Въ одномъ изъ безчисленныхъ переулковъ прилегающихъ къ старой московской улиц, Арбату, въ уютномъ домик, молодая двушка, въ ожиданіи своего учителя, о чемъ-то живо спорила съ гимназистомъ братомъ, возбуждая по временамъ улыбку въ старшемъ брат, мировомъ судь одной изъ подмосковныхъ губерній, пріхавшемъ повидаться съ родными. Громкій звонокъ возвстилъ о прибытіи наставника, бывшаго семинариста, не успвшаго окончить курсъ въ университет по случаю участія въ одной изъ такъ-называемыхъ ‘университетскихъ исторій’, Ивана Тарасовича Добромыслова. Иванъ Тарасовичъ имлъ необычайно торжественный видъ и держалъ въ рукахъ книгу страницъ въ четыреста, въ зеленоватой обертк, носившей слды пальцевъ усерднаго чтеца. Раскланявшись съ ученицей, Иванъ Тарасовичъ довольно сухо поздоровался съ молодымъ судьею, и крпко сжалъ руку гимназиста, который съ любопытствомъ всматривался въ заглавіе принесеннаго Иваномъ Тарасовичемъ трактата.
— Что я принесъ, какую книгу! провозгласилъ Иванъ Тарасовичъ.— Извините меня, Лизавета Петровна, давать урока не въ состояніи. Скажу одно, и вы поймете: мы имемъ своего Бокля. Есть, барынька, и у насъ, наконецъ, своя исторія цивилизаціи. Вчера досталъ, легъ на диванъ, и какъ есть всю ночь читалъ, не раздваясь. До конца прочелъ, опять началъ читать. Да-съ, есть чмъ пошевелить мозгами.
Вс съ любопытствомъ обратились къ трактату, который Иванъ Тарасовичъ торжественно выложилъ на столъ.
— И замтьте, продолжалъ Иванъ Тарасовичъ, указывая на примчаніе къ первой страниц:— это еще только ‘отрывокъ изъ обширнаго изслдованія объ умственномъ развитіи русскаго народа’. Но и тутъ все прослжено отъ самаго курганнаго племени съ суб-долихоцефалическимъ черепомъ, у котораго развитіе задней затылочной части черепа преобладало надъ развитіемъ передней,— знаете, того что вырыто изъ московскихъ кургановъ трудами молодыхъ естествоиспытателей. Дальше, конечно, жаль, до бабушки-обезьянки ниточки порываются. Извините, Сергй Петровичъ, забылъ что вы не жалуете напоминанія о нашемъ не очень аристократическомъ происхожденіи: это лишь намъ плебеямъ съ руки. Да не о томъ рчь. Впрочемъ въ ‘обширномъ’, не постуйте, можетъ-быть и этого коснется.
— Ахъ! мерси, мерси, Иванъ Тарасовичъ, говорилъ гимназистъ, успвшій схватить книгу и съ жадностью ее перелистывавшій.— Ахъ, какъ интересно! Лиза, послушай, какой былъ мозгъ у древне-русскаго человка. (Читаетъ:)
‘Мозгъ древне-русскаго человка, совершенно какъ у ребенка, былъ такъ устроенъ что, напримръ, свтъ чмъ ярче тмъ больше на него дйствовалъ, звукъ чмъ громче тмъ сильне его поражалъ…. Видъ необычайной звзды, поражая зрніе, производилъ путемъ рефлекторнаго дйствія на вс чувствующія мышцы организма чувство страха и тревожнаго движенія….’
— Нтъ, видишь написано: ‘рефлекторнаго дйствія на вс чувствующія мышцы’… Иванъ Тарасовичъ, вдь это, значитъ, соціальная физіологія!
— Конечно, процдилъ Иванъ Тарасовичъ, не обратившій вниманія на замчаніе Сергя Петровича.
Лизавета Петровна (просматривая книгу). А вотъ и о женщинахъ говорится:
‘Тогда какъ въ настоящее время, благодаря могучей сил естествознанія, мы видимъ уже и въ Россіи появленіе женщины-естествоиспытательницы, во второмъ посл Петровскомъ поколніи женщины русскія еще презрительно отрицали естественныя науки (ахъ, какія глупыя!) нисколько не сознавая естествопознавательнаго призванія и достоинства своего разума, а чувствуя только одну чувственную обаятельность своей физической, плотской красоты.’
— И о женскомъ труд есть, Иванъ Тарасовичъ?
Иванъ Тарасовичъ. Обо всемъ есть. То-есть спеціально нтъ о Ленскомъ труд: объ этомъ въ ‘обширномъ’. Тутъ вообще о молодыхъ рабочихъ поколніяхъ.
Коля. Рабочій вопросъ?
Иванъ Тарасовичъ. Шире. Мы вс кто трудится — молодое рабочее поколніе. Народъ непосредственно, реально касающійся природы, двица сознающая естествопознательное призваніе своего разума, все что есть чернорабочаго отъ сохи до микроскопа, отъ сенсуально-реальнаго отношенія къ природ, чрезъ чувственное воспріятіе, и до высшихъ рефлекторныхъ движеній мозга, установляющихъ раціональное, естественно-историческое міросозерцаніе, выработанное въ горнил отрицанія, чуждое византійской доктрины и классико-юридико-археологической реакціи послдняго времени. Я уловилъ, кажется, хорошо мысль и выраженія автора. Послушайте какъ онъ великолпно начинаетъ (читаетъ):
….Въ Россіи, ‘много вковъ вовсе не работала и не развивалась раціональная, философско естествоиспытательная мысль, не проявлялась высшая логическая способность отвлеченія, сравненія, индукціи и обобщенія элементарно-конкретныхъ фактовъ, сообщаемыхъ непосредственно-натуральною наблюдательностію и воспріимчивостію вншнихъ чувствъ. Вслдствіе этого самъ рабочій русскій народъ, какъ ни наклоненъ былъ натурально къ естественно-научному сенсуализму и реализму всми своими вншними чувствами, всми своими физическими, реальными работами въ сфер природы, всмъ своимъ непосредственно-натуральнымъ рабочимъ сенсуализмомъ и реализмомъ, но все-таки, по неразвитости теоретической силы мышленія, онъ самъ собою никакъ не могъ дойти до научно-раціональнаго, индуктивно-теоретическаго естествознанія.’
— Да-съ, это не легкое чтеніе, не поэзія-съ, не мистикоидеалистическая ерунда, но положительное, реальное, естественно-историческое изученіе, глубокое знакомство съ вковыми пріобртеніями естествоиспытательной мысли….
Сергй Петровичъ (перебивая’). Ну, въ этомъ отношеніи позвольте съ вами не согласиться, почтеннйшій Иванъ Тарасовичъ. Мн случилось прочесть книгу о которой вы такъ восторженно говорите. Въ физическихъ наукахъ свднія мои небольшія, но, признаюсь вамъ, очень меня удивило одно обстоятельство. Нтъ страницы въ книг г. Щапова, гд бы двадцать разъ, и кстати и не кстати, не было упомянуто о естествознаніи и его великомъ значеніи: просто гимнъ естествознанію. Но въ то же время авторъ плохой, повидимому, Жрецъ своего божества, такъ какъ очевидно что въ естествознаніи онъ аза въ глаза не смыслитъ….
Иванъ Тарасовичъ вздрогнулъ.
Сергй Петровичъ. А знаете, какъ говоришь о томъ чего совсмъ не разумешь, то выходитъ….
Иванъ Тарасовичъ (сдержанно). Шутить всмъ можно, Сергй Петровичъ! Продолжайте, скажите что и вдохновители нашего, смло говорю, перваго реалиста Аанасія Щапова, Ньютонъ, Лавуазье, Ламаркъ, Дарвинъ, Вирховъ ничего не смыслятъ. Реалисты, молъ, не классической школы….
Сергй Петровичъ. Нтъ, эти-то классической школы, а вотъ г. Щаповъ….
Иванъ Тарасовичъ. Щаповъ идетъ за ними, цитуетъ ихъ творенія. Вотъ Principia mathematica Ньютона. Плохая, должно-быть, книжка? А Philosophie chimique Лавуазье, о которой десять, двадцать разъ упоминаетъ Щаповъ, тоже, должно-быть, никуда не годится? Я, признаюсь, Щаповскими свдніями не обладаю, но достану, непремнно достану и изучу это великое твореніе. Вамъ оно, можетъ-быть, знакомо?
Сергй Петровичъ. И по простой причин. Такого творенія не существуетъ.
Иванъ Тарасовичъ. Нтъ, ужь позвольте. Щаповъ говоритъ на 21 страниц (читаетъ)…. ‘общечеловческому училищу запада, западнаго реализма, естествоиспытанія’…. Вотъ: ‘открыты были уже новыя, всемірныя умственно-образовательныя средства, напримръ, въ Principia mathematica Ньютона, въ Philosophie chimique Лавуазье’…. Изволите слышать? А вотъ еще на 175 страниц. Прислушайтесь: ‘естествознаніе въ XVIII вк, благодаря напору философско-натуралистическихъ идей…. тмъ боле дйствовало возбудительно на умы что оно отпечатлвало на себ общій философскій типъ времени, именовалось натуральной философіей. По примру Principia mathematica philosophiae naturalis Ньютона, Ламаркъ свои зоологическія изслдованія озаглавилъ Philosophie zoologique, Сентъ-Илеръ свою анатомію Philosophie anatomique, Лавуазье свою химію Philosophie chimique….’ Изволите видть.
Сергй Петровичъ. Да, господинъ-то Драповъ говоритъ, но мало ли что онъ говоритъ! Онъ, повидимому, запамятовалъ какое значеніе въ Англіи иметъ и имлъ терминъ ‘натуральная философія’, запамятовалъ также что сочиненія Ламарка и Сентъ-Илера не принадлежатъ къ XVIII вку, и что Лавуазье ни одного изъ своихъ сочиненій не озаглавливалъ Philosophie chimique, а химія его зовется скромно Traitlmentaire de chimie.
Иванъ Тарасовичъ. Важное дло! Мы-съ предъ авторитетами не преклоняемся. Очень намъ нужно какъ Лавуазье писалъ на заглавномъ листик. Щаповъ прочелъ, изучилъ. Это, говоритъ, ‘philosophie chimique’. Вотъ и все.
Сергй Петровичъ. Ваша правда. Г. Щаповъ не очень церемонится со своими героями и почему-то сажаетъ ихъ всхъ въ XVIII вкъ. Говоря, напримръ, о московскихъ масонахъ конца прошлаго вка (отыскиваетъ страницу), онъ сожалетъ что они были не въ силахъ идти ‘въ уровень съ тмъ великимъ умственнымъ движеніемъ и переворотомъ какой въ то время произвели въ Европ Ньютонъ, Лапласъ, Лавуазье — эти великіе отцы новаго европейскаго поколнія, основоположители новыхъ началъ умственной и матеріальной цивилизаціи Европы’. А чрезъ нсколько строкъ къ ‘отцамъ XVIII вка’ причислены вмст съ Вольтеромъ, Руссо и Уаттомъ,— Кювье, котораго первый ученый трудъ появился въ 1798 году, и Пуассонъ, только въ 1800 году выпущенный изъ Политехнической школы! Эта страничка цлый букетъ куріозовъ. Поговоривъ о времени московскихъ масоновъ, ‘Лопухин, Новиков и его компаніи’, желавшихъ-де ‘пытать природу по примру средневковыхъ алхимиковъ’, вашъ авторъ продолжаетъ:
‘Нельзя безъ печали, безъ глубокой грусти вспоминать это ‘тяжелое, мрачное, патологическое настроеніе русскихъ умовъ въ то время когда на запад геніи Лавуазье, Лапласа, Кювье, Пуассона, Уатта, Вольтера, Руссо, Фурье и многихъ другихъ, развивали въ высокоразвитомъ западномъ умственномъ тип новыя интеллектуальныя качества и силы и передавали ихъ въ генеративное наслдство новымъ могучимъ естествоиспытательнымъ генераціямъ — геніямъ Гумбольдтовъ, Либиховъ, Дарвиновъ, Контовъ и т. п.’
Увы! Гумбольдтъ родился въ одномъ году съ Кювье, началъ ученую дятельность прежде Кювье и, значитъ, не принадлежитъ къ генераціи послдовавшей за генераціей Кювье. Слдующая затмъ фраза иметъ не совсмъ понятный смыслъ:
‘Тамъ, на запад, какая страшная наступила реакція, посл великаго революціоннаго движенія разума! Геній же, выразившій глубокое уваженіе генію Лапласа, Лагранжа, Монжа и Бертоле, геній Наполеона I съ громомъ и молніею Марса пронесъ по Европ императиву реакціи противъ ‘идей Разума 1793 года. А палъ ли, остановился ли разумъ въ своемъ всемірно-историческомъ движеніи? Нисколько!’
Полагать должно что въ воображеніи г. Щапова идеи Разума 1793 года’, уничтожившія было дло просвщенія во Франціи и отправившія Лавуазье на эшафотъ, съ замчаніемъ: ‘Франціи не нужно химиковъ,’ — представляются великимъ толчкомъ въ исторіи человческаго разумнія вообще и естествознанія въ особенности. Но теперь не о томъ рчь. Вернемся къ ‘отцамъ’ XVIII вка. Къ нимъ, какъ я уже сказалъ, причтены и Сентъ-Илеръ и Ламаркъ, конечно, за его зоологическія идеи.
Иванъ Тарасовичъ. Великій Ламаркъ предшественникъ въ прошломъ вк Дарвина!
Сергй Петровичъ. Къ сожалнію не въ прошломъ вк, такъ какъ зоологическіе труды Ламарка принадлежатъ ныншнему столтію. А г. Щаповъ на страниц…. (перелистываетъ книгу) на страниц 178 сожалетъ что Брянцевъ, въ 1799 году, не вдохновился идеями Ламарка, тогда еще не высказанными. Въ Кита, говорятъ, даются титулы назадъ по восходящей линіи. Такъ и г. Щаповъ жалуетъ кого любитъ изъ ученыхъ XIX столтія въ ученые осьмнадцатаго вка. А кстати ужь изслдованія Бюффона считаетъ новинкой для 1799 года…. А о Русскихъ-то? Прочтите на той же страниц:
‘На русскомъ язык до первыхъ годовъ XIX. столтія не ‘было самыхъ капитальныхъ естественно-научныхъ произведеній западныхъ естествоиспытателей, какъ-то: химіи Лавуазье, Небесной механики Лапласа, ‘Principia mathematica’ Ньютона, астрономіи и геометріи Біо, геометріи Монжа и ‘многихъ другихъ.’
Отсюда читатель въ прав заключать что съ первыхъ годовъ ныншняго столтія мы имемъ переводы и Ньютона, и Лапласа, и Лавуазье (они, вроятно, есть въ библіотек г. Щапова), и что упоминаемыя здсь учебныя руководства Біо принадлежатъ къ числу ‘самыхъ капитальныхъ естественно-научныхъ произведеній западныхъ естествоиспытателей’. Дло въ томъ что г. Щаповъ въ Исторіи Московскаго Университета Шевырева прочелъ, что въ 1805 году Муравьевъ, попечитель Московскаго университета, поручилъ нсколькимъ молодымъ людямъ заняться переводомъ ученыхъ сочиненій. Въ другомъ мст г. Щаповъ цитуетъ изъ книги Шевырева отрывокъ изъ письма Муравьева (ищетъ). Вотъ онъ: ‘Поручилъ я, писалъ Муравьевъ, магистру Загорскому — переводъ Монжевой представительной геометріи, Жукову — Біотову геометрію, Николаеву — Біотову астрономію, Воинову — начала философическія Невтона, Озерову — Функову технологію и пр.’ Отдаю справедливость г. Щапову, онъ тутъ оказалъ нкоторое благоразуміе. Не разумя, повидимому, о какой такой ‘представительной’ геометріи Монжа идетъ рчь и не зная что геометрія эта называется начертательною, поставилъ просто ‘геометрія Монжа’….
Иванъ Тарасовичъ (съ ироніей). А вы, Сергй Петровичъ, сильны,— не зналъ я этого,— въ ярлыкахъ и терминахъ. Уступаю, охотно уступаю и имена, и года, и заглавія. Оставьте намъ только естественно-историческія идеи и факты….
Сергй Петровичъ. Ну, ужь въ фактахъ вашъ авторъ бденъ до жалости. Припоминаю мсто…. Вотъ оно на страниц 297. Посмотрите что бдненькій пишетъ объ успхахъ науки, пріобртенныхъ трудами фонъ Бельмонта открывшаго газы въ воздух, опытами Бойля и Гука, многими наблюденіями Галеса, послдовательными открытіями угольной кислоты Блэкомъ, гидрогена Кавендишемъ, кислоты селитряной, кислоты соляной и аммоніака Пристлеемъ, кислорода Лавуазье, а потомъ разложеніемъ воды Варлтиромъ, Кавендишемъ, Уаттомъ и Лавуазье.’ Взялъ, если не ошибаюсь, изъ Біографіи Уатта Араго и перепуталъ колико могъ. Пристлей, оказывается, открылъ селитряную кислоту, то-есть крпкую водку, которая была извстна еще до алхимиковъ, также соляную кислоту. Напрасно не прибавилъ кстати и купоросное масло:уАраго вдь сказано: acide nitreux, acide sulfureux. Упоминается даже, для вящаго показанія учености, о неизвстномъ почти Варлтир, воды не разлагавшемъ, а сдлавшемъ въ металлическомъ сосуд взрывъ водорода смшаннаго съ воздухомъ. Наконецъ Лавуазье открылъ кислородъ! Фанъ-Гельмонтъ (указавшій существованіе различнаго рода воздуховъ, которые онъ назвалъ тазами) открылъ, видите-ли, газы въ воздух‘. Что скажете? Вдь все это круглое невжество. Вдь это въ род того какъ еслибы сказать: Америка открыта Коперникомъ, Бунзенъ открылъ планету Нептунъ, а Леверрье спектральный анализъ.
Иванъ Тарасовичъ. Довольно, довольно, Сергй Петровичъ. Я долго, хладнокровно слушалъ васъ. Послушайте же и мою отповдь. Я не пойду за вами въ разборъ мизерныхъ фактовъ. Предо мной одинъ капитальный фактъ: онъ слъ въ мозгу, и не вы его вытащите. Но я вамъ благодаренъ. Нашъ споръ укрпилъ меня еще боле. Я вижу до какой степени во всемъ правъ Щаповъ, и сколько истины въ желчью-писанныхъ словахъ его, обращенныхъ къ нашему бездушному, реально не развитому, психопатически ржавому обществу.
Сергй Петровичъ. Но позвольте, Иванъ Тарасовичъ, чмъ же виновато общество что г. Щаповъ берется просвщать его относительно предмета о которомъ самъ не иметъ понятія.
Иванъ Тарасовичъ. Побирайся кто хочетъ по книжкамъ, когда проскаются новые пути, смазываются рычаги и колеса молодыхъ рабочихъ поколній. Общество! Государственно-идеалистическое и мистико-галлюнаціонное общество! Является человкъ, просвтляетъ умы, для каждаго тупоумнаго длаетъ понятнымъ, бьетъ по лбу великою истиной, указываетъ наконецъ тотъ вопросъ который посл, какъ онъ самъ выражается, ‘вопроса объ освобожденіи крестьянъ’ первымъ и главнымъ выдвигается на очередь: вопросъ ‘о реформ соціальной организаціи народнаго труда и о всеобщемъ естественно-научномъ ученіи и воспитаніи всхъ молодыхъ рабочихъ поколній, или вопросъ о естественно-научномъ раціонализированіи народнаго міросозерцанія и труда’. Не забудьте что въ ршеніи этого вопроса ‘ключъ всей будущности русскаго народа’. И вы думаете этого человка примутъ съ восторгомъ, рукоплесканіями, общество пробудится отъ сна, стреханетъ гниль? Извините-съ. Ему скажутъ: съ книжками молъ не врно, кислородъ не туда пустили. Этому ли обществу (раскрываетъ книгу) не бросить въ глаза Щаповскія правдивыя, золотыя слова:
‘Бездушная, безпечная общественная мысль наша, несмотря на то, можно сказать, преступно-равнодушна къ этимъ ‘роковымъ, вопіющимъ вопросамъ времени, заключающимъ въ себ ключъ къ осуществленію величайшей раціональной истины.’
А кто всего равнодушне, всего преступне? ‘Т общественные классы, отвчаетъ Щаповъ, которые зиждутъ свое ‘благосостояніе на эксплуатаціи народнаго труда, на невжеств массъ,’ тупые, равнодушные классы въ которыхъ притуплено чувство природы, разорвана живая умственная связь съ нею,’ въ которыхъ только и есть что (читаетъ) —
И вы хотите чтобъ мы со Щаповымъ не повторяли: ‘Сколько разъ страшно-скорбно, мучительно-печально, скажешь вмст съ Шевченкой: ‘и день иде, и ночь иде, — и голову схопивши въ руки дивуешься, — чему же не иде апостолъ правды и науки.’ Да! (съ усиленнымъ малороссійскимъ акцентомъ) голову схопивши, не иде.
Сергй Петровичъ. Апостолъ не апостолъ, а хорошихъ учителей не мшало бы. Боюсь разсердить васъ, Иванъ Тарасовичъ, а не могу не сказать что на мой взглядъ вс эти золотыя фразы, которыя вы приводили, чистйшая галиматья.
Иванъ Тарасовичъ. Не бойтесь, не разсердите. Догадываюсь, какъ дико должна звучать для юридико-классическаго уха съ эстетическими прелестями грубая правда раціональнаго реализма. Кора-то, батюшка, толста, изъ предразсудковъ и суеврій сколочена, на византійской подкладк. Мощнаго отрицанія не чуемъ. Все-отрицающему передовому слову свободы и разума не внемлемъ, слышимъ и не разумемъ.
Сергй Петровичъ. Все-отрицающее слово можетъ-быть, но чтобъ оно было свободное, безъ предразсудковъ и суеврій, съ этимъ позвольте не согласиться.
Иванъ Тарасовичъ. Такъ, по-вашему, слово Щапова еще не свободное, Щаповъ съ предразсудками! Далеконько метнули. Любопытно послушать.
Сергй Петровичъ. Скажу боле. Г. Щаповъ кажется мн до крайности суеврнымъ.
Сергй Петровичъ. Ну, этого не знаю, хотя и имю серіозныя подозрнія что г. Щаповъ боится святой воды. Но пока не объ этомъ рчь. Врно вы помните комедію Островскаго Тяжелые дни и суеврную старуху-купчиху говорящую что есть на свт такія слова что упаси Богъ ихъ слышать, а тмъ боле произнесть. Особенно слово жупелъ наводило на нее безотчетный ужасъ.
Иванъ Тарасовичъ. Куда же это вы рчь ведете?
Сергй Петровичъ. Сейчасъ увидите. Дай, Коля, книгу, которая у меня тамъ на стол. Согласитесь что нельзя не назвать суевріемъ, когда слово не оказываетъ дйствія по тому смыслу какой оно иметъ, а кажется обладающимъ таинственною силой безотчетно пробуждающею при его произношеніи темные инстинкты страха или иныхъ чувствъ.
Иванъ Тарасовичъ. Какое же это вы нашли у насъ кабалистическое словечко?
Сергй Петровичъ. И не одно. Обратите, напримръ, вниманіе на слдующій куріозъ. (Беретъ у Коли книгу.) Случайно, когда я читалъ книгу вашего автора, у меня подъ руками было Путешествіе Лепехина, прошлаго столтія. Вотъ оно. Тамъ, въ IV части (423 стр.), приведено письмо архангельскаго жителя Крестинина къ академику Озерецковскому. Сожаля о недостатк грамотности и религіознаго образованія въ нашемъ сверномъ крестьянств, онъ говоритъ, указывая на примръ Норвежцевъ: ‘Каждый норвежскій поселянинъ знаетъ грамоту своего языка, знаетъ катихизисъ, а многіе знаютъ и ариметику…. Каждую обрученную двку въ замужество, въ Норвегіи, не внчаетъ брачнымъ благословеніемъ тамошній священникъ, если она прежде не обучена катихизису, затмъ вс почти тамошнія женщины грамотныя и т. д.’ И что же? Г. Щаповъ перепечатываетъ эту страницу письма Крестинина, но знаете ли что длаетъ съ приведенными мною двумя фразами? Послднюю выпускаетъ, вроятно, какъ не подходящую къ общему строю и тону своего творенія, а въ первой скрываетъ слова ‘знаетъ катихизисъ’ и печатаетъ ее такъ, ‘Каждый норвежскій поселянинъ знаетъ грамоту своего языка, а многіе знаютъ и ариметику.’
Иванъ Тарасовичъ. Ха-ха-ха! Вотъ жалость-то, катихизисъ норвежскій пропустилъ. Ему бы еще изъ своихъ Читей-Миней прибавить. Ужъ не взыщите, батюшка Сергй Петровичъ, мы послдовательны, въ сторону не сворачиваемъ. Можетъ, кому и не нравится.
Сергй Петровичъ. Не въ томъ дло, Иванъ Тарасовичъ. Я, напротивъ, не хочу допускать мысли что г. Щаповъ умышленно исказилъ текстъ и сдлалъ это для того чтобы не подумалъ кто-нибудь что религіозное образованіе приноситъ свою долю пользу и можетъ не мшать развитію грамотности и даже естественно-историческому образованію, какимъ г. ГЦаповъ иметъ въ виду великодушно надлить наше сельское населеніе, причемъ доставитъ, конечно, и достаточное количество надлежащихъ учителей. Я не думаю чтобъ и во всей горячности пропаганды онъ счелъ это позволительнымъ. Да въ этомъ случа не было и надобности прибгать къ такому средству, въ которомъ всегда могутъ уличить. Для меня дло проще. Есть слова которыхъ не выдерживаютъ ухо и перо г. Щапова, на которыя не отзывается его сознаніе иначе какъ безотчетнымъ непріятнымъ ощущеніемъ. Это жупелы г. Щапова. Это одно изъ тхъ словъ по отношенію къ которымъ въ ум г. Щапова, по моему мннію, происходитъ работа совершенно того же рода какъ въ ум старухи боящейся жупела. А возглашается свобода отъ предразсудковъ, вольная мысль. Помилуйте! Чистое суевріе! Только въ другой одежд. А вотъ еще два кабалистическія, какъ вы ихъ называете, слова, реализмъ и классицизмъ. Не знакомый съ нашими чудесами подумаетъ что это наименованіе извстныхъ понятій. Ничуть. Это символы, значки выкидываемые для аплодисментовъ или свиста. Произнесено: реальный. Ротъ расширяется въ улыбку, чувствуется нчто пріятное, понимается нчто хорошее, на горнило сомннія накладывается вьюшка, врится и плачется. Хотите вы имть успхъ въ извстномъ кружк: скажите, кстати ли, не кстати ли: реальный, и одобреніе послдуетъ. Посмотрите какъ орудуетъ этимъ словечкомъ г. Щаповъ. Все радужное именуется реальнымъ и все способное принять наименованіе реальнаго представляется радужнымъ. Посмотрите, реальныя такъ и мелькаютъ (перелистываетъ книгу). Русскій народъ,— рабочій конечно,— ‘по самому сензуалистическому (?) умственному складу своему преимущественно реалистическій’, физическій трудъ есть ‘непосредственно чувственный реализмъ’, наука ‘реализмъ физико-математическій’, народной мысли при ея ‘сверхчувственномъ, супранатурально пневматологическомъ настроеніи’, недоставало ‘реальнаго индуктивно-логическаго саморазвитія’, ‘отчего и не развилась реально-теоретическая сила мышленія’ и т. д., реальный изъ двухъ словъ въ третье. Что сдлалъ Петръ? ‘Ввелъ въ Россіи систему реальнаго умственнаго развитія молодыхъ поколній’, съ цлію ‘возбудить въ Россіи реальную естествопознавательную мыслительность!’ Дло шло съ перемежками не дурно до эпохи Священнаго Союза, когда ‘юная естественнонаучная мысль русская’ принуждена-де была уступить ‘антинатуралистической реакціи’. Съ мракомъ и реакціей появляется темная сила…
Иванъ Тарасовичъ. Классицизмъ!
Сергй Петровичъ. Разумется. Магницкій, Руничъ, система классическаго и филолого-археологическаго образованія, система развивавшая-де ‘память и археолого-историческое умонастроеніе’, отвлекавшая умы молодыхъ поколній ‘отъ свтлаго горизонта естественно-научнаго міросозерцанія’, отъ ‘положительнаго, физико-математическаго реальнаго мышленія’, уносившая ихъ въ темную, безжизненную, мертвую область, замыкавшая ихъ ‘въ душную, мертвящую темницу’, порождавшая ‘мертвыя души, негодныя для живаго современнаго дла, для животрепещущей реальной современности’. Г. Щапову нтъ дла о томъ что на самомъ дл во всемъ свт разумется подъ именемъ классическаго образованія, классической или общеевропейской школы. Для него все что не реализмъ въ его смысл — то классицизмъ. Истребляются послдніе зачатки никогда серіозно не усвоеннаго нашими несчастными школами общеевропейскаго характера и, во имя утилитарнаго направленія, вводится законовдніе: г. Щаповъ вопіетъ объ усиленіи элемента классицизма и толкуетъ о ‘классико-юридическомъ’ направленіи. Реализмъ, классицизмъ — это просто божества новой миологіи, или, выражаясь языкомъ г. Щапова, ‘мистико-галлюнаціонныя’ порожденія куріозной вры всеобщаго отрицанія, Ормуздъ и Ариманъ, полоса блая и полоса черная, одесную и ошую. Туда цвты, сюда волчцы и терніи. Для украшенія свтлой полосы не забыты на стр. 106 даже Грановскій и Кудрявцевъ. За то ботаникъ Максимовичъ исключенъ въ темную: не занимайся словесностью. Полагаю, по крайней мр, что о немъ, а не о мексиканскомъ император идетъ дло въ куріозной фраз:
‘уча дйствовать, какъ дйствовали Периклы, Демосены, Платоны, перипатетики, классицизмъ разучаетъ быть современными гражданами-дятелями, создаетъ только Максимилліановъ, Юрьевичей (?), Якубовичей и Катковыхъ, а не Уаттовъ и Аркрайтовъ, не Лассалей и Шульце-Деличей, внушаетъ идеи не реальныхъ политехническихъ школъ, а идеи классическихъ Пританеевъ и Ликеевъ.’
Назовите это слпымъ увлеченіемъ, предразсудкомъ, суевріемъ или наконецъ не очень чистымъ разчетомъ на незнаніе, неразуміе и предразсудки: но не говорите о свобод мысли, безпристрастномъ-де научномъ изслдованіи, методахъ естествознанія, урокахъ Клода Бернара и другихъ хорошихъ вещахъ.
Иванъ Тарасовичъ. Поучаюсь, Сергй Петровичъ, умными рчами и похваляю. А знаете ли, вы отчасти попали на точку. Бываютъ словечки, дйствительно, бываютъ, широкаго смысла, и смысла этого въ вашихъ карманныхъ лексиконахъ, по полупуду всомъ со всми греко-латинскими прелестями, вы не отыщите. Да что словечки, бываютъ и псенки…. Естествовдніе! Вы такъ и думаете что это значитъ кротовъ копать, бабочекъ сажать на булавочку, кислороды раздувать, а дло-то идетъ о живомъ, реальномъ, соціальномъ естествовдніи противъ классическихъ реакціонныхъ, византійско-опекунскихъ порядковъ.
Сергй Петровичъ. Позвольте, Иванъ Тарасовичъ, значитъ и естествовдніе ваше не то точное, скромное и вмст великое дло, какое всми понимается подъ этимъ словомъ.
Иванъ Тарасовичъ (съ нкоторымъ раздраженіемъ). Разумется не то…. Классицизмъ не такъ понимается! А мы думаемъ что такъ понимается. Вы полагаете что дло идетъ о томъ какая грамматика лучше, что заставляете мальчишекъ въ школ долбить. А дло идетъ о соціальномъ вопрос, движеніи общественной мысли. Посмотрите-ка страницу 235 (читаетъ): ‘Мы вс свидтели какъ…. интересъ къ ‘естественнымъ наукамъ живо проявился къ концу 50хъ и въ ‘начал 60хъ годовъ.’ Помните времечко? Я-то больше по разказамъ, а вы чай сами видли. Да, прогрессъ начинался. Что же-съ? Прислушайтесь (читаетъ):
‘Старая боязнь этого естественно-реальнаго направленія и оживленія русской мысли, неизбжно вытекавшаго какъ естественное требованіе сенсуально-реалистическаго умственнаго склада Русской націи, боязнь естественно-научнаго реализма, какъ нигилизма или матеріализма, потомъ опять стала туманить и морочить классицизмомъ.’
Порастаяло, распустило-было немножко. Нтъ, поворачивай, замораживай. Держи крпче, ползетъ. Не давай развиваться вольному труду рабочей молодежи, мшай ея самостоятельнымъ, реальнымъ занятіямъ послдними задачами естествознанія (не равно ршитъ). Умственная дисциплина, видите, надобна, попросту полиція, доносы. Караулъ, батюшки, расшатываютъ! Солнышко свтитъ, отецъ квартальный, бери его за-воротъ! Единство Россіи, видите, требуется, обрусеніе понадобилось. Живи не такъ какъ хочется. Страхъ Господень съ нагайкою. Россійскій патріотизмъ выдумали. Се росская нерукотворная громада! Стишокъ классическій какъ видите. Вотъ оно съ чмъ въ союз классицизмъ-то вашъ обртается. Не радуйтесь, впрочемъ: сила валитъ и свое возьметъ. Исторія теперь, посл Щапова, какъ на ладонк, и вотъ ея послднее слово:
‘Сила вещей, сила реальная, при помощи сенсуально-реалистическаго умственнаго склада русскаго народа, рано или поздно проявитъ законъ природы и естественной исторіи народа,— законъ реальнаго развитія’.
Реальнаго, на основаніи космополитической естествоиспытательной мысли западной Европы и пріобртеній раціональнаго естествовднія въ трудахъ великихъ реалистовъ запада, Ньютона, Лапласа, Варлтира, Ламарка, Гумбольдта, Дарвина….
Сергй Петровичъ. Нтъ, Иванъ Тарасовичъ, на Европу вы напрасно ссылаетесь. Полагаю, и вы спорить не станете что школа которую вы считаете такъ для насъ непригодною есть именно общая европейская школа, и вс эти великіе, какъ вы называете, реалисты вышли изъ этой школы, которая, повидимому, не притупила ихъ естествоиспытательную мысль.
Иванъ Тарасовичъ. Слышали, слышали! Было да сплыло. Этимъ насъ не обморочите. Мы знаемъ, и Щаповъ указываетъ, какое въ свое время имлъ значеніе классицизмъ какъ историческое начало интеллектуальнаго возрожденія и развитія. То былъ, говоритъ Щаповъ, ‘ветхій завтъ’, а русскому народу и суждено импульсироваться къ умственной жизни уже новымъ западно-европейскимъ завтомъ великихъ міровыхъ идей и открытій’. Былъ и классицизмъ силою, да насъ эта сила миновала, а теперь это гниль.
Сергй Петровичъ. Но теперь-то какъ же учатся въ образованномъ мір? Вдь учатся именно такъ какъ вы не совтуете, хотя и восхваляете плоды западной науки. Въ вашей книжк указывается на Максимиліановъ, Юрьевичей, Якубовичей, Катковыхъ какъ на плоды классицизма въ нашей школ. Гд и какъ учились эти Юрьевичи и Якубовичи мы не знаемъ. Вроятно, въ нашихъ же плохихъ школахъ. Но гд и какъ учились Гумбольдты, Дарвины, Боккли, Гельмгольтцы, Тиндали, какъ учатся въ образованныхъ странахъ и новыя поколнія, изъ которыхъ, безъ сомннія, не мало выдетъ естествоиспытателей, это очень хорошо извстно….
Иванъ Тарасовичъ. Европа! Европейская школа! А кмъ эта школа устроена? Устроена правительствами, съ помощію ‘клерикально-педагогическаго класса’. Такой намъ не надо. Плевать хотли. Да знаете ли что такое теперь Европа? Не знаете, такъ загляните вотъ на эту страничку (читаетъ):
‘Въ настоящее время еще и во всей Европ гражданскія общества состоятъ изъ двухъ діаметрально-противуположныхъ интеллектуальныхъ классовъ или разрядовъ, характеризующихся своимъ существенно-отличительнымъ образомъ мышленія, своимъ міросозерцаніемъ, именно: одни схоластики или ‘систематики-метафизики, другіе — экспериментаторы. И везд классъ схоластиковъ и метафизиковъ численно преобладаетъ надъ классомъ экспериментаторовъ…. А по-настоящему каждый гражданинъ долженъ быть экспериментаторомъ.’
На Европу, значитъ, надо оглядываясь указывать.
Сергй Петровичъ. Но во всякомъ случа, кажется и вы и г. Щаповъ желаете чтобъ у насъ процвтало естествовдніе, чтобъ и у насъ были такіе ученые какіе выходятъ изъ европейскихъ школъ.
Иванъ Тарасовичъ (снова раздражаясь). Нтъ, мы не этого желаемъ. Мы своихъ желаемъ. Пообезьянничали, довольно. Не указъ намъ Европа. Наше дло особое дло.
Сергй Петровичъ. Но вдь вы же взываете къ именамъ знаменитыхъ европейскихъ ученыхъ, значитъ, вы хотите чтобъ и у насъ были свои Бюффоны….
Иванъ Тарасовичъ. Въ маншеткахъ, красивымъ слогомъ царя зврей описывать?…
Сергй Петровичъ. Свои Лапласы, Кювье….
Иванъ Тарасовичъ. Графы, сенаторы, въ мундирахъ и регаліяхъ, генералы отъ науки, академики?
Сергй Петровичъ. И академіи долой?
Иванъ Тарасовичъ. И академіи долой! Всякую офиціальность долой! Аристократіи ученой не желаемъ.
Сергй Петровичъ. Конечно, въ Дл обличали же, какъ-де парижскія муміи до сихъ поръ даже произвольнаго зарожденія не признаютъ. И ученыхъ долой?
Иванъ Тарасовичъ. И ученыхъ долой!…
Сергй Петровичъ. И науку долой?
Иванъ Тарасовичъ (прохаживаясь съ волненіемъ). И науку долой!
Сергй Петровичъ. Ну, а какъ же естествовдніе-то съ его лабораторіями и кабинетами, медленными трудами, кропотливыми изслдованіями, съ его открытіями.
Иванъ Тарасовичъ (нсколько успокоившись). Есть естествовдніе и естествовдніе, наука и наука. Объ офиціальной наук рчь. А открытій на нашъ съ вами вкъ хватитъ. Насущный вопросъ въ распространеніи, популяризаціи выработанныхъ истинъ, въ томъ чтобъ ихъ въ рабочую, черноземную почву пустить. Вотъ что на потребу. Стны китайскія потрясти, поле расчистить, молодыя силы отъ сна пробудить, узы всякія порастянуть….
Сергй Петровичъ. Я начинаю уразумвать. Дло, значитъ, не въ свободномъ исканіи истины, не въ изученіи, не въ естествовдніи съ его методами и фактами. Факты намъ, мы видли, ни почемъ. И естествовдніе и многократно призываемыя великія имена — все это, значитъ, своего рода абракадабра новаго ученія, темныя силы, вызываемыя когда нужно, но не подлежащія ясному представленію. Зачмъ же морочить людей? Иной подумаетъ что и въ самомъ дл рчь идетъ о преуспяніи въ Россіи науки вообще и естествознанія въ особенности, тогда какъ объ этомъ и мысли нтъ, а идетъ дло о пропаганд нкоего новаго ученія.
Иванъ Тарасовичъ. Строя новаго, всего умственнаго и соціальнаго строя.
Сергй Петровичъ. Строя пока не замтно. Для строя нужно что-нибудь положительное, а мы пока пробиваемся однимъ отрицаніемъ.
Иванъ Тарасовичъ. Будетъ и положительное. Книжку-то, должно-быть, не одолли до конца.
Сергй Петровичъ. Нтъ, одоллъ. Могу разказать ея содержаніе. Знаю какъ предки наши, проводя время ‘въ страдной борьб за существованіе’, ‘безсмысленно видли, слышали, осязали и ощущали разные предметы и явленія природы и жизни’, но ‘не способны были еще путемъ высшихъ, сложнйшихъ рефлексовъ головнаго мозга (по ученію г. Сченова, конечно) обработывать въ головахъ своихъ даннаго вншними чувствами запаса простыхъ, элементарно-конкретныхъ или непосредственно предметныхъ впечатлній.’ Знаю какъ рабочій ‘русскій народъ всецло подчинился вліянію византійской доктрины’, а затмъ ‘всецло предался государственной систем опеки и воспитанія’. Основная тема — показать что русскій народъ и по природ, и по исторіи, какой-то особенный народъ, реалистическій, для котораго классицизмъ (то-есть общее европейское образованіе) не пригоденъ. Масса, рабочія поколнія, непосредственно прикасающіяся къ природ — классъ сенсуално-реальный. Классъ сей требуется преобразовать въ раціонально-реальный, помощію реформы соціальной организаціи народнаго труда, и при посредств мыслящаго молодаго рабочаго поколнія естествоиспытателей, вступающаго въ общую рабочую массу и сливающагося съ ней. Вс остальные элементы улетучиваются какъ несущественные. Тема подтверждается выписками и цитатами изъ вторыхъ рукъ, изъ книгъ Шеварева, Лавровскаго, Чистовича, Пекарскаго, и пр. Выписки эти побдоносно свидтельствуютъ объ одномъ: что образованіе было у насъ слабо встарь, слабо и теперь, и что мы боле всего, прежде всего нуждаемся въ общемъ образованіи и хорошей школ, которой, къ несчастію, у насъ до сихъ поръ нтъ. Между выписками вставлены удивительныя фразы и тирады, которыми мы, кажется, довольно съ вами насладились.
Иванъ Тарасовичъ. А проектъ-то, великій проектъ-то народнаго обученія молодыхъ поколній проглядли? А кажется ужь это очень положительно.
Сергй Петровичъ. Неужели кажется вамъ возможнымъ видть нчто серіозное въ этой куріозной фантазіи о ‘естественно-научныхъ’ школахъ въ каждомъ сел, каждой деревушк, школахъ, гд будетъ преподаваться ‘высшее естествознаніе’, ибо-де ‘всякій человкъ, всякій парень деревенскій, какого только природа производитъ на свтъ Божій, естественно, такъ сказать физико-физіологически обязанъ раціонально учиться, воспитываться у матери природы, долженъ ‘изучать, познавать какъ физическіе силы и законы дйствуетъ въ немъ и на него.’ И это будутъ, по проекту г. Щапова, не только школы въ тсномъ смысл, но и лабораторіи и кабинеты, гд будутъ длаться открытія и изслдованія, которыя будутъ публиковаться ‘въ земскихъ журналахъ и газетахъ новыхъ естественно-научныхъ истинъ и теорій’. Рабочія общины городскія и сельскія (то-есть вся земля) тогда преобразуются въ ‘раціональныя, естественно-научно-экономическія общины’. Эти общины, ‘естественно-исторически основавшіяся для коллективнаго познанія и покоренія культур и цивилизаціи силъ естественной экономіи’, досел ‘бдныя и рабскія’, будутъ тогда, въ то счастливое время, ‘безъ иниціативы правительства сами изслдовать, познавать и покорять ‘естественную экономію русской земли, хотя бы такъ какъ ‘изслдовали ее правительственныя естественно-научныя экспедиціи Мессершмидта, Палласа, Миддендорфа, Бэра и др.’ Не дурно это хотя бы такъ. Маленькаго требуется! Авторъ самъ чувствуетъ что хватилъ далеко и въ поз пророка не признаваемаго въ отечеств своемъ восклицаетъ:
‘Химерой кажется нашему общественному смыслу…. что запасшись и вооружившись такимъ образомъ основательнымъ естествознаніемъ, каждый русскій человкъ, всякій житель городской и сельскій долженъ потомъ жить, развиваться, просвщаться и раціональной работой въ сфер природы возвышать свое благосостояніе…. Дикой химерой кажется нашему общественному смыслу та простая истина, что по естественному праву и по естественной физико-физіологической обязанности, каждый деревенскій парень долженъ въ событіе въ нигилистическомъ мір, молодости изучать естественныя науки чтобы быть потомъ раціональнымъ земледльцемъ экспериментаторомъ…. что естествознаніе также жизненно, практически необходимо земледльцу, баб деревенской, воздлывающей огородъ, пастуху стадъ, скотоводу, производителю и продавцу жизненныхъ продуктовъ, фабричному рабочему и пр., какъ теперь необходимо оно записнымъ химикамъ, физикамъ, механикамъ, вообще натуралистамъ.’
Это ли не шутовство? И все это возглашается человкомъ, какъ и вы должны согласиться, абсолютно невжественнымъ въ естествознаніи. Не напоминаетъ ли это того офицера въ женитьб Гоголя, который требовалъ отъ невсты непремннаго знанія французскаго языка, хотя самъ и не зналъ по-французски, и который говорилъ что зналъ бы: стоило только посчь въ юности.
Иванъ Тарасовичъ. Видите какъ вы подтверждаете слова Щапова. Для васъ эта реальная мысль — невозможность, химера, дичь.
Сергй Петровичъ. Но пока еще не принято мръ чтобы каждый парень обязательно былъ естествоиспытателемъ, думаете ли вы что авторъ съ сочувствіемъ отнесется ко всякой мр въ дйствительности содйствующей народному образованію? Нимало. Припомните, какъ относится онъ, напримръ, къ мрамъ тамъ и сямъ принимаемымъ земскими собраніями. Онъ говоритъ съ замтнымъ презрніемъ: ‘Изъ 33хъ губерній самимъ земствомъ признана необходимость поддержать крайне неудовлетворительныя сельскія школы, основанныя на византійской систем’, школы которыя, очевидно, требовалось разрушить въ ожиданіи всенародныхъ школъ, гд будутъ ‘простонародныя молодыя поколнія учиться высшимъ естественнымъ наукамъ’. Тогда съ другой стороны свершится ‘выступленіе…. въ темную массу рабочаго народа людей естественно научной интеллигенціи, разума, знанія — химиковъ, физиковъ, ботаниковъ, зоологовъ, минералоговъ, агрономовъ, техниковъ, механиковъ, словомъ — натуралистовъ, естествоиспытателей’. И будетъ едино стадо! Взойдетъ солнышко и освтитъ братскую федерацію естественно-испытательныхъ общинъ, не знающихъ иной заботы кром познанія природы и сбросившихъ съ себя весь хламъ государственной жизни. Вглядитесь ближе въ этотъ, какъ вы называете, ‘проектъ’ и вы усмотрите, что это либо благодушная идиллія на розовой вод, ршительно ничмъ не отличающаяся отъ смшной, конечно, для вашего реальнаго взгляда сельской картины: ‘Пляшутъ двушки россійски подъ свирлью пастушка’, либо это Аракчеевскія поселенія въ новомъ вид, для реально-національной естественно-научной дисциплины русскаго люда….
Иванъ Тарасовичъ. Пора намъ прекратить споръ. Мы стоимъ на разныхъ полюсахъ и намъ не сойтись. За тонкостями вашими гоняться не будемъ, у насъ правда грубая, не въ шелкахъ, голая, иной разъ корявая ходитъ. На этомъ не взыщите. А ужь книжку позвольте. Вамъ она не n-сердцу. Не для того писана чтобы сигарочку закурить, да радоваться какія хорошія вещи на свт бываютъ. Ничего утшительнаго не содержитъ, а кислоты-то разъдающей вы не любите. Для васъ тутъ учености мало, химеры много, а для насъ это серіозное дло, крупное явленіе, знаменіе времени….
Сергй Петровичъ. О, съ этимъ я согласенъ! Это дйствительно знаменіе времени, явленіе, не скажу крупное, но по истин печальное, свидтельствующее съ какою нелпостью можно безцеремонно выйти предъ публику, какой лепетъ неразвитой мысли и невжественнаго самообольщенія можно выдать чуть не за ученый трактатъ въ обществ лишенномъ благъ серіознаго ученія. Еще печальне то что найдутся молодые умы которые примутъ эту мишуру за чистую монету и поддадутся разъдающимъ кислотамъ изъ болота безсмысленнаго отрицанія, окунуться въ которое со всхъ сторонъ приглашаютъ нашу бдную молодежь. Возглашается новое будто бы ученіе, общается счастливое обновленіе міра чрезъ новыхъ людей. Но въ чемъ же сущность этого ученія? Ограничьте вашу мысль самымъ тснымъ, низменнымъ кругомъ, въ которомъ сложена кучка ярлыковъ: реализмъ, молодыя силы, положительное знаніе, послднее слово науки, соціально-экономическая реформа и пр. и пр. При появленіи этихъ ярлыковъ требуется безусловно восторгаться, съ другой стороны требуется дйствовать такъ чтобъ и въ другихъ возбудить подобное же темное состояніе, не требующее работы мысли, но немедленно отзывающееся на эти символическіе знаки. Поддерживать это состояніе въ себ и возбуждать въ другихъ значитъ работать, быть единицей въ рядахъ молодыхъ рабочихъ поколній и имть право восхвалять трудъ,— особенно самостоятельный, естественно-испытательный трудъ, — къ настоящему труду пальца не прикладывая. Отъ этого крошечнаго, гниленькаго кружка идутъ радіусы во вс стороны, и все что они встртятъ подлежитъ отрицанію, разрушенію или расшатыванію. Тамъ, вн кружка, чмъ хуже, тмъ лучше. Надо оставаться глухимъ ко всмъ въ безконечность идущимъ интересамъ, надо подсмиваться, порицать, гнать и губить духъ. Пребывая въ безсмысленномъ идеализм нелпостей, оставаться равнодушнымъ ко всему дйствительно серіозному, къ вопросамъ въ самомъ дл живымъ и практическимъ, не понимать и не видть того что совершается предъ глазами, потерять способность различать худо и добро, извстное и неизвстное. Отрицать великое чтобъ оправдать свое ничтожество. Въ низшихъ чинахъ нигилистическаго воинства быть отуплымъ неучемъ, въ высшихъ — ученымъ дикаремъ. Разъдающими кислотами лишать себя и другихъ энергіи, энтузіазма, свободной мысли, растлвать умъ, отнимать энергію, забыть….
Иванъ Тарасовичъ. Что страхъ Господень начало премудрости?
Сергй Петровичъ. Да, что страхъ Господень начало премудрости. Вашъ авторъ говоритъ о научномъ сомнніи и его великомъ значеніи. Но разв научное сомнніе есть безсмысленное отрицаніе? Вдь это есть исканіе истины съ тревожною надеждой найти ее и трепетною радостію когда внезапно сверкнувшій во мрак свтъ мгновенно освщаетъ сокрытое и указываетъ новый путь. Мефистофель, насмшкой преслдуя Фауста въ его порывахъ къ высшему, старался указать что неотразимыя силы низшаго порядка всегда возьмутъ свое. Нашимъ молодцамъ и Мефистофеля не надо. У нихъ и сомнній-то нтъ, а одно шутовское отрицаніе не требующее чтобъ имлось ясное представленіе о томъ что отрицается Первымъ параграфомъ постановляется, что никакихъ силъ высшаго порядка и не существуетъ, что пребываніе на заднемъ двор есть и начало, и конецъ нашего бытія. Но тутъ же произносятся слова на заднемъ двор смысла не имющія: свобода, разумъ, познаніе природы, истина. Не трудно догадаться какой мизерный видъ принимаютъ вс эти хорошія вещи, прилаженныя къ потребленію въ этомъ пріятномъ мст.
Иванъ Тарасовичъ. Увольте, Сергй Петровичъ. Отвтилъ бы вамъ, да боюсь, отвтъ-то мой очень вамъ не понравится. Да и некогда: человкъ я рабочій, для проповдей и поэзіи времени удлять не смю. Полагаю также что и уроки мои едвали могутъ служить къ возвышенію ума и сердца вашей сестрицы. Позвольте мн ужь откланяться. Прощайте, Лизавета Петровна!
Иванъ Тарасовичъ обернулся, но Лизаветы Петровны давно уже не было въ комнат. Она еще на половин разговора покинула спорившихъ. Коля, жадно слушавшій преніе, находился видимо въ смущеніи и не зналъ чему врить и что длать. Медленно протянулъ онъ руку въ отверстую десницу Ивана Тарасовича, но крпко, со слезами на глазахъ, отвтилъ на его пожатіе. Иванъ Тарасовичъ свернулъ книгу и мрачно удалился.
— Знаешь, Сережа, сказалъ Коля, оставшись вдвоемъ съ братомъ.— Можетъ-быть, ты и правъ. Но Иванъ Тарасовичъ всегда за молодежь, а ты, кажется, противъ молодежи….