СОВРЕМЕННАЯ ХРОНИКА РОССІИ.
Невыгодное положеніе хроникровъ въ настоящую минуту.— Мсячный срокъ слишкомъ длиненъ и слишкомъ коротокъ для политическихъ обозрніи. Отсутствіе данныхъ для измненія общественнаго роста.— Разноголосица въ опредленіи первыхъ потребностей нашего общества.— Общественное мнніе и его пробужденіе въ польскомъ вопрос.— Хорошія послдствія этого пробужденія отчасти уже сказались, отчасти должны сказаться въ будущемъ.— Толки о раскрытіи политическихъ силъ русскаго народа и преждевременность этихъ толковъ. Замтка ‘Journal de St.-Petersbourg’.— Отзывъ ‘Московскихъ Вдомостей’ о толкахъ заграничной прессы но этому вопросу.— Возможность разъяснить эти толки боле благопріятно для европейской прессы.— Полемика ‘Московскихъ Вдомостей’ съ тремя газетами о дйствіяхъ гражданскаго управленія въ Царств Польскомъ.— Въ чемъ вс эти газеты сходятся между собою и въ чемъ расходятся?— Несправедливость и неблагодарность ‘Московскихъ Вдомостей’ къ г. Аксакову.— Отзывъ Ореста Миллера.— Личныя отношенія составителя настоящей Хроники къ редакціи ‘Московскихъ Вдомостей’ и посильныя желанія его выдлить себя изъ сонма присяжныхъ хулителей этой газеты.— Непрактичность сужденій г. Аксакова, подкрпляемая наукою международнаго права.— Сводъ мнній за и противъ сліянія Польши съ Россіей.— Взаимныя уступки, сдланныя въ послднее время ‘Московскими Вдомостями’ и ‘Днемъ’.— Важныя заслуги обихъ газетъ, перемна ролей между ними, наиболе интересные факты, добытые каждою изъ нихъ.— Факты относящіяся до администраціи Царства Польскаго: послдствія покушенія на жизнь графа Берга, мнніе ‘Голоса’ и ‘Московскихъ Вдомостей’.— (Факты, обнаруживающіе состояніе западныхъ губерній: статьи гг. Самарина, Юзефовича, Аксакова, брошюра кіевскихъ профессоровъ, статьи ‘Московскихъ Вдомостей’.— Финляндскій сеймъ.— Особенности политическихъ судебъ Финляндіи и особенности ея конституціи.— Отзывы русскихъ газетъ объ открытіи сейма.— Тронная рчь и впечатлніе, произведенное ею на финляндцевъ и на русскихъ.— Концессія московско-севастопольской желзной дороги.— Слухи о мемельской дорог.— Англійскій банкъ въ Россіи.— Приговоръ выборгскаго надворнаго суда.
Незавидно положеніе ежемсячнаго лтописца, обязаннаго сводить старые счеты и повторять зады, въ то время, когда вниманіе публики поглощено интересами минуты, кипящей самыми капитальными вопросами, самыми поразительными извстіями, когда жизнь и смерть, правда и ложь, доблесть и зврство, прогресъ и реакція, шлютъ ежедневно бюллетени о своихъ успхахъ и пораженіяхъ, когда не только общественное мнніе, но даже такія прочныя вещи, какъ международные союзы, мняются чуть ли не каждую недлю. Какъ схватить, въ такое время, общій колоритъ событій за цлый мсяцъ? Что сказать новаго о каждомъ событіи посл ежедневныхъ газетъ, успвающихъ тридцать разъ прокатиться по нимъ вдоль и поперегъ, прежде чмъ хроникръ успетъ приняться за свое обозрніе съ грустнымъ сознаніемъ, что оно прочтется въ провинціи ровно черезъ мсяцъ, посл отдачи въ типографію? Говорить о прошломъ и забытомъ, когда кругомъ кипятъ новыя, свжія, духъ захватывающія извстія, говорить, зная напередъ, что слово твое дойдетъ до читателя уже посл того, какъ впечатлніе событія прожито и вопросъ ршенъ, говорить при такихъ условіяхъ о политик — дло очень невеселое. Тридцать дней — періодъ слишкомъ длинный для того, чтобы удержать за хроникой интересъ современности и слишкомъ короткій для того, чтобы подвести итоги и составить отчетъ, на сколько выросло общество и улучшилось его положеніе. Для итоговъ нужны числа и мра, а какими числами вы опредлите, какою мрою измрите ростъ исторіи, которая еще длается, которой элементы еще борются вокругъ васъ, сегодня побждая, завтра уступая препятствіямъ? Еслибы древо общественнаго развитія расло такъ же просто, какъ обыкновенное дерево, и измрялось аршинами и вершками, тогда обязанность обозрвателя была бы легка и пріятна. Но довольство, просвщеніе и вс другія отвлеченныя величины, которыми измряется общественный ростъ, не легко поддаются наблюденію, особенно тамъ, гд эти величины еще создаются, еще неопредлены и слушать, нердко, предметами ожесточеннаго спора между самыми передовыми людьми. Одинъ подъ именемъ свободы понимаетъ разгулъ страстей и произвола, другой — свободу собственнаго слова и дйствія при безмолвіи и бездйствіи другихъ, третій — привилегію богатыхъ и знатныхъ, четвертый — отсутствіе формальнаго закона и идиллическое согласіе коры и сердцевины общественнаго древа и т. д. То же съ просвщеніемъ, довольствомъ и другими благами. Одни видятъ просвщеніе въ латинской и греческой словесности, другіе — въ естественныхъ наукахъ, иные — въ обществовдніи и законовдніи, другіе — въ вдніи истинъ, провозглашенныхъ Луи-Бланомъ и Бюхнеромъ. Одни говорятъ: ‘Дайте народу нашему экономическій просторъ и довольство, обезпечьте ему хлбъ и работу, тогда просвщеніе и свобода придутъ къ намъ сами собою, голодному же и холодному человку некогда думать о свобод и просвщеніи.’ — ‘Дайте прежде просвщеніе’, говорятъ другіе: — тогда исчезнутъ пороки и бдность и явится довольство.’ — ‘Но что вы будьте длать съ вашими экономическими и умственными благами, замчаютъ третьи: — если ваша свобода и ваша личность не будутъ ограждены закономъ, если вашъ хлбъ будетъ расхищаться, а ваше просвщеніе подавляться произволомъ людей боле сильныхъ, чмъ вы? Нтъ, дайте прежде свободу и оградите ее закономъ, тогда и просвщеніе, и богатство не замедлятъ явиться сами собою.’ — ‘А что такое свобода? восклицаютъ четвертые: — что такое законъ? Только та свобода, которая успетъ войти въ обычай, и неугасимый огонь которой поддерживается аристократіей — этою чистою и безпорочною весталкою каждаго благоустроеннаго общества — только такая свобода общаетъ быть прочною и обильною всякими благами. Итакъ, дайте намъ прежде всего хорошую аристократію, а остальное, то-есть просвщеніе, свобода, богатство при существующемъ у насъ согласіи между правительствомъ и народомъ, придетъ само собою.’ — ‘Эхъ, какія у васъ цыганскія привычки, говорятъ пятые: — вамъ все дайте да дайте, а нтъ того, чтобъ самимъ похлопотать и потрудиться съ толкомъ! Дайте-ка прежде сами свободу и образованіе окружающимъ васъ, дайте вашимъ женамъ и дочерямъ самостоятельность, вашимъ бывшимъ крестьянамъ — школы и кредита, вашимъ подчиненнымъ — правду и нелицепріятный судъ, и вы пожнете съ лихвою все, что вокругъ себя посете: и образованіе, и общее довольство, и свобода сами принесутъ вамъ дары свои.’
При такой разноголосиц въ опредленіи самыхъ первыхъ потребностей, трудно было бы установить какую ни будь положительную норму для измренія успховъ нашего развитія, еслибъ не существовало на свт отрицательныхъ величинъ, напримръ, бдности, невжества, рабства, насилія, еслибъ для сравненія не было предъ нами образцовъ прежняго быта, въ неудовлетворительности котораго почти вс согласны. Кажется, никто уже теперь не станетъ спорить, что крпостное право, откупная система, плети и клейма, тайное слдствіе и судъ, правительственная опека и административный произволъ, безмолвіе и слабость науки и литературы, не могутъ содйствовать общему благосостоянію. Слдовательно, нтъ никакого сомннія, что съ устраненіемъ всхъ или, пока еще, нкоторыхъ изъ этихъ золъ, устранилось много препятствій къ нашему развитію, но вопросъ о томъ, двинулось ли оно впередъ и на сколько двинулось въ тотъ или другой періодъ, все-таки не можетъ быть ршенъ съ точностью посредствомъ перечисленія благодтельныхъ указовъ и реформъ. Общественное развитіе не измряется дятельностью одного правительства, на мсто одного устраненнаго зла общество можетъ выставить нсколько новыхъ, непредвиднныхъ золъ, и самый благодтельный указъ останется мертвою буквою, пока не найдетъ себ въ обществ добросовстной поддержки и усердныхъ исполнителей. Но еслибы общественное благосостояніе и могло измряться вполн однми законодательными реформами, то все-таки нельзя начать этихъ измреній прежде, пока вс реформы и улучшенія, предпринятыя но всмъ вдомствамъ и министерствамъ, не приведены будутъ къ концу. Еслибы вс они какимъ нибудь чудомъ могли явиться одновременно съ отмною крпостнаго права, и разомъ смнили прежніе распорядки, тогда еще можно было бы вести рчь о какомъ нибудь правильномъ измреніи или сравненіи, но когда въ такомъ цльномъ организм, какъ общественное устройство, одинъ членъ отдланъ уже заново, а другой еще остается въ первобытномъ состояніи, одна рука золотая, а другая желзная, одна система новая, другая старая, одна устраняющая произволъ помщиковъ, другая — сохраняющая произволъ чиновниковъ — то тутъ еще трудно разобрать, въ какой мр новое добро осиливаетъ старое зло и не производитъ ли смшеніе ихъ какого нибудь сорнаго растенія, неблагопріятнаго для добрыхъ посвовъ. Если же взять во вниманіе, что такое же неравномрное распредленіе новыхъ началъ и стремленій ощущается и въ дятельности общественной, если вспомнить все разнообразіе взглядовъ и поступковъ при разршеніи однихъ и тхъ же вопросовъ но крестьянскому длу въ разныхъ губерніяхъ, если вспомнить, какъ противоположно относились и относятся до сихъ поръ мстныя общества и сословія къ мировымъ учрежденіямъ, школамъ, читальнямъ, къ проблескамъ гласности, законности и самостоятельности, если сообразить, что есть еще цлыя области, цлыя массы людей, до которыхъ не достигали и слухи объ умственномъ и нравственномъ движеніи, всколебавшемъ верхи нашего общества, что въ самомъ сердц Россіи, въ первопрестольной Москв, по свидтельству газетныхъ корреспондентовъ, уличная толпа смшивала въ своемъ понятіи слова: студентъ и полякъ, если принять во вниманіе, что на поверхности всего этого океана противорчіи и разнообразій не установилось еще одной путеводной точки, одного спасительнаго маяка, одной прочноустроенной и защищенной отъ непогодъ пристани, то можно составить понятіе о томъ, какъ трудно длать промры въ глубин этого океана. Гд то желанное учрежденіе, тотъ нелицепріятный судъ, т непоколебимые судьи, подъ защиту которыхъ можно было бы смло укрыться на пути странствованія но зыбкимъ волнамъ нашего прогреса? Пока этого нтъ, до тхъ поръ едва-ли можно будетъ пріискать врное мрило для опредленія нашего общественнаго роста. Главнымъ мриломъ могъ бы служить судъ присяжныхъ, и но степени его самостоятельности можно бы судить о степени зрлости общества.
А общественное мнніе? спроситъ читатель: неужели и общественное мнніе, всюду признаваемое за самый лучшій барометръ развитія, не можетъ служить врнымъ указателемъ нашего роста? Но гд же наше общественное мнніе, гд найти правильное, безошибочное опредленіе его? спросимъ мы въ свою очередь. Тамъ, гд дйствительно оно составляетъ силу существенную и доступную измренію, тамъ эта сила обнаруживается безпрепятственно, льется многочисленными каналами и не исчерпывается одной журналистикой или какимъ нибудь однимъ учрежденіемъ, спеціально предназначеннымъ для его выраженія. У насъ же, недавно только, наше общественное мнніе прорвалось широкимъ потокомъ по поводу непріязненныхъ покушеній Европы, но все, что оно высказало по этому случаю, было давнымъ давно извстно каждому русскому и могло быть заране предсказано всякимъ, кто только не былъ слпъ и глухъ къ преданіямъ и врованіямъ, нашего народа. Въ такія минуты, какую мы переживаемъ теперь, русскій народъ всегда высказывалъ — въ 1012, въ 1812, 1803 году и, надемся, всегда будетъ высказывать одно и то же — готовность умереть за честь и неприкосновенность русской земли. Но вс эти доблестныя чувствованія, никогда неумиравшія въ русскомъ народ и, въ чрезвычайныхъ случаяхъ, всегда обнаруживавшіяся съ поразительною силою, не могутъ быть мриломъ гражданскаго преуспянія. Они свидтельствуютъ только о крпости нашего политическаго тла, бодрости нашего духа и способности къ политическому развитію. Къ сожалнію, взрывы этой доблести бываютъ мгновенны, и когда въ нихъ не оказывается нужды, мы, но справедливому замчанію г. Аксакова, ‘становимся очень туги на всякую гражданскую добродтель мене выспренняго достоинства и очень скупы на жертвы, невидимому мелкія и незаслуживающія названія жертвъ, но составляющія, тмъ не мене, въ общественной ежедневности, неизбжное условіе общественнаго развитія и преуспянія’. Вотъ объ этихъ-то мелкихъ жертвахъ или, лучше сказать, гражданскихъ обязанностяхъ, по которымъ врне всего можно судить о степени гражданственности, мы какъ-то мало слышимъ, особенно въ послднее время. Быть можетъ, это объясняется необычайнымъ духовнымъ напряженіемъ, сосредоточившимся исключительно на одномъ вопрос, но это нисколько не служитъ утшеніемъ, если принять во вниманіе ту характеристическую особенность нашего общества, которая, по горько справедливымъ словамъ газеты ‘День’, заключается въ томъ, что ‘патріотизмъ нашъ, выступающій впередъ, большею частью только при большихъ оказіяхъ, почти не въ силахъ побдитъ умственную и духовную лнь мгновенно овладвающую нами, какъ скоро не представляется нужды въ напряженіи силъ и нтъ боле пищи поднявшему насъ на ноги порыву одушевленія…’ (No 35).
Скудость данныхъ о состояніи нашей гражданственности выкупается, впрочемъ, обиліемъ умножающихся съ каждымъ днемъ фактовъ, но которымъ безошибочно можно судить о настроеніи нашего общества и объ истинныхъ чувствахъ русскаго народа, о которомъ такъ легкомысленно судили еще недавно нкоторые теоретики. Всеподданнйшіе адресы и письма, многочисленныя денежныя жертвованія крестьянъ, восторженныя встрчи Государя и Цесаревича-Наслдника, трогательныя доказательства безпредльной любви и твердой вры въ царя-освободителя, льются безъ конца отъ всхъ сословій, со всхъ концовъ Россіи. Какъ бы кто ни судилъ объ этомъ единодушномъ взрыв патріотизма, какія бы послдствія онъ ни повелъ за собою, несомннно по крайней мр то, что этотъ взрывъ очистилъ воздухъ отъ душныхъ недоразумній, отъ накопившихся ложныхъ взглядовъ съ одной стороны и пагубныхъ опасеній съ другой, и долженъ непремнно отрезвить вс т головы, въ которыя набились нелпыя понятія о русскомъ народ, и которыя сколько нибудь способны къ отрезвленію. Отнын не можетъ быть сомннія въ томъ, куда должны быть направлены силы и дятельность людей, желающихъ съ пользою послужить русскому народу, отнын не можетъ быть также сомннія въ умньи этого народа цнить заботы и благія намренія правительства и пользоваться ими такъ, какъ приличествуетъ здравомыслящему и непоколебимо-врному народу. Было бы странно, еслибъ этотъ урокъ пропалъ даромъ для нашихъ теоретиковъ, но было бы еще странне, еслибъ онъ не послужилъ въ пользу всему нашему обществу и не способствовалъ дальнйшему ‘раскрытію нашихъ нравственныхъ и политическихъ силъ’. Объ этомъ раскрытіи заговаривали въ послднее время ‘Московскія Вдомости’. Если судить о степени нашего общаго сознанія по тому, что говорится въ нашихъ газетахъ, то въ польз сказаннаго ‘раскрытія’, кажется, нельзя боле сомнваться. Правда, никто еще не усплъ выяснить, въ чемъ должны заключаться подробности этихъ общихъ улучшеній, и сами ‘Моск. Вд.’, посл статьи ‘Русск. Вст.’, раскрывшей міру политическія и нравственныя силы этой газеты {Статья, носящая заглавіе: ‘Что намъ длать съ Польшей?’}, не пояснили, какъ должно произойти подобное раскрытіе со стороны Россіи. Споръ идетъ о томъ, раньше или позже должно оно произойти. Замосковскій корреспондентъ ‘Дня’ (No 94), говоря объ общемъ нетерпливомъ ожиданіи земскихъ учрежденій и судебной реформы, выражается такъ: ‘Чмъ больше вслушиваюсь и замчаю, тмъ больше мн становится ясно, что всякая поспшность въ мрахъ, клонящихся къ какому-либо политическому представительству, была бы ршительно вредна. Впрочемъ — прибавляетъ онъ — это мое личное мнніе.’ Редакція ‘Дня’, съ своей стороны заявляя увренность въ польз ‘раскрытія силъ’, сомнвается, однако, чтобъ оно могло произойти въ короткій срокъ, какъ того невидимому желаютъ ‘Московскія Вдомости’. ‘Редакція этой послдней газеты — говоритъ г. Аксаковъ — подъ раскрытіемъ силъ разуметъ не то органическое развитіе общественной жизни, которое разумли мы, а такое раскрытіе нравственныхъ силъ, которое къ будущему лту можетъ быть совершенно готово’. Но г. Аксаковъ забываетъ при этомъ, что ‘Московскія Вдомости’ говорятъ не о нравственныхъ только, но и о политическихъ силахъ общества, которыя сами собой, органически, едва-ли когда нибудь раскроются. Всякая поспшность въ принятіи какихъ нибудь мръ, которыя предшествовали бы представительству мстному, была бы неудобна и могла бы повести къ разочарованіямъ и неудачамъ, весьма вреднымъ для общества. О возможности этихъ неудачъ можно сказать то, что сказано Ю. . Самаринымъ по поводу мстнаго самоуправленія: ‘Эти неудачи — говоритъ онъ — могутъ произойти отъ двухъ причинъ. Можно опасаться, что недостанетъ терпнія выдержать и перенести неизбжныя на первыхъ порахъ колебанія И уклоненія, что проявленія вызываемой самостоятельности, можетъ быть нестройныя, приняты будутъ неблагосклонно. Есть мсто и для другаго рода сомнніи: глубоко ли, искренно ли въ самомъ обществ заявляемое имъ желаніе взять въ свои руки земское дло, не соблазняютъ ли его въ самоуправленіи, о которомъ такъ много говорилось въ послднее время, театральность, вншняя обстановка и красивыя формы публичной дятельности?’ (‘День’ No 35). Впрочемъ, объ этомъ послднемъ опасеніи можно говорить только по отношенію къ мстнымъ земскимъ учрежденіямъ, гд требуется много людей самостоятельныхъ и преданныхъ общественнымъ интересамъ. Гораздо серьзне представляются намъ т опасенія, которыя вытекаютъ изъ опыта другихъ странъ, свидтельствующаго, что тамъ, гд нтъ еще мстнаго самоуправленія и независимаго суда, общее раскрытіе силъ является, по большей части, жалкою комедіей. Необходимо, чтобъ всякое раскрытіе раскрывало силы всесторонно, опираясь на правильную систему выборовъ, иначе оно можетъ только способствовать къ раскрытію эгоистическихъ желаній однихъ классовъ, закрывая всякій выходъ желаніямъ, интересамъ и силамъ другихъ классовъ общества. Годность же для насъ той или другой системы выборовъ можетъ быть опредлена не ране, какъ но утвержденіи мстнаго самоуправленія. Такимъ образомъ, все убждаетъ насъ въ томъ, что слухи, упорно распространяемые иностранною прессою о какихъ-то важныхъ преобразованіяхъ, готовящихся на этихъ дняхъ для Россіи и Царства Польскаго, не могли ввести въ заблужденіе никого изъ русскихъ, хотя бы ‘Journal de St.-Ptersbourg’ и не поспшилъ опровергнуть ихъ категорически двумя статьями, изъ которыхъ въ послдней сказано между прочимъ слдующее: ‘Нтъ никакого сомннія, что въ присутствіи единодушнаго и добровольнаго порыва, соединившаго вокругъ трона вс силы націи, было бы легко поразить воображеніе массъ и, въ то же время, пріобрсти одобреніе общественнаго мннія въ Европ одною изъ тхъ политическихъ импровизацій, блестящая вншность которыхъ дурно скрываетъ недостатокъ основательности и дйствительности. Правительство, сознающее свою отвтственность передъ Богомъ и передъ исторіей, не подается подобнымъ искушеніямъ. Оно не жертвуетъ будущимъ настоящему, серьзными интересами страны быстропреходящей популярности. Императоръ Александръ ІІ-й посвятилъ себя счастію своихъ народовъ. Не необдуманнымъ примненіемъ отвлеченныхъ теорій можетъ быть достигнутъ этотъ результатъ, но разумнымъ изученіемъ желаній и потребностей народовъ, обдуманною оцнкою политическихъ, общественныхъ и историческихъ элементовъ, составляющихъ жизнь націи, и серьзнымъ вниманіемъ къ принципамъ справедливости, порядка и законности, безъ которыхъ ничто прочное не можетъ быть построено. Посл уничтоженія крпостнаго права, посл финансовыхъ и судебныхъ реформъ, правительство занялось существеннымъ и основнымъ принципомъ, который долженъ служить точкою исхода для развитія гражданской и политической жизни во всей имперіи. Этотъ принципъ есть принципъ постепеннаго участія населеній въ управленіи мстными длами, основанное на выборномъ начал’. Тмъ не мене, иностранныя газеты, и посл перваго опроверженія ‘Journal de St.-Ptersbourg’, продолжали еще толковать о близости важныхъ преобразованій въ Россіи, какъ о дл достоврномъ. ‘Московскія Вдомости’, подробно разбирая эти толки, выражаютъ особенное негодованіе по поводу того обстоятельства, что иностранцы смотрятъ на эти готовящіяся будто бы преобразованія, не какъ ‘на отвтъ на собственныя, настоятельныя потребности Россіи, а какъ на удовлетвореніе польскимъ притязаніямъ’. Но можно смотрть и не такъ сурово на эти ошибочные и преждевременные толки иностранныхъ газетъ, можно, напротивъ, видть въ нихъ пріятное доказательство тому, что Европа вовсе не дурнаго мннія о Россіи и считаетъ ее вполн способною разршить польскій вопросъ силами собственной своей цивилизація, безъ всякой посторонней помощи. Нельзя же полагать, чтобы кто нибудь изъ серьзныхъ европейскихъ публицистовъ могъ поврить, что преобразованіе въ Россіи могло бы состояться вслдствіе однихъ лишь дипломатическихъ соображеній и ходатайства Пруссіи, безъ всякаго со стороны самой Россіи сознанія въ необходимости и польз подобнаго преобразованія. Можно только сожалть, что примшивая сюда дипломатію, эти слухи скоре могутъ повредить и задержать, чмъ ускорить естественное теченіе событій, такъ-какъ, по всей вроятности, никто изъ русскихъ нерасположенъ быть чмъ нибудь обязанъ польскому мятежу. Даже ‘Московскія Вдомости’, до сихъ поръ усердно пользовавшіяся этимъ мятежомъ для раскрытія своихъ политическихъ теорій и желаній, даже ‘Московскія Вдомости’ отступаютъ передъ этой мыслью. Газета эта энергически отвергаетъ мнніе, будто бы желала, по выраженію г. Аксакова, пристегнуть Россію къ Польш посредствомъ политическаго ихъ соединенія. ‘Когда мы, русскіе люди — говорите она — еще при самомъ начал иностраннаго вмшательства, говорили о политическомъ соединеніи Царства Польскаго съ имперіей, мы никакъ не разумли немедленнаго распространенія льготъ, возможныхъ въ Россіи, на Царство Польское, еще объятое мятежомъ или страдающее отъ его непосредственныхъ послдствій. Равенство можетъ быть между врными подданными, равенства быть не можетъ между подданными врными и мятежными, между краемъ спокойнымъ и преуспвающимъ, и краемъ метущимся и потрясеннымъ. Что хорошо для Россіи, то не можетъ быть теперь же хорошо для Польши, и лишь впослдствіи, когда польскій край успокоится, льготы, которыми будетъ пользоваться Россія, могутъ быть распространены, или лучше, он не могутъ не быть распространены и на Царство Польское, состоящее подъ русскимъ скипетромъ’. Для Польши, по мннію ‘Московскихъ Вдомостей’, необходима теперь только военная диктатура, которая должна продолжаться до тхъ поръ, пока волненіе не утихнетъ окончательно.
По поводу этого послдняго мннія и энергическихъ нападеній со стороны ‘Московскихъ Вдомостей’ на варшавскую администрацію, возникла, въ прошломъ мсяц, весьма любопытная полемика между этой газетой съ одной стороны, и газетами: ‘День’, ‘Голосъ’ и ‘С.-Петербургскими Вдомостями’ съ другой. Петербургскія газеты, оправдывая дйствія гражданскаго управленія въ Царств Польскомъ, указывали на разность условій, въ которыя поставлена наша власть Въ этой стран, гд все народонаселеніе состоитъ изъ поляковъ — и въ западныхъ губерніяхъ, гд большинство населенія русское. Дло администратора, говорили он — приспособляться къ существующимъ условіямъ, смотрть на послдствія своихъ мръ и прежде чмъ приступать къ ршительнымъ дйствіямъ, обсудить, можно ли ожидать отъ нихъ благопріятнаго результата. ‘Система, дйствующая въ западныхъ губерніяхъ — говоритъ ‘Голосъ’ — направлена къ поднятію русскаго элемента. Мы должны надяться, что эта цль будетъ’ достигнута, и только тогда, когда это случится, будемъ имть право судить о послдствіяхъ системы, объ успхахъ ея, равно и о ея достоинств. Наши восторги въ настоящемъ случа были бы куплены только блестящимъ вншнимъ эфектомъ. Этимъ могутъ забавляться какіе нибудь политики англійскаго клуба, въ послобденные часы, но кто привыкъ смотрть наконецъ дла, для того этотъ желанный конецъ далекъ. Въ Царств Польскомъ — продолжаетъ та же газета — предстояла боле трудная система дйствій. Въ западныхъ губерніяхъ легко распознать, кто виноватъ, кто невиненъ, въ Царств Польскомъ это немного трудне. Система безусловной строгости, въ примненіи ея къ царству съ самаго начала, могла повести къ послдствіямъ, отъ которыхъ намъ трудно было бы освободиться въ теченіе многихъ лтъ. Государственнымъ людямъ, управлявшимъ Царствомъ Польскимъ въ послднее время, предстояло задать себ вопросъ: нужно ли сохранить царство для Россіи? Они, конечно, разршили его въ смысл утвердительномъ. Поступая въ этомъ смысл, они не могли развить систему безграничной строгости — не изъ человколюбія только, но и по мудрому политическому разсчету. Эта система, въ послдствіяхъ своихъ, должна была бы повести къ такой упорной непріязненности, при которой удерживать за Россіей Царство Польское стало бы, можетъ быть, дломъ въ высшей степени труднымъ. Гражданское управленіе, дйствовавшее до сихъ поръ въ Царств Польскомъ, можетъ поставить себ въ великую заслугу, что оно сдлало все для того, чтобы примирить огромное большинство польскаго народа съ русскою властью, чтобъ показать полякамъ русскую власть въ самомъ благопріятномъ вид, при самыхъ критическихъ условіяхъ, и такимъ способомъ проложить пути къ сближенію умренной и благоразумной части польскаго народа съ русскимъ правительствомъ и русскимъ народомъ‘ (No 220).
Это мнніе, которое мы привели цликомъ, подчеркнувъ въ немъ главные мотивы, замчательно особенно въ томъ отношеніи, что почерпаетъ силу своихъ доводовъ въ тхъ же самыхъ фактахъ и цляхъ, на которые упираются ‘Московскія Вдомости’. Извстно, что эта послдняя газета желаетъ сохранить за Россіей Царство Польское на вчныя времена, и считаетъ мятежъ дломъ одной партіи, или, лучше сказать, меньшинства націи, а вовсе не послдствіемъ упорной и неизсякаемой непріязни всего польскаго общества къ русскому владычеству. ‘Московскія Вдомости’, подобно ‘Голосу’, твердо уврены, что русское правительство, при помощи благоразумныхъ мръ, можетъ вполн надяться нетолько на примиреніе въ будущемъ, но и на окончательное политическое сліяніе Польши съ Россіей въ ныншнюю минуту. Слдовательно, надежды и желанія этой газеты еще шире чмъ т, которыя имлъ въ виду ‘Голосъ’, разница только въ томъ, что т мры, которыя одна газета считаетъ мудрыми, другая признаетъ неудобными, и наоборотъ.
Газета. ‘День’ смотритъ на дло совершенно иначе. Она вполн согласна съ ‘Московскими Вдомостями’ въ необходимости военной диктатуры да скорйшаго энергическаго подавленія возстанія въ Царств Польскомъ, но желаетъ этого подавленія вовсе не да того, чтобы примирить съ Россіею и русскимъ народомъ умренныхъ поляковъ, которыхъ считаетъ больше всего вредными и мене другихъ доступными въ соглашенію съ русскими, а для того, чтобъ избавить Польщу отъ революціоннаго террора и выдвинуть впередъ новый элементъ, до сихъ поръ недйствовавшій въ польской исторіи — польскихъ крестьянъ, посредствомъ надленія ихъ землею и собственнымъ самоуправленіемъ. ‘Мы должны это сдлать — говоритъ ‘День’ — во имя человколюбія и историческаго призванія Россіи — страны, сильной простонародностью, самой демократической въ лучшемъ, не политическомъ, а общественномъ и нравственномъ значеніи этого слова’. Что же касается до примиренія съ поляками, то ‘День’ полагаетъ, что мы только тогда примиримся, когда разойдемся съ ними. ‘Мы убждены — говоритъ эта газета — что никакія великодушныя усилія, примирить Польшу съ ея положеніемъ, какъ нераздльной части Россійской Имперіи {Курсивъ въ подлинник.}, не помогутъ длу. Разв императора’ Александръ І-й не удовлетворялъ всмъ условіямъ, предъявляемымъ теперь умренными поляками? Разв онъ но истин не былъ первымъ изъ поляковъ {Это говорится по поводу письма какого-то поляка г. Маевскаго, принадлежащаго къ умренной партіи и предлагающаго покорить революцію слдующимъ образомъ: ‘Государь долженъ явиться первымъ изъ поляковъ, признать вс когда-либо существовавшія за нами права (?), вмсто угрозъ противъ ослушниковъ онъ долженъ явиться съ упрекомъ въ недостаточности польскаго патріотизма (??)…’ и т. д.} и не готовъ былъ дать Польш и боле, какъ это положительно доказываютъ ‘Московскія Вдомости’? (NoNo 185-й и 186-й) Что же вышло и къ чему привела эта примирительная политика императора Александра І-го?’
Не считая ни въ какомъ случа возможнымъ тотчасъ же приступить къ -осуществленію своей мысли и стараясь разршить польскій вопросъ собственно для общественнаго сознанія, г. Аксаковъ съ особенною силою налегаетъ на доказательство, что польскій мятежъ, вопреки увренію ‘Московскихъ Вдомостей’, есть дло не одной какой-либо партіи, а всего польскаго общества. ‘Самые опасные для насъ враги — говоритъ онъ — не повстанцы, самая величайшая для насъ трудность не на пол битвы или въ лсу!… Нашъ врагъ — самый сильный и злой — все польское общество, трудность нашего положенія происходитъ не отъ появленія разбойничьихъ бандъ, а отъ всеобщей измны всей дйствующей и мыслящей части народа (разумя подъ измной самое сочувствіе польскому знамени) — отъ всеобщаго заговора, въ которомъ, за исключеніемъ крестьянъ, тайно или явно, по условію и соглашенію, или безъ всякаго соглашенія, участвуетъ вся страна. Тридцатилтняя система, водворенная вслдъ за взятіемъ Варшавы, не создала намъ никакой русской партіи между поляками, такой партіи, по крайней мр, которая могла бы послужить намъ надежнымъ оплотомъ. Настоящее русское правительство, проникнутое этою истиной, сочло приличнымъ и своевременнымъ замнить прежнюю систему новою. Мы не станемъ входить въ подробное разбирательство системы Велнольскаго, скажемъ только, что, невыгодная можетъ быть для Россіи, она доставляла полякамъ громадныя, сравнительно съ прежнимъ, преимущества, частію осуществленныя, частію торжественно возвщенныя въ будущемъ. Вслдъ за тмъ вспыхнулъ мятежъ, и тутъ-то обнаружилась вся важность нашего положенія или, лучше сказать, вся неврность офиціальной постановки польскаго вопроса.’
Во взгляд г. Аксакова на дйствія варшавскаго правительства очень ясно указаны точки, въ которыхъ газета День сходится и расходится какъ съ ‘Московскими Вдомостями’, такъ и съ двумя петербургскими газетами, защищающими администрацію Царства Польскаго. Подобно ‘Московскимъ Вдомостямъ’, г. Аксаковъ желаетъ ршительнаго подавленія мятежа и успокоенія Польши и, согласію съ собственными безчисленными показаніями ‘Москов. Вдомостей’, считаетъ притязанія поляковъ неизлечимыми и далеко превышающими все, что можетъ дать имъ Россія, но, вопреки ‘Московскимъ Вдомостямъ’, и вполн согласно съ петербургскими газетами, онъ считаетъ неудобнымъ распространеніе на Царство Польское мръ, принятыхъ въ западныхъ губерніяхъ. Единственно правильнымъ ршеніемъ вопроса онъ считаетъ — какъ извстно нашимъ читателямъ изъ предъидущихъ Хроникъ — устраненіе насильственнаго соединенія нашего съ Польшею. Для этого онъ желалъ бы спросить весь польскій народъ, со включеніемъ крестьянъ, хотятъ ли они оставаться подъ владычествомъ Россіи, или нтъ. Если большинство голосовъ будетъ на нашей сторон, то вопросъ разршится окончательно, если же Польша не захочетъ оставаться съ нами, тогда намъ необходимо отказаться отъ нея, предоставивъ ее собственной ея печальной участи, то-есть неизбжному подпаденію подъ власть нмцевъ. Ясно, такимъ образомъ, что взглядъ г. Аксакова покоится на однхъ нравственныхъ основахъ, чуждыхъ тмъ, которыхъ держатся ‘Московскія Вдомости’. Хотя г. Аксаковъ и убжденъ въ томъ, что ни одинъ полякъ, за исключеніемъ крестьянъ, неспособенъ примириться съ самыми справедливйшими предложеніями Россіи, но онъ желалъ бы сдлать формальную поврку польскихъ желаній, собственно для успокоенія русской совсти. Видно по всему, что онъ не надется на добровольный союзъ съ поляками, хотя съ другой стороны ему жаль было бы отдать славянъ, какъ бы плохи они ни были съ общеславянской точки зрнія, на съденіе нмцамъ, но во всякомъ случа, политическое успокоеніе Польши онъ считаетъ необходимымъ для обруснія западныхъ губерній. ‘Польша, какъ государство, для насъ нестрашна — говоритъ онъ: мы всегда одолемъ ея открытое войско, но Польша, какъ общество, какъ постоянный заговоръ, какъ вчный ядъ, отравляющій организмъ западныхъ губерній и просачивающійся во вс поры русскаго тла — для насъ гораздо страшне съ своими невидимыми войсками ксндзовъ, эмиссарові), фанатизированныхъ женщинъ и знаменитаго ‘Катихизиса’. Пусть же лучше Польша приметъ въ себя вс эти драгоцнные для нея, и опасные для насъ, соки.
Можно подсмиваться надъ непрактичностью государственныхъ соображеній г. Аксакова, можно считать его мечтателемъ, энтузіастомъ, чмъ хотите, но нельзя добросовстному русскому не порадоваться, что среди общаго увлеченія всего государства и всего народа чувствомъ справедливаго негодованія, можетъ у паса’ раздаваться и уже раздается голосъ противорчія, способный умрить крайнія проявленія этого чувства. Можно спорить съ г. Аксаковымъ, но нельзя отказать ему въ любви, въ весьма горячей любви къ отечеству и къ правд. Особенно несправедливо было бы это со стороны ‘Москов. Вдомостей’, такъ много заимствовавшихъ въ послднее время у г. Аксакова {Вотъ эти заимствованія: взглядъ на европейскія конституціи, взглядъ на положеніе западныхъ губерній, въ которыхъ весь ключъ къ разршенію польскаго вопроса, необходимость очищенія этихъ губерній отъ польскихъ помщиковъ, необходимость дать польскимъ крестьянамъ землю и отдльное самоуправленіе. Впрочемъ, подробное развитіе мнній по этому послднему вопросу об газеты — ‘День’ и ‘Московскія Вдомости’ предъявили публик въ одинъ и тотъ же день 31 августа. Но не слдуетъ забывать о томъ, что ‘День’ давно и часто говорилъ о необходимости выдвинутъ крестьянскій элементъ въ Польш, тогда какъ ‘Московскія Вдомости’ заговорили объ этомъ въ первый разъ 28-го и 29-го августа, и — странное дло! заговорили собственно для того, чтобы поставить въ упрекъ ‘Дню‘ его равнодушіе къ польскимъ крестьянамъ.}. Между тмъ эта газета, которую г. Аксаковъ, съ свойственною ему искренностію называетъ ‘несомнннымъ представителемъ большинства русскаго общества’, возражая ‘Дню’, прибгаетъ къ такимъ намекамъ и выраженіямъ, къ такимъ явнымъ извращеніямъ положеній и цлей противника, которыя всего мене приличны торжествующимъ и сильнымъ, каковыми всегда бываютъ представители большинства общества. ‘Московскія Вдомости’ начинаютъ свое возраженіе слдующими словами: ‘Тайна польскаго возстанія — теперь не тайна для цлаго міра. Ни одинъ изъ серьзныхъ политическихъ людей въ Европ не назоветъ теперь этого возстанія народнымъ возстаніемъ… Только нкоторыя закупленныя французскія газеты еще заработываютъ полученную имъ мзду и вяло повторяютъ избитыя фразы, которыхъ никто уже не читаетъ. Все, что только есть лучшаго, умнаго и дльнаго въ Европ, все, съ чмъ только можно считаться, понимаетъ всю безнадежность ныншняго польскаго возстанія, и относительно его сущности совершенно согласно съ сужденіемъ русскаго общества… Кто слдилъ за ходомъ польскихъ длъ, со временъ намстничества князя Горчакова, тотъ не можетъ усомниться въ свойствахъ ныншняго возстанія. Никто уже въ этомъ и не сомнвается боле — никто, кром русскихъ публицистовъ. Читатели помнятъ, какое зрлище представляла русская журналистика при начал польскаго возстанія, какія въ русскихъ газетахъ печатались статьи или какое странное слышалось въ нихъ молчаніе. Мы помнимъ это печальное время, когда нашъ голосъ раздавался одиноко и когда насъ упрекали въ кровожадности за то, что мы старались припомнить и русскимъ людямъ, и полякамъ, и напиравшей на насъ Европ, что есть на свт страна, называемая Россіей, что есть на свт живой народъ, называемый русскимъ — народъ, который, чтобы ни случилось, непремнно дастъ себя почувствовать. Онъ наконецъ и далъ себя почувствовать, и затмъ, въ скоромъ времени, измнилось зрлище, представляемое нашею журналистикою, нмотствующіе заговорили, и наши публицисты пошли писать патріотическія статьи… Никто до-сихъ-поръ не находилъ, что сказать въ защиту совершенно ошибочной, совершенно невозможной системы, которой мы держались въ Царств Польскомъ. За то теперь, вдругъ, какъ-бы по манію волшебнаго жезла, три газеты въ одно время ополчились, прямо или косвенно, на защиту этой системы, и вс три устремили свое оружіе противъ насъ: Голосъ, С.-Петербургскія Вдомости и День.’
Начало, какъ видитъ читатель, очень скромное: намекается слегка, что теперь уже весь міръ согласенъ съ ‘Московскими Вдомостями’, за исключеніемъ только явныхъ глупцовъ, съ которыми нельзя считаться, да закупленныхъ поляками французовъ, затмъ напоминается то прискорбное время, когда о польскомъ вопрос являлись разныя странныя статьи въ нашей журналистик, напоминается заслуга ‘Московскихъ Вдомостей’, которыя успли въ короткое время настроить литературу на патріотическій тонъ, и вслдъ затмъ выражается удивленіе, что три газеты разомъ позволили себ нарушить гармонію этого тона. Тутъ, какъ видно, вкрадывается маленькое противорчіе. Если прежнее молчаніе газетъ дйствительно было прискорбно для ‘Московскихъ Вдомостей’, то имъ слдовало бы радоваться, что молчаніе это, наконецъ, нарушено и тмъ предоставляется возможность этой газет окончательно побдить мннія, считаемыя ею за ложныя и вредныя. Но она не радуется, а удивляется. Неужели она до-сихъ-поръ не понимаетъ, что есть люди, лично расположенные къ ней, которые, однако, не во всемъ согласны съ нкоторыми изъ ея мнній? Если она этого не знаетъ, то укажемъ ей на статьи г. Самарина и Ореста Миллера въ ‘Дн’, изъ которыхъ видно, какъ смотрятъ безпристрастные люди на теорію силы и меча, проповдуемую ныншними ‘Московскими Вдомостями’, вопреки тому, что проповдывалось прежнимъ ‘Русскимъ Встникомъ’: ‘Никакія чувствованія, ни возвышенныя, ни низкія — говоритъ ‘Русскій Встникъ’ — никакіе мотивы, управляющіе нравственною жизнью человка и опредляющіе образъ его дйствій, не могутъ ршить вопросъ о государственной области… Измнить предлы государственной области можно одною только силою — силою меча’. ‘И это — восклицаетъ г. Миллеръ — говорятъ люди, съ такимъ жаромъ обличавшіе нашихъ юныхъ матеріалистовъ! Да что же, какъ не самый крайній практическій матеріализмъ заключается въ этомъ проповдываніи преобладающей силы меча? Посл теоретическаго ратованія за идеализмъ, вдругъ, такъ круто проговориться практическими статьями, стремящимися на вки вковъ удержать человчество подъ такимъ матеріальнымъ ярмомъ, какъ сила меча! Какъ же посл этого не предпочесть тхъ, которые, воображая себя исповдниками матеріализма во всей его послдовательности, на каждомъ шагу измняютъ самимъ себ гуманностью своихъ прекрасныхъ убжденій? Во сто кратъ лучше такое невольное служеніе нравственному началу, чмъ т неискреннія сдлки, при которыхъ оно до небесъ превозносится въ одной области жизни и софистическимъ образомъ изгоняется изъ другой. Кто изъ-подъ владычества нравственнаго начала пытается выкрасть хотя бы одну изъ фибръ духовнаго организма человка, тотъ пусть уже не отваживается выдавать себя за поборника нравственности, тотъ противъ нихъ, кто хоть въ какомъ-нибудь случа не за нихъ! Литераторъ, ршающійся отторгать у нравственности цлую область политическихъ отношеній, не иметъ права защищать противъ такъ-называемыхъ матеріалистовъ непоколебимость нравственнаго начала… Нельзя не уважать то чувство самосохраненія, то мастерское умнье постоять за себя и свои интересы, которыми такъ отличается народъ англійскій и такъ мало отличалось наше отечественное общество. Нельзя не одобрить также и старанія нашей печати овладть тою минутою, когда качества, подобныя упомянутымъ, наконецъ пробудились и въ нашемъ обществ. Но, овладвъ такою минутою, нельзя-же длаться рабскимъ ея поддакивателемъ, должно, напротивъ, умть ее сдерживать отъ тхъ крайностей, съ которыми всегда бываетъ сопряжена реакція. Чувство самосохраненія, человчески понимаемое, состоитъ въ соблюденіи нетолько своихъ выгодъ, по и своего нравственнаго достоинства. Велики т минуты, когда въ обществ пробуждается единогласное одушевленіе, но кто хочетъ, своимъ литературнымъ голосомъ, врно послужить обществу, тотъ пусть блюдетъ, какъ зницу ока, нравственную чистоту этого одушевленія и не позволяетъ ему перерождаться въ безнравственность страсти.’
Въ этихъ прекрасныхъ строкахъ какъ нельзя лучше выражено то двойное чувство, какое пытаютъ къ ‘Московскимъ Вдомостямъ’ люди, которые, съ одной стороны, признаютъ несомннныя заслуги этой газеты, умвшей овладть минутою патріотическаго пробужденія — и, съ другой — съ прискорбіемъ усматриваютъ, что ‘Московскія Вдомости’ иногда злоупотребляютъ своею властью надъ этой минутой. Пишущій эти строки самъ принадлежитъ къ числу такихъ людей и потому счелъ долгомъ воспользоваться статьей г. Миллера для объясненія собственника’ своихъ чувствъ и отношеній къ означенной газет. Эти чувства въ составител этой хроники усложняются еще тмъ обстоятельствомъ, что онъ нкогда былъ очень-близокъ къ редакціи ‘Русскаго Встника’ и до сихъ норъ исполненъ самыхъ пріятныхъ воспоминаній о своихъ личныхъ отношеніяхъ къ ней. Принужденный, въ Хроник этого журнала, очень часто порицать нкоторыя мннія означенной редакціи, онъ желалъ бы, однако, выдлить себя изъ многочисленнаго сонма тхъ порицателей ея, которые имютъ личные счеты съ нею или кипятъ остатками того моднаго нкогда негодованія, которое обязательно было для всхъ любителей нигилизма. Составитель этой Хроники не иметъ никакихъ другихъ личныхъ счетовъ съ ‘Русскимъ Встникомъ’, кром пріятныхъ, онъ не принадлежитъ также къ числу поклонниковъ нигилизма, слдовательно, несогласія его съ ‘Русскимъ Встникомъ’ и ‘Московскими Вдомостями’ не имютъ ничего общаго съ недоброжелательствомъ, завистью или пристрастіемъ. Напротивъ, никто боле пишущаго эти строки не расположенъ толковать каждую статью ‘Московскихъ Вдомостей’ въ самую лучшую для нихъ сторону, никто искренне его не относится къ заслугамъ и достоинствамъ ея редакціи, всегда умвшей занять почетное мсто въ литератур, но именно эта высота занимаемаго ею мста, эти достоинства, дающія газет власть и силу, побуждаютъ его но мр силъ содйствовать ‘Отечественнымъ Запискамъ’ въ преслдованіи тхъ мыслей и статей ‘Московскихъ Вдомостей’, которыхъ несправедливость и неловкость кажутся опасными для прочныхъ успховъ нашего общественнаго развитія. Оговорившись такимъ образомъ, спшивъ возвратиться къ спору ‘Московскихъ Вдомостей’ съ г. Аксаковымъ.
Мы замтили выше, что руководящимъ началомъ всхъ сужденій г. Аксакова по польскому вопросу служитъ нравственное чувство. Можно сомнваться въ томъ, что мры предлагаемыя имъ съ этою цлью, приведутъ къ успху, нельзя не видть всхъ слабыхъ сторонъ въ проектируемомъ г. Аксаковымъ опрос польскихъ желаній — опрос, который не въ состояніи убдить ни Европу, ни поляковъ, ни даже русское общество, что желанія эти будутъ высказаны свободно, правильно и выразятъ собою подлинное мнніе націи. Но нельзя также не признать, что этотъ проектъ послдовательно вытекаетъ изъ нравственныхъ воззрній, которыхъ держится газета ‘День’ и которыя, при кажущейся ихъ непрактичности, нетолько не отвергаются наукою международнаго права, но признаются ею главнымъ двигателемъ современнаго развитія. Вотъ, напримръ, какъ выражается профессоръ Каченовскій — наиболе компетентный представитель этой науки въ Россіи — въ своемъ курс международнаго права: ‘Европа, оставаясь врною самой себ и своему прогресивному духу, видимо стремится къ новому, лучшему международному порядку. Признаніе народности, публичное заявленіе общихъ потребностей, широкое развитіе всхъ сношеній, ломка всхъ ненужныхъ, искусственныхъ и феодальныхъ преградъ стснительныхъ для всемірно-гражданской дятельности, служатъ ясными доказательствами ея обновленія. Переворотъ этотъ совершается силою событій, неотразимо и ршительно. Все то, чмъ въ старину поддерживалась заключенность государствъ, на что опиралась эгоистическая, противуобществеиная политика, уступаетъ мсто терпимости, свобод и гуманнымъ началамъ. Права человка признаются на всемъ пространств образованнаго міра, дятельность его не встрчаетъ другихъ границъ, кром тхъ, какія поставлены природою. Нельзя намъ (русскимъ) оставаться равнодушными къ этому направленію. Въ самомъ дл, къ чему устремлены теперь наши домашніе, задушевные помыслы? Изъ-за чего мы тревожимся и хлопочемъ? Изъ-за чего длаются вс наши порывы, увлеченія и даже ошибки? Изъ-за того, что намъ дорого достоинство, дорога личная самодятельность человка. Крпкіе сознаніемъ своего и чужаго права, не полагаясь на грубую силу, мы можемъ содйствовать побдамъ ума надъ невжествомъ и предразсудками дйствительной жизни. Пусть уваженіе къ истин будетъ залогомъ нашего нравственнаго значенія въ ряду просвщенныхъ народовъ! Старая Россія была грозна своими штыками, новая — должна внушить къ себ уваженіе самообладаніемъ, готовностью на защиту своего достоинства, духомъ единства, терпимости и справедливости’. Этими словами г. Каченовскій указываетъ на будущіе успхи международнаго нрава, настоящія же его свойства опредляетъ слдующими словами: ‘Въ основныхъ началахъ международнаго нрава обнаруживается дйствіе того нравственнаго закона, которому подчиняются вс союзы и учрежденія, который видимо торжествуетъ надъ произволомъ. Сильные земли (‘Московскія Вдомости’?) могутъ презирать этотъ законъ, но не имютъ надъ нимъ господства. Онъ стираетъ съ лица земли даже цлые народы, которые ему враждебны.’ Кто иметъ въ виду этотъ законъ и ему подчиняетъ свои патріотическія чувства, того нельзя третировать какъ пустаго мечтателя, прилагающаго къ области государственныхъ интересовъ несвойственные будто бы этой области нравственные законы совсти. Г. Аксаковъ не уважаетъ западной науки, но въ этомъ случа онъ можетъ побдоносно противоставить ее научнымъ положеніямъ ‘Московскихъ Вдомостей’, увряющихъ, будто измнить государственныя границы можно только одною силою — силою меча. Если это положеніе ‘Московскихъ Вдомостей’ опирается на тотъ аргументъ, что государственная область есть достояніе, купленное кровью предковъ и принадлежащее столько же грядущимъ, сколько и настоящимъ населеніямъ области, то вся сила этого аргумента падаетъ сама собою, какъ скоро становится очевиднымъ, что сохраняя для нашихъ потомковъ то или другое наслдіе предковъ во всей его цлости и неприкосновенности, мы сохраняемъ для нихъ только отрицательную величину, неимющую за собой никакого положительнаго достоинства. Обязанность наша въ отношеній потомковъ состоитъ не въ томъ только, чтобы сохранять, по и въ томъ, чтобы предохранять ихъ отъ тхъ золъ, которыя мы извдали собственнымъ опытомъ. Плохой тотъ семьянинъ, который, получивъ въ наслдство какую нибудь болзнь или какое нибудь имніе, истощающее его силы и средства, не позаботится избавить свое потомство отъ такого наслдія. Весь вопросъ, слдовательно, заключается въ томъ: дйствительно ли зло, причиняемое намъ Полыней, превышаетъ вс выгоды, которыя доставляетъ намъ обладаніе этой страной?*Съ разршеніемъ этого вопроса самъ собою долженъ ршиться споръ г. Аксакова съ ‘Московскими Вдомостями’, но для этого необходимо точное и добросовстное исчисленіе и взвшеніе всхъ аргументовъ спорящихъ сторонъ, всхъ выгодъ и невыгодъ, доставляемыхъ намъ политическимъ соединеніемъ съ Царствомъ Польскимъ. Попытаемся, въ краткихъ словахъ, сдлать это исчисленіе, въ видахъ содйствія общественному сознанію, такъ-какъ и мы, подобно г. Аксакову, убждены, что окончательное ршеніе польскаго вопроса воспослдуетъ не раньше того времени, когда русское общество отдастъ себ ясный отчетъ во всхъ противорчіяхъ этого труднаго и запутаннаго вопроса.
Начнемъ съ тхъ аргументовъ и данныхъ, которые говорятъ въ пользу соединенія Полыни съ Россіею. Несомннно, что поляки — народъ неисправимый во многихъ отношеніяхъ. Вся исторія ихъ свидтельствуетъ объ ихъ политической безтактности и склонности къ вчнымъ раздорамъ и междоусобіямъ, о заносчивости ихъ притязаній, о ничмъ неискорененной въ нихъ надежд возстановить свое прошлое политическое могущество и завладть всми областями, когда либо входившими въ составъ’ бывшаго Польскаго Королевства. Всему міру извстно, что поляки смотрятъ только назадъ, а не впередъ, и живутъ одними только воспоминаніями и надеждами возвратить минувшее. А это минувшее постоянно было направлено противъ Россіи и ея могущества. Отсюда вытекаетъ необходимость для Россіи владть Польшею и предупреждать ея непріязненныя покушенія. Опытъ показалъ, что вс льготы, вс либеральныя уступки, дланныя полякамъ, постоянно обращались во вредъ Россіи. Конституція, дарованная Царству Польскому Александромъ І-мъ, повела къ революціи 1830-го года. Сами поляки сознаются въ томъ, что не желаніе политической и гражданской свободы, а желаніе возстановить прежнее политическое могущество, было причиною этой революціи. ‘Еслибы русскіе — замчаетъ польскій историкъ Мохнацкій — даже святйшимъ образомъ соблюдали конституціонное учрежденіе въ Царств Польскомъ, то полное его развитіе привело бы еще скоре къ возстанію, чмъ его ограниченіе. Революція лежала въ основаніи самаго учрежденія царства, и русскіе государи не могли предотвратить ее ни пунктуальнымъ исполненіемъ конституціи, ни совершеннымъ ея уничтоженіемъ. Ни свобода, ни учрежденія, каково бы ни было ихъ достоинство, не въ силахъ усладить судьбу націи, которая нкогда была велика и могущественна, впослдствіи пришла въ упадокъ и затмъ желаетъ вновь возвыситься. Такая страна находится въ состояніи постоянныхъ инсурекцій, такой народъ живетъ однимъ возстаніемъ и въ немъ одномъ видитъ свое спасеніе’. {‘Москов. Вд.’ No 186.} Ныншнее повстаніе поляковъ какъ нельзя лучше доказываетъ эту истину. Оно задумано было гораздо раньше извстнаго рекрутскаго набора, послужившаго неизсякаемымъ источникомъ укоровъ и обвиненій со стороны европейскимъ кабинетовъ. Оно началось на другой день посл введенія либеральной системы Велнольскаго въ управленіе царствомъ. Программа ныншнихъ повстанцевъ та же самая, что была въ 1812-мъ и 1830-мъ годахъ, та самая, что явилась на другой день раздла 1772-го года, не измняясь съ тхъ поръ ни единой буквой. Т же притязанія на Западную Русь и Литву, т же границы 1772-го года, т же вароломеевскія ночи и зврскія убійства русскихъ солдатъ, т же уланскіе отвороты, длаемые на груды убиваемыхъ плнниковъ, тотъ же шляхетско-іезуитскій фанатизмъ, возбуждаемый ксендзами и женщинами, т же косиньеры — все до малйшей подробности то же теперь, что бывало прежде, и что, по всей вроятности, не прекратится и впредь, до тхъ поръ, пока поляки будутъ имть хотя малйшую надежду на возстановленіе своего прежняго государства. Если есть что либо новое въ ныншнемъ возстаніи, то это — подземное революціонное правительство съ его неслыханнымъ терроромъ. Но эта новость, вообще неслыханная до сихъ поръ нетолько въ польской, но и во всей европейской исторіи, есть порожденіе системы, принятой со стороны законной администраціи Царства Польскаго. ‘Ныншній польскій мятежъ — говорятъ ‘Московскія Вдомости’ — нетолько не есть всеобщее народное возстаніе, но даже не есть дло какой либо партіи. Это просто возбужденіе разнообразныхъ элементовъ безпорядка, естественно происшедшихъ вслдствіе извстнаго образа дйствія власти. Въ начал число возбужденныхъ въ Польшреволюціонныхъ элементовъ было ничтожно, но чмъ боле длилась эта система, обратившая наконецъ на себя вниманіе цлой Европы, тмъ смле, ршительне и многочисленне становились эти элементы’ (‘Московскія Вдомости’ No 188). Отсюда ясно, что нужно длать съ Польшей какъ въ настоящую минуту, при подавленіи возстанія, такъ и по водвореніи порядка, когда наступитъ необходимость принять общія мры для окончательнаго искорененія въ ней безумныхъ притязаній. Диктатура для настоящей минуты и общіе законы для Россіи и Польши въ будущемъ — вотъ единственная система, еще неиспробованная нами, для ршенія польскаго вопроса. Всякая другая система несостоятельна уже потому, что вс он были испробованы надъ Полыней и не привели ни къ какому успху.
Таковы главнйшіе аргументы, являющіеся противъ политической независимости Царства Польскаго. Если исключить противорчіе, вносимое въ нихъ замткой ‘Московскихъ Вдомостей’ и заключающееся въ томъ, что ныншнее возстаніе въ одно и то же время разсматривается то какъ результатъ ошибочной системы управленія, то какъ давно задуманное произведеніе всхъ преданій польской исторіи — если исключить, говоримъ мы, это маленькое противорчіе, то почти вс остальные доводы остаются безспорными и для тхъ, кто, подобно г. Аксакову, выводитъ изъ нихъ совершенно противоположное заключеніе. Никто не оспориваетъ неизлечимую ненависть поляковъ къ Россіи, никто не сомнвается въ необходимости положить конецъ нескончаемымъ притязаніямъ ихъ на западно-русскія области. Спорятъ только о метод леченія, о достоинств лекарствъ, способныхъ смягчить эту ненависть и искоренить эти притязанія.
Сторонники сліянія Польши съ Россіей Доказываютъ превосходство своего леченія опытомъ, произведеннымъ въ Австріи и Пруссіи. Ненависть поляковъ къ нмцамъ была столь же сильна, какъ и къ русскимъ, однакожъ эти чувства смягчились въ весьма короткое время. Нтъ сомннія, что съ развитіемъ политической свободы въ этихъ государствахъ, исчезнутъ тамъ и послдніе остатки той польской ненависти и тхъ польскихъ стремленій, которыя поддерживаются существованіемъ автономіи Царства Польскаго и отношеніями поляковъ къ Россіи. Россію они считаютъ теперь единственнымъ своимъ врагомъ именно потому, что она одна еще не уничтожила польскихъ надеждъ посредствомъ совершеннаго сліянія царства съ Россіей. Сліяніе это было невозможно до сихъ поръ собственно потому, что система управленія была неврна. Еще на внскомъ конгрес планъ возстановленія русской Польши съ національными учрежденіями считался многими государственными людьми ошибкою, которая должна послужить величайшимъ затрудненіемъ какъ для внутренней, такъ и для вншней политики Россіи. Лордъ Кэстльри, Поццо-ди-Борго, Нессельродъ, Штейнъ, Каподистрія были такого мннія. Штейнъ тогда же выразился, ‘что за этимъ соединеніемъ, посл новыхъ потрясеній, послдуетъ или порабощеніе Польши, или ея отдленіе’. Но опытъ показалъ, что порабощеніе ея, какъ и всякаго другаго народа, не ведетъ къ успху, и что поляки, ведя себя смирно, пока надъ ними тяготла диктатура, при первомъ послабленіи, тотчасъ возвращались къ своимъ мечтательнымъ притязаніямъ. Диктатура, полезная какъ временное средство, не годится для постоянной системы, ибо это противорчило бы либеральному направленію ныншней внутренней политики Россіи и отравляло бы вс попытки ея установить эту либеральность на прочныхъ основахъ и примирить съ собою поляковъ. Что же касается до отдленія Полыни, то не говоря уже о нравственномъ ущерб для Россіи, отдленіе Полыни нанесло бы ей много ущербовъ матеріальныхъ, какъ-то: потерю стратегической линіи на Висл, удаленіе нашихъ границъ отъ Вны и Берлина и образованіе на нашей границ безпокойнаго сосда, который на другой же день, въ благодарность за наше великодушіе, начнетъ свои враждебныя дйствія, для уничтоженія которыхъ потребуются отъ насъ жертвы, въ десять разъ большія, чмъ т, которыхъ достаточно теперь для подавленія возстанія. Большою неразсчетливостью было бы бросать сегодня ту самую укрпленную позицію, которую завтра же придется брать штурмомъ. Величайшею неосторожностью было бы также поощрять духъ сепаратизма. Но вс эти неудобства, ущербъ и опасности — ничто предъ тмъ препятствіемъ, которое ставятъ сами поляки проекту отдленія Царства Польскаго. Ни одинъ изъ поляковъ не желаетъ этого отдленія и считаетъ его оскорбленіемъ для своего патріотизма. Давай ему или всю старую Польшу, съ границами 1772-го года, или онъ не хочетъ ничего. Польша, въ предлахъ ныншняго Царства Польскаго, есть вещь немыслимая для революціоннаго поляка, и онъ придумалъ для нее даже особое, насмшливое названіе: котрссовка. Поляки до сихъ поръ не разстаются со своими притязаніями только потому, что привыкли смотрть на русскій народъ съ высокомріемъ, съ какимъ обыкновенно смотрятъ гости на того хозяина, который угощаетъ ихъ лучшими блюдами, а самъ довольствуется щами да кашей. Такъ привыкли смотрть на русскій народъ не одни поляки, но и самые преданнйшіе русскому престолу остзейцы, финляндцы, грузины и даже всевозможные колонисты. Да и не могли они до сихъ поръ проникнуться должнымъ уваженіемъ къ народу, который, будучи хозяиномъ своей земли, несмотря на неисчерпаемую любовь свою къ правительству, занималъ до сихъ поръ послднюю ступень на лстниц правъ и преимуществъ, которыми пользовались остальные подданные Россіи. Никто до сихъ поръ не слыхалъ его голоса, не видалъ его нравственныхъ силъ, не знаетъ его политическаго смысла, и потому всякій полагаетъ, что борьба съ Россіей есть собственно борьба съ русскимъ правительствомъ, и что русскій народъ здсь не при чемъ. Это обидное мнніе слышится постоянно во всхъ дипломатическихъ интригахъ противъ Россіи и высказывается даже въ подземныхъ листкахъ польскихъ революціонеровъ, увряющихъ русскихъ, что они борются за свою и нашу свободу. Необходимо положить конецъ этому заблужденію и раскрыть всему міру нравственныя и политическія силы русскаго народа. Только такимъ способомъ мы можемъ успшно подавить польскія притязанія, борясь съ ними открыто, съ помощью всхъ пробужденныхъ силъ общества. Что этотъ способъ — самый лучшій для разршенія польскаго вопроса и наиболе общаетъ успха, въ томъ могутъ быть порукою опыты другихъ странъ. Самостоятельное существованіе Полыни принадлежитъ къ числу утопій, отвергаемыхъ всми здравомыслящими политиками Европы. На самостоятельность имютъ право только т націи, которыя выказали свою способность къ ней. Поляки, напротивъ, всею своею исторіей, доказали совершенное отсутствіе въ нихъ государственнаго смысла. Ихъ знаменитыя liberum veto и конфедераціи, погубившія республику, до сихъ поръ живы въ душ каждаго поляка и проявляютъ себя на каждомъ шагу. Ни одна изъ европейскихъ державъ, не исключая Наполеона III, не помышляетъ серьзно о возстановленіи польской независимости. Они играютъ этою идеей и часто выставляютъ ее на ‘воемъ знамени вовсе не для выгодъ поляковъ, а для собственнаго преобладанія и для ослабленія Россіи. Намъ не слдуетъ поддаваться этимъ интригамъ и содйствовать ослабленію нашего отечества. ‘Отрекаются отъ себя только т народы, которые сходятъ съ историческаго поприща. Поэтому, какъ народъ, мы не должны великодушничать. Я не налагая рукъ на себя, русскій народъ можетъ обнаруживать миролюбіе къ полякамъ только подъ тмъ условіемъ, чтобъ они совершенно отказались отъ своихъ притязаній на русскія земли’ (‘Моск. Вд.’). Это условіе, какъ сказано выше, недостижимо при отдльномъ и независимомъ существованіи Польши. Поэтому намъ слдуетъ выбросить изъ головы фальшиво либеральныя идеи о томъ, что всякій народъ иметъ право на независимость. Еслибъ это было справедливо, то нужно было бы передлывать карту всей Европы и раздробить каждое государство на нсколько частей. Англія должна была бы распасться на мелкіе кусочки, Швейцарія — на три государства, Австрія — совсмъ исчезнуть съ лица земли и т. д. Начало народности, разсматриваемое съ такой узкой точки зрнія, отвергается здравымъ смысломъ. Напротивъ, чмъ тсне сливаются различныя народности въ одно цлое, тмъ боле представляется залоговъ къ развитію человчества. Эту истину признаетъ даже Д.-Ст. Милль — одинъ изъ наиболе либеральныхъ мыслителей нашего времени. Впрочемъ, еслибъ даже принципъ народности и былъ непогршимъ во всхъ отношеніяхъ, то онъ непримнимъ къ Польш уже потому одному, что въ ней народныя желанія прямо противоположны стремленіямъ и утопіями’ высшихъ классовъ. Польша, какъ нація, какъ сплошной народъ, неизвстна исторіи, шляхетская же Польша, со включеніемъ даже Польши ‘мойжешоваго вызнанья’ и городскаго пролетаріата, не составляетъ и половины польскаго народа. Крестьяне, составляющіе главную массу населенія, преданы русскому правительству и ненавидятъ шляхту. Со стороны Россіи было бы несправедливо бросить этотъ несчастный народъ, только что начинавшій отдыхать подъ ея владычествомъ отъ длиннаго ряда терзаній. Такимъ образомъ, ни со стороны общихъ понятій о правахъ народностей, ни со стороны ближайшихъ, практическихъ интересовъ Россіи, независимость Польши не представляется дломъ осуществляемыми’ и полезнымъ.
Вотъ, если не ошибаемся, наиболе солидные доводы противъ Польши и ея независимости. Никто не станетъ отрицать, что большая часть ихъ основана на фактахъ, никмъ еще серьзно неопровергнутыхъ. Впрочемъ, русскіе противники этого мннія и не думаютъ опровергать ихъ, напротивъ, собственные ихъ доводы опираются, по большей части, на т же самые факты и направлены не столько въ пользу поляковъ, сколько въ огражденіе Россіи отъ неисправимыхъ польскихъ притязаній. Сторонники отдленія Польши не отрицаютъ доказанной исторіей неспособности поляковъ къ правильному государственному устройству, хотя нкоторые и полагаютъ, что эти доказательства относятся къ давно минувшему времени и не исключаютъ надежды на исправленіе поляковъ посл той продолжительной и тяжелой школы опыта, какую они прошли. Время возстаній, по своей исключительности, не можетъ быть принимаемо въ разсчетъ. Въ такія болзненныя минуты, революціонное правительство сочиняется на горячую руку и страсти слишкомъ возбуждены, чтобъ можно было прилагать къ этимъ моментамъ мрку обыкновеннаго времени, но, прй всемъ желаніи быть снисходительнымъ къ полякамъ, нельзя отвергать неисправимой наклонности ихъ къ междоусобіямъ, обнаруживающейся даже въ такіе моменты, когда общее увлеченіе, казалось бы, должно заглушить вс домашнія ихъ несогласія. За то способность къ увлеченію и жгучая стремительность къ независимости совершенно неоспоримы въ каждомъ образованномъ поляк. Вотъ эта-то стремительность и даетъ значеніе польскому вопросу, наводя, въ то же время, на мысль, что если поляки и дйствительно неспособны управляться собою, то еще мене способны быть хорошо управляемы другими. Они совершенно оправдываютъ вышеприведенныя слова Мохнацкаго, что поляки живутъ одними возстаніями и считаютъ промежуточное между ними время годнымъ только на приготовленіе новыхъ возстаніи. Такое отсутствіе способности примириться съ своимъ положеніемъ, такое отчаянное, ничмъ неукротимое стремленіе воротить прошлое, даетъ поводъ сомнваться въ возможности достигнуть мирнаго и успшнаго сліянія поляковъ съ Россіей, на которой они сосредоточиваютъ всю свою ненависть. Миролюбивыя отношенія ихъ къ Австріи и Пруссіи, быть можетъ, объясняются не столько довольствомъ тамошнихъ поляковъ своимъ положеніемъ, сколько увренностью ихъ, что главный врагъ ихъ — Россія, одолвъ которую, они легко справятся съ остальными двумя врагами. Такая увренность вкоренилась въ нихъ издавна. Русскій историкъ польскаго возстанія 1830-го года, г. Смитъ, въ новомъ сочиненіи своемъ: ‘Суворовъ и паденіе Польши’, говоритъ слдующее: ‘Такъ-какъ Австрія и преимущественно Пруссія, подчинившая Польшу тяжкимъ мрамъ, всегда умли выдвигать Россію впередъ, а сами держались въ сторон, то подъ конецъ на Россію стали смотрть какъ на единственную виновницу всхъ бдствій, разразившихся надъ Польшей. Въ этомъ мнніи утверждали народъ иногда черезъ-чуръ крутыя и повелительныя дйствія русскихъ посланниковъ, напримръ князя Репнина и Сальдерна, которые не умли облекать свои требованія въ мягкія формы, надменность иныхъ генераловъ, которые позволяли себ все въ отношеніи пресмыкавшихся предъ ними поляковъ и, наконецъ, тягости, всегда неразлучныя съ пребываніемъ иноземныхъ войскъ. Вся ненависть, все ожесточеніе націи обрушились на Россію. Нетолько раздлъ и униженіе Польши приписывали Россіи, но при всякомъ встрчавшемся препятствіи, при всякой неудач какого-либо плана обвиняли Россію, и Россія же была, наконецъ, виновата въ томъ, что поляки не сдлались великою націей’ {‘Военный Сборникъ’, No 9, стр. 107.}. Можно отыскать доказательства тому, что ненависть поляковъ къ Россіи гораздо старше воспоминаній о первомъ раздл Польши, но во всякомъ случа несомннно, что она существуетъ въ такой сильной степени и питается такими сильными побужденіями, что надяться на скорое уничтоженіе этой ненависти и мирное сліяніе Полыни съ Россіей посредствомъ общихъ либеральныхъ учрежденій, было бы крайнимъ оптимизмомъ. Съ тхъ поръ, какъ умерли князь Паскевичъ и система, которой онъ былъ представителемъ — въ короткое время перемнилось шесть правителей въ Царств Польскомъ и ни одинъ изъ нихъ не усплъ достигнуть примиренія съ поляками и успшнаго подавленія волненій. По всей вроятности, теперь удастся, наконецъ, потушить мятежъ посредствомъ энергическихъ мръ, уже возымвшихъ свое дйствіе и вызвавшихъ покушеніе на жизнь графа Берга, но наружное усмиреніе поляковъ ни сколько не даетъ права надяться на подавленіе тхъ чувствъ, которыя породили мятежъ и будутъ порождать его постоянно. Хотя возмущеніе начато одною крайнею партіею и въ первое мгновеніе не могло быть приписываемо всей націи, но въ настоящее время, кажется, никто уже не сомнвается, что вс поляки, за исключеніемъ крестьянъ, помогаютъ возстанію, и если есть между ними неодобряющіе дйствій подземнаго правительства, то нтъ ни одного, который бы не желалъ успха возстанію. Несмотря не терроръ подземнаго правительства, оно до сихъ поръ не открыто, ему повинуются польскіе чиновники, дворяне, горожане. Г. Аксаковъ называетъ ныншній мятежъ общимъ, народнымъ возстаніемъ. ‘Моск. Вдом.’ замтили, что слово ‘народный’ здсь не кстати потому, что собственно народъ, то-есть крестьяне не принимаютъ участія въ возстаніи и даже ненавидятъ повстанцевъ. Замчаніе это не очень серьзно.Польскіе крестьяне ненавидятъ не польскую національность, не политическія стремленія Полыни, къ которымъ до сихъ норгь были непричастны, но помщиковъ и шляхту, отъ которыхъ такъ долго страдали. Существованіе сословнаго антагонизма не составляетъ еще доказательства распаденія національнаго духа, въ бездн, раздляющей польскихъ крестьянъ и шляхту на два берега, есть кое-какіе мосты и тонкія связи, общая религія, и вдобавокъ религія ультрамонтановъ, общее происхожденіе, общій языкъ, общія псни, сказки, молитвы — все это способствуетъ тому, что польскій крестьянинъ, тотчасъ по выход изъ бдственнаго положенія и безграмотности, становится такимъ же ярымъ патріотомъ, какъ и вс прочіе его соотечественники. Въ этомъ согласны вс, кто только пристально наблюдалъ польское общество, объ этомъ свидтельствуетъ и тотъ самый краковскій корреспондентъ ‘Times’, на котораго ссылаются ‘Московскія Вдомости’ въ отвт своемъ г. Аксакову (No 195), да и никто не можетъ сомнваться въ этомъ, зная какое сильное связующее начало заключаютъ въ себ т элементы, которые въ общемъ итог называются національностью. Если польскіе крестьяне непричастны преданіямъ польской исторіи, которая всегда была шляхетскою, то съ другой стороны у нихъ или вовсе нтъ никакихъ преданій, или нтъ такихъ, которыя были бы непольскими. Русской политик можно смло опереться на польскихъ крестьянъ для подавленія ныншняго возстанія, но нельзя поручиться, что по уничтоженіи ныншняго бдственнаго положенія этого сословія, оно не заплатитъ намъ за наши благодянія измною. Но еслибъ крестьяне и оставались всегда на сторон русскаго правительства, то все же разсчитывать на ихъ помощь можно только въ военное, а не въ мирное время, то-есть тогда, когда возстаніе уже вспыхнуло, а не тогда, когда оно подготовляется. Дворянство и чиновничество, то-есть все, что годно для управленія краемъ, глубоко ненавидятъ насъ. Замщать вс безъ исключенія мста русскими чиновниками во время мятежа и потомъ опять смнять ихъ впредь до новаго мятежа — дло весьма ненадежное, оставлять же ихъ постоянными блюстителями порядка въ Польш, значитъ держать ее постоянно подъ тяжестью диктатуры, что совершенно несогласно съ пользами самой Россіи и притиворчило бы торжественно заявленнымъ цлямъ правительства — дать Польш, посл ея усмиренія, административную автономію. Держать Польшу въ повиновеніи можно только съ помощью военнаго положенія, примненнаго во всей строгости, но такой порядокъ, въ качеств постояннаго, нормальнаго управленія, невозможенъ но многимъ обстоятельствамъ. Диктатура въ Польш, необходимая теперь для подавленія мятежа, при продолжительномъ дйствіи ея, гораздо боле принесетъ вреда намъ, нежели полякамъ, и вдобавокъ ни на волосъ не примиритъ насъ съ ними. А что къ ней придется обращаться очень часто — въ этомъ не можетъ быть сомннія. Нельзя никакимъ образомъ надяться на расположеніе и способность поляковъ слиться съ Россіей подъ покровомъ общихъ, либеральныхъ учрежденіи, какъ это доказываютъ ‘Московскія Вдомости’. Если поляки были недовольны конституціею 1815-го года, то едва-ли удовольствуются окончательною утратою автономіи Царства Польскаго.
‘Если въ настоящее время — говоритъ г. Самаринъ — Польша не можетъ жить спокойно, когда на каждую ея косу приходится десять русскихъ штыковъ, то кто же поручится, что она смирится, когда на одинъ польскій голосъ будетъ насчитываться десять голосовъ русскихъ? Не то же ли это владычество числительности силы, только выразившейся въ другой форм, и потому не будемъ ли мы принуждены, такъ же, какъ и теперь, прибгать безпрестанно къ сил штыковъ, чтобы придать обязательность перевсу голоса?’ (‘День’ No 36). Но если намъ и удастся — въ чемъ нельзя сомнваться — успшно подавлять каждое движеніе поляковъ штыками и большинствомъ голосовъ, то сколько тайнаго, невидимаго зла, сколько отравы разольютъ вокругъ насъ, въ ндрахъ нашего общества какъ въ западныхъ губерніяхъ, такъ и въ самой Россіи, эти массы развращенныхъ людей? Присоединивъ къ себ Польшу, мы вогнали бы ее себ внутрь, отравились бы Польшей. Вотъ съ какимъ страшнымъ зломъ пришлось бы бороться возрожденію русскаго элемента въ нашихъ западныхъ и юго-западныхъ областяхъ, вотъ сквозь какой толстый общественный слой пришлось бы пробиваться въ нихъ новосозидаемой и новорождающейся русской общественности, если этому яду, этой общественной сил не дано будетъ исхода вн Россіи. Трудно вообще государству съ его вншними, матеріальными государственными средствами бороться съ внутренними, нравственными средствами общества: оружіе неравное — съ обществомъ должно бороться по преимуществу общество же. Для успшной борьбы съ Польшею нужно, чтобы, кром настойчивыхъ усилій русскаго общества къ укрпленію русской общественной силы въ западномъ кра, прекращено было анормальное существованіе польскаго общества — чрезъ учрежденіе какого нибудь политическаго польскаго центра, который бы сосредоточилъ въ себ, въ видимомъ осязательномъ образ, невидимую польскую общественную стихію, и упразднилъ ея чрезмрное развитіе — развитіемъ чисто государственнымъ. Польша, какъ небольшое политическое цлое, при всемъ своемъ непомрномъ политическомъ честолюбіи, была бы несравненно слабе и потому мене опасна для такого могучаго государственнаго организма, какова Россія, нежели постоянная тайная отрава отъ разложившагося трупа польской государственности и незримыхъ, неуловимыхъ польскихъ общественныхъ силъ съ ихъ потаенными правленіями, комитетами и трибуналами’ (‘День’ No 32). Нтъ нужды въ томъ, что поляки сами не желаютъ самостоятельности конгрессовъ Польши, и упорно отказываются отъ всего, что можетъ дать имъ Россія, мы должны это сдлать для себя, а не для поляковъ — для очищенія русскаго общества отъ польской отравы, для освобожденія русской совсти отъ упрековъ въ насиліи, которое останется одинаково очевиднымъ и неотразимымъ фактомъ какъ при систем военнаго управленія Польшею, такъ и при либеральномъ подавленіи ея голоса большинствомъ русскихъ голосовъ.
Таковы, но большей части, возраженія людей, нераздляющихъ мннія ‘Московскихъ Вдомостей’, и другихъ сторонниковъ сліянія Польши съ Россіей. Мы сгруппировали мннія обихъ сторонъ, невезд придерживаясь подлинныхъ выраженій двухъ московскихъ газетъ, поднявшихъ этотъ споръ, но стараясь припомнить все, что намъ удавалось читать въ нашихъ журналахъ. Надемся, что читатель не упрекнетъ насъ въ умышленномъ ослабленіи доводовъ той или другой стороны, если же мы дали больше мста мнніямъ противниковъ сліянія, то это потому, что они мене извстны и вообще принадлежатъ слабому меньшинству, тогда какъ убжденія ‘Московскихъ Вдомостей’, благодаря успху этой газеты, слишкомъ хорошо извстны всмъ и раздляются въ настоящее время огромнымъ большинствомъ публики. Намъ пріятно, однако, замтить, что несмотря на видимую разницу обоихъ мнній, московскіе журнальные представители ихъ явили уже много доказательствъ, что они вовсе не такъ далеки отъ согласія, какъ это можно полагать съ перваго взгляда. ‘Московскія Вдомости’ не разъ уже проговаривались, что при извстныхъ условіяхъ лучше совсмъ отказаться отъ Полыни, чмъ продолжать систему Велпольскаго и предоставлять ей отдльныя учрежденія (No 189). Въ другомъ мст, та же газета говоритъ: ‘Вопросъ польскій, мы видимъ, не на радость Россіи, не въ пользу ей, мы видимъ, какія для нея трудности заключаются въ этомъ вопрос, мы видимъ, сколькихъ бдствій онъ былъ виною, и сколькихъ бдствій, быть можетъ, станетъ виною. Мы видимъ, что вопросомъ этимъ другія державы пользуются какъ готовымъ орудіемъ, чтобы въ разныхъ видахъ своихъ тревожить, обезсиливать и унижать наше отечество’ (No 196). Съ другой стороны и газета ‘День’ согласилась съ ‘Московскими Вдомостями’, что теперь не время говорить объ отдленіи Царства Польскаго. ‘Мы довольно положительно объявили — говоритъ она — что такое разршеніе вопроса предстоитъ будущему, а въ настоящее время необходимо прежде всего, посредствомъ военной диктатуры, усмирить мятежъ, избавить страну отъ террора, надлить крестьянъ землею, крестьянскимъ самоуправленіемъ и вообще гражданскими правами. Многіе длаютъ намъ упреки — продолжаетъ ‘День’ — что мы слишкомъ забгаемъ впередъ, что объ этомъ (то есть объ отдленіи Польши) говорить теперь несвоевременно. Въ этомъ упрек есть, безспорно, значительная доля правды, въ чемъ мы и сознаемся открыто, хотя можемъ и съ своей стороны представить возраженія, нелишенныя основанія’ (No 36).
Такимъ образомъ, къ общему удовольствію, главные органы, разработывавшіе польскій вопросъ, почти во всемъ согласились, несмотря на горячую полемику ихъ между собою. Это тмъ боле пріятно видть, что каждый изъ нихъ принесъ огромныя и несомннныя услуги обществу разъясненіемъ разныхъ сторонъ этого труднаго вопроса. ‘Дню’ принадлежитъ честь открытія западныхъ губерній для русской политики, ‘Московск. Вдом.’ — раскрытіе несостоятельности мръ, принятыхъ въ Царств Польскомъ. ‘День’ почти исключительно, со страстною любовью занимался западными и юго-западными губерніями, не обращая почти вниманія на то, что длалось въ царств, ‘Московскія Вдомости’, напротивъ, долгое время не удостоивали вниманія западный край и страстно предались изученію Варшавы. Наконецъ взаимные труды ихъ столкнулись между собою, и факты, добытые каждою изъ газетъ, такъ сильно воздйствовали, что об газеты помнялись ролями: ‘Московскія Вдомости’ налегли на западныя губерніи, а ‘День’ на варшавскую диктатуру. Иначе и быть не могло. Факты, представленные каждою изъ газетъ, такъ внушительны, что способны подйствовать на каждаго. Мы ограничимся краткимъ изложеніемъ нкоторыхъ, наиболе замчательныхъ изъ нихъ.
Корреспондентъ ‘Московскихъ Вдомостей’ (No 194), сообщенія котораго отличаются необыкновенною точностью и до-сихъ-поръ никмъ не опровергнуты, вотъ какъ изображаетъ состояніе варшавской полиціи еще въ очень недавнее время (письмо отъ 22-го августа): ‘Низшіе полицейскіе чины, отличавшіеся неуклонною дятельностію и усердіемъ къ служб, какъ будто нарочно обвинялись въ разныхъ порокахъ и притснялись. Такъ, напримръ, городовые унтер-офицеры Вишневскій и Раковскій вынуждены были, избгая гоненій со стороны своего начальства и угрозъ публики, перейти въ с.-петербургскую полицію. Вялый, схватившій Ярошинскаго, несмотря на его просьбы о перемщеніи въ казармы, оставленъ былъ въ частномъ дом, гд и убитъ кинжаломъ, и убійцы не отысканы. Зденицкій, открывшій на Панской улиц въ Варшав шайку въ 90 человкъ, получая за это угрозы отъ злоумышленниковъ, нсколько разъ просила у своего начальства защиты, но вмсто должнаго обезпеченія его жизни ршено было отправить его, противъ желанія, въ полкъ. Эта несправедливость довела его до такого отчаянія, что человкъ этотъ, отличавшійся положительно преданностію правительству, узнавъ какъ жестоко съ нимъ поступаютъ, бжалъ, какъ должно полагать, въ шайку. Въ то же время въ варшавской полиціи служили люди, почти явно выказывавшіе нерасположеніе къ правительству и пренебреженіе къ долгу службы, и такіе люди нердко встрчали снисхожденіе и потворство. Одинъ полицейскій изъ поляковъ, слыша разговоръ русскихъ полицейскихъ нижнихъ чиновъ, изобличавшій ревность ихъ къ своимъ обязанностямъ, отозвался, что ежели они будутъ слишкомъ усердствовать, то ихъ повсятъ. Этотъ фактъ, но жалоб русскихъ, доказанъ слдствіемъ. Виновный, вмсто должнаго съ него взысканія, переведенъ въ с.-петербургскую полицію, по собственному желанію, когда онъ такого исхода вовсе и не ожидалъ. Бжали въ шайку: полицейскій офицеръ-поручикъ Равинскій, чиновникъ Голембевскій, Гансоровскій находился въ шайк впродолженіе всего времени, получалъ боле двухъ мсяцевъ жалованье и только недавно исключенъ будто бы за просрочку отпуска, котораго ему никто не давалъ. Дозорцевъ полицейскихъ ушло 4, унтер-офицеровъ 10, солдатъ 47, итого 61 человкъ. Изъ пожарной команды, находящейся подъ полицейскою властію: солдатъ 102, челядниковъ 32, терминаторовъ 9, итого 143′.
Въ той же газет, въ No 197, сообщаются любопытныя свднія объ отношеніяхъ всего польскаго духовенства къ законному и революціонному правительствамъ. ‘Во всхъ 8-ми епископствахъ Царства Польскаго изъ 3,300 лицъ духовнаго званія, не считая клериковъ и новиціатовъ, въ 1862-мъ году правительство наше могло указать только на 18 лицъ ему преданныхъ, но и въ томъ числ было нсколько такихъ лицъ, которые любили въ правительств преимущественно право раздачи денегъ и отличій’. Но теперь уже и этого нтъ, и все духовенство дйствуетъ необыкновенно согласно. Епископъ Куявско-Калишской епархіи, Маршевскій, который до 1863-го года былъ преданъ правительству и потерплъ даже за это гоненія въ 1861-мъ году, нетолько присоединился теперь къ враждебнымъ демонстраціямъ прочаго духовенства, но еще въ отвт своемъ военному начальству, съ особенною рзкостью объясняетъ причины наложенія всеобщаго траура въ его епархіи, по случаю ссылки варшавскаго архіепископа Фелинскаго въ Ярославль. Духовенство въ царств издало особые сборники молитвъ, изъ которыхъ самою умренною можетъ считаться слдующая литія:
‘Боже, буди милостивъ къ намъ гршнымъ — отпусти намъ!
‘Боже, буди милостивъ къ намъ гршнымъ — услыши насъ!
‘Отъ тирановъ нашихъ,
‘Отъ измнниковъ края,
‘Отъ шпіоновъ святаго дла,
‘От7’ неврія въ освобожденіе края,
‘Отъ неразумной торопливости,
‘Отъ сомннія въ нашу будущность,
‘Отъ партій, вредныхъ длу освобожденія народа,
‘Отъ выродковъ ойчизны,
‘Отъ всякихъ бдствій.
Корреспонденція этого нумера ‘Московскихъ Вдомостей’ оканчивается образчиками проповдей, открыто произносимыхъ въ варшавскихъ костлахъ. Вотъ эти образчики: въ костл Свентоянскомъ 27-го апрля (8-го мая) ксндзъ сказалъ между прочимъ: ‘Сначала нашъ архіепископъ Фелинскій согршилъ, держась стороны правительства, понын совершенно преданъ народу, приготовился на мученическую смерть и готовъ погибнуть за родимую землю, вмст съ своими соотечественниками.’
Въ костл ксендзовъ Паулиновъ, 13-го (25-го мая), была проповдь слдующаго содержанія: ‘Не теряйте духа и не слабйте въ силахъ — и врагъ нашъ скоро погибнетъ — я вамъ это пророчествую съ этой каедры. За его варварства, совершаемыя ежедневно на братьяхъ нашихъ, предаю анаем… и московскій край, и всхъ тхъ, даже до двнадцатаго поколнія, которые держатъ сторону московскаго правительства и сочувствуютъ ему.’
Въ Свентоянскомъ костл, 19-го (31-го) мая, ксндзъ предавалъ проклятію всхъ измнниковъ народному длу и всхъ унижающихся предъ московскимъ правительствомъ. ‘Еслибъ не моя священническая риза — говорили, онъ — я собственными руками спровадилъ бы не одного съ этого свта. Польскій народъ уметъ выдержать характеръ: онъ не успокоится до тхъ поръ, пока не сброситъ съ себя ига, которое гнететъ его, пока не истребитъ до послдняго изъ своихъ единоземцевъ, которые поступками своими безчестятъ такое благородное поколніе.’
Проповдники — замчаютъ’ Московскія Вдомости’ — за это не были арестованы и до сихъ поръ продолжали говоритъ подобныя же проповди {Курсивъ въ подлинник, см. No 197.}.
Въ доказательство того, какъ лживы увренія польскихъ ксендзовъ о русскомъ варварств и до какой снисходительности простирался военный судъ надъ польскими преступниками, въ сравненіи съ судомъ надъ преступниками русскаго происхожденія, приводимъ слдующую выписку изъ No 188 ‘Московскихъ Вдомостей’:
‘Въ іюл мсяц ршена участь многихъ революціонеровъ перваго времени возстанія. Мы назовемъ только тхъ, которые принимали важное участіе въ организаціи и были приговорены военнымъ судомъ къ повшенію. Изъ нихъ Рогинскій предводительствовалъ шайками въ Царств Польскомъ и Литв, участвовалъ въ рзн въ ночь съ 10-го на 11-е января, убилъ чиновника Черкасова, и участвовалъ въ грабеж казенныхъ суммъ. Въ уваженіе его молодости, раскаянія и чистосердечнаго сознанія въ своихъ преступленіяхъ, смертный приговоръ замненъ ссылкой въ Сибирь въ каторжную работу въ рудникахъ, кажется, на 20 лтъ. Начальникъ штаба Рогинскаго, Голіянъ, отправленъ туда же на 12 лтъ. Начальникъ техническаго отдленія варшавско-внской дороги Марчевскій былъ помощникомъ начальника города при Бобровскомъ, убитомъ на дуэли за границей, Марчевскій завдывалъ длами бывшаго центральнаго комитета, хранилъ у себя и выдавалъ революціонныя бумаги, разсылалъ приказанія начальникамъ шаекъ, состоялъ въ сношеніяхъ съ заграничными комитетами, участвовалъ въ составленіи отчета Мрославскому и пр. Въ уваженіе къ чистосердечному сознанію его, вызванному предъявленною ему статьей закона, уменьшающей мру наказанія за сознаніе, а также вслдствіе его прошенія о помилованіи, смертная казнь измнена въ ссылку въ каторжную работу въ рудникахъ на 12 лтъ. Товарищу Шварца, типографщикъ Клоссовичъ, отпечаталъ въ своей типографіи 10 нумеровъ тайной газеты Рухъ, разсылалъ другіе возмутительные листки, упорно скрывалъ своихъ соучастниковъ, такъ что по прочтеніи ему смертнаго приговора, говорятъ, написалъ: ‘Пусть будетъ, что Богомъ назначено, а соучастниковъ не выдамъ’. Клоссовичъ отправленъ также въ ссылку въ рудники лтъ на 12. Варшавскій слесарь Газе за пораженіе кинжаломъ въ главномъ казначейств царства съ политическою цлію еврея Бантмана, сосланъ въ каторжную работу также лтъ на 12. Бантманъ въ настоящее время выздоровлъ. Отставной офицеръ гвардейскаго Волынскаго полка Соколовскій, за побга въ шайки и участіе въ сраженіи съ войсками, при чемъ былъ взятъ въ плнъ раненый, сосланъ въ каторжную работу на 6 лтъ. Ксндзъ ордена миссіонеровъ, Древновскій, за пріобртеніе фальшивыхъ паспортовъ для разъздовъ, какъ агентъ центральнаго комитета, и шляхтичъ Белбицкій, за похищеніе паспорта и побгъ за границу также съ революціонною цлію, сосланы: первый — на поселеніе въ Сибирь, а второй — по молодости лтъ, на житье въ Вятскую губернію’.
Вообще число всхъ мятежниковъ, казненныхъ смертью въ царств, но сентябрь мсяцъ, было очень невелико. Конфискацій вовсе производимо не было. Никто, разумется, не станетъ нападать на варшавское правительство собственно за нерасположеніе къ смертной казни, никто не станетъ требовать кровавыхъ зрлищъ и конфискацій для удовлетворенія чувству мести, и сами ‘Москов. Вдом.’ объясняютъ, что требуя строгаго примненія военнаго положенія въ царств, он разумютъ подъ этимъ подчиненіе гражданскихъ властей военнымъ начальникамъ, улучшеніе полиціи и замщеніе, гд представлялась возможность, польскихъ чиновниковъ русскими {Страннымъ намъ показалось только нападеніе этой газеты на варшавскую администрацію за то, что она допускаетъ подачу прошеній со стороны арестованныхъ и ихъ родственниковъ. ‘Московскія Вдомости’ говорятъ, что канцеляріи только теряютъ драгоцнное время на такое пустое и вредное занятіе, какъ разсматриваніе подобныхъ прошеній. Он находятъ это занятіе пустымъ разложеніемъ переписки, только напрасно утомляющимъ чиновниковъ, такъ-какъ и безъ этихъ прошеній, начальство освобождаетъ тхъ, кто по слдствію оказывается невиновнымъ, или лучше сказать виноватымъ не въ значительной мр (sic). Но, вдь слдствіе производится безъ помощи защитниковъ обвиняемыхъ и прошенія ихъ замняютъ въ этомъ случа защитниковъ и помогаютъ длу безпристрастія. Неужели же весь интересъ правильнаго суда и слдствія заключается только въ томъ, чтобъ чиновники не утомлялись?}. Впрочемъ, характеръ управленія, на который такъ настойчиво баловались ‘Московскія Вдомости’, значительно измнился посл покушенія на жизнь графа Берга. Въ тотъ же день приведено въ исполненіе распоряженіе — остававшееся до тхъ поръ безъ примненія — относительно уничтоженія или конфискаціи варшавскихъ домовъ, откуда производятся выстрлы. Домъ графа Замойскаго — того самаго Замойскаго, который высланъ по высочайшему повелнію заграницу за извстный адресъ польскаго дворянства — взятъ въ военное управленіе, за то, что изъ этого дома брошены были въ графа Берга орсиніевскія бомбы. Говорятъ, что это распоряженіе сдлало сильное впечатлніе на варшавскихъ жителей. Въ этомъ дом, или лучше сказать, въ двухъ соединенныхъ домахъ Замойскаго, было около 1000 человкъ жильцовъ, изъ коихъ вс, за исключеніемъ женщинъ и дтей, арестованы, а мебель, изъ двухъ верхнихъ этажей, откуда стрляли, снесена на площадь и тутъ же сожжена. Безъ сомннія, это энергическое распоряженіе сильно подйствуетъ также на графа Замойскаго и его наслдниковъ. Слдствіе, назначенное по этому длу, раскроетъ, вроятно, степень участія домовладльца въ этомъ гнусномъ преступленіи и тогда, кром конфискаціи его имущества, онъ будетъ наказанъ всеобщимъ позоромъ.
Газета ‘Голосъ’, сообщая извстіе объ этомъ покушеніи и неудовольствіи, возбужденномъ имъ въ варшавскомъ населеніи, выражаетъ надежду, что правительство воспользуется этимъ благопріятнымъ настроеніемъ Варшавы и привлечетъ на свою сторону умренныхъ поляковъ. ‘Трудности нашего положенія въ Польш — говоритъ эта газета — хорошо извстны. Посреди этихъ трудностей, власть, дйствовавшая тамъ до сихъ поръ, избрала путь, предписываемый и человколюбіемъ, и самымъ врнымъ политическимъ разсчетомъ’. Въ подтвержденіе своихъ убжденій, ‘Голосъ’ напечаталъ письмо одного изъ русскихъ офицеровъ, занимающихъ видное положеніе и близко знакомыхъ съ ходомъ дла въ Варшав, который подтверждаетъ неудобства примненія къ Царству Польскому той самой системы, которая такъ успшно дйствовала въ Литв.
Письмо русскаго офицера писано 18-го августа, то-есть до покушенія на жизнь графа Берга. Отозвались и ‘Московскія Вдомости’ (No 198) объ этомъ покушеніи и его послдствіяхъ: ‘Мятежники принялись за военныхъ, и начали съ начальника войскъ. Покушеніе, по счастью, не удалось. Но на русскихъ въ Варшав оно не можетъ не произвести сильнйшаго впечатлнія, раздраженіе войскъ, и самыхъ начальствъ военныхъ, можетъ дойти до крайнихъ предловъ, жители Варшавы очень могутъ пожалть, что военное положеніе не соблюдалось тамъ до сихъ поръ во всей строгости. Гд нуженъ строгій порядокъ и гд вмсто того допускаются послабленія, тамъ неизбжны взрывы, которые обходятся тяжело, чмъ самый строгій, но все-таки правильный и законный порядокъ’. Дале ‘Москов. Вдом.’ слдующимъ образомъ разсказываютъ объ убійств русскаго чиновника, мирзы Туганъ-Барановскаго, по проекту котораго состоялась очень ненавистная для мятежниковъ мра о найм дворниковъ и запираніи воротъ въ варшавскихъ домахъ: ‘Барановскій принадлежалъ къ числу образованнйшихъ и преданнйшихъ правительству чиновниковъ, такихъ уже боле въ полицейскомъ управленіи едва-ли найдется. Въ убійств Туганъ-Барановскаго боле всего виновато само его начальство. Какимъ образомъ погибъ Барановскій? Онъ то и дло просилъ у обер-полицеймейстера квартиры, просилъ какой бы то ни было квартиры въ казенномъ охраняемомъ зданіи, хотя онъ былъ женатъ и имлъ восемь-человкъ дтей. Но въ квартир ему было ршительно отказано. Барановскій просилъ полицейской охраны, ему общали дать эту охрану лишь по приведеніи въ дйствіе новаго положенія о полиціи. А между тмъ есть полицейскіе чиновники, которые получили большія квартиры въ зданіяхъ, занимаемыхъ ‘циркулами’. Барановскій узналъ, что ему угрожаютъ убійствомъ за проектъ, и видя себя оставленнымъ властью, просилъ возвратить ему обратно его рукопись — но она затерялась. 31-го августа Барановскій передъ своими друзьями выражалъ опасеніе, что подвергнется мести за проектъ. 1-го сентября, въ воскресенье, какой-то незнакомецъ предостерегалъ его, что своимъ проектомъ онъ подписалъ себ смертный приговоръ. Въ понедльникъ утромъ какой-то ремесленникъ бросился за нимъ въ чуланъ, но Барановскій захлопнулъ дверь и погрозилъ револьверомъ, незнакомецъ бжалъ. Барановскій отправился къ генералу Левшину (обер-полицеймейстеру) и снова просилъ о квартир и о полиціант для охраны. Но въ квартир ему опять было отказано, а къ вечеру былъ къ нему присланъ одинъ изъ вновь назначенныхъ въ полицію солдатъ, человкъ неопытный и нерасторопный’. Дале разсказывается, какъ въ 7 часовъ того же вечера произошло убійство Барановскаго полицейскимъ ‘дозорцею’ Яросинскимъ, и какъ въ донесеніи объ этомъ происшествіи обер-полицеймейстера сказано, что убійство совершилъ ‘неизвстный человкъ, одтый въ полицейское платье’, и что если это дйствительно былъ Яросинскій, то онъ ‘есть отставной’ полицейскій служитель. Изъ всего этого и многихъ другихъ происшествій (число жертвъ изъ управленія варшавскаго обер-олицеймейстера уже простирается, вмст съ Барановскимъ, до семи человкъ) ‘Москов. Вдом.’ приходятъ къ заключенію, ‘что при обер-полицеймейстер есть лица, знающія родъ занятій его чиновниковъ и передающія свои свднія той разбойничьей шайк, которая называется ‘жондъ народовый’. Дале, въ той же передовой стать (No 198) сказано: ‘Съ отъздомъ великаго князя сошелъ со сцены и статс-секретарь совта управленія, Юліянъ Энохъ. Съ отъздомъ г. Эноха, личный составъ гражданскаго управленія, бывшій при маркиз Велпольскомъ, совершенно измнился’. Въ заключеніе, обращаясь къ предстоящей дятельности новыхъ лицъ варшавской администраціи, ‘Москов. Вд.’, присовокупляютъ: ‘Военное положеніе даетъ имъ громадный средства, но чтобы употребить эти средства, не выходя изъ предловъ законности, для этого нужна неусыпная дятельность. Иногда бываетъ нужно показать грозные примры, но врне и полезне дйствовать ровно и вмст непреклонно, безъ вспышекъ и обыкновенно слдующаго за ними упадка силъ‘.
Мы назвали об вышеприведенныя статьи ‘Голоса’ и ‘Московск. Вдом.’ исполненными благородныхъ чувствъ. Об он смлы и независимы, об имютъ цлью возвышеніе достоинства русскаго правительства въ Польш. Разница та, что одна газета желаетъ обратить преимущественное вниманіе публики на бдственную участь увлеченныхъ поляковъ и особенно несчастной молоджи, тогда какъ другая желала бы оградить преимущественно участь русскихъ, дйствующихъ въ Польш, и вообще лицъ, преданныхъ нашему правительству. Желанія обихъ газетъ, какъ видите, весьма человколюбивы, но одна укоряетъ за то, что военное положеніе до сихъ поръ (до покушенія на жизнь гр. Берга) не строго примнялось къ царству, а другая, напротивъ. Повидимому, разница эта такъ велика, что нтъ мста соглашенію двухъ подобныхъ мнній. Но это только повидимому. Стоитъ только обимъ газетамъ хоть на минуту выйти изъ круга спеціальныхъ цлей, заданныхъ себ каждою изъ нихъ — стоитъ только ‘Москов. Вд.’ вникнуть въ положеніе поляковъ, а ‘Голосу’ — въ положеніе русской администраціи и русской полиціи въ Польш — и вс недоразумнія тотчасъ исчезнутъ. Стоитъ только вспомнить, что въ русскомъ сердц, переполненномъ негодованіемъ къ ‘народному жонду’, всегда найдется, однако, достаточно сочувствія ко всякимъ ‘несчастнымъ’, найдется одинаковая любовь и къ порядку, и къ справедливости, стоитъ только обратиться одновременно ко всмъ этимъ человколюбивымъ чувствамъ, не исключая изъ нихъ ни одного — и вопросъ разъяснится немедленно ко всеобщему удовольствію. Нтъ сомннія, что ‘Голосъ’ не желаетъ бездйствія или послабленія власти — не желаетъ, чтобъ отъ этихъ послабленій или упущеній убиваемы были русскіе дятели въ Польш, точно такъ же нельзя вывести заключенія, чтобъ ‘Москов. Вд.’ желали однхъ только казней и жестокостей для поляковъ. Кажется, пора было бы всей нашей пресс согласиться въ чемъ нибудь одномъ, и побдить недоразумнія. Этого можно было бы достигнуть, еслибъ газеты наши перешли наконецъ отъ общихъ мстъ и намековъ къ практическимъ указаніямъ и изложили бы подробную программу дйствій, посредствомъ которой каждая изъ нихъ желала бы усмирить мятежъ и примирить поляковъ съ русскими. До сихъ поръ мы этой программы не видли ни со стороны тхъ, кто нападаетъ на варшавское гражданское управленіе, ни со стороны тхъ, кто его защищаетъ.
Совершенно другое представится намъ, когда мы обратимся къ управленію западными губерніями и къ полемик, возбужденной въ нашей журналистик дйствіями кіевской администраціи. Тутъ никакихъ недоразумній нтъ, тутъ заявлены сто обихъ сторонъ подробныя программы, которыя можно сличать и цнить безъ пристрастія. Сотрудникъ ‘Дня’ — Ю. . Самаринъ опредляетъ эти программы, въ томъ вид, какъ он заявлены самой администраціей, слдующими словами: ‘Одна изъ нихъ гласитъ: въ западномъ кра борются два начала, русско-православное и латино-польское. Первое — коренное, второе — наносное. Интересъ россійскаго государства и русской земли связанъ съ торжествомъ перваго надъ вторымъ. Для достиженія этой цли, которой должно все подчиниться, мры предупредительнаго надзора и карательныя, направленныя противъ частныхъ лицъ, были бы совершенно недостаточны, нужны мры общія, законодательныя и административныя, нуженъ особенный, послдовательный образъ дйствій, сообразный съ особеннымъ положеніемъ края. Нужно: поднять народъ, обезпечить полную самостоятельность его хозяйственнаго быта, дать ему надежный и безпристрастный судъ въ спорахъ его съ помщиками, стснить права дворянъ въ замщеніи судебно-административныхъ должностей, назначить въ эти должности русскихъ и наконецъ отдать народное воспитаніе въ руки православнаго духовенства, какъ единственно надежнаго проводника русскаго и православнаго просвщенія, а не какой нибудь безцвтной и безсочной цивилизаціи, подъ которой всякій разуметъ что хочетъ.’ Это — одна программа, говоритъ г. Самаринъ, а вотъ другая: ‘Правительство не знаетъ ни западнаго, ни восточнаго края, ни русскихъ, ни поляковъ, ни православныхъ, ни католиковъ, оно знаетъ только поданныхъ одного государя, помщиковъ, владющихъ землею, крестьянъ, сидящихъ на чужой земл и отбывающихъ повинность на помщиковъ, духовныхъ, молящихся за царя, какой бы церкви они ни служили, чиновниковъ, служащихъ царю, ко всмъ оно относится безразлично, съ одинаковымъ благоволеніемъ и безпристрастіемъ. Дйствуя въ видахъ общаго блага, оно не станетъ брататься съ народными страстями, но вооруженное закономъ, для всхъ равно обязательнымъ, будетъ охранять порядокъ и частные интересы, карая самоуправство, съ какой бы стороны оно ни шло.’ ‘Въ настоящее время — продолжаетъ г. Самаринъ — первая система энергичне и послдовательне дйствуетъ на свер, въ Вильн, вторая, кажется, дйствуетъ на юг, въ Кіев. Лтъ двадцать тому назадъ, было наоборотъ’ (‘День’ No 36).
Этотъ упрекъ въ бездйствіи и слабости кіевской администраціи появляется уже не впервые, а въ послднее время все энергичне и чаще раздается въ московскихъ газетахъ (въ ‘Дн’ и ‘Моск. Вд.’). Первоначально этотъ упрекъ выраженъ былъ мимоходомъ г. Кисловскимъ въ небольшой статейк, напечатанной въ ‘Дн’ о какомъ-то Шато-д-Флръ — новомъ загородномъ гуляньи, придуманномъ въ Кіев въ подражаніе излеровскихъ и другихъ петербургскихъ гуляній, гд такъ прославился своими канканами г. Фокинъ. За эту статейку г. Кисловскій привлеченъ былъ къ формальному запросу со стороны кіевскаго старшаго полицеймейстера, полковника Ивенсона. Независимо отъ того, въ ‘Кіевскомъ Телеграф’ и въ ‘Дн’ появилась, въ опроверженіе упрека, брошеннаго г. Кисловскимъ, длинная статья Владиміра Юзефовича (котораго никакъ не слдуетъ смшивать съ извстнымъ предсдателей!, археографической коммиссіи въ Кіев М. В. Юзефовичемъ, малороссомъ по происхожденію и славянофиломъ). Статья эта иметъ характеръ офиціозный и, по словамъ г. Кисловскаго, ‘длаетъ непріятное впечатлніе — въ род впечатлнія, производимаго видомъ пономаря, который, изогнувшись въ вид русской буквы глаголя, подноситъ дьякону кадило, да къ тому еще не съ иміамомъ, а съ прогорлыми угольями, такъ что у самаго дьякона, если только онъ одаренъ чувствомъ обонянія, должна заболть голова отъ такого угару…’ (‘День’ No 34). Мы не приводимъ статьи г. Юзефовича, потому что она не объяснитъ намъ ничего новаго посл словъ г. Самарина, опредлившаго дв различныя системы правительственныхъ дйствій въ западныхъ губерніяхъ. Изъ словъ г. Юзефовича оказывается, что въ Кіев держатся теперь второй системы — системы безразличія и индеферентизма, которую и защищаетъ авторъ. Въ отвтъ на увреніе г. Юзефовича въ совершенномъ безпристрастіи мстной администраціи, ‘День’ указываетъ на слдующіе факты: въ Кіевской, Волынской и Подольской губерніяхъ, до сихъ поръ, мировые посредники, становые пристава и мелкіе чиновники, соприкасающіеся съ народомъ — поляки! Въ волынской палат государственныхъ имуществъ вс до одного чиновники — поляки! Въ Кіев существуетъ и до сихъ поръ не открытъ особый комитетъ національнаго жонда и издается тайный польскій журналъ ‘Валка’ (Борьба). Къ этимъ обвиненіямъ, житомірскій корреспондентъ ‘Дня’ (No 35) прибавляетъ: ‘У насъ, то-есть на Волыни, вс отрасли управленія и суда буквально въ рукахъ поляковъ. Канцелярія губернатора и губернское управленіе преимущественно состоятъ изъ поляковъ, или, что еще хуже, изъ ополяченныхъ русскихъ. Секретныя бумаги, прежде чмъ поднесутъ ихъ къ подписи начальнику губерніи, уже длаются извстными полякамъ. При обыскахъ у пановъ неоднократно находили копіи съ такихъ секретныхъ бумагъ. Управленіе государственныхъ имуществъ состоитъ изъ поляковъ, акцизное управленіе тоже польское, казенная палата преимущественно состоитъ изъ поляковъ и уздные казначеи — вс почти поляки, на почт, въ приказ общественнаго призрнія, въ судебныхъ палатахъ и въ уздномъ суд тоже преобладаетъ польскій элементъ, вся врачебная управа состоитъ изъ поляковъ, вс мировые посредники поляки, вс уздные стряпчіе, за исключеніемъ двухъ — поляки, судебные слдователи на половину поляки. Въ житомірскомъ сиротскомъ дом начальница заведенія и надзирательницы — польки и самое заведеніе служитъ только къ тому, чтобы на русскія деньги русскихъ двочекъ обращать въ полекъ. Велно было по вдомству государственныхъ имуществъ устроить фермы на казенныхъ земляхъ и отдать ихъ въ аренду желающимъ на долгіе сроки. Несмотря на просьбы государственныхъ крестьянъ, рдко кто изъ нихъ получилъ фермы, а большею частію он розданы полякамъ {Впрочемъ, этотъ фактъ повторился, какъ слышно, и въ другихъ мстахъ. Замчательно, что распоряженіе объ отдач этихъ фермъ въ аренду состоялось, какъ говорятъ, уже во время начавшагося въ Польш мятежа и имло повсюду послдствіемъ усиленіе землевладльческаго класса польскаго происхожденія.}. Русскіе чиновники преслдуются здсь всми возможными способами, а въ случа увольненія отъ должности, никогда вновь не получатъ мста. Полякъ же, уволенный, отъ должности, везд найдетъ покровителей и защитниковъ’.
Въ опроверженіе всхъ этихъ показаній явилось до сихъ поръ немного заявленій: одно — со стороны волынской палаты государственныхъ имуществъ, другое — со стороны управляющаго питейнымъ акцизомъ Волынской губерніи, г. Рукера. Оба представляютъ доказательства, что въ ихъ управленіи не вс чиновники поляки, а напротивъ есть много и русскихъ. Кром того, ‘Кіевскій Телеграфъ’ опровергнулъ извстіе объ издаваемой, будто бы, въ Кіев, газет ‘Валка’, говоря, что подобной газеты никто др сихъ поръ невидаль и не слыхалъ о ней изъ жителей Кіева.
Мы были бы виновны предъ’ читателемъ въ большомъ упущеніи, еслибъ обошли молчаніемъ брошюру профессоровъ кіевскаго университета, излагающую краткую исторію ныншняго ‘возстанія поляковъ въ Югозападной Россіи’. Эта брошюра написана не въ опроверженіе статьи г. Юзефовича, но въ отвтъ заграничной пресс, хотя и г. Юзефовичъ нашелъ бы въ ней много поучительныхъ вещей, тмъ боле, что брошюра основана по большей части на офиціальныхъ свдніяхъ, переданныхъ господамъ профессорамъ по приказанію кіевскаго генерал-губернатора, H. Н. Анненкова 2-го. Мы не можемъ, разумется, извлечь изъ нея вс наиболе замчательныя мста, потому что въ такомъ случа намъ пришлось бы перепечатать большую половину брошюры. Выписываемъ изъ нея только нсколько общихъ замчаній: ‘Не вина правительственной власти, и не вина крестьянъ — замчаютъ между прочимъ гг. профессоры — если польскіе помщики, которые выдавали себя за людей, непричастныхъ къ мятежу, сами не приняли никакого участія въ усмиреніи возстанія и тмъ возбуждали въ крестьянахъ справедливое негодованіе. Намъ извстно, что польскіе помщики положительно заявляли, что они не смютъ дйствовать противъ повстанцевъ, потому что послдніе разорили бы ихъ имнія, или даже исполнили бы надъ ними приговоръ революціоннаго комитета… Мы увидимъ дале, что они сохранили за собой возможность вредить Россіи и сять раздоръ между правительствомъ и крестьянскимъ населеніемъ… Факты единогласно свидтельствуютъ, что многіе помщики и даже мировые посредники настойчиво требуютъ отъ властей принужденія крестьянъ къ Исправленію повинностей, желая тмъ самымъ дать почувствовать народу, что мятежники давали ему землю и свободу, между тмъ, какъ правительство заставляетъ ихъ работать на помщика и требуетъ съ нихъ податей… По прекращеніи возстанія, эта анархическая тактика вступаетъ въ полную силу. Обстоятельства ей благопріятствуютъ. Изъ донесеній полиціи явствуетъ, что хотя крестьяне возвращаются къ своимъ занятіямъ, но отказы въ работ продолжаются’. Дале, гг. профессоры длаютъ слдующую выписку изъ частнаго письма какого-то лица, занимающаго немаловажный постъ въ томъ кра: ‘Приготовленіе средствъ къ мятежу, самый способъ ныншняго возстанія и весь ходъ дла положительно доказываютъ, что вс поляки здшняго края, безъ исключенія, нетолько сочувствуютъ вооруженному мятежу, но каждый изъ нихъ содйствуетъ большему его развитію. Помщики не щадятъ никакихъ пожертвованіи…’ и т. д. Въ заключеніе, брошюра кіевскихъ профессоровъ представляетъ состояніе края посл мятежа, въ слдующихъ чертахъ: ‘Вооруженное сопротивленіе исчезло, но не исчезли слды этой скоропреходящей борьбы. Народная ненависть къ полякамъ пробудилась, крестьяне, во многихъ мстахъ отказываются за деньги работать на помщиковъ-поляковъ и просятъ о смн поляковъ-управляющихъ, подчиненные не довряютъ полякамъ-начальникамъ, громче раздаются въ обществ голоса, требующіе удаленія поляковъ-чиновниковъ, подобно тому, какъ устранены русскіе отъ должностей въ Царств Польскомъ, и нтъ сомннія, что польскій элементъ въ Югозападной Россіи, оказавшійся численно слабымъ, держится въ западныхъ губерніяхъ одною силою правительства’ (стр. 36, 47, 51, 54). ‘Московскія Вдомости’, говоря объ этой брошюр, заявляютъ, что и он съ каждымъ днемъ получаютъ изъ югозападнаго края все боле и боле неутшительныя извстія о дйствіяхъ тамошней администраціи.
Въ виду всхъ этихъ фактовъ, г. Юзефовичъ вопрошаетъ своихъ противниковъ, чего бы имъ хотлось отъ кіевской администраціи? ‘Они, желали бы — говорить онъ — чтобъ дйствіями лицъ, которымъ доврено управленіе, руководилъ не законъ, а требованія массъ, основанныя почти всегда на произвол. Они желали бы видть въ суд орудіе кары, а не правосудія. Въ дйствіяхъ администраціи они желали бы найти возмездіе, равносильное варварствамъ, которымъ запятнало себя подземное правительство, забывая, что правительство, руководящееся законами, имющее правильную организацію, обладающее огромною матеріальною силою, никогда не должно унижаться до подражанія дйствіямъ учрежденія, основаннаго на терроризм и насиліи. Они возмущаются тмъ, что правительство не сдлало изъ смертныхъ казней театральнаго зрлища, не желая видомъ крови еще боле раздражать уже и такъ слишкомъ раздраженные народные инстинкты. Они негодуютъ за то, что невинные не подвергаются такому же наказанію, какъ и виновные. Они желали бы, чтобы правительство, торжественнымъ актомъ, признавъ всхъ поляковъ преступниками, поставило hors de loi цлую національность…’
На эту тираду, горячо написанную, но еще горяче уклоняющуюся отъ прямаго отвта, Ю. Самаринъ замчаетъ очень хладнокровно: ‘Г. Юзефовичъ воображаетъ, то-есть прикидывается воображающимъ, что просятъ крови и крови. Напрасно! Всякій неодичалый человкъ содрогается при вид вислицы и плахи, и только, длая надъ собой усиліе, сознаніемъ своимъ допускаетъ казнь какъ неизбжное бдствіе, но именно потому-то мы и не сочувствуемъ систем полумръ, которой вы держитесь, что полумры поддерживаютъ дерзкія надежды на успхъ, побуждаютъ къ политическимъ преступленіямъ, а преступленія ведутъ за собой казни. Мы ожидаемъ и просимъ не казней, а общихъ, широкихъ, законодательныхъ и административныхъ мръ, замщенія служебныхъ должностей русскими, удаленія мировыхъ посредниковъ изъ поляковъ и немедленнаго, обязательнаго выкупа’ {Послднее желаніе, какъ извстно, уже исполнено, вопреки убжденіямъ г. Юзефовича.}. Г. Аксаковъ, въ отвтъ на статью г. Юзефовича, выражаетъ т же желанія, но языкомъ боле горячимъ: ‘Задача мстной администраціи — говоритъ онъ — повести дло такъ, чтобъ ясно было и полякамъ и всему міру, что этотъ край принадлежитъ русской національности и вр, чтобъ нелпыя притязанія поляковъ повыскочили у нихъ изъ головы, чтобъ лишить поляковъ всякаго преобладанія въ кра, чтобъ отнять у польской пропаганды всякую точку опоры, чтобы сдлать ршительно невозможными всякія попытки поляковъ къ возбужденію волненій на Украйн. Призваніе русской администраціи въ такомъ дл совершенно ясное, если только она русская, но если она пытается въ самый разгаръ борьбы, когда вопросъ еще не ршенъ и побда одержана не вполн, относиться къ польской воюющей, враждующей съ нами національности съ одинаковымъ вниманіемъ какъ и къ русской — къ латинству съ такимъ же уваженіемъ, какъ и къ православію, то такая администрація — не русская и не понимаетъ своего значенія’ (‘День’ No 33). Въ заключеніе г. Аксаковъ упрекаетъ кіевскую администрацію за то, что она до сихъ поръ не конфисковала и не секвестровала ни одного имнія у помщиковъ, участвовавшихъ въ возстаніи, ‘тогда какъ не только законъ даетъ на это полное право, но и вс интересы Россіи заставляютъ желать, чтобъ поземельная собственность изъ польскихъ рукъ переходила въ русскія.’
‘Московскія Вдомости’, посл долгаго молчанія, подали наконецъ свой голосъ въ этомъ дл. ‘Прискорбныя извстія, доходящія до насъ изъ кіевскаго генерал-губернаторства, такъ серьзны — говоритъ эта газета — что не позволяютъ говорить ни о чемъ другомъ, кром юго-западнаго края.’ ‘Московскія Вдомости’, посвятивъ этому краю нсколько передовыхъ статей, пошли въ своихъ требованіяхъ гораздо дале, чмъ гг. Аксаковъ и Самаринъ. Дло оказалось на столько серьзнымъ, что нельзя уже было няньчиться съ любимою теоріею преобладанія высшихъ классовъ. ‘Московскія Вдомости’, мужественно отбросивъ, на этотъ разъ, вс свои теоріи и мечты, заговорили такъ, какъ слдуетъ говорить каждому русскому. ‘Если цлые классы западнаго края сомнительны, если мы не хотимъ допустить, чтобъпринадлежность этого края къ Россіи оставалась предметомъ вопроса, если мы сознаемъ, что нашъ долгъ относительно Россіи не позволяетъ намъ допускать это, то мы обязаны сказать прямо и открыто, что существованіе этихъ классовъ въ томъ вид, какъ они существуютъ, теперь несовмстно съ интересомъ Россіи, Прибгать къ уверткамъ, маскировать истину, служить отечеству, притворяясь, что забываемъ о немъ, было бы нечестно. Не такъ давно одинъ русскій помщикъ купилъ имніе въ Виленской губерніи, его грозили убить при первомъ удобномъ случа и заставили продать имніе поляку. У другаго русскаго помщика поляки почти вырвали имніе въ Волынской губерніи, и купилъ это имніе родовитый полякъ… Оставлять этотъ порядокъ какъ онъ есть — нельзя, не навлекая серьзной опасности на русское государство. Необходимо противодйствовать ему. Эта необходимость есть вопіющая государственная необходимость. Подчиняясь ей, мы можемъ быть совершенно свободны отъ племенной ненависти или мести. Мы можемъ заботиться о томъ, чтобы дйствуя въ силу этой необходимости, всячески смягчать свои дйствія и щадить все, что только можетъ быть пощажено безъ вреда государству. Сплошное польское землевладніе есть главная язва западнаго края. Противъ этой язвы одно средство — по возможности разрдить польское землевладніе, увеличивъ число русскихъ помщиковъ въ этомъ кра. Такова должна быть открытая цль нашей внутренней политики, и мы должны всячески изыскивать средства для законнаго достиженія этой цли. Недавній мятежъ представляетъ къ тому случай, который не долженъ быть упущенъ. Наказанія за участіе въ мятеж, имющія характеръ кары, могутъ быть смягчаемы милосердіемъ, спшащимъ вложить въ ножны обнаженный мечъ, но еслибы мятежъ не имлъ своимъ послдствіемъ значительныхъ измненій въ землевладніи, то политическое положеніе края осталось бы то же самое, какое было прежде, и Россіи угрожали бы т же самыя опасности, отъ которыхъ мы теперь только что успли — да и успли ли?— уйдти. Говоря такъ, мы не имемъ въ виду говорить въ пользу конфискацій. Хотя мы не можемъ придавать большаго значенія крикамъ иностранной журналистики, что конфискаціи будто бы несогласны съ духомъ нашего времени — эти крики доходятъ къ намъ изъ странъ, неотказывающихся отъ нрава прибгать къ конфискаціямъ въ случа надобности — но мы не полагаемъ, чтобы намъ было необходимо прибгать къ конфискаціямъ въ обширныхъ размрахъ, и если нтъ необходимости, то весьма желательно, чтобы кара закона по возможности не касалась невиннаго потомства виновныхъ лицъ. Къ этому соображенію, основанному на юридической точк зрнія, присоединяется еще экономическое соображеніе. Конфискаціи неизбжно ведутъ къ учрежденію ликвидаціонныхъ коммиссій, а управленіе имніями посредствомъ этихъ коммиссій крайне невыгодно для народнаго богатства. Сверхъ того, вслдствіе конфискацій увеличиваются лишь государственныя имущества, между тмъ какъ потребность западнаго края заключается не въ увеличеніи количества государственныхъ имуществъ, а въ усиленіи русскаго элемента между помщиками края. Государственныя имущества — плохая поддержка русской національности. Мало ли государственныхъ имуществъ въ западномъ кра — но не розданы ли тамъ полякамъ вс казенныя арендныя земли? Даже раздача конфискованныхъ имній посредствомъ пожалованія не приноситъ особенной пользы. Возбуждая враждебныя чувства въ сосднихъ помщикахъ, она не снабжаетъ края предпріимчивыми хозяевами, способными расширять свои владнія и свое вліяніе на мстныя дла. По всмъ этимъ соображеніямъ желательна не конфискація, а принудительная продажа имніи, принадлежащихъ лицамъ, замшаннымъ въ мятеж, и притомъ продажа исключительно русскимъ помщикамъ. Замна заслуженной конфискаціи принудительною продажей была бы актомъ милосердія, безвреднымъ для государства.’
Но такъ-какъ эта мра все-таки была недостаточна, то ‘Московскія Вдомости’ совтуютъ подкрпить учрежденіемъ въ западномъ’ кра патріотическаго земскаго банка для выдачи ссудъ исключительно русскимъ помщикамъ. Мы вполн сочувствуемъ этимъ мыслямъ ‘Московскихъ Вдомостей’ и считаемъ ихъ необходимымъ дополненіемъ и исправленіемъ того, что сказано г. Аксаковымъ.
Этимъ мы закончимъ отчетъ о положеніи русско-польскаго вопроса и переходимъ къ другимъ событіямъ минувшаго мсяца. Въ ряду ихъ первое мсто занимаетъ открытіе финляндскаго сейма, состоявшееся 6-го сентября. Событіе это, вполн удовлетворяющее желаніямъ, одушевлявшимъ въ послднее время жителей Финляндіи, привтствуется почти всми нашими журналами съ радостью, хотя и не иметъ непосредственныхъ отношеній къ внутренней политик нашего отечества. Оно весьма знаменательно для насъ и для всей Европы въ томъ отношеніи, что показываетъ мру тхъ преимуществъ и правъ, которыми могутъ пользоваться, подъ русскимъ скипетромъ, завоеванныя нами провинціи, когда он ведутъ себя смирно. Финляндія испытала на себ все великодушіе и гостепріимство русскаго владычества, искони благосклоннаго къ покореннымъ ею иноземцамъ. Присоединенная къ Россіи въ 1809 году, по праву завоеванія, Финляндія тотчасъ получила отъ Александра I, въ даръ, старинную шведскую конституцію, подъ покровомъ которой она жила до-тхъ-поръ, въ качеств нераздльной части Швеціи. Такимъ образомъ, отдлившись отъ общихъ законовъ Швеціи и не присоединившись къ общимъ законамъ Россіи, эта маленькая провинція, никогда незнавшая политической самостоятельности, вдругъ получила автономію и сдлалась маленькимъ государствомъ, имющимъ свои отдльные законы, свое войско и финансы, своихъ консуловъ даже въ русскихъ портахъ.’ Мало того, они получила еще другой значительный подарокъ, увеличившій ея территорію — къ ней присоединена Выборгская и часть Петербургской губерніи. бывшія до того времени нераздльною частью Россіи, со временъ Петра I. И все это она получила не но праву побдителя, но но нраву побжденнаго! Врьте посл этого ‘Московскимъ Вдомостямъ’, что государственныя области пріобртаются и измняются только мечомъ! Это маленькое государство, именуемое Великимъ Княжествомъ Финляндскимъ, примыкающее, своими границами (вслдствіе пріобртенія Выборгской губерніи) почти къ самымъ предмстьямъ Петербурга, воспитано духомъ шведской цивилизаціи и заселено финскимъ племенемъ, раздленнымъ весьма рзко на дв половины. Одна изъ нихъ, верхняя, считаетъ роднымъ своимъ языкомъ языкъ шведскій, другая — состоящая изъ однихъ почти крестьянъ, предана неизмнно своему родному языку, который до послдняго времени былъ въ загон и только недавно, благодаря вниманію государя къ желаніямъ народа, получилъ одинаковыя права съ шведскимъ. Хотя шведское населеніе Финляндіи составляетъ только одну десятую часть общаго числа жителей, но пользуясь правами образованія, богатства и шведской конституціи, оно стоитъ во глав финскаго народа и его политическихъ судебъ. Государственное представительство Финляндіи основано на старинномъ феодальномъ раздленіи сословій и состоитъ изъ четырехъ камеръ: 1) камеры рыцарей и дворянства, 2) камеры духовенства и ученаго сословія, 3) камеры горожанъ, и 4) камеры крестьянъ. Первыя три говорятъ по-шведски, а иногда по-французски и по-нмецки {Офиціальныя рчи, во время церемоніи открытія ныншняго сейма, произнесены были въ слдующемъ порядк: первыя благодарственныя рчи, которыми испрашивалось высочайшее повелніе объ открытіи сейма, сказаны были предсдателемъ дворянскаго сословія — по-французски, архіепископомъ — по-французски, предсдателемъ городскаго сословія — по-нмецки. Вторыя благодарственныя рчи, въ отвтъ на тронную рчь государя, были произнесены: представителями дворянства и горожанъ по-шведски, архіепископомъ — по-французски. Одни только крестьяне, въ лиц своего представителя, изъясняли свои чувства предъ государемъ постоянно на своемъ язык.}, послдняя — всегда по-фински. Число депутатовъ въ каждой камер неравномрно, одна дворянская камера, по числу своихъ членовъ, равняется вс тремъ остальнымъ. Впрочемъ, этотъ недостатокъ значительно смягчается тмъ обстоятельствомъ, что хотя дворяне и пользуются почти поголовнымъ правомъ личнаго представительства, но каждая камера податъ голосъ отдльно и, при составленіи сеймоваго ршенія, каждое сословіе иметъ одинъ голосъ, сколько бы въ немъ ни было членовъ въ камер. Впрочемъ, само собою разумется, что такое устройство, уравнивающее вс голоса камеръ, ни сколько не благопріятствуетъ дйствительному равенству правъ и правильному выраженію народныхъ желаній, такъ-какъ по числу камеръ, шведскихъ голосовъ всегда бываетъ три, а финскихъ — только одинъ. Финское племя, то-есть девять десятыхъ населенія Финляндіи, гораздо боле склонно къ сближенію съ русскимъ племенемъ, чмъ съ шведскимъ, и потому составляетъ весьма важный элементъ въ финляндской конституціи. Основные законы ея требуютъ согласія всхъ четырехъ камеръ, когда идетъ дло о самыхъ важныхъ политическихъ правахъ народа, какъ-то: объ измненіи конституціи, нравъ сословій, набора войска и наложенія новыхъ податей. Хотя во всхъ этихъ вопросахъ финское племя ничего не въ состояніи сдлать само, безъ соизволенія трехъ первыхъ камеръ, но за то и эти три камеры ничего не въ состояніи сдлать безъ согласія финновъ, то-есть крестьянъ. Во всхъ остальныхъ вопросахъ внутренняго благоустройства, для законности сеймоваго ршенія достаточно согласія трехъ камеръ, то-есть большинство трехъ голосовъ противъ одного. Въ тронной рчи, при открытіи сейма, сказано нсколько словъ о нкоторыхъ коренныхъ законахъ, несовмстныхъ съ положеніемъ длъ, возникшихъ посл присоединенія княжества къ имперіи ‘Желая исправить эти недостатки — сказалъ Государь — я имю намреніе поручить составленіе проекта закона, который, заключая въ себ поясненія и дополненія къ этимъ постановленіямъ, предложенъ будетъ на разсмотрніе послдующаго сейма, который я предполагаю созвать чрезъ три года. Оставляя неприкосновеннымъ принципъ конституціонной монархіи, вошедшей въ нравы финляндскаго народа и запечатлвшій вс законы его и учрежденія, я желаю расширить въ этомъ проект право, принадлежащее уже сейму — опредлять размръ и количество налоговъ, равно какъ и право предлагать проекты законовъ, которымъ пользовался сеймъ въ прежнее время, при чемъ я оставляю за собой иниціативу во всхъ тхъ вопросахъ, которые будутъ касаться измненій кореннаго закона.’ Эти слова произвели глубоко-радостное впечатлніе на финляндцевъ. Представитель городскаго сословія, г. Ернъ, сказалъ корреспонденту ‘С.-Петербургскихъ Вдомостей’, г. Барановскому: ‘Тронная рчь, удовлетворяя нашимъ самымъ задушевнымъ желаніямъ, далеко превзошла наши ожиданія, какъ ни много мы ожидали отъ благости Государя.’ Въ самомъ дл, легко вообразить впечатлніе финляндцевъ, когда они услышали изъ устъ Государя нетолько подтвержденіе дарованныхъ имъ нравъ, но и общаніе расширить и улучшить ихъ. Объявленное въ тронной рчи намреніе Государя открыть будущій сеймъ черезъ три года, принадлежитъ также къ числу милостей, превышавшихъ ожиданія финляндцевъ, такъ-какъ срокъ для созванія сеймовъ не опредленъ шведской конституціей и зависитъ вполн отъ верховной власти.
За исключеніемъ ‘Моск. Вд.’, расположенныхъ въ настоящую минуту видть повсюду духъ сепаратизма и желающихъ примнить свою теорію сліянія нетолько къ Польш, но и къ Финляндіи — вс остальныя газеты русскія выразили полное сочувствіе къ этому великому для Финляндіи событію. ‘Моск. Вд.’, признавая испытанную честность Финляндіи (выраженіе тронной рчи), ея непритязательности и спокойный нравъ, находятъ, однако, отношенія ея къ Россіи ненормальными. Этотъ отзывъ встртилъ энергическое опроверженіе въ Jfe 242 газеты ‘Голосъ’, въ стать неизвстнаго, подписывающагося псевдонимомъ ‘Старина’. Останавливаясь надъ опасеніями ‘Моск. Вд.’ на счетъ федеративнаго начала, г. Старина удивляется, откуда могли возникнуть эти опасенія. ‘Федерація — говоритъ онъ — всегда происходитъ и можетъ только происходить изъ сложенія частей въ одно цлое, а не изъ разложенія цлаго на части. Это — основной законъ образованія федерацій, другаго образованія он имть не могутъ. Самые творцы нашихъ федеративныхъ проектовъ не врятъ въ возможность ихъ исполненія, и тмъ мене слдуетъ публицистамъ, представителямъ русскаго общества, давать значеніе этимъ невиннымъ проектамъ. Вашимъ страхомъ развитія федеральнаго начала на Руси вы хотите показать, что не слдуетъ сохранять за финляндцами ихъ особенныя учрежденія, вы хотите сказать, что намъ слдуетъ совершить въ Финляндіи великую неправду. Съ Финляндіей у насъ нтъ федераціи. Съ нею насъ соединяетъ связь, которая въ государственномъ прав называется ‘личнымъ союзомъ’ — unio personalis {Это несовсмъ такъ. Г. Лохвицкій, излагая конституцію Финляндіи, говоритъ: ‘Финляндія не есть страна, находящаяся въ личномъ соединеніи (то-есть только подъ властію одного монарха) съ Россіей, на основаніи европейскихъ трактатовъ, какъ Польша. Она по праву есть провинція, принадлежность Россіи, стоящая вн международнаго нрава’ (‘Обзоръ современныхъ конституцій’, стр. 229). Мы раздляемъ этотъ взглядъ г. Лохвицкаго, хотя это нисколько не мшаетъ намъ радоваться великодушію Россіи въ отношеніи къ Финляндіи.}. У нея есть свои права, и эти права мы должны хранить честно и твердо. Вы говорите объ испытанной честности финляндскаго народа. Пусть же финляндскій народъ вритъ въ испытанную честность русскаго народа…’
Мы совершенно раздляемъ это благородное желаніе и очень рады, что финляндцы получили полную возможность убдиться въ исполненіи русскихъ общаніи. Тронная рчь, какъ мы видли, нетолько подтверждаетъ все, что дано было Финляндіи Александромъ I, но еще выражаетъ намреніе расширить права ея представителей. Заключительныя слова тронной рчи привтствованы были русскими газетами съ особенною радостью и надеждами. Вотъ эти многознаменательныя слова, сказанныя русскимъ царемъ: ‘Вамъ, представители Великаго Княжества, предстоитъ доказать достоинствомъ, умренностью и спокойствіемъ при сужденіяхъ, что въ рукахъ народа мудраго, готоваго дйствовать заодно съ государемъ, съ практическимъ смысломъ для развитія своего благосостоянія, либеральныя учрежденія нетолько не опасны, но составляютъ залогъ порядка и благоденствія.’
Въ числ событій первостепенной важности, неотмченныхъ еще нашею ‘Хроникою’, слдуетъ упомянуть о концессіи для устройства московско-севастопольской желзной дороги. Это событіе случилось тотчасъ посл того, какъ мы закончили Хронику предыдущаго мсяца, но, къ сожалнію, впечатлніе, имъ произведенное на общество, было очень скоро подавлено другими событіями, которымъ мы и должны были уступить первое мсто. О концессіи поговорили дня два-три, и потомъ совсмъ перестали. Быть можетъ, это произошло оттого, что сама по себ, какъ предварительное только условіе, она не представляетъ еще несомнннаго факта, осуществленія котораго слдуетъ ожидать непремнно. Хотя г. Вильямъ Гопъ, повренный четырехъ лондонскихъ торговыхъ домовъ, съ которыми заключена концессія, и внесъ въ государственный нашъ банкъ мильйонъ рублей залога, въ обезпеченіе того, что къ 25 іюля будущаго года составитъ непремнно компанію на акціяхъ для сооруженія означенной дороги, но въ самой концессіи (въ дополнит. ст. 19) указанъ случай, при которомъ дло вовсе можетъ не состояться, и мы обязаны будемъ нетолько возвратить залогъ, но еще заплатить англичанамъ расходъ, который понесутъ они при осмотр линіи и изысканіяхъ. Независимо отъ этого, внимательное изученіе концессіи приводитъ къ тому заключенію, что при самыхъ благопріятныхъ условіяхъ, къ работамъ этой дороги будетъ приступлено не ране 1865-го года, а вся она можетъ быть открыта не прежде 25-го апрля 1871-го года.
Кром московско-севастопольской дороги, слухъ носится о желзной дорог изъ Мемеля, чрезъ Либаву и Митаву до Риги, которую будто бы берутся построить англичане за 5% гарантіи.
Наконецъ англичане же, Чуди фон-Устеръ и Комп., предъявили желаніе устроить въ Россіи банкъ. Въ ‘Биржевыхъ Вдомостяхъ’ объявлено офиціальное извстіе, что со стороны правительства нашего нтъ препятствія на устройство этого банка, но въ числ условій, обязательныхъ для г. Чуди фон-Устера, поставлены такія, которыя легко могутъ охладить его желанія.
Во всякомъ случа пріятно видть это мирное нашествіе англичанъ на нашу землю, общающее вытснить нашествіе французовъ, которые не принесли намъ ничего, кром разочарованій, какъ въ экономическихъ, такъ и въ политическихъ нашихъ разсчетахъ. Авось англичане внесутъ къ намъ боле прочные залоги для упроченія этихъ разсчетовъ! А до тхъ поръ нельзя неудивляться, что даже въ Финляндіи, въ ту минуту, когда она празднуетъ торжество законности, являются слдующія извстія: ‘Выборгскій надворный судъ приговорилъ одного почтамтскаго чиновника, вынувшаго изъ страховыхъ писемъ 1,600 рублей, къ повшенію‘ (Свер. Пчела No 244, ‘Разныя извстія’).
‘Отечественныя Записки’, No 9, 1863
Прочитали? Поделиться с друзьями:
