Перейти к контенту
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Переводъ Н. Минскаго.
Байронъ. Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 2, 1905
I.
Жизнь наша двойственна. Есть міръ особый сна,
На рубеж двухъ тайнъ, что мы неврно
Зовемъ существованіемъ и смертью.
Есть міръ, принадлежащій сну, есть царство
Безбрежное дйствительности дикой,
И сновиднья, въ немъ рождаясь, дышутъ,
Скорбятъ, льютъ слезы, радости не чужды.
Они надъ нашей мыслью тяготютъ
И наяву, они-жъ по пробужденьи
Дневныхъ заботъ намъ облегчаютъ тяжесть.
Они двоятъ все наше существо,
То близки намъ и нашему мгновенью,
То на герольдовъ вчности похожи.
Они скользятъ, какъ духи дней былыхъ,
Вщаютъ, какъ Сибиллы, о грядущемъ.
Имъ власть дана блаженства и мученій.
Они, своей лишь прихоти послушны,
Насъ длаютъ иными, чмъ мы были,
То потрясая образомъ мелькнувшимъ,
То тнью насъ исчезнувшей пугая.
Ужели и они лишь только тни?
Не все-ль былое тнь? Такъ кто-жъ они?
Не дти-ли мечты? Мечта лишь въ силахъ
Сама собой дйствительность творить
И населять планеты существами
Прекрасне когда-либо рожденныхъ,
И жизнь вдыхать въ безплотныя черты,
Отнын долговчнй всякой плоти.—
Хочу повдать объ одномъ видньи,
Что созерцалъ, быть можетъ, въ краткомъ сн,
Но грезы сна способны къ долгой жизни,
Въ единый часъ вмщая много лтъ.
II.
Я видлъ на холм стоявшихъ рядомъ
Два существа во цвт юныхъ дней.
То былъ зеленый холмъ въ уступахъ мягкихъ,
Похожій на отрогъ послдній гребня,
Хотя не омывался y подножья
Морской волной. Кругомъ сверкала жизнь
Лса и нивы съ хлбомъ волновались,
Кой-гд средь нихъ дома людей виднлись
И дымъ, віясь, вставалъ отъ сельскихъ крышъ.
Былъ холмъ увнчанъ круглой діадемой
Деревьевъ, такъ взрощенныхъ не игрой
Природы, a рукою человка.
Т двое — два съ юношей—глядли,
Она — на міръ, простертый передъ нею,
Цвтущій, какъ она сама, a онъ —
Лишь на нее. И оба были юны,
Она — ктому-жъ прекрасна. Оба юны,
Но въ юности различны межъ собой.
Какъ нжная луна на кра неба,
Сіяла два на зар созрвшей
Въ ней женственности. Юноша годами
Моложе былъ, но страсть переросла
Въ немъ возрастъ, и глазамъ его казалось
На всей земл одно лицо желаннымъ,—
Лицо, теперь сіявшее предъ нимъ.
Ея черты онъ созерцалъ такъ долго,
Что больше не былъ въ силахъ ихъ забыть.
Лишь ей одною жилъ онъ и дышалъ
И словно говорилъ ея устами.
Нмя передъ ней, онъ трепеталъ
При каждомъ слов, ей произносимомъ.
Ея глазами онъ глядлъ на міръ,
Окрашенный въ ихъ цвтъ. Онъ пересталъ
Жить самъ въ себ. Въ ней былъ источникъ жизни
И океанъ, куда неслись потоки
Всхъ чувствъ его, чтобъ слиться тамъ навкъ.
Ея прикосновенье, звукъ единый,—
И кровь его то приливала къ сердцу,
То бурно отливала вновь къ лицу,—
Хоть сердце и не вдало причины
Своихъ страданій. Въ этихъ страстныхъ чувствахъ.
Участія не принимала два.
Она вздыхала — только не о немъ.
Онъ для нея былъ братомъ и не больше,
Хоть это было многимъ. Славныхъ предковъ
Послдній отпрыскъ, выросши безъ братьевъ,
Она въ пріязни дтской имя брата
Давала лишь ему. Онъ это имя
Любилъ и ненавидлъ. Почему?
На то отвтъ глубокій дало время,
Когда она другого полюбила.
И вотъ теперь она другого любитъ
И, стоя на вершин, смотритъ вдаль,
Не мчится-ль конь съ возлюбленнымъ, летитъ-ли
Онъ такъ же пламенно, какъ ждетъ она?
III.
Мой сонъ исчезъ и замнился новымъ.
Я видлъ старый замокъ. У крыльца
Осдланный богато конь стоялъ.
A юноша, кого я видлъ раньше,
Въ старинной ждалъ часовн одиноко.
Печальный, блдный, онъ шагалъ въ раздумьи,
Вдругъ слъ, схватилъ перо, и начерталъ
Слова, которыхъ разобрать не могъ я,
Поникъ челомъ на руки, весь затрясся,
Какъ-бы въ припадк судорогъ, вскочилъ
И разорвалъ дрожащими руками
Исписанный листокъ,— но слезъ не пролилъ.
Онъ вскор превозмогъ свое волненье,
И принялъ видъ спокойный. Въ этотъ мигъ
Владычица души его вошла,
Свтла, съ улыбкой на устахъ, хоть знала —
Такое знанье возникаетъ быстро,—
Что любитъ онъ ее, что сердце въ немъ
Она своею тнью омрачила.
Она видала, что теперь онъ страждетъ,
Но видла не все. Онъ всталъ, ей руку
Пожалъ пожатьемъ, легкимъ и холоднымъ.
Одно мгновенье на его лиц
Чувствъ несказанныхъ отразилась повсть
И вмигъ исчезла, какъ возникла вмигъ.
Онъ руку отпустилъ и не спша,
Съ ней будто не прощаясь, удалился.
Съ улыбкой оба тихо разошлись.
Онъ вышелъ изъ воротъ тяжелыхъ замка,
Слъ на коня и въ дальній путь похалъ,
И больше за порогъ старинный этотъ
Не преступилъ обратно никогда.
IV.
Мой сонъ исчезъ и замнился новымъ.
Тотъ юноша сталъ мужемъ. Онъ жилищемъ
Избралъ себ пустыни знойныхъ странъ,
Гд духъ свой услаждалъ лучами солнца.
Живя средь зрлищъ странныхъ и суровыхъ,
Онъ сдлался и самъ не тмъ, чмъ былъ.
Скитальцемъ сталъ онъ суши и морей.
Какъ волны, предо мной чередовались
Картины странъ различныхъ — и повсюду
Я различалъ его. И наконецъ
Я видлъ: отъ полуденнаго зноя
Онъ отдыхалъ среди колоннъ упавшихъ,
Уснулъ въ тни развалинъ, пережившихъ
Названья тхъ, кто древле ихъ воздвигъ.
Кругомъ паслись верблюды и стояли
У водоема спутанные кони.
Въ одеждахъ разввающихся мужъ
На страж бодрствовалъ, межъ тмъ какъ рядомъ
Дремали люди племени его.
Лазурь небесъ надъ всми простиралась,
Столь чистыхъ, столь безоблачно-прозрачныхъ,
Что въ глубин ихъ видно только Бога.
V.
Мой сонъ исчезъ и замнился новымъ.
Царицу думъ его взялъ въ жены нкто,
Ее любившій мене, чмъ онъ.
Въ своемъ дому — за много тысячъ миль —
Въ своемъ дому она живетъ родимомъ,
Окружена цвтущею весною
Прекрасныхъ дочерей и сыновей.
Но посмотри! Легла печать страданій
На ликъ ея и тнь борьбы сокрытой.
Глаза ея опущены тревожно,
Какъ будто-бы непролитыя слезы
Отяготили вжды ихъ. О чемъ
Ея печаль? Кто ей любимъ, тотъ съ нею.
A тотъ, кто самъ любилъ ее, далеко,
И не смутитъ ея мечтаній чистыхъ
Надеждой низкой, иль желаньемъ гршнымъ,
Иль плохо скрытой горестью. О чемъ-же
Ея печаль? Онъ не былъ ей любимъ,
Она его не обольщала лживой
Надеждой на любовь свою. Всему,
Что угнетаетъ духъ ея, не можетъ
Онъ быть причастнымъ — блдный призракъ дтства.
VI.
Мой сонъ исчезъ и замнился новымъ.
Домой вернулся странникъ. И я видлъ
Его предъ алтаремъ, съ невстой рядомъ.
Ея лицо плняло красотой,
Но не было лицомъ, что возсіяло
Надъ юностью его звздой лучистой.
И вотъ предъ алтаремъ его черты
Вдругъ вспыхнули тмъ страннымъ выраженьемъ,
И грудь его стснилась той-же дрожью,
Какъ нкогда въ часовн одинокой.
Теперь, какъ и тогда въ тотъ часъ прощальный,
Одно мгновенье на его лиц
Чувствъ несказанныхъ повсть отразилась
И вмигъ исчезла, какъ возникла вмигъ.
Спокойный онъ стоялъ, произнося
Слова обта, словъ своихъ не слыша.
Все вкругъ него кружилось и плыло,
И видлъ онъ не то, что видть могъ бы,
A старый замокъ, памятныя сни,
Знакомые покои. Т мста,
Тотъ день и часъ, свтъ дня, тней узоры,
Все, связанное съ этимъ днемъ и мстомъ,
И съ той, кто стала рокомъ для него,—
Вс образы минувшаго вернулись
И стали между нимъ и свтомъ солнца.
Къ чему? Что нужно имъ въ подобный часъ?
VII.
Мой сонъ исчезъ и замнился новымъ.
Владычицу души его — увы —
Глубоко измнилъ недугъ душевный.
Ея разсудокъ навсегда покинулъ
Свою обитель, и ея глаза,
Лишившись блеска жизни, созерцали
Предметы не земные, точно стала
Она царицей призрачнаго царства.
Ея мечты казались сочетаньемъ
Вещей несовмстимыхъ. Существа,
Ничьимъ глазамъ незримыя отъ вка,
Безплотныя, съ ея сдружились взоромъ.
Безумьемъ называютъ это люди,
Но мудрость смотритъ глубже. Для нея
Безумье — роковой и страшный даръ,
Какъ будто-бы подзорная труба
Для истины. Оно пространства міра
Отъ призрачныхъ видній обнажаетъ,
Являя жизнь въ послдней нагот,
И кажется дйствительность тогда
Намъ слишкомъ близкой и неодолимой.
VIII.
Исчезъ мой сонъ и замнился новымъ.
Скиталецъ сталъ какъ прежде одинокъ.
Домашніе покинули его
Иль враждовали съ нимъ. Въ душ носилъ онъ
Отчаянья и увяданья знакъ
И окруженъ былъ ненавистью общей
И клеветой. Страданья отравляли
Такъ долго все, къ чему онъ ни касался,
Что наконецъ, какъ древній царь Понтійскій,
Онъ въ пищу сталъ употреблять отравы,
Всю силу потерявшія надъ нимъ.
Онъ жилъ лишь тмъ, что смертью угрожаетъ.