейная машина’) и ‘II mazzo di chiavi’ (‘Связка ключей’).
Наконец, назову Олиндо Гуэррини, который, под псевдонимом Лоренцо Стеккетти, имел момент настоящей славы, не столько благодаря действительному достоинству своих стихов, сколько оригинальному приему, к которому он прибегнул, издавая в свет свой первый сборник.
Олиндо Гуэррини, имя которого было совсем не известно, выпуская свои стихи, издал их под псевдонимом Лоренцо Стеккетти, предпославши им предисловие, подписанное своим настоящим именем. В этом предисловии он поведал публике, что данные стихотворения принадлежат перу его двоюродного брата Лоренцо Стеккетти, умершего от чахотки, имя которого никому до сих пор не было известно, но который оставил после себя манускрипты, достойные дать ему славу поэта. И в самом деле, публика, всегда поддающаяся на все романическое и необычайное, встретила с громадным, все только возраставшим интересом этот сборник. Слава ‘Постума’ (так называется сборник) Стеккетти была упрочена. Когда же в последующем новом издании Гуэррини раскрыл мистификацию, то почитатели Стеккетти не могли, не рискуя прослыть невеждами, развенчать своего кумира только потому, что он переменил имя. Слава знаменитости волей неволей осталась за воскресшим Стеккетти. Во всяком случае, рассуждая о действительном достоинстве Гуэррини, следует, справедливости ради, взять средний путь между преувеличенной похвалой и полным отрицанием достоинств, тогда мы придем к правде. ‘Воздайте Кесарево Кесарю’ и поступите справедливо. Олиндо Гуэррини человек солидного образования и недюжинных дарований. Он владеет звучным, легко усвояемым стихом, нередко сильным и выразительным. Ему удалось сочетать классическую форму с сюжетами самого сомнительного свойства, совсем неподходящими для выражения их на поэтическом языке. И благодаря именно этому, он возбуждал восхищение и приобрел славу. Назову, как наиболее приличный, следующий сонет, в котором прекрасное и вульгарное чередуются одно за другим. Для изображения весьма вульгарного и циничного сюжета он весьма характерен. Вот буквальный его перевод:
Я не хочу знать, что скрывается под прической, которую мне дано было поцеловать,
И скрывает ли белая твоя грудь сердце святое или проклятое!..
Что мне за дело, если ты меня обманула, обещая мне то или другое,
Стоит ли предавать анатомии этот час любви, который ты дала мне!..
В вине, которое я пил, я не буду искать примеси —
Твое вино было вкусно и мне понравилось’.
Я не хочу знать насколько ты чиста:
Мы истинно любили друг друга целый час,
Мы были счастливы почти целый день—и довольно’…
После нескольких довольно удачных томов, изданных вслед за ‘Постуною’, творчество Гуэррини или ослабело, или проходит, не оставляя следа в душе читателя. Во всяком случае, можно сказать, что вдохновение его иссякло, чему немало способствовала его беспримерная леность. Можно пожалеть о том, что поэт порасходовал свой творческий дар на столь неблагоприятной почве. Гуэррини — поэт реальный. Между тем, насколько лучше те его стихотворения, где он игнорирует свой реализм, в поэзии производящий впечатление безобразной искусно загримированной мегеры. Сколько грации, напр., в следующем маленьком его стихотворении:
Я сказал сердцу, моему’ бедному сердцу:
Зачем эта грусть, зачем отчаяние?
И оно отвечало мне: ‘умерла любовь’….
Я сказал сердцу, моему бедному сердцу:
Зачем же надеяться, если умерла любовь?..
Оно отвечало мне: ‘кто не надеется—умирает’…
Сколько тонкости, сколько патриотического чувства в следующем сонете:
‘Этой ночью, в лодке, далеко в море, забыв весь мир, мы обменивались дорогими словами, которые умеют говорить только влюбленные’…
‘Как вдруг она замолкла, пораженная какой-то мыслью, и, отдернув с моего плеча свою белокурую головку, испуганная и со взглядом, странно устремленным в окружающую тьму ночную — ‘молчи’, шепнула она, ‘там Lissa’ [Лисса — место знаменитого морского сраженья, во время которого, от. I860 году, австрийцы уничтожили итальянский флот, находившийся под командой адмирала Персано].
Из других современных поэтов совершенно иного направления, чем Кардуччи, следует назвать:
Марио Раписарди, родом из Сицилии, автор двух прославленных поэм ‘Lucifero’ (‘Лючифер’) и ‘Giobbe’ (‘Иов’) — и хороший переводчик латинских и английских поэтов.
Габриель д’Аннунцио — прекрасный поэт, некоторые утверждают даже, что его поэтические произведения выше его романов в прозе.
Наконец, Энрико Панцакки (род. 1841 г.), состоящий профессором эстетики в Академии изящных искусств в Болонье. Его талант в высшей степени оригинальный и привлекательный. Помимо литературного дарования, он считается большим знатоком по части живописи и в этой же самой болонской академии заведует знаменитой картинной галереей. Он — скорее поэт по чувству, нежели по форме своих произведений, бОльшая часть которых написана в прозе, хотя и стихи его заслуживают названия прекрасных. Как критик, Панцакки всегда справедлив, несколько, правда, резок, но, тем не менее, по бОльшей части доброжелательный. Как лектор, он обладает необходимыми для этого качествами, увлекателен и интересен. Иногда в начале лекции он кажется как бы стесненным, но это лишь до тех пор, пока тезис, которому он посвящает лекцию, вынуждает его оставаться в пределах чисто школьных приемов. По мере развития тезиса, речь его становится свободнее, легче, льется широкой волной и донельзя увлекает слушателей. При глубокой эрудиции и знаниях Панцакки всегда прост и никогда в беседах своих с другими не дает чувствовать своего превосходства. Трактуя о каком-бы то ни было предмете с привлекательной ясностью, он умеет сделать его понятным всякому, даже мало подготовленному собеседнику. Его можно считать оптимистом, как видно из того, что и при настоящей бедности поэтических произведений в Италии, Панцакки все же сохраняет веру в лучшее будущее. В деятельности юных сил он хочет видеть, если не настоящее пробуждение интеллекта, то, по крайней мере, движение к нему. И то, что в современной деятельности мы называем посредственностью в труде писателя, он почитает работой, хотя мелкой, кропотливой и разбросанной, но имеющей значение для будущего. Панцакки, сам по себе, мистик и на пробуждение мистицизма возлагает большие надежды для будущности итальянской литературы. Я с ним согласен, думая, что мистицизм, конечно, в должных границах, всегда будет лучшим вдохновителем поэта, нежели реализм.
Нельзя пройти молчанием еще двух писателей, произведения которых, если и не могут быть поставлены на равный уровень с произведениями вышеупомянутых писателей, то все же этим писателям принадлежит заслуга воскрешения в литературе той ее отрасли, которая после Феличе Романи, казалось, навсегда была обречена играть тривиальную роль. Эти писатели — Арриго Бойто и Луиджи Иллика. А род литературы, облагороженный ими, есть драма к музыке, так называемое оперное либретто.
Конечно, первое место здесь принадлежит Арриго Бойто. Его Мефистофель, Отелло, Фальстаф и, наконец, Нерон (к которому надеемся — увы, как давно! — он окончил также и музыку) — все это произведения, достойные дать автору их довольно почтенное место между современными поэтами. Арриго Бойто, большой почитатель великих древних классиков и имеющий серьезную ученую подготовку дает иногда повод критике осуждать его за некоторую излишнюю детальность при изображении характеров и событий, заимствованных им в славных страницах древней литературы. Но в данном случае критика не совсем права в отношении Бойто. Детальностью своей работы он доказывает лишь похвальное стремление проникнуть в самую глубину образцовых произведений древнего творчества. У Бойто — красивый, звучный выразительный стих. Особенно похвальны его очень удачные попытки построить итальянский стих на размере древнего греческого стиха.
Луиджи Иллика также может быть назван поэтом хотя посредственным, но имеющим некоторые положительные данные, у него есть настроение, которое, к сожалению, он часто тратит понапрасну для спешной и малозначительной работы. Этим он умаляет значение, которое несомненно имел бы при более умеренной и толковой работе.
Таково нынешнее общее положение итальянской поэтической литературы. Она не высоко стоит, но в ней, по-видимому, скрываются зародыши лучшего будущего. Я присоединяюсь к мыслям симпатичного и глубокоуважаемого Панцакки и вместе с ним питаю надежду, что возрождение итальянской поэтической литературы не замедлит наступить в ближайшем будущем.
Источник текста: Иванов М.М. Очерки современной итальянской литературы. — Санкт-Петербург: А. С. Суворин, 1902. — 343 с., 21 см. С. 323—342.