СОЧЕТАНИЕ ОПТИМИЗМА И ПЕССИМИЗМА В ЗООЛОГИИ
СОЧЕТАНИЕ ОПТИМИЗМА И ПЕССИМИЗМА В ЗООЛОГИИ
——
(Рукопись на этом обрывается).
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Сочетание оптимизма и пессимизма в зоологии, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1888
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах
Том XVI (Дополнительный). Статьи, рецензии, письма и другие материалы (1843—1889)
ГИХЛ, ‘Москва’, 1953
Много в человеческой жизни хорошего, много и дурного.
А людям было бы приятнее, если бы все в их жизни было хорошо. И оптимизм доказывает, что все в их жизни хорошо.
Иногда человеку бывает так тяжело, что все мысли о жизни у него мрачные. И пессимизм доказывает, что действительно все в человеческой жизни дурно.
Системы, противоположные одна другой. Но строятся обе по одному и тому же способу: чтобы подвести все факты человеческой жизни под понятия, справедливые лишь относительно одного разряда их, необходимо подвести под те же понятия и всю обстановку человеческой жизни, и под понятия, применимые лишь к живым существам, подводится неодушевленная природа: в нее влагается чувство.
Говорить о дурном, что оно хорошо, или о хорошем, что оно дурно — в каком отношении к истине находится это? И в каком отношении к ней находится влагание чувства в неодушевленную природу?
Но чем же, как не тем, чтоб искажать истину, и должны заниматься системы, имеющие своею задачею исказить истину?
Оптимизм искажает истину для истолкования дурных фактов человеческой жизни в хорошем смысле, пессимизм — для истолкования хороших фактов человеческой жизни в дурном смысле: искажения, противоположные одно другому, но получаемые посредством одинаковых приемов, потому родственные между собою и удобопревращаемые одно в другое.
Превращение оптимистической аргументации в пессимистическую или пессимистической в оптимистическую производится с помощью наиболее широкого из тех приемов, которыми оптимизм и пессимизм пользуются для составления своих аргументаций.
Когда хорошее так хорошо, что нет никакой возможности прямо назвать его дурным, пессимизм говорит о нем, что оно дурно по своим последствиям, точно так же поступает оптимизм относительно дурного, которое так дурно, что нет никакой возможности прямо назвать его хорошим: он говорит, что оно хорошо по своим последствиям. Этот прием пригоден совершенно для всех случаев надобности превратить хорошее в дурное или дурное в хорошее, разумеется, под условием пренебрежения к истине, но верность правилу презирать истину — постоянное качество и оптимизма и пессимизма. Каждый факт — результат взаимодействия множества фактов, при перепутанности хороших и дурных факторов, совокупностью действия которых производится результат, легко можно приписывать хорошие последствия дурному, дурные хорошему. И лишь была бы охота, можно чему угодно хорошему навязать столько дурных результатов, что можно будет назвать его дурным, и наоборот, чему угодно дурному навязать столько хороших последствий, что можно будет назвать его хорошим.
Например, мало ли дурного делают здоровые люди, и мало ли бед случается с ними? — Пессимизм скажет, что их дурные поступки и бедствия их происходят от того, что они здоровы, и^ получит возможность сказать, что здоровье гибельно для людей. — И мало ль чего хорошего делают больные люди, мало ль хорошего случается с ними? — Оптимизм припишет это хорошее тому, что они больны, и получит вывод: ‘болезнь благотворна для людей’.
Предположим теперь, что пессимистическая аргументация, навязывающая здоровью дурные последствия, составлена эффектно и производит сильное влияние на ученых, на читающую ученые книги часть публики, проникает и в романы, драмы, оказывает некоторое влияние на массу публики. Оптимизм принужден бороться против учения о гибельности здоровья, чтоб остановить успех своего противника. Как тут поступить? — Разумеется, следовало бы подвергнуть внимательному, добросовестному исследованию все те случаи, о которых пессимизм утверждает, будто бы они служат примерами гибельных последствий здоровья. Но, во-первых, это потребовало бы много работы, а во-вторых,— восстановлять искаженную истину вовсе не такое дело, которое было бы сообразно с привычными оптимизму приемами соображений, потому оптимизм распорядится с пессимистическою аргументациею иначе. Ее можно всю целиком перетолковать в пользу оптимистического учения: это будет и легче и сообразнее с привычками оптимизма. Пессимизм перечислил бедствия, наносимые человеку здоровьем. Но оптимизм о каждом из этих бедствий может доказать, что оно благотворно для человека. И пессимистическая аргументация послужит к обогащению оптимизма: ‘Здоровье порождает много бедствий, но эти бедствия, подобно всем другим, благотворны, они, подобно всем другим бедствиям, лишь кажутся бедствиями, а на самом деле они, подобно всем другим так называемым бедствиям, вовсе не бедствия, они — источники благ, потому их следует признавать благими’.— До пессимистической аргументации здоровье было хорошо только потому, что хорошо. А благодаря этой аргументации оно стало вдвое лучше прежнего: хорошо оно и само по себе, хорошо оно и потому, что порождаемые им бедствия — источники благ, то есть не бедствия, а блага.
Точно так же пессимизм перевернет в свою пользу все похвалы оптимизма благим результатам болезни, каждому из этих благ он навяжет дурные последствия, и окажется, что они не блага, а бедствия.
Таким образом, чем больше хорошего наговорит о чем-нибудь оптимизм, тем больше материала для дурного приговора о том же самом получит пессимизм, и наоборот: чем больше дурного наговорит о чем-нибудь пессимизм, тем больше материала для хорошего решения о том же самом получит оптимизм.
Задача оптимизма — доказать, что все в человеческой жизни хорошо, задача пессимизма — доказать, что все в ней дурно. Потому существенное содержание и той и другой системы — собственно лишь истолкование, какое дает она человеческой жизни, все остальное и в той и в другой — лишь аксессуар ее учения о человеческой жизни. Но по надобностям аргументации, учение о человеческой жизни и в той и в другой системе…
Публикуется впервые. Первый и единственный, хранившийся у К. М. Федорова, полулист впервые воспроизведен в виде факсимиле (первая и вторая страницы) в его книге ‘Н. Г. Чернышевский’, 2-е изд., Спб. 1905 г. Рукопись хранится в ЦГЛА (No 338). Печатается по рукописи.