Солице уже не гретъ и не сіяетъ, оно ласкаетъ землю и въ каждомъ прикосновеніи его чувствуется грусть и нга.
Выдался чудный, ясный осенній день. Земля еще живетъ: послдними усиліями высылаетъ она къ солнцу зеленые всходы, дубы держатъ листву и высятся темные и тнистые, кое-гд пестрютъ запоздалые цвты, но не стало у природы могучей силы молодости, не стало полноты жизни и счастья, которыми дышетъ, которыми до края переполнена весна.
Солнце измняетъ. Оно уходитъ въ другія страны, другимъ готовитъ оно свои жгучія ласки, а та, которую еще такъ недавно живило оно, та остается печальной, съ смертельнымъ холодомъ въ сердц, съ безсильными порывами любви и горя.
Уже не разъ наступали холода, но опять и опять выпадали теплые, ясные дни: солнце медлитъ и природа разыгрываетъ сцены всхъ перипетій любви и измны. О, эта любовь!
Она не уходитъ разомъ, не передается свободно, безъ мукъ и сожалній: исчезая, она оглядывается на пережитое, ярко вспыхиваетъ въ немъ, какъ искра въ пепл.
Когда холодъ перемежается съ тепломъ, когда лучи не грютъ, а только скользятъ и ласкаютъ, тогда — прости, любовь!.. прости, солнце!..
Золотятся клены крупными лапчатыми листьями, краснется рябина, печально осыпаются свернувшіеся листья осинъ. Лсъ словно замеръ, затихъ онъ и не дышетъ, и не радуется свтлому дню, и не тянется къ небу, сосредоточился онъ весь въ самомъ себ, въ своей тихой грусти и медленно роняетъ листъ за листомъ, какъ слезы объ отжившемъ счасть.
Чутко насторожился воздухъ: падаетъ ли мертвый сучекъ, ползетъ ли букашка, присаживается ли въ втвяхъ и снова вспархиваетъ птица,— ни звука, ни шороха не пропадаетъ въ немъ. Не стало у земли молодой беззаботности, не стало былой увренности въ себ: встревоженная, ревнивая, напрягла она слухъ, затаила дыханіе…
Когда все, все въ себ и кругомъ говоритъ объ утрат счастья, когда сознаніе этой утраты проникаетъ въ душу и, казалось бы, не оставляетъ сомнній,— какъ жаждетъ тогда душа этихъ сомнній! Какъ страстно хочетъ обмана! Какъ упорно ищетъ возврата того, что сама признала невозвратнымъ!
Яснымъ, безмятежнымъ склоняется солнце къ западу и освщаетъ пестрыя макушки задумчиваго лса. Прощальнымъ поцлуемъ скользятъ его лучи, проникая сквозь пордвшую листву, ласкаясь и нжась. И вспыхиваютъ огнемъ верхушки рябинъ и клёновъ, трепещетъ листва осинокъ, изъ конца въ конецъ озареннаго лса пробгаетъ легкое счастливое содроганіе.
— ‘Дозавтра!’
Но завтра… завтра встанетъ оно еще боле холоднымъ и чуждымъ, завтра скроется оно еще раньше, завтра ласка его будетъ еще небрежне и короче.
Солнце сло. Быстро темнетъ небо, быстро окутывается земля въ непроницаемый мракъ. Это тотъ мракъ, гд такъ любитъ таиться печаль, гд горе развертывается шире и порывистй, гд слезы льются обильне и разъдаютъ душу…
Осеннія ночи!
Когда изъ жизни еще полной силы и жажды счастья уходитъ лучшая радость — любовь, когда возврата ей нтъ, а жить безъ нея нечмъ, неужели еще непонятны тогда длинныя, темныя, тоскливыя осеннія ночи?..