Соперники
Соперники
————————————————————————
Соперники, Немецкая_литература, Год: 1911
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Веранда, где сидело наше веселое общество, состоявшее из трех мужчин и стольких же дам, была ярко освещена луной. Одна из дам заставила погасить свечи, утверждая, что лунный свет дает особенное настроение и нам будет приятнее в этом поэтическом освещении. Но вышло то, чего мы не ожидали…
Белая скатерть, освещенная призрачным зеленоватым светом, тени от листвы винограда, обвивавшего веранду, сильный аромат резеды и роз из сада как-то спугнули наше веселье и разговор сделался серьезным. Одна из дам стала рассказывать о призраках и, между прочим, о существующем старинном поверье, что для того, чтобы погубить ненавистного человека, достаточно сделать его восковую фигуру, воткнуть в область сердца иголку и оригинал непременно умрет. Мы были так настроены, что стали серьезно обсуждать это глупое поверье. Мы считали возможным убийство издалека, убийство одним желанием убить.
Я заметил, что один из наших собеседников, инспектор фон Бюндинггаузен, не принимает участия в разговоре и неподвижно смотрит на стоящий перед ним, освещенный лунным светом стакан вина.
— Почему вы так молчаливы, господин Бюндинггаузен? — спросил я. — Вы какого мнения об этом вопросе?
Он сначала ничего не ответил и остался в своей прежней позе. Его резкое худощавое лицо, освещенное лунным светом, сразу показалось мне странно чуждым. Наконец, не поднимая глаз, он заговорил, губы двигались точно сами собой и голос его звучал хрипло.
— Я знаю по опыту, что влияние на расстоянии возможно, — проговорил он.
— Знаете по опыту? Расскажите, мы непременно должны выслушать это от вас.
Лицо его передернулось судорогой.
— Я очень неохотно говорю об этом. Меня это страшно волнует. Но так как, по неосторожности, я сказал слишком много, то вы имеете право узнать еще больше.
Наше любопытство было слишком возбуждено для того, чтобы пощадить его чувства, и мы засыпали его вопросами, в особенности дамы. Не изменяя своего положения и не отрывая глаз от стакана искрящегося вина, он начал тихим голосом:
— Вам, может быть, известно, что прежде я был офицером. Я был молод, легкомыслен, с малым состоянием и большими долгами, даже слишком большими. Но я о них не заботился. У офицера есть верный способ поправить свои расстроенные дела: это богатая женитьба! По-видимому, счастье особенно благоприятствовало мне в этом направлении: в Берлине я познакомился с одной молодой девушкой и полюбил ее с первого же взгляда. Я любил бы ее, если бы она была бедна, как и я сам, но счастливый случай сделал ее богатой. Вскоре, к моему огорчению, я был переведен в провинцию, она просила писать ей. Если я тогда же не просил официально ее руки, то только потому, что осенью я ждал повышения. В ту же зиму в судьбе моей произошла катастрофа. В один прекрасный день, мой начальник потребовал меня к себе и без всяких вступлений сердитым тоном спросил меня о величине моего долга. Я назвал сумму, не утаив ни одного пфеннига. Моя ссылка на предстоящую помолвку еще больше рассердила его.
— Я не хочу, чтобы мои офицеры продавали себя! — закричал он и, в конце концов, заставил подать в отставку.
Лишиться мундира было очень тяжело, но другого выхода у меня не оставалось. Было ясно, что кто-то оклеветал меня, но я не мог придумать, кто бы это был. У меня был единственный враг, но он жил в Берлине, и у меня не было никаких фактов, оправдывавших мое предположение. Так прошло несколько недель. Меня очень удивляло, что я не получил ответа на два письма от интересовавшей меня молодой девушки, но вдруг я получил известие о ее помолвке с тем самым человеком, которого считал своих врагом! Тогда я прозрел и понял, в чем дело. Это он подстроил так, что я должен был подать в отставку, чтобы самому жениться на моей невесте!
Фон Бюндинггаузен сжал кулаки, и глаза его грозно сверкнули.
— Я никогда не предполагал в себе столько презрения и ненависти к человеку, — начал он снова упавшим голосом. — С того мгновения, как я узнал о помолвке, мысль о гибели моего соперника сделалась моим единственным желанием. Сначала я хотел застрелить его, как бешеную собаку. Но потом решил вызвать его на дуэль и непременно увидеть мертвым у своих ног.
Я уехал в Берлин, куда прибыл вечером. В этот день уже нельзя было предпринять какие-нибудь шаги для подготовления дуэли. Я не мог заставить себя выйти в столовую и остался в своей комнате. Я весь кипел жаждой поскорее убить своего соперника и решил раньше лечь, чтобы собраться с силами на завтра. Я погасил большую лампу и зажег маленькую с зеленым абажуром на ночном столике. Я хотел уже раздеться, как вдруг… увидел его!..
Бюндинггаузен произнес последние слова едва слышным шепотом. Все слушали его с напряженным вниманием.
— Я усидел его не в воображении, — продолжал он хриплым прерывающимся голосом, — не так, как рисовала его моя фантазия, нет, он лежал неподвижно на моей кровати, мертвый, в белом саване, вытянувшись во весь рост… Зеленоватая бледность покрывала его застывшее лицо, веки были сомкнуты. Меня охватил ужас, какого я не испытывал ни раньше, ни после. Я стоял, как парализованный, дыхание спиралось в груди, но взор мой был прикован к телу врага. Он, лишивший меня средств к существованию, укравший мою любовь, не давал мне покоя и здесь, где я хотел отдохнуть перед тем, как убить его! Я чувствовал, что лежавшее передо мной тело — мертво, но мне казалось, что вот-вот он откроет глаза и взглянет на меня, и эта мысль приводила ноля в ужас. Я не решался дотронуться до него, чтобы убедиться, что он мертвый, холодный… Я отошел от кровати и странно… контуры лежавшего тела все более расплывались и, наконец, фигура исчезла совершенно. Но охвативший меня страх не проходил. Я чувствовал, что он здесь, близко, и его невидимое присутствие страшило меня больше, чем когда я видел его неподвижную фигуру. Меня тянуло к кровати и, чем ближе я подходил, тем яснее выступало предо мной неподвижное тело. Зубы мои стучали, волосы шевелились на моей голове…
Рассказчик замолчал. Молчание было настолько продолжительно, что, казалось, он не начнет больше рассказа.
— Несколько раз я то подходил к кровати, то отходил от нее, — продолжал он, отпив несколько глотков вина, — и всякий раз неподвижное тело то появлялось, то исчезало. Я готов быть убежать из комнаты от этого ужаса, но вдруг случилось опять нечто неожиданное. Невидимые руки подняли фигуру вместе с подушкой и медленно стали приближать ее в мою сторону. Это безостановочное движение было так неумолимо и страшно, что и теперь при воспоминании о нем я теряю рассудок. Мне казалось тогда, что вот- вот меня раздавит и уничтожит холодное дыхание смерти, что мне нет спасения. Я оглядывался кругом, ища помощи, и взгляд мой упал на футляр с револьверами, стоявший на столе. Я схватил один из них, прицелился в голову парящего видения, выстрелил и… лишился чувств.
Когда я пришел в себя, возле меня возилась прислуга отеля, привлеченная выстрелом. Видение исчезло.
Ночь я провел в другой комнате, где ничто уже не нарушало моего покоя. С наступлением утра у меня явилось неопределимое желание узнать, что означало мое ночное видение.
Через час я звонил у двери моего соперника. Мне отворил знакомый лакей. Он был очень взволнован и рассказал мне, что зашел сейчас к барину, чтобы разбудить его, но нашел его распростертым на полу возле постели. Он не знает, в обмороке ли он или мертв.
Я вошел в комнату вместе с лакеем. Все было так, как он рассказал, но я обратил еще внимание на маленькое красное пятнышко на виске умершего. Пятнышко было как раз на том месте, куда я целился прошлой ночью.
Вскоре явился вызванный по телефону врач, но он мог только констатировать смерть. Он долго осматривал красное пятно на виске и пришел к заключению, что оно было результатом кровоизлияния: покойный ушибся об острый угол стула при падении с кровати.
Источник текста: Соперники. Пер. с нем. Р. Б. // Всемирная панорама. 1911. No 110/21.