Сон в летнюю ночь, Шекспир Вильям, Год: 1595 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 78 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Сонъ въ лтнюю ночь.

Комедія Шекспира.

Переводъ Аполонна Григорьева.

ПОСВЯЩАЕТСЯ

ТИТАНІИ.

(1846 годъ.)

http://az.lib.ru

Титанія! пусть вчно надъ тобой

Подруги-сильфы свтлые кружатся,

Храня тебя средь суеты дневной,

Когда легко съ толпой душ смшаться,

Баюкая въ безмолвный часъ ночной,

Какъ тихимъ сномъ, глаза твои смежатся.

— Зачмъ не я твой духъ сторожевой?

Есть грезы… Имъ опасно отдаваться,

Ихъ чары сильны обаяньемъ зла,

Тревожными стремленьями куда-то:

Не улетай за ними, сильфъ крылатой,

Сіяй звздой, спокойна и свтла,

Въ начертанномъ кругу невозмутима,

Мучительно, но издали любима!

II.

Титанія! не даромъ страшно мн:

Ты какъ дитя капризно-прихотлива,

Ты слишкомъ затаенно-молчалива

И, чистый духъ,— ты женщина вполн.

Передъ тобой покорно, терпливо

Душа чужая въ медленномъ огн

Сгарала годы, мучась въ тишин…

А ты порой,— безпечно-шаловливо

Шутила этой страстію нмой,

Измученнаго сердца лучшимъ кладомъ,

Блаженныхъ грезъ послднею зарей,

Порою же, глубокимъ, грустнымъ взглядомъ,

Душевнымъ словомъ ты играть могла…

Титанія! Ужели ты лгала?

III.

Титанія! я помню старый садъ

И помню ночь іюньскую. Равниной

Небесною, какъ будто за урядъ

Плыла луна двурогой половиной.

Вы шли вдвоемъ… Онъ былъ безумно радъ

Всему: лун и псн соловьиной!

Вдругъ господинъ… припомни только: врядъ

Найдется столько головы ослиной

Достойный… Но Титанія была

Титаніей, простая ль шалость дтства,

Иль прихоть безобразная пришла

На мысли ей,— оселъ ея кокетства

Не миновалъ. А возвратясь домой,

Какъ женщина, въ ту ночь рыдалъ другой.

IV.

Титанія! изъ-за туманной дали

Ты все какъ лучь блестишь въ мечтахъ моихъ,

Обвяна гармоней печали,

Волшебнымъ ароматомъ дней иныхъ.

Ему съ тобою встртиться едва-ли,

Покоренъ безнадежно, скорбно-тихъ,

Велній не нарушитъ онъ твоихъ,

О, чистый духъ съ душей изъ крпкой стали!

Онъ понялъ все, онъ въ жизнь унесъ съ собой

Сокровище, завтную святыню:

Порывъ невольный, взоръ тоски нмой,

Слезу тайкомъ… Засохшую пустыню

Его души, какъ Божія роса,

Увлажила навкъ одна слеза

Да, сильны были чары обаянья

И надъ твоей, Титанія, душой,—

Сильнй судьбы, сильнй тебя самой!

Какъ часто, противъ воли и желанья,

Ты подчинялась власти роковой!

Когда не въ силахъ вынести изгнанья

Явился онъ, послдняго свиданья

Испить всю горечь,— грустный и больной,

Съ проклятіемъ мечтаньямъ и надежд,

Въ тотъ мирный уголокъ, который прежде

Онъ населялъ, какъ новый Оберонъ,

То мрачными, то свтлыми духами,

Любимыми души своей мечтами…

Все, все въ теб прочелъ и понялъ онъ.

VI.

Титанія! не разъ бжать желала

Ты съ ужасомъ отъ странныхъ тхъ гостей,

Которыхъ власть чужая призывала

Въ дотол тихій миръ души твоей:

Отъ новыхъ чувствъ, мечтаній, думъ, идей!

Чтобъ на землю изъ царства идеала

Спуститься, часто игры дтскихъ дней

Ты съ сильфами другими затвала.

А онъ тогда, безмолвенъ и угрюмъ,

Сидлъ въ углу и думалъ: для чего же

Безсмысленный, несносный этотъ шумъ

Она затяла?… безсмысленъ тоже

И для нея онъ: ликъ ея младой

Все такъ же тайной потемненъ тоской.

VII.

Титанія! прости навки. врю,

Упорно врить я хочу, что ты —

Сліянье прихоти и чистоты,

И знаю: невозвратную потерю

Несетъ онъ въ сердц, унеслись мечты,

Послднія мечты — и рая двери

Навкъ скитальцу-духу заперты.

Его скорбей я даже не измрю

Всей бездны. Но горячею мольбой

Молился онъ, чтобъ свтлый образъ твой

Сіялъ звздой ничмъ не помраченной,

Чтобъ помыслъ и о немъ въ тиши безсонной

Святыни сердца возмутить не могъ,

Которое другому отдалъ Богъ.

1846 года,

ноябрь.

ПИСЬМО

къ А. В. Дружинину, по поводу комедіи Шекспира ‘Сонъ въ лтнюю ночь’ и ея перевода.

(1856 годъ).

Долго бы пришлось пролежать въ ящик моего стола этому давно начатому переводу — можетъ-быть, никогда даже не явитьея бы ему на свтъ, если бы не вашъ переводъ Лира. Поразительное сходство въ пріемахъ работы, одинаковость взгляда на способъ усвоенія Шекспира русской литератур, одинаковость стремленія передавать запахъ и цвтъ, а не букву подлинника — все это вмст взятое, пробудило во мн нсколько остывшую любовь къ труду молодости и, главное, дало вру въ этотъ трудъ. Когда два человка, различнымъ образомъ воспитавшіеся, различными путями шедшіе, но оба равно серьозно смотрящіе на дло, сходятся въ пониманіи дла, это почти несомннный.признакъ того, что пониманіе ихъ есть настоящее. Вы помните, какое впечатлніе произвелъ вашъ переводъ на всхъ, собравшихся у меня слушателей, помните, къ какой живой бесд о важныхъ вопросахъ искусства подалъ онъ поводъ, помните также, что никто не угощалъ васъ приторными или обыденными похвалами: это была наша, московская дань уваженія къ прекрасному поэтическому труду: кто-то (кажется А. С. X.) замтилъ только, что лучшая похвала вашему длу заключается въ томъ, что мы говоримъ о Шекспир и его Лир, а не о перевод и переводчик.

Вамъ принадлежитъ пальма первенства въ дл, которое вы и я понимаемъ одинаково: вамъ бы я и посвятилъ даже мой трудъ, еслибъ онъ давно уже не былъ посвященъ тому воздушному призраку, который играетъ главную роль въ Шекспировомъ созданіи. Судить о томъ, въ какой степени осуществлены поэтическія задачи, съ которыми приступалъ я къ переводу, въ какой мр провелъ я послдовательно пріемы въ работ — конечно дло не мое: одно могу сказать, что влюбленный въ Шекспировское созданіе, я началъ переводъ, влюбленный въ него продолжалъ и влюбленный же окончилъ.

Да и въ-самомъ-дл, чмъ боле вглядываешься въ эту, повидимому причудливую, капризную, узорчатую игру могущественнйшей и вмст съ тмъ до прозрачности ясной поэтической фантазіи, чмъ боле проникаешь въ этотъ разнообразнйшій міръ, полный и свтлыхъ воздушныхъ видній, и сказочныхъ фигуръ, носящихъ на себ яркіе отпечатки близкой поэту дйствительности и комическихъ представленій, обозначенныхъ однако легко и тонко, соотвтственно всей прозрачности созданія, — чмъ боле сливаешься съ этой грезой, въ которой отзывы юмора и даже ироніи, вынесенныхъ изъ дйствительной жизни, неуловимо смягчаются или просвтляются свтлыми, стеклянными, изъ воздушныхъ сферъ несущимися звуками, въ которой постоянно сквозь первый планъ картины, начертанный густыми красками дйствительности, грубой и смшной, фальшиво-героической или наивно-чувственной, просвчиваютъ иные, воздушные планы,— иныя, свтлыя и легкія созерцанія, чмъ боле, наконецъ, слдишь за существеннйшею основой произведенія, за великой, міродержавной и вмст до безконечности нжной душей поэта, тмъ все сильне и сильне влюбляешься въ эту лтнюю грезу, тмъ все душевне переживаешь процессъ чувства, породившаго этотъ міръ неосязаемыхъ и вмст со всмъ новыхъ сновидній, на сколько намъ, натурамъ ограниченнымъ, дано переживать ощущенія Олимпійцевъ.

Для того, чтобы пояснить то чувство, съ точки котораго дается мн пониманіе Шекспировскаго сна (вы знаете, что я врю только въ то пониманіе, котораго точка отправленія есть чувство), я постараюсь развить преимущественно идею художественной и психологической прозрачности комедіи, начавши съ первыхъ, самыхъ осязательныхъ ея плановъ, и восходя все дале и дале къ тому, что сквозитъ изъ-за нихъ.

На самомъ первомъ планъ стоитъ исторія или басня пьесы. Пересказывать ее незачмъ: я пишу къ вамъ, а другихъ читателей прошу прочесть мой очеркъ по прочтеніи самой пьесы, хоть для порядка онъ и поставленъ мной передъ пьесой. И такъ на первомъ план — исторія, или какъ въ старину называли, басня пьесы. Басня эта дика до возмутительности, достойна пьянаго дикаря (извстный эпитетъ, данный Шекспиру Вольтеромъ) и невжды необразованнаго: басня эта — тройная, нтъ, виноватъ! четверная — исторія Тезея и Ипполиты, исторія любовниковъ, исторія духовъ и исторія мастеровыхъ: связана она только вншнимъ единствомъ, Тезеевой свадьбой. Четверная, а не тройная она потому, что хотя свадьба Тезея и есть центръ пьесы, но на исторію Тезея и Ипполиты употреблены поэтомъ яркія краски и притомъ совсмъ особенныя, чмъ на другія перспективы драмы. Вообще же — исторія чрезвычайно длинная, нелпая, въ которой перемшаны и мстности, и эпохи, и строй чувствъ, ибо строй чувства любви явнымъ образомъ не античный, не греческій. Но, вдь эта нелпая исторія дается намъ человкомъ, котораго духъ посвященъ былъ въ таинства всякаго міросозерцанія, и новаго, и римскаго, и греческаго, но вдь этотъ необузданно-фигурный языкъ встрчается у него въ самыхъ трагическихъ мстахъ его драмъ, но вдь этотъ фантастическій міръ отзывается у него везд — трагически въ Гамлет и Макбета, иронически въ разсказъ Меркуціо о цариц Мабъ, совершенно комически въ сопоставленіи съ нимъ неоцненной фигуры Фольстаффа въ ‘Виндзорскихъ барыняхъ’. Что же это такое? Приглядимтесь: какъ только всмотрлись въ первую постановку драмы, вы замтили, что она сквозная. Эти Тезей и Ипполита не настоящіе Тезей и Ипполита, и придворные ихъ не греческіе вельможи: эта любовь Лизандра и Эрміи — не настоящая любовь, эти мастеровые — не настоящій аинскій демосъ. Только духи — настоящіе духи свернаго германскаго міра, золотые маленькіе эльфы, воздушные и вмст смертные, добрые и подчасъ злые, ночные духи, матово-блестящіе какъ лунное сіяніе и лучи звздъ. Кто же такіе эти лица — спрашиваете вы себя, освоившись съ ихъ первоначальною постановкою, и оставивши пока въ сторон тхъ изъ нихъ, о настоящемъ значеніи которыхъ нечего спрашивать, т. е. оставивши и духовъ, и совершенно искреннюю, страстно любящую Елену, которая съ перваго же раза рисуется вамъ вся: страстная, изъ себя ражая, (я люблю, какъ вы знаете, употребленіе словъ собственныхъ, того, что называется le mot propre) любящая безъ границъ до ослпленія, до забвенія всякихъ честныхъ отношеній ко всему міру, кром обожаемаго предмета,— оставивши даже и здороваго молодца Димитрія, котораго любовь есть простое чувственное пожеланіе, совершенно случайно обратившееся къ Эрміи, именно потому, что пресытилось излишнею отзывчивостью Елены. Эти лица — ясны и для нихъ приворотная трава Пука вовсе не нужна.

Что касается до Тезея, то вся фигура его есть совершенно средневковая фигура: это просто англійскій феодальный баронъ, воитель и собачникъ: говоритъ ли онъ о подвигахъ своихъ или своего compagnon d’armes Геркулеса, или о статяхъ и шерсти своихъ собакъ и о звонкомъ ихъ ла, онъ приходитъ въ лирическій восторгъ и у него глаза загораются: въ остальномъ разговоръ онъ соблюдаетъ чинность и величавость. Къ подвластнымъ себ, онъ добръ и снисходителенъ, въ длахъ ихъ и интересахъ, принимаетъ живое участіе, къ народу милостивъ и любовенъ, даже больше,— самъ народенъ, какъ англійскій феодалъ: комедія мастеровыхъ, за которую такъ боится Филостратъ и передъ которой маленькую мину длаетъ иностранка Ипполита, доставляетъ ему истинное удовольствіе: онъ отъ души хохочетъ и отъ души, стало быть вовсе неоскорбительно, не съ высоты величія, остритъ надъ львомъ, Луною и Пирамомъ. Вообще, вглядываясь въ его спокойную, чинную но вмст благодушную фигуру, припоминаешь глубокое слово Эмерсена, что въ каждомъ англійскомъ лорд есть матеріалъ для англійскаго поденщика и на оборотъ. Въ отношеніяхъ Тезея къ подвластнымъ, насъ не оскорбляетъ и то, что онъ любитъ почетъ, доволенъ, когда бургомистры, встрчая его, нмютъ: вдь онъ любитъ почетъ и уваженіе не въ томъ смысл, въ какомъ любитъ ихъ нашъ пріятель Иванъ Александровичъ Хлестаковъ.

Величаво-прелестная и двственная,какъ Діана, амазонка, Ипполита, тоже средневковая дама, но чисто германскаго, а не германо-англійскаго происхожденія. Очаровательнйшая черта ея поэтическаго образа, черта тонкая, какъ тонко у Шекспира вообще пониманіе женственности, есть нервная впечатлительность и нжность, таящаяся подъ суровой, недоступной, цломудренно-гордой вншностью. Есть для меня нчто умилительно-трогательное въ томъ, что амазонка, длившая труды и забавы съ рыцарями Кадмомъ и Геркулесомъ, не можетъ удержаться отъ слезъ симпатіи и сожалнія при козлогласованіяхъ Пирама, потерявшаго свою возлюбленную Тизбу: въ такихъ натурахъ почти всегда таится родникъ удивительной впечатлительности, подкладывающей свое внутреннее богатство подъ какой угодно фактъ. По всмъ вроятіямъ, свою собственную черту вложилъ Шекспиръ въ прекрасный женскій образъ по поводу представленія комедіи: но психологическая врность общей черты есть здсь безусловная.

И такъ, вотъ, что такое образы Тезея и Ипполиты: согласитесь, что по своей красот, величавости и благородству, они стоютъ того, чтобы земскіе и домашніе духи слетались на ихъ свадьбу, благословили, освятили и домашній ихъ миръ, и тотъ земскій міръ, который долго-долго будетъ процвтать подъ ихъ снью.

Но для чего же названы они, положимъ хоть и не лордомъ Соутгемптономъ и его избранницей, ибо это названіе было бы также неправда: сколь ни любилъ и не идеализировалъ поэтъ своего блестящаго друга, но какъ истинный художникъ, возводилъ всегда частное въ общее въ своемъ творчеств,— но англійскимъ именемъ? А это вотъ отчего: фантастическій міръ, къ которому и самъ поэтъ, и его эпоха начали находиться уже въ нкоторомъ нершительномъ, колеблющемся отношеніи, полувры, полуневрія — совершенно не мирился съ окружающею дйствительностью, не мирился даже съ ближайшимъ, чисто уже англійскимъ ея прошедшимъ, какъ не мирились ни съ дйствительностью, ни съ англо-саксонскимъ прошедшимъ колоссальные размры страсти драмы о корол Лир и его дочеряхъ, перенесенныя на почву кельтическаго міра, язычески-германскій, этотъ фантастическій міръ не мирился и съ рыцарскимъ католицизмомъ. Съ другой стороны нельзя было перенести его и на почву такого отдаленнаго обще-германскаго языческаго прошедшаго, котораго никто не помнилъ, на почву міра нибелунговъ. Шекспиръ — какъ драма вообще, какъ драма греческая, всегда стоитъ на точк зрнія и чувств толпы, народа, только на самой вершин этой точки: ни какихъ искусственныхъ сочувствій онъ не возбуждаетъ и возбудить по натуръ своего правдиваго генія не можетъ: онъ беретъ міръ совершенно сказочный и при томъ міръ сказокъ, находившихся въ общемъ обращеніи у народа въ его эпоху, сказокъ про греческихъ героевъ, одтыхъ въ костюмы странствующихъ рыцарей и совершающихъ подвиги, свойственные симъ послднимъ, для народа это понятно, съ фантастическимъ міромъ никакъ не въ разлад — и являются герцогъ Тезей и герцогиня Ипполита, знакомые вамъ сказочные образы, наши — Бовы королевичи и королевны Дружненны, Францыли Венеціаны и т. д. (а никакъ не Ильи Муромцы, не Чурилы Пленковичи, не Марины Игнатьевны). Дерзость моя въ приведеніи этой мысли простиралась сначала до того, что я хотлъ замнить имена героическихъ лицъ Шекспировскаго ‘Сна’ именами знакомыхъ всмъ образовъ сказокъ иноземнаго пласта, ходящихъ досел въ народномъ обращеніи, но меня остановила связь сихъ послднихъ съ другимъ фантастическимъ міромъ, котораго поэзія есть совсмъ иная, нежели поэзія эльфовъ, и остановила, кажется, совершенно справедливо: я избралъ среднюю дорогу, назвалъ Тезея княземъ, Ипполиту королевною, слегка кое-гд придалъ рчамъ сказочный колоритъ, точно также, какъ въ передач разговора мастеровыхъ старался уловить среднюю черту, допускалъ только намеки на народную рчь, намеки на народныя поговорки, допуская часто порченность фабричной рчи. Но это отступленіе: возвратимся къ длу.

Германскіе критики, преимущественно Гервинусъ, видятъ иронію въ такого рода изображеніи героическаго міра. Ни какой ироніи тутъ нтъ: иронія надъ сказками для Шекспира была бы слишкомъ мелка, въ ироническомъ отношеніи къ героическому и фантастическому міру его цльная и крпкая натура для меня невообразима. Не думаю, чтобы и вообще хитрыя соображенія предшествовали тутъ у него выбору обстановки: хитрйшія, наихитрйшія соображенія потрачены въ созданіи на психологическій анализъ, но въ этомъ отношеніи дло вроятно ршено простою и великою душею художника, тмъ сердцемъ, которое билось въ одинъ тактъ съ сердцемъ народа, величайшаго въ мір художника и поэта, съ точки зрнія котораго Шекспиръ также, напримръ, непосредственно, просто и безъ особенныхъ соображеній малевалъ фигуры Дофина, Орлеанской двы и вообще враговъ-французовъ въ своихъ историческихъ драмахъ.

Чтобы разъ навсегда кончить съ этой ироніей, о которой нмцы такъ много хлопочутъ, можетъ быть отъ невозможности ироніи надъ собою самими, должно развить нсколько мою мысль о фантастическомъ мір Шекспира. Шекспиръ принадлежитъ къ числу тхъ немногихъ чуткихъ поэтовъ, которые имютъ полномочіе браться за изображеніе фантастическаго: ихъ немного, этихъ поэтовъ — Шекспиръ да Байронъ, Гете да Гофманъ, Пушкинъ да Гоголь, по мстамъ чутье фантастическаго и удивительнйшее чутье является у Вальтера Скотта, у Гейне, въ которомъ вы, хоть его и не любите, не отвергаете же однако великой даровитости, у Проспера Мериме въ одной его повсти. Вс эти люди знаютъ, по какому~то старинному опыту знаютъ, осязательно знаютъ и природу духовъ, и ихъ помыслы, и ихъ радости и печали, и муки осужденныхъ душъ, витающихъ въ тхъ мстахъ:

При имени которыхъ гршникъ содрогнется…

муки, отъ которыхъ

Тло падаетъ согнившимъ трупомъ…

Эти люди слышали ‘визгъ и жалобный вой духовъ’, и этотъ вой и визгъ надрывали имъ сердце, они провели ночь вакхическихъ упоеній съ Коринской невстой, они видли зеленую змйку съ обаятельными глазами въ золотомъ горшк и были влюблены въ эту змйку, какъ студентъ Ансельмусъ: ихъ проникалъ, какъ Байронова Альпо, страшный леденящій холодъ отъ прикосновенія пальцевъ мертвой Франчески, длинныхъ и прозрачныхъ пальцевъ, сквозь которые просвчиваетъ мсяцъ, они съ тоской внимали псни Ларелеи, они слышали стукъ шаговъ мдной статуи Еллинской богини и чувствовали ея давящія объятія. Вы не удивляетесь, вроятно, что въ ряду этихъ знающихъ надземный міръ людей я не ставлю Данта, Дантъ поэтъ земной, загробный міръ его не есть видніе, краски его — слишкомъ яркія. Фантастическое есть область поэтовъ сверныхъ. Изо всхъ же исчисленныхъ, проще и властительне всхъ обходятся съ фантастическимъ Шекспиръ и, съ гордостью можно написать, нашъ Пушкинъ. Въ нихъ только двухъ нтъ, въ отношеніи къ фантастическому, ни старческой ироніи Гёте, составляющей пожалуй и особенную красоту, но все-таки остающейся разъдающимъ началомъ, и этого трепета уголовнаго преступника, который слышенъ въ лихорадк Альпо или Манфреда, ни этого болзненнаго баловства и очевиднаго насилованія себя для продолженія болзненнаго настройства нервовъ, которое слышится въ псняхъ Гейне, ни наконецъ этой губительной аллегоріи, которая портитъ великолпнйшее созданіе Гофмана. Шекспиръ и нашъ Пушкинъ (по скольку является въ его твореніяхъ фантастическій элементъ) стоятъ выше всхъ этихъ отношеній: они — простые поэты въ этомъ міръ, знакомомъ имъ съ дтства, они воспитались подъ обаяніемъ этихъ суеврій прошедшаго, отзывающихся въ настоящемъ, они любятъ его, наконецъ они сами суеврны, несмотря на великую ясность ихъ разума. Что Шекспиръ любитъ этотъ міръ — свидтельство самое лучшее въ томъ, что онъ совсмъ безъ нужды намекаетъ на него даже въ самой дйствительной изъ своихъ комедій, въ ‘Виндзорскихъ барыняхъ’, что онъ сквозитъ у него даже черезъ тучную фигуру безцннаго Фольстаффа. Что онъ знаетъ его до малйшихъ подробностей — доказательство на лицо въ Оберон, Пук и Титаніи, въ особенности въ сей послдней. Она совсмъ живая: у нея есть свои особенности, есть своя исторія, свое прошедшее, свои трогательныя воспоминанія, свои капризныя привязанности.

Положимъ, что земную женственную натуру одухотворилъ въ ней поэтъ — но вдь за то какъ одухотворилъ? До послдней точки, до утонченія вкусовъ, до полнаго свойственнаго эльфамъ улетученія, до воздушности и эфемерности существованія, выражающихся во всемъ, даже въ тон рчи и способ выраженія. Треть минуты есть уже для прелестнаго воздушнаго призрака мра времени, расписная кожа зми — одяльце по ея росту, паукъ и черный жукъ для нея опасные враги… И весь этотъ фантастическій міръ таковъ: весь онъ эфирный, но нельзя назвать его неопредленно обозначеннымъ. Правда, что онъ греза и, какъ всякая греза, получилъ свои точки отправленія отъ впечатлній дйствительности: правда, что вы, читатель или зритель, не влюбились бы въ Титанію, если бы не чувствовали, что свою собственную любовь, свою жизненную мучительницу — ту самую, которую укорами, тоской, безумными мольбами преслдуетъ поэтъ въ своихъ сонетахъ, одухотворилъ онъ въ образ причудливой Титаніи, отмстилъ ей какъ Оберонъ, посмявшись надъ ея прихотливыми до чудовищности вкусами, но вмст съ тмъ одухотвореніе совершилось полное, греза дошла до полнйшей ясности представленія — воздушный образъ обозначенъ до мельчайшихъ подробностей своего воздушнаго бытія. Творя грезу, поэтъ любилъ уже не мучительницу своихъ сонетовъ, а свое дитя, ея преображеніе и одухотвореніе. Какая же тутъ иронія въ этомъ свободномъ, могущественномъ, всми средствами располагающемъ творчеств?

Романтиковъ, т. е. нмецкую романтическую реакцію упрекали, и упрекали не безъ основаній, въ дланныхъ, искусственныхъ стремленіяхъ къ міру прошедшаго, къ міру суеврій и т. д. Но кто зачмъ пойдетъ, тотъ то и найдетъ. Уловить воображеніемъ вншній образъ эльфовъ и дать почувствовать впечатлніе отъ ихъ присутствія никому, можетъ быть, не удалось такъ, какъ наивнйшему изъ романтиковъ-нмцевъ Ламотту Фуке, тому самому, у котораго нашъ великій романтикъ взялъ свою Ундину. Не знаю, помните ли вы изъ его повстей, отъ которыхъ вообще ветъ и старыми германскими городами, и католическимъ благочестіемъ, и нмецкою Biederkeit,— повсть ‘Орелъ и левъ’, сказаніе о нкоемъ рыцар Сивард, который долженъ былъ побждать различныя трудности для пріобртенія любви прекрасной Лльфгильды. Когда, прогнавши мечемъ злаго Локке въ первый разъ, детъ онъ въ ея замокъ, на дорог кружатся вокругъ него эльфы въ вид золотенькихъ звздочекъ, растутъ, яснютъ, принимаютъ образы, киваютъ ласково маленькими головками, привтствуютъ серебристыми голосками. Давно, еще въ отрочеств, читалъ я Ламотта: эльфы тогда ршительно прыгали и кружились передо мною, когда юношей въ первые познакомился я съ безсмертнымъ Шекспировымъ созданіемъ въ безсмертномъ Шлегелевскомъ перевод, эльфы запрыгали и закружились передо мною, какъ стародавніе знакомцы!

И опять спрашиваю я: какая тутъ иронія во всемъ этомъ прозрачно-ясномъ мір? Ни какой, хотя на второй перспектив картины, открывающейся за первою, физіономіи точно получаютъ какой-то ироническій отпечатокъ — и это обманываетъ нмецкихъ критиковъ.

На второмъ план стоятъ фигуры любовниковъ — два молодца и дв двицы, Лизандръ и Димитрій, Елена и Эрмія. О различіяхъ молодыхъ витязей нельзя сказать многаго по Шекспиру. Одно только явно, что Димитрій рзче, грубовате и проще Лизандра, что Лизандръ только что вышелъ изъ отрочества, что Димитрій уже искусился въ любви, поигралъ женскимъ сердцемъ и пресытился первою любовью, а Лизандръ любитъ впервые и притомъ любитъ по заготовленнымъ мечтамъ, по любовнымъ и рыцарскимъ сказкамъ, что требованія Димитрія отъ любви вовсе не тонки и ему дла нтъ, любитъ ли его женщина, лишь бы обладать ею, хотя бы насильственно, а Лизандръ и по натур, и по свжести перваго впечатлнія способенъ смотрть, какъ на святыню, на любящую его женщину, способенъ, не смотря на пламенную и молодую страсть, свято хранить цломудріе любимой женщины, когда Димитрій и нелюбимой уже имъ и покинутой грозитъ безчестіемъ, что Димитрій простоватъ и грубоватъ, тогда какъ Лизандръ начитанъ и остроуменъ. Кажется, смло можно прибавить, что Димитрій малый здоровенный и мужчина плотнаго сложенія, тогда какъ Лизандръ, отважный не меньше его — статный, гибкій и нсколько нжный юноша.

Такая же противуположность, только рзче обозначенная, и между двумя подругами. Елена такъ ясна, что почти нечего сказать о ней боле того, что уже сказалъ я прежде. Она принадлежитъ къ тому типу страстныхъ женскихъ натуръ, большею частью брюнетокъ, въ которыхъ типическое уничтожаетъ все личное, которыхъ обмануть легко, ибо он сами обманывать не могутъ, которыя честны въ своихъ привязанностяхъ до того, что пойдутъ въ бездну за любимымъ человкомъ, которыя отдаются безъ задней мысли, не оставляя себ ничего въ запасъ и поэтому самому скоро надодаютъ. Какъ вс такія женщины, она совершенно безтактна и постоянно высказываетъ то, чего не слдуетъ высказывать: чувства личнаго достоинства и женской гордости въ ней очень мало: она вся выражается въ желаніи быть собакой любимаго человка, въ желаніи ластиться, когда ее бьютъ, а главное и существенное качество ея натуры есть отсутствіе всякой самости, всякаго понятія о долг въ отношеніи къ собственной душ, о томъ великомъ долг, безъ котораго и самая возвышенная любовь къ другимъ обращается въ рабство и теряетъ всякую прочность. Съ безпощадною правдою и самыми яркими чертами рисуетъ ее поэтъ: онъ и любитъ ее, и сострадаетъ ей, но сострадаетъ въ мру. Онъ заставляетъ ее съ самаго начала, изъ собачьей угодливости любимому человку, сдлать подлость въ отношеніи къ подруг, и эта безпощадность совершенно врна, какъ совершенно врны психологически вс ея нелпыя рчи. Димитрій для нея точно цлый міръ и она ничего не боится въ лсу, ночью, когда цлый міръ ея на нее смотритъ, она точно готова быть Димитріевой собакой и не усомнилась бы нисколько сдлаться его наложницей. Вы скажете, можетъ быть, что тонъ мой слишкомъ грубъ и рзокъ? Не грубе и не рзче Шекспировскаго,— и если Шекспиръ развязалъ благополучно узелъ ея судьбы, то это не изъ уваженія къ ея натур, а просто подъ вліяніемъ праздничнаго впечатлнія, навяннаго на его душу Соутгемптоновой свадьбой. Что ради ея начинается вся кутерьма, т. е. что о ней первой заботится Оберонъ, такъ это потому, что о другихъ пока еще нечего заботиться и что въ это же самое время Оберонъ, т. е. Шекспиръ злится на Титанію, своеобразную, прихотливую, воздушную, прелестную, дразнящую своей капризностью, терзающую своеобычливостью — но все-таки милую Титанію, и естественно проникается состраданіемъ къ Елен, составляющей ея совершенную противуположность.

Другая натура у Эрміи: простодушный милый ребенокъ, готовый тоже пойдти за избраннымъ сердца куда угодно, но не иначе, какъ въ качеств супруги,— натура энергическая, до возможности возстанія противъ неправаго насилія, но вмст цломудренная и стыдливая передъ Тезеемъ ли, наедин ли съ милымъ сердцу, готовая подчиниться любимому человку, но сама въ свою очередь подчиняющая его и себя высшему чувству цломудрія — вотъ ея прекрасныя симпатическія стороны. Но не смотря на свое видимое и законное стремленіе къ такимъ цльнымъ, замкнутымъ въ себ женскимъ личностямъ,— великій не измняетъ своей правдивости, ибо онъ видитъ все человческое. Тамъ, гд онъ иметъ дло съ женскою личностью такого же рода, поставленною въ чрезвычайныя обстоятельства, напримръ съ Имогеной въ Симбелин, тамъ онъ рисуетъ только красоту ихъ — ну, а здсь въ комической исторіи о приворотной трав, не взыщите, доходитъ дло и до маленькихъ слабостей милой Эрміи: когда только оскорблена она въ своемъ завтномъ чувств, она оказывается и раздражительна, и немножко слишкомъ зла, немножко самолюбива и притомъ совершенно по женски самолюбива,— обижается главнымъ образомъ за то, что она ниже Елены ростомъ, немножко завистлива: еще въ школ, говоритъ Елена, ее звали киской: однимъ словомъ, она съ маленькими когтями и нсколько ‘не тронь меня’.

Во всемъ этомъ опять-таки нтъ никакой ироніи, а есть только комическое представленіе, совершенно свободное, простое и прямое.

Приворотная трава есть завязка всей драмы: эта приворотная трава есть fancy, не любовь, а мигъ любви, навянная жаркою лтнею ночью, fancy различная, смотря по различію натуръ, чувственно страстное стремленіе въ однхъ, нжно-мечтательное въ другихъ, капризное до чудовищности въ Титаніи. Въ ея любви къ скотин, развитіе fancy достигаетъ своей верхушки. Знаніе этой степени чувства дано поэту душевнымъ опытомъ, въ этомъ не можетъ быть ни малйшаго сомннія, но никакой горечи, ни какой ироніи не внесъ онъ въ свое міросозерцаніе. Ко всему отнесся онъ правосудно. Чувство любви — развивающееся въ трагически роковыхъ размрахъ въ Ромео и Отелло, взято здсь въ своихъ еще слабыхъ и комическихъ проявленіяхъ — и вс его неправильныя уклоненія въ сторону доведены до крайнихъ предловъ. Комическая верхушка воззрнія есть, безъ сомннія, любовь Титаніи, воздушнйшаго и прелестнйшаго поэтическаго созданія, къ ослу: эта комическая верхушка, которою міръ идеальный, міръ сна и мечты соприкасается грубйшей дйствительности, обусловливаетъ собою поэтическую необходимость этой дйствительности — третій планъ картины.

На немъ фигуры рзкія, смшныя, уродливыя, но опять никакой ироніи, т. е. никакого желчно-грустнаго колорита. Да и надъ чмъ тутъ могла быть возможна для Шекспира иронія? Не надъ комедіею же о Пирам и Тизб! Напротивъ: въ сочувствіи Ипполита положено сочувствіе самаго поэта къ зрлищамъ подобнаго рода, которыя видлъ онъ въ дтств и отрочеств: жалостное представленіе о Пирам и Тизб, подйствовавшее сильно на впечатлительную организацію Шекспира-отрока породило въ Шекспир-муж, въ Шекспир поэт трагическую повсть

О Ромео и о его Джульетт!

‘Сонъ въ лтнюю ночь’, даже своимъ Пирамомъ и Тизбой намекаетъ на внутреннюю связь, существующую между душевнымъ процессомъ, породившимъ его, и душевнымъ процессомъ, породившимъ трагедію о Ромео и Джульетт. Какія событія жизни породили тотъ и другой процессъ,— на сколько отразились эти событія въ двухъ произведеніяхъ,— на сколько свадьба лорда Соутгемптона, для которой написанъ, по всей вроятности, ‘Сонъ въ лтнюю ночь’, связана съ судьбами таинственной, но несомннной любви поэта, все это осталось и останется для насъ тайною… Дло въ томъ только, что великая правда дается толь ко душевнымъ и сердечнымъ пониманіемъ, что творить можно только изъ источника собственной внутренней жизни, а великая правда и великое творчество заключаются какъ въ комедіи: ‘Сонъ въ лтнюю ночь’, такъ и въ трагедіи ‘Ромео и Джульетта’ — и притомъ одна и та-же правда, правда о чувств любви, только до разныхъ точекъ.

Я сказалъ, что характеромъ Титаніи обусловлена третья перспектива драмы, т. е. исторія о комедіи мастеровыхъ и чудныхъ приключеніяхъ Основы. Внутренняя связь безъ сомннія эта, хотя вншнею, общею для всхъ частей связью остается свадьба Тезея. Мастеровые собрались для нея разъигрывать пьесу. Вс они обозначены не многими, но рзкими чертами. Между ними главный герой Основа, Основа лице отработанное съ такимъ же тщаніемъ и съ такою же тонкостью, какъ лица Титаніи, Ипполиты, Эрміи, Елены, Тезія и Пука.

Основа вовсе не глупъ: въ своемъ круг онъ слыветъ за остроумнаго и красиваго молодаго человка. Натура у него очень подвижная, онъ суется всюду, кстати и не кстати: самодовольство у него развито до необычайной степени: между его похожденіями и отношеніями маіора Ковалева къ собственному носу, есть нкоторое психологическое сродство, разница только такая, какая между рдькой концемъ внизъ и рдькой концемъ вверхъ, разница въ томъ, что достопочтенный маіоръ потерялъ носъ, а милйшій Основа пріобрлъ ослиную голову — хотя опять сходство въ томъ, что какъ потеря, такъ и пріобртеніе суть событія равно невроятныя!

Чувствую, что я не высказалъ и третьей доли того, что можно сказать о Шекспировскомъ ‘Сн’, но я сказалъ все, что органически выросло около центра одной мысли или одной точки зрнія.

Переводъ свой и оправдываю, гд это нужно, въ примчаніяхъ.

Окончу благодарностью вамъ, Островскому и Боткину за нсколько замчаній, сдланныхъ мн при чтеніи мною моего труда.

Изъ толкователей, я считаю себя въ особенности обязаннымъ благодарностью, одному истинно великому и вполн достойному Шекспира толкователю — Феликсу Мендельсону-Бартольди.

1857 года, марта 20.

С.-Петербургъ.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

Тезей, князь аинскій.

Эгей, отецъ Эрміи.

Лизандръ, Димитрій, влюбленные въ Эрмію.

Филостратъ, церемоніймейстеръ Тезея.

Буравъ, столяръ.

Пила, плотникъ.

Основа, ткачъ.

Дудка, скорнякъ.

Рыло, мдникъ.

Голодай, портной.

Ипполита, королевна Амазонокъ.

Эрмія, влюбленная въ Лизандра.

Елена, влюбленная въ Димитрія.

Оберонъ, царь эльфовъ.

Титанія, царица эльфовъ.

Пукъ или Ровинъ, добрый товарищъ, духъ.

Душистый горошекъ, Паутинка, Моль, Горчичное зерно, эльфы.

Пирамъ, Тизба, Лунный свтъ, Стна, Левъ, дйствующія лица въ театральномъ представленіи мастеровыхъ.

Эльфы, свита Тезея и Ипполиты

Мсто дйствія, Аины и лсъ близъ Аинъ.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Аины. Зала во дворц Тезея.

Входятъ Тезей, Ипполита, Филостратъ и свита.

Тезей. И такъ, прекрасная царевна,— близокъ

Нашъ брачный часъ: четыре дня счастливыхъ

Пройдутъ — и новый мсяцъ приведутъ.

Но все какъ будто слишкомъ медлитъ старый,

Дразня мои желанія, какъ долго

Зажившаяся мачиха-старуха,—

Наслдниковъ выводитъ изъ терпнья.¹

Ипполита. Четыре дня въ ночахъ потонутъ быстро,

Четыре ночи въ грезахъ пронесутся.

А тамъ и мсяцъ, словно лукъ,— на неб

Серебряной натянутый дугою

Ночь праздника освтитъ.

Тезей. Филостратъ, ступай,

Зови ты молодежь аинскую къ забавамъ.

Воздушнаго буди веселья духа,

На похороны отсылай печаль.

На пиршеств нтъ мста блдной гость!

(Филострата уходитъ.)

Мечемъ тебя я добылъ. Ипполита,²

Любовь твою завоевалъ враждой:

Но свадьбу я на новый ладъ играю —

Съ пирами, съ пышностью и съ шумнымъ торжествомъ.

Входятъ Эгей, Эрмія, Димитрій и Лизандръ.

Эгей. Будь здравъ, нашъ господинъ и князь,³ Тезей!

Тезей. Здорово, добрый мой Эгей, что скажешь?

Эгей. Совсмъ разстроенъ, съ жалобой пришелъ

Я на свое дитя, на дочь свою,

На Эрмію,— поди сюда Димитрій!

Вотъ, господинъ и князь мой, тотъ, кому

Я обручилъ ее — поди жъ сюда

И ты, Лизандръ!— а вотъ кто, господинъ мой,

Остилъ сердце дочери моей.

Ты, ты, Лизандръ,— ты разные стишонки

Ей посылалъ — залогами любви

Съ моею дочерью вы обмнялись…

Подъ окнами ея, при лунномъ свтъ,

Пвалъ ты лживыми устами псни

Про лживую любовь свою бывало:

Какъ воръ, укралъ пылъ первыхъ впечатлній,

Сманилъ ихъ на колечки, на браслетки

Волосяныя,— на конфеты, тряпки,

Цвты — все это дрянь и вздоръ, но только —

Какіе это ловкіе послы

Къ сердцамъ неопытнымъ и слабымъ! Ты обманомъ

Похитилъ сердце дочери моей,

И должную родителю покорность

Въ строптивое упрямство обратилъ,

И потому-то, князь и господинъ мой,

Когда сейчасъ же, предъ твоей же свтлой

Особою,— съ Димитріемъ она

Не обручится — древній нашъ аинскій

Законъ я призываю здсь⁴: Понеже

Моя она — моя надъ ней и воля!..

Или за этого ей выйдти дворянина,

Иль умереть, согласно съ тмъ, какъ выше —

Поименованный законъ нашъ древній

На случай сей опредлилъ буквально⁵.

Тезей. Что ты отвтишь, Эрмія? Объ этомъ

Поразсуди, красавица моя.

Теб отецъ твой богомъ долженъ быть.

Онъ красоты твоей творецъ и для него

Ты тоже, что фигура восковая,

Которая имъ вылита: иметъ

Онъ право полное — и уничтожить,

И довершить созданіе свое.

Димитрій же притомъ отличный малый!

Эрмія. Лизандръ не хуже кажется его.

Тезей. Самъ по себ не хуже: это — точно!

Но въ настоящемъ случа, ему

Недостаетъ отцовскаго согласья.

Поэтому, и долженъ перевсъ

Имть другой, не онъ.

Эрмія. О, еслибъ только

Отецъ моими поглядлъ глазами!

Тезей. Скорй же слдъ — твоимъ глазамъ глядть

Его благоразумнымъ взоромъ.

Эрмія. У вашей свтлости прощенія прошу я…

Не знаю, что за сила смлость мн даетъ

И какъ двичья скромность позволяетъ

Въ присутствіи такихъ особъ мн рчь держатъ —

Но, умоляю вашу свтлость, мн

Сказать все худшее, что можетъ быть со мною,

Коль за Димитрія не соглашусь идти?

Тезей. Иль смертью умереть, или отречься

Должна ты навсегда отъ общества людей,

Измрь же Эрмія свои желанья

И молодую кровь свою спроси:

Ты въ силахъ ли, отца отвергнувъ выборъ,

Покровъ отшельницы надть,

Въ обитель мрачную навки запереться

И цломудренной сестрою вкъ прожить,

Привтствуя однообразнымъ гимномъ

Безчувственную, хладную луну?

Блаженны трижды т, кто, крови пылъ смиривши,

Путь двственный достойно совершили:

Но сорванная роза, по земному

Понятію,— счастливе, чмъ та,

Которая на двственномъ шипк

Печально увядаетъ:— возрастая,

Живя и умирая одинокой.

Эрмія. Такъ я хочу рости, такъ жить, такъ умереть!

Все лучше, чмъ отдать двичью волю

Подъ власть того, о, государь!

Чье иго нежеланное признать

Душа противится владычествомъ верховнымъ.

Тезей. А все-таки возьми ты срокъ подумать!

Настанетъ скоро новолунье (день

Соединенья моего съ невстой

На вковчный счастливый союзъ):

Въ сей самый день готовься умереть

За непокорность отчей вол,

Иль выйдти за Димитрія, какъ хочетъ

Родитель твой, иль дать навкъ обтъ,

Нерушимый обтъ у алтаря Діаны

Въ суровомъ долг двственности вчной.

Димитрій. Смягчися, Эрмія!— а вы, Лизандръ,

Претензіями шаткими своими

Моимъ нравамъ пожертвуйте безспорнымъ!

Лизандръ. Любовь отца при васъ: при мн — ея любовь!

Такъ вы на немъ женились бы, Димитрій!

Эгей. Ну, да, наглецъ! При немъ моя любовь.

Все, что мое — отдастъ она ему:

А дочь — моя: права свои надъ мои,

Какъ собственность, Димитрію отдамъ я.

Лизандръ. Я, господинъ мой, знатенъ также родомъ,

Богатъ какъ онъ же, а люблю сильне!

Имущество мое равно съ его

Имуществомъ — а чуть ли и не больше:

И, что важнй всхъ этихъ благъ ничтожныхъ,—

Я Эрміей прекрасною любимъ.

Такъ почему жь отъ правъ я откажуся?

Димитрій — я въ глаза ему скажу —

Ухаживалъ не мало за Еленой,

За дочерью Недара и усплъ

Плнить ей сердце — и съ ума сошла,

Совсмъ съ ума сошла по немъ бдняжка:

До съумасшествія боготворитъ она

Измнника — а онъ надъ ней смется.

Тезей. Признаться, самъ объ этомъ слышалъ я

И говорить давно съ Димитріемъ сбирался,

Да занятъ былъ своими хлопотами —

И все не удавалось. Но пойдемъ, Димитрій,

И ты Эгей — вы оба: нчто вамъ

Имю сообщить я въ тайн. Ты же

Ршайся, Эрмія, свои капризы

Родительскимъ желаньямъ подчинить.

А иначе грозитъ законъ аинскій,

(Котораго смягчить не властны мы)

Обтомъ одиночества иль смертью.

Идемъ же, Ипполита. Что съ тобою,

Любовь моя? Димитрій и Эгей

Идите съ нами: нужно будетъ вамъ

Дать порученій нсколько, на счетъ

Устройства нашихъ свадебныхъ пировъ.

Да слова два сказать вамъ и о томъ,

Что собственно относится до васъ.

Эгей. Идемъ, согласно съ долгомъ и желаньемъ.

(Уходять Тезей, Ипполита, Эгей, Димитрій и свита.)

Лизандръ. Ну, что жь, любовь моя? что поблднли

Ланиты? отъ чего на нихъ такъ быстро

Поблекли розы?

Эрмія. Отъ того должно быть,

Что нтъ дождя: но замнить могу я

Его для нихъ очей потокомъ бурнымъ.

Лизандръ. Увы, бда мн! читывалъ не разъ я,

Не разъ слыхалъ въ исторіяхъ и сказкахъ,

Что не течетъ потокъ любви равно,⁶

А, или тутъ по крови неравенство…

Эрмія. О, горе тяжкое — неровню полюбить!

Лизандръ. Или въ лтахъ различіе большое…

Эрмія. О, ужасъ! старость съ юностью сковать!..

Лизандръ. Или отъ выбора людскаго, наша

Зависитъ страсть…

Эрмія. О, мука! выбирать

Свою любовь глазами не своими.

Лизандръ. А если есть сочувствіе въ избраньи,

Война тутъ, смерть, болзнь начнутъ осаду

И сдлаютъ любовь мгновенною какъ звукъ,

Летучею какъ тнь, обманчивой какъ сонъ,

И быстролетною какъ молнія, что въ ночь

Глухую разсчетъ однимъ извивомъ небо

И землю,— и едва лишь человкъ

Ее увидть только могъ, — взгляни:

Ее пожрала пасть бездонной тьмы:

Такъ быстро въ хаос все свтлое темнетъ!

Эрмія. Ужь если завсегда терпли горе

Вс врные любовники, то врно

Таковъ законъ судьбины непреложный!

И мы потерпимъ тоже безъ роптанья.

Знать, горе то обычное, съ любовью

Не раздлимое, какъ думы, сны и вздохи,

Желанія и слезы — спутники мечты.⁷.

Лизандръ. Да, это точно такъ… А потому⁸, послушай:

Есть тетка у меня, вдова-старушка,

Бездтная, съ доходами большими,

Верстъ за двадцать⁹ отсюда домъ ея.

Я ей какъ сынъ единственный любимъ.

Тамъ, милая моя, мы обвнчаться можемъ,

Жестокій тамъ законъ аинскій насъ

Ужь не настигнетъ. Ежели взаправду

Меня ты любишь, такъ уйди украдкой

Изъ дома отчаго ты завтра ночью,

И въ томъ лсу за городской чертою,

Тамъ, гд однажды встртилъ я тебя

Съ Еленою, когда вы майскимъ утромъ

Весенніе обряды совершали,¹⁰

Тамъ буду ждать тебя.

Эрмія. О, милый! я клянуся

И лукомъ купидоновымъ тугимъ

И лучшей золотой его стрлою,

Клянуся чистотой Венеры голубей,

Клянуся всмъ, что единитъ людей,

Огнемъ, который жизнь царицы Карагена

Прескъ, когда расторгнувъ узы плна,

Троянецъ лживый паруса поднялъ,

И всми клятвами, которыхъ нарушалъ

Гораздо боле, когда бы счесть измны

Мужчины,— чмъ языкъ ихъ женскій насказалъ:

Въ которомъ мст мн назначено тобою,

Тамъ завтра буду ждать тебя ночной порою.

Лизандръ. Сдержи же слово честно, милый другъ!

Но посмотри: сюда идетъ Елена.

Входитъ Елена.

Эрмія. Привтъ мой Елен прекрасной! Куда такъ спшите?

Елена. Кто это — я-то прекрасна? привтъ вы къ себ обратите.

Вашей красою Димитрій плненъ: вотъ краса — такъ краса!

Звзды полярныя — ваши глаза,

И слаще вашъ голосъ звучитъ, чмъ вечерней зарей

Пастуху псня птички звучитъ полевой,

Когда рожь на поляхъ зеленетъ,

Когда все и цвтетъ и алетъ.

Зараза прилипчива — но для чего же

И красота не прилипчива тоже?

Заразилась бы я вами вся съ этихъ поръ,

Вашимъ голосомъ слухъ, вашимъ взоромъ мой взоръ

И языкъ мой мелодіей сладкой, на вашу похожей!

Отдавайте міръ цлый мн : — Если Димитрія нтъ,—

Лишь его мн, его… за него уступлю цлый свтъ…

Научите жь меня какъ глядть, вести рчь,

Чмъ вы сердце его такъ умли привлечь?

Эрмія. На него я все хмурюсь, а онъ все ко мн.

Елена. Кабы такъ улыбаться, какъ вы хмуритесь, мн!

Эрмія. Пристаетъ онъ съ любовью, какъ я ни грублю.

Елена. Видно слаще когда ты грубишь, чмъ когда я молю!

Эрмія. Чмъ постылй онъ мн, тмъ ему я милй.

Елена. Тмъ постылй ему, чмъ люблю я сильне!

Эрмія. Разсуди жь ты сама, виновата ли я?..

Елена. Нтъ, не ты — красота виновата твоя…

Кабы въ этой вин да была виновата моя!¹¹

Эрмія. Успокойся однако! Меня ужь ему не видать:

Мы съ Лизандромъ отсюда ршились бжать.

Вотъ, пока не сошлася я съ милымъ моимъ,

Такъ Аины казались мн раемъ земнымъ,

Какова же должна быть у милаго сила,

Когда въ адъ она мн самый рай обратила?

Лизандръ. Елена, мы тайну откроемъ вамъ всю не робя.

Лишь посмотрится подъ вечеръ завтра Фебея

Серебрянымъ ликомъ въ стекло водяное

И жидкими перлами лугъ ороситъ…

Бгство любящихъ часъ тишины защититъ

(Укрывавшій не разъ уже бгство такое) —

Изъ Аинъ мы уйдемъ потаенной тропою.

Эрмія. И въ лсу, гд бывало съ тобою мы дв,

Безпечно лежимъ на зеленой трав,

Облегчая сердца токомъ сладостнымъ рчи…

Тамъ мы съ милымъ назначили мсто для встрчи.

Взоръ послдній, мы бросивъ на городъ родной

Въ чужихъ людяхъ искать пойдемъ дружбы иной,

Ты же, дтства подруга, прими мой привтъ на прощанье,

Помолися за насъ — и Димитрія дай теб Богъ по желанью.

До свиданья, мой милый — увидимся тамъ!

Томиться до завтра придется безъ пищи очамъ!

(Уходитъ.)

Лизандръ. Увидимся!.. съ вами Елена позвольте проститься.

Какъ вы по Димитрі, такъ пусть по васъ онъ томится.

(Уходитъ.)

Елена. Вдь счастье же инымъ вотъ, а не мн!

Слыву красавицей я съ нею на ровн:

А что мн въ томъ? Меня Димитрій убгаетъ,

И знать не хочетъ онъ, что вс другіе знаютъ.

Очами Эрміи безумно увлеченъ

Во сн и на яву, все ими бредитъ онъ,

А я увлечена къ нему безумной страстью!

Дурному, пошлому порой своею властью

Любовь даетъ и красоту и видъ:

Не окомъ — но душей любовь глядитъ…

И отъ того крылатый Купидонъ

Всегда слпымъ изображенъ,

Въ немъ нтъ нисколько разсужденья:

Безъ глазъ и съ крыльями — онъ весь одно стремленье!

Любовь слыветъ дитятей у людей

Затмъ, что въ выбор ошибки сплошь у ней.

Какъ дти въ играхъ клятвъ готовы надавать

И клятвамъ измнить потомъ безпечно —

Такъ и дитя-эротъ, о клятвахъ забывать

Привыкъ, клятвопреступникъ вчной.

Пока глазъ Эрміи Димитрій не видалъ,

Былъ мой онъ — клятвы сыпалися градомъ —

Растаялъ этотъ градъ, ея согртый взглядомъ,

И ливень новыхъ клятвъ предъ нею побжалъ.

О бгств Эрміи пойду доставлю всть я:

Наврно въ лсъ пойдетъ онъ завтра въ часъ ночной

Ее отыскивать. Авось, я за извстье

Дождуся ласки хоть одной…

Но, что бы ни было, все облегчу я горе,

Увижу милаго и вновь увижу вскор¹².

(Уходитъ.)

СЦЕНА ІІ-я.

Аины. Комната въ хижин.

Входятъ Харя, Основа, Дудка, Пила, Голодай и Буравъ.

Пила. Вся ли наша компанія здсь?

Основа. Вы бы лучше перекликали насъ всхъ, одного за другимъ, по списку.

Пила. Вотъ у меня листъ съ прописаніемъ именъ и прозваній всхъ, кто только найдены въ Аинахъ способными играть въ нашей интермедіи передъ молодыми, княземъ и княгинею, вечеромъ въ высокоторжественный день ихъ бракосочетанія.

Основа. Первое дло, любезный Петръ Пила, разскажи ты намъ достоканально, что за пьеса, потомъ прочти имена актеровъ и назначь роли.

Пила. Дло! такъ вотъ, честные господа, какая наша пьеса: это — прежалостная комедія и прежестокая смерть Пирама и Тизбы¹³.

Основа. Первый сортъ пьеса, могу васъ уврить — и самая увеселительная. Ну, теперь, добрйшій Петръ Пила, потрудись сдлать перекличку всмъ нашимъ актерамъ по списку. Честные господа, становитесь рядомъ.

Пила. Откликайся каждый на вызовъ. Никъ Основа, ткачъ!

Основа. Въ наличности. Скажите, какая моя роль и продолжайте.

Пила. Вы, Никъ Основа, назначены тутъ Пирамомъ.

Основа. А кто такой этотъ Пирамъ?.. любовникъ или тиранъ?

Пила. Любовникъ, который самъ себя убиваетъ благороднйшимъ манеромъ, отъ любви.

Основа. Надо будетъ въ чувство произойти, чтобы представить какъ слдуетъ. Если я за это возьмусь, то скажите слушателямъ, чтобъ они берегли свои глаза. Я подыму бурю, рыданія въ нкоторомъ род. Переходите къ другимъ, но вдь собственно, у меня талантъ на тирановъ. Я бы рдкоснйшимъ манеромъ могъ сыграть Ерклеса¹⁴ — чтобъ кошки визжали, что бы все разгвоздить.

Скалы разъяренны

Столкнувшись дрожатъ,

Разбиваютъ препоны

Темничныхъ вратъ.

Въ колесниц Фебъ

Вдали возблеститъ…

Велнья судебъ

По вол своей извратитъ!

Вотъ оно, высокое-то! Ну, называйте другихъ актеровъ! Это — Ерклесовскій тонъ, тиранскій тонъ: любовный будетъ пожалостиве.

Пила. Францискъ Дудка, скорняжныхъ длъ мастеръ.

Дудка. Здсь, Петръ Пила!

Пила. Вы возьмите на себя Тизбу.

Дудка. А что это за Тизба? странствующій рыцарь?

Пила. Это — королевна¹⁵, въ которую Пирамъ, примрно сказать, влюбленъ.

Дудка. Нтъ, ужь, сдлайте милость, увольте меня отъ женскихъ ролей: у меня борода пробивается.

Пила. Это ничего: вы будете играть въ маск и говорить только голосомъ, какъ можно потоньше.

Основа. Коли только можно закрыть лице, такъ вы мн лучше дайте Тизбу, я буду говорить канальски тоненькимъ голоскомъ: Тизна, Тизна!.. о, Пирамъ, мой любовникъ драгой!— твоя Тизна драгая, твоя два драгая!

Пила. Нтъ, нтъ! вы ужь играйте Пирама, а вы Дудка — Тизбу.

Основа. Хорошо, дальше!

Пила. Робинъ Голодай, портной.

Голодай. Здсь, Петръ Пила.

Пила. Вы, Робинъ Голодай, должны играть Тизбину мать.

Томъ Харя, мдникъ.

Харя. Здсь, Петръ Пила.

Пила. Вы — Пирамова отца, самъ я — Тизбина отца. Вы, Буравъ, столяръ — роль льва и, я надюсь, пьеса распредлена какъ слдуетъ.

Буравъ. Льва-то у васъ роль написана ли? пожалуйста, если написана, дайте ее мн теперь же,— потому какъ я на ученье нсколько туповатъ.

Пила. Можно на обумъ играть — и учить тутъ нечего: только рычать.

Основа. Дайте вы мн сыграть льва: я буду такъ рычать, что возвеселю сердца слушателей, я буду такъ рычать, что князь закричитъ: фора! порычать еще, еще порычать!

Пила. Если выйдетъ черезъ-чуръ ужь страшно, вы испугаете молодую княгиню и барынь: вы — рычать, а он кричать — и выйдетъ то, что велятъ насъ всхъ повсить!

Вс. Всхъ повсятъ, сколько насъ ни-на-есть!

Основа. Это точно, братцы, если вы напугаете барынь до того, что он лишатся чувствъ, то пожалуй, тутъ ни на что не поглядятъ: возьмутъ — да и перевшаютъ насъ всхъ! но я вдь такъ измню голосъ, что буду рычать сладко, рычать какъ птенчикъ голубиный, буду соловьемъ рычать.

Пила. Да не слдъ вамъ играть никакой другой роли, кром роли Пирама, потому, Пирамъ съ пріятнымъ лицемъ человкъ, красивый человкъ, какъ бываетъ по праздникамъ человкъ, милка человкъ, дворянчикъ человкъ: отъ того вамъ непремнно слдуетъ играть Пирама.

Основа. Быть тому длу такъ: беру на себя роль Пирама… Только съ какаго же цвта бородой мн играть?

Пила. Ну, это все равно, съ какой хотите¹⁶. И такъ, господа, вотъ вамъ ваши роли, и я прошу васъ, умоляю васъ, заклинаю васъ вытвердить ихъ къ завтрашней ночи — и ждите вы меня въ дворцовомъ лсу за городомъ, при лунномъ свт: тамъ мы и сдлаемъ пробу: потому, если мы сойдемся въ город, сберется это вокругъ компанія, помшаетъ — и секретъ нашъ откроется. Я, между тмъ, приготовлю списокъ бутафорскихъ вещей, которыя для нашей пьесы нужны. Пожалуйста же, господа, не обманите!

Основа. Непремнно сойдемся и сдлаемъ пробу, не совстясь и не робя.

Пила. Приложите стараніе, приготовьтесь¹⁷. Прощайте! У княжескаго дуба увидимся.

Основа. Что тутъ толковать! хоть тресни — а приходи!

(Уходятъ.)

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА І-я.

Лсъ за Аинами.

Фея съ одной стороны, Пукъ съ другой.

Пукъ. Что это, Фея? куда держишь путь?

Фея. По холмамъ, по доламъ,

Черезъ глушь и загороды,

По лсамъ, по лугамъ,

Черезъ пламя, черезъ воды

Облетать везд должна

Я быстре, чмъ луна,

Я служу царицъ Фей.

Поливать должна у ней

Я на зелени полей

Вс волшебные кружечки¹⁸.

Видишь буквицъ на лужечк?

Фей царица, словно мать,

Какъ питомицъ и лелетъ¹⁹.

Видишь, пятнышки пестрютъ

На одеждахъ ихъ златыхъ?

То — рубины дорогіе,

То — агаты росписные,

И краса и запахъ ихъ.

Капель свжей росы, нтъ ли гд — поглядть,

Въ ушко по жемчужинк каждому цвтику вдть..

До свиданья, духъ увалень²⁰. Некогда мн!

Скоро сильфы слетятся въ ночной тишин.

Пукъ. Сегодня жь ночью будетъ и царь шабашъ держать.

Смотрите, чтобъ царицу ему не повстрчать.

Нашъ царь весьма разгнванъ: въ досад онъ большой,

Царица водитъ мальчика красавчика съ собой,

Что у царя индйскаго украденъ — и у ней

Досел еще не было болванчика милй.

Ревнивый Оберонъ себ ребенка хочетъ взять,

Чтобъ онъ въ лсахъ дремучихъ ходилъ за нимъ пажемъ.

Царица жь и не думаетъ ребенка уступать,

Въ цвты его все родитъ, души не слышитъ въ немъ.

И, гд бъ теперь ни встртились — на пол ли зеленомъ,

У свтлаго ль источника, подъ звзднымъ небосклономъ,—

Сейчасъ они за ссору — и эльфы разбгутся

Отъ страха и въ дубовые вс въ жолуди забьются.

Фея. Иль нрава и обычая я твоего не знаю,

Иль духа шаловливаго я здсь теперь встрчаю,

По имени Робина. Ты точно самый тотъ,

Кто часомъ то красотку-крестьяночку спугнетъ,

То сниметъ съ кринки сливочки, то долго маслу сбиться,

Хоть до поту лица трудись хозяйка, не даетъ,

Иль браг помшаетъ порой перебродиться,

То въ глушь ночнаго путника въ лсную заведетъ

И долго страхомъ тшится. Но кто тебя зоветъ

Красавцемъ, Пукомъ миленькимъ²¹, тому и сладко спится,

И дло у него какъ будто въ дв руки спорится…

Не ты ли?

Пукъ. Это точно: сказала правду ты.

Я самый тотъ веселый товарищъ темноты —

Я — Обероновъ шутъ, и онъ смется по невол,

Когда коня я сытнаго обманываю въ пол,

Вдали заржавши тихо кобылкой молодою,

Иномсть, съ пьяной бабою я шуточку сострою:

Въ стаканъ, печенымъ яблокомъ свернувшись, заберуся,

Какъ поднесетъ лишь ко рту — я въ губы ей толкнуся

И фартукъ полинялый, хоть выжми, взмокъ отъ пива!

А то, карг старух ворчливой и болтливой,

Лишь угостить сберется внучатъ разсказомъ длиннымъ,

Вдругъ подвернусь я трехногимъ я стуликомъ стариннымъ

И въ мигъ изъ-подъ старухи скользну и вдьма — бухъ!

Отъ кашля у нея тогда захватываетъ духъ,—

А вс, бока поджавши, неистово-безчиннымъ

Тогда зальются хохотомъ — и всякъ готовъ божиться,

Что такъ не приходилось давно ужь веселиться!

Но, прочь отсюда, Фея! Смотри, вотъ Оберонъ.

Фея. А вотъ моя царица! не впору прибылъ онъ!

СЦЕНА ІІ-я.

Входятъ Оберонъ съ своей свитой съ одной стороны, Титанія съ своею съ другой.

Оберонъ. Не въ добрый часъ при лунномъ свт мы

Встрчаемся, надменная Титанія!

Титанія. Какъ? это Оберонъ ревнивый? дальше Феи,

Я заклялась длить съ нимъ ложе и бесду.

Оберонъ. Стой, дерзкая! не я ль твой мужъ и господинъ?

Титанія. Такъ что-жъ что мужъ? Теб жена я тоже,

А ты украдкою покинулъ край волшебный

И видъ Корина принялъ и сидлъ

По цлымъ днямъ, играя на свирли,

Стихи любовные влюбленный сочиняя

Филлид? А зачмъ, позволь спросить,

Пожаловалъ теперь ты съ дальнихъ горъ индйскихъ?

Да вотъ зачмъ — я знаю: амазонка

Суровая, въ сандаліи обутая,

Воинственный предметъ твоей послдней страсти,

Выходитъ за Тезея. Ты явился

Ихъ поясу счастіе и радость принести.

Оберонъ. Какъ можешь ты, посовстись Титанія —

Меня за Ипполиту упрекать,

Когда ты знаешь, что извстна мн

Твоя любовь къ Тезею? Да! не ты ли

Заставила его во тьм ночной уйдти

Отъ Перигеніи, которую увезъ онъ?

Не для тебя ли онъ Агла, Антіоп

И Аріадн измнилъ прекрасной?

Титанія. Все это ревности одной придирки!

И, вотъ ужь съ половины лта²², гд бъ мы

Ни встртились — въ долин ль, на холму ли,

У тростниковъ поросшаго ль ручья,

На берегу ль утесистомъ морскомъ,

Куда водить мы ходимъ хороводы²³,

Подъ музыку свистящую втровъ,—

Ты вчно возмутишь своей несносной,

Неугомонной бранью наши игры.

Отъ этаго, наскучивъ понапрасну

Играть намъ музыку свою,

Въ отмщенье втры съ моря нанесли

Зловредные туманы и пары,

Которые, на землю опускаясь,

Рченкамъ самымъ мелководнымъ столько

Отваги дерзкой придали, что вдругъ

Черезъ края он перелилися.

Съ тхъ поръ быки ярмо напрасно тащутъ

И потъ оратая задаромъ гибнетъ,

Во цвт рожь завяла, не успвъ

На вешнемъ солнышк заколоситься,

Пустютъ выгоны въ затопленныхъ поляхъ,

Отъ падежа скота вороны разжирли,

Покрылись тиною веселыхъ игръ мста,

Извивистые лабиринты²⁴

Тропинокъ, по лугамъ протоптанныхъ, ужь нын

Не различимы, нтъ по нимъ слдовъ!

У смертныхъ человковъ отняты

Вс радости зимы и даже ночь

Не восхваляется веселымъ гуломъ псенъ.

За это все луна, властительница водъ,

Отъ гнва поблднвши, наводнила

Туманами и сыростію воздухъ,

И ревматической заразой дышетъ онъ,

И въ хаос стихій вс года времена

Перемшались — иней сдовласый

Въ шипки младые алыхъ розъ закрался,

На подбородк и на ледяномъ

Зимы-старухи череп, порою

Благоуханная гирлянда Лта

Виднется, какъ будто бы насмшка.

Весна и лто — и плодами

Беременная осень и зима

Сердитая,— своей обычною одеждой

Мняются другъ съ другомъ: изумленный,

Ихъ распознать не можетъ нын свтъ²⁵.

И это племя бдъ произошло

Отъ нашихъ ссоръ, отъ нашего раздора!

Злосчастій мы родители, творцы.

Оберонъ. Такъ помоги бд, все отъ тебя зависитъ!

Зачмъ же Оберону своему

Наперекоръ все длаетъ Титанія?

Не важнаго прошу: пріемыша-мальчишку

Себ въ пажи.

Титанія. Нтъ, не бывать тому!

За весь волшебный міръ не уступлю я

Ребенка: мать его посвящена

Была въ мое служенье — и не разъ,

Благоуханнымъ воздухомъ индйскимъ

Дыша, по цлымъ мы часамъ бывало,

Одна къ другой склонясь, проговоримъ.

Не разъ, со мною сидя, на песк

Нептуновомъ на желтомъ, быстрымъ взглядомъ

Она суда купцовъ слдила по волнамъ,

И мы смялись, какъ бывало станутъ

Полнть и надуваться паруса,

Вдругъ забеременвъ отъ втра-шалуна,

И тутъ она, носившая тогда

Подъ сердцемъ моего пажа-малютку,

Начнетъ, бывало, уточкою ходя

И переваливаясь, парусовъ

Движенья передразнивать: потомъ

Начнетъ по воздуху летать и натаскаетъ

Мн сору разнаго, какъ будто возвращаясь

Съ товарами изъ дальняго пути….

Но смертная была она²⁶ и этимъ

Ребенкомъ умерла, и въ память ей

Я мальчика взяла на воспитанье,

И въ память ей съ нимъ не разстанусь я!

Оберонъ. Ты долго ли въ лсу намрена остаться?

Титанія. Да можетъ быть, отпразднуемъ здсь свадьбу

Тезееву и, если ты не прочь

Принять участье въ нашихъ хороводахъ

И хочешь поглядть на игры наши

При свт лунномъ, оставайся съ нами!

А нтъ, такъ обойдемся безъ тебя.

Оберонъ. Отдай мальчишку и пойду съ тобою.

Титанія. За цлый міръ твой не отдамъ! За мной,

Подруги! если здсь остаться, выйдетъ худо.

(Титанія и ея свита уходятъ.)

Оберонъ. Ну, хорошо! ступай своей дорогой!

Но изъ лсу не выйдешь ты, пока

Теб не отплачу я за обиду!

Мой милый Пукъ! поди сюда: ты помнишь,

Какъ я однажды, сидя на скал,

Сирену слушалъ, на спин дельфина

По морю плывшую… Такъ сладки были

Изъ устъ ея стремившіеся звуки,

Что море непокорное затихло

Подъ эти псни, не одна звзда

Съ небесной сферы сорвалась въ восторг,

Чтобъ слушать двы моря голосъ.²⁷

Пукъ. Помню.

Оберонъ. Тогда же видлъ я (не могъ ты видть):

Летлъ между луной холодной и землею

Въ вооруженьи полномъ Купидонъ,

Прицлился въ прекрасную весталку,

Что царствуетъ на западномъ престол,²⁸

Изъ стрлъ любовныхъ своего колчана

Острйшую онъ наложилъ на лукъ,

Какъ будто тысячу сердецъ сбираясь

Пронзить, но огненная та стрла

Младаго купидона вдругъ погасла,

Я видлъ, въ цломудренныхъ лучахъ

Луны водяно-влажной — и прошла

Спокойно-тихо царственная жрица,

Вся въ думахъ двственныхъ, отъ обаянья

Свободна… И замтилъ только я

Куда стрла эротова упала.

Упала же она на западный цвтокъ.

Молочно-блый прежде,— побагровлъ

Онъ отъ любовной раны: съ этихъ поръ

Зовется приворотною травою.²⁹

Поди, сыщи!… Я травку эту разъ

Теб показывалъ: довольно вка

Заснувшихъ глазъ ея помазать сокомъ,

Чтобъ женщина-ль, мужчина-ль до безумья

Влюбились въ первую живую тварь, какая

Въ глаза имъ кинется потомъ!

Сыщи же травку мн и возвращайся

Скорй, чмъ проплыветъ версту левіаанъ.

Пукъ. Я облетть кругомъ всю землю въ сорокъ

Минутъ могу.

(Уходитъ Пукъ).

Оберонъ. Лишь сокъ бы этотъ мн!

Подстерегу Титанію, какъ только

Заснетъ она: я влагой орошу

Ей очи, и, что первое увидитъ

Она проснувшись,— льва ли это, волка ль,

Медвдя ль, филина ль, быка ли,

Мартышку ль суетливую,— полюбитъ

Она всей силой страсти въ тотъ же часъ.

И, прежде, чмъ съ очей сниму я обаянье,

(Что сдлать я могу легко другой травой)

Добьюсь, что мн въ пажи отдастъ она мальчишку.

Но это кто идутъ?… Вдь я невидимъ³⁰

И разговоръ могу подслушать ихъ.

Входитъ Димитрій, Елена за ними слдуетъ.

Димитрій. Я не люблю тебя, не приставай ко мн ты!

Гд Эрмія прекрасная съ Лизандромъ?

Его сгубилъ бы я — а ею погубленъ!

Вдь ты сказала мн, что убжала

Она сюда, вотъ въ этотъ самый лсъ?

Пришелъ я въ лсъ — и точно какъ въ лсу³¹,

Затмъ, что Эрміи нигд не вижу*

Пошла же прочь и не гонись за мной.

Елена. Да вы меня къ себ влечете, камень

Жестокосердый!… только не желзо,

А сердце, врное какъ сталь влечете!

Откиньте притяженья силу вы —

Во мн влеченіе само исчезнетъ.

Димитрій. Да что влечетъ васъ?… Сладкими рчами

Влеку я чтоль? Не на отрзъ ли вамъ я

Сказалъ, что не могу любить и не люблю.

Елена. А я за это васъ люблю еще сильне!

Я собаченка ваша… Да, Димитрій!

Меня вы бейте — ластиться я буду,

Со мной какъ съ собаченкой обходитесь,

Толкайте, бейте вы меня

И презирайте, и губите,—

Позвольте лишь, хоть презрнной, отъ васъ

Не отставать! Ужь кажется, какого

Я мста низкаго въ душ у васъ прошу —

Чтобъ обходились вы со мною какъ съ собакой —

А дорого и это мсто мн!

Димитрій. До крайности хотъ вы ко мн недоводите

Къ вамъ отвращенія! И такъ ужь, право,

Глаза мои на васъ бы не глядли.

Елена. Мои бъ на васъ глядли цлый вкъ!³²

Димитрій. Двичья честь вамъ ни почемъ! Вы ночью

Изъ города ушли и отдаетесь въ руки

Тому, кмъ не любимы вы нисколько!

Ввряете соблазнамъ всмъ ночнымъ,

Пустыни всмъ внушеніямъ лукавымъ

Кладъ непорочности двичьей дорогой!

Елена. Моя защита — ваша добродтель!

И гд же ночь? Вашъ ликъ сіяетъ мн,

И потому, не тьма кругомъ меня.

И этотъ лсъ — совсмъ онъ не пустыненъ,

Мірами цлыми людей наполненъ онъ…

Вы для меня не свтъ ли цлый?

Ктожъ скажетъ мн, что я теперь одна,

Когда мой цлый міръ меня здсь видитъ?

Димитрій. Уйду я отъ тебя, въ кусты запрячусь,

Зврямъ оставлю дикимъ на съденье.

Елена. У самаго у дикаго изъ нихъ

Все не такое сердце, какъ у васъ!

Ну, хорошо! Бгите! Это будутъ

Исторіи на выворотъ: отъ Дафны

Бжитъ здсь, значитъ, Аполлонъ,

А Дафна гонится за быстроногимъ…

Преслдуетъ дракона голубица,

Лань смирная усилья напрягаетъ

Настигнуть тигра лютаго: увы!

Напрасныя усилья, если слабость

За силою бгущей погналась!

Димитрій. Противно слушать… Дай уйдти, отстань!

А не отвяжешься, такъ берегися:

Въ лсу придется худо отъ меня.

Елена. Ахъ! въ город, въ поляхъ, во храмахъ — худо

Отъ васъ мн приходилося везд.

О, постыдитесь: надо мной ругаясь,

Ругаетесь надъ поломъ вы моимъ…

Не въ силахъ же, какъ вы, мы за любовь сражаться,

Не намъ, а вамъ за нами слдъ гоняться.

А все-жъ я за тобой: не отвергай, молю!

Пусть гибну отъ руки того, кого люблю.

(Уходитъ вслдъ за Димитріемъ).

Оберонъ. Путь добрый, Нимфа! Прежде, чмъ отсюда

Найдетъ онъ выходъ, совершится чудо.

Ты будешь отъ него бжать,

Онъ о любви тебя смиренно умолять.

(Возвращается Пукъ).

Съ тобой цвтокъ? Здорово, мой летучій!

Пукъ. Вотъ онъ.

Оберонъ. Давай сюда его скоре!

Я знаю берегъ, гд цвтутъ

И тминъ и буквицы большія,

Качаясь, изъ-за травъ встаютъ

Фіалки скромныя ночныя,

У каприфолій подъ шатромъ

Съ Дамасской розою рядкомъ.

На тхъ цвтахъ, какъ на постели,

Спитъ, убаюкана порой

Ночною пляской круговой

И шумомъ праздничныхъ веселій,

Титанія, съ себя тамъ змй

Скидаетъ кожу росписную —

Покровъ по мрк роста Фей.

И этимъ сокомъ орошу я

Глаза Титаніи моей,

И прихотливую мечту я

Вложу на время въ сердце ей.

Возьми и ты,— или скорй,

Въ лсу Аинянку найди ты…

Въ безчувственнаго влюблена,

Бдняжка, мучится она,

Вотъ этимъ сокомъ ороси ты,

Ему глаза во время она.

Устрой же такъ, прошу замтить —

Чтобъ никого не могъ онъ встртить

Проснувшись, кром той одной

Аинской двы молодой:

Его узнаешь по одежд!

Ступай, исполни: я въ надежд!

Да постарайся, чтобы онъ

Въ нее сильне былъ влюбленъ,

Чмъ влюблена была въ него бдняжка прежде.

Лети же, Пукъ! явиться будь готовъ

Ко мн, до крика первыхъ птуховъ.

Пукъ. Извольте быть покойны, повелитель!

Исполнитъ все усердный вашъ служитель!

(Уходятъ).

СЦЕНА III-я.

Другая часть лса.

Является Титанія съ своими феями.

Титанія. Скорй хороводъ — и псню фей дружнй!

Потомъ на треть минуты³³ удалитесь:

Кто въ почкахъ розъ гусеницъ истреблять,

Кто — воевать съ летучими мышами,

И кожу крыльевъ ихъ моимъ сильфидамъ-крошкпмъ

На платье добывать, кто гнать отсел

Несноснаго, крикливаго сыча,

Что ночи на пролетъ аукаетъ, дивяся

На легкихъ фей: навйте сонъ мн пснью,

Потомъ за дло: я же отдохну!

Псня.³⁴

Первая фея. Вы колючіе ежи,

Зми пестрыя, ужи…

Прячьтесь въ норы поскорй,

Въ рощ спитъ царица Фей.

Хоръ. Съ нашей пснью, соловей,

Слей ты псенку свою.

Баю-баюшки-баю,

Баю-баюшки-баю.

Чтобъ царица здсь спала

Не боясь ни чаръ, ни зла.

Доброй ночи — почивай,

Баю-бай, баю-бай!

Первая фея. Длинноногій ткачъ-паукъ,

Червячекъ и черный жукъ!

Прочь отсюда поскорй,

Въ рощ спитъ царица фей.

Хоръ. Съ нашей пснью, соловей,

Слей ты псенку свою.

Баю-баюшки-баю,

Баю-баюшки-баю!

Чтобъ царица здсь спала

Не боясь ни чаръ, ни зла.

Доброй ночи — почивай,

Баю-бай, баю-бай!

Вторая фея. Разлетайтесь — лишь одной

Надо быть сторожевой!

(Exeunt феи. Титанія спитъ.)

Входитъ Оберонъ.

Оберонъ. Что увидишь, пробудясь,

(Выжимаетъ соки травъ на вки глазъ Титаніи.)

Полюби ты веей душой!

Будь то котъ, медвдь большой,

Леопардъ, иль вепрь лсной

Со щетиной поднятой,

Обезьяна, иль коза…

Чтобъ ни кинулось въ глаза,

Лишь проснувшись взглянешь ты,

Станетъ чудомъ красоты:

Просыпайся жь, оглянись

И въ уродство ты влюбись!

(Уходитъ.)

Входятъ Лизандръ и Эрмія.

Лизандръ. Ты, любовь моя, устала, мы въ лсу давно идемъ!

Да и правду молвить, мн теперь легко съ дороги сбиться,

Лучше, Эрмія, когда ты не находишь худа въ томъ,

Здсь теперь бы до разсвта отдохнуть остановиться.

Эрмія. Какъ теб, Лизандръ, угодно! Ты постель сыщи себ,—

На пригорокъ я склонюся утомленной головой.

Лизандръ. Пусть же общимъ изголовьемъ будетъ мн онъ и теб!

Одно сердце, одно ложе и любви полно одной.

Эрмія. Нтъ, Лизандръ мой добрый! это черезъ-чуръ ужь будетъ близко,

Изъ любви ко мн, молю я, лягъ подальше, милый мой.

Лизандръ. Нжный другъ мой, но за что же обо мн такъ думать низко?

Ты любовью словъ любовныхъ смыслъ должна понять прямой.

Ваше сердце, разумлъ я, такъ съ моимъ уже сроднилось,

Что выходитъ изъ обоихъ сердце общее одно,

Ваша грудь съ моею грудью, клятвой такъ совокупилась,

Что, хоть дв ихъ, но въ обихъ чувство врное одно.

И позволить вы не бойтесь раздлить мн ложе съ вами:

Ложь на ложе здсь не ляжетъ³⁵, честь порукой въ томъ моя!

Эрмія. Вижу я: большой ты мастеръ, мой Лизандръ, играть словами.

Но двичій стыдъ и скромность прокляла бъ наврно я,

Еслибъ вздумала Лизандра я во лжи подозрвать!

Ради чести, другъ мой нжный, и приличій ради только

Лягъ подальше отъ меня ты, лягъ, какъ слдуетъ лежать,

Чтобы скромность не нарушить, лягъ далеко ты на столько,

Какъ съ двицей честный рыцарь по закону долженъ спать.

Доброй ночи, нжный другъ мой! Пусть любовь твоя продлится,

До тхъ поръ, пока придется съ милой жизнію проститься!

Лизандръ. На прекрасную молитву я ‘аминь’ готовъ сказать.

Не любви моей, а жизни врно прежде прекратиться!

Вотъ постель моя. На очи сонъ дары теб пролей!

Эрмія. Будь желанья половина для желающихъ очей!

(Оба засыпаютъ.)

Входитъ Пукъ.

Пукъ. Вотъ я лсъ обрыскалъ весь,

Но Аинянина здсь

Не нашелъ, я и не могъ

Испытать надъ нимъ цвтокъ.

Тихо… полночь… Вотъ одинъ!

Онъ по платью — изъ Аинъ.

Это самый тотъ, о комъ

Говорилъ властитель мой,

Кто двичьею красой

Пренебрегъ, и крпкимъ сномъ

Тутъ же, на земл сырой,

Спитъ и два, лечь не смя,

О, бдняжка! близь злодя!

Погоди жь, любезный мой!

Приворотною травой

Омочу теб я вки,

Въ грудь холодную твою

Я огонь любви пролью,

И отгонитъ сонъ на вки

Пламень страсти отъ очей.

Просыпайся же скорй,

Какъ я только удалюся….

Я къ царю теперь помчуся.

(Ехіі.)

Входитъ Димитрій и за нимъ бжитъ Елена.

Елена. О, милый, хоть убей, но лишь остановись!

Димитрій. Добромъ я говорю: отстань иль берегись!

Елена. Не покидай меня одну во тьм ночной.

Димитрій. Прочь! я хочу идти одинъ, а не съ тобой.

(Димитрій уходитъ.)

Елена. Нтъ силъ бжать. Едва я духъ перевожу,

Тмъ непреклоннй онъ, чмъ пламеннй прошу.

Блаженна Эрмія, гдбъ ни была она:

Ей благодать очей влекущая дана!

Но отъ чего-жъ у ней блестящи очи стали?

Ужель отъ соли слезъ? Не чаще ль орошали

Он мои глаза? Нтъ, какъ медвдь лсной,

Дурна должно быть я! встрчаяся со мной,

Бгутъ и зври вс. Чему же удивляться,

Что для Димитрія и видъ мой нестерпимъ,

Какъ видъ чудовища? Съ какимъ пришлось справляться

Мн зеркаломъ и лживымъ и кривымъ,

Когда я съ Эрміей осмлилась равняться?

Но это кто? Лизандръ? и на земл лежитъ?

Онъ умеръ или только спитъ?

Не вижу крови я и ранъ не примчаю…

Коль живы только вы, проснитесь, умоляю,

Проснитесь, добрый мой Лизандръ!

Лизандръ (въ полусн). Я за тебя готовъ въ огонь и въ воду.

(Просыпаясь.)

Прозрачная Елена!.. Надо мной

Свершаетъ чудо здсь волшебница природа,

И сердце вижу я въ груди твоей сквозной!

Димитрій гд? Скажи, гд онъ? Какъ точно

То имя гнусное придумано нарочно,

Чтобъ отъ меча погибъ онъ моего.

Елена. О, нтъ, Лизандръ! За что вы на него?

Мой добрый другъ! онъ вамъ соперникъ неопасной.

Онъ любитъ Эрмію? но что вамъ до того?

Довольны будьте вы, что любитъ онъ напрасно.

Лизандръ. Доволенъ Эрміей? Раскаяваюсь я

Въ минутахъ, расточенныхъ въ скую съ нею.

Не Эрмія — о нтъ! Елена — страсть моя!

И ктожъ бы не былъ радъ душею всею

На голубя ворону промнять?

Разсудокъ долженъ волей управлять,

А онъ мн говоритъ, что вы ея миле.

До срока никогда созрть не можетъ плодъ.

Я молодъ былъ и недозрлъ…. но вотъ,

Я въ полномъ разумъ — и надъ моей свободой

Отнын сталъ разсудокъ воеводой,

На ваши очи онъ оборотилъ мой взглядъ…

Я въ нихъ, въ любовной книг безконечной

Сказаній о любви читаю цлый рядъ!..³⁶.

Елена. За что же я должна терпть обиды вчно?

Отъ васъ презрніе я заслужила чмъ?

Еще-ль удлъ не горекъ мой? Еще ли

Не горекъ, юноша? Что хуже этой дол,

Что взгляда не могу я вымолить ничмъ

Отъ милаго?.. И вдругъ надъ бдной мною

Вы тоже насмхаетесь!.. Сказать

Должна по правд я: отъ васъ не ожидала

Обиды я такой, васъ не такимъ я знала!

За вжливаго рыцаря считать,

За честнаго привыкла дворянина!

Ужели же, когда одинъ мужчина

Отвергнеть женщину, такъ всмъ другимъ должна

Посмшищемъ и жертвой быть она?

(Уходитъ.)

Лизандръ. Знать, Эрміи она здсь не видала.

Спи, Эрмія! Отсель, чтобъ никогда

Лизандра ты ужь больше не встрчала!

Какъ отъ сластей въ желудк тошнота,

Какъ заблужденія, что человкъ покинулъ,

Противнй чмъ другимъ, тому кто ихъ отринулъ,

Такъ ненавистна ты душ моей:

Ты заблужденіе мое и пресыщенье,

Пусть все къ теб питаетъ отвращенье,

А я пусть всхъ сильнй!

Елен посвящу себя я на служенье,

И буду рыцаремъ красавицы моей.

(Уходитъ. Эрмія просыпается.)

Эрмія. Спаси, спаси, Лизандръ… скоре подойди!

Сорви, сорви змю съ моей груди!

О, сжалься надо мной! Ужасный сонъ! Мн душно….

Лизандръ, я вся дрожу отъ ужаса… Во сн

Я видла: змя впивалась въ сердце мн,

А ты глядлъ съ улыбкой, равнодушной

Лизандръ! но гд же онъ? Лизандръ, мой нжный другъ!

Не слышишь что ли ты? хоть бы единый звукъ!

Увы! гд ты? скажи хоть слово, умоляю:

Я вся дрожу, отъ страха умираю…

Ни слова!.. значитъ нтъ тебя? Такъ я пойду?

Тебя, иль смерть сейчасъ же я найду.

(Уходитъ.)

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА 1-я.

Та же частъ лса. Царица Фей лежитъ спящая,

Входятъ: Пила, Голодай, Буравъ, Основа, Дудка и Рыло.

Основа. Вс ли мы собрались?

Пила. До единаго, до единаго! И здсь пречудесное, преудобное мсто для нашей пробы. Эта вотъ зеленая поляна будетъ намъ сценой, этотъ кустъ боярышника уборной — и мы представимъ все въ лучшемъ вид, какъ оно должно быть, въ присутствіи князя.

Основа. Петръ Пила!

Пила. Что теб, неугомонное дитятко?

Основа. Есть тутъ вещи, въ этой комедіи о Пирамъ и Тизб, которыя никакъ не понравятся. Первое дло, на счетъ меча: чтобы самого себя поразить — обнажитъ это Пирамъ совсмъ наголо… Барынямъ, пожалуй, покажется зазорно: какъ ты думаешь?

Рыло. Раздуй меня горой! это точно дло щекотливое.

Голодай. Я полагаю такъ, что рзню-то намъ совсмъ бы оставить, чтобы худа не вышло.

Основа. Ничего не оставить… Я также придумалъ средство, что все будетъ въ совершенствъ. Напишите мн прологъ — ну, и въ пролог-то пусть будетъ сказано, что мы нашими обнаженными мечами никому дурна не сдлаемъ и что Пирамъ заржется не взаправду, а такъ, для примра, и, для большаго обезпеченія, сказать, что Пирамъ дескать не настоящій Пирамъ, а Основа ткачъ. Это ихъ избавитъ отъ всякаго страха.

Пила. Резонъ! прологъ, такъ прологъ. И написать его восьмистопными и шестистопными стихами.

Основа. Подымай выше! Надбавь еще дв стопы: чего ихъ жалть³⁷.

Рыло. Не испугались бы тоже барыни льва?

Голодай. Боюсь я этого, признаться вамъ.

Основа. Это точно: вы, честные господа, сами поразсудите: привести — Боже насъ упаси — льва, льва въ такое мсто, гд есть барыни! это — дло преопасное. Потому, я вамъ скажу, не бываетъ дикаго звря страшне, чмъ левъ, да еще притомъ живой, и надобно объ этомъ основательно разсудить.

Рыло. Значитъ, нуженъ еще другой прологъ, на счетъ льва.

Основа. Нтъ! Надобно только по имени его назвать и чтобы половина человческаго лица видна была изъ-за львиной гривы и самъ онъ пусть скажетъ вотъ что, или что нибудь въ этомъ родъ: ‘Сударыни, дескать,’ или ‘прекрасныя госпожи,— убждаю’ молъ ‘васъ я» или: ‘прошу васъ я,’ или ‘умоляю,’ молъ ‘васъ я, не извольте пугаться, не извольте дрожать: жизнію’ дескать ‘за васъ отвчаю. Если вы полагаете, что я заправскій левъ,— это, я вамъ скажу, жалкое заблужденіе. Нтъ! я вовсе не такая дикая, необузданная скотина, я человкъ, какъ вс люди.’ Ну, и потомъ, пусть назоветъ себя по имени и объявятъ, какъ слдуетъ, что онъ дескать Буравъ — столяръ.

Пила. Хорошо, быть тому длу такъ. Но вотъ еще тутъ дв трудныя вещи. Начать съ того, что надобно провести лунный свтъ въ комнату, потому что, какъ извстно вамъ, Пирамъ и Тизба встрчаются при лунномъ свт.

Буравъ. То-то! Будетъ ли только мсяцъ свтить въ ту ночь, когда мы станемъ представлять нашу пьесу?

Основа. Календарь, календарь! Посмотрите въ мсяцословъ: отъищите лунное сіяніе, отъищите лунное сіяніе.

Пила Да, сіяніе въ эту ночь непремнно будетъ.

Основа. Такъ, значитъ, мы оставимъ незатворенной ставню большаго окна той комнаты, гд мы будемъ играть и лунный свтъ пройдетъ черезъ скважину.

Пила. Такъ. А не то, войдти кому нибудь съ зазженнымъ пучкомъ терновнику и съ фонаремъ, да и сказать, что онъ пришелъ изображать или представлять что-ли лунное сіяніе. Теперь, другая исторія: нужна намъ стна въ залу, потому что Пирамъ и Тизба, какъ гласитъ исторія, разговариваютъ другъ съ другомъ черезъ трещины стны.

Рыло. Вдь не ухитримся притащить стну въ комнату, какъ вы, Основа, скажете?

Основа. Кто нибудь долженъ представлять стну — и пусть онъ будетъ обмазанъ известью, или глиной, или, пожалуй, облпленъ штукатуркой, чтобы ясно обозначалось, что онъ, дескать, стна, и пусть его держитъ пальцы, растопыря вотъ эдакимъ манеромъ: такимъ образомъ и выйдутъ щели, черезъ которыя будутъ шептаться Пирамъ и Тизба

Пила. Если это можно, такъ и все улажено. Ну, теперь ступайте, садитесь наземь и начинайте пробу. Пирамъ, вамъ начинать! Когда вы свою рчь скажете, ступайте за кустъ: такъ точно и каждый, сообразно съ своею ролью.

Появляется Пукъ позади ихъ.

Пукъ. Что это за народъ здсь, лыкомъ шитый,

Горланитъ у царицыной постели?

А! собрались піесу представлять!

Я слушателемъ буду, а пожалуй

И самъ въ актеры тоже попаду.

Пила. Говори, Пирамъ! Тизба, выходи !

Пирамъ. О, Тизба милая, цвтовъ болдоуханье.

Пила. Благоуханье, бла-го-у-ха-нье.³⁸

Пирамъ. ….цвтовъ бла-го-у-ха-нье,

Не столь плнительно, какъ устъ твоихъ дыханье!

Но чей-то слышу гласъ… молю я: здсь пребудь,

Пока пойду сію окрестность оглянутъ.

(Уходитъ въ кусты.)

Пукъ. Чудной Пирамъ здсь, нечего сказать!

(Уходитъ.)

Тизба. Мн что ли говорить?

Пила. Ну, конечно вамъ, потому, поймите вы: онъ пошелъ осведомиться, что тамъ за шумъ ему послышался и воротится сейчасъ назадъ*

Тизба. О, лучезарный другъ, блестящій красотою,

Стыдящій лилію своею близною/

Румянцемъ побдилъ красу ты розъ младыхъ,

Могучей доблестью всхъ юношей иныхъ!

Неутомимому ты врностью подобенъ

Коню. Я у воротъ тебя трухмальныхъ жду.

Пила. ‘Я жду тебя у тріумфальныхъ вратъ’ — голова съ мозгомъ!³⁹Да и не теперь еще это говорить. Это ты отвчаешь Пираму. А то проговорилъ свою роль однимъ духомъ безъ репликъ, да и думаетъ, что правъ. Пирамъ, входите! ваша реплика ужь была: ‘ты врностью подобенъ

Коню…’

(возвращаются Пукъ и Основа съ ослиной головою.)

Тизба. Неутомимому ты врностью подобенъ

Коню.

Пирамъ. Когда бы столь, о, Тизба, другъ драгой,

Какъ описуешь ты, я былъ благоутробенъ,

Тогда бъ достоинъ билъ я обладать тобой.

Пила. О, ужасъ, о, странное дло! Колдовство! молитесь, господа! бгите, господа! чуръ меня, чуръ!

(Мастеровые разбгаются.)

Пукъ. Я за вами пойду, васъ въ лсу обойду,

Васъ въ оврагъ, и въ репейникъ, и въ глушь заведу:

Обернусь то котомъ, то свиньею, то псомъ,

То медвдемъ явлюсь, то блудящимъ огнемъ…

Буду хрюкать и ржать, буду лай поднимать —

И медвдемъ ревть, и огнемъ передъ вами сверкать.

(Уходитъ.)

Основа. Кудажъ это они бгутъ? Мошенничество съ ихъ стороны ! Пугать вздумали!

(Возвращается Рыло.)

Рыло. Основа! тебя оборотили! что это я на теб вижу?

Основа. Что видишь? Видишь на мн собственную свою ослиную голову — вотъ что видишь!

(Возвращается Пила.)

Пила. Молись, Основа, молись! Ты околдованъ.

(Уходятъ Рыло и Пила.)

Основа. Вижу я насквозь вс ихъ плутни!… Хотятъ изъ меня осла сдлать, попугать, коли удастся. Такъ вотъ не сойду же съ этого мста, хоть они тамъ тресни! Буду вотъ себ взадъ и впередъ похаживать — да еще и пть буду. Пусть они слышатъ, что я не робю:

Черноперый ты мой дятелъ,

Съ темноранжевымъ носкомъ,

Срый дроздъ, лсной пріятель,

Съ распрекраснымъ голоскомъ!

Титанія (просыпаясь). Кто этотъ свтлый духъ, поднявшій пснью

Меня съ цвтнаго ложа моего?

Основа. Чижикъ — чижикъ — чижичекъ,

Маленькій воробушекъ,

И несносная кликушка,

Злая счетчица кукушка.⁴⁰

Потому, что будешь длать съ глупой птицей? Кто скажетъ ей: врешь! когда она кукуетъ.

Титанія. О, милый смертный, спой еще, молю!

Мой слухъ твоими звуками плненъ,

Какъ сердце видомъ плнено прекраснымъ!

Твоя краса влечетъ меня невольно

Сказать: люблю — и клясться, что люблю!

Основа. По моему разсужденію, милостивая государыня, это съ вашей стороны весьма неосновательно. Но впрочемъ, правду то сказать, разсудокъ и любовь въ наше время рдко ведутъ другъ съ другомъ компанію. Жалости, право, подобно, что ни одинъ добрый сосдъ до-сихъ-поръ не взялся ихъ помирить. Изволите видть, могу и я съострить въ нужномъ случа.

Титанія. Ты столько же уменъ, какъ и прекрасенъ!

Основа. Ну, это Богъ знаетъ! Но будь у меня ума на столько, чтобы выбраться изъ этого лсу, съ меня было бы совершенно достаточно.

Титанія. Изъ лсу выйдти не желай…

Теперь, охотой иль неволей

Свыкайся, милый, съ новой долей.

Я не простая эльфа, знай!

Въ краю волшебномъ, гд мн все подвластно,

Цвтетъ всегда весна и небо вчно ясно.

И я люблю тебя — и потому со мной

Иди, ты смертный, милый мой.

Я фей отдамъ теб въ услуги

И будутъ легкія подруги

Теб носить изъ безднъ морскихъ

Сокровищъ много дорогихъ,

Баюкать пснію отрадной

Твой сонъ на мягкой и прохладной

Постели изъ цвтовъ лсныхъ!

Я грубый твой составъ тлесный

Преображу — ты будешь духъ небесный!

Скорй сюда Горохъ душистый, Моль,

Горчичное зерно и Паутинка!

(Являются четыре эльфы).

Первая. Я здсь.

Вторая. И я.

Третья. И я.

Четвертая. И я.

Вс. Куда летть?

Титанія. Вотъ съ этимъ господиномъ вы

Любезне какъ можно будьте.

Рзвитеся, крутитеся, летайте передъ нимъ,

Кормите абрикосами да вишеньемъ лснымъ,

Носите что ни есть ему и лучшаго и сплаго,

И ягоды смородины, и винограду зрлаго!

Ступайте вы медовые у пчелокъ красть соты,

Повыдергайте ножки имъ, что воскомъ облиты,

И ночью вмсто факеловъ вы зажигайте ихъ!

Свтите тоже глазками свтящихъ червячковъ,

Когда мой милый склонится на ложе изъ цвтовъ,

Нарвите вы у бабочекъ ихъ крыльевъ росписныхъ

И опахала легкія подлайте изъ нихъ,

Чтобъ лунный свтъ докучливый отъ взоровъ отгонятъ.

Теперь же, эльфы, честь ему извольте отдавать!

Первая эльфа. Честь имю кланяться, смертный!

Вторая. Честь имю кланяться !

Третья. Честь имю кланяться!

Четвертая. Честь имю кланяться!

Основа. Отъ всего сердца благодарю вашу честь! Желательно бы знать имя вашей чести !

Первая. Паутинка.

Основа. Весьма радъ покороче съ вами познакомиться, милйшая госпожа паутинка. Если какъ нибудь я обржу палецъ, то возьму смлость къ вамъ обратиться. Ваше имя? Ваше имя, достойнйшій господинъ?

Вторая. Душистый горошекъ.

Основа. Прошу васъ передать мое глубочайшее почтеніе госпож Шелух, вашей маменьк, и господину Стручку, вашему братцу. Ваше имя, милостивый государь?

Третья. Горчичное зерно.

Основа. Любезнйшій мой господинъ, Горчичное зерно! извстны мни, извстны ваши злоключенья! Злодй-великанъ Ростбифъ погубилъ уже многое множество благородной родни вашей: могу васъ уврить, что родство ваше не разъ исторгало у меня изъ глазъ слезы. Въ надеждъ поближе сойдтись съ вами, благородный господинъ!

Титанія. Идите вы за нимъ и въ мой цвтной шатеръ

Его ведите. Мсяцъ влажный взоръ

Ужь устремилъ на насъ: когда онъ такъ глядитъ,

Цвточекъ каждый плачетъ и скорбитъ:

Погибла чья нибудь двичья чистота!

Ведите милаго — и пусть онъ замолчитъ:

Печать ему молчанья на уста!

(Exeunt).

СЦЕНА II.

Другая часть лса.

Входитъ Оберонъ.

Оберонъ. Жду не дождусь узнать, проснулась ли Титанія!

И что-то первое ей кинется въ глаза,

И что-то полюбить должна она безумно?

Входитъ Пукъ.

Вотъ мой разсыльный… Ну, безпутный духъ,

Что насъ въ лсу волшебномъ позабавитъ?

Пукъ. Въ уродину моя царица влюблена!

Вблизи бесдки той священной,

Отъ взоровъ смертныхъ сокровенной,

Куда, въ безмолвный часъ ночной

Она отходитъ на покой,

Тамъ, словно мухи, цеховые,

Покончивши труды свои дневные,

Сошлися шумною толпой,

Къ дню торжества піесу ставить,

Чтобы Тезея позабавить.

Изъ глупыхъ рожъ глупйшая одна

Пирама представлять была должна.

Вдругъ, сцену молодцу случилося оставить

И за кусты уйдти. Я мигъ тотъ улучилъ

И голову осла герою насадилъ.

И вотъ на сцену, роль читая,

Опять выходитъ мимикъ мой.

Едва его завидлъ людъ честной,

Сейчасъ — какъ дикая гусей пугливыхъ стая,

Ползущаго ловца примтившая взглядъ,

Или, какъ галки глупыя, что выше

И въ стороны вс каркая летятъ,

Звукъ роковой оружія заслыша,—

Такъ отъ подобнаго себ и мой народъ!

Отъ штукъ моихъ, то тотъ, то этотъ упадетъ,

Кричатъ: разбой! бгутъ къ Аинамъ: охи, ахи!

Вс обезумли они въ нелпомъ страх

И каждый принимать готовъ

Бездушные предметы за враговъ.

Колючіе кусты ихъ на пути терзаютъ…

Кто шапку, кто рукавъ, кто все тутъ оставляетъ.

Я гналъ ихъ дальше въ лсъ. Одинъ

Остался лишь Пирамъ, милйшій господинъ.

За симъ Титанія (такъ это ужь случилось)

Проснулась и въ осла немедленно влюбилась.

Оберонъ. Удачнй вышло все, чмъ ждать я даже могъ…

А на глаза Аинянина сокъ

Любовный, такъ какъ было мною

Приказано, ты выжалъ ли?

Пукъ. Его я

Увидлъ спящимъ съ двой молодою

Аинской — и когда пробудится отъ сна,

То кинется въ глаза какъ разъ ему она.

Входятъ Димитрій и Эрмія.

Оберонъ. Стой, тише. Вотъ Аинянинъ идетъ.

Пукъ. Двица точно та, а молодецъ не тотъ.

Димитрій. За что вы такъ къ тому, кто любитъ васъ, жестоки?

Врагамъ лишь длаютъ подобные упреки.

Эрімя. Едваль не къ худшему придется прибгать!

Боюсь, что далъ себя ты право проклинать.

Когда во сн своемъ Лизандръ убитъ тобою,

Ты по ноги въ крови — купайся жъ съ головою,

Убей ты и меня!

Такъ солнце врно дню на неб не бывало,

Какъ онъ былъ вренъ мн. Онъ могъ ли убжать

Отъ спящей Эрміи?… Скорй бы врить стала,

Когда бъ сказали мн, что можно прокопать

Насквозь весь шаръ земной, что въ эту щель, лучами

Проникнувъ къ обитающимъ подъ нами,

Тамъ можетъ мсяцъ съ солнцемъ въ споръ вступать…

Да, это такъ! Убитъ твоими онъ руками…

Таковъ убійцы мрачный, страшный видъ.

Димитрій. То видъ убитаго и точно я убитъ,

Пронзенный вашею жестокостью холодной.

А вы, убійца, смотрите свободно

И ясно, какъ Венера, что въ лучахъ

Сіяющихъ, горитъ въ высокихъ небесахъ.

Эрмія. Лизандра моего куда двалъ, скажи мн,

Отдай его, Димитрій, возврати мн!

Димитрій. Я трупъ его на жертву бъ отдалъ псамъ!

Эрмія. Проклятый песъ и выкидышъ ты самъ!

Ты зврской лютостью своею,

Терпнья женскаго всю мру истощилъ!

Да говори жъ скорй: — вдь ты его убилъ?

И человкомъ-то назвать тебя не смю…

Будь выключенъ ты изъ числа людей.

Одно скажи, одно скажи, злодй…

Вдь подойдти бъ ты даже не дерзнулъ

Къ нему неспящему?… Убилъ, какъ тотъ уснулъ!

О, подвигъ доблестный! Ехидна, червь, змя

Не сдлали бы такъ, клянуся въ этомъ я!

Ехидна разв лишь! Какъ у тебя, у ней

Двойное жало также,— лютый змй !

Димитрій. Вы заблуждаетесь въ безуміи любви,

И неповиненъ я въ Лизандровой крови,

Да и не умеръ онъ, какъ я предполагаю.

Эрмія. Скажи что живъ — тебя я умоляю.

Димитрій. А что бы вы могли за эту всть мн дать?

Эрмія. Что? право никогда меня ужь не видать.

Да гонитъ прочь и такъ твой ненавистный видъ,

Мы не увидимся, хоть живъ онъ, хоть убитъ!

(Уходитъ.)

Димитрій. Что слдовать за ней? Въ волненьи чувствъ она…

Останусь лучше здсь — и не дождусь ли сна?

Печаль бываетъ вдвое тяжелй,

Когда не платитъ сонъ долговъ законныхъ ей.

Авось хоть долга часть отдастъ теперь банкротъ,

Когда здсь кредиторъ уплаты подождетъ.

(Ложится и засыпаетъ.)

Оберонъ. Что ты надлалъ? Все перемутилъ!

Любовнымъ сокомъ — врныхъ глазъ

Коснулся ты и натворилъ проказъ.

Ты настоящую любовь отворожилъ

А ложную на путь прямой не обратилъ.

Пукъ. Таковъ ужь знать судьбы законъ,

На врнаго — неврныхъ милліонъ,

Привыкшихъ клятвами играть

И имъ безпечно измнять.

Оберонъ. Быстре втра лсъ ты обойди,

Аинянку Елену въ немъ найди.

Больна мечтою вся она, блдна,

Въ ней вздохами любви вся кровь истощена.

Ее сюда обманомъ заведи…

А между тмъ ему глаза я омочу

Чтобъ сдлалась она ему мила.

Пукъ. Бгу, бгу — лечу, лечу

Быстрй, чмъ изъ лука татарскаго стрла.

(Ехіі.)

Оберонъ (выжимая цвтокъ на глаза Димитрія).

Цвта алаго цвтокъ,

Уязвленный самъ стрлою

Купидоновою злою,—

Лей ему на очи сокъ.

Пусть тобой обвороженный,

Пробудившись, онъ узритъ

Нелюбимой двы видъ,

Красотою просвтленный

И сіяющій въ лучахъ,

Какъ Венера въ небесахъ…

Пусть ее по пробужденьи

Молитъ онъ объ исцленьи.

(Возвращается Пукъ.)

Пукъ. Силъ волшебныхъ властелинъ,

Вотъ Елена — и за ней

Юный витязь изъ Аинъ,

Онъ, продлкою моей

Околдованный, вздыхаетъ,

Объ отвт дву умоляетъ…

Штукой этою смшной,

Позабавиться хотите-ль,

Государь и повелитель?…

Чтой-то глупъ какъ родъ людской!

Оберонъ. Стань къ сторонк, жди что будетъ…

Шумъ Димитрія разбудитъ.

Пукъ. За одною станутъ двое

Волочиться… Вотъ содомъ!

Безобразіе такое

Смерть люблю я, каюсь въ томъ!

Входитъ Лизандръ и Елена.

Лизандръ. Какъ подумать могли вы, что на смхъ я васъ

Увряю въ любви? Разв смхъ и презрнье

Могутъ слезы катиться заставить изъ глазъ?

А вдь я вотъ — я плачу! Мои увренья

За себя говорятъ въ самый мигъ ихъ рожденья.

Какъ же это къ тому въ васъ доврія нтъ,

Что съ примтами правды родится на свтъ?

Елена. Вы горазды на ложъ! нтъ и слова о томъ.

О, любовно-чудовищный споръ, если въ немъ

Правда правду убила! Не мн увренья,

И не мн ваши клятвы, а Эрміи! Да!

Иль отъ ней уже вы отреклись навсегда?

Положить на всы эти клятвы, что мн и что ей

Расточали вы — поровну клятвы потянутъ

И равно не тяжеле рчей,

Если взвшивать правильно станутъ.

Лизандръ. Когда клялся ей — былъ въ ум не въ своемъ.

Елена. А теперь вы въ своемъ, когда каетесь въ томъ?

Лизандръ. Ее любитъ Димитрій,— не любитъ онъ васъ.

Димитрій (просыпаясь). О, Елена, о, нимфа, богиня и верхъ совершенства!

Съ чмъ сравню я, любовь моя, блескъ твоихъ глазъ?

Не съ кристалломъ — не чистъ онъ!… О, сколько блаженства

Общаютъ уста, къ поцлую манятъ,

Словно сплыя вишни влекутъ къ себ взглядъ.

Даже снгъ чистоты совершенной,

Что на Тавра вершин надменной —

Обввается втромъ восточнымъ — и онъ

Кажетъ черенъ, какъ черныя крылья воронъ

Передъ ручкой твоей! Дай къ устамъ мн прижать

Близны совершенство, блаженства печать.

Елена. О, ужасная, адская злоба!

Для забавы своей за одно теперь оба,

Оба противъ меня! Еслибъ знали вы честь,

Не могли бъ вы такой мн обиды нанесть!

Мало вамъ, чтобъ меня ненавидть,

Какъ наврно я знаю,— такъ нтъ! Межь собой

Вы нарочно сошлись въ этой мысли одной,

Чтобы только меня разобидть.

Будь вы только мужчины, не видомъ однимъ,—

Вы бы двицу бдную такъ не терзали,

И меня ненавидя всмъ сердцемъ своимъ,

Вы бы лести и клятвъ расточать мн не стали.

Вы соперники въ страсти,— теперь на дорог другой

Вы соперники тоже въ насмшкахъ своихъ надо мной…

Славный подвигъ! достойный мужчины — по правд сказать:

Токи слезъ изъ двичьихъ очей исторгать

Ядовитой насмшкой… Кто только отцемъ

Благороднымъ рожденъ, не найдетъ удовольствія въ томъ,

Чтобы такъ надъ двицей ругаться,

Надъ терпніемъ бдной души издваться.

Лизандръ. Вы жестоки, Димитрій,— и это нечестно!

Вы Эрмію любите — всмъ это очень извстно.

Я съ своей стороны, какъ честной человкъ,

Отъ нея здсь отречься готовъ въ вашу пользу навкъ…

Ну, а вы, чтобъ со мною сквитаться,

Отъ Елены должны навсегда отказаться…

Я Елену люблю, буду вчно любить!

Елена. Невозможно насмшникамъ злй говорить!

Димитрій. Самъ возьми ты, Лизандръ, свою Эрмію! Я

Коль ее и любилъ, такъ любовь ужь остыла моя.

Мое сердце въ гостяхъ только было у ней

И домой воротилось къ Елен своей…

Тутъ ему и остаться.

Лизандръ. Елена! онъ лжетъ.

Димитрій. Замолчи, коль не можешь любви понимать,

Иль придется за дерзкое слово теб отвчать.

Погляди, вотъ твоя дорогая красотка идетъ.

Входитъ Эрмія.

Эрмія. Ночь темная, которая лишаетъ

Глаза способности, намъ ухо изощряетъ!

На чувство зрнія запретъ она кладетъ,

Но слуху чуткости двойной запасъ даетъ.

Для глазъ моихъ невидимъ милый мой,

Но ухо привело меня на голосъ твой…

Благодарю я слухъ за это безконечно!…

Но говори, за что тобой

Была покинута я такъ безчеловчно?

Лизандръ. Остаться могъ ли тотъ, кого любовь влекла?

Эрмія. Какъ? отъ меня любовь Лизандра прогнала?

Лизандръ. Любовь, Лизандрова любовь тому виною,

Она ему остаться не дала….

Вина Елены то, которая красою

Сіяетъ въ темнот ночей

Свтле огненныхъ очей,

Горящихъ въ синев небесной надъ землею.

Что ищешь ты меня? Или не поняла

Что отъ тебя вражда Лизандра прогнала?

Эрмія. Не въ правду эта рчь… не можетъ это статься?

Елена. Успли и ее они уговорить!

Вс трое въ заговоръ ршилися вступить,

Чтобъ только надо мною наругаться.

О, злая Эрмія! коварная подруга!

Какъ согласиться съ ними ты могла

Шутить такую злую шутку?

Ужель бесды наши вс былыя,

Сестеръ обты, дни и вечера,

Что вмст коротали мы бывало,

Браня за каждый часъ разлуки время

Крылатое,— ужели все забыто?

Вся дружба школьная, вс игры дтскихъ лтъ!

Бывало, помнишь Эрмія, какъ дв

Художницы-богини, вышиваемъ

Одинъ цвтокъ иглою об мы

По одному узору на подушки,

Сидя одн и псенку одну

Поемъ, другъ другу вторя…

Какъ будто наши руки, члены, души

И голоса въ одинъ составъ сростались.

Такъ мы росли, какъ вишенка двойная,

Что раздвоенной кажется на взглядъ,

А на стволъ растетъ единомъ :

Дв ягодки на вточк одной —

Два тла — одно сердце, въ двухъ одно:

Два въ рыцарскомъ герб щита, одною

Короною увнчанные оба.

И дружбу старую ты хочешь разорвать,

Съ мужчинами могла ты сговориться,

Надъ бдною подругою шутить?

О! не по дружески ты поступаешь,

Не по двически! Весь полъ нашъ можетъ —

Не я одна — обидться за это,

Хотъ на меня одну обида пала!

Эрюя. Отъ гнвныхъ словъ твоихъ я въ изумленьи.

Не я смюсь,— смются надо мной.

Елена. Да явно-жъ вы Лизандра научили,

Чтобъ на-смхъ волочился онъ за мной,

Лицемъ моимъ, глазами восхищался?

Да вы же и Димитрію, другому

Изъ вашихъ обожателей (который

Меня чуть не толкалъ ногою отъ себя),

Велли называть меня богиней,

Божественною, Нимфой, драгоцнной,

Небесной, несравненной? Изъ чего

Онъ говоритъ такія рчи той,

Кого терпть не можетъ? Изъ чего

Лизандръ и отъ любви къ вамъ отрекался даже,

Отъ той любви, которой крпко вренъ,

И обращалъ ко мн привязанность свою?

Все изъ чего, какъ не въ угоду вамъ,

Не съ уговору вашего? Ну, пусть я

И не въ такомъ какъ вы почет,— пусть

Не такъ окружена любовью,— пусть не такъ

Я счастлива, какъ вы, я безталанна

И не любимая любить осуждена.

Вамъ пожалть бы, а не насмхаться.

Эрмія. Не понимаю я, что это значитъ!

Елена. Прекрасно! продолжайте! корчите лице

Печальное,— перешепнитесь съ ними,

Мигните вы другъ другу, поддержите

Вы вашу шутку милую: достойна

Быть въ лтопись она занесена!

Будь жалость въ васъ, иль вжливость простая,

Меня бъ не сдлали насмшекъ цлью вы.

Прощайте… И моя вина есть въ этомъ.

Ее загладятъ смерть или разлука.

Лизандръ. Остановись, прелестная Елена,

И оправданья выслушай мои,—

Моя любовь и жизнь, моя душа,

Прелестная Елена!

Елена. О! чудесно!

Эрмія. Не смйся такъ надъ нею, милый мой.

Димитрій. Когда она не можетъ упросить —

Могу принудить я.

Лизандръ. Не можешь ты

Принудить — и она не можетъ упросить.

Твои угрозы слабыхъ просьбъ ея

Нисколько не сильне. Люблю тебя, Елена!

Клянусь моею жизнію, люблю,

Той жизнію, которую готовъ

Я потерять, чтобъ уличить во лжи

Того, кто говоритъ, что не люблю тебя я.

Димитрій. Я говорю, что онъ, какъ я, любить не можетъ.

Лизандръ. Коль такъ, или за мной и докажи.

Димитрій. Готовъ, пойдемъ!

Эрмія. Къ чему все это, милый?

Лизандръ. Поди ты прочь, чернавка!⁴¹

Димитрій. Нтъ, почтенный сэръ!

Для виду вырываетесь вы только!

Какъ будто хочетъ слдовать за мной,

А самъ ни съ мста. Трусъ вы просто, да!

Лизандръ. Да отцпись ты, кошка! прочь, репейникъ!

Прочь, отвратительная тварь!

Иль я тебя отброшу, какъ змю.

Эрмія. Что за свирпость, что за перемна,

Мой милый?

Лизандръ. Милый твой? прочь черная татарка,

Прочь, кислая микстура, горькій ядъ!

Эрмія. Но что за шутки?

Елена. Въ уговор съ вами!

Лизандръ. Димитрій — слово я готовъ сдержать.

Димитрій. Нтъ, лучше на письм бы документикъ!..

Васъ узы слабыя, я вижу, въ силахъ

Удерживать. Не врю больше слову.

Лизандръ. Да что же? мн побить ее? поранить?

Хоть ненавижу, зла ей не хочу я.

Эрмія. А ненависть твоя не злй ли всякихъ золъ?

Онъ ненавидитъ! Но за что же, милый?

Не та же ли я Эрмія? — и ты

Не тотъ ли же Лизандръ? Я точно такъ же

Какъ прежде хороша! Какъ! Въ ночь одну

Любить и разлюбить ты можешь?.. Бросить

Меня ты хочешь? о, благіе боги!

Взаправду бросить?

Лизандръ. Говорятъ — взаправду!

Не только брошу,— видть не хочу.

Поэтому, оставь надежды вс,

Вопросы и сомннья! Ничего,—

Поврь, я не шучу — врне быть не можетъ

Того, что ненавижу я тебя,

И что люблю прелестную Елену.

Эрмія. Увы мн! ты, обманщица, ты, зелье

Проклятое!.. Воровка! Ночью ты пришла

И сердце милаго украла!

Елена. О!

Отлично! Есть ли стыдъ въ теб двичій?

И скромности хоть слдъ остался ль? Хочешь ты

На грубости языкъ мой чистый вызвать?

Фи! срамъ какой! Поди! ты просто кукла,

Чужая кукла на пружинахъ! вотъ что!

Эрмія. Я кукла, я? Вотъ дло въ чемъ! Теперь

Мн все понятно… Сравниваетъ ростъ свой

Она съ моимъ, изволитъ величаться

Своей особой — длинною-предлинной!

Да, такъ и есть… Его она прельстила

Своимъ высокимъ ростомъ, неужели

Такъ высоко во мнніи его

Ты поднялася отъ того, что я

Щедушна и мала? Мала я? такъ ли?

Ну, говори же, полосатая верста!

Мала я что ли?.. Всежъ не такъ мала.

Чтобъ не достать до глазъ твоихъ ногтями!

Елена. Прошу васъ, хоть сметесь, господа,

Съ ней за одно вы надо мной, не дайте

Меня въ обиду ей! Я злой не рождена

И въ ссоры я не путалась досел:

По робости я женщина вполн.

Не допускайте бить меня! Быть можетъ,

Вы думаете,— отъ того, что меньше

Она меня, такъ я могу легко

Съ ней сладить?

Эрмія. Меньше! меньше!.. Вотъ оно!

Елена. О, Эрмія! за что ты злишься на меня?

Вдь я тебя всегда любила, тайны

Твои я свято, Эрмія, хранила,

Тебя не обижала никогда!

Одно лишь: что Димитрія любя,

Ему про твой побгъ сюда сказала.

Пошелъ сюда онъ: ну — и я за нимъ!

Но гналъ меня онъ прочь, грозился даже

Мн худо сдлать, бить хотлъ, убить!

Пустите вы меня назадъ въ Аины,

Туда я унесу безумную любовь

И дальше не пойду за вами… Отпустите!

Вы видите, какъ я проста и какъ глупа.

Эрмія. Такъ уходите… Держатъ васъ здсь что ли?

Елена. Да! держитъ сердце глупое мое.

Эрмія. Къ Лизандру ближе — понимаю.

Елена. Нтъ!

Къ Димитрію.

Лизандръ. Не бойся! Не дадутъ

Тебя въ обиду никому, Елена.

Димитрій. И точно не дадутъ — хоть ты ея заступникъ.

Елена. Ахъ, Эрмія ужасно зла въ сердцахъ:

Ее и въ школ звали даже киской⁴².

Царапается больно, хоть мала.

Эрмія. Опять мала? Одно и слышу только!

Какъ позволяютъ здсь такъ обижать меня?

Пустите, къ ней пустите.

Лизандръ. Прочь ты, крошка!

Прочь каракатица! букашка! придорожка,

Негодная трава.

Димитрій. Услужливъ слишкомъ ты,

Для той, которая услугъ твоихъ не хочетъ.

Оставь Елену ты въ поко — и о ней

Не говори, не заступайся

Ты за нее, когда жъ не перестанешь

Ты къ ней съ непрошеннымъ участьемъ лзть —

Поплатишься со мной!

Лизандрь. Теперь свободенъ я.

Иди за мной, когда посмешь и ршимъ,

Чье право на Елену здсь сильне.

Димитрій. Не за тобой,— съ тобой! Впередъ не дамъ ни шагу!

(Уходятъ Лизандръ и Димитрій.)

Эрмія. Ты здсь всему, сударыня, причина.

Куда? останься жъ!

Елена. Я боюся, я

Здсь съ вами не хочу одна остаться!

На то, чтобъ убжать есть ноги у меня,

А руки у тебя ловчй привыкли драться.

(Уходитъ.)

Эрмія. Не знаю, что сказать! На что теперь ршаться?

(Уходитъ.)

Оберонъ (выходя впередъ).

А все твоя оплошность… Ты всегда

Напутаешь, иль накутишь нарочно.

Пукъ. Поврь мн, царь тней,— ошибся я!

Не самъ ли ты о молодц сказалъ,

Чтобъ я его по платью узнавалъ?

Ну, что-жъ? нельзя сказать, чтобъ чудною травою,

Былъ не аинянинъ здсь околдованъ мною.

И собственно я штук даже радъ:

Меня ужасно тшитъ ихъ разладъ!

Оберонъ. Соперники на бой теперь готовы.

Спши, Робинъ: сгусти небесъ покровы,

Тумановъ тьмой однь ты небосклонъ,

Тьмой мрачною, какъ черный Ахеронъ.

И разлучи бойцовъ ты рьяныхъ мглою,

Чтобъ мста не нашли они для бою.

То голосомъ Лизандра ты дразни,

Димитрія насмшкой ядовитой,

То голосомъ врага Лизандра обмани

И рчью говори Димитрія сердитой:

Все дальше другъ отъ друга ихъ гони,

Пока своей свинцовою стопою,

Подобье смерти — сонъ не вступитъ на чело

Соперниковъ, измученныхъ гоньбою,

Раскинувши на нихъ нетопыря крыло.

Тогда Лизандра очи окропи ты

Вотъ этой травки сокомъ, въ ней сокрыты

Чудеснйшія свойства: отгонять

Отъ ока чаръ волшебныхъ ослпленье

И ясность взгляду возвращать.

Когда жъ проснутся вс, тогда за сновиднье,

За бредъ они всю кутерьму сочтутъ.

Въ Аины парами они тогда пойдутъ

И только смерть разрушитъ узы эти!

Имй же дло ихъ теперь въ предмет,

А я пойду къ моей цариц фей

Просить индйскаго пріемыша у ней.

Съ очей ея сниму я обаянье,

Отворожу отъ глупаго созданья,

Къ которому теперь прикована она:

И водворится всюду тишина.

Пукъ. Царь сильфовъ, надо поспшать!

Драконы ночи⁴³ облака

Уже стремятся разскать,

Зари предвстники блестятъ —

Она сама уже близка.

Завидя ихъ, смотри, спшатъ

Кладбища выходцы толпой

Вернуться до зари домой.

А вотъ проклятыхъ сонмъ тней,

Которыхъ вчный упокой

На перекресткахъ⁴⁴ иль въ волнахъ

Бжитъ улечься поскорй

Въ гроба, на ложе изъ червей:

Боясь, чтобъ при дневныхъ лучахъ

Позоръ не обличился ихъ,

Себя самихъ лучей дневныхъ

Лишившихъ въ буйств воли злой

И обреченныхъ тьм ночной.

Оберонъ. Но мы — мы духи области иной!

Съ любовникомъ зари⁴⁵ его забавы

Охотничьи, я раздлялъ не разъ

И какъ лсничій обгалъ дубравы

До той поры, пока въ урочный часъ,

Аля какъ въ огн, врата востока,

Лучи свои — разверзнувшись широко,

Въ Нептуна начинали погружать

И зыби волнъ зеленыя, сдыя

Блестящимъ желтымъ златомъ осыпать…

Но поспшимъ! минуты дорогія

Въ бездйствіи не слдуетъ терять.

(Exit.)

Пукъ. То сюда, то туда!

Поведу васъ, господа,

То сюда, то туда.

Я пугаю и въ лсахъ,

И въ поляхъ, и въ городахъ…

Духъ лсной и домовой…

Поведу ихъ за собой

И туда и сюда!⁴⁶

Вотъ одинъ ужь на лице!

Входитъ Лизандръ.

Лизандръ. Димитрій! гд же ты, надменный? отзывайся!

Пукъ (голосомъ Димитрія). Здсь, жалкій трусъ! Готовъ я жду… являйся!

Лизандръ. Я здсь! Иду!

Пукъ. Сюда, за мной ступай

На мсто ровное!

(Лизандръ уходить на голосъ.)

Входитъ Димитрій.

Димитрій. Лизандръ! Что-же? отвчай!

Бглецъ и трусъ! въ кусты должно быть скрылся,

Да говорижъ — въ которые забился?

Пукъ (голосомъ Лизандра). Самъ трусъ ты! Чваниться, какъ видно, мастеръ ты

Передъ звздами,— уврять кусты,

Что ты на бой готовъ, а все впередъ ни шагу!

Ну, выходи же — покажи отвагу!

Мальчишка! Розгою тебя бы надо счь!

Съ тобою биться — лишь позорить мечъ.

Димитрій. Да гд же ты?

Пукъ. Иди на голосъ мой за мною!

Здсь мсто неудобное для бою!

(Димитрій уходитъ на голосъ.)

Возвращается Лизандръ.

Лизандръ. Все впереди кричитъ онъ и грозитъ!

А прихожу на зовъ — онъ прочь бжитъ.

Мерзавецъ, легче на ногу, чмъ я!

Какъ скоро бъ я ни шелъ — онъ все быстрй меня,

По темному, неровному пути,

Усталъ однако я идти.

Прилягу!

(Ложится.)

Солнышко! всходи.

Лишь землю озаритъ лучь утренній сдой,

Найду Димитрія, расплатится со мной!

(Засыпаетъ.)

Возвращаются Пукъ и Димитрій.

Пукъ. Го, го!⁴⁷ Да что же ты, презрнный трусъ, нейдешь?

Димитрій. Дождись, коль смешь! Ты меня зовешь

И все бжишь впередъ, мста мняя,

Ни стать, ни поглядть въ лице мн не дерзая.

Теперь то гд же ты?

Пукъ. Я здсь, поди сюда.

Димитрій. Ну, нтъ, я не дуракъ! все шутишь! Но когда

Настанетъ день, то я раздлаться съумю.

Теперь, проваливай дорогою своею:

Я — я и такъ усталъ: измрить принужденъ

Холодную постель. Уврить только смю,

Что рано утромъ мной ты будешь посщенъ.

(Ложится и засыпаетъ.)

Входитъ Елена.

Елена. Ночь безконечно-длинная, нмая,

Томительная ночь! молю я: сократи

Свои часы… Скорй съ Востока заблести

Отрадный свта лучь, чтобы могла я

До города при свт добрести*

Скорй, скорй отъ тхъ уйдти,

Кому столь не мила я.

О, сонъ, очей печальныхъ другъ! Сокрой

Меня на мигъ ты отъ меня самой.

(Ложится и засыпаетъ.)

Входитъ Эрмія.

Эрмія. Больна, утомлена я,— вся росой

Облита и колючими кустами

Истерзана: идти нтъ силы никакой,

Въ разлад воля бдная съ ногами.

Останусь здсь, пока разсвтъ блеснетъ въ глаза.

Храните вы въ бою Лизандра, небеса!

(Засыпаетъ.)

Пукъ. На сырой на земл,

На трав-мурав

Спи почивай крпкимъ сномъ!

Чары я отгоню,

Очи я проясню

Волшебнымъ цвткомъ.

(Выжимаетъ сокъ изъ цвтка на глава Лизандра.)

Когда проснешься,

Ты улыбнешься

И будешь радъ,

Ужь не постылый,

А по старому милый

Своей красотки встрчая взглядъ.

Чему быть, то будетъ,

Будетъ — не минуетъ —

Всему свой чередъ.

Кто въ кого родится,

Тому на томъ жениться,

Всякъ свое найдетъ,

Всякъ свое добудетъ:

Чему быть, то будетъ

И ладно все пойдетъ!⁴⁸

(Exit.)

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА 1.

Тамъ же.

Входятъ Титанія и Основа, окруженные эльфами. Оберонъ позади ихъ, невидимый ими.

Титанія. Сюда, вотъ на травку прилягъ! Поласкать

Дай нжныя щечки, позволь мн убрать

Головку прекрасную розами: я

Хочу цловать, цловать, цловать⁴⁹

Твои длинныя ушки, о, прелесть моя!

Основа. Гд Душистый горошекъ?

Душистый горошекъ. Здсь.

Основа. Почешите мн въ голов, Душистый горошекъ. А гд мамзель Паутинка? .

Паутинка. Здсь.

Основа. Мамзель Паутинка, милйшая мамзель Паутинка! соберитесь съ силами и постарайтесь убить вонъ эту кривоногую пчелку, что услась на цвтк чертополоха, а потомъ, прелестнйшая мамзель, достаньте мн изъ нея медку… Только вы не горячитесь, очаровательная синьора! Поосторожнй съ ней, что бы медокъ не пролился! А гд же, мусье Горчичное зернышко?

Горчичное зерно. Здсь.

Основа. Дайте мн вашу лапку, мусье Горчичное зернышко! Только вы оставьте со мной галантерейности, мусье Горчичное зернышко !

Горчичной зерно. Что угодно вамъ приказать?

Основа. Ничего, достойнйшій синьоръ, только помогите кавалеру Душистому горошку⁵⁰ почесать мн въ головк. Надо бы однако послать за цирюльникомъ — а? какъ вы полагаете, мусье Горчичное зернышко? На моей физіономіи, кажется, значительные лса пошли писать, а я такой деликатный оселъ, что чуть защекочетъ гд-нибудь волосокъ, я ужь необходимо долженъ почесаться. Волосъ вдь глупъ, онъ, и гд не слдуетъ, ростетъ.

Титанія. Послушать не хочешь ли музыки, прелесть моя?

Основа. Послушаемъ! у меня весьма тонкое музыкальное ухо. Хорошо, кабы отжарили что-нибудь на турецкомъ барабан и литаврахъ!⁵¹

Титанія. А можетъ быть, кушать чего-нибудь хочешь ты, душенька?

Основа. Да, признаться : я бы съ большимъ чувствомъ употребилъ сухаго, крупнаго овсеца. Не дурно бы тоже и вязаночку снца, хорошаго, знаешь, снца,— сочнаго этакъ, свжаго снца: первый сортъ кушанье!

Титанія. Проворная фея у блки въ дупл,

Найдетъ теб свжихъ оршковъ !

Основа. Ну, это зачмъ же? Мн бы лучше пригоршни дв сушенаго гороху. Но, пожалуйста, вели ты своему народу поменьше шумть, я чувствую, что меня какъ-то сонъ разбираетъ.

Титанія. Спи, вкругъ тебя я обовьюсь руками.

Вы, эльфы, вс ступайте по мстамъ!

(Эльфы расходятся. Титанія обнимаетъ Основу.)

Такъ вьется жимолость вкругъ дуба нжно

Высокаго, такъ плющь втвями обвиваетъ

Покрытыя корою втви вяза!…

Люблю тебя, люблю безумной страстью !

(Оба засыпаютъ).

Входитъ Пукъ. Оберонъ приближается.

Оберонъ. Поди, Робинъ! взгляни на милую картину!

Ея безумство начинаетъ жалость

Будить во мн. Недавно съ ней за лсомъ

Я встртился: душистые цвты

Она рвала для этой образины.

Я ей упреки длалъ и смялся

Надъ ней, она жъ мохнатые виски

Заботливо цвтами убирала:

Блестящія росинки, что недавно

Такъ гордо красовались въ чашечкахъ цвтовъ,

Подобныя жемчужинамъ восточнымъ,

Лежатъ теперь у цвтиковъ въ очахъ,

Какъ слезы о позор ихъ и драм!

Когда надъ ней я вдоволь насмялся

И до того довелъ, что у меня

Просить прощенья стала,— у нея

Потребовалъ пріемыша-мальчишку

Тогда я,— и она безпрекословно

Его мн отдала и фе приказала

Тотчасъ же отнести въ мою бесдку,

Въ волшебную страну. И такъ, мальченокъ — мой.

Теперь, сниму съ очей царицы чары,

Ты, милый Пукъ, съ аинскаго болвана

Искусственную голову долой !

Проснувшись, возвратится онъ съ другими

Въ Аины и пускай припоминаетъ

Все, что случилось въ эту ночь,

Какъ сновиднья грезы. Но сначала

Царицу исцлимъ отъ обаянья.

(Подходитъ къ спящей Титаніи и касается травой глазъ ея).

Снова будь ты, чмъ была,

Вновь смотри ты, какъ смотрла!

Купидонова цвтка

Обаянье отлетало

Отъ Діанина ростка⁵².

Проснись, Титанія, проснись, моя царица!

Титанія (проснувшись).

Мой Оберонъ! что грезилося мн?

Мнъ снилось, что влюбилася въ осла я !

Оберонъ. Вотъ твой предметъ лежитъ здсь!

Титанія. Какъ могло

Такъ сдлаться? О! какъ смотрть противно

Моимъ очамъ на эту образину !

Оберонъ. Молчанье на минуту! Ну, Робинъ!— Долой

Снимай съ осла ты голову скоре.

Титанія, кличь музыку! Волшебный звонъ,

Да усыпитъ всхъ пятерыхъ сильне,

Чмъ самый крпкій, самый сладкій сонъ!

Титанія. Сюда скоре, музыка: играть

Мелодію, чарующую снами!

Пукъ (къ спящему Основ, снимая си него ослиную голову).

Когда пробудишься, гляди на свтъ опять

Ты собственными мутными глазами.

Оберонъ. Эй, музыка! играй, рука съ рукой вдвоемъ,

Моя царица, полетимъ съ тобою,

И землю, ложе спящихъ всколыхнемъ.

Мы снова мирно заживемъ

Теперь счастливою четою,

И завтра вс полуночной порою,

Въ Тезеевомъ дворц мы будемъ танцовать,

Навявъ молодымъ любовь и благодать.

Дв пары будутъ въ тотъ же день внчаться

И всюду миръ и радость водворятся.

Пукъ. Царь воздушный! Въ вышин

Псня жаворонка мн

Отдалась: горитъ денница !

Оберонъ. Полетимъ, покамстъ день

Не явился,— въ тишин

Полетимъ, моя царица,

Догонять ночную тнь :

Мы поспоримъ быстротою

Съ вчной странницей луною !

Титанія. Я готова, царь мой, въ путь.

Но скажи, какъ полетимъ:

Чудомъ я могла какимъ

Между смертными уснуть?

(Exeunt. Вдали звуки охотничьихъ роговъ).

Входятъ Тезей, Ипполита, Эгей и свита.

Тезей. Идите кто-нибудь позвать ко мн

Лсничаго. Обрядъ исполненъ майскій⁵³.

Но мы лишь начинаемъ только день:

Пусть звонкій лай собакъ моихъ услышитъ

Моя невста: всхъ велть ихъ въ островъ кинуть!

Ступайте, незабыть лсничаго позвать!

А мы взойдемъ на горку, королевна,

Услышимъ чудный музыкальный гамъ:

Собачій лай въ соединеньи съ эхомъ.

Ипполита. Съ Иракломъ я и Кадмомъ разъ была

Въ лсу на Крит остров: медвдя

Спартанскими собаками травили.

Ни разу слышать мн не удавалось

Такого шума звонкаго. Не только

Лса, но даже небеса, ручьи

Окрестности гремли чуднымъ гуломъ,

Я не слыхала никогда такихъ

Чудесныхъ музыкальныхъ диссонансовъ,

Такаго усладительнаго шума.

Тезей. Спартанской же породы и мои

Собаки. Пасть — широкая, шерсть — пгая

И уши длинныя, висячія: съ цвтовъ

Сметаютъ утреннюю росу!

Кривыя ноги,— грудь какъ у быка

У добраго,⁵⁴ и если на угонку

Не слишкомъ быстры,— голоса у нихъ зато,

Какъ колокольчики, подобраны другъ къ другу.

Поврь мн, что звучне ничего

Охотничьи рога не возбуждали

Ни въ Крит, ни въ ессаліи, ни въ Спарт.

Суди сама, когда услышишь. Тише,

Однако! Тс! что это здсь за Нимфы?

Эгей. Князь-государь! Да это дочь моя

Тутъ спитъ, а вотъ Лизандръ, а вотъ Димитрій,

Елена, старика Недара дочь….

Вотъ чудо, что они здсь вмст вс!

Тезей. Должно быть, поднялись они съ зарей

Обряды мая совершать,⁵⁵ и зная

На счетъ охоты сборы наши, съ нами

Сюда явились праздновать. А кстати,

Эгей: сегодня срокъ, когда отвтъ свой дать

Намъ Эрмія должна.

Эгей. Такъ точно, государь !

Тезей. Пускай же звукъ роговъ ихъ всхъ разбудитъ.

(За сценою звуки роговъ. Димитрій, Лизандръ, Эрмія и Елена просыпаются и вскакиваютъ).

Тезей. День добрый!… Валентиновъ день прошелъ,⁵⁶

А тутъ паруются лсныя птички !

Лизандръ. Простите государь !

(Она и прочіе становятся на колни передъ Тезеемъ).

Тезей. Прошу всхъ встать.

Но, вы соперники, какъ мн извстно !

Откуда же согласіе такое,

Что здсь вражда, нисколько не боясь,

Съ враждою спитъ безъ всякихъ подозрній?

Лизандръ. Князь-государь! Смущенъ и, на яву ли,

Во сн ли — самъ не знаю,— отвчаю!

Но я клянусь, что самъ сказать я не могу,

Какъ я зашелъ сюда, но, сколько помню —

(Хочу всю правду вамъ сказать и вотъ

Теперь припоминаю все, какъ было.)

Пришелъ сюда и съ Эрміей, хотъ-ли

Мы изъ Аинъ бжать, чтобы уйдти

Изъ-подъ аинскаго жестокаго закона,

Эгей. Довольно, о, довольно слышалъ я!

Властитель мой, законъ я призываю,

Законъ, законъ на головы виновныхъ !

Бжать они хотъ-ли,— слышь, Димитрій?

Бжать, сударь ты мой! И насъ лишить

Тебя — жены, меня же — власти

Отцовской — дочь кому хочу отдать.

Димитрій. Мн, государь, прекрасная Елена

Открыла то, что въ лсъ они ушли.

Я въ бшенств за ними устремился,

Елену жъ повлекла любовь ко мн.

Но, князь и государь! Не знаю, чудомъ что-ли,—

(А непремнно чудомъ) къ Эрміи любовь

Во мн, какъ снгъ, растаяла и стала

Какъ бы воспоминаньемъ объ игрушк,

Которая съума сводила въ дтств.

Все счастье сердца моего, любовь

Моей души, очей моихъ блаженство

Теперь — одна Елена! Съ нею, князь и государь,

До встрчи съ Эрміей я обручился:

Но, точно на меня нашла болзнь,

Въ которой пища лучшая противна.

Теперь же, какъ здоровый, получилъ

Я снова вкусъ естественный. Опять

Люблю ее, томлюсь по ней, крушуся

И съ нею никогда не разлучуся.

Тезей. Ну, милыя четы! я встрч этой радъ:

Вы посл мн доскажете что было.

Эгей! твоей я вол поперечу:

Во храм, вмст съ нами, об пары

Должны соединиться навсегда,

А такъ какъ утро все почти прошло,

То мы теперь охоту отлагаемъ.

Въ Аины три четы вс поспшимъ

И пиръ великолпный зададимъ.

— Пойдемте, Ипполита!

(Тезей, Ипполита, Эгей и свита уходятъ.)

Димитрій. Все это такъ же смутно и неясно,

Какъ дальнихъ горъ вершины за туманомъ!

Эрмія. А я какъ будто зрніемъ двойнымъ

Смотрю и все двоится мн.

Елена. Я — тоже!

Димитрія нашла я вновь, какъ перлъ,

И мой, а вмст и не мой онъ.

Димитрій. Вотъ что:

Ужь точно ль мы проснулись? Все сдается мн,

Что спимъ еще и грезимъ мы! И точно ль

Здсь князь нашъ былъ и намъ веллъ идти съ собой?

Эрмія. Да, былъ, и мой отецъ.

Елена. И королевна Ипполита.

Лизандръ. И намъ съ собой во храмъ веллъ идти.

Димитрій. Ну, значитъ — такъ, и на яву все это!

Пойдемте же за княземъ и дорогой

Другъ другу перескажемъ наши сны!

(Уходятъ. Основа просыпается.)

Основа. Когда до меня дойдетъ очередь, смотрите вы: кликните меня и я буду отвчать. Моя реплика: ‘Дражайшій мой Пирамъ!’ Эй, эй! Петръ Пила, Дудка скорняжныхъ длъ мастеръ, Рыло мдникъ, Голодай портной! вотъ народецъ! каковы? ушли и оставили меня спящаго!.. Только однако я видлъ престранный сонъ… я видлъ сонъ… просто, умъ за разумъ заходитъ, когда припоминаешь! Надобно быть осломъ, чтобы разбирать такой глупйшій сонъ. Кажется, будто я былъ… Фуй, какая скверность!.. кажется, что я былъ… кажется, что на мн была… но надо быть съумасшедшимъ, чтобы объяснять, что на мн было!.. но опять-таки, надобно быть съумасшедшимъ, чтобы объяснять, что на мн было… Видомъ не видано, слыхомъ не слыхано…⁵⁷ вотъ какой сонъ былъ! Попросить Петра Пилу сочинить на эту оказію псню,⁵⁸ подъ названіемъ: ‘Сонъ ткача Основы’,— это, я вамъ скажу такая ткань, что мое почтеніе! И псню эту пропою я князю, по окончаніи пьесы, для большаго эфекта, надобно ее спть посл Тизбиной смерти! (Уходитъ.)

СЦЕНА ІІ-я.

Аины. Комната въ дом Пилы.

Входятъ Пила, Дудка, Рыло и Голодай.

Пила. Посылали ли за Основой на квартиру? воротился ли онъ домой?

Дудка. Если онъ не воротится, то пиши — пропало! Вдь пьеса не пойдетъ тогда? не правда ли, не пойдетъ?

Пила. Какъ ей идти? безъ него, гд жъ у насъ въ Аинахъ найдется другой, кто бы представилъ Пирама?

Дудка. Что и говорить! самый толковый человкъ изо всхъ аинскихъ мастеровыхъ!

Пила. Ну, да кром того и изъ себя ужь очень красивъ: голосъ притомъ этакій сладкій, ну, какъ есть, настоящій милка!

Дудка. Да и душа человкъ-то, вотъ что.⁵⁹

Входитъ Буравъ.

Буравъ. Ну, братцы, князь выходитъ изъ храма! Тамъ внчали тоже двухъ господъ на двухъ барышняхъ. Ежели пьеса пойдетъ, мы вс будемъ съ праздникомъ.

Дудка. Эхъ, Основа, Основа! отъ себя теряешь ты счастье! былъ бы теб могарычь! князь бы пожаловалъ, непремнно бы пожаловалъ за роль Пирама! пожизненную бы пенсію далъ, пожизненную пенсію, сейчасъ умереть!

Входитъ Основа.

Основа. Гд вы соколики? гд вы сударики?

Пила. Основа! о, счастливый день, о, благословенный часъ!

Основа. Братцы! чудеса вамъ разскажу… только вы не спрашивайте какія, потому что, если я вамъ разскажу, я не буду настоящій аинянинъ… Постойте, я вамъ все разскажу, все, что надо.

Пила. Разсказывай, разсказывай, милйшій Основа!

Основа. О себ? ни слова! Сказать же я вамъ хочу то, что князь изволилъ ужь отобдать. Надвайте скорй костюмы, накладныя бороды — да привяжите покрпче шнурки къ бородамъ и ленты къ башмакамъ, и сейчасъ же во дворецъ! Пробгите поскорй еще разъ роли и наше дло въ шляп. Наше представленіе предпочтено всмъ другимъ. Не мшаетъ, чтобы Тизба, на всякій случай, надла чистую рубаху (это я говорю на счетъ поту). Вотъ тоже: кто льва играетъ, ногти бы немного почистилъ, нельзя, на виду будутъ, аки львиныя когти. А главное, любезнйшіе актера: не шьте вы чесноку или луку, потому воняетъ, скверно воняетъ, а наше дыханіе должно быть чистое, свжее. За тмъ, я готовъ биться объ закладъ, что вс скажутъ: вотъ комедія, такъ комедія! Ну, да нечего слова по пусту терять: за мной! Впередъ!⁶⁰(Exeunt.)

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА І-я.

Аины. Зала во дворц Тезея.

Входятъ Тезей, Ипполита, Филостратъ, вельможи и придворные.

Ипполита. Какъ странны, мой Тезей, любовниковъ разсказы!

Тезей. Да, больше странны, чмъ правдивы. Плохо

Я въ басни старыя и въ фей проказы врю.

Мозгъ у влюбленныхъ и у съумасшедшихъ

Такой кипучій и фантазія такая

Богатая, что видятъ часто въявь

Они, чего холодный здравый умъ не видитъ.

Лунатики, любовники, поэты

Какъ будто созданы изъ одного

Воображенья. Одни: чертей

Гораздо больше видятъ, чмъ въ аду ихъ

Найдется, таковы безумные! Любовникъ,

Такой же съумасбродъ, красу Елены

Въ египетской чернавк часто видитъ.

Поэта взоръ, въ безумств вдохновеній,

То съ неба на землю блистая упадетъ,

То воспаритъ съ земли на небо, тамъ же

Блистая: и когда воображенье

Зачнетъ во чрев и родитъ

Невдомаго образъ бытія,—

Перо поэта — тло дастъ сему

Воздушному ничто, укажетъ въ мір мсто

И наречетъ по имени его.

Столь сильны чудеса воображенья,

Что если радость вдругъ ему предстанетъ,

То вмст встникъ зримый прилетитъ

Сей радости: когда жъ порой ночной,

Тревожный страхъ намъ душу поститъ,

То каждый кустъ — тогда медвдь большой!

Ипполита. Есть что-то больше этого однако

Въ исторіяхъ ночныхъ и въ перемн,

Свершившейся со всми! больше, чмъ

Игра Фантазіи, иметъ образъ

Вещественнй, прочне, хоть конечно

И удивительно и странно это все.

Входятъ Лизандръ, Димитрій и Елена.

Тезей. А вотъ и дв четы: какъ веселы, какъ рады!

Веселье, да сопутствуетъ, друзья,

Веселье и дни долгіе любви

Вамъ въ жизни.

Лизандръ. Государь, пусть боле чмъ намъ,—

Вамъ въ царственныхъ трудахъ и царственныхъ утхахъ.

Тезей. Однако посмотрть, какими празднествами

И развлеченьями мы можемъ сократить

Трехъ остальныхъ часовъ томительную вчность,

Межъ нашимъ ужиномъ и ложемъ сна!

Да гд же нашъ распорядитель празднествъ?

Какія развлеченія у насъ

Въ наличности? Пьесы нтъ ли, что ли,

Часы несносные способной сократить?

— Зовите Филострата.

Филостратъ. Здсь я, князь могучій,

Тезей. Разсказывай, какихъ увеселеній

Ты. заготовилъ намъ на этотъ вечеръ?

Комедію иль музыку?Вдь надо жъ

Лнивое намъ время обмануть!

Филостратъ. Вотъ, государь, афиша всхъ забавъ!

Извольте выбрать вы и приказать,

Какія будутъ вамъ угодны.

Лизандръ (читаетъ)⁶¹.

Сраженіе съ Кентаврами, восптое

Аинскимъ евнухомъ съ сопровожденьемъ арфы.

Тезей. Ну, это въ сторону! Моей подруг

Объ этомъ разсказалъ ужь я, во славу

Иракла, родственника моего.

Лизандръ (читая.)

Неистовство Вакханокъ разъяренныхъ,

ракійскаго пвца свирпо растерзавшихъ.

Лизандръ. Плачь трижды-трехъ скорбящихъ музъ,

О жалостной и гладной смерти,

Постигшей нищую науку⁶².

Тезей. Я знаю это: дкая сатира!

На брачномъ пиршеств она не къ мсту.

Лизандръ (читая.)

Забавно-жалостное представленіе

О юной Тизб и ея Пирам,

Весьма плаченное увеселеніе.

Тезей. Плачевно и забавно — вотъ такъ штука!

Горячій ледъ и снгъ вареный это.

Какой же кроется въ разлад этомъ складъ?

Филостратъ. Въ піес, государь, коего словъ съ десять,

По краткости я равной ей не знаю.

Но, ваша свтлость, даже десять словъ

Въ ней вовсе лишнія. Вотъ, отъ чего

Она плачевная: во всей піес

На мст слова нтъ, актеры — дрянь!

Забавною же названа, затмъ,

Что самъ себя Пирамъ въ ней убиваетъ.

Когда его на проб видлъ я,

То плакалъ самыми веселыми слезами,

Какихъ извлечь и громкій смхъ не въ силахъ!

Тезей. Да ктожъ актеры тутъ?

Филостратъ. Аинскіе мастеровые.

Ихъ умъ досел вовсе не работалъ,

Но нын, для торжественнаго дня

Они измучили тупую память.

Тезей. И я хочу піесу слышать.

Филостратъ. Но,

Свтлйшій князь! Она васъ недостойна.

Я былъ на проб, слушалъ до конца.

Піеса — дрянь, дрянь сущая: поврьте!

Ужь разв только будетъ вамъ пріятно

Намреніе ихъ вамъ услужить

И тяжкій трудъ.

Тезей. Хочу піесу слышать!

Не слдуетъ, не должно отвергать

Усердной простоты посильныхъ приношеній.

Зови сюда, а дамъ садиться я прошу!

(Филостратъ уходитъ.)

Ипполита. Мн жалко видть тщетный трудъ усердья

И тщетныя усилія его!

Тезей. Ты тщетнаго, поврь, и не увидишь.

Ипполита. Однако, онъ сказалъ, что вся игра ихъ — вздоръ.

Тезей. Тмъ снисходительне къ ней мы будемъ:

Хоть и за вздоръ, а все спасибо скажемъ!

При томъ же, вздоръ ихъ позабавитъ насъ!

Гд преданность чего не въ силахъ сдлать,

Тамъ благородное вниманье цнитъ

По степени усердія заслугу,

Не по успху. Иногда случалось,

Когда я прізжалъ, сбиралися встрчать

Рчами власти земскія меня

Заране затверженными. Но,

Какъ только я являлся, то блднли

И запиналися въ начал длинныхъ

Періодовъ, откашливались долго,

Теряли голосъ, въ заключенье: вовсе,

Не досказавши рчи, умолкали!

Но, вришь ли ты, милая моя?

Въ молчаньи лучшій видлъ я привтъ,

И въ простот преданности нмвшей

Я больше находилъ, чмъ въ звон всхъ широко —

Вщательныхъ, краснорчивыхъ фразъ.

Поэтому-то мн любви простосердечной

Языкъ столь дорогъ, столь любезенъ вчно!

Входитъ Филостратъ.

Филостратъ. Прологъ, когда изволите — готовъ.

Тезей. Вели войдти!

(Звукъ трубъ, входитъ Пила, прологъ.)

Прологъ. Ежели симъ зрлищемъ нын вамъ наскучимъ,

Не должны слушатели сіе разумти!

Такъ! яко придохомъ смо да васъ мучимъ!

Но начало съ концемъ сопрягать умти.

Аще зд явихомся — то вамъ досадити!

&nbsp, Не хощемъ ни мало васъ возвеселити!

Полагаемъ весь нашъ трудъ, дабы васъ изгнати!

Сего мы не хощемъ, чтобъ могли вы знати,

Что нын предъ ваши очи мы износимъ!

До скончанья вашего терпнія просимъ.⁶³

Тезей. Ну! какъ видно, этотъ малый не весьма силенъ на счетъ запятыхъ.

Лизандръ. Онъ проскакалъ по своему прологу, какъ необъзженный жеребенокъ, который не знакомъ еще съ уздою. Изъ этого, впрочемъ, выводится, ваша свтлость, прекрасное нравоученіе: мало того, чтобъ говорить — надобно говорить съ толкомъ!

Ипполита. Въ самомъ дл, онъ проболталъ свой прологъ, какъ ребенокъ играетъ на флейт: звуки слышны, но въ звукахъ нтъ ни какого складу.

Тезей. Его рчь была похожа на перепутанную цпь: вс звнья цлы, только вс въ безпорядк. Что-то будетъ дальше?

Входятъ Пирамъ и Тизба, Стна, Лунное сіяніе и Левъ.

Прологъ. Не должно васъ, зрителіе, ни мало дивити

Зрлище, кое вы зд предъ очами зрите!

Се — младый Пирамъ, а се — предстоитъ предъ вами

&nbsp, Тизба, бодрыми сердца пронзая очами.

Сей же мужъ, кой въ извести — стну представляетъ:

&nbsp,Любителя отъ драгой стна раздляетъ.

А се щели можете тоя стны зрти,

Въ т обыкли по вся дни другъ друга смотрти.

Мужъ же съ можжевельникомъ, съ фонаремъ свтящимъ,

Представляти лунный свтъ будетъ горящимъ.

За не при сіяніи сихъ лучей печальныхъ

Сртиться сіи хотятъ у вратъ тріумфальныхъ.

&nbsp,Да любовный сердца жаръ и пылъ младой крови

Хотя мало утишать блаженствомъ любовіе,

Но егда лишь пріиде двица прекрасна,

&nbsp, Левъ илъ паче мраволевъ, рыкая ужасно,

Тако-жъ пріиде, искаій кого поглотити.

Ублжавшей красоты епанчу схватити,

И кровавой пастію, кровью обагрити,

Лютый зврь изволилъ сей, зло разъяряся.

Сего же не вдый ничтоже сумняся,

Пріиде младый Пирамъ и егда увид

Обагренну епанчу, жизнь возненавид.

Самопрандеръ, сирчъ мечъ, тогда вынимаетъ

И стеня, себя весьма живота лишаетъ.

&nbsp, Тизба, крывшаясь межъ тмъ, во чащ древесной,

Оглашаетъ, вновь пришедъ, стономъ лсъ окрестной,

И не чая алчныя пренести разлуки

Любителя самопрандръ беретъ въ нжны руки:

Сама — о видъ жалостный — во тло вонзаетъ:

Заструилась ала кровъ — и се умираетъ!

Вся же прочая режутъ, коль ваше желанье,

Левъ любовники, стна, лунное сіянье.

(Exeunt Прологъ, Тизба, Левъ и Лунный свтъ.)

Тезей. Я буду не мало удивленъ, однако, если и левъ заговоритъ!

Димитрій. Не извольте дивиться, государь! Отъ чего же льву не заговорить, когда такъ много ословъ говорятъ?

Стна. Въ семъ плачевномъ дйствіи стну представляти

Избранъ есмь, егда же желаете знати:

Кто есмь,— Медникъ есмь, Рыломъ нарицаюсь,

Днесь же каменной стной предъ вами являюсь.

&nbsp, И тако стна есмь и есмь со дырою,

Да ведути черезъ сію рчи межъ собою,

Пламенны любовники и ея услаждаютъ.

Что стна есмь — съ глиною известь увряютъ,

Кой зримы на мн сутъ, а се, и дыру я

&nbsp, Честны зрителіе, симъ тако показую.

(Растопыриваетъ пальцы.)

Тезей. Ну, можно ли требовать, чтобы известь и глина говорили основательне?

Димитрій. Дйствительно, государь! это самая умная стна, какую удавалось мн слышать въ жизни.

Тезей. Пирамъ приближается къ стнъ. Тс!

Входитъ Пирамъ.

Пирамъ. О, нощь, о, мрачна нощь, простерша черну тнь!

Нощь, сущая везд, гд не блистаетъ день!

О, нощь! о, нощь! Увы! реку: увы! двояко!

Страшуся не узрть драгія Тизбы зрака

Стана! о, ты стна! Ты, кою сорудилъ

Виновникъ дней ея и съ ней насъ раздлилъ,

&nbsp, Стна незыблема, стна жестокосерда,

Къ моленіямъ моимъ будь нын милосерда!

(Стна растопыриваетъ пальцы.)

&nbsp, Благодарю тебя, стна! благодарю!

Ничто не можетъ быть, стна, тебя миляе!

Но Тизбы милыя досел я не зрю…

Жестокая стна, кляну тя, проклинаю!

Тезей. Отчего жъ это стна не отвчаетъ ему на проклятіе проклятіемъ? Вдь она уже оказала способность чувствовать!

Пирамъ. Не сметъ отвчать, ваше свтлое высочество! потому: этого не показано. А вотъ, посл словъ: ‘кляну тя, проклинаю’, начинается Тизбина роль. Она, значитъ, приходитъ и я ее вижу въ щель. Вотъ вы сейчасъ изволите увидть, что все будетъ точь-въ-точь, какъ я говорю. Тизба приближается.

Входитъ Тизба.

Тизба. Сколь часто ты моимъ стенаніями внимала,

&nbsp, Жестокая стна за то, что раздляла

Съ любезнымъ мя моимъ! Уста коликократъ

Лобзали камени безжизненнаго хладъ.

Пирамъ. Зрю голосъ милыя! Мой духъ терпть не можетъ…

Терпнье таково безмрно скуки множитъ.

&nbsp, О, Тизба!

Тизба. О, драгій! се ты ль? о, милый видъ!

Пирамъ. Се я! когда жъ не я, пусть громъ меня разитъ.

О! сколь на свт семъ есть тотъ благополученъ,

Чей долгъ съ любовію сердечной не разлученъ.

Тизба. И злополученъ тотъ, котораго пріязнь

Любезная его за люту емлеть казнь.⁶⁴

Пирамъ. Лобзай меня молю, сквозь оный хладный камень

И въ сердц затуши терзающій мя пламень.

Тизба. Я не уста твои лобзаю, а дыру!

Пирамъ. Коль сострадаешь ты стенаніямъ печальнымъ,

Приди, молю тебя — сейчася къ вратамъ трухмальнымъ!

Тизбл. Иду, о, мои драгій! иль пусть сейчасъ умру!

Стна. Се роль свою стна въ семъ зрлищ кончаетъ

И отходя домой, вамъ всякихъ благъ желаетъ!

(Изыдутъ вонь, поклонившись, Стна, Пирамъ и Тизба).

Тезей. Такимъ образомъ, стна, раздлявшая двухъ сосдей, уничтожена!

Димитрій. Такъ, государь, и слдуетъ, когда у стнъ совершенно незаконно являются уши.

Ипполита. Въ жизнь я неслыхивала подобнаго безобразія!

Тезей. Надобно сказать, что и лучшее въ этомъ родъ — въ сущности не что иное, какъ обманъ: и дурное можетъ иногда дополниться воображеніемъ.

Ипполита. Тогда ужь это дло не ихъ воображенія, а нашего.

Тезей. Если мы только будемъ воображать о нихъ не хуже того, что они сами о себ воображаютъ, они выйдутъ отличные люди. Но, вотъ идутъ два благородныхъ звря: человкъ и левъ.⁶⁵

Входятъ Левъ и Лунный Свтъ.

Левъ. Сударыни, чьи невры столько тонки,

Что страшны имъ малйшіе мышенки,—

Вы будете, быть можетъ, трепетать,

Когда здсь станетъ дикій левъ рычать?

&nbsp, Но знайте: я, Буравъ столяръ, здсь льва играю!

Хоть въ львиной шкур я, но львиной не пылаю

Я злобной яростью… была бы мн бда,

Когда бъ, заправскій левъ, явился я сюда.

Тезей. Какое милое и деликатное животное!

Димитрій. Я такихъ деликатныхъ, государь, и не видывалъ!

Лизандръ. Этотъ левъ — лисица по мужеству.

Тезей. Правда, и настоящая курица по осторожности.⁶⁶

Димитрій. Нтъ, государь! лисица давитъ куръ, а его мужество, не можетъ подавить его осторожности.

Тезей. Ну, по-крайней-мр, ужь осторожность не сладитъ у него съ мужествомъ, какъ курица не сладитъ съ лисицей. Но довольно! оставимъ его съ его осторожностью и послушаемъ, что скажетъ намъ луна.

Лунный свтъ. Луну двурогую фонарь сей представляетъ…

Димитрій. Отчего жъ у него рогъ на голов нтъ?

Тезей. Да еще не выросли! должно быть, луна въ ущерб.

Лунный свтъ. Луну двурогую фонарь сей представляетъ,

А я тотъ человкъ, что виденъ на лун!

Тезей. Вотъ въ чемъ главная ошибка всего дла: онъ самъ долженъ сидть въ фонар: а то какой же это лунный человкъ?

Димитрій. Онъ не сметъ туда влзть, чтобъ не потушить огарка, посмотрите: онъ и такъ догараетъ.

Ипполита. Мн однако ужь наскучилъ этотъ мсяцъ! желательно, чтобъ ему вздумалось перемниться.

Тезей. По слабому мерцанію свта, можно заключить, что луна въ ущерб, но изъ учтивости, мы все-таки должны дождаться, пока она совершитъ свое теченіе.

Лизандръ. Продолжай, луна!

Лунный свтъ. Все, что мн слдуетъ сказать, есть то, что фонарь сей есть луна, я же — человкъ въ лун, что сей можжевельникъ мною самимъ нарванъ и что сія собака есть моя собственная собака.⁶⁷

Димитрій. Какъ же это, однако? Все это вдь должно быть въ фонар, потому что все это — и человкъ, и можжевельникъ, и собака — составляетъ луну. Но вотъ является Тизба!

Входитъ Тизба.

Тизба. Се, я у древнихъ вратъ! но гджъ драгій Пирамъ?⁶⁸

Левъ. Го-о-о!

(Левъ рычитъ. Тизба убгаетъ).

Димитрій. Славно рычишь, левъ!

Тезей. Славно бжишь, Тизба!

Ипполита. Славно свтишь, луна! Право, луна свтитъ съ особенною пріятностію.

(Левъ разрываетъ епанчу, брошенную Тизбой и убгаетъ).

Тезей. Славно дерешь, левъ!

Димитрій. А вотъ и Пирамъ идетъ!

Лизандръ. А! поэтому-то левъ и убжалъ!⁶⁹

Входитъ Пирамъ.

Пирамъ. О, мсяцъ, мсяцъ! я благодаренье

&nbsp, Паче и паче теб воздаю!

Буду я зрть прелестное творенье,

&nbsp, Буду я зрть драгую мою.

(Увидавъ епанчу Тизбы).

Но стой! О, видъ!

Сердцу ужасный!

Что здсь лежитъ?

&nbsp, О, я несчастный!

&nbsp, Терпть нтъ мочи:

Слезитесь очи!

Погибла, о, драгая,

&nbsp, Погибла навсегда!

Судьба, — судьбина злая:

&nbsp, О, горе, о, бда!

О, я несчастный!

&nbsp,О, видъ ужасный!

О, лютый рокъ!

&nbsp, Прерви сей жизни токъ!I

Тезей. Ну, конечно! какъ не сойдти съ ума отъ этакихъ страстей и отъ смерти милой подруги.

Ипполита. Что ты прикажешь длать съ моимъ сердцемъ? Какъ это ни глупо, а мн все-таки жалко!

Пирамъ. О, чего ради львы и зври люты,

О, чего ради созданы на свтъ?

Скорбны, тяжки минуты!

Тизбы драгія боле нтъ,

Левъ умертвилъ презрнный

&nbsp, Во цвт сей милый цвтъ!

&nbsp, Судьбой сраженный,

&nbsp, Могу ли жить,

Коль больше не любить?

&nbsp, Мой духъ мятется

&nbsp, И сердце рвется:

Тизбы драгія въ свт семъ нтъ!

&nbsp,Едва сіе увидлъ,

Мой отбжалъ покой:

Нтъ мн веселья, все я возненавидлъ,

&nbsp, Лютой терзаясь тоской!

О, вынимайся, сарпандеръ мой !

&nbsp, Мой острый мечь, прерви сей жизни токъ.

&nbsp, Рази ты въ сердце, прямо въ лвый бокъ!

(Закалывается).

&nbsp,Се умеръ я!

И бытія

Уже пресклась нить!

&nbsp, Увы! я умираю,

Ужь въ небесахъ витаю!

Ступай луна,

&nbsp, Ты не нужна,

(Лунный свтъ exit)

Я умираю, умираю, умираю!⁷⁰

Димитрій. Какъ онъ долго умиралъ!

Лизандръ. Не мудрено: потому что не взаправду.⁷¹

Тезей. Съ помощію цирюльника, онъ можетъ еще возвратиться къ жизни и по прежнему продолжать быть осломъ.

Ипполита. Но что это луна ушла до появленія Тизбы? Какимъ же образомъ Тизба отыщетъ своего любовника?

Тезей. Это ничего: при свт звздъ. Вотъ однако и она! ея горестными стованіями вроятно окончится пьеса.

(Входитъ Тизба).

Ипполита. Авось она недолго будетъ стенать о такомъ Пирам!

Димитрій. Трудно ршить только, кто лучше: Пирамъ или Тизба? Кажется, оба лучше!

Лизандръ. Вотъ уже узрла она его своими прелестными очами!

Димитрій. И начинаетъ стенати тако:

Тизба. Милый, милый голубочикъ!

Отлетлъ на вкъ ты прочь,

О, Пирамъ, о, мой дружочикъ,

Буду плакать день и ночь.

Вы струитесь, токи слезны!

Надрывайся грудь тоской!

О, мой милый! о, любезный!

Ты навкъ потерянъ мной!

Друга хладная могила,

Счастье дней моихъ сокрыла:

Люта смерть, приди скорй!

Рокъ рушитель сей любови,—

Знать, моей ты жаждешь крови:

Не жалю грустныхъ дней!

&nbsp, О, вонзись мечь острый друга!

О, вонзись, молю тебя!

&nbsp, Другу врная подруга

Умираю я любя.⁷²

(Беретъ мечь Пирама и закалывается.)

Тезей. Луна и левъ остались въ живыхъ хоронить мертвыхъ!

Димитрій. Да сверхъ того еще стна, государь!

Основа. Съ вашего позволенія, смю васъ уврить, что стна, раздлявшая родителей ихъ, не существуетъ боле⁷². Не благоугодно ли будетъ теперь посмотрть эпилогъ, или внять бергамасской пляски, которая иметъ быть исполнена двумя изъ нашей компаніи?

Тезей. Нтъ, ужь пожалуйста, безъ эпилога! Ваша пьеса не нуждается ни въ какихъ извиненіяхъ. Вс играющіе перемерли,— а о мертвыхъ, по пословиц,— ничего, кром хорошаго! Но, если бы тотъ, кто игралъ Пирама, повсился на подвязк Тизбы, то вышла бы трагедія въ полной форм. Впрочемъ, и въ этомъ своемъ вид, пьеса прекрасна и отлично исполнена ! Покажите намъ теперь свою бергамасску, а эпилогъ по боку!

(Пляска.)

Тезей. Полуночи языкъ двнадцать прогудлъ.

Любовники! на ложе наслажденій!

Теперь насталъ волшебный часъ видній,

Мы, вроятно, утра часъ проспимъ,

Провеселившись за полночь сегодня.

Нелпый фарсъ намъ ускорилъ шаги

Тяжелой ночи: на покой же, други!

Для новыхъ празднествъ просыпаясь днемъ,

Въ пирахъ мы дв недли проведемъ!

(Exeunt.)

СЦЕНА ІІ-я.

Входитъ Пукъ съ метлой.

Пукъ. Вотъ голодный левъ рычитъ,

Волкъ на мсяцъ поднялъ вой:

Пахарь крпко-крпко спитъ,

Утомленъ денной страдой…

Огонекъ погасъ въ избахъ,

Простоналъ пугачъ въ кустахъ:

Застоналъ въ отвтъ больной,

Вспомнивъ саванъ гробовой.

Часъ полуночи насталъ —

Разверзается жилище

Мертвецовъ, и на кладбищ

На церковномъ, сонмъ ихъ всталъ!

И, Гекаты колесницы

Свита,— вотъ явились мы,

Сны таинственные тьмы,

Ненавистники денницы!

Часъ видній! Всюду тишь:

Не скребется даже мышь

Въ благодати полномъ дом!

Никого не слышно, кром

Лишь меня, который отряженъ

Соръ метлой изъ дому выместь вонъ⁷⁴.

Входятъ Оберонъ и Титанія со свитой.

Оберонъ. Пусть погасли свчи здсь,—

Мы волшебными огнями

Снова домъ освтимъ весь.

Эльфы! рзвыми толпами

Разсыпайтеся скорй!

Вторьте псн вы моей,

Словно птички межь кустами,

Веселись, скачи и пой,

Мой воздушный, пестрый рой!

Титанія. Нота въ ноту, слово въ слово

Псню звонкую мы снова,

Взявшись за руки споемъ!

Благодать мы пснью нашей

Здсь навемъ: полной чашей

Да живетъ сей домъ!

Оберонъ. До зари вы гуляйте до утренней

По высокимъ палатамъ расписаннымъ:

Мы же въ спальни съ царицей пойдемъ,

Благодать тремъ четамъ принесемъ:

Да исполнится вкъ ихъ отрадами,

Да живутъ они весело съ чадами,

Да не будетъ въ рожденныхъ отъ нихъ

Ни въ единомъ отмтинъ дурныхъ!⁷⁵

Родились бы талантливы — счастливы

И на всякое дло удачливы,

Изукрашены всякимъ добромъ:

Красотою же — кровь съ молокомъ!

Полевою росою, святою росой

Окропить вы весь домъ поспшите за мной,

Чтобъ хозяинъ въ немъ жилъ — не тужилъ,

Много лтъ пировалъ, людямъ правду творилъ!

Ну, скорй

Разлетайтесь!

Но до утреннихъ лучей

Вс ко мн,

Въ тишин

Собирайтесь!

(Exeunt Оберонъ, Титанія и свита.)

Пукъ. Если не съумли тни

Угодить вамъ, господа,—

Это вовсе не бда!

Мало-ль хуже сновидній

Вы видали иногда?

Вотъ и наше представленье

Тоже — греза сновиднья:

А когда же складны сны?..

Извинить вы насъ должны!

Я же Пукъ, какъ малый честный,

Честностью давно извстный,

Общаюсь и клянусь,

Что когда по представленьи,

(А признаться, я боюсь)

Въ насъ зминое шипнье⁷⁶

Духа не убьетъ…

Мы, за ваше снисхожденье,

Примемъ твердое ршенье

Быть умнй впередъ:

Или — Пука назовите

Шельмой вы тогда!

А теперь вы насъ немножко поощрите

И рукоплесканьемъ подарите:

Доброй ночи, господа!

ПРИМЧАНІЯ.

Хотя ‘Midsummer day’ собственно значитъ Ивановъ день (24 іюня) — день, связанный въ врованіяхъ всхъ почти Европейскихъ народовъ, и у насъ, Славянъ, съ различными фантастическими поврьями, и потому правильне было бы перевести названіе пьесы: ‘Ночь подъ Ивановъ день’, но я удержалъ названіе боле употребительное: ‘Сонъ въ лтнюю ночь’, преимущественно по той причин, что въ зимнюю ночь не пригрезятся или весьма рдко пригрезятся такія грезы, которыхъ полна комедія, что они тсно связаны съ знойной лтней ночью. Самъ Шекспиръ, впрочемъ, напоминаетъ, что дйствіе пьесы происходитъ въ ма, а не въ іюн, именно 1 мая. (Дйствіе IV, сцена I.).

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

1) Буквально: ‘подобно мачих, или вдовиц долго истощающей доходы молодыхъ людей.’

2) Тезей, побдивъ Амазонокъ, взялъ въ плнъ ихъ царицу Антіопу (у Шекспира — Ипполита) и отъ брака съ ней имлъ сына Ипполита.

3) Собственно Тезей названъ ‘герцогомъ’, но если Шекспиръ, для удобнйшаго представленія его достоинства своей публик, употребилъ титулъ, наиболе извстный въ средніе вка, титулъ герцога,— то для удобнйшаго же представленія его достоинства публик настоящаго времени, я выбралъ титулъ князя. Почему не царя? спросятъ меня въ такомъ случа. Потому, что титулъ царя, который мы привыкли придавать и героямъ древности, набросилъ бы античный колоритъ на средневковое и притомъ сказочное лице Тезея,

4) Въ Аинахъ, по закону Солона, родители имли надъ дтьми право жизни и смерти.

5) Въ этомъ мст, я съ намреніемъ старался удержать нсколько оффиціальный, даже, такъ сказать, подъяческій языкъ, слышный въ оригинал.

6) Здсь, до осязательности, проглядываетъ взглядъ поэта на любовь Лизандра и Эрміи, на эту ‘Fancy’, родившуюся вслдствіе жажды любить и воспитавшуюся на романическихъ исторіяхъ.

7) Слово ‘мечты’, далеко не выражаетъ англійскаго Fancy, но все же оно здсь лучше идетъ, чмъ слово ‘любовь.’

Можетъ быть, я и ошибаюсь (увлекаясь основною мыслію комедіи), но здсь союзъ ‘потому’ (therefore), выражаетъ весьма рзко ироническій взглядъ поэта. Совсмъ инаго рода ‘потому’ извлекъ бы разсудокъ изъ предшествовавшаго разговора. Личное, но опять-таки, это мое личное мнніе, готовъ восторгаться этимъ: ‘потому’, какъ одно изъ лицъ Мольеровскихъ комедій выраженіемъ въ какомъ-то сонет.

9) Вмсто миль, я позволилъ себ употреблять версты, потому же самому, почему, вмсто герцога, назвалъ Тезея княземъ.

10) Майскіе обряды — остатокъ язычества въ Англіи, еще живой во времена Шекспира. Рано утромъ, толпы народа шли въ разныя стороны окрестностей веселиться, играть и плесть внки. Быки, съ увнчанными рогами, при кликахъ народа, везли огромное майское дерево, вязъ, убранный цвтами и лентами. На закат солнца расходились по домамъ: втвями дерева украшали окна и двери, а самое дерево врывали на площади и плясали около него.

11) Въ предисловіи я достаточно развиваю мысль о томъ, что лица Шекспировскія говорятъ часто не натурально и стараюсь пояснить, почему именно они говорятъ не натурально въ нашемъ смысл. Разговоръ Елемы и Эрміи представляетъ одинъ изъ крайнихъ предловъ такой ненатуральности, т. е. такаго выраженія въ обычныхъ тогдашнему зрителю метафорическихъ формахъ. На счетъ метафоричности языка, переводчикъ ‘Лира’, въ своемъ этюд высказалъ мысли столь врныя, что я не имю къ нимъ ничего прибавить, кром того только, что эта метафоричность родилась подъ вліяніемъ вкуса Итальянскаго. Везд, гд разговоры принимаютъ строй метафорическій, я прибгалъ къ размрамъ, наиболе, по моему мннію, способнымъ выражать этотъ строй.

12) Опять Елена говоритъ въ своемъ монолог не натурально въ нашемъ смысл, а читаетъ итальянское лирическое стихотвореніе эпохи на тему слпоты и безосновности любви, но величіе Шекспира передъ всмъ, ему современнымъ, заключается въ глубин преткновенія психическихъ пружинъ: они выставляются наглядно даже въ этихъ метафорическихъ формахъ, даже можетъ быть въ этихъ формахъ становятся наглядне, чмъ были бы въ нашихъ натуральныхъ. Вдь наша натуральность, которой глубокую правду и законность я признаю, конечно, часто впадаетъ въ другую крайность, въ личность, узость и стало быть неполноту выраженія. Герои старыхъ поэтовъ, особенно Шекспировскіе, говоря часто не то, что сказали-бы они сами въ ихъ положеніи — то, что сказалъ бы поэтически объ ихъ положеніи поэтическій зритель — едва ли врне нашихъ достигаютъ высшихъ цлей драмы. Вглядитесь въ психическій анализъ, которымъ проникнутъ монологъ Елены: мн сдается, что осязательно выразить его можно только въ этомъ или подобныхъ этимъ формахъ!

13) Старинная, уродливая пьеса, которая однако вроятно имла замчательное мсто въ впечатлніяхъ поэта.

14) Ерклеса, т. е. Геркулеса. Мастеровые часто коверкаютъ имена — но не везд можно, да и не везд нужно было передавать это въ перевод.

15) Слово ‘королевна’ употребляю я опять также для удержанія сказочной физіономіи героевъ и героинь древности.

16) За симъ слдуетъ въ оригинал мсто, утратившее для насъ всякое значеніе, не имвшее его и никогда, можетъ быть вставочное. Лучшіе переводчики, какъ Шлегель, его пропускаютъ изъ уваженія къ поэзіи и благопристойности. Сдлать здсь намекъ осязательнымъ — легко, да не хорошо и не стоитъ. Вотъ это мсто:

Пила. Ну это съ какой хотите.

Основа. Такъ я буду играть съ вашей соломеннаго цвта бородой, съ вашей темно-оранжевой бородой, съ вашей пурпуровой бородой, или съ вашей бородой цвта французской головы, ярко-желтаго цвта.

Пила. Иныя французскія головы и вовсе безъ волосъ, такъ вы будьте безбородымъ. И такъ, господа…

Пусть такими мстами дорожатъ т, которые заботятся о сохраненіи дрязги въ Шекспир!

17) Такъ по поправк Колльеровскаго экземпляра. По старымъ изданіямъ — вотъ какъ:

Основа. Непремнно сойдемся и сдлаемъ пробу, не совстясь и не робя. Приложите стараніе, приготовьтесь хорошенько.

Пила. У княжескаго дуба увидимся!

Естественне гораздо раздленіе рчей въ Колльеровскомъ экземпляр. Хоть Основа и большой охотникъ всюду соваться, но распорядитель дла, директоръ труппы не онъ, а Пила.

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

18) Т. е. кружечки, оставшіеся какъ слдъ пляски эльфовъ.

19) Въ оригинал — ‘the cowlips tall her pensioners’ — наметъ, какъ полагаютъ, на военныхъ придворныхъ, которые при королев Елисавет носили названіе ея пансіонеровъ: это были самые красивые молодые люди изъ знатныхъ и богатыхъ семействъ.

Въ пьес все дышетъ намеками на дворъ двственной королевы, на жизнь и понятія этого двора… А что, если сама она, поэтизированная явно въ разсказ Оберона, поэтизирована тайно въ Титаніи? А что — да простятъ мн наивность моихъ нкоторыхъ замчаній — если есть правда въ преданіи о любви Шекспира къ Елизавет, и если къ ней относятся множество его странныхъ, мучительной любви исполненныхъ сонетовъ? {Я позволилъ себ оставить вс свои примчанія въ ихъ первоначальной форм. Они писались какъ матеріалы для этюда. Вотъ и посл этого замчанія, я готовъ, какъ почтмейстеръ, публично называть себя телятиной, вспомнивши, что Елизавете было уже подъ шестьдесятъ въ эту эпоху!}

20) Иначе я не умю передать выраженія: ‘thou lob of spirits.’

21) Примчаніе Шлегеля. Писатели, предшественники Шекспира и даже современники его часто выводили на сцену этого духа, подъ именами Пука, Гобгоблина, Робина добраго товарища (Goodfellow), представляя его шутливымъ, веселымъ и боле взрослымъ, чмъ другіе духи и эльфы, которыхъ изображали обыкновенно дтьми. Впрочемъ, въ образ Пука, нтъ ничего ужасающаго или отвратительнаго, иначе онъ былъ бы не умстенъ во всей этой граціозной и капризной поэтической фантазіи. Въ четвертомъ дйствіи старинной, до-Шекспировской пьесы: ‘Гримъ, Крайдонскій угольщикъ’, одинъ изъ низшихъ адскихъ духовъ, принимаетъ образъ Пука и является на землю въ кожаномъ, узкомъ плать, съ лицомъ и руками темно-краснаго цвта и съ молоткомъ въ рук. Въ другой, старой же пьес ‘Wily begni led’, одинъ мошенникъ намревается нарядиться Робиномъ и говоритъ, что онъ для этого приставитъ багрово-пламенный носъ, наднетъ телячью шкуру и будетъ кричать: бо! бо! Но ни одинъ изъ этихъ образовъ не идетъ къ Пуку Шекспировскаго ‘Сна’, вообще образы, придаваемые духамъ поэтическою фантазіею, многоразличны: такъ въ разсказ Меркуціо — царица Мабъ является совсемъ иною, чмъ Титанія, хотя въ сущности он тождественны.

Вельтманъ въ своей передлк ‘Сна’ сдлалъ Пука лшимъ: но въ немъ много чертъ, свойственныхъ и нашему домовому. Вообще, западное фантастическое передлать въ наше сверное невозможно. Оставимъ Пука Пукомъ, да и нашихъ домовыхъ и лшихъ перестанемъ искать въ изслдованіяхъ Гримма о нмецкой миоіогіи, въ которой мы добрались до сихъ поръ только до незавидныхъ, въ отношеніи къ намъ, пріобртеній, до бога очага или бога ухвата!

22 а) Въ Даніи эль приготовляется съ разными пряностями, и передъ тмъ, какъ пить, кладутъ въ него горячее печеное яблоко

22 b) Middle summer или midsummer, съ Иванова дня.

23) Феи плясали и пли по ночамъ при сіяніи мсяца.

24) Лабиринты относятся здсь къ кружкамъ, оставляемымъ феями, но, чтобы не темнить дла безъ поэтической пользы, я перевелъ проще, равно какъ не назвалъ по имени ‘веселыхъ игръ’ — the nine men’s morris, jeu de marolle (игра Норманскаго происхожденія).

25) Все это — напоминаніе зимы, тогда всмъ памятной 1599 и 1600 года. ‘Сонъ’ написанъ уже въ 1598 году, но мсто могло быть прибавлено посл.

26) Хотя эльфы и воздушне человка, но они также смертны.

27) Многіе комментаторы относятъ это изображеніе сирены къ Маріи Шотландской: Шлегель не соглашается съ ними на томъ основаніи, что неприлично было бы на празднеств напоминать о Маріи, съ мыслію о которой нераздльна и свжа была еще мысль о трагической судьб ея самой и ея партіи.

28) Здсь уже явно поэтизирована Елизавета — и поэтизирована столь возвышенно, что невольно вришь искренности поэтизированія. Ей было въ эту эпоху уже подъ шестьдесятъ лтъ, но все еще слды прежней красоты, вчно двственной, по убжденію многихъ, королевы могли остаться.

29) Цвтокъ зовется собственно: ‘love in idleness’, любовь къ праздности, любовь отъ бездлья — названіе, имющее отношеніе къ внутреннему смыслу пьесы, въ которой любовь является или на той степени, которую нашъ Бенедиктовъ окрестилъ такъ удачно именемъ ‘любви безпредметной’, или на степени причуды (Fancy). Но такъ-какъ у насъ нтъ цвтка съ такимъ названіемъ, то я естественно предпочелъ всмъ, боле или мене извстное понятіе: приворотную траву.

30) Наивное обращеніе съ публикой: лица говорятъ сами про себя, что они невидимы и публика имъ вритъ. Какая наивность искусства и какая серьозность въ публик, нуждающейся въ поэзіи, а не въ обстановк!

31) Въ оригинал — игра словъ точно также. Помня примчаніе Вронченки на счетъ необходимости сохраненія игры словъ, я старался, какъ могъ, везд ее удерживать.

32) Собственно такъ:

Димитрій. Не доводите вы до крайности во мн

Къ вамъ отвращенія, глядть на васъ мн тошно!

Елена. А мн такъ тошно не смотрть на васъ!

Это ближе по букв, но ближе ли по духу, по осязательности выраженія чувства?

33) Я удержалъ эту ‘третъ минуты’, тонко намекающую на эирное, быстролетное существованіе.

34) Прелестно и поэтично обработана эта псня Вельтманомъ въ его передлк.

Буквально же она гласитъ почти тако:

Фея. Прочь ты племя пестрыхъ змй

Двуязычныхъ и ежей!

Ящерицы, мдяницы,

Не касайтесь вы царицы.

Хоръ. Пой ты съ нами соловей

Нашу псню: лулла бей,

Лулла-лулла-луліа бей.

Наговоры, чары — мимо

Фей владычицы любимой,

Доброй ночи, лулла бей.

Фея. Длинноногіе ткачи

Пауки, жуки ночные,

Черви, гады земляные,—

Прочь! не смть вредить въ ночи !

Хоръ. Пой ты, и проч.

Это врне букв: но много ли выиграетъ для русскихъ читателей или зрителей поэзія подлинника отъ исчисленія всхъ гадовъ и удержанія припва лулла бей,— не знаю! Что-то мало и Гамлетъ выигралъ отъ представленія по комментаріямъ и отъ обнаженной колнки во второмъ акт.

35) Опять игра словъ въ подлинник, по возможности удержанная въ перевод.

36) Это мсто, да еще то, гд Титанія ласкаетъ осла,— апогей иронической мысли о любви, лежащей въ основ созданія. Лизандръ оправдываетъ разсудкомъ свою перемну, свою безпредметную любовь, а дло тутъ очень просто. Въ немъ кровь кипитъ, въ немъ силъ избытокъ: по пробужденіи увидалъ онъ Елену и слова страсти, начатыя во сн къ Эрміи — обращены на яву къ другой, къ первой попавшейся.

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

37) Слова: чего ихъ жалть? принадлежатъ Вельтману и составляютъ одну изъ удачнйшихъ врныхъ неврностей подлиннику: прибавленіемъ ихъ сохраняется соль насмшки, основываясь на такомъ авторитет, каковъ высокодаровитый Вельтманъ,— я тоже позволилъ себ мстахъ въ двухъ пояснительныя прибавки.

38) Разумется, не на болдоуханьи основана игра словъ оригинала, но передать ее буквально — нельзя. Надобно замнить — чмъ же? коверканьемъ словъ и притомъ коверканьемъ, свойственнымъ мастеровымъ, фабричнымъ, вообще тому классу, который, находясь въ нкоторомъ соприкосновеніи съ образованными классами общества, заимствуетъ отъ него весьма охотно разныя мудреныя слова, разумется искажая ихъ.

39) Та-же самая исторія : въ подлинник ошибка вертится на могил Нинуса. Здсь только ошибку я сдлалъ обще и стало-быть нсколько рзче.

40) Вотъ псня Основы, въ боле близкомъ букв оригинала перевод:

Ты черный дроздъ, пріятель мой*

Съ оранжевой головкой,

И блобровый дроздъ. Другой,

На псни больно ловкой

Пріятель, срый воробей,

Кукушка съ пснью скучной,

Что слышать множество мужей

Не могутъ равнодушно.

Другія попытки точности въ передач, можете видть у Сатина и Росковшенко.

41) Въ подлинник: эіопка.

42) Въ подлинник: a vixen.

43) Намекъ на обычное изображеніе ночи.

44) Тла самоубійцъ хоронятся на перекресткахъ.

Am Kreuzweg wird begraben

Wer selber sich brachte um:

Dort blh’t eine blaue Blume

Die armsnder Blum’

Гейне.

45) Любовникъ Зари — Кефалъ, сынъ царя ессалійскаго. Аврора влюбилась въ него, но онъ остался нечувствителенъ къ ея люобви.

46) Вотъ поэтому-то Пука и нельзя обратить въ нашего лшаго, что онъ и лсной и домовой. Это совсмъ особый міръ духовъ, совершенно сверныхъ, духовъ малютокъ, золотыхъ, сверкающихъ эльфовъ, легкихъ, воздушныхъ.

47) Го-го! — обычное восклицаніе, съ которымъ появляется всегда дьяволъ въ старыхъ комедіяхъ.

48) Буквально передать псенку Пука надъ спящими даже и нельзя: она вся состоитъ изъ народныхъ пословицъ. Передать можно и должно было только поэтическій смыслъ, цвтъ и запахъ, остерегаясь отъ искушенія перепасть слишкомъ въ нашу собственную народность и держась середины — намековъ на нашу народность.

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

49) Не знаю, будутъ ли меня бранить, что я намекнулъ здсь на одно изъ прелестнйшихъ стихотвореній нашего великаго славянскаго поэта, кончающееся стихомъ:

A tylko calowa, calowa, calowa….

но убжденъ, что они наглядно передаютъ поэтическій строй рчей воздушной Титаніи, и тмъ комичне выставляютъ несообразность ея представленій съ дйствительностью, а въ этомъ именно и замчается все значеніе сей сцены.

Вс средства и должны, и могутъ быть употребляемы для того, чтобы намъ, Славянамъ, такимъ же старожиламъ и чадамъ новаго міра, какъ Германцы, былъ доступенъ, какъ имъ же, величайшій изъ поэтовъ новаго міра — и въ правильности пріемовъ моихъ въ этомъ дл я убжденъ совершенно. Дло другое — выполненіе правильныхъ пріемовъ. Feci quod potui—faciunt meliora potentes.

50) Въ оригинал ‘помогите паутинк’,— но паутинка занята ловленіемъ пчелы и это явная ошибка, не поправленная впрочемъ въ Колльеровскомъ экземпляр.

51) Въ подлинник the tongs and the bones, какой-то старинный народный инструментъ.

52) Діанинъ ростокъ: agnus castns, vitex agnus albus.

53) См. примч. 10.

54) Въ подлинник — у ессалійскаго быка.

55) См. примч. 10.

56) По народному поврью, со дня св. Валентина паруются птицы. День этотъ играетъ довольно значительную роль вх западныхъ псняхъ. Припомните псни Офеліи:

Спишь ли другъ мой, иль нтъ? Ужъ алетъ заря

Валентинова краснаго дня !

(Переводъ Вронченки.)

57) Точне (но врне ли — это другой вопросъ) ‘Глазъ человческій не слыхивалъ, ухо человческое не видывало, рука человлческая не способна вкуситъ, языкъ человческій не способенъ понять, а сердце человческое не способно выразить, что такое былъ мой сонъ!‘

58) Въ подлинник: балладу.

59) Здсь отступленіе отъ подлинника, по невозможности передать сколько-нибудь ощутительно игру словъ.

60) Да не обвиняютъ меня въ неуваженіи къ Шекспиру за то, что и здсь, какъ во многихъ мстахъ, я желалъ быть врнымъ юмору, а не букв подлинника. Если потрудятся (что впрочемъ принадлежитъ только къ числу pia disderia) сравнить весь мой переводъ съ оригиналомъ, то увидятъ, что везд, гд поэзія, паосъ или юморъ не отдлимы отъ буквы, я старался быть точнымъ до послдней степени. Повторяю, что въ врности пріемовъ моихъ я совершенно убжденъ, такъ надобно переводить Шекспира, если хотятъ освоитъ его русскимъ читателямъ, т. е. масс читателей. Подстрочные переводы — по моему положительно вредны для массы, которую они отвращаютъ отъ чтенія Шекспира и положительно же безполезны для избранныхъ, которые могутъ выучиться по англійски, чтобы изучать Шекспира въ мельчайшихъ подробностяхъ. Шекспиръ есть нчто вчное, что должно быть освоено каждому народу, всмъ и каждому въ извстномъ народ. Кстати или не кстати, скажу здсь, что, на сколько я предубжденъ противъ буквальныхъ переводовъ, на столько же и противъ передлокъ самыхъ пьесъ Шекспира. Великіе умы и великіе таланты впадали въ величайшіе промахи, когда пытались Шекспира передлывать. Вспомните Шиллеровскую обработку Макбета, вспомните замчаніе Гёте на счетъ постановки Лира: не только что въ дикія, въ дтскія несообразности впадаютъ тотъ и другой.

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

61) Все это мсто чтенія афиши переведено по Колльеровскимъ поправкамъ. По старымъ изданіямъ и читаетъ афишку, и длаетъ на нее замчанія Тезей одинъ.

62) Современная Шекспиру сатира.

63) Нужно ли указывать, что послужило мн обращикомъ для этихъ силлабическихъ виршей. Вроятно читателямъ извстны ‘Притча о блудномъ сын’, о ‘Навуходоносор’ и проч.

Смшное въ пролог заключается, какъ и у Шекспира, въ неправильной пунктуаціи. Смыслъ настоящій вотъ какой :

Ежели симъ зрлищемъ нын вамъ наскучимъ,

Не должны слушатели сіе разумти

Такъ: яко придохомъ смо да васъ мучимъ,

Но (должны) начало со концемъ сопрягать умти!

Аще зд явихома, то вамъ досадити

Не хощемъ ни мало!.. Васъ возвеселити —

Полагаемъ весь нашъ трудъ!— Дабы васъ изгнати,

Сего мы не хощемъ! Чтобы могли вы знати,

Что нын предъ ваши очи мы износимъ,—

До сконченья вашего терпнья просимъ !

64) Здсь уничтожены вс собственныя имена, которыя коверкаются мастеровыми — да и не въ нихъ соль оригинала. Соль въ фальши — выраженія чувствъ, фальши, которую старался я передавать нашею фальшью: а) силлабическою, б) Сумароковскою трагическою, в) Сумароковскою элегическою и в) наконецъ сантиментальною. Знакомые хорошо съ сочиненіями Сумарокова и съ Новиковскимъ псенникомъ — узнаютъ множество стиховъ, перенесенныхъ мной оттуда цликомъ. Нечего объяснять, что въ этомъ не высказывается неуваженіе къ творцу Русскаго театра.

65) По Колльеру, по старымъ изданіямъ — ‘луна и левъ’.

66) Въ подливник: ‘гусь’.

67) ‘Луна’ входитъ съ фонаремъ, можжевельникомъ и собакой. Вроятно таковы были аттрибуты ея въ старыхъ пьесахъ, которыя осмиваетъ поэтъ… Осмиваетъ! — врно ли это слово?…

68) Въ подлинник: ‘у гробницы Нинуса’.

69) Ироническій намекъ на то, что въ представленіяхъ, подобныхъ этому, гд все длается нарочно и не взаправду входы и выходы лицъ совершенно зависятъ отъ произвола сочинителей.

70) Стихотвореніе по образцамъ нотныхъ романсовъ Новиковскаго псенника.

71) Въ подлинник не переводимая игра словъ.

72) Образецъ слишкомъ извстенъ, чтобы нужно было на него указывать.

73) Эта стна — не перешла ли потомъ во вражду Монтеговъ съ Капулетами? Эта нелпая пьеса не породила ли Ромео и Юліи? Это сочувствіе Ипполиты къ нелпому Пираму — не сочувствіе ли, не слезы ли самаго Шекспира, отрока или юноши?

74) Духи, по народному поврью, любятъ чистоту мста.

75) Суевріе нкоторымъ родимымъ пятнышкамъ приписываетъ несчастія и даже преступленія.

76) Т. е. свистъ.

‘Библіотека для чтенія’, No 7, 1857

ТИТАНІИ.

Читайте также: